Жертвенная душа

Она просыпается в тёмном зловещем лесу. В воздухе витает холод, а ветви деревьев изгибаются, словно пытаясь схватить её. Кажется, что всё вокруг шепчет, а земля под ногтями скрипит и тянет её вниз. Внезапно перед ней появляется человек в капюшоне, лицо скрыто, но она чувствует, что это кто-то знакомый. Это её отец, но он не смотрит на неё, его лицо лишено эмоций, а глаза пусты, как два бездонных чёрных озера. Он молчит, но его губы шевелятся, как будто он произносит слова заклинания. Она хочет подойти, но ноги словно приросли к земле, и она не может пошевелиться. Дальше её мир начинает меняться. Внезапно она оказывается в старой заброшенной церкви. Освещённая тусклым светом свечей, она стоит на алтаре, а перед ней — священник, чьё лицо искажено ненавистью. «Ты — ведьма!» — его слова пронзают её. Они звучат как приговор, как наказание. Она хочет возразить, закричать, но её голос исчезает. Вокруг неё появляются лица - знакомые и чужие одновременно.Это её мать, её отец, её няня и даже чужие ей люди смотрят на неё, глаза холодны и пусты, они смотрят как на что-то нечистое. Все они шепчут одно и то же: «Ведьма!»Огненные языки вспыхивают вокруг неё, освещая её лицо, полное страха и боли. Крики окружающих сливаются в один ужасный звук, а её отец, стоящий на подступах, не делает ни шагу вперёд. Они смотрят на неё, и в его глазах больше нет той любви, что была раньше,— теперь только презрение. В последний момент, перед тем как огонь поглощает её, она слышит, как кто-то шепчет за её спиной: «Ведьма…» Она просыпается, задыхаясь, её тело покрыто холодным потом. Закрыв рукой лицо, из-за всех сил стараясь сдержать слезы и горькое всхлипыванье, она на протяжении часа пыталась себя успокоить,но ещё долго в её ушах звучат эти слова родных людей. Откинув свои тревожные мысли прочь, она решила немного обдумать план действий. Она до сих пор находилась в странном доме из сказки, но как оказалось это всё реально. Она решила вспомнить, с чего все началось: Ей с детства внушали, что она не такая, как все дети. Она помнила, как сверстники сторонились её, словно она была неизведанной страшной болезнью, способной заразить всех вокруг. Эти детские взгляды, наполненные страхом и непониманием, оставались в её памяти, как яркие пятна на сером фоне повседневной жизни. Она не могла понять, почему именно её избегали. Почему именно ей не было места в коллективе, почему она оставалась в стороне. Каждый день она проводила в одиночестве, за окнами её комнаты, наблюдая за миром, который оставался для неё чужим и недосягаемым. Она пыталась понять его, научиться быть частью этого мира, но окно было её единственным связующим звеном с реальностью из вне. Мир за стеклом был одновременно и красивым, и страшным, как былины, которую хочется слушать, но боишься понять до конца. Её собственный дом стал её крепостью, где каждый угол, каждая стена были как защитные барьеры от внешнего мира. В этих стенах она росла, наблюдала, анализировала, но не могла найти своего места. С каждым годом одиночество становилось всё более обострённым.Казалось, её изолировали не только окружающие, но и сама жизнь, вынуждая смотреть на мир через стекло, но не входить в него. У Фриск были крайне строгие родители. Её отец, священник в местной церкви, был не только человеком религиозным, но и человеком, чья вера в свою роль в воспитании дочери была почти фанатичной. Он умел одним взглядом поставить её на колени и заставить молиться около иконы, часами сидеть на пролёт, с глазами, устремлёнными в бледный свет свечей, в ожидании прощения за все свои грехи. Но, как бы она ни молилась, она всегда оставалась в неведении, не зная, за что её отец так строг. Всё время, пока она находилась перед иконами, её голова была полна вопросов: Что я сделала не так? Почему я заслуживаю этого наказания? Она ощущала, что её существование было для него одним большим искушением, и он смотрел на неё, как на нечто, что должно быть исправлено, а не любимое. И с каждым днём ей становилось всё труднее понять, где заканчивается отец, а где начинается вера, и что из этого было важнее. Иногда, среди бесконечных молитв, когда её тело уже начинало болеть от долгого сидения на холодном каменном полу, она ловила взгляд матери, скрывающий тревогу, но не осмеливающийся вмешаться. Матушка была очень хрупкой натурой, словно лёгкий порыв ветра смог бы сломать её на тысячу мелких осколков.