Минус на минус даёт...

Розовые огни, камин у входа, треск. Костей ли. Поленьев ли. Задула метель. Плед. Ни тело. Ни руки. Его не слушались. Трещало по ощущению абсолютно везде. В голове, в мыслях, по сторонам, в стенах, в памяти, запахе каждой опадающей винтажной снежинки на нос. Почему на нос? Вельзевул чуть сморщился. Диван. Снег. Крыши от чего-то над головой вообще не было, но был поток снега, что падал и падал, и падал, покрывая его с ног до головы, залипая и слипаясь на ресницах. И он не мог пошевелить. Абсолютно ничем не мог пошевелить. Затем удар, встряска. Снова треск. Огонь в камине больше не горел, там тоже был один сплошной снег. И на тумбочке возле и у радиоприёмника, и у плазменного телевизора, везде была сплошная метель и. Холодно. Было так до безумия здесь холодно. То, где он застрял. До безумной сжигающей мышцы боли, до агонии, и он не в силах что-либо сделать лежал и с его щёк бесконечно скатывались слёзы, и это единственное, что он мог сделать с тем, что его накрыло сейчас и всё никак было не в силах отпустить. Он стал считать в голове, надеясь, что однажды этот ужас сам по себе прекратиться, что его тело уже зашевелиться или хотя бы сознание окончательно покинет это проклятое ледяное место. Он даже не был в силах закричать и всхлип осел режущем его отчаянием у самых краешком губ. В его стеклянном взгляде читалась мольба. Бесконечная мольба о помощи, на которую он то и дело отвлекался в своей голове, чтобы игнорировать боль, что окружала его вокруг, что не давала уже наконец выключить его долбаную чувствительность. Ах. Лучше бы он не чувствовал ничего. Лучше бы не чувствовал вообще ничего и никогда. Лучше бы его сердце уже наконец-то остановилось, чем то, что поглотило его сейчас и длилось это… …вечность.

***

Яркие огоньки блеснули всего на пару мгновений и. В этом безумии своего сознания, что-то наконец-то потрескалось. Сдвинулось. Зашевелилось, а затем. Каждая мышца зажила своей собственной жизнью, сокращаясь с такой непомерной колкой и режущей болью, что у Вельзевула наконец-то хватило сил закричать пронзительным сука воем от того, как всё его тело аж содрогнулось и. Через мгновение его тюрьма наконец-то… …окончилась. Он лежал где-то непонятно где и суетливо сновал глазами по сторонам. Белое. Всё вокруг было белое и. Он, кажется, окончательно забыл, как дышать, поэтому получалось это очень не умело и абсолютно не впопад, он будто бы задыхался с каждым новым вдохом лишь больше, а не дышал. И что-то пищало на фоне. Жутко и раздражительно. И голоса. Так много голосов было там. Знакомых и не знакомых. Голова аж начала раскалываться и. Он видел мать. Кажется. Что стояла с ножом над ним и чего-то всё от него ожидала, а чего Вельзевул и сам не мог вспомнить, но вот в тот самый момент, когда за её спиной, он увидел наконец отца… …чья-то рука его тотчас одёрнула, и он обернулся на свет, в котором узнал тот самый знакомый ему фиолетовый взгляд. И руки, это касание тёплых рук. Такое знакомое, вспомнить бы, где же он видел и чувствовал их однажды. — Вельзевул, очнись, — тихо произнёс это голос. Тихо, спокойно, размеренно ровно. Вельзевул аж нахмурился. — От чего очнуться?.. — Прошу, пожалуйста, очнись, Вельзевул, прошу, всё будет хорошо, я здесь, ты только очнись, пожалуйста, очнись… И всего на мгновение черноволосый о чём-то задумался, всматриваясь в знакомый силуэт, пока эти руки его куда-то вели. Сквозь двери, сквозь всё. Их было много, и они были везде. Тысячи тысяч дверей, с разными замками и замочными скважинами, электронные, с каким-то пин-кодом, было даже несколько бункерных дверей. Свет его дёрнул за руку и открыл форточку в каком-то здании, а затем и полностью раму окна. Вельзевул взглянул на небо, на бесконечный город, две планеты, кажется, зависли в Небесах, а затем посмотрел в самый низ и узнал там себя. Или ему только лишь показалось, что это был он. Такое красивое распластанное тело на асфальте, перспективы в его зрении от чего-то совсем не было и. Всё воспринималось здесь одновременно и сразу, а расстояний и вовсе не существовало. Его снова одёрнули. Кто-то медленно и тихо прошептал: «Ты его ведёшь не туда, там уже ничего нет, только горе и сожаления, только лишь пустота» И этот голос тоже был ему знаком, как и те глаза, что произносили это вслух, но, он забыл их цвет тотчас, как только их сразу увидел. Ещё мгновение и картинка всего этого безумия в какой-то момент у него резко схлопнулась. Растаяла, исчезла и, он резко сжал свою руку в чьих-то чужих и жутко-жутко сморщился. — Вельзевул! — снова кто-то подал голос, — Господи боже, ты наконец-то очнулся! Нужно позвать врача! И. Началась суета. Туда-сюда. Даже фонариком кто-то успел ему прости-господи посветить в глаза, но сил у него что-либо сказать на это больше не было. Был только какой-то мрак, будто его снова насилуют или ставят над ним явно какие-то эксперименты. Разве что святой водой в глаза не тыкают и не капают. А почему Вельзевул подумал про святую воду он и сам до конца в моменте не осознавал. А потом пошли расспросы, на которые черноволосый был готов только фыркать, на которые за него отвечал кто-то абсолютно другой. И если бы не чёрт побери тёплая знакомая рука на ощупь в его руке, он бы, наверное, уже сбежал из этого смрада. Или как минимум кого-нибудь укусил. Он абсолютно сейчас не различал лиц, он не различал слов, точнее. Он не понимал на каком языке с ним сейчас разговаривают. И разговаривают ли вообще. Ощущение будто бы просто кто-то пищал ему в уши. Ультразвуком или ещё чем-то