Grand Pas

Песня к главе: Zdob Si Zdub - Видели ночь

Максим поверить не мог, что они просидели всю ночь. Василь, кажется, тоже. Изумленный взгляд метался между окном, за которым звенело контрастностью летнее утро, балетными обитателями квартиры, занимавшимися каждодневными ритуалами, и безмолвным Максимом. Оба периодически косились на айфон, словно проверяли, не отмоталось ли время обратно в ночь, куда ему и положено. Оказавшись на свободе после Василя, Максим чувствовал себя так, словно поднимается со дна Марианской впадины. Медленно, метр за метром, уходит давление, в ушах перестает шуметь, все ближе кислород из атмосферы вместо баллона, но желанная загадочная Атлантида, показав себя едва привыкшим к темноте глазам, вновь прячется в толще воды. Максиму было мало. Он не хотел отпускать этого мальчишку. Они еще не все обсудили и не все спели. Он не сыграл ему на барабанах. Расставшись сейчас и вот так оборвав нить, захотят ли они встретиться вновь, на трезвую голову? Подумав некоторое время, Максим предложил Василю поехать в Девяткино. От радости в темницах его глаз вспыхнули факелы. Как ребенок, которому разрешили еще недолго побыть на «Диво Острове», Василь согласился мгновенно. Максим позвонил на работу, наплел что-то про температуру и удаленку, а сам в это время не переставал ликовать, что их с Василем мысли сошлись и здесь. — Ну вы капец конченые, — прокомментировал Филипп и, усевшись за стол с тарелкой омлета в руках, невозмутимо перебросил свои ноги через ноги Василя. Тот вздрогнул от неожиданности и сразу просканировал реакцию окружающих. Максим его понимал, потому что, неопытный на первых порах, сам испытывал в квартире на Гривцова такую же тревожность. — Это все, конечно, прекрасно, — продолжал Филипп. — Но если что, мы из-за вас всю ночь не спали. — Вот черт, — спохватился Максим. Только сейчас до него дошло, как их с Василем помешательство выглядело со стороны. — Очень громко было, да? Вместо ответа Филипп послал ему чугунный взгляд исподлобья. — Забей, все нормально, — Артем присел за стол около Максима и пододвинул к нему источавшую восхитительный аромат кружку чая и тарелку с омлетом и горячим бутербродом. Максим с благодарностью чмокнул его в щеку, шепнув украдкой: «Ты золото». — Ты голодный? — тут же потребовал Филипп у Василя. В отличие от Артема, он не сообразил такую заботу, и, с обидой покосившись на прихлебывающего чай Максима, ринулся наверстывать упущенное. Василь издал в ответ что-то нечленораздельное, хмуро втягивая голову в плечи. В большой компании вся его ночная раскованность превратилась обратно в тыкву. — Ром, — Филипп протянул руку, в которую Рома вложил еще одну тарелку с омлетом. — Спасибо, — смущенно буркнул Василь. — Кажется, пора нанимать поваров, — добродушно посмеиваясь, Рома подтащил к столу пару стульев для себя и Ксюши. — Нас становится все больше. Василь, похоже, воспринял это как претензию, потому что отложил в сторону вилку и напрягся до предела. К счастью, конфликт и Рома были абсолютно несовместимыми понятиями. То ли ничего не заметив, то ли, наоборот, заметив все слишком явно, Рома искренне восхитился: — Вася, ты очень красиво поешь. — Просто охрененно! — добавила экспрессии Ксюша, падая рядом на стул. — А вот ты, Макс, поешь отвратно. Дичь вообще. — Да я и не претендую, — Максим засмеялся, к нему подключились все остальные, и где-то сквозь пробился веселый голос Артема: — Он зато стучит потрясно! Как всегда непринужденная, атмосфера на завтраке медленно, но верно топила ледяные баррикады Василя. С одной стороны от него сидел Максим, новый приятель и единомышленник. С другой стороны поддержка была еще крепче. Филипп наконец перестал вести себя так, будто игнорирование – лучший способ решения проблемы, и не переставая уделял Василю внимание. Его поза, одновременно собственническая и защитная, короткие поцелуи в щеку, заигрывания и поддразнивания, флирт приглушенным тоном — все это не только усыпляло бдительность Василя, но и демонстрировало остальным, насколько Филипп счастлив в этих отношениях и какая потрясающая у них с Василем идиллия. Как-то даже не хотелось ему мешать и тем самым сердить его, а потому Максим с Артемом затаились и, переглядываясь, будто случайно соприкасались под столом то ступнями, то голенями. Чувствуя дружественность обстановки, Василь постепенно расслаблялся, переставал глядеть на всех букой и даже раскопал в себе приветливость, неуклюжую, но зато честную и оттого очаровательную. Проявлять инициативу он пока не решался, однако Роме и Ксюше все же удалось разговорить его насчет музыкального творчества. Монологи Василю не давались, он то и дело где-нибудь спотыкался, и в такие моменты Филипп ненавязчиво помогал ему общей фразой или беззлобной шуткой. Максим будто смотрел со стороны на собственное знакомство с балетной компанией. Удивительно, какими внимательными, тактичными и чуткими умеют быть эти ребята. Даже Филипп, когда ему не плевать. Артем единственный не принимал участия в беседе о музыке и обращался исключительно к сидевшему рядом Максиму. Ему не нравилось, как все из кожи вон лезут, обхаживая «этого», который двух слов связать не может. О своих ощущениях Артем поведал Максиму напрямик, хорошо хоть шепотом, так что Василь не услышал. — Дай парню шанс, — попробовал осадить его Максим. — Посмотри на Фила. Его сейчас инфаркт от счастья хватит. — Я только ради Фила и молчу, — проворчал Артем. Однако неожиданная популярность Василя в компании, а также абсолютный игнор, которым он, в свою очередь, наградил Артема, сделали свое дело, и к концу завтрака никакие просьбы Максима уже не смогли помешать Артему выплеснуть раздражение: направляясь с пустой тарелкой к раковине, он нарочно остановился возле еще сидевшего за столом Василя и, с вызовом поглядев на него сверху вниз, фыркнул: — Очень жаль, что мы не пообщались. Василь в этот момент слушал Ромин рассказ про использование гитары в академическом танце. Артему пришлось подождать полминуты, пока Рома завершит очередную фразу, и Василь, кивком попросив его подождать, поднимет глаза. — Извини, — в его голосе не прозвучало издевки. Задержка в полминуты была нормальной скоростью его реакции. Глядя на Артема с чистым открытым равнодушием, Василь добавил: — Я так и не смог придумать, о чем с тобой говорить. Максим уже попрощался с планами о совместной работе и собрался защищать Артема от бестактных выпадов, вот только Василь совсем не хотел его задеть. Более того, Василь и сам казался смущенным, как если бы еще со вчерашнего вечера пытался подступиться к Артему, но потерпел неудачу. Для Артема это, однако, смягчающим фактором не стало. — Видимо, нам просто не о чем общаться, — язвительно заключил он. Василь пожал плечами: — Видимо. — Ну Вась, — вздохнул Филипп. Крутанувшись на пятках, Артем стрелой улетел к раковине. Больше он к Василю не подходил и обращался к Максиму или Филиппу, только когда его не было рядом. Поскольку Паша, по словам Ромы, поздно закончил свой вчерашний корпоратив и ночевал в квартире на Комендантском проспекте, в Театр балетных повез Филипп. Проводив их всех до каршеринга и оставшись наедине с Василем и его поклажей в виде чехла с гитарой за спиной и комбика в руке, Максим вызвал такси. После пива и бессонной ночи садиться за руль точно не стоило. Большую часть пути до Девяткино в такси звучало только радио и комментарии навигатора. У Максима начался отходняк, и голова методично разбухала ватой. Василь, который был гораздо младше, а потому гораздо выносливей в плане ночных приключений, рассеянно провожал глазами городские виды за окном. Казалось, мысли его блуждают где-то так далеко, что и не догнать. Когда до конца пути оставалось несколько минут, он вдруг повернулся к Максиму и протараторил: — Будет очень плохо, если я не подружусь с Артемом? Максим постарался ничем не выдать изумления и волнения, что колыхнулись внутри. Это был их первый отворот с музыкальной тропы в область личного. Василь озабоченно ждал реакции, так что Максим поспешил его успокоить: — Вы подружитесь. У вас выбора нет. — Я не люблю большие компании, — признался Василь. Для Максима это было и очевидно, и в то же время непонятно. Раз уж Василь пошел на сближение, Максим отважился копнуть глубже: — Если ты одиночка, как ты вертишься в панк-тусовке? Там нельзя держаться особняком. — Это другое, это свои, мне там комфортно, — замотал головой Василь. — Я имею в виду обычные компании, в жизни. Как ваша. Я не ожидал, что вы окажетесь такими… — он пожевал нижнюю губу, подбирая слово, — понимающими. Обычно люди видят меня, как Артем. — Не всегда все сразу складывается, — пожал плечами Максим. — Мы с Филиппом долго налаживали контакт. Это обнадежило Василя, и восковая маска на его лице подтаяла. Похоже, он всерьез беспокоился насчет своих отношений с Артемом. Такое неравнодушие тронуло Максима, и, чтобы ободрить парнишку, он пустился в объяснения: — Артем с Филиппом очень близки и здорово друг над другом трясутся. Когда появляется кто-то новый, включается режим защиты. Филипп меня поначалу на дух не переносил. — А что исправило ситуацию? — простодушно поинтересовался Василь. — Качалка. — Качалка… — Василь задумался. — Слушай, — Максим хотел потрепать его по плечу, но, уже дернув рукой, остановился. Плечо Василя все еще казалось неприветливо острым. — Артем хороший человек. Он дорожит другом. Все будет нормально, просто наберись терпения. — Если мы не сгладим углы, то я не впишусь в вашу компанию, и тогда Филипп… — Василь осекся, проверил взглядом водителя и неестественно пристально вперился в спинку его сиденья. Максим тут же представил, как сиденье дымится, будто под увеличительным стеклом, в которое поймали раскаленный солнечный луч. — У тебя на районе можно побегать? — спросил Василь. Резкая перемена темы огрела Максима кувалдой. Он поскреб в затылке: — Эм… — Я каждое утро бегаю. Если пропущу, весь день сам не свой, — речь у Василя ускорилась, он нервно сцепил пальцы в замок. Максим порадовался, что не стал пока к нему прикасаться. — Да, недалеко от моего дома можно побегать, — осторожно ответил он. — Вась. Можно так тебя звать? Василь кивнул. — Ничего страшного, что вы с Артемом пока не подружились. Филипп тебя не оставит, — до Максима наконец дошло, что причина переживаний Василя отнюдь не в Артеме. На Артема ему, наверное, было вообще плевать. — Он постоянно говорит, как много Артем для него значит, какой Артем охуенный, что Артем для него как брат… — прежде ровный, голос Василя начал подпрыгивать раздраженными нотами. ­ — Артем говорит про Филиппа то же самое. Все наладится, — краем глаза Максим заметил, что такси подъезжает к нужному дому, и с облегчением выдохнул. Василь тоже выдохнул, только недовольно. Он не задержался в квартире надолго. Прислонил к стене гитару с комбиком, проверил по гугл-картам маршрут пробежки и после некоторых уговоров согласился сменить джинсы на треники Максима, которые давным-давно лежали в шкафу, потому что не налезали. Переодевшись, Василь вставил наушники и был таков. Пользуясь его отсутствием, Максим прибрал совсем уж неподобающий срач и, будто настоящий гостеприимный хозяин, приготовил полотенце для душа, чистые спортивные штаны с футболкой и тапочки. Голова тем временем гудела все громче, а широкая, воздушная, пружинистая двуспальная кровать, где Максим только вчера поменял белье, манила, прямо как серена. Когда Василь вернулся с пробежки, Максим мгновенно выдал ему вещи со словами: — Ты давай пока в душ, все такое, а я одну минутку полежу, окей? — Окей… — растерялся Василь. Плюхнувшись на кровать, Максим услышал где-то вдалеке через туман его «Спасибо», но уже в следующую секунду провалился в долгожданный сон. Придя в себя, Максим даже не сразу понял, где он и что вообще происходит. Сознание возвращалось постепенно, капало в мозг по чайной ложке. Потянувшись тяжелой деревянной рукой к прикроватной тумбочке, Максим нащупал телефон и проверил время. Что ж, спал он чуть дольше, чем минутку. Экран показывал почти три часа дня. Так, ладно. А где этот… как его… В широченной для его костлявого туловища футболке и таких же бесформенных домашних штанах Василь спал калачиком на диване в углублении комнаты. Вместо подушки он подложил под голову скомканный чехол от гитары. Судя по тому, что спал он спокойно и довольно крепко, отсутствие комфорта не особо его заботило, да и вообще что это за панк, если он не привык спать где и как придется? Тем не менее, совесть у Максима зашевелилась. Офигеть гостеприимство. Восторг. Кое-как выбравшись из постели, Максим стянул с нее покрывало, подошел к Василю и аккуратно его накрыл, чтобы не разбудить. Затем, ероша волосы, прошлепал на кухню и сунул голову в холодильник. Пачка пельменей. Пиво. Крабовые палочки. Заветренный бутерброд с колбасой и сыром. Десяток яиц. Одинокий стебель сельдерея. Так, это точно привет от Артема. Максим выкинул на стол замороженные пельмени и, жуя бутерброд, пошел набирать воду в кастрюлю. Запах пельменей приманил Василя из комнаты. Помятый и заспанный, он забрел на кухню, как раз когда Максим откидывал готовые пельмени на дуршлаг. — Привет, — хрипло поздоровался Василь. — Привет, — откликнулся Максим и полез в шкафчик над раковиной за тарелками. Все то время, что он возился с неказистым обедом и рылся в холодильнике в поисках кетчупа, горчицы или хоть чего-нибудь совместимого с пельменями, Василь продолжал стоять где был, зависнув. Взгляд его рассеянно блуждал по кухонному гарнитуру, и Максим вдруг засомневался, помнит ли парнишка, как вообще сюда попал. — Так странно, — полушепотом протянул Василь словно в подтверждение подозрений. — Я вчера приехал на Гривцова играть для Филиппа музыку, а сегодня проснулся в квартире какого-то левого чела в Девяткино. — Левого чела зовут Максим, — он усмехнулся с иронией и пониманием, но Василь все равно забеспокоился, что мог его обидеть: — Нет-нет, я помню. Все нормально. Извини. Просто все так стремительно произошло… — Забей, — отмахнулся Максим. Они помолчали, переглядываясь. Наконец Максим спросил: — Пельмени будешь? — Буду. — Супер. Обед прошел сосредоточенно. Уткнувшись каждый в свою тарелку, все еще опухшие после сна Максим и Василь жевали пельмени и пытались собраться в адекватных людей. Разговаривать не хотелось ни тому, ни другому, поэтому взаимный игнор вполне устраивал обоих. Когда с пельменями было покончено, Максим отнес пустые тарелки в раковину, поинтересовался у Василя, хочет ли тот чаю, кофе, воды или, может, пива, получил отказ на все предложения, и тогда, привалившись спиной к раковине, кинул на своего гостя робкий приглашающий взгляд. Через пять минут они уже подключали барабанную установку и гитару к усилителю. — У тебя здесь так круто! — восторгался Василь, распутывая провода. — Все эти плакаты, и шарфы, и разный мерч. У меня тоже много мерча, я обычно на концертах покупаю. Не люблю заказывать по инету, там часто можно наткнуться на палево. Плакаты у меня раньше тоже висели. Ну там, Blink182, Linkin Park, Green Day, из старых журналов типа «Все звезды», — застенчивая улыбка пролетела по губам Василя, и он затараторил дальше. — Сейчас я, само собой, слушаю музло гораздо тяжелее. Так что плакаты я снял и спрятал в стол. Не выкидывать же их. Они напоминают о том, с чего я начинал. — А как ты полюбил тяжелую музыку? — к слову