Каждое её движение было осторожным, как будто она постоянно опасалась, что её собственное тело может не выдержать каких-то незначительных стрессов.Но она с трепетом любила свою дочь, — это было бесспорно.Она любила её не за какие-то конкретные поступки, а просто за то, что Фриск была её ребёнком. Каждый взгляд матери был полон мягкости, каждый жест — как лёгкое прикосновение к чему-то хрупкому и ценному.Матушка как будто умела видеть, что было внутри девочки, даже если внешне всё казалось совсем не таким.Но матушка была слишком хрупка, чтобы противостоять этому миру. Она могла только шептать слова утешения, обнимать ее, когда никто не видел, и сдерживать слёзы, когда её собственная душа наполнялась тревогой за будущее дочери. В какой то момент мир маленькой девочки начал рушится ещё сильнее. Её заперли в маленький домик в окраинах города подальше от горожан.Без окон, без света, мир снаружи становился лишь смутным воспоминанием, которое всё больше тускнело в её сознании. Она могла лишь слушать звуки, доносящиеся снаружи — шаги на опавших листьях, свист ветра, шум дождя, когда он бил по крыше. Но всего этого было недостаточно, чтобы почувствовать себя живой, частью чего-то большего. Чувство изоляции становилось ещё более тяжёлым, как если бы её заточили в клетку, куда не проникал ни взгляд, ни свет. Мать не могла её спасти. Отец был тем, кто принял решение, и она, как всегда, была бессильна. Фриск чувствовала, как её сердце сжимается от одиночества. В темноте этого дома она почти не ощущала себя живой, её мысли стали путанными, она начала терять ощущение времени. Но иногда, в тёмные ночи, когда её душу охватывал страх, она искала утешение в мыслях о матери. Она представляла её глаза — мягкие и полные любви, но так далёкие, словно её мать стала частью другого мира, в котором Фриск больше не могла существовать. Ей было всего 6 лет, когда она на своих губах почувствовала вкус палитры страхов и одиночества. Долгое время отдушиной были книги, которые мать приносила тайком от отца.Он считал, что книги — это «неправильное влияние», что они отвлекают от духовной жизни и размышлений о Боге. Но мать всё равно находила способ принести дочери несколько страниц, несколько строк, которые стали её отдушиной, её единственным спасением.Книги становились для неё не просто словами на бумаге. Они становились целыми мирами, где она могла быть кем угодно: отважной рыцарем, смелой исследовательницей, добрым человеком, сражающимся за правду. Но удача была на стороне девушки, и спустя некоторое время в её жизни появился светлый, хоть и странный момент. К ней подселилась старая женщина, которую Фриск могла бы назвать няней, если бы это слово в её мире ещё могло что-то значить. Женщина была на вид лет пятидесяти, с морщинистыми щеками и серыми глазами, которые, несмотря на свою возрастную тусклость, всё равно сохраняли какое-то спокойное, но мудрое свечение. Она выглядела как человек, чей жизненный путь был долгим и непростым, но в её лице не было тяжести, которую Фриск так часто видела в выражении лиц своих родителей.До четырнадцати лет няня растила её как собственную дочь, обучая её всему, что знала.