неидентифицируемым, больше похожим на шум в его голове или, когда антенна у телевизора не работает и эти жрущие тебя до самого естества помехи. Он снова резко сморщился. Снова картинка весьма резко скакнула перед ним вперёд и вот наконец-то всё… …стихло. Перед глазами открылась весьма просторная палата. Четыре белых стены, какие-то стрёмные по мнению Вельзевула розовые цветочки ближе к полу, растения в горшках и кажется в окне с левого края он увидел «небо». Чистое. Голубое. Не было ни единого сука облачка. И почему-то именно это его поразило сейчас больше всего на свете. Он аж засмотрелся в каком-то глубинном шоке. Ему показалось это каким-то блефом, нереальностью, выдуманной картинкой, а затем… — Вельзевул… — позвал его кто-то и он тут же скосил взгляд в сторону фиолетовых глаз. Гавриил шокировано посмотрел на него в ответ. — Ты меня… слышишь? — уточнил на всякий случай мужчина. Черноволосый на это аж сморщился, мол: ты что совсем придурок, что ли? Но язык как-то не повернулся это сказать. Гавриил всмотрелся в него повнимательнее. — А понимаешь меня? Ты меня понимаешь? Вельзевул снова сморщился, от чего-то у него аж голова разболелась от внутреннего напряжения, что он нёс с собой за плечами из того Ада, откуда только что очнулся. Он открыл рот, и его язык очень и очень медленно произнёс: — Пони…м… А дальше он настолько сильно испугался собственной речи, что замолк. И в немом ужасе всмотрелся в Гавриила. Тот открыл рот и очень осторожно произнёс: — Всё хорошо, Вельзевул, — с искренним облегчением произнёс это мужчина, — главное что. Ты здесь. Со мной. Ты был без сознания какое-то количество времени… но сейчас. Всё уже хорошо. — максимально аккуратно закончил он. — Я. — выдал Вельзевул и замолк. Мыслей было тысячу, но он понятия не имел, как это уместить в пару букв и не расплакаться от того, что он, кажется, разучился пользоваться своим языком окончательно. — Подожди-подожди. Сейчас. Пока. Мы наедине и. Никто за нами не подглядывает и тебя никто не трогает. Я. Кое-что для тебя принёс. Думал, если ты всё-таки придёшь в себя тебе это понадобиться. Знаешь. Как. Чувствовал. — засуетился Гавриил и осторожно отпустил его руку. Черноволосый в этот самый момент ощутил такую огромную панику будто бы его линию жизни очень сильно натянули Мойры и готовы уже были резать, и в тот момент, когда ножницы наконец-то её коснулись, Гавриил сел обратно с сумкой в руке и достал оттуда небольшой блокнотик с изображением двух котов чёрного и белого, что лежали в обнимку друг с другом, после чего достал маркер и вернул свои руки обратно. Сердечный ритм Вельзевула тотчас вернулся в норму, а ножницы видимо одна из сестёр убрала на самую дальнюю полку, что только существовала в его извечных закоулках сознания. — В общем. Не знаю, насколько это будет для тебя легче, но. Ты можешь написать. Вот. — мягко вложил в руку Вельзевула маркер Гавриил, пальцы у того жутчайше тряслись, но твёрдость руки присутствовала. И он попробовал написать первое, что пришло ему в голову. А первое, что пришло ему в голову звучало так: «КАКОГО ХУЯ ТУТ ПРОИСХОДИТ?! ЧТО СО МНОЙ?!» Гавриил чуть приподнял брови и поразмыслил над его вопросом. — Я не хочу тебя сейчас грузить информацией, но и пугать тоже не хочу. Я скажу аккуратно, ладно? — бросил он на него взгляд, Вельзевул смотрел ровно серым, выжидающе. — Ты помнишь, что было до того, как ты здесь оказался? Точнее, что ты помнишь вообще? Вельзевул нахмурился. Он даже думать сейчас не мог, какое сука помнить?! «ТЫ МОЖЕШЬ БЫТЬ БОЛЕЕ КОНКРЕТНЫМ, ГАВРИИЛ?!» Мужчина облизал губы. Засуетился. На его лице проскользнула тень вины. — Мы с тобой курили у фонарного столба, разговорились о прошлом, а потом тебе резко стало плохо, кровь носом пошла, ты упал в обморок… «А ДАЛЬШЕ?» — Ну ты как бы это… — Всё избегал прямого ответа на вопрос Гавриил. Вельзевул его лишь больше сверлил взглядом в немом ожидании. — у тебя упал сахар в крови, и не только он. Ты в последнее время видимо мало ел, много нервничал и в общем, как бы тебе это сказать… — кажется вина окончательно пожрала фиолетовый. — у тебя была гипогликемическая кома. Вельзевул чуть удивлённо вздёрнул брови. «СКОЛЬКО ЛЕТ?» Перешёл он к самому главному, буквы у него выводились весьма корявые и линия постоянно тряслась, но он уже был готов к самому худшему сценарию в его жизни. Прямо как в тех сериалах, где ты вырубаешься на двадцать лет и весь мир поменялся, а ты нет, или ещё хуже, как в футураме, раз и тысячу лет скипнул. Потому что лично у него было ощущение что он отсутствовал пару миллиардов лет. Хотя, казалось бы. Откуда он, человек, вообще ведал настолько непомерно огромные сука числа. Гавриил аж нахмурился, вчитываясь в его слова. — Что? — удивился он, — помилуй господи, Вельзевул, тебя не было в сознании всего три дня! — Ч…чё?.. — аж в шоке смог выговорить он это слово. — Ну ты не сразу очнулся, ты потом ещё две недели отходил от этого состояния, ты был. В общем-то. Кхм. Немножечко не в себе. Я тебя успокаивал, конечно, но ты никого и ничто не воспринимал и не слышал, и постоянно звал меня и я. Ну. Я был рядом, Вельзевул. Столько сколько мог. Столько сколько мне позволяли быть с тобой. Всё-таки это… Всё ещё больница, но… Рафаил нам сделал небольшое исключение, — слегка неловко закусил он нижнюю губу изнутри. Вельзевул очень резко нахмурился, дальше его мысль вообще не шла. Он всё никак не мог идентифицировать себя. Вполне осознавал, но события в линейную последовательность не выстраивались. — Пойми, ты испытал очень сильный шок, и. По