спросил Максим. Животрепещущая Васина открытость одновременно забавляла его и умиляла. — Я нашел MP3-шник, — как на духу выпалил Василь. Максим куда больше был готов к ответу типа «Не помню», «Не знаю», «Как-то само получилось» или хоть «Друг подсадил». — Чего? MP3-шник? — недоуменно переспросил он, сдвигая барабанную установку в более просторную часть комнаты. Василь уселся на пол по-турецки и принялся перебирать струны, чтобы настроить гитару. — Ну да, — кивнул он. — Мне было лет одиннадцать. Шел зимой из школы, увидел MP3-плеер в снегу. Мне стало интересно, и я забрал его себе. Он был классный, новый, прямо с наушниками… — Может, хозяин за ним потом вернулся, — хмыкнул Максим, выравнивая тарелки. — А какой-то мелкий пиздюк уже утащил. Василь почему-то ничего не ответил, так что Максим, закончив с тарелками, сам проверил его глазами. Ну отлично. Василь обиделся. — Да ну брось, — Максим засмеялся в надежде разрядить обстановку, но Василь все равно делал вид, что сосредоточен на гитаре и общаться больше не намерен. — Я же прикалываюсь. Я сам в детстве чего только не тырил. Причем не бесхозное из снега, а прямо с прилавков. Василь покосился на него с недоверием, но явно заинтригованный. — Один раз мы с пацанами сперли шину из шиномонтажки и катали ее в овраг. От счастья кипятком ссались, — Максим присел за барабанную установку. — У нас были несложные развлечения в конце девяностых. — Я в конце девяностых только родился, — пробурчал Василь. Впрочем, он оттаивал. Незамысловатая история о юности Максима ему понравилась. А вот сам Максим внезапно вспомнил, что между ними и правда десяток лет. Странно, но до сих пор он этого почти не чувствовал. Да и сейчас, после комментария Василя, не то чтобы ощутил разрыв поколений. — Ты готов? Попробуем? — Максим легонько стукнул по хай-хэту. — Да, готов, — как-то рассеянно отозвался Василь. — Слушай, пока мы не начали… Тут его взгляд сам собой перебежал от покоившейся у него на коленях гитары к виниловому проигрывателю и стойке с пластинками, что примостились под телевизором. — Хочешь взглянуть? — угадал его интерес Максим. Василь вскинул глянцевые глаза, так и ослепив Максима ребяческой мольбой и предвкушением. Прошлую обиду сдуло без следа. — Валяй, — Максим небрежно махнул палочкой в сторону проигрывателя. — Я уже там все посмотрел, пока ты спал, — торопливо сознался Василь. — Это ничего? — Ничего, — усмехнулся Максим, поражаясь тому, с какой легкостью вчерашний волчара, доверившись незнакомцу, отпустил погулять с ним волчонка. — У тебя офигенные пластинки! Некоторые прямо раритет, — Василь переполз по полу и встал на колени возле проигрывателя. — Ты их, наверное, всю жизнь собирал. — Ну… — Максим поскреб палочкой по голове и невольно заерзал на стуле. Такое истовое восхищение Василя заставляло чувствовать себя неловко и вместе с тем как-то еще, как-то по-новому, как-то так, что Максим не мог это пока описать. — Лет с пятнадцати. — Где-то полжизни, значит, — все так же благоговейно поправился Василь. — Я впервые вижу настоящий винил. — Серьезно? — округлил глаза Максим. — Вообще никогда не слушал? Василь мотнул головой, любовно проводя кончиком пальца по вертикальной стойке. Максим наблюдал за ним со спины, но по ссутулившимся плечам и опущенному подбородку догадался, что Василю стыдно за отсутствие музыкального опыта, в котором его уличили. — Поставь что-нибудь, — подбодрил его Максим. — Выбери, что больше нравится. Там в основном классика рока. Но может, найдешь что по душе. — Классика на виниле — это, наоборот, здорово. Аутентично, — Василь потянул к себе альбом The Doors. У Максима сердце растеклось от того, как деликатно он это сделал. Васино любование пластинками все усиливало странное чувство, фонившее внутри Максима, и благодаря возникшей паузе он наконец смог распознать, что происходит: в нем проснулось банальное мальчишеское волнение. Василь был вторым после Артема, кого Максим пустил в самую важную, сокровенную и уязвимую часть своей жизни. Василь был вторым, кто видел пластинки в этой квартире. И пока что он оставался единственным профессиональным музыкантом, которому Максим собрался продемонстрировать навыки игры на барабанах. Последний раз Максим играл с парнями, когда ему было лет двадцать. А через несколько минут его оценит по-настоящему талантливый перспективный чувак с образованием, идеальным слухом и голосом в три октавы. Есть от чего занервничать. Но Василь и не думал проверять Максима на прочность. Ему дела до этого не было. Все его внимание сосредоточилось на пластинках. Не решаясь сделать выбор, он зачарованно перебрал все до единой, даже хотя уже их просматривал, пока владелец дрых без задних ног. Наблюдая за Василем и фантастической трепетностью к тому, что он любит, Максим невольно вспомнил его вчерашние нежности с Филиппом в прихожей. И Фил серьезно целый месяц размышлял, нужен ли ему этот парень? Он в себе вообще, нет? Наконец Василь отважился поставить одну из пластинок. Восторгам не было предела. Вперившись в проигрыватель, Василь истово следил за работой механизма и ловил каждый крошечный призвук. Дай ему сейчас лупу, он бы и с лупой внутрь залез. Про Максима он временно забыл, а вот сам Максим был в одночасье сметен ураганом его ликования. Рядом с таким, как Василь, не оставалось вариантов, кроме как разделять безумие. Самые утопические идеи в его присутствии казались по плечу. Максиму всерьез захотелось уволиться с работы. Найти репточку. Стучать днями напролет. Выступать. Арендовать студию. Записать альбом. Благодаря Василю вся эта фантастика стала совершенно реальной. Щуплый мальчишка, почти незнакомый, в футболке, которая болталась на нем, как на вешалке, и несуразно подвернутых у щиколоток трениках, сидя на корточках к Максиму спиной, покачивался из стороны в сторону, радостно припрыгивал и подпевал вполголоса: “One way or another… I’m gonna find you…”, а Максим смотрел на него в полнейшей уверенности, что это именно тот, кого он так долго искал. И наверное, как раз потому, что Максим так нагло накинул на талант Василя свои планы и ни при каком раскладе не собирался отпускать от себя пацана, клубившееся на сердце волнение рассеялось, и Максим подхватил ритм Blondie на барабанах. Василь встрепенулся. Вылетев из комбика, звук прошиб его насквозь. Пару секунд Василь приходил в себя, а после обернулся на барабанную установку, плюхнулся по-турецки и стал слушать. Какой бы панический страх Максим ни испытывал перед настоящими музыкантами, рука у него не дрогнула. Василь набил в него вдохновение, как мягкую игрушку набивают поролоном на заводе. Вместо чванливого музыкального критика, готового остановить его в любой момент, чтобы вынести вердикт «Не годен», Максим видел все того же шаловливого ребенка, которому интересен любой формат звукоизвлечения, в том числе непривычные электронные барабаны. Василю нравилось то, что он слышит. Он кивал в такт ударам. Широкая улыбка не сходила с его лица. Смола в глазах полыхала. Он не оценивал Максима, а исследовал то, что он делает, будто вообще впервые повстречал барабанщика. Вдруг Василь вскочил на ноги, схватил с пола гитару и, перекинув ремень через плечо, вступил. Молния прострелила Максима, и вот здесь он бы точно сорвался, если бы не мышечная память. Черт возьми, он играет с гитаристом. На подключенных инструментах. По-настоящему. Вдвоем. Василь подмигнул ему, с озорством высунув кончик языка. Он переживал все те же эмоции. Они так и закончили песню поверх оригинала, а затем Василь выключил проигрыватель и предложил: — Постучи любой ритм, а я поимпровизирую. Просто посмотрим, что выйдет, окей? — Окей, — согласился Максим и тут же начал на ста ударах. Василь не то что слышал метроном, он его будто нутром чувствовал. Простенький «Ибанез» со старыми струнами распевался диковинной птицей в его умелых руках. Начав с привычной панкухи, Василь не держался за один стиль и скользил между панком, роком и металлом. Мысль у него парила свободно, и приемы, которые Максиму казались несовместимыми, переплетались удивительно гармонично. Где-то Василь облегчал мелодику, где-то добавлял обертонов, где-то уводил в поп, а где-то спускал в кор. Он был всецело поглощен импровизацией, но строил ее без напряга. Максиму так нравилось его исполнение, что внимание то и дело уходило от барабанов, и палочки ударяли по томам сами собой. Через некоторое время Максиму стало любопытно, изменится ли слаженность игры, если поднять ритм до ста пятидесяти. На лице Василя не дрогнул ни один мускул. Он пропустил пару тактов, сосредоточился, и пальцы его побежали по грифу активней. Понимая, с каким музыкантом имеет дело, Максим сомневался, что Василь перебирает заготовки, а значит, в быстром темпе он сочинял так же многозвучно, как в медленном. Казалось, разгонись сейчас до двухсот, и Василь продолжит играть как ни в чем не бывало. Дойдя до конца очередной восьмерки, Василь нехотя снял руки со струн. Максим тоже остановился. Оба чувствовали, что это иначе может длиться бесконечно. — Ты нереально крутой чувак, Вась, — все-таки сдавшись впечатлениям, открыто похвалил его Максим. — Почему у тебя до сих пор нет группы? — Хочешь, будем группой? — предложил Василь. Максим обалдел от такого его простодушия. Где очередь жаждущих играть с ним вместе? Где музыканты, готовые разорвать его на части? Неужели в панк-тусовке всем медведь на ухо наступил? Это же самый настоящий бриллиант, редчайший красный алмаз. Что там сказал его приятель Трушный? Никто не может с ним сработаться? Бред собачий. — Давай будем группой, — Максим постарался ограничить чрезмерные восторги по этому поводу, а вот Василь, ничего не скрывая, просиял истовым счастьем, чуть ли на шею не бросился. Максим ответил ему радостной улыбкой и отбил торжественный марш. Слишком оглушенные крутым поворотом своих отношений, они пока не решились строить планы или обсуждать перспективы, а вместо этого продолжили импровизировать, понемногу привыкая друг к другу. Василь переставал бродить по стилям и все заметней поворачивался в сторону мелодичного панк-рока. Максим ничего не имел против, ему нравился зрелый панк-рок. Кружась вокруг основного мотива, Василь попробовал разные темпы, тональности и окраски и наконец заключил: — Мы будем играть это. — С чего бы? — удивился Максим, хотя, в общем-то, был согласен. — Это наша точка пересечения, — невозмутимо заявил Василь. — Я поискал в пределах того, что меня устроит, посмотрел, как ты реагируешь, и нашел компромисс. — Вау, — присвистнул Максим. — А мне казалось, словами обсудим. Василь обернулся к нему с потрясающе удивленным выражением лица: — Но ведь так же гораздо понятней. — Ага, ну да, — Максим иронично хмыкнул, но Василь этой иронии не уловил и только кивнул со знанием дела. Творческая идиллия закончилась, когда у Максима зазвонил телефон. Взбудораженный глобальными потрясениями сегодняшнего дня, он даже не взглянул на экран, хотя все стало ясно уже по приветствию: — Как потрахались? Издав обреченный выдох, Максим сложил барабанные палочки и приготовился отвечать максимально нейтральным, уравновешенным, трезвым, выработанным за долгие годы офисной практики тоном, но потом плюнул на это все и молча протянул телефон Василю: разбирайся. — Алло?.. — Василь настороженно приложил телефон к уху, но, услышав знакомый голос, так расцвел, словно голос этот журчал родником, а не кипятился ведьмовским зельем. — Привет, моя Муза. Максиму срочно захотелось сюда Артема, чтобы с ним переглянуться. — Мы еще на квартире. Я помню, да, — с прежней нежностью говорил Василь. — Я завел будильник, не переживай, — тут по его лицу пролетела паника. — Что значит ты уже час ждешь? Такого быть не может, я же будильник… Крутанув гитару за себя, он кинулся к дивану, где валялся его телефон, и быстро проверил время. — У меня еще только шесть, а не восемь. Он стоял спиной, так что Максим пронаблюдал все стадии размягчения его предельно напряженной позы. — Ни разу не смешно, — буркнул Василь. — Ненавижу розыгрыши. Филипп такой засранец, это просто безнадежно. — В смысле ты здесь? — вдруг ахнул Василь. В смысле он здесь?! Василь повернулся к Максиму и, по-прежнему изумленный, сообщил: — Филипп говорит, что ждет меня внизу. — Откуда он знает адрес?! — оторопел Максим. — Откуда ты… — Ладно, понятно откуда, — Максим махнул рукой и, понимая, что вечеринка окончена, поднялся из-за барабанов. — Спроси лучше, зайдет ли он. — Ты зайдешь? — телефонировал Василь. Потом отрицательно мотнул головой и завершил разговор: — Окей, сейчас спущусь. Принимая у него обратно телефон, Максим заметил уведомление WhatsApp. Примерно час назад пришло сообщение от Артема: «Ты еще с ним?», а полчаса спустя: «Рад за вас». Что-то Максиму не понравилась лаконичность, а также отсутствие скобочек и десятка смайлов, которые сопровождали обычные Тёмины сообщения, поэтому на фоне собирающего вещи Василя он написал: «Извини, что не ответил раньше. Мы репетировали» «Понравилось?» — почти сразу написал Артем. «Да, Василь отличный музыкант. Мы решили объединиться в группу» «Он забирает вас у меня», — неожиданно прислал Артем. Максим выпал в осадок. Такого поворота событий он явно не ожидал. «В смысле забирает?» — Максим поискал смайлик, который бы выразил всю степень его растерянности, но так и не нашел, поэтому по старинке добавил в конце восклицательный знак и нажал кнопку отправки. Какое-то время Артем не отвечал, так что Максим потормошил его: «Тёма?» «Сначала Фил, ­— свалилось сообщение. — Теперь у тебя с ним группа. Ты мне за весь день ни слова не написал» Вот черт. Максим и не думал, что Тёмку так заденет его кратковременное помешательство. «Ты прав, мы слегка выпали из жизни», — пошел на мировую Максим. «Это ты выпал из жизни, — поправил Артем. — У него все ок. Он полдня переписывался с Филом» «Тём», — Максим наконец нашел подходящий смайлик: разбитое розовое сердечко, такое же абсурдное, как эта ссора. «Я знаю, что это важно для тебя, я во всем тебя поддерживаю, — написал Артем. — Но ты пропал на сутки. И похоже я не был готов делить тебя с кем-то еще. Особенно с ним» Здесь Максим понял, что смайлики со своей задачей не справляются, и позвонил. Артем сбросил звонок, пояснив это новым сообщением: «Не хочу на эмоциях» «Я зато хочу», — настрочил ему Максим. — Все, я пошел, — сообщил из прихожей Василь. — Погоди! — остановил его Максим, не отрываясь от телефона. — Я сейчас переоденусь, и подбросите меня до балетного театра. Было очевидно, что Филипп добрался сюда не на метро, а значит, настала его очередь поработать личным водителем. Впрыгнув в джинсы и накинув легкую льняную рубашку, Максим пригладил волосы, схватил водительские права и ключи от «Соляриса», чтобы потом забрать автомобиль с Гривцова, и заторопился вслед за Василем к лифту. Пока лифт, смакуя каждый метр, тащился снизу на двадцать четвертый этаж, а затем так же неторопливо полз с двадцать четвертого на первый, Максим и Василь не перемолвились и парой слов. Первый все еще переписывался с Артемом, договариваясь встретиться в кофейне у Театра. Второй закопался в берлоге мыслей. Лишь когда послышался писк, и двери лифта разъехались, Василь резюмировал с беглой улыбкой: — Было круто. Максим успел отозваться согласным кивком, и Василь тут же выскочил навстречу двери из парадной. Где застыл как вкопанный. Их ждал не каршеринг. Прямо