Девушка не сразу поняла, что именно изменилось в её жизни. Но с каждым днём ей становилось всё легче, она становилась мягче. Женщина не говорила лишнего, но её молчание было целительным. Каждое её слово было как зерно, которое нужно было посадить в землю и дать ему прорасти. Она рассказывала ей о мире, полном скрытых сил и магии, о том, что тёмные сны, какими бы реальными они ни казались, не могут победить, если человек сам не согнётся под их страхом. «Ты сильнее, чем думаешь», — говорила она. Няня не просто стала для неё родной. Она была тем самым светом, который Фриск искала в своём мире, полном мрачных теней и жестоких реалий. И если когда-то ей казалось, что её судьба предначертана, то теперь, рядом с этой женщиной, она поняла, что путь можно изменить. Всё не крутится вокруг веры и мы не должны отдавать свою жизнь господу. Но всё хорошее когда-нибудь заканчиваться. И самые важные люди уходят... И няня ушла, оставив прощальное письмо на её пятнадцатилетие. Ничего другого кроме извинений в письме написано не было.Слова были простыми, но они пронзали её сердце как удар молнии. Почему? Почему она должна уйти, оставив её одну в этом мире, полном жестокости и неразгаданных тайн? Фриск прижала письмо к груди, чувствуя как теряет смысл всё, чему она училась. То, что она считала постоянным, теперь исчезло, как сон. Когда она подняла глаза, то вдруг увидела его. Её отец. Это было неожиданно, как будто его фигура сама по себе была призраком, в которого она не верила, но который существовал наяву. Он не выглядел живым. Его лицо, как всегда, было лишено эмоций, глаза холодные и пустые, как бездонные чёрные ямы. Он не произнести слова, но в его присутствии воздух становился тяжёлым. «Ты пришёл», — наконец выдохнула Фриск, чувствуя, как слова и сама ситуация тянутся бесконечно. Она ощущала, что больше нет смысла отводить взгляд или пытаться скрыться — он был здесь, и она больше не могла избежать этого столкновения. Её отец молчал, пока не подошёл ближе, его шаги были медленными, но уверенными, как будто он собирался сделать что-то неизбежное. Он положил руку ей на плечо, и она почувствовала, как её кожу охватывает холод, как будто его прикосновение было лишено всякой теплоты. Он не произнёс ни слова, но это молчание было громче любых слов, которые он мог бы произнести. — Я забираю тебя, — его голос звучал почти как команда, словно он обращался не к ней, а к самой реальности. В его словах не было ни любви, ни сожаления, только холодное безжалостное спокойствие. Фриск чувствовала как сжимается её сердце, но что-то внутри неё сопротивлялось. Её отец, как и в её снах, был всего лишь тенью, его влияние было как тяжёлый камень на её груди. Но теперь, без няни рядом, без той тёплой утешительной силы, которая защищала бы саму Фриск, её внутренний мир рушился. Образ отца, который она так долго пыталась понять, теперь казался ещё более чуждым. «Почему?» — едва слышно спросила она, чувствуя, как её голос растворяется в пространстве.— «Почему тебя не было рядом, когда я нуждалась в тебе? Почему ты снова пришёл, когда я стала самостоятельной?» Он не ответил. Только взгляд его глаз стал чуть острее, как будто он слышал её, но не хотел отвечать. Он не был человеком, он был чем-то более древним, и в его молчании она ощущала всю пустоту, которая заключалась в его существовании. Расставание с няней оставило её без опоры, но теперь, стоя перед этим пустым и холодным существом, Фриск чувствовала, как к ней возвращаются силы. Это был не конец её пути, это было только начало. И, возможно, в этот раз её путь поможет ей встать на ноги и никогда больше не сгореть от страха. Фриск стояла, не в силах отвести взгляд от своего отца, от его холодного, безжизненного выражения лица. Его присутствие не только пугало, но и ошеломляло. Она ожидала чего угодно: угроз, криков, возможно, даже насилия, но то, что он сказал, сбило её с ног. — Ты поедешь в монастырь. Слова прозвучали как приговор, но в них не было гнева или злобы. Они были