большей части в этом очень сильно был виноват я… Вельзевул аж рукой дёрнул от чужих слов. Гавриил прервался. Оба они молча уставились в глаза друг другу. По правую сторону что-то затрещало, и Вельзевул от чего-то аж прикрылся руками. Дверь палаты отворилась. — Гавриил, ну так чё, ты будешь в итоге обедать или не… — аж прервался Рафаил в конце, всмотревшись в черноволосого, что с прищуром всматривался в него, — о, ты очнулся, да неужели, — улыбнулся искренне во все тридцать два шатен, — а чего это ты меня не позвал, а, Гавриил?! — толкнул он его легонько в плечо. Тот от чего-то очень и очень сильно смутился. — Я… не успел. Только вот… буквально. Пару минут назад… — Ты как? — уставился Рафаил тотчас в весьма озадаченные серые глаза, — всё помнишь? Осознаешь? Имя мне хоть твоё напоминать не нужно? — на всякий случай с прищуром уточнил он. Вельзевул открыл было рот, затем задумался. Прикрыл. Паника отразилась на его лице, он суетливо стал искать маркер и свой новый блокнот с котами. — Ему трудно выговаривать слова, — тихо произнёс Гавриил. — Оу, — нахмурился Рафаил, и всмотрелся в мужчину намного внимательнее. — Вельзевул, посмотри на меня очень и очень внимательно и сконцентрируйся на одном конкретном слове, которое тебе сейчас нужно будет произнести. На одном, больше одного не нужно, но нужна вся концентрация и просто позволь ему произнестись до конца, ладно? Вельзевул весьма скептически на него посмотрел. — Ты хочешь нормально разговаривать или как? Кивни если хочешь, если не хочешь, то я настаивать не буду. Черноволосый поджал недовольно губы, но всё-таки закивал. — Хорошо, слово, которое тебе нужно будет произнести это — «яблоко», просто слово, ничего такого страшного, но тебе нужно всю свою мысль направить на это слово и думать о нём в тот момент, когда ты его произносишь. Понял меня? То есть подумал: произнёс. И пока не договорил, думаешь о яблоке, понял? Не смотри на меня так скептически. У тебя явно речевой аппарат не поспевает сейчас за твоими мыслями, знал бы ты, что ты тут устроил за эти две недели и как яро вырывался, орал, скулил и плакал, то даже бы не удивлялся с хрена ли у тебя вообще настолько слетела речь, после такого количества успокоительного, которое мы в тебя вкололи, а могли просто сдать тебя в соответствующее для таких случаев заведение, — абсолютно беспристрастно вздёрнул брови чуть вверх шатен, — на сегодняшний момент, лично я просто рад, что ты хотя бы воспринимаешь нас всех, а не валяешься в вегетативном состоянии подключённый к аппарату жизнеобеспечения, как некоторые, — стал в миг серьёзным Рафаил. Вельзевул отчего-то аж сглотнул, такой тон на него подействовал весьма охлаждающе. На него вообще в последнее время видимо только такой тон и действовал, иначе же он просто куда-то или исчезал, или ускользал, а тут смотрите-ка… не получилось. Он поднял чуть руку вверх, показывая свою готовность говорить. Рафаил кивнул. — Хорошо, тогда повторяй за мной. — он облизал слегка губы: — «яблоко» Вельзевул разомкнул свои слегка иссохшие губы, зачем-то глянул на Гавриила, тот выглядел весьма приободряюще, и подумал о яблоке. Очень усилено подумал, затем подумал о том, что он очень уж усилено думает о яблоках и надо бы не так сильно, затем подумал о картинках яблок, о том, как они выглядят вообще и выдал в итоге: — …блок. — Яб — ло — ко, — очень и очень медленно по слогам произнёс Рафаил. — Боже, Вельзевул, ты куда так торопишься? Ты скажи хотя бы «Яб», затем «ло», потом «ко». У тебя мысль не соответствует действию. Хотел бы Вельзевул с ним поспорить, но у него даже мычать недовольно сейчас не получалось, и оттого он как-то отчаянно выдохнул и всмотрелся устало в глаза Рафаила просто с какой-то мольбой о помощи. — Яб, — начал шатен и подвёл жест рукой под этот первый слог, всматриваясь в беспомощные серые глаза. Вельзевул снова открыл рот, но уже заранее засомневался в своих силах. — Вельзевул, «Яб». Скажи просто «яб» — Б, — выдал он ему в итоге. — Не «б», а «я — б», Я и Б. «Яб». — Йийаб. Рафаил поднял два больших пальца вверх и кристально чисто улыбнулся. — В общем, пока ты не расплакался от моего допроса. Оставляю это упражнение на тебя и Гавриила. А то чувствую, что ты меня быстрее укокошишь, чем реально произнесешь это слово, а мучить я тебя не хочу. А я пока сбегаю за кофе, а то у меня была тяжёлая ночка. И. — он оглянулся, заметив наконец блокнот и маркер. — А Гавриил явно что-то предвидел. Впрочем. Я его предупреждал, так что… рад, что ты кажется вполне нас всех осознаёшь, где-то минут через пятнадцать к тебе придёт твой лечащий врач и осмотрит тебя. Эта штука тебе явно пригодится, — указал он на блокнотик. — Руки, кстати, как? В состоянии двигаться? — с прищуром спросил он. Вельзевул взял блокнот и вывел очень изящными дрожащими буквами фразу: «РАФАИЛ ТЫ СКОТИНА» Шатен отчего-то аж заржал на всю палату. — Смотри-ка какой дерзкий, а! Наглец! Мы должны были в настолки играть, а не откачивать тебя в больнице, дурень! — говорил он это всё конечно же на половину с претензией, наполовину серьёзно, и где-то на двадцать процентов в шутку, — обломал мне совместный просмотр сериальчика под пивко, я ведь рассчитывал на вас с Гавриилом, выбил выходной и что? А ты оказывается ни хрена не жрёшь, не пьёшь, не спишь видимо даже, ещё и пыхтишь как паровоз сигаретами. Ты решил сигануть следом за своим мужиком или что, я не понимаю? У вас это что, семейное? Два сапога пара или как? Вельзевул отчего-то аж маркером замахнулся в его сторону. — Рафаил, ты явно на нём за что-то