напротив парадной стоял роскошный серебристый «Ленд Крузер» за несколько миллионов и такой же ослепительный Филипп. В белоснежной майке, темно-синих облегающих джинсах и круглых солнечных очках с модными прозрачно-желтыми стеклами, он привалился спиной к закрытой водительской двери, согнул ногу назад, скрестил на груди руки и как бы небрежно поигрывал бицепсами. Сладкий мальчик на дорогой тачке — он и «Крузак» отлично дополняли друг друга. Горделивое самодовольство, полуулыбка нарцисса и хищный взгляд вперед, на жертву. Брови игриво приподнялась: «Нравится?», но Василь не мог и шелохнуться, пока Максим не подтолкнул его из парадной на улицу. — Привет, Вася, — с нежной хрипотцой промурлыкал Филипп. Воздух слегка завибрировал. — Привет… — голос у Василя просел. — Это та самая машина? — Ага. Как тебе? Василь пожал плечами: — Красивая, но я не ведусь на понты, ты же понимаешь. Филипп разочарованно фыркнул: — Все ведутся на понты. Вон Макс уже возбудился. — Чего?! — тот встрепенулся, и Филипп кокетливо помахал ему пальцами. — Я думал, ты еще в Театре, — с прежней отрешенностью вымолвил Василь, исследуя завороженным взглядом этого нового Филиппа премиум-класса. — Я обычно работаю после репетиций, но сегодня послал все нахер и решил побыть с тобой, — как ни в чем не бывало пояснил Филипп и с озорством подмигнул. — Хочешь, покатаю? — Хочу. — Ты ж говорил, что не примешь, — усмехнулся Максим. Филипп, которому обломали флирт уже со всех сторон, цокнул языком и закатил глаза чуть не в обратную сторону: — Ну один-то раз! Че ты занудишь? — Ладно-ладно, — потушил огонь Максим. — Отвезете меня в Театр? У Филиппа были причины, чтобы начать выкаблучиваться: Максим портит им свидание, пускай Максим забирает «Солярис» с Гривцова, кто Максим вообще такой, чтобы требовать себе водителя — короче говоря, Максим и сам мог накидать несколько поводов к себе прицепиться, но Филипп его удивил. Он просто-напросто открыл заднюю дверь и кивнул: — Садись. Тон его, низкий и подчеркнуто строгий, кардинально разнился с заигрываниями, которым Максим только что стал свидетелем. А это значило лишь одно: он в курсе ситуации с Артемом. — Ты с ним говорил? — полушепотом поинтересовался Максим, подходя к автомобилю. — Что за дебильный вопрос? — срикошетил Филипп. — Я с ним работаю, и он мой лучший друг. Наверное, я с ним говорил. И тебе, кретину, надо было просто написать ему пару слов. — Он прямо всерьез обиделся? — Да вряд ли, — Филипп дернул плечами. — Но извиниться все равно придется. — Бред какой-то, — у Максима в голове не укладывалось, что они с Артемом в ссоре из-за сердечек в «Вотсапе». — Ты-то хоть не думаешь, что мне на него плевать, если я день позанимался музыкой? — Ну во-первых, не день, а почти сутки, — педантично поправил Филипп. — А во-вторых, дело в Васе, не в тебе. — В смысле? — Он ревнует, вот и все. — Да с чего… — Давай вы свои отношения будете выяснять друг с другом, а не со мной, окей? — Филипп предостерегающе сверкнул Максиму глазами из-за цветастых желтых линз очков и развернулся к Василю, который по-прежнему стоял около двери парадной с комбиком в руке и гитарой за спиной. Пару минут они укладывали все это добро в багажник, после чего Василь недоверчиво забрался на пассажирское сиденье, кое-как прихлопнул дверь, тревожно проверил, как она там прихлопнулась, и принялся дергать за упрямо блокирующийся ремень безопасности. Судя по всему, на автомобилях он в своей жизни практически не ездил. — Значит так, — Филипп грациозно опустился за руль. — Во-первых, это делается плавно, — он потянул за свой ремень безопасности и вставил его в крепление. Василь безнадежно вздохнул. — Во-вторых, тачка моя, значит слушать будем Лободу. ­— В моей тачке мы почему-то тоже Лободу слушаем, — развел руками Максим. — Я тебя культурно просвещаю, — Филипп опустил солнцезащитный козырек и, нацелившись в зеркальце, поправил солнечные очки. — Мне тоже надо просвещаться Лободой? — Василь наконец защелкнул ремень и заметно приободрился. — Для тебя, волчонок, это называется уступки в отношениях, — Филипп взбил волосы, поднял козырек и хотел уже заводить «Ленд Крузер», но в этот момент Василь вдруг перегнулся к нему и бережно коснулся губами его покатого обнаженного плеча. От интимности и невинной чувственности этого спонтанного знака внимания у Максима что-то трепыхнулось внутри, как от вдоха на морозе. Филипп обернулся к Василю: удивленный, смущенный, но в основном — растроганный. — У тебя солнечные эполеты, — шепнул Василь. — Это как? — приглушив голос так же, как он, полюбопытствовал Филипп. — Солнечный свет проходит сквозь стекло и ложится тебе на плечи, — Василь мечтательно протянул руку и коснулся гладкой, золотистой от загара кожи. — Будто эполеты. Это красивей, чем одежда. Хорошо, что ты в майке. Филипп тихонько улыбнулся, погладил его по скуле и взял двумя пальцами за подбородок: — Иди сюда… Поцелуй их был медленным танцем, магнитными волнами, таяньем льдов на вершине вулкана. Василь зарылся пальцами в скрупулезно уложенную шевелюру Филиппа, а тот уперся ладонью ему в бедро и заскользил — выше, выше, выше… — Ребят, может, поедем? — робко предложил с заднего сиденья Максим. Отстранившись от Василя с глухим стоном, Филипп выдохнул: — Сегодня ночуем у меня. — Я уже два дня дома не был, — попробовал возразить Василь, но Филипп приложил к его губам палец: — Никуда тебя не пущу. Василь усмехнулся и дразня втянул кончик пальца в рот. — Тебя возбуждают ласки при зрителях? — вновь подался навстречу Филипп. — Не знаю, я не пробовал, — Василь слегка отклонился, нарочно не давая себя поцеловать. — Хочешь попробуем?.. — Ладно, поеду на метро! — Максим судорожно дернул за ручку двери, которая оказалась заблокирована. Филипп расхохотался, чмокнул раскрасневшегося Василя в щеку и, по-детсадовски высунув язык в зеркало заднего вида, рванул с места. Скотина. Они даже с района не выехали, а пафосность «Крузака» уже о себе заявила: их пропускали, опасались подрезать, легковушки разбегались перед ними в стороны, как муравьи, чтобы уступить дорогу, а пешеходы, тщетно скрывая любопытство, оборачивались вслед. Хотя, может, оборачивались из-за грохочущих на всю улицу басов, но Филиппа это не волновало. Он чувствовал себя королем и, разгоняясь под сотку, увлеченно подпевал знакомым песням. Двумя руками он за руль принципиально не держался и постоянно их менял: то рисовал пальцами по воздуху в такт музыке, то высовывал кисть из окна и подставлял ее ветру, отчего у Максима дергался глаз, то по-хозяйски накрывал руку сидящего рядом Василя. На «Крузаке» ему все было побоку: желтый сигнал светофора, трамваи, бабки на пешеходных переходах. Максим на всякий случай проверил ремень безопасности. Ладно бабки, но он же одновременно дрыгается по сиденью, поет и поворачивает одной рукой чуть ли не дрифтом! Но Филипп знал, что делает. У него все было под контролем. Прежде чем отправиться на Моховую к Театру русского балета, он решил собрать урожай восхищения со всего центра. «Крузак» проносился по набережным, оставляя за собой глянцевитый шлейф вокала Лободы, и стрелой пронзал тишину питерских улочек. Поразительно, насколько точно Артем выбрал своему другу модель автомобиля. Да и песни были под стать. С привычным нахальством показав средний палец возмущенному водителю на «Рено Логане» у Марсова поля, Филипп прибавил громкость и заткнул чужой клаксон: «Все люди как люди, а я суперзвезда» . Это ребячество забавляло и в то же время раздражало Максима. Ну неужели Филиппу так хочется из раза в раз выставлять себя раздолбаем? Разве это то, что ему нужно? Он ведь не такой. Будь он поверхностным, ни за что не разглядел бы Василя. Артем бы с ним не дружил. Максим бы никогда с ним не сошелся. Нет, котелок у Филиппа варит отлично. Там куда скорее горе от ума. Зачем ему вся эта показушность? Кому он что доказывает? Максим не раз видел его уязвимым. Василь наверняка тоже. Василь, кстати, вообще не обращал внимания на перформанс и всю дорогу наблюдал за танцевальными па по сиденью и навыками гонщика рассеянно-влюбленными глазами. Так от кого Филипп вечно прячется за образом ветреного мальчика? Может, от себя самого? На Моховой он даже не стал парковаться. Вжал тормоз, так что Максима с Василем пихнуло вперед, и щелкнул аварийку: — Выметайся. — Спасибо, что подбросил, — Максим толкнул дверь нетвердой рукой, уже различая знакомый изящный силуэт за панорамными окнами кофейни. — Попробуйте мне только не помириться, — напоследок пригрозил Филипп. Артем сидел за тем самым столиком, где несколько месяцев назад произошло спонтанное знакомство с Максимом, с той лишь разницей, что сейчас вместо ажурного стакана с каким-нибудь сладким латте или рафом перед ним стояла крохотная чашка эспрессо. На Тёме была балетная форма: белоснежная футболка, легкий трикотажный комбинезон и любимые танцевальные кроссовки. Это значило, что рабочий день в Театре у него еще не закончен. — Привет, — Максим взволнованно приблизился к столику, уже представив, как со всего маху плюхается напротив и сбивает Тёмкины загоны, как жаропонижающим сбивают температуру, но Артем неожиданно вспорхнул со стула навстречу. Глядя куда-то мимо Максима, он потянул его в сторону выхода с сухим приказом: — Пойдем. Выражение на его лице оставалось строгим и утомленным. Даже походка, обычно парящая, потяжелела под грузом клубящихся мыслей. Он действительно целый день ждал, когда Максим отвлечется от Василя и напишет, но так и не дождался. — Тём… — Максим беглым жестом тронул его по руке возле дверей Театра. — Я накосячил. Признаю. Прости. Артем ничего не ответил. Вместо этого он все так же хмуро завел Максима в главное фойе, тотчас пробуждая воспоминания о счастливом дне знакомства, кофейных стаканчиках и написанном на одном из них номере телефона, и двинулся в сторону неприметной боковой двери, куда Максима однажды тайком провел Рома. — Ты решил игнорить меня до конца времен? Это твое наказание? — развел руками Максим. Артем молча втянул его за собой в лабиринт коридоров. Как и в первое свое здесь пребывание, Максим слегка потерялся в пространстве. Затхлыми проходами они углублялись в Театр. Максим гарцевал через ломанный реквизит, то и дело обо что-то запинаясь. Над головой методично, как в изощренных китайских пытках, жужжали лампы. Хрупкая спина Артема маячила ориентиром впереди, но Максим не решался заговаривать. Сама атмосфера театральной изнанки глушила желание произносить слова, как пыльный ковер глушит шаги. Обсуждать что-то существенное здесь было невозможно. Максим думал, что в конечном счете они, как и с Ромой, выйдут в отремонтированное фойе верхнего этажа, но прямо посреди пути Артем неожиданно толкнул боковую дверь, которая, скрипя трухлявостью, открыла им выход в кромешный мрак. — Тём?.. — предостерегающе позвал Максим и, сунув руку в карман за телефоном со спасительным фонариком, шагнул в темноту. В тот же миг дверь хлопнула у него за спиной, горячий порыв прибил его лопатками к фанере, и на губах запекся поцелуй. Артем набросился на него с отчаянием и остервенением, повис на нем всей своей худобой, невесомые пальчики, ледяные и напряженные, проникли под рубашку, пробежались по животу и тут же принялись за пряжку ремня. — Так, Тёма, погоди… ­— попробовал остановить Максим, но Артем не слышал. Терзая ремень, он вновь припал к губам Максима. В черном вакууме остались лишь шумные вскипевшие волны его дыхания и лихорадочная дрожь, внутри которой ожесточенность и настойчивость так странно перемешивались с обычным тонким запахом парфюма. Максим хотел остановить его, объяснить, что все в порядке, что не нужно подтверждать чувства таким варварским способом, но — он помог с пряжкой и поддернул Артема к себе. Ничего другого он сейчас не поймет. Они качнулись вглубь пространства и, не размыкая поцелуя, рухнули на что-то упругое, по ощущениям напомнившее кучу жесткой сетки. Артем крепко оплел Максима руками. Из-за балетной формы он был мягкий и податливый на ощупь, ткань комбинезона послушно скользила по его телу, не отвлекая ни единым лишним шорохом. Максим приспустил джинсы и, обняв Артема под лопатками, подался ближе. Послышался рваный вдох, Артем запрокинул голову, вцепился Максиму в плечи, и тот наконец прервал молчание: — Больно? — Нет, продолжай… Они двигались в унисон в тесноте их внезапной близости. Подмяв Артема под себя, Максим прикрыл глаза и ткнулся лбом ему в висок, чтобы отключиться от внешних ощущений и оставить лишь Тёму, здесь и сейчас. Он чувствовал, как Артем ему откликается, как нежные ладони скользят по его взмокшей обнаженной спине, задирая рубашку все выше, как Тёма путано хватает ртом воздух и мелко вздрагивает от каждого аккуратного толчка. Заведя руку назад, Максим притронулся в темноте к маленькой косточке на щиколотке, скользнул выше, по тонкой голени до острого колена, нажал, чтобы согнуть его сильнее, и, качнувшись вперед, вошел до конца. Терпкий стон над самым ухом, разгоряченные касания внизу живота, Артем отнял лопатки от мелкой сетки, на которой лежал, и опрокинул Максима на спину. Они все так же обнимали друг друга, все так же ласкали друг друга впотьмах, но теперь Максим подавался бедрами вверх, а Артем приглушенно постанывал ему в шею. Они были одним, слились в единое целое и даже закончили в этот раз одновременно. Максим с глухим рыком оторвал бедра от колючей сетки и ворвался внутрь, держа в своих руках дрожащего от блаженства Артема. На пару мгновений они так и застыли, не способные шелохнуться, а после Максим притронулся губами к растрепанным кудрям, и Тёма обессиленно скатился рядом. Хотелось обнимать его бесконечно, так что Максим вновь привлек к себе обнаженное тело, источавшее жар и беззащитность. — Ты все доказал, что хотел? — улыбнулся он Артему в макушку. — Да, — пригвоздил тот. — Ты мой. — Конечно твой, — Максим нащупал мягкую ткань, наверное, балетный комбинезон, и прикрыл Тёму, чтобы он не замерз. — Меня никто и не отбирает. — Он отбирает. — Глупости. — Ненавижу, блин, его. — Тём, — Максим усмехнулся, сжимая его крепче. — Больше репетировать сутками не буду, обещаю. — Уж постарайся. — От Василя я не откажусь, — предупредил Максим. — Он крутой. Если делать серьезную музыку, то с ним. — Да я уже понял, что всем, кроме меня, от него башню рвет, — со вздохом пробурчал Артем. — Башню у меня рвет от тебя, — Максим засмеялся и на миг зажмурился от нахлынувшей нежности. — Я, если что, никогда ни с кем не спал в театре на… а на чем мы лежим, кстати? Артем повозил рукой по сетке: послышался ее легкий хруст. А потом равнодушно пояснил: — Это списанные лебединые пачки. Их тут, наверное, штук пятьдесят. — Восторг, — удовлетворенно заключил Максим. — Обожаю тебя. Посветив наконец телефонным фонариком, Максим увидел, что они в тесной комнатушке, почти чулане, где силуэты старых балетных костюмов и беспорядочно наваленный реквизит создают декорации для мрачной сказки. Однако вопреки гнетущему антуражу, размыкать объятия, одеваться и уходить, оставляя в темноте их безумный порыв, не хотелось. Тёма лежал поперек балетных пачек, укрывшись своим мягким комбинезоном, и убеждал Максима, что ни в коем случае не станет мешать его творчеству. «Я так хотел, чтобы ты собрал группу», «Я так счастлив за тебя», «Я так надеюсь, что все получится», «Наконец-то ты нашел гитариста», «Расскажи о