пустыми, как его душа, и в них не было ни привязанности, ни участия. Это было решение, принятое за неё, без обсуждения, как будто её жизнь не принадлежала ей. Фриск не могла поверить своим ушам. Монастырь? Она представила себе старые стены, затхлый воздух, пустые каменные коридоры, где постоянно пахло свечами и смолой. Монастырь… для неё это было как закрытая клетка, — место, где всё её существо исчезало под тяжестью молитв и ритуалов. Как её отец мог принять такое решение? Как будто он вообще не знал, кем она стала, сколько усилий она приложила, чтобы найти свой путь и вырваться из их мрачного мира. — Почему? — не удержалась она от вопроса, её голос был полон недоумения и страха, — Почему именно монастырь? Ты не можешь просто оставить меня здесь? Её отец, как и всегда, стоял неподвижно, подобно статуе, не проявляя ни раздражения, ни желания объясняться. В его глазах не было ни света, ни тени — только безжизненная пустота. — Это будет безопасно для тебя. Ты будешь под присмотром, ты научишься смирению, дисциплине. Ты забудешь всё, что я должен был тебе дать. Фриск почувствовала, как сжимается её сердце. Это было не предложение — это было решение. Её судьба уже была предрешена, и у неё не было права выбора. Монастырь, как решение её отца, был не просто укрытием от внешнего мира, но и тем, что должно было подавить её сущность. Он хотел, чтобы она затихла, чтобы её огонь погас. Но почему? Почему сейчас? Она так долго искала свой путь, так долго работала над собой, и теперь, когда ей казалось, что она начала понимать, кто она и зачем пришла в этот мир, её снова пытаются втиснуть в рамки чуждого, лишённого смысла, существования. — Я не хочу туда, — прошептала она, чувствуя, как дрожит её голос. Это был не протест, а внутренняя боль, как будто её лишали последнего кусочка свободы. — Я не могу. Он смотрел на неё, и на его лице не было ни малейшего признака эмоций. Он был таким же, как всегда, — строгим, безжизненным, как человек, для которого долг был единственным смыслом существования. — Ты не можешь выбирать, Фриск. Это единственный способ защитить тебя. Ты не понимаешь, что делаешь. Монастырь — это для твоего же блага. Там ты будешь в безопасности. Они научат тебя быть послушной, и ты забудешь о своей ненужной гордости. Её сердце сжалось. Он не понимал, что его слова не имели силы. Он не знал, что её гордость, её стремление быть собой — это и было тем, что заставляло её жить, это был тот огонь, который никогда не должен был угаснуть. Фриск сжала кулаки, пытаясь сдержать слёзы, но их было трудно сдержать. Она пыталась понять, почему её отец стал таким, почему он не мог увидеть её внутреннюю силу. Почему он не мог гордиться ею такой, какая она есть? Он всегда был чужим, и теперь, когда её мир рушился, она поняла, что он был чужим в ещё большей степени, чем она думала. — Я не поеду, — сказала она, стараясь говорить твёрдо, но её голос дрожал, — Я не буду жить так, как тебе угодно. Ты больше не можешь меня контролировать. Она почувствовала, как её ноги становятся ватными, как будто силы покидают её тело. Но в этот момент, несмотря на пустоту и безысходность, внутри неё вспыхнула искра. Монастырь мог быть тюрьмой, но её внутренний мир принадлежал ей, и он был несокрушим. Её отец молчал. Он повернулся и пошёл к двери, оставив её стоять в комнате наедине со своими мыслями и страхами. — Ты поедешь, Фриск. Это не обсуждается. Как будто это было всё, что он мог сказать. Уходя, он оставил её с тем, что она должна была принять. Но внутри неё росла решимость. Если она не могла остановить его, то могла найти способ выбрать свой собственный путь. Фриск сидела в своей комнате, глядя на письмо, оставленное няней, и пыталась собрать мысли в единое целое. Всё, что ей было дорого, рушилось. Но она не могла позволить этому случиться. Монастырь — это место, где её заковали бы в