отыгрываешься, — тактично вставил своё слово Гавриил, — он не виноват, что ему стало плохо, я виноват, что довёл его до такого состояния. Рафаил хмыкнул и покачал головой, отстранившись. — Знаешь, Гавриил, куда бы я не пришёл, всегда почему-то крайним оказываешься ты. Может пора уже всем брать ответственность за свою сука жизнь? — после чего он флегматично развернулся и вышел из палаты, слегка хлопнув дверью. Гавриил этого жеста не понял, а лишь обеспокоено взял свободную руку Вельзевула. — Прости, он не спал последние несколько дней. Много работы. Тебя ещё приводили в чувство. Если хочешь, можем с тобой пообщаться через бумагу раз тебе очень сложно разговаривать. Но я уверен скоро ты с лёгкостью заговоришь, как и прежде. Главное, что ты снова здесь. Я. Так сильно за тебя испугался, Вельзевул. Прости за всё, что я тебе тогда наговорил, я кажется… был сам не в себе, я… Вельзевул покачал головой. Затем вздохнул. Голова у него была ватная. Воспоминания изрезаны. Он снова достал маркер и вывел: «ЕСЛИ И ВИНОВАТЫ ТО ОБА» Гавриил слегка улыбнулся. — Знаешь. Я, конечно, не хотел бы тебя контролировать, но кажется мне. Всё-таки немного придётся проследить в ближайшее время за твоим рационом питания… — неловко выдал Гавриил. — Но, если ты категорически против я не буду этого делать. Вельзевул поджал губы. «ТЫ МОЖЕШЬ НЕ КОНТРОЛИРОВАТЬ, А ПРОСТО. ПОЗАБОТИТЬ ОБО МНЕ. РАЗНЫЕ ВЕЩИ» — Оу да точно, — важно закивал мужчина, — забота… «КАК ТВОЯ ПАМЯТЬ?» Гавриил чуть хмурился, пока вчитывался. — Оу, ну. Когда я вижу человека, я его смутно помню, а когда не вижу — не помню. Я механически помню, а не естественно. Картинками и наплывами. Знаю интуитивно, что делать на работе, но не понимаю, почему мне это всё нравилось. Пока всё на заместителях, они меня достаточно хорошо знают, а я ну, ты знаешь, мы ведь были с тобой тогда в офисе… Всё такое эфемерное. Знаешь — это как… потерять слух или зрение. Остальные ощущения остаются, но общее виденье у тебя ускользает прямо из-под рук. Или глаз. — Слегка рассмеялся он. — Помнишь звук, но не помнишь, как он звучит, но вибрацию чувствуешь постоянно… как-то так. — закончил наконец-то свой рассказ Гавриил. — Но я от этого, если что не страдаю. Я больше обеспокоен сейчас твоим здоровьем, Вельзевул. Ты так резко пошатнулся тогда на улице, я… еле успел тебя перехватить до того, как ты рухнул головой об асфальт, страшно даже подумать, что могло бы с тобой произойти, если бы ты… Вельзевул потянул его за рукав. Фиолетовый тут же очень внимательно метнулся на серый. — Сп… — Вельзевул сглотнул. Сконцентрировался на слове, вдохнул, выдохнул. — Спа… сб. Букву «О» он показал руками. Гавриил сначала ни черта не понял, а потом до него наконец-то дошло. — Пожалуйста, — абсолютно лучезарнейше улыбнулся он, — ты сейчас выглядишь намного лучше, по крайней мере вокруг тебя больше не летают ангелы. Вельзевул нахмурился с последних изречений своего ненаглядного, но уточнять как будто бы не хотелось. Не сейчас, когда у него по ощущению какая-то непомерно огромная дыра в голове, или ему только так казалось сейчас. Он вздохнул и буквально через минуту в его палату постучался врач. А затем стандартные расспросы, поменяли капельницу, Вельзевул где-то кивал, где-то отрицательно мотал головой, где-то устало писал более подробный ответ. Он только-только очнулся, но было ощущение, что он успел умереть уже огромное количество раз, и сейчас даже вдох для него казался каким-то настолько непомерным трудом, что черноволосому подумалось, что, наверное, в жизни у него не было отдыха никогда. Ему казалось, что он отдыхает. На вечеринке ли или в компаниях, в объятиях ли своего Гавриила или на курортах. Всё это, конечно, было прикольно, классно, накачиваться тем же алкоголем по самое не балуйся, в сексе ли, под наркотиками ли, после хорошего такого сахарного пирога с голодухи. Или на огромной скорости в тачке. От покоя к адреналину, от адреналина к покою. Жизнь такая у него, как говорится, постоянно была по какой-то инерции, тут били — он защищался, тут сбегал, тут бил в ответ. Здесь любили вроде как (пытались, по крайней мере, потому что сам Вельзевул никогда никому не давался до конца) и он мог позволить рассказать чуточку больше, тронуть себя чуточку больше, распоряжаться своими делами и деньгами, подлезть под самую кожу. И целовать себя позволял и гладить. И касаться приятной тёплой воде в ванне, и позволять себе иные удовольствия за больше деньги и не очень. Много всего перепробовал за свою жизнь Вельзевул. Иногда ему кажется будто бы просто мать его всё. Всё и даже больше. Вечно пребывая то в каком-то разврате, то в ублажении самого себя, то в чревоугодии. В поисках мнимого счастья, в поисках ещё большего удовольствия. Лишь, потому что фоном он всегда… …проживал свою жизнь в Аду. В бесконечных циклах от одного круга к другому. В бесконечных сука сценариях. Падения. Где ты забирался на трамплин длинными окольными путями, тяжело шагал в гору вверх долгие-долгие дни без продыху и, опустив кучу груза и камней в пропасть, следом и сам падал в этот кромешный сука АД. В самое сердце своей Преисподней. Где «отдыхом», «любовью» и «счастьем» он называл этот кратковременный эйфорический полёт в низ. Это сумасшедшее свободное падение в своей голове. В своей жизни. Да в чём угодно ещё. Падал с огроменной высоты, будто бы каждый раз вылетал в какой-то панике сбежать от всех выдуманных нагромождённых, сумасшедших, пиздострадательных сюжетов в своей безумной голове и падал, смачно разбиваясь об асфальт. И его