репетиции» — интерес его был неподдельным, он подхватывал все эмоции, которыми делился Максим, он поддерживал его со всей пылкостью и размышлял наперед: откуда взять еще двух участников группы, как придумывать песни, где выступать. Максим чувствовал его поддержку и грелся в ней, как под теплым одеялом. Но в этой бочке меда оставалась все та же ложка дегтя: упрямое Тёмкино игнорирование того, что новый гитарист Максима, с которым связано столько надежд — это вполне конкретный человек. — Обещай, что хотя бы попробуешь наладить отношения с Василем, — попросил Максим. — Ты же понимаешь, как это важно для нас всех. — Вы задолбали, — тотчас насупился Артем. — Фил с меня весь день не слазил, сейчас ты. — Потому что это серьезно. — От того, что вы оба меня пилите, дело быстрее не двигается. — Мы и его пилим, если тебе станет легче, — усмехнулся Максим. — Почему он тебе так не нравится? Он влюблен в Фила по уши. Они при мне чуть не занялись сексом прямо в машине. — Да он же… — Артем не закончил, сорвавшись на обреченный вздох. — Да ну как вы не видите? Может быть, я слишком приземленный, прагматичный и черствый… — Еще чего, — возмутился Максим. — Общаться с такими людьми, как Василь, опасно, — беспрекословно отрезал Артем. — У него с головой не все в порядке. Окей, он классный музыкант, поет шикарно, красиво ухаживает, татухи эти его, глаза бездонные. За ним прикольно наблюдать, но есть и обратная сторона. Это психически нестабильный человек. — Как ты, однако, аккуратно оскорбил, — хмыкнул Максим. — Я ему не верю. Я переживаю за тебя. И особенно за Фила. — Тём, — остановил Максим, вполне уяснив его точку зрения. — За то время, что я провел с Василем, ничего опасного я не заметил. Он своеобразный, иногда это выбивает из колеи, но он безобидный и доверчивый парень. Расслабься. Да и Фил уж точно не даст себя в обиду. — Этот ваш Василь на меня смотрит с ненавистью, — заявил Артем. — Во-первых, ты придумываешь, — Максим знал, что в этом плане выводы Артема небеспочвенны, но по-прежнему старался подавить конфликт. — Во-вторых, он чувствует, как ты к нему относишься, и, конечно, не рад тебе в ответ. Тём, ты очень мудро рассуждаешь для своего возраста, но немного не в ту сторону. Прояви великодушие. Он потянется навстречу, едва увидит, что ты пришел к нему с миром. Но к сожалению, ни Артем, ни Василь не торопились вывесить белый флаг. Несколько дней спустя в Театре русского балета последний раз в сезоне давали балет «Спартак». После спектакля Максим на автопилоте прошел некогда пугавший его своей витиеватостью путь с улицы Пестеля до внутреннего дворика Театра и неожиданно встретил там Василя. Взволнованный, одетый в непривычную глазу рубашку светло-фиолетового оттенка, будто бы переместившись сюда прямиком со школьного выпускного, Василь держал в руках пушистый букет пионов. — Привет, — подмигнул Максим. — Привет, — Василь не разделил это дружелюбие, хотя еще вчера счастливый, как ребенок, выводил триоли у Максима в квартире на очередной репетиции. Сейчас он грозно хмурился, а костяшки его сжимавших цветы пальцев побелели от напряжения, оттеняя татуировку NADRYW. — Смотрю, ты подготовился, — Максим кивнул на пионы. — Я купил три букета у бабушек и составил один, нормально? — вдруг растеряв суровость, встревожился Василь. — Нормально, — заверил Максим, а у самого внутри когти царапнули при воспоминании о бездушных розовых розах для Артема, которые он, как всегда, передал перед началом спектакля капельдинеру. — Как все прошло? Ты видел Филиппа? — поинтересовался Василь. — Я хотел попасть, но… — Филипп танцевал прекрасно, — мягко остановил Максим, понимая, что за грустным «но» следует «оставались лишь билеты в партер по двенадцать тысяч». — Он должен солировать, — отсек Василь, вскидывая взгляд. В Максима как из травмата пальнули: ох уж эти властные Васины глаза. — Почему они не дают ему солировать? — Я не знаю, — Максим качнул головой. Он и правда не знал, что стряслось у Филиппа в Театре и почему, несмотря на весь труд, просьбы и Пашино заступничество, ему так и не дали выйти в партии Красса ни одного раза. Хотя Максима нельзя было назвать беспристрастным зрителем, для него Филипп выделялся среди злосчастных рабов. В общей картинке никто не выпадал, но, приглядываясь, Максим обращал внимание на Филиппа даже прежде Артема. В отличие от товарищей по кордебалету, Филипп не отрабатывал спектакль, не исполнял партию. Он жил в танце и для одной и той же роли каждый раз перерождался заново. Как Василь любую заученную мелодию играл с энтузиазмом новичка, так и Филипп не уставал обнуляться для своих, в общем-то, проходных героев. Он был куда выносливее, талантливее и глубже, чем считало руководство. Если его таким образом пытались приструнить и обуздать, чтобы он вдруг не зазнался, став солистом, то план явно провалился. Филипп только озлобился и вообще решил закончить карьеру балетного танцовщика после этого сезона. Компания показалась из-за двери служебного входа минут через двадцать. Встрепенувшись, Василь оправил рубашку и крепче перехватил цветы. Филипп заметил его почти сразу. Секунду назад поникший и загруженный, он изменился в лице и вдруг, сорвавшись с места, счастливой птицей вспорхнул с крыльца. Василь едва успел приготовиться, как Филипп со всего маху бросился ему на шею. — Тут куча людей… — напомнил Василь, с упоением прижимая его к себе свободной рукой. — Мне так насрать сейчас, веришь? — прошептал Филипп. Василь улыбнулся, втянул в себя аромат его распушенных после душа волос, и, собравшись с духом, произнес заготовленную речь: — На первом «Спартаке» мы с тобой познакомились, а на последнем я принес тебе цветы. — Ты потрясающе очевиден, — Филипп ткнулся лбом ему в плечо, а затем отстранился и растроганно принял пионы. Раз уж никто не обращал на них внимания, Максим тоже приобнял за плечи подошедшего Артема и, стараясь не смотреть на свои никчемные розовые розы в крафтовой бумаге, как можно сердечней поздравил его с завершением «Спартака». — У вас тут флэшмоб или что? — фланируя мимо, съязвил Паша, после чего прицельно выдернул пион из букета Филиппа и вручил идущему рядом Роме. Филипп ахнул: «Какого?!..», а Рома залился краской, шепнув с тщетно скрываемой улыбкой: — Извините. Вопреки опасениям Максима, Артем рассыпался перед ним в благодарностях за внимание, поддержку и интерес к самой значимой части своей жизни. Вдыхая нежный аромат розовых роз, Артем дарил Максиму таинственные взгляды из-под ресниц и взглядами этими обещал ему рай. Обрадованный, что он не сердится на сотый одинаковый букет и не считает розы бездушным клише, Максим проявил взаимность, как можно было на улице: крепко обнял Тёму за плечи и шел с ним так до самого «Соляриса». Василь с Филиппом сдерживались лучше, но, едва скрывшись от лишних взглядов на заднем сиденье, прильнули друг другу, а затем целовались и хихикали чуть не всю дорогу. Артем на пассажирском не выпускал правую руку Максима из своей и бережно поглаживал, намекая лукавыми улыбками, к какой части своего тела он бы ее направил, если бы это не помешало Максиму вести автомобиль. Необычная Тёмкина игривость не вызвала у Максима подозрений до самого дома. Лишь припарковавшись и заглушив мотор, он вдруг заметил, как Артем бросает свирепые взгляды в зеркало заднего вида и как они хищно сжираются черными глазами, прежде чем их обладатель утянет несведущего Филиппа в новый демонстративный поцелуй. Ах вот оно что. У них теперь, оказывается, противостояние. В следующие дни соперничество набирало обороты. Если во время общих посиделок на Новой Голландии Артем украдкой дотрагивался до локтя Максима, то Василь немедленно тянулся к Филиппу, чтобы смахнуть с него упавший цветок черемухи, передать ему термокружку или накинуть джинсовку на его озябшие плечи. Если за ужином на Гривцова Филипп дразня клал Василю в рот кусочек консервированного ананаса, то Артем прерывал Максима прямо посреди реплики, поворачивал к себе его голову и впивался в губы поцелуем. Максим не оставлял надежду на перемирие, но, чем больше он взывал к Артему, тем глуше тот становился к доводам. С Василем Максим говорить на этот счет пока не решался. Во всем, что касалось музыки, они общались бурно и раскрепощенно: без конца переписывались, скидывали друг другу песни и демки и репетировали в Девяткино при любой возможности. Василь не стеснялся выносить на обсуждение все, что его не устраивает. Претензии у него возникали каждые десять минут, но Максим много лет отрабатывал возражения в офисе, так что привести Василя к общему с собой знаменателю ему удавалось быстро. Однако в личной сфере, в отличие от творческой, применять стратегии продаж было сложнее, и Максим старался не уходить с проторенного музыкального пути, пока не изучит Василя получше, тем более что в обычном своем виде, без Филиппа и бешеного заряда вдохновения от новых знакомств, Василь все-таки был довольно агрессивным парнем. Его увлеченность боксом, маниакальная потребность в утренних пробежках, аудиозаписи в «Контакте», тяготевшие к мясистому хардкору, трэшкору и рэпкору, а также приказной тон во время репетиций, глубина отчаяния от несовпадения взглядов и вселенские муки, с которыми он примирялся с компромиссами, — все свидетельствовало о борьбе с жестким доминантным характером, доставшимся Василю от природы. К сожалению, приходилось признать, что Артем имел основания не доверять Василю, даже хотя Максим ни разу не замечал за ним грубого отношения к близким. Максим знал, что у Василя нет другой семьи, кроме бабушки, но он и предположить не мог такую глубину теплоты и привязанности между ними. Если Максим ночевал на Гривцова чуть не каждый день, то Василь редко показывался на завтраке, возвращаясь домой поздним вечером, глубокой ночью или ранним утром, смотря в какой момент чувство долга наконец брало верх и заставляло его разлучиться с Филиппом. Васина забота о бабушке поражала Максима. Каким бы рассеянным и увлекающимся он ни был, бабушка всегда находила место в его мыслях, точно якорь в пучинах моря. Василь в общих чертах сообщал ей, где находится, интересовался, чем она занята и какие у нее планы, а, все же проводя на Гривцова ночь в объятиях искусительной Музы, первым делом утром звонил бабушке с кухни. — Она знает, что у тебя кто-то есть? — спросил его Максим на одной из репетиций. Василь кивнул, откладывая телефон. — И, конечно, она думает, что это девушка? — не удержался поддеть Максим. Тогда он еще не выяснил, что подобных заходов с Васей стоит избегать. — Да, она думает, что это девушка, — ровным тоном подтвердил Василь. Он плохо распознавал двойные смыслы, подколы и сарказмы, но именно сейчас, как назло, догадался, что Максим подшучивает над его скрытностью. — У бабушки сердце не выдержит правды, вот и все. Максиму тут же захотелось провалиться сквозь землю. — К тому же, я четыре года встречался с девушкой, — внезапно объявил Василь. — То есть ты би? — хлопнул глазами Максим. — Нет, — Василь взял гитару, нахмурил брови и стал придирчиво подкручивать колки. — Но я четыре года пытался убедить себя в обратном. — Ясно, — кивнул Максим. — Я тоже встречался с девушками до тридцати лет. — А потом? — заинтересовался Василь. Максим помялся, перекатил барабанную палочку туда-сюда между пальцев и наконец вздохнул: — Потом я перестал себя обманывать. Василь крепко задумался над словами Максима и ненадолго примолк, скрепляя узелками чужие мысли и опыт со своими. — Ты, наверное, считаешь, что я не тру, если постоянно звоню бабушке. Что я пай-мальчик на самом деле, — пробурчал он, хотя и без прежнего раздражения. Скорее, озвучил давние опасения насчет своего образа в глазах приятелей из тусовки. — Ты не пай-мальчик, — возразил Максим. И дернул же черт начать этот разговор. — Бабушка меня воспитала. У меня никого, кроме нее, нет, — отрывисто произнес Василь. — С каждым годом у нее сдает здоровье. Я ей звоню несколько раз в день и проверяю, как она. Под разными предлогами. Я себя не прощу, если с ней что-то случится, пока я развлекался, не знал и не мог помочь. — Вась, — Максим потянулся к нему и осторожно тронул по острому плечу. Это был первый раз, когда он отважился коснуться Василя. — Не объясняй мне ничего. Извини, что спросил. Ты хороший внук. И хороший парень. Но комплимент Василю не зашел. Он дернул плечом, сбрасывая чужую руку: — Все говорят, что я хороший внук. По-моему, я обычный внук. Все должны быть такими, если они не мрази. На этом обмен откровениями закончился. Но с тех пор Максим, встречая взъерошенного Василя в половину седьмого утра с телефоном и сигаретой у окна кухни на Гривцова, понимающе улыбался и не шумел. С Филиппом Василь тоже становился ручным, доверчиво ластился к нему и окружал такой трогательной нежностью, которую Максим бы в нем и не заподозрил, если бы не увидел воочию. Филипп нуждался в этой нежности. Она, словно бальзам, лечила сердце, которое он сам в себе изранил. С Василем Филипп не боялся казаться слабее или признаваться, что хочет внимания и заботы. Самоуверенный, нахальный, задиристый, знающий себе цену, он жался к Василю беззащитным мальчишкой в полумраке кухни, думая, что их никто не видит, а Василь прикасался губами к его лбу, вискам, щекам, подбородку, проводил губами по его переносице, словно пил из родника, что дарил ему силы жить дальше, бережно брал его руки в свои и расцеловывал ладони и запястья. Они давали друг другу то, чего обоим не хватало, и были тем счастливы. О том, что Василь и Артем принялись выяснять, чья пара лучше, Филипп тоже догадался без труда. Он даже поднял эту тему с Максимом в качалке, насколько дикой она ему казалась. Причина петушиных боев была понятна, но что с ними делать, ни Максим, ни Филипп толком не знали. Максим предложил хотя бы не участвовать в манипуляциях и не проявлять чувства напоказ, если очевидно, что Артем с Василем стараются не для своих партнеров, а друг для друга. Филипп поджал губы, пораскинул мозгами и согласился. А после этого решил поставить точку с помощью победы и стал подыгрывать Василю да еще и ловить кайф. Ну что ж, Филипп оставался Филиппом. Как-то раз Артем и Максим наткнулись на них возле комнаты Филиппа. Сквозь проем приоткрытой двери приглашающе виднелась кровать, до которой парочка не дотянула каких-то пару секунд. Футболка Филиппа валялась на полу, пуговица джинсов была расстегнута. Василь скользил ладонями по загорелому торсу с голодным страстным нетерпением, проминал напрягшиеся мышцы, вжимал пальцы в развернутые плечи, будто охваченный агонией скульптор. Филипп был податливой глиной в его руках и бурно реагировал на ласки: прогибался, чуть слышно охал, постанывал, кусал в блаженном мучении губы и прикрывал глаза. Вот он запрокинул голову, Василь прочертил языком дорожку по длинной шее, припал завороженным поцелуем к пульсирующей жилке, вобрал в рот вздрагивающий кадык… У Артема так и челюсть рухнула: — Вы серьезно?! Василь ничего не замечал: он был занят Филиппом. А вот Филипп на мгновение царапнул по публике плутовским взглядом, после чего запустил пальцы Василю в волосы и притянул его ближе. Василь с силой уперся руками в стену по обе стороны от Филиппа, но не вытерпел и сразу сжал тиски, заставив жертву ахнуть от приятной беспомощности. Губы их слились в тягучем поцелуе. Василь заключил полуобнаженного Филиппа в объятия, так неожиданно