цепи тишины и подчинения, где ей не дали бы ни малейшего шанса на свободу. Она не могла и не хотела туда ехать. Но как сбежать? В доме всё было под контролем её отца. Он всегда следил за каждым её шагом, и даже если она сделает что-то неосторожное, —её поймают. Она должна была придумать что-то тщательно продуманное, не оставить ни малейшего следа, ничего, что могло бы выдать её намерения. Ночью, когда все уснули, она села у окна и начала обдумывать свой план. Монастырь, конечно, был в нескольких днях пути, но она знала, что ей не хватит времени, чтобы просто сбежать и спрятаться. Нужно было действовать хитростью. Отец, как всегда, был равнодушен, как каменная скала. Он знал её способности и понимал, что она не из тех, кто будет сидеть и покорно ждать своей участи. Но это было его слабым местом — он недооценивал её решимость. Фриск знала, что единственный шанс — использовать слабые места. Она начала думать о том, как может манипулировать ситуацией, использовать недостатки охраны и системы, в которой её так уверенно держал отец. Побег должен был быть быстрым, неожиданным и максимально скрытным. Шаг 1: Составить отвлекающий манёвр. Для этого она должна была отвлечь внимание всех — отца, слуг, охраны. Фриск решила, что самым очевидным способом будет поджечь одну из старых хижин на окраине деревни. Он всегда был слишком занят своими обязанностями, чтобы обращать внимание на мелочи. Он легко поддался бы на ложный сигнал о возгорании и устремился бы в ту сторону, где её не будет. Шаг 2: Скрыться в ночи. После того, как всё внимание будет приковано к пожару, она должна будет выскользнуть из дома через потайной выход. Этот выход был у неё — она знала его как свои пять пальцев. Когда-то мать показывала ей этот путь, говоря, что если однажды настанет день, когда им нужно будет скрыться, он станет их спасением. Вопрос был лишь в том, насколько быстро она сможет добраться до него, чтобы никто не заметил её исчезновения. Шаг 3: Использовать ночное укрытие. Фриск знала, что её отец не оставит следов по всему дому, как бы внимательно он ни искал. Но она знала место, где могла спрятаться, — старый подвал, которым давно не пользовались и за которым никто не следил. Там, в темноте, она могла бы переждать несколько часов, прежде чем сделать следующий шаг. Шаг 4: Далёкий путь. Из подвала она должна была выйти ночью и направиться к ближайшему лесу. Там, в тени деревьев, отец не смог бы её найти, даже если бы захотел. Она планировала двигаться быстро и тихо, используя лесные тропы и скрытые пути, о которых знала с детства. Далеко в лесу стоял старый дом, в котором когда-то жила одна из местных жительниц. Эта женщина, которую она встречала в детстве, по слухам, знала много о тайных местах и укрытиях. Шаг 5: Скрыться на долгий срок. Добравшись до безопасного места, Фриск планировала отправиться в город. Там, среди людей, которые не знали ни её историю, ни саму её, она могла бы начать новую жизнь. Жизнь, без имени и без прошлого. Возможно, ей удастся найти работу, создать новую личность и стать кем-то,кто больше не будет зависеть от отца. Она знала, что всё это будет нелегко. Отец никогда бы не отпустил её просто так, но она не могла оставаться в этом доме, в этом аду, где её жизнь не принадлежала ей. Она больше не могла смотреть в его безжизненные глаза, больше не могла чувствовать исходящий от него холод. Её будущее не должно было быть в его руках. Всё было готово. Девушка ещё раз проверила свой план, убедившись, что продумала каждый шаг до мелочей. Она будет двигаться как тень. И если ей повезёт, если всё получится, она никогда больше не вернётся. Всё шло по плану. Каждый шаг, каждое действие были тщательно продуманы, и Фриск чувствовала, как учащается её сердцебиение. Наступил вечер, и все в доме, как обычно, готовились ко сну. Отец, поглощённый своими мыслями и делами, не