череп трещал по швам и лопался на двое, откуда с таким наслаждением вытекали его кипящие и не вывозящие уже эту реальность мозги. Вот что Вельзевул называл всегда в своей жизни «любовью» этот свой предсмертный всхлип. Это своё наслаждение в пару секунд до следующего раза. А затем опять. Рождение, какие-то не понятные люди, извечное долженствование перед всеми, друзья с кучей контрактов, родители, которые ебут в жопу, дети, которые от него что-то бесконечно требуют и вся жизнь, абсолютно вся — ради этого ахуенного момента в 7 секунд свободного падения головой вниз. Этот полёт не будет так прекрасен и освобождающ, если он до этого не тащил на своей спине пару блядских тон. Потому и перед своим Падением, Вельзевул так нещадно хватал как можно больше «камней», «людей», абсолютно лишних сценариев, пихал по самое нихачу в рюкзак и шёл на свой личный эшафот, а затем в свой самый знаменательный момент, пока какая-нибудь сиделка в его личной психушке наконец-то замешкает, выйдет куда или отвернёться, позабыв плотно закрыть окно: он словно птица выпарит от туда с таким не мыслимым наслаждением. Будто бы вся эта жизнь была только ради пары секунд его красивой сожжённой заживо смерти. Ах этот предсмертный кульбит, ах, это наслаждение осознания, что эти секунды уже кончаются и их так мало мало мало ИХ ТАК УЖАСНО МАЛО ДЛЯ ТОГО, КТО ВСЮ ЖИЗНЬ ГОТОВИЛСЯ, ЧТОБЫ ВНОВЬ ИСПЫТАТЬ ИХ! И ОН ДАЖЕ НЕ БУДЕТ ЗАКРЫВАТЬ СВОИ ГЛАЗА НА ЭТОТ РАЗ ОН БУДЕТ СМОТРЕТЬ ДО КОНЦА НА СВОЁ ПАДЕНИЕ В САМЫЙ-САМЫЙ НИЗ КОГДА УЖЕ ОТКАЖЕТ МОЗГ, КОГДА УЖЕ ОСТАНОВИТСЯ СЕРДЦЕ КОГДА УЖЕ ОТ ТЕЛА ОСТАНЕТСЯ ТОЛЬКО ЛИШЬ КУСОК РАЗБИТОГО ОЗИМЬ МЯСА В ОДЕЖДЕ В ОДЕЖДЕ ЛИ? А КРЫЛЬЕВ У НИХ ДАВНО УЖЕ НЕТ ОНИ ИХ ТО ЛИ СОЖГЛИ, ТО ЛИ ПОТЕРЯЛИ, ТО ЛИ ИХ ВЫДРАЛИ НО РАЗВЕ ЭТО ХОТЬ КОГДА-ЛИБО ОСТАНАВЛИВАЛО ВЕЛЬЗЕВУЛА? РАЗ ОН НАШЁЛ ДРУГОЙ ДЛЯ СЕБЯ СПОСОБ НАКОНЕЦ-ТАКИ ВОСПАРИТЬ?! — Эй, Вельзевул, ты чего?.. — слегка растормошил его за руку Гавриил. Мужчина аж резко задышал обратно. Мысль его повела совсем куда-то не туда, и он встревоженно уставился серым в яркий-фиолетовый. — Всё хорошо, врач ушёл и тебя больше никто не допрашивает, — улыбнулся он мягко и вложил в дрожащую руку маркер, перевернул лист в его блокноте на чистую страничку. — Тебе даже скоро можно будет наконец-то покушать, — с искренним облегчением произнёс это Гавриил. Он видимо радовался за них обоих, что Вельзевул живой, один только черноволосый всё никак не мог допереть до этой мысли, но. Тёплые мягкие руки его Любви, возвращали его сюда обратно на землю и. Это давало надежду на то, что его счастье может длиться намного дольше, чем среднестатистический свободный полёт, быть может оно может существовать хотя бы в их совместном касании рук друг друга? Хотя бы в их встречных взглядах? В разговорах по вечерам? В присутствии друг друга? Может это чувство СЧАСТЬЯ достойно чего-то большего в жизни Вельзевула? Намного большего, чем просто два случайных глотка свежего воздуха перед самой смертью? Быть может, и сама жизнь возможно не такая отвратная как однажды выдумал черноволосый у себя в голове? Он вздохнул и написал несколько слов: «А ТЫ УЖЕ ПОКУШАЛ?» Губы Гавриила сложились в тонкую линию. — Я ещё. Не успел, — он неловко отвёл взгляд, — знаю, так не очень хорошо делать, но у меня сегодня было предчувствие будто бы я должен быть с тобой рядом столько, сколько могу. Я обязательно поем после, просто. Не могу оставить тебя одного сейчас. Вельзевул поджал губы, задумался. «ИДИ ПОЕШЬ Я СПРАВЛЮСЬ» — Я могу просто попросить принести еду сюда, — пожал он плечами, — вроде как это не что-то критическое. Йогурт, например могу выпить. В конце-то концов. — Прос… ти. — с огромным трудом выговорил это слово черноволосый. Мало того, что теперь нельзя было кидаться словами налево и направо, не задумываясь об их значениях (обычно Вельзевул реально пиздел на автомате) так теперь ещё и нужно думать было о том, что ты несёшь. Пару секунд точно. Очень и очень усиленно, пока оно наконец-то не обретёт сформированный и законченный сука и вид, и его рот не осознает как это блядь произносится. Он вздохнул и в итоге устало потёр своё лицо, почесал брови, подергал нос, прошёлся указательными пальцами вдоль пазух и наконец-то стал мацать свои губы. Зачем он это делал? Скорее для успокоения, что он всё ещё материальный. Потому что сколько бы он раньше не смотрел на себя в зеркало ему не давало это в общем-то ничего, кроме собственного отражения. Ощущения существования — это ни капельки не прибавляло, он будто бы смотрел со стороны на кого-то другого, у кого была камера go-pro прикрепленная к голове или видел стрим от первого лица какого-то игрока. У Вельзевула абсолютно в общем-то никогда и не было этого ощущения своей собственной реальности. И вот он щупал. Щупал своё лицо и кажется очень медленно и аккуратно осознавал свои собственные очертания. Он осознавал свои собственные границы тела, которые оказывается всё это время у него существовали. Но он так долго жил в какой-то настолько сюрреалистичной подкорке собственного разума, что даже не мог понять, что тело, в котором он восседает — принадлежит конкретно ему и рожа, что улыбалась ему некогда пиздец какой заебанной улыбкой по ночам, с утра и каждый вечер в зеркало: была оказывается всё это время его собственной. Боже, а какой был у него цвет глаз? Мать его. Он уже и забыл. Забыл, как они у него выглядят. Столько раз смотрел на себя и никогда не видел, никогда не замечал, даже не рассматривал. Так. Рожа как рожа. Тело как тело. Руки как руки. Губы как губы. Глаза