бережно, словно решил прикрыть его от холода, и подтолкнул через порог. На прощание Филипп отнял руку от спины Василя и помахал оставшимся в коридоре Артему с Максимом. Дверь захлопнулась. — Суки, — подытожил Артем. Но самое веселье начиналось ночью. Комнаты у лучших друзей были, конечно, смежными, и, если раньше Филиппа останавливали маломальские правила приличия, то сейчас для победы над соперниками он не погнушался и ударом ниже пояса. Когда Василь оставался на ночь, из-за стены то и дело доносились их приглушенные стоны, обрывки фраз и хрипловатые смешки. Услышав все это впервые, Максим едва не провалился от стыда сквозь кровать. Он явно не планировал сближаться с Филиппом до такой степени. Да и с Василем вообще-то тоже. Находиться с ними обоими на кухне следующим утром было, мягко говоря, неловко, как и позже репетировать в Девяткино. Все два часа Максим старался отделить Василя-музыканта от Василя-бойфренда-Филиппа, не ассоциировать одного с другим и больше не травмировать психику, гадая, что эти пальцы в татуировках, которые так изящно порхают со струны на струну, вытворяли несколько часов назад у Филиппа в спальне. Совершенно неожиданно, нехотя и невольно, но Максим отметил, что Филиппу, оказывается, нравится не борьба в постели, не изодранные в клочья подушки, не БДСМ со здоровенными анальными пробками или прочая закономерная для него дичь, а, наоборот, долгий чувственный секс с заботой о партнере и перешептываниями, в которых Василь, похоже, оказался мастером. Поначалу Артем и Максим игнорировали происходящее и изо всех сил притворялись, будто ничего не замечают, хотя не замечать такое было попросту невозможно. Чтобы нейтрализовать влияние застеночного аккомпанемента и не выдать Артему возбуждения, Максим представлял разные омерзительные картины. Это не особо помогало: все равно хотелось наброситься на Тёму зверем, вдавить в матрас, сдернуть нижнее белье и рывком ворваться внутрь желанного тела. В другой обстановке Артем бы точно не был против подчиниться напору, но перфомансы Филиппа смущали его гораздо больше, чем Максима, и от каждого постороннего звука он каменел и весь пульсировал красным, как сигнализация. Впрочем, довольно скоро эта неловкость превратилась в раздражение, так что, услышав очередной сладостный стон, Артем уже не вспыхивал как маков цвет, а от души долбил кулаком по стене, точно сосед по батареям. В конце концов он достиг точки кипения. — Ну все! — от очередного вскрика он резко сел в постели и сбросил одеяло. — Я заебался. Максим уже представил, как, доведенный до бешенства, Артем вылетает из комнаты в своих плюшевых пижамных штанах, бесцеремонно распахивает дверь комнаты Филиппа и, чем бы эти двое там ни занимались, орет: «Окей, ты победил! Ваша пара лучше! Ты доволен?!», но Артем никуда не побежал. Он перекинул ногу через Максима и уселся на него верхом: — Трахни меня. — Чего?! — вытаращился Максим. Артем сбросил просторную домашнюю футболку и дерганым движением распустил завязки пижамных штанов: — Я хочу, чтобы ты меня трахнул. — Эм… Нет, не хочешь, — Максим попытался его остановить, но в этот момент хлипкая ментальная защита от возбуждения дала сбой, и Артем ощутил ягодицами истинное мнение Максима насчет своего предложения. Получив зеленый свет, Артем склонился к Максиму и провел влажным кончиком языка по его ушной раковине: — Выеби меня так, чтобы я кричал на весь дом. — Ого, — Максим взял Артема за плечи, но отстранить соблазнителя можно было только силой, поэтому пришлось легонько перебросить его на бок и сразу же придержать руки, которые он распускал. — Успокойся. Приказ относился и к самому Максиму с его бестолковыми инстинктами. Артем свирепо дышал. Карамельная радужка раскосых глаз дымилась жженным сахаром. — Ты не такой, Тёма. И я не такой, — вкрадчиво произнес Максим, хотя было довольно трудно вести задушевные разговоры, пока за стенкой стонал Филипп. — Мы с тобой не про это. Артем ничего не ответил, но, кажется, его начало отпускать. Подтянутая тренировками грудь заходила ровнее. — Давай будем выше соревнований по сексу, — Максим бережно растер красное пятно от своих ручищ на Тёмином плече. — Они нас нарочно провоцируют. Ты ведь знаешь Филиппа. Но Артем любил Филиппа и не хотел его винить. К тому же, для обвинений существовал куда более удобный объект: — Этот его Василь… — Василь нормальный парень, — пресек возмущения Максим и, заметив намечающийся протест, нажал: — Нормальный. Правда. Перестаньте вести себя, как два еблана. — Он меня бесит, — выплюнул Артем. — Я знаю. Но вы все равно подружитесь. — С чего это? Максим терпеливо вздохнул: — У вас выбора нет. Артем пыхтел и ворчал до тех самых пор, пока за стенкой не стало тихо. После этого Максим привлек его к себе и, расслабляя напряженные губы поцелуями, потянул вниз резинку пижамных штанов. Однако будущим вечером, когда Филипп привел Василя на Гривцова после выступления на Сенной площади и парочка воодушевленно присоединилась к общему ужину, Артема снова накрыло. Раздраженный запрещенными ночными приемами, он не мог выносить нынешнюю торжествующую веселость соперников. Пока Василь накладывал себе Ромину карбонару, а Филипп вытаскивал из холодильника первые попавшиеся йогурты, Артем прикончил морковную запеканку и сложил голову Максиму на плечо. Продолжая управляться с кружкой чая левой рукой, правой Максим приобнял Артема за талию в надежде снизить полезший вверх градус напряжения, вот только на деле все получилось наоборот: зацепив их краем глаза, Филипп расценил безобидный знак внимания как выпад и, разумеется, не смог его проигнорировать. Донышко продолговатой бутылки йогурта воинственно стукнуло о столешницу. Тарелка, выдернутая у Василя из рук, звякнула рядом. Филипп по-царски опустился на табуретку и, точно лианами обвив руку Василя своими, потянул его вниз. Плюхнувшись на стул, Василь даже опомниться не успел, как Филипп перебросил обе ноги ему через бедро и ткнулся губами в щеку. — Мне очень понравилось, как ты сегодня играл, — проникновенно сообщил Филипп, словно позабыв о присутствующих Артеме, Максиме, Роме и Ксюше. Василь смущенно потупил взгляд и в то же время не смог удержаться от горделивой улыбки. — Я люблю, когда ты слушаешь, хотя это немного сбивает, — признался Василь. — Сбивает? Почему? — Филипп ласково пригладил волосы у него на виске. — Ты меня отвлекаешь, — Василь повернул голову и легонько чмокнул Филиппа в кончик носа. Тот на секунду зажмурился от удовольствия. — Я забываю про остальную публику. Хочется играть только для тебя. Слова его не звучали комплиментом: он просто-напросто отвечал на заданный вопрос. — Перестань быть таким милым, — пожурил его Филипп и вдруг заговорщически изогнул бровь. — А если я буду наблюдать тайно? Ты даже не узнаешь, что я среди толпы. — Но я хочу знать, в этом весь смысл, — Василь напрочь забыл про карбонару и про все, что происходит вокруг. Руки его бережно легли Филиппу на поясницу. — Хочу видеть тебя перед собой. Видеть твой отклик. Ты будто фонтан во мне запускаешь. Сразу так много музыки внутри, и вдохновения, и мыслей, и… — он осекся, поискал слова. — Мне всегда хочется петь, когда ты рядом. В голове крутятся стихи. Большинство из них идиотские, даже записывать тупо, но раньше я и такое сочинял с трудом. А сейчас чувствую, что способен на большее, если постараюсь. Филипп слушал не перебивая, только улыбался тепло и растроганно. Когда Василь закончил спонтанное откровение, он шепнул: — Волчонок… И потянувшись навстречу, мягко накрыл его губы своими. — А я тебя вдохновляю? — Артем приподнял голову с плеча Максима. — Конечно, — без колебаний отозвался Максим, крепче сжимая руку на Тёмкиной талии. Подвергать сомнениям благотворное влияние Артема на его творчество было даже смешно. Без Артема никакого творчества не случилось бы и в помине. Но Тёма глядел пристально, беспокойно, настойчиво, даже требовательно: ему были нужны такие же романтичные объяснения, как у Василя с Филиппом, даже лучше. Боже правый, вздохнул Максим, да когда это кончится? Он глянул на парочку напротив, слившуюся в сладком поцелуе, затем на Артема, замершего в тревожном ожидании, и пошел с козырей: — Я люблю тебя, Тём. Этого было достаточно. Как бы страстно Филипп и Василь ни целовались, как бы жарко ни зажимали друг друга по углам, как бы ни старались за стенкой ночами — они еще не объяснялись в любви, и на этом, считал Максим, в бестолковом споре, чья пара лучше, пора поставить точку. Артем просиял, его скованное волнением телом начало обмякать. Максим обратил к нему игривую улыбку, подмигнул: «Мы их уделали?», и Артем, тихонько засмеявшись, подался ближе: — Люблю тебя. Признание его рассеялось, как летний ветер, у Максима на губах. Тёма весь трепетал от безвинных нежностей. Максим поцеловал его в скулу, в плавный скат подбородка, взял его руку в свою и стал осторожно поглаживать. Ему было плевать, что делают Филипп и Василь, он захотел обласкать каждый пальчик, погладить каждый ноготок, стать частью волшебного танца, который умеют сплетать эти руки. В своем желании превзойти лучшего друга и его парня Тёма был сущим ребенком, но Максим любил его и таким. Он любил его всего, с его мудростью и незрелостью девятнадцатилетнего. Отчего-то именно сейчас, в эту странную минуту, Максим особенно остро ощутил, что любит. И что докопается до всех тайников, которые Тёма от него прячет. Резкий грохот прервал влюбленное воркование двух пар. Филипп разомкнул поцелуй с Василем. Артем отпрянул от Максима. — Извините, — сдавленно шепнул Рома и, запнувшись за свой опрокинутый стул, стремглав бросился с кухни. — Какого… — хлопнув ресницами, Ксюша потянулась за стулом. В глубине квартиры оглушительно хлопнула дверь. С минуту все сидели в замешательстве, точно герои немой сцены, и лишь обменивались одинаковыми потрясенными взглядами. Первым опомнился Артем: — Какие же мы кретины. И вскочив, умчался вслед за другом. К тому моменту, когда все остальные переместились с кухни в комнату Ромы и Паши — осторожно, неслышно, гуськом, вместе и каждый в отдельности силясь разобраться в причинах спонтанного происшествия — сцена уже достигла кульминации. Сидя на аккуратно, едва не по линейке заправленной постели, Артем обнимал колышущегося Рому и прижимал его голову к своему плечу. Будто сопротивлявшуюся плотину наконец прорвало мощным речным течением, Рома захлебывался слезами и глухо всхлипывал, комкая футболку у друга на спине. Заметив нелепо столпившуюся у порога компанию, Артем нахмурился и коротким жестом велел рассредоточиться. Ксюша тут же присела с другой стороны от Ромы, с нежностью обвила его за талию и прислонилась щекой между остро торчащих лопаток. Филипп устроился на паркете у Роминых ног и, все еще обращая вопросительные взгляды к Артему, принялся поглаживать безутешного друга по колену. Василь, мгновенно почуяв, что здесь есть гитара, вытащил из угла пыльную акустику, плюхнулся около Филиппа и начал настраивать ее на слух. Вся эта групповая картина, так быстро и ладно сложившаяся, поразила Максима, и лишь запоздало он вспомнил, что тоже является ее частью. Подтянув поближе компьютерный стул, он сел напротив Ромы позади Филиппа и Василя, пока не зная, чем помочь. Рома не сразу заметил проявленное к нему внимание. Цепляясь за Артема, он продолжал рыдать, иногда сбивчиво вздыхая: «Все нормально… я сейчас… я в порядке…» Артем перебирал его волосы и с раскаянием шептал извинения, на которые Рома только отмахивался: «Не надо… перестань… ты ни при чем…» На памяти Максима Рома оказался в фокусе впервые. До этого он будто шел фоном: всегда улыбчивый, приветливый, милый. Максим был уверен, что он давно обрел гармонию и заземлился, что никакая суета его не беспокоит, что он вознесся над проблемами, отстранился от тревог, укрылся в своем мире и что жизнь, стало быть, кажется ему прекрасной. Комната, которую он делил с Пашей, дышала семейным уютом: с полок теплились любовью совместные снимки, на тумбочке у постели приютились две одинаковые кружки, два полотенца сушились на вбитых в стену крючках, два «айпэда» ждали хозяев, даже воздух был каким-то другим, чем в остальной квартире на Гривцова: мягким, обволакивающим, словно его взбили в пену и легонько сдули с руки. И среди этой идиллии Рома — вдруг выпал из пузыря благополучия и горько плачет у друга на руках. Поначалу Рома ощутил Ксюшины ладони у себя на животе, затем бережные прикосновения Филиппа. — Да вы что… — он слабо запротестовал против заботы и, отняв голову с плеча Артема, наконец увидел и Максима на компьютерном стуле, и Василя с гитарой. — Да ну бросьте… Не надо, ребят, это ерунда. Все в нем свидетельствовало об обратном: и бесцветный голос, и опухшее лицо, и красные глаза, и вся его лишенная жизни, поникшая, осунувшаяся, как цветок без воды, фигурка. — Извините, что порчу вам настроение, — едва удерживая новый приступ слез, пробормотал Рома. Такое его заявление вызвало шквал протестов. Рома замотал головой и начал с силой растирать слезы, будто следы заметал. — Просто вы все такие счастливые… Он снова повернулся к Артему за поддержкой. ­— Все нормально, Ром, — Артем сжал его тщедушные плечи. — Мы тебя любим. Говори как есть. — Я не хочу вас грузить. — Ты для нас не чужой. У Максима сердце кровью обливалось. Бедный мальчик, он ведь действительно считает себя недостаточно важным, чтобы просить помощи у друзей. Сколько же он копит в себе и сколько мучится, пока другие принимают его вечно улыбчивый гипсовый слепок за счастье? — Рома, что происходит у тебя и Паши? — задал прямой вопрос Максим. Рома вздрогнул и вскинул боязливый светлый взгляд. Отвечать Максиму Рома не отважился: они не были так близки. Зато Филипп, Ксюша и даже, кажется, Василь наконец сообразили, почему Рома разрыдался от вида двух целующихся пар. — Это так глупо, — Рома повесил голову. — Я просто не сдержался. Пожалуйста, извините. Артем тяжко вздохнул. Все еще стараясь замять вспышку чувств, Рома одной рукой стиснул его ладонь, а другой перехватил покоившуюся на своем колене ладонь Филиппа. В это время Василь закончил настраивать гитару, и полифония обрывающихся нот, что прежде падала по капле, тихонько зажурчала. Максим знал, что Василь сейчас не просто импровизирует: скользя по грифу, он, как на радиоволнах, ищет ту самую частоту, где вместо помех зазвучат голоса. Удивительно, но он и правда куда быстрее понимал человека по его реакции на ту или иную мелодию, чем по стандартному общению. На первый взгляд казалось, что Василь не участвует в сцене, что сидит он здесь за компанию и что гитара заботит его больше Роминых проблем. Но это было не так. Он внимательно глядел на Рому снизу вверх и, ориентируясь по одному ему понятным наблюдениям, строил по грифу минорные аккорды. Рома не понимал, что его изучают и что музыка, льющаяся будто сама по себе, все больше подлаживается под его настроение. Резонируя с чувствами, которые Рома переживал, музыка находила в нем отклик и ложилась ему на сердце, будто кошка на больное место. Артем и Филипп наперебой уверяли Рому, что он может им открыться, но это музыка Василя, забравшись исподтишка, придала ему уверенности для признания: — Мы много ссорились в последнее время и даже избегали друг друга. Нам нужно было подумать о том, к чему идут наши отношения. Он хочет, чтобы я стал активней, чтобы чаще проявлял инициативу, чтобы