заметил её тревоги. Взгляд Фриск был холоден и решителен, а руки — уверенны, даже если в глубине души она ощущала тяжесть того, что ей предстояло. Всё, что оставалось, — это дождаться сигнала. Она подкупила пьяницу, который жил на окраине деревни, человека с сомнительной репутацией, но, как оказалось, вполне сговорчивого, если у него был шанс получить пару монет. Ей нужно было, чтобы этот человек поджёг хижину. Это не должно было быть слишком очевидно, чтобы сразу привлечь к ней внимание. Он поджёг одну из старых построек, где обычно никто не жил. Она знала, что отец всегда следил за тем, чтобы в случае чего можно было сесть в одну из пустых хижин, и отправилась проверять её, не подозревая, что это ловушка. Когда дым начал подниматься в воздух, она уже была готова к следующему шагу. Она тихо вышла из своей комнаты и направилась к потайному выходу. Руки её дрожали, но она заставляла себя двигаться быстро и бесшумно. Тёмный коридор, лестница вниз, и вот она у цели — старый подвал, почти забытый всеми, кроме неё. Как только она оказалась там, у неё перехватило дыхание, а сердце забилось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Но время было на её стороне. Она выждала несколько минут, затем, когда все в доме были уверены, что пожар в одной из хижин требует их внимания, она выскользнула через потайной выход. Её шаги были быстрыми, но осторожными, и лес, словно готовый скрыть её, встречал тенью. Она двигалась, как тень среди деревьев, стараясь не шуметь. Ночная мгла поддерживала её, делая шаги лёгкими и почти неслышными. Ей казалось, что она уже на пути к свободе. Она даже позволила себе на мгновение забыть о преследующих её страхах. Однако, когда она пересекала поля и приближалась к границе леса, вдалеке раздался звук, который вывел её из ступора. Сначала она не поняла, что это. Лишь в следующий момент, когда её шаги замедлились, а слух обострился, она поняла: они были за ней. Это было не просто совпадение — это была погоня. Топот лошадей и шаги людей, приближающихся сзади, сначала звучали как что-то далёкое, но теперь были совершенно отчётливыми. Фриск резко остановилась, прислушиваясь к ним. Её план шёл идеально, но теперь она поняла, что её отец, возможно, почувствовал, что её отсутствие слишком долго не замечают. У него был запасной план. Шаги были быстрыми и уверенными. Её сердце сжалось от страха, но она не могла позволить себе паниковать. Её отец всегда был холодным и невозмутимым, но он не мог знать, как она спланировала своё бегство. Он не мог понять, что её план был настолько продуманным, что был готов к любой неожиданности. Она продолжала идти вперёд, ускоряя шаг, но её тело уже было наполнено тяжестью осознания того, что её преследуют. С каждым шагом её беспокойство росло. Звуки приближающейся погони становились всё громче. Не успела она опомниться, как позади раздался чей-то голос: — Поймать её! Быстрее! Теперь всё стало ясно. Эти люди были не просто солдатами или стражниками, это были те, кого она никогда не хотела видеть, — её отец послал их за ней. Он знал её привычки, знал, как она может сбежать, и готовился к её побегу, хотя и не ожидал, что всё произойдёт так быстро. Фриск побежала, чувствуя, как её лёгкие наполняются холодным воздухом, а страх охватывает сознание. Она знала, что у неё есть всего несколько минут, прежде чем они её настигнут. Она должна была найти укрытие. Быстро сообразив, она свернула с тропы и направилась вглубь леса. Лес становился всё гуще, но это было её спасением. Она знала, что если зайдёт в чащу, они потеряют её след. Но чем дольше она бежала, тем сильнее ощущала, как нарастающее напряжение сковывает её движения. Вдруг, через несколько секунд, она услышала, как один из преследователей, очевидно, заметил её следы. Какой-то голос сказал: — Это она! Следуйте за мной! Фриск ускорила шаг, но деревья и камни под ногами замедляли её бег. Она споткнулась, едва не упав, но быстро встала и продолжила путь.