как глаза. У всех же такое есть, разве нет? Он то, чем тут отличился? Вроде как все люди. Люди все да. Что ему в себе особо долго рассматривать? Душу ли? Характер ли? Свою извечно затравленную личность? Почему он вообще выглядел так, как выглядит сейчас? Кто придумал его образ? Почему волосы у него чёрные, глаза какие-то иссиня-серые, а на солнце он, кажется, видел однажды какой-то перламутровый. А нос почему такой? Он даже не знает, как его описать, на ощупь сейчас вот лично ни капельки не понятно. Гавриил снова осторожно положил руку на его руку. И. Вельзевул перестал с таким суетливо-одержимом рвением везде себя трогать. И физически, и психологически, и внутривенно. Так сказать, замер. И снова встретился взглядом в взгляд. И так бы оно ещё и длилось у них до бесконечности, если бы дверь в его палату снова резко не распахнулась. — Эй, Вельз! Ты чё?! Ты как?! На этот раз его посетил слегка запыхавшийся Люцифер собственной персоной. Честно говоря, Вельзевул аж удивлённо приподнял бровь вверх. Это последний кто, по его мнению, должен был о нём беспокоится. И их последний разговор он в расчёт не брал. Он был слишком сумбурный и сумасшедший. Они только можно сказать начали и. Кажется это начало добило Вельзевула окончательно. — Та-а-ак! Стоп, — схватил Рафаил тотчас красноволосого за плечо. — Какого хрена ты в уличной обуви?! — Да я только что со смены со всех ног, не помрёт никто от одного раза! — нахмурился мужчина. Рафаил закатил глаза, у него в руках был пакет и бутылка с апельсиновым соком под мышкой. — Сам лично шваброй будешь отдраивать. Кто тебя вообще в таком виде впустил? — Ну мы там разговорились на ресепшене, слово за слово, я немножко подмигнул, — улыбнулся Люцифер весьма обворожительно и в общем-то, чтобы на него больше не орали, стащил ботинки прямо у входа и подошёл к брату уже в носках. Вельзевул хотел бы много чего на этот счёт сказать, мысли просто посыпались целым скопом, но в итоге он лишь молча лицезрел в красно-карие глаза. — Мне тут сказали, что ты у нас больше не разговариваешь, я бы пошутил на этот счёт, но боюсь ты на меня очень сильно обидишься, — придвинул прикроватную тумбочку к постели Вельзевула Люцифер и уселся прямо на неё, Рафаил в очередной раз закатил глаза. — Гавриил, я притащил тебе поесть, ты можешь уже сдать свой пост и спокойно по завтракать-обедать-ужинать? — с беспокойством поинтересовался шатен, — я притащил твой любимый сок, напряг помощницу сбегать в магазинчик напротив. — Слушай, я поем, ты можешь всё оставить, я в общем-то отлично себя чувствую. — У нас тут уже был один, кто, кажется, совсем не ест, — всё-таки не удержался Люцифер, — но я так, раз у нас есть пример, почему бы его не привести вслух? Вельзевул цокнул. Просто даже пытаться разговаривать при Люцифере он жутчайше стеснялся, поэтому сразу черканул пару слов вроде: «ИДИ ПОЕШЬ НОРМАЛЬНО ТУТ ЕСТЬ ПОЛНОЦЕННАЯ СТОЛОВАЯ С ОБЕДАМИ " — Я с ним согласен, — вставил свои три копейки Рафаил, — иди поешь всё-таки нормально, Гавриил, мы за ним присмотрим. — Лежачего не бьют, — важно сказал Люцифер, — так что хуже мы ему уже точно не сделаем. Фиолетовый с беспокойством посмотрел в серый, руку он пока не отпускал из чужой руки. — Но вы очень аккуратно, ладно? — очень мягко сообщил Гавриил, — особенно ты, Люцифер, — перевёл он свой холодно фиолетовый взгляд на него и сощурился, — после тебя он будто сгорел заживо. Ещё несколько секунд красно-карий выжигал в ответ в каком-то лютейшем напряжении. — Я буду крайней осторожен, — достаточно спокойно сообщил наконец мужчина. Гавриил сощурился ещё больше, чуть вздёрнув брови на мгновение. — Ладно. Наконец-то отпустил он очень осторожно руку Вельзевула, того резко заколотило тотчас паникой, и он засуетился. — Вот маркер, вот блокнот, — снова напомнил Гавриил об основном средстве коммуникации, — если ты хочешь покоя и тишины так и напиши, — он снова перевёл очень давящий взгляд на Люцифера, — и если он попросил об этом прямо: ты исполнишь его просьбу. Ладно? У красноволосого отчего-то аж зашкалил адреналин. — Ладно, — спокойно произнёс он и улыбнулся слегка с оскалом. — Я пришёл его не добивать, Гавриил, просто повидаться. Он мой младший брат как никак. Я ведь всю жизнь его только и делал что. Защищал. Мужчина снова чуть вздёрнул бровь, это знание его слегка отрезвило, он будто бы что-то считал в чужом тоне, взгляде, выражении лица и перевёл взгляд на Рафаила, после чего мягко и добродушно произнёс: — Пойдём, покажешь мне, где столовая, а то я как обычно у вас здесь заплутаю и потеряюсь. — Э-э-э, — аж опешил Рафаил, — нормально что мы его оставим на… — он поднял палец намереваясь сказать на «этого», но красноволосый так впился своим рубиново-убийственным взглядом в его зеленовато-изумрудный, что он всё-таки договорил нормально: — Люцифера. — Я в нём уверен, он хороший. Пусть посидят вместе, — спокойно сказал Гавриил, спокойнее не куда. Настолько спокойно, что даже Вельзевул слегка охладился от его спокойного и уверенного тона в том, что старший брат его действительно не намеревается прямо-таки сейчас дожать, задушить и обоссать. Хотя, честно говоря, такое поведение скорее свойственно Вельзевулу. Сколько он знал Люцифера. Тот всегда был холоден, отстранён и спокоен, хладнокровно недоступен. Ну кроме того чисто сердечного признания в слух, слёз, каких-то ебейше странных объятий, и наглухой отбитости их обоих. Как там говорится? Два сапога пара? Наверное, спустя столько лет они действительно стали чрезмерно друг на друга похожи. По реакциям, по