у меня были достижения. Мне кажется, ему стало скучно со мной, он считает меня неинтересным. — Ромка… — сочувственно выдохнула Ксюша. — Может быть, он прав, — Рома пожал плечами. — Когда мы начали встречаться, мы были школьниками. Мы не могли предвидеть, чего добьется каждый из нас. Мы не знали, как изменимся и какими станем через двенадцать лет. Мы просто влюбились и все. Прятались по углам Академии, тайком целовались за сценой, были такими счастливыми беспечными подростками. Он моя первая любовь, я его первая любовь. Боялись облажаться, переживали из-за своей ориентации. Запретность чувств манила нас, наполняла романтикой каждое свидание. У меня ноги подкашивались, — Рома смущенно опустил ресницы. — Я знаю, что пылкость всегда оседает и становится фундаментом, но я очень скучаю по тем нашим первым свиданиям. Особенно сейчас. Пожалуйста, не думайте, что я вам завидую. Я очень рад за вас, правда, — распахнутый взгляд прошелестел по Артему, Филиппу, Максиму и Василю. — Мне просто не хватает Паши. — Ром… — Филипп приложился губами к центру его ладони. — Пиздец какой-то. — Все наладится, — Рома бодрился изо всех сил. — Нам просто нужно время. Я люблю его и верю в нас. Это ведь самое главное, да? — Да, — одновременно кивнули Артем и Филипп. — Спасибо, — Рома сложил голову Артему на плечо и обратил тихую улыбку к Максиму и Василю. — Здорово, что нас теперь больше. — Хочешь, я спою одну песню? — воодушевленный Роминой приветливостью, предложил Василь. — Думаю, она тебе понравится. — Мне еще не пели песен, — застенчиво признался Рома. — Это Пашина гитара, ему подарили как-то после «Дон Кихота», но он на ней ни разу не играл. И не умеет. — Да, она была расстроена, — отозвался Василь и тут же, испугавшись, что эта новость еще сильнее опечалит Рому, добавил: — Теперь все в порядке. Нужны новые колки, но я смогу заменить их бесплатно. В магазине, где я работаю, есть такие списанные. Они хорошие, просто привезли другую партию, а эти сказали… — в этот момент Филипп аккуратно тронул его по руке, и Василь сократил оставшуюся часть речи до итоговой идеи. — Просто я тоже, как и ты, верю, что сломанное нужно чинить. — Спасибо, Вася, — Рома был искренне тронут его поддержкой. Василь пробежался по гаммам, еще разок прислушиваясь к Пашиной гитаре, а после ударил по струнам душевным дворовым боем и напевно вступил: — Тихо лужи покрывает лед… Помнишь, мы с тобою… Эту песню знали все, даже Максим, и оживление в одну секунду разлетелось по компании, точно пыльца по асфальту. Ксюша подхватила текст первой. Постепенно к ней присоединились все остальные: — Целовались ночи напролет… Под шум прибоя… Рома вновь был на грани слез, глядя, как его квартет, дружно вдохнув на паузе, вступает: — Яхта! Парус! В этом мире только мы одни! Максим вскочил с компьютерного кресла и, сбегав на кухню за двумя кастрюлями и двумя деревянными лопатками, приземлился на паркет рядом с Василем еще прежде, чем тот начал второй куплет. — Ништяк! — обрадовался Василь. — Подхватишь меня? — Ага, — Максим дождался конца восьмерки и слегка ударил лопаткой по кастрюле. Чем дальше, тем слаженней они пели. Артем крепко прижимал к себе расчувствовавшегося Рому и покачивался с ним из стороны в сторону, словно убаюкивал. Максим отвечал за ритм. Василь, конечно, был стержнем ансамбля. Голос его раскатывался по комнате и, будто подземные толчки, перетряхивал ее затихшее благополучие. Захваченный совместным исполнением, Василь и не замечал, до чего полнозвучно раскрылся в песне. Во второй половине припева все приглушались, чтобы затаив дыхание послушать реактивный Васин полет: «И мы с тобою влюблены!» Роме и правда становилось лучше. В окружении друзей он потихоньку отпускал себя, отвлекался от мрачных мыслей, однако, переполненный чувствами, не участвовал в песне и лишь смущенно потуплял взгляд. Только в самом конце Артему удалось-таки его растормошить. В общий хор несмело влился последний, шестой голос: — Яхта… парус… Василь откликнулся вдохновленной улыбкой, но Рома ее не заметил: вдруг изменившись в лице от печали к надежде, он потянулся в сторону распахнутой комнатной двери: — Привет, Паш. Песня оборвалась на высокой ноте, и все как один обернулись к стоявшему на пороге Паше. — Здрасьте, — несколько удивленный открывшейся перед ним картиной идиллического песнопения, Паша сделал аккуратный шаг вглубь комнаты. На приветствие никто не отозвался. За Пашей наблюдали хмуро и настороженно: как-никак на сцену собственной персоной явился главный антагонист. Рома был под надежной защитой: Артем по-прежнему держал его за плечи, Ксюша крепко обвивала его талию руками, точно обручем, а на полу, загораживая доступ, дежурили Филипп, Василь и Максим с его кастрюлями. — Что здесь происходит? Почему ты весь в слезах? — Паша ничего не понимал. — Это кто вообще? Палец его указал в сторону Василя. — Все в порядке, — Рома всхлипнул, быстро растирая слезы по щекам. Тем временем Василь, на которого неожиданно обратили внимание, бережно отложил гитару и сделал то, что делал в присутствии незнакомых: ощетинился, нахмурил брови и начал сканировать Пашу вязким взглядом исподлобья. Невзирая на живой заслон, Паша снова шагнул по направлению к Роме, а тот в свою очередь выскользнул из объятий друзей с явным намерением побыстрее закончить с посиделками и вмять свой стихийный порыв обратно в лицемерную приветливость. В этот момент подал голос Филипп, которого задело Пашино пренебрежение: — Если что, парня, в которого ты сейчас ткнул пальцем, зовут Василь. И я с ним встречаюсь. — Чего?! — Паша так ошалел, что даже остановился и сместил фокус с Ромы вниз, к разгневанному Филиппу. — Ты прикалываешься? — Паш, ­— шикнул на него Артем. Для Филиппа Пашин скептицизм был довольно-таки мощным триггером. Фыркнув в ответ на ехидную гримасу приятеля, Филипп пошел в атаку: — Прикол — это ты и все твое существование. А это мой парень. Так что пальцем больше не тыкаем, понятно? Паша не нашел слов и просто обвел растерянным взглядом собравшихся в поисках поддержки, проблеска здравого смысла или хоть подсказки, где спрятана скрытая камера, снимающая розыгрыш, однако желаемой обратной реакции он не получил. Наличие у Филиппа парня никого, кроме него, не смущало. — Так, или я слишком выпал из жизни, — Паша развел руками, — или ты теперь знакомишь друзей со своими ебарями? Дальше все произошло так стремительно, что Максим и дух не успел перевести. По плечу чиркнул порыв воздуха, мелькнуло движение вверх, одна из кастрюль отлетела к стене, Василь распрямился и выбросил вперед кулак. Пашу качнуло, он рефлекторно вздернул руки, закрывая нос, и кровь неспешно потекла сквозь пальцы. Рома, вскрикнув, соскочил с кровати. Все прочие остолбенели. — Еще раз вякнешь, вырублю нахуй, — сквозь зубы пригрозил Василь. — Боже… — Рома подскочил к задыхающемуся Паше и засуетился вокруг него. Артем с Ксюшей наблюдали за ними, разинув рты. Кровь неряшливыми кляксами падала на безупречный Пашин блейзер сливочного оттенка. — Пиздец, — наконец пришел в себя Максим. Вибрация его голоса пошла дальше: Василь, отмерев, шагнул назад, оценивая Пашины мучения с презрением и брезгливостью, в то время как Филипп восхищенно ахнул: — Ты только что сломал нос премьеру балетного театра! — Не сломал, — шаркнул наждачкой Василь. — Я легонько. — Охренеть легонько, — присвистнул Максим. — А, да, Паш, мой парень боксер, — саркастично усмехнулся Филипп. — Ну ты уже понял. — Так, я щас… — бормотал тем временем Рома. — Лед принесу… Тём, набери пока скорую. — Какую скорую? — Василь закатил глаза. — У вас тут никто по носу никогда не получал? — Не надо мне скорую, все нормально, — сдавленно выговорил Паша, будто услышал. Рома умчался на кухню. Пока его не было, Паша пытался справиться сам: шипел от боли, сопел разбитым носом и растирал кровь по лицу и блейзеру. В конце концов психанув, он просто задрал блейзер и вытерся им, как тряпкой. Со стороны он выглядел тем еще Рембо. Насколько он был в крови, настолько бескровными казались сидевшие на кровати Артем и Ксюша. Что бы там Василь ни утверждал насчет «легонько», нос у Паши распухал со скоростью света. Даже глаза заплыли. Немного придя в себя, Паша сумел сфокусировать их на противнике. Максим подорвался с пола, готовясь шагнуть между Пашей и Василем и пресечь драку. Вернее, избиение младенцев, потому что против боксера, даже непрофессионального, балетному танцовщику надеяться было не на что. Василь это тоже понимал и продолжать не собирался, а вот Паша, весь перемазанный кровью, сделал к нему шаг. — Так, давайте… — начал было Максим, но Паша отодвинул его в сторону и протянул руку сопернику: — Павел. — Василь, — без колебаний отозвался тот, пожав Пашину руку. Протащившись к письменному столу, Паша взял оттуда пачку влажных салфеток и бросил испачкавшему в крови Василю: — Окей, теперь я верю, что ты встречаешься с Филом. Рома примчался обратно с аптечкой и компрессом из кубиков льда, наваленных в полотенце. Увидев размазанное по Пашиному блейзеру пятно, бедный Рома сошел с лица и чуть не рассыпал на пол весь свой лед. — Паш… — напрочь забыв про всех посторонних, он кинулся к нему, усадил на кровать, а сам плюхнулся рядом и принялся за дело: быстро стер кровь, обработал пострадавший нос перекисью водорода с какой-то мазью, заклеил пластырем и стал аккуратно прикладывать компресс. Паша морщился, нечленораздельно мычал в знак протеста, вздыхал и всем видом показывал, что ничего страшного с ним не случилось, но Ромину помощь он принимал и был ей, кажется, рад. — Больно? — шептал Рома, легонько прикасаясь ледяным полотенцем к Пашиному лицу. — Вот так, потерпи… перелома нет, это главное… Паш… тут такой синяк будет… я даже не знаю… ладно, гримом замажем, может никто не заметит… к гастролям спадет, наверное… не переживай… — Я принес тебе кое-что, — вдруг прервал его Паша и, мягко отстранив порхавшие запястья, вынул из переднего кармана брюк свернутую в крохотный квадрат бумагу. Рома даже не сразу сообразил, что делать, до того внезапным оказалось появление новой детали. — Посмотри, — подбодрил Паша, протягивая зажатую между пальцев бумагу. Все еще в недоумении, Рома обменял ее на свой компресс и развернул. Максим видел со стороны, что содержимое напоминает сертификат, распечатанный на цветном принтере. — Это что? — обронил Рома, скользя взглядом по листу, разлинованному полосами сгиба. — Все по-французски… — Ты же знаешь французский, — Паша шмыгнул разбитым носом, приложил к нему подтаявшее полотенце, и вдруг улыбнулся, очень нежно. — Читай. Рома начал читать, и тут у него дрогнули руки: — Паш… Переполненные влагой глаза медленно-медленно поднялись от строчек. Паша продолжал улыбаться и держать на носу компресс. — Я знаю, что вел себя, как уебок. Я все знаю. Прости меня, подсолнышек, — потянувшись к парализованному новостью Роме, Паша ласково погладил его по щеке. — Я написал им несколько месяцев назад и только сейчас уладил формальности. Хотел объявить тебе как-то… более торжественно, — он усмехнулся на свой окровавленный блейзер. — Даже речь готовил, правда все из головы вылетело. Да и хрен с ним. Я без тебя не выживу, Ром. Я пару раз переночевал один на Коменде и чуть не взвыл. Я люблю тебя и всегда буду любить. Рома набрал в грудь воздуха, чтобы ответить. — Так, пояснительную бригаду, пожалуйста, — самым бесцеремонным образом вклинился в признание Филипп. Только в этот момент Рома и Паша наконец вспомнили, что за ними наблюдают целых пять ничего не понимающих зрителей. — Это бронь отеля для церемонии в Париже, — сдавленным голосом, будто все еще не веря в реальность того, что произносит, сообщил друзьям Рома. — Мы поженимся, пока будем на гастролях. — Что?! — в один голос воскликнули Артем, Филипп и Ксюша. А дальше началась сущая вакханалия: вопя наперебой, все трое бросились к Ромаше, стали душить их в объятиях, восторженно поздравлять и обмениваться с ними потрясением и ликованием. Французская бумага пролетела по рукам, как бесценный папирус. Над ней даже не дышали, только смотрели с благоговением. Рома и Паша прильнули друг к другу и в антураже всеобщего счастья влюбленно целовались, пересмеивались, что-то шептали. Паша то и дело притрагивался губами к Роминому помолвочному кольцу, которое тот уже несколько лет носил на безымянном пальце, и бормотал извинения, а Рома в ответ с умиленной нежностью гладил его распухшую переносицу. Смотря на них, безмятежных, растроганных, утихомирившихся после всех своих ссор, как могучий океан после шторма, понимающих друг друга по мимолетному взгляду, по складке губ, Максим испытал щемящее чувство. Какой же бестолковой казалась сейчас гонка Артема и Василя за титул лучшей пары. Разве неясно, кто здесь настоящий лидер? — Может, за пивом сходим? — хмуро предложил Максиму Василь. — Да, давай, — кивнул тот и хмыкнул с иронией. — Мы тут пока лишние. Настроенный далеко не так радужно, Василь еще понаблюдал за балетной компанией и наконец многозначительно изрек: — Они очень странные. Перекрывая остальных, Филипп уже вовсю возмущался: — А что насчет плюс один?! У меня вообще-то есть плюс один, и у Тёмки тоже! Мы никого не сможем позвать в этот ваш Париж! — Все, отменяем свадьбу! — смеялся Паша. — Ну что я могу поделать? Это лучший из возможных вариантов. Мне жаль, что не все попадут. — Да, мне тоже очень жаль, — с глубоким раскаянием добавил Рома, отыскав взглядом Максима и Василя. — Я не в обиде, все нормально, — тотчас открестился Василь. Максим согласно кивнул и добавил от чистого сердца: — Поздравляю вас, ребят. Вы прекрасная пара. Василь незаметно, но настойчиво потянул его за край рубашки к выходу. — Мы до магаза, не теряйте, — предупредил Максим. Филипп всплеснул руками: — Опять бухать на кухне, как нищеброды?! — А есть идеи получше? — вернул ему Максим. Василь вздохнул: сбежать не удалось. — Вообще-то есть, — неожиданно подал голос Артем. Все тут же повернули к нему головы за продолжением, но Артем решил насладиться минутой славы. Прежде чем положить конец мукам ожидания, он обвел таинственным взглядом собравшихся, прикусил нижнюю губу и поиграл плечиками, чем тут же вызвал у Максима вполне закономерные труднопреодолимые желания. — Раз уж мы все так отлично спелись, — Артем перемигнулся с Филиппом, — и раз у нас такой чудесный повод, — обласкал улыбкой Рому и Пашу, — то… И тем же вечером компания отправилась в караоке. Сказать по правде, Максим и вспомнить не мог, когда последний раз был в караоке. Может, в университете? Ему как-то и в голову не приходил такой вид развлечения. Но балетные идеей прямо загорелись и, разбежавшись по комнатам, устроили свои обычные коллективные сборы. На волне счастья за Ромашу балаган не утихал ни на секунду. Ксюша наносила сценический грим на разбитый Пашин нос, аккуратно маскируя синяк и сужая припухлость с мастерством визажиста. Рома параллельно проводил оценку качества. Удивительно, но на Василя Рома не сердился. Во всяком случае, ничего ему не сказал. Может быть, он просто не показывал негодования, может, слишком радовался их с Пашей будущей свадьбе и не хотел портить такие светлые чувства продолжением конфликта, а может, он даже был благодарен, что разбитый нос дал ему возможность так трогательно позаботиться о любимом. Когда нос под толстым слоем тонального крема, пудры и других косметических штук, которых Максим не