Девушка, несмотря на все предупреждения, решилась подняться на гору Эботт — ту самую, куда избегают заходить даже звери. Местные жители шептались, что она хранит в себе нечто неизведанное, нечто, что пугает и людей, и животных. Вихри холодного ветра, завывающие над её вершинами, словно манили её, но каждое движение вверх казалось шагом навстречу древнему непонятному страху. А теперь она оказалось здесь, в странном месте, которое пугало её, но дарило чувства таинства и приключений.За окном было ранее утро, слышался шелест листьев и журчание воды. Осторожно, чтобы не разбудить хозяйку дома, она начала обследовать жилище более тщательно. Девушка настораживала излишняя доброта Ториэль. Интуиция так и кричала в её голове «Беги пока не поздно». Но почему-то вместо того, чтобы развернуться и выбежать, она всё больше чувствовала, что ей нужно разобраться, что за опасность скрывает Ториэль. Возможно, это был её шанс раскрыть тайну, скрывающуюся в этом месте.В течении нескольких часов она осматривала местность, но ничего подозрительного не замечала. Выглядело так, словно в этом доме живет супружеская пара и ничего более. Фриск осторожно толкнула дверь, которая скрипнула, открывая комнату, залитую мягким светом, проникающим сквозь узкие окна. Внутри стоял уютный деревянный стол, на котором были разложены различные старинные вещи: книги в потрёпанных обложках, множество странных амулетов и несколько старинных фотографий в потёртых рамках. Всё это выглядело как вполне обычные вещи, которые мог бы хранить человек, увлекающийся коллекционированием или историей. Поняв, что она ищет не там, решилась спустится в подвал. Девушку пугали темные места, сердце стучало быстрее , а колени дрожали от ужаса. Темнота казалось ей слишком неизвестной, а в каждом углу могла таиться опасность. «Только не думай о том, что может быть внизу», — заставляла она себя молчать, подчиняясь внутренней воле. Но мысли всё равно не давали ей покоя. Мрак был слишком густым, а подвал — слишком тихим, слишком застывшим в каком-то временном вакууме. И хотя она ступала осторожно, тени казались живыми, шевелились и вытягивались, когда она пыталась идти дальше. Каждый её шаг сопровождался безмолвным эхом, которое тут же терялось в пустоте, а дыхание становилось всё глубже и отчаяннее. Страх сковывал, но Фриск не могла повернуть назад. Девушка не заметила, как прошло время. Минут десять, может больше, она шла по тёмным коридорам, где каждый её шаг казался эхом в бездне. Тени, вытянутые и тёмные, сливались с густым мраком вокруг, но впереди всё время мерцал слабый, едва заметный свет,который, казалось, звал её, манил к себе. Это был тот самый свет, который она ощущала почти телесно, как будто он был не просто светом, а чем-то гораздо более опасным, невидимым и притягательным. Он освещал ей путь, но в то же время заставлял её сердце биться быстрее. Шаги становились всё более осторожными, но и более уверенными. Она шла, не думая о том, что может быть в конце этого пути. Вдруг перед ней появилась дверь — огромная, тяжёлая, с железными обручами по бокам. Дверь, которая не могла не впечатлить. Она была настолько массивной, что казалось, будто её не просто кто-то сделал, а сковала сама природа, словно эта дверь была создана не для человека, а для чего-то гораздо более древнего и сильного. Фриск стояла перед дверью, когда раздался стук. Она настороженно спрашивает, словно по привычке: — Кто там? Сразу же отвечает ленивый голос: — Тук-тук. Фриск, немного запутанная, отвечает: — Кто там? Голос на другой стороне двери невозмутимым тоном говорит: — Доставщик! Девушка удивлённо спрашивает: — Доставщик чего? И тут раздаётся весёлое, с лёгким сарказмом: — Доставщик... окостенелых шуток! Будь готова, они могут быть... чертовски