иллюзиям в сторону друг друга и, наверное. Наверное, Люцифер действительно пришёл сюда не убить Вельзевула, во-первых, потому что тот и сам прекрасно с этим справляется, а во-вторых, потому что он сейчас явно фильтровал свою речь. По крайней мере очень и очень старался. — Ну эм… ладно. — не понял что только что было Рафаил, — а творожки и всякое остальное?.. — Оставь тут. Сок только возьми с собой. — Хорошо, — чуть отодвинул чужие ботинки от дверного прохода Рафаил ногой в сторону, — Ах, да, если состояние моего пациента вдруг резко ухудшится после твоего визита, никаких тебе больше привилегий здесь. Люцифер. Красноволосый облизал зубы за губами. — Ставишь мне условия значит? Ему может стать плохо самому по себе, и что же я как всегда крайний, что ли? — Нет, конечно, но. Будь аккуратен, тебе ли не знать из какого Ада мы достали его, — сверкнул назидательно своим охлаждающе всех и вся зелёным Рафаил и потащил Гавриила за собой. Люцифер флегматично отвернулся от двери тотчас и со спокойным выражением лица уставился на своего брата. Вельзевул суетливо и нервно забегал глазами, а затем уставился на свои руки. Честно говоря, ему было жутко некомфортно особенно в тишине наедине с вот этим вот. Как, бывало, когда его брат в детстве внезапно возвращался домой и молча что-то там делал в своей комнате. Вельзевул почему-то представлял, что он там молча ставит какие-то сатанинские ритуалы и расчленяет животных, принося их в жертву Дьяволу. Голос у него всегда был ровный. И не важно, где прятался Вельзевул, Люцифер почему-то всегда понимал, где он, и всегда с ним чёрт побери здоровался. Даже нельзя было по нормальному спрятаться, чтобы наблюдать за ним. Он будто бы всегда чувствовал, где находится его младший брат. Телепатически или инстинктивно. Вот и сейчас. Вельзевул лежал перед ним на постели и было ощущение, что черноволосый открыт просто во всех местах одновременно и нигде, абсолютно нигде невозможно перед ним спрятаться даже в своей собственной голове. — Ты чего так напрягся? Я же сказал: резать не собираюсь. Честно говоря, я не очень-то и люблю руки пачкать, Вельз, предпочитаю бесшумные пистолеты, ну или как минимум. Химическое оружие. Черноволосый посмотрел на него настолько затравленным взглядом, что Люцифер аж прикусил язык. — Ну что я сказал снова не так? Я тебя и пальцем за жизнь ни разу не трогал, только из дома однажды выгнал, а ты на меня смотришь до сих пор как на зверя, хотя ведаешь лишь на словах, каким я бываю на самом деле зверем, Вельзевул. Черноволосый вздохнул и повернул к себе блокнот так, чтобы только одному ему было видно, что он пишет. После чего, закончив наконец-то его перевернул. «МНЕ ЭТО НЕ ВНУШАЕТ ДОВЕРИЕ» Красноволосый чуть вздёрнул брови. — Я сюда не за доверием пришёл, а проверить в каком ты состоянии. Раз. У меня. Появилась теперь такая привилегия как. Подходить к тебе. Достаточно близко. Вельзевул. «А КТО СКАЗАЛ ЧТО Я ТЕПЕРЬ ПУСКАЮ К СЕБЕ ТАК БЛИЗКО?» Люцифер слегка оскалился. — А говорил, что готов принять меня любым, и что оказывается. Я тебе нужен любым. Вельзевул поджал губы. И принялся писать очень и очень громоздкое сообщение, затем всё перечеркнул и перевернул лист на новый. Снова стал что-то написывать. Люцифер тактично выжидал. «У МЕНЯ НЕТ СИЛ НА ТАКИЕ РАЗГОВОРЫ» Красноволосый поджал губы. Н-да. Всё-таки он слишком сильно защищался тогда в том самом разговоре и выставил такие непомерные баррикады, которые видимо добили его младшенького братца окончательно. — Извини. Не стоило на тебя взваливать столько информации за раз тогда. Я просто был уверен, что у нас война до конца наших дней, я не рассчитывал на понимание и принятие с твоей стороны хоть когда-нибудь, поэтому просто. Захуярил тебя всем, что только у меня было в арсенале. Я надеюсь, ты теперь тут лежишь не из-за меня? Вельзевул снова принялся писать. Господи боже блядь, если бы у него был сейчас язык, сколько бы он ему наговорил и заодно бы обматерил всё на чём свет стоит в этом долбанном сука старшем брате. За все его слова, реакции, действия, за одну только его наглую морду. За эти блядские красно-ебучие глаза. Просто нахуй за то, что он существует. Сука. Но вместо этого он сжал руку в кулак, снова всё перечеркнул и как-то отчаянно вывел: «СЛОЖНО ЛЮЦИФЕР ТЫ МОЖЕШЬ НЕ ТАК СЛОЖНО» Красноволосый задумался. — А как ещё легче? — честно спросил он и уставился в ожидании на Вельзевула. Тот тоже уставился на него. Коннект как-то у них двоих совсем мать его не шёл. Всю жизнь по ощущению не шёл. Они или орали друг на друга, или резали друг друга, или не слушали и не слышали друг друга. Ну ещё вдобавок Вельзевул его всегда до глубинного ужаса боялся и опасался. Избегал, а потом и ненавидел всю жизнь. Последний разговор снял огромное напряжение с его плеч, головы, но добавил другое с вопросом на устах: «И как же с этим придурком теперь вообще общаться в принципе?» Вельзевул вздохнул и протянул Люциферу свой блокнотик и маркер. Мужчина вскинул брови. — Что ты этим хочешь сказать? Вельзевул жестом указал, как пишет рукой по ладони. — Мне написать что-то там? Вельзевул кивнул. И указал на себя после. — Хочешь, чтобы мы с тобой попереписывались? — уточнил он. Черноволосый важно закивал. Люцифер облизал губы, провернул маркер меж пальцами и аккуратным почерком вывел: «Привет, как у тебя дела?» После чего передал блокнот и маркер черноволосому. Вельзевул очень внимательно прочитал вопрос и задумался. Минуту думал точно, затем дрожащей рукой вывел одно единственное слово: «ХУЁВО» Люцифер тактично размышлял над следующей фразой где-то пару минут и наконец аккуратно вывел: «Почему?» «Я ОЩУЩАЮ СЕБЯ СЛИШКОМ СДАВЛЕНО» «И кто же давит в данный момент на тебя?» «ТЫ» «Как?» «Я БЫЛ УВЕРЕН ЧТО ТЫ ВСЮ ЖИЗНЬ МЕНЯ НЕНАВИДИШЬ А ТЕПЕРЬ ОКАЗЫВАЕТСЯ Я ДЛЯ ТЕБЯ ВАЖЕН Я НЕ ПОНИМАЮ ТВОИХ МОТИВОВ» «А они должны обязательно быть? Разве у Гавриила есть мотивы сидеть здесь с тобой каждый день? А у тебя они были, когда ты звонил мне и спрашивал про нужную тебе больницу?» Вельзевул отчего-то стушевался со всех этих вопросов. «Я ТЕБЯ БОЮСЬ. ЗАКРОЕМ ТЕМУ. НЕ ФИЗИЧЕСКИ. ПСИХИЧЕСКИ. ПРОСТО БОЮСЬ. ВОТ И ВСЁ. " «Думаешь, и я тебя не боюсь, Вельзевул?» Черноволосый отчего-то поднял на него взгляд в этот самый момент. Люцифер благополучно отвёл свой в сторону, выжидая ответа. «А ТЫ ТО ПОЧЕМУ МЕНЯ БОИШЬСЯ?» Люцифер аж отчего-то непроизвольно оскалился, когда это читал, а затем ещё мгновение и его лицо снова стало спокойно-непроницаемым, и он долго и вдумчиво писал, аккуратно выводя каждое слово. «Потому что ты сначала говоришь, а потом думаешь. Если думаешь вообще. А мне с твоими словами потом жить до конца моих дней, Вельз» «И ЧТО ЖЕ Я ТЕБЕ ТАКОГО ГОВОРИЛ, ПОМИМО ТОГО ЧТО МЫ С ТОБОЙ УЖЕ ОБСУЖДАЛИ В ПРОШЛЫЙ РАЗ?» Красноволосый приподнял бровь. Он думал, что в ответе на этот вопрос, он уложиться всего в пару слов. Думал да. Но вот он писал, писал и продолжал писать и. Впервые на него никто нахуй не давил в компании этого черноволосого ублюдка, не выкрикивал кучу слов, прежде чем Люцифер успеет окончить свою мысль, не перебивал, как это бывало у них в самом-самом детстве. Можно было не боятся, что на него наорут просто так, накидают кучу обидных слов, что затуманят его разум и красноволосый собьётся с мысли в очередной раз и. Люцифер облегчённо в конце поставил точку и передал Вельзевулу блокнот. «Дело не в том, ЧТО ты говоришь, а КАК ты говоришь. А говоришь ты всегда чрезмерно эмоционально и в очень обвинительной сука форме, если у тебя вместо слов был бы нож, это выглядело бы так будто бы ты постоянно намеренно пытаешься меня порезать или как минимум изувечить, чтобы я глядя на свой страшный шрам, всю жизнь помнил какой я плохой и хуевый для тебя и испортил тебе всю твою жизнь, просто потому что я не исполняю твои сука желания на ходу и не умею читать мысли и не ублажаю твои нужды так как ты оказывается меня всегда и просил (в своей собственной голове видимо), мне же ты озвучивал только «все что ты делаешь хуйня, мне надо вот так, плохой из тебя брат, Люцифер, ты совсем меня не любишь, всю жизнь только и думаешь, что о себе». Единственный, по-моему мнению, кто реально всю жизнь только и думает о себе Вельзевул — это ты сам. Сколько лет прошло, а первое с чего ты начал — это претензии в мой адрес, как будто бы за 19 лет ты ни капельки не изменился. Один раз я тебя выставил за дверь и всё. Ты полжизни жил в такой лютой ненависти от одного только моего существования, что я бы в жизни никогда бы не встретился с тобой лицом к лицу. Я, Вельзевул. Мне на твои чёрные списки глубоко до фени, я и пяти минут не выдерживаю рядом с тобой, когда ты открываешь рот. Ты думаешь за эти девятнадцать лет я ни разу с тобой не пересекался хотя бы из далека? Не видел, как ты разговариваешь и что ты творишь? С тобой общаться безопасно только, когда ты молчишь и стоишь в паре метров. И не видишь меня. Никогда. В противном случае тебе проедутся такой виной по ебалу, что когда ты в следующий раз подойдёшь хочется сразу начать с фразы «пошёл нахуй» и больше с тобой не церемониться никогда.» Вельзевул очень щурился пока всё это читал. Честно говоря, он был так заёбан в моменте и ему всё это снова показалось насколько сложным и не перевариваемым, что буквы у него в какой-то момент поплыли перед глазами и стали складываться вообще в нечитаемые слова. Он просто это всё не был способен не то, чтобы распознать, даже видеть. Изнутри его затошнило от всей этой информации и он, вздохнув и сконцентрировавшись на слове, произнёс: — Плохо. Люцифер нахмурился. — Что именно? — уточнил он на всякий случай. — Мн…е. И маркер выпал из его рук, а глаза от накатившего на него непонятно чего — прикрылись сами собой. Он даже уже смотреть ни на что не мог. Ему казалось, что если он сейчас увидит любой цвет — его тотчас стошнит. Просто вырвет, правда не понятно чем. Он даже не уверен есть ли внутри него хоть что-то кроме желчи, да кислоты, чем можно было бы опорожнить свой желудок. Или теми лекарствами, что ему сегодня давал врач. Водой. Вельзевул чуть сморщился. Люцифер засуетился. — Прости, подожди, я позову врача. После чего вскочил с тумбочки и в одних носках выскочил из палаты. Врач был на месте через пару мгновений, ровным счётом, как и Гавриил с Рафаилом, последний с сильным прищуром смотрел в сторону красноволосого. Тот смотрел сквозь всё, куда-то себе под ноги. — Просто давление упало, сейчас должно полегчать, — сообщила девушка в белом халате, — пациенту нужен покой, так что пожалуйста, не нервируйте его лишний раз. Люцифер поджал губы. — Мне пора по делам, заскочу завтра, если смогу и, если вы меня пустите, — выдал он. Вельзевул глянул на брата усталым взглядом, слова его эфемерно растворились для него воздухе, он не вполне осознавал, кому те были адресованы, но. От чего-то испытал большую тревогу, когда тот развернулся к нему спиной и вышел из комнаты, осторожно прикрыв дверь. Это было так похоже на их детство, когда Вельзевул так хотел, чтобы Люцифер с ним остался, хотя бы ещё на пару минут, на пару блядских мгновений, потому что в его присутствии никто