знал, стал меньше походить на сливу и больше походить на нос, Паша отправился к Филиппу, чтобы позаимствовать какой-нибудь бадлон на вечер. Сам Филипп в это время заявился к Артему и принялся рыться в шкафу в поисках рубашки для Василя. — А что, панки уже не против брендовых шмоток? — съязвил Артем. — Понятия не имею, — одну за другой двигал вешалки Филипп. — Но у вас как будто один размер, а в футболке с надписью «Террор» его в караоке вряд ли пустят. О, вот эта ничего. Похоронный черный. Прямо как он любит. — Это Том Форд вообще-то, — ворчливо пояснил Артем. — Пусть вернет. — Ой, не думаю, что она ему нужна, — Филипп закрыл дверцу шкафа и усмехнулся. — Разве что перепродать. Максим любил находиться среди балетных в такие моменты. Непосредственность, семейность и колючая теплота их отношений навевали уют, словно рождественский вечер возле камина. На Гривцова было безопасно, и Максим радовался, что Артем здесь под надежной защитой. Это казалось ему критически важным, даже если все его опасения насчет тлетворного влияния Тёмкиной семьи не имели под собой оснований. Вечер был воскресным, так что балетные могли гулять хоть всю ночь перед завтрашним выходным. Василь кому-то позвонил, чтобы подмениться в музыкальном магазине. Максиму тоже пришлось экстренно сочинять деловую встречу, из-за которой он завтра явится в офис не раньше обеда. Ничего не поделаешь, заливался он перед Генеральным по телефону, некоторым людям принципиально обсудить «умный дом» в десять утра в понедельник. Желание клиента закон, сами понимаете. Ехали, как обычно, кортежем из двух машин, только сейчас это были не «Солярис» и «Киа Рио», а идентичные «Каптуры» каршеринга, предусмотрительно арендованные Филиппом и Пашей, чтобы бросить их возле караоке. Взбудораженный от предвкушения, Артем всю дорогу ерзал по заднему сиденью и болтал с Филиппом, ничуть не боясь его агрессивного вождения. Тёма не был оторвой, сегодняшнее приключение выбивалось из его привычного уклада жизни, и Максим наблюдал за его возбуждением, не зная, куда и деться от восторга. Он нисколько не огорчался, что Тёма сосредоточен на друге, и не хотел перетягивать внимание на себя. Рука Артема лежала в его руке, этого было достаточно. Какой же он красивый, его Тёмка. Максим начинал понимать, в чем кайф вот так безмолвно смотреть на любимого человека долгие-долгие минуты, просто наблюдать за его мимикой, ловить интонации, следить, как свет заходящего солнца ложится на его лицо. Это был потрясающий источник вдохновения. Артем не замечал, с каким упоением им любуются, а потому не смущался и не ограничивал себя в проявлении чувств. Максим бы, наверное, смотрел на него такого, пока не кончится время, но в конце концов их всех швырнуло вперед, обратно в реальность: Филипп затормозил у караоке. — Я не буду там петь, — вдруг заявил Василь, который так же, как Максим, всю дорогу был предоставлен сам себе. Филипп за рулем добродушно хмыкнул, и Василь осторожно, чтобы не помять рубашку от Тома Форда, повернулся к нему с выражением строжайшей серьезности на лице. — Пообещай, что вы не будете заставлять меня петь. — Не переживай, волчонок, — сладко, как мед по ложке, растекся Филипп. — Ты же профессиональный музыкант с голосом в три октавы. Никто не будет заставлять тебя петь. В воскресенье народу в караоке было немного, но на семерых свободный столик все равно нашелся далеко не сразу. Максим чувствовал себя так, будто только что свалился из космоса: он не то что петь не умел, он даже не понимал, как устроено это место. Впрочем, скоро выяснилось, что в караоке бывали только Рома и Ксюша с их общими подружками по кордебалету, и Максим расслабился. Он до сих пор иногда забывал, что с балетными ему можно быть несовершенным собой, без игры во взрослого и всезнающего, и поддавался привычным условным рефлексам. В затемненном зале суматошилось броуновское движение у стола. Заботливый Рома по законам высшей математики высчитывал, кому куда сесть, в сопровождении быстрой, как чечетка, трескотни Филиппа. Сам Филипп при этом умудрялся еще одним глазом выбирать алкоголь, а другим следить за Василем, хотя это и не требовалось: Василь уже нашел себе место на диване, как первый угловой паззл, от которого строится весь остальной рисунок, и сосредоточил взгляд на крохотной сцене, где играла группа и три бэк-вокалистки в серебристых платьях вытягивали сквозь фальшивые улыбки все провальные ноты гостей. Паша криво усмехнулся и метнул в Филиппа дротик: «Странно, что ты здесь не был. Ты же все злачные места в городе обошел», но, с размахом триумфатора плюхнувшись на диван, получил такой взгляд со стороны Василя, что тут же прикусил язык и на всякий случай потрогал свой разбитый нос. Максим тем временем приблизился к Артему и, борясь с желанием поцеловать его сзади в изгиб шеи, сейчас такой беззащитный и соблазнительно плавный в лиловом свете прожектора, незаметно тронул опущенную ладонь. Артем вздрогнул, застигнутый врасплох, но первый испуг рассеялся, и теплые пальчики доверчиво сомкнулись вокруг пальцев Максима. Несмотря на музыку и вопли в микрофон, Максиму казалось, он услышал, как у Тёмы сбилось дыхание. — Давай здесь присядем, — Максим мягко и все так же украдкой потянул его к дивану. Прежде чем покориться, Артем проверил краем глаза, что будет так далеко от Василя, как это вообще возможно. В этом караоке не нужно было выходить на сцену: микрофон передавался между столиками и все позорились со своих мест. Оказавшийся с самого краю Артем словно невзначай прижимался к боку Максима. Как это часто бывало у Тёмы, вложив всю решимость в первый порыв, он оробел, зажался, отдал лидерство другим, а сам потянулся за поддержкой. Максим готов был выть оттого, что нельзя его обнять, что даже коснуться его толком нельзя. Хорошо хоть караоке как раз придумано для того, чтобы выть. По другую руку от Максима сидел Паша, рядом с ним Рома и Ксюша, а дальше не уставал командовать Филипп. Именно он решил, что первой песней нужно повторить «Наше лето». Все согласились за исключением Василя, который развлекался по своей программе: пересел с дивана на стул, одновременно поближе к Филиппу и подальше от остальных, и с неподдельным интересом наблюдал то за музыкантами на сцене, то за горе-певцами в зале. В новом хоровом исполнении известного хита он не принял участия. Вместо него шестым голосом стал Паша, чьи вокальные данные оказались заметно хуже балетных. Впрочем, отсутствие стержня у ансамбля никого не печалило: после воссоединения Ромы и Паши, которые, счастливые, держали микрофон, стягивая вокруг себя всю компанию, настроение у песни стало совсем другим. Балетные больше не тосковали — они радовались и спешили поделиться радостью друг с другом, захватив в свой водоворот и Максима. Микрофон сделал по залу еще пару кругов. Убедившись, что их стол такой же беспечный и безголосый, как все остальные, Максим с чистой совестью составил компанию Паше в низком регистре. Ну, если их совместные вопли можно было так назвать. Филипп, как обычно, голосил громче всех, Рома и Ксюша изображали бэк-вокал, а Тёма куда больше смеялся, чем подпевал, попутно снимая на айфон то Максима, то Филиппа. Василь отмалчивался с позиции наблюдателя. Странно, как у него, бедолаги, еще кровь из ушей не пошла. Песни здесь никто и близко не вытягивал. Однако Василя происходящее скорее забавляло, чем нервировало. От самых ужасающих промахов мимо нот он, конечно, морщился, кривился и закатывал глаза, но тут же и складывал губы в улыбку, давая понять, что он не всерьез — просто веселит гримасами Филиппа. Вообще Максим был уверен, что Филипп с порога всучит Василю микрофон и не примет никаких протестов. Он ведь подтрунивал над ним в машине, разве нет? Но Филипп дал Василю полную свободу. Говорил с ним между песнями, потянувшись к его стулу с дивана, или незаметно подмигивал ему во время исполнения, или обменивался с ним усмешками, когда пели за соседними столиками. Но при этом он ни во что его не вовлекал. Рома и Ксюша не решались просить Василя петь. Артем его игнорировал. Паша вообще пока свел знакомство только с его кулаком. То есть их стол так и не достанет козырь? Их настоящий профессиональный музыкант в самом деле отсидится молча? На столе все прибавлялся алкоголь, благодаря которому каждая следующая песня звучала более шумно и раскованно, чем предыдущая. Когда микрофон сделал очередной круг, Филипп перегнулся через Ксюшу, Рому, Пашу и Максима, едва не улегшись плашмя на всех четверых, и заявил Артему, что они с ним сейчас будут петь дуэтом. Язык у Филиппа при этом уже слегка заплетался. — Каким дуэтом? — смеясь отмахнулся Артем. — Не буду я… Но тут зазвучала музыка и, Филипп, вскочив с дивана, перебежал поближе к Артему. — Фи-ил… ­— продолжал сопротивляться тот, когда друг приземлился с ним рядом. — Мне стремно, отстань. — Всем стремно, — Филипп плеснул мартини в два бокала и подтолкнул Артема плечом. — Ну давай, чего ты. Поддержи меня. Вступление закончилось, и Филипп с озорством поднес микрофон к губам: — В первый день весны… С другой стороны стола, тотчас оживившись, подхватила песню Ксюша. — Блин, ненавижу вас, — Артем закрыл лицо, алый от застенчивости и мартини. Пользуясь отсутствием бдительности, Филипп обнял его одной рукой за плечи и приклонил к себе, другой продолжая держать микрофон, чтобы напевать куплет. Все-таки есть у караоке какая-то дьявольская магия. К концу куплета Филиппу помогали уже и Ромаша, и даже Максим. Он просто не мог сопротивляться атмосфере, тем более когда в голове клубился хмельной туман. В конечном счете Артем тоже сдался: сбросил руки на колени, размашисто вздохнул, аж плечи спружинили вверх-вниз, и, обхватив ладонью ладонь Филиппа на микрофоне, заорал с ним и остальными: — Красиво! Ты вошла! В мою грешную! Жизнь! «Какая дичь, мы поем Меладзе», — думал Максим и пел. Давясь от смеха, они голосили кто во что горазд, стараясь переорать друг друга с отчаянной надрывной драмой: — Но, играя, разбила мне душу! А ведь это совсем не игрушка! Четыре девушки в вечерних платьях, сидевшие за соседним столиком, заливались смехом вместе с колоритным ансамблем, показывали большие пальцы, подпевали и всячески выражали поддержку. Бэк-вокалистки на сцене веселясь дотягивали ноты, которые не могли дотянуть бедовые солисты. Голоса Артема и Филиппа, усиленные микрофоном, звенели, как пушечные выстрелы среди мелкой ружейной трескотни. Артем теперь тоже обнимал Филиппа свободной рукой и, забыв о смущении, со всей силы выкрикивал в микрофон слова. Филипп не уступал да и вообще чувствовал себя героем, даже хотя его пение скорее напоминало речитатив. Вдруг рядом с ними возник стул, и на него плюхнулся Василь с раздобытым где-то вторым микрофоном. — Извини, но придется тебе помочь, — заявил он потрясенному Филиппу, и, когда начался очередной припев, потащил все ноты, которые Филипп не тянул. Максиму захотелось остановить на секунду время, просто чтобы прочувствовать момент, в котором Василь, как росчерками кисти по холсту, выводит мелизмами известные строчки: — Красиво… ты вошла в мою грешную жизнь… Финал песни был спасен. Бэк-вокалистки на сцене притухли, понимая, что в них больше не нуждаются, и поглядывали на нового участника событий с профессиональным интересом. Филипп чуть не визжал от восторга. В самом деле, когда еще увидишь, что Василь поет Меладзе? В тот момент вентиль сорвало, и их козырь было уже не остановить. Теперь Василь участвовал во всех песнях, встроившись в шаткую конструкцию ансамбля несущей стеной. Его не останавливало даже незнание мотива. Если он, как и Максим, понятия не имел, что за попсу Филипп опять выбрал, то слушал первый куплет и припев, а дальше включался как ни в чем не бывало и вытаскивал песню из пропасти. С таким оружием в руках, как микрофон, Василь в одиночку перепевал всех шестерых, и благодаря этой поддержке их стол, конечно, зазвучал иначе. Сидевшие рядом девушки в вечерних платьях все более явно косили глазами в их сторону, другие столики тоже заинтересовались. Диджей, бэк-вокалистки и музыканты на сцене заметно оживлялись, когда микрофон делал полный круг и возвращался к сборищу. Атмосфера казалась более чем дружелюбной. Наверное, большие мужские компании, веселые, заводные и такие привлекательные, как компания балетных, были здесь в новинку. Максим, которого уже неплохо развезло от пива, чувствовал какую-то даже гордость за их вырвавшийся вперед стол. Микрофон наворачивал по залу круги, и они тоже пели и пили кругами. За столом было шумно, все болтали наперебой, возбужденные алкоголем и песнями. Ромаша гуглили парижские достопримечательности и тут же выносили их на обсуждение, чтобы включить в план занятий в городе, куда вообще-то ехали в командировку, а не только жениться. Ксюша позвонила бывшему и взахлеб описывала ему свою прекрасную жизнь. Артем требовал от Максима вспомнить или немедленно сочинить «их» песню, и Максим честно перебирал песни и даже мычал Артему на ухо то один, то другой мотив, пока Тёма не восклицал: «А, да! Знаю ее!» Все летело у Максима перед глазами на быстрой перемотке. Вот официантка принесла на подносе два ряда по пять шотов, Паша от этого страшно оживился, и все вдруг начали перемещаться с места на место, пока в центре дивана не оказался Филипп. Напротив него на стуле вразвалку сидел Василь. — Значит так! — торжественно объявил Филипп, выравнивая шоты. Получилось не очень. — Если выиграешь ты, я иду с тобой на хардкор-концерт. Если выиграю я, ты идешь со мной в гей-клуб. — Вася, я тебе говорю, не спорь с этим алкашом, — вклинился Паша. — Ты его в жизни не перепьешь. Василь на это только усмехнулся. — Макс, давай, — Филипп пристукнул ему по плечу тыльной стороной ладони. — Чего давай?.. — не понял тот. — Ты с нами вообще, нет? — махнул на него Филипп. — Паш, командуй. — Да не вопрос, — хохотнул Паша, наклоняясь поближе к столу. Филипп и Василь тоже придвинулись каждый со своей стороны, не спуская друг с друга жгучих вызывающих взглядов. Филипп искривил губы в ухмылке и задиристо вздернул бровь. Василь с показной педантичностью опустил ладони на столешницу. — На счет три, — Паша сделал паузу. — Раз. Два… Три! Филипп опрокинул в себя первый шот, а через секунду пари завершилось. Стукнув пятую рюмку о стол, Филипп победно поднял обе руки вверх. Василь только хлопал глазами, держа свой третий шот. — А я предупреждал! — почему-то страшно довольный, воскликнул Паша. Они пили и пели дальше, а девушки в вечерних платьях уделяли им все больше внимания, поддерживали все активней, включались в их песни и перестреливались с ними взглядами, уже явно рассчитывая на близкое знакомство. — Да неужели по нам не заметно, что мы кучка педиков? — наконец не выдержав, закатил глаза Артем, и Максим от души расхохотался. В перерывах между песнями он много говорил с Пашей, который сидел по соседству. Общий язык они нашли без труда, и, даже хотя Максим сразу забывал содержание очередного диалога, болтать с Пашей было приятно. Иногда в их разговоры включался Артем, отчего Максим терял смысловую нить еще быстрее, просто-напросто любуясь Тёмкиной оживленностью, радостью, вовлеченностью в происходящее, его рассыпчатыми кудрями и улыбкой до ушей. Видя, что собеседник поплыл, Паша понимающе усмехался. Где-то среди этой чехарды Максима тронула по плечу рука, и голос Василя прошелестел над ухом: — Пойдем покурим. Максим не курил, но это и не требовалось. Они нырнули из духоты под сплющенными потолками в свободу летней ночи. Василь чиркнул зажигалкой, затянулся и зябко переступил с ноги на ногу: остывший ветер продувал на нем рубашку Артема. Почему-то Максим забеспокоился, что ему нельзя курить, он ведь певец и навредит курением голосу. Судя по снисходительной улыбке, пролетевшей у Василя по губам под дымчатой завесой, Максим, похоже, сказал свои мысли вслух. Они молчали посреди замершей во времени улицы. Максим держал руки в карманах. Василь курил. Рыжий маячок на конце его сигареты не давал им сгинуть во мраке. — Насколько серьезно ты настроен? — деловито спросил Василь. — Насчет меня. — Очень серьезно, — Максим не колебался с ответом. Василь кивнул, стряхивая пепел в урну, и вновь обратился с вопросом, таким же сухим, что и прошлый: — Ты готов заниматься этим плотно? — Да, готов. — Найти еще двоих парней и замутить группу? — У меня всегда был такой план. Василь втянул в себя дым и подержал внутри, будто согревал мысли. Наконец он произнес: — Ты классный барабанщик. И я рассчитываю на тебя. — Спасибо, — Максим был удивлен, но и обрадован такой его прямолинейностью. — Я не раз пытался работать с барабанщиками, — продолжал Василь. — И не хочу, чтобы все опять пошло по пизде. Если тебя что-то не устраивает, скажи сейчас. — Меня все устраивает, — успокоил его Максим. — Я чувствую, что у нас может получиться. — Я тоже так чувствую, — подтвердил Василь, затушив окурок о край урны. — И поэтому вдвойне не хочу облажаться. Если опять все проебу, даже не знаю, как выплыву. — Вась, — Максим шагнул к нему. — Ты не будешь тащить это в одного. Ты больше не одиночка, который просто сотрудничает с музыкантами. Мы команда. Половина твоих загонов официально моя. К счастью или горю, пока не знаю. В ответ на это Василь выстрелил в него взглядом в упор, выжег насквозь, заклеймил, и вдруг, метнувшись вперед, порывисто обнял. — Эй… — Максим едва успел его поймать, чтобы не ускользнул, но Василь уже пихнул его от себя и пробурчал: — Ты первый, с кем я вообще могу вот так поговорить. Спасибо. Развернувшись, он тут же скрылся за дверьми грохочущего музыкой караоке. По возвращении Максим застал Василя внутри очередной сцены. Вокруг его стула сгрудились Филипп, Ромаша, Ксюша и внезапно девицы из-за соседнего столика. Василь заземлился в центре, как монумент, а толпа, которую Филипп безуспешно сдерживал, тараторила наперебой, жестикулировала десятком рук и мельтешила отблесками блесток от платьев девиц. — Что происходит? — Максим присел на диван возле единственного, кто остался в стороне: Артема. Тот недовольно вздохнул: — Да эти телки хотят, чтобы он спел сольно. — Ого. — Сказали, что наблюдали за ним весь вечер, но мы мешали раскрыть его потенциал. — Ну, вряд ли они сказали именно так, — усмехнулся Максим. — Кажется, кто-то слегка досочинил. — Бесит он меня, — не спуская с Василя мрачного взгляда, Артем скрестил руки на груди. — Может, автографы сразу раздаст? — Ты очарователен, когда дуешься, — радуясь, что торнадо вокруг стула Василя надежно закрывает их от прочих гостей караоке, Максим провел рукой по волосам Артема. Тот вздрогнул, перепугавшись. — Никто не видит, — заверил Максим и положил ладонь прямиком ему на бедро. — Я слишком давно к тебе не прикасался. — Макс… — Артем на выдохе опустил ресницы. — Давай поедем сегодня ко мне, — Максим двинул ладонью, отчего Артем затрепетал, не поднимая глаз. — У меня передоз твоих друзей. Хочу побыть только с тобой. — Я тоже, — отозвался Артем. — Но я такой пьяный, что, наверное, вырублюсь, когда доберусь до кровати. — А так и не скажешь, — оставив руку где была, Максим второй приобнял Артема за плечи. — Я очень стараюсь, — подался ближе Артем. — Не хочу, чтобы меня развезло. — Ну так что, едем ко мне? — шепнул ему на ухо Максим, одновременно поглаживая и острое плечико, и точеное бедро. — Да… — Вы чем там, блять, занимаетесь?! — вдруг окликнул Филипп. Артем издал короткий разочарованный стон, но, прежде чем отстраниться, Максим успел ткнуться губами ему в висок. К тому моменту Василя, похоже, уговорили петь, потому что в руках у него возник микрофон, а толпа рассредоточилась: девицы в вечерних платьях вернулись к себе за столик, Филипп, сгорая от предвкушения, упал на диван, и Ромаша с Ксюшей тоже с любопытством опустились на свои места. — У меня есть одна просьба к бэкам, — произнес Василь, и его оцифрованный микрофоном голос разлетелся по залу предчувствием чего-то грандиозного. — Не вступайте со мной в первый припев, хорошо? Послушайте сначала по тональности. Девушки на сцене кивнули вразнобой и заулыбались. Они уже давно по каким-то неведомым причинам видели в Василе вожака своей стаи, а не очередного пьяного выскочку. Перекинувшись взглядами с диджеем, Василь откашлялся в сторону и поднял большой палец: можно начинать. Максим не сдержал одобрительный смешок. Он умудрился всех под себя подмять, солировать и командовать даже в долбанном караоке. Уже от первых нот сердце у Максима полетело, трепыхаясь, в пропасть. Он знал эту песню наизусть. Да и многие, конечно, тоже. Это была не просто песня — за известным мотивом разворачивалась целая эпоха. Василь замахнулся так высоко, что оставил себе только два варианта: абсолютный триумф или абсолютный позор. Кончилось вступление на синтезаторе, простучали барабаны, бисерины рассыпались поверх нот, приглушая их перед первым куплетом, и Василь поднес микрофон к губам. Глаза его чуть прикрылись. Максим затаил дыхание. — Empty spaces… — мягко вступил Василь. — What are we living for... — Пиздец, у меня уже мурашки, — пробормотал Паша, а у Максима внутри адреналин растекся теплой тяжестью до самых кончиков пальцев рук и ног. Все будет хорошо. Он справится. Он и правда справлялся. Скользил со строчки на строчку, аккуратно дотягивал гласные. Где нужно, поджимал с силой и тут же вновь отступал в лиричность. Ни одна из песен, которые Максим слышал в его исполнении, не могла дать его голосу такой простор. Так вот что у него за уровень. Вот какая песня соразмерна его возможностям. Представление о вокальных данных, которое Максим уже для себя составил, распушилось веером, точь-в-точь как хвост павлина. Василь умел петь разными стилями: от чувственного блюза, как Гэри Мур, до забористого металла, как Кори Тейлор, от бархатисто припорошенных низких нот до пронзительно чистых высоких. Он перетекал из одного в другое без труда, естественно, как дышал, и, слушая его, казалось, что иначе даже быть не может. Какого черта он переживает, нужен ли Максиму? Максима распирало от гордости за него. Все слушали его так самозабвенно, что на припеве, который обычно взрывает, никто и рта не открыл. Василь порхал по верхним нотам легко и благородно, как ястреб над степью, и был так же сосредоточен на цели своего полета. Пока Паша покрывался мурашками от красоты его голоса, Максим восхищался тем, с каким уважением он относится к великой песне и как бережно ее исполняет. На втором куплете Василь проверил глазами публику и, убедившись, что все сражены наповал, пошел на сцену. Бэк-вокалистки и гости приветствовали его аплодисментами. Тут Максим наконец сообразил, что Васин талант раскрылся еще и потому, что неплохо подкрепился алкоголем. В трезвом уме Василь ни за что бы не пел со сцены караоке. В начале вечера он вообще не собирался петь. Теперь же он стоял на сцене как влитой в безупречной черной рубашке от Тома Форда, и, воткнув микрофон в стойку, поочередно улыбался то бэк-вокалисткам, то диджею, то музыкантам, то Филиппу. Кстати, как там Филипп? Максим скосил к нему взгляд. Филипп сидел сам не свой. Весь устремившись вперед, он заиндевел в безмолвном восхищении. Каждый звук Василя пробивал его навылет. Максим еще не заставал его таким. Наверное, именно так выглядят самые сумасшедшие, самые преданные фанаты. Но если его поза и выражение лица говорили о вселенском обожании, то глаза лучились иначе, чувством из глубины, очень спокойным и честным. Кажется, этим чувством была самая настоящая любовь. Бэк-вокалистки подхватили Василя ровно тогда, когда он им велел, и голос его ворвался в зал со свитой из трех других: — The show must go on! — Ну поет он охуенно, конечно, — прокомментировал Паша. Это был триумф. Максим расплылся в довольной улыбке и неожиданно перехлестнулся взглядами с Филиппом. Никакой беззащитности там не было уже и в помине. Филипп что есть сил вдавил Максима в диван. Глаза цвета пороха вспыхнули: «Он мой». Максим бы и не подумал ему перечить. До этой песни. «Мой», — прищурился он в ответ. К концу Василь окончательно себя отпустил и зазвучал во всю мощь, так что Максим едва не взлетел от восторга. Да неужели это его вокалист? Неужели у них будет группа? Вот с ним? С этим парнем, который только что вытянул песню Фредди Меркьюри? В голове не укладывается. Василь держал последнюю ноту с торжеством победителя, а, сняв ее, переполошился, как мальчишка. Заулыбался, загреб рукой по волосам, выдохнул с облегчением, кинулся к бэк-вокалисткам, обрадованный, изумленный и растерянный, как будто сам не верил, что все получилось. Девушки обняли его прямо втроем и, судя по хихиканью и смущению, обменялись с ним комплиментами. Василь был на седьмом небе от счастья и неуклюже кланялся в ответ на овации зала. Ох, видел бы он себя сейчас со стороны, трезвый. — Сделаю вид, что вообще ни разу не ревную, — проворчал Артем. Максим встревоженно обернулся к нему, но Тёма супился сквозь смиренную улыбку. Он все понимал. Когда Василь подошел к столу на шатких заплетающихся ногах, Филипп даже не дал ему опомниться и, крепко ухватив за локоть, потащил за собой в сторону мужского туалета: — Мы ненадолго. Вернулись они оттуда совершенно шальные, что один, что второй. Ксюша с притворным порицанием закатила глаза и даже прописала Филиппу подзатыльник, на который он заносчиво тряхнул головой и передернул плечами. Василь выпил что-то у барной стойки — Максим был почти уверен, что водку — и после этого пустился во все тяжкие. Микрофон он больше никому не отдавал, песни выбирал сам, поэтому стол, весь вечер горланивший Меладзе и «Ленинград», резко переключился на рок, и старые песни посыпались, как из рога изобилия. Удивительно, но даже в состоянии нестояния Василь пел превосходно, разве что неровно, с излишними надрывами. Музыка и правда была его инстинктом. Балетные, как, в общем-то, и остальные гости караоке предпочли не участвовать, а просто наблюдать. К тому же, подпевалы Василю и не требовались. Ему было отлично самому по себе. — Кажется, я там слегка увлекся… — загадочно произнес Филипп, коснувшись губ кончиком пальца. Но кульминация наступила позже, когда Василь решил, что поддержка ему все-таки нужна, и переместился к Максиму. Это был лучший момент, чтобы сбавить обороты, охладить Васин пыл и вернуть равновесие. Вот только Максим допился почти до той же степени, что Василь, и присоединился к нему. Он не запомнил, что они пели. Что-то знаковое и щемяще родное. Все летело в кучу-малу, скатывалось снежным комом. Вскочив с дивана, Василь положил микрофон на стол и вдруг начал расстегивать пуговицы на рубашке. Как нарочно, играло вступление к Cryin', и поклонницы Василя за соседним столиком взорвались одобрительными визгами. — Господи боже, а можно как-нибудь без стриптиза?! — оторопел Артем и даже хотел зажмуриться от греха подальше, но не успел. Василь снял рубашку и сунул ее Артему со словами: — Это говно стоит больше, чем я зарабатываю за месяц. Не хочу испортить и платить тебе. Забирай. Обойдусь. Артем растерянно хлопнул ресницами, держа в руках скомканный кусок ткани. Потом наконец опомнился, гневно ахнул, выкрикнул: — Постирай сначала, сука! И швырнул рубашку Василю в лицо. Тот перехватил ее на лету и сжал в кулаке. — Воу, воу, спокойно, — засуетился Паша. — Тём… — Максим положил ладонь ему на плечо. Филипп тоже приподнялся с дивана, готовый вмешаться. Но Василь не стал развивать конфликт. Ему уже пора было петь. Гости караоке по достоинству оценили и его обнаженный торс, и распластавшегося на груди ворона, и забитый правый рукав. Девушки с соседнего столика своими воплями создавали отличную фан-базу. Вдохновленный алкоголем и поклонниками, Василь протащил за собой стул, а к припеву внезапно вскарабкался на него и шагнул прямо на стол. — Твою мать! — вырвалось у Паши. Оказавшийся прямо перед Василем Рома шарахнулся по дивану в сторону. Ксюша потрясенно глядела снизу вверх. Артем с Максимом остолбенели. Филипп достал айфон и, трясясь от смеха, включил запись. — Его что, всегда так развозит? — спросил у Максима Паша. — Не знаю, — все еще парализованный, шевельнул губами Максим. — Я с ним больше, чем по пиву, не пил. — Жесть, — отозвался Паша. — Это лучшая вечеринка. Василь тем временем присел на корточки и, подаваясь к Филиппу, вовсю раскатывался: — I was crying when I met you! Now I’m dyin’ cause I let you! — Так, на эту камеру работаем, — Филипп подтянул к себе зардевшуюся Ксюшу, которую, к счастью, сразу же увел оттуда Рома. — Ну эти двое, конечно, стоят друг друга, — подвел итог Паша, наблюдая, как полуголый Василь ползает по столу, пока Филипп снимает его на айфон. Это был еще не финал. В память Максима врезалось, как Василь скачет с микрофоном по столам, игнорируя охрану и администрацию караоке, а гости танцуют и дружно скандируют вслед за ним, как в последний раз: «Видели ночь! Гуляли всю ночь до утра!» Рядом отплясывают девицы в вечерних платьях, Рома и Паша нежно смотрят друг на друга и смеются над шуткой, понятной лишь им двоим, Ксюша флиртует с каким-то парнем, Филипп снимает Василя на видео, наверняка для будущего шантажа, а сам Максим держит Артема за талию у всех на виду и пытается вызвать такси, чтобы забрать прекрасного принца в свой драконий замок. Они вывалились из караоке в пятом часу утра. Залитая солнцем улица пестрела красками. Василь, которого, хвала богам, одели, все еще хотел что-то допеть увязавшимся за ним четырем девицам с соседнего столика, но Филипп и Паша крепко держали его по обе стороны. За Ксюшей волочился тот странный парень, и теперь они, кажется, собирались куда-то вдвоем. Рома следил, где такси. Максим обнимал Артема, как если бы тоже помогал ему не шататься. Улочка была все так же пустынна, как ночью, с одной лишь разницей. Как уродливая клякса на цветном рисунке, черный Cadillac Escalade перечеркивал гармоничность. Автомобиль стоял на другой стороне. К нему спиной привалился водитель: высоченный широкоплечий мужик с квадратной челюстью и бритой головой. Все продолжали орать и заливаться смехом. По телу Артема прошла паническая дрожь. Он замер где был, сбросил с себя руку Максима, отдернулся и внезапно сделал шаг к «Кадиллаку». — Тём?.. — позвал Максим. Артем не откликнулся. Словно кобра, танцующая под мелодию заклинателя змей, он покорно перешел дорогу навстречу ожидавшему его Марату Цепакину. Все с тем же непроницаемым выражением лица Марат кивнул Артему в знак приветствия, открыл для него заднюю дверь и, положив ладонь ему на лопатки, направил внутрь автомобиля. Артем забрался в «Кадиллак» без пререканий. Аккуратно прихлопнув заднюю дверь, Марат прошел обратно к водительской, но, прежде чем сесть за руль, повернул голову к оставшейся у караоке толпе и среди прочих отыскал Максима. Их взгляды встретились.

АНТРАКТ