сухими. Фриск, немного растерявшаяся, но всё же пытающаяся понять, что происходит, отвечает: — Окостенелых шуток? Монстр продолжает, как будто это абсолютно нормальная ситуация: — Да-да. Ты ведь не думала, что я просто стучу, правда? Всё по-настоящему. Шутки — свежие, косточки — хрустящие. Прямо как на костяном празднике! Затем раздается его фирменный смех — лёгкий и немного хищный. Человек не может сдержать улыбку, несмотря на странность происходящего. — Ты серьёзно? — спрашивает она, стараясь скрыть удивление. Он с улыбкой в голосе отвечает: — Конечно, серьёзно! Но только если тебе не придётся после этого сломать зуб... На самом деле, я вообще-то не вставляю зубы. Шучу! Девушка раздалась громким звонким смехом. Она так давно не смеялась, аж забыла каково смеяться над шутками.В её груди разлилось чувство легкости, а по телу прошла волна тепла. Смех ощущался как маленькая вспышка света в темноте — он был каким-то знакомым, уютным, даже если исходил от незнакомого собеседника. Она осознала, как давно не была в таком состоянии — когда смех приходит естественно, без страха и сомнений. Фриск на мгновение задумалась, глядя на дверь. Кто бы там ни был, его шутки оказались именно тем, что ей было нужно, чтобы хоть немного развеять мрак в своей душе. Возможно, это был знак того, что в этом странном мире всё не так уж плохо. — Ну что, ты готова к следующей порции? — снова раздался голос, в нём было что-то игривое, почти как у старого знакомого. Фриск улыбнулась, чувствуя, как напряжение наконец-то немного ослабло. Несмотря на всю странность этого момента, она была благодарна за то, что он хоть немного вернул её в реальность. — Давай, попробуй ещё что-нибудь, — ответила она, чувствуя, как на её лице расплывается лёгкая улыбка. Монстр, казалось, был доволен её реакцией, и в его голосе снова послышался тот же беззаботный тон: — О, ты просто не представляешь, что я для тебя приготовил. Но знаешь, я не люблю слишком быстро выходить на костяную арену. Вдалеке раздались глухие звуки, напоминающие топот. Поначалу Фриск подумала, что это всего лишь игра её воображения, но звуки становились всё громче, и по её телу побежали мурашки. Она инстинктивно схватилась за край платья и сжала его в руках, словно пытаясь за что-то ухватиться, чтобы не потерять контроль. Топот, похожий на шаги, приближался. Сглотнув, Фриск почувствовала, как её сердце забилось быстрее. Незнакомые звуки в таком месте, в такой тишине, тревожили её. Не зная, что это может быть, она решила закончить разговор, который, казалось, уже стал чем-то странно успокаивающим. — Спасибо за шутки, но мне... нужно идти, — сказала она, стараясь, чтобы её голос звучал твёрдо, но он всё равно немного дрожал. Он, на другой стороне двери, ответил не сразу. Затем, с лёгкой усмешкой в голосе, едва слышной, произнёс: — О, ну ладно. Тогда до следующей встречи, малая, — раздался голос монстра, уже более лёгкий, словно он снова отступал в тень. И в мгновение ока, от монстра и след простыл. Фриск замерла, ощущая, как в воздухе повисла странная тишина. Даже топот, который она слышала до этого, исчез, как будто его никогда и не было. Девушка осторожно огляделась, стараясь не выдать своего волнения, но её сердце колотилось в груди, как будто она только что пережила что-то важное. Призрачное присутствие исчезло, оставив после себя лёгкое послевкусие странности и неуверенности. Звуки вокруг постепенно вернулись в норму: шелест листьев, далёкий шум воды. Но теперь в этой тишине было что-то другое. И, несмотря на странный разговор с монстром, Фриск не могла избавиться от ощущения, что её путь в этом мире только начался, а то, что она слышала за дверью, было лишь началом чего-то более важного. Не успев даже вздохнуть с облегчением, она снова почувствовала холодок на спине. И хотя монстр исчез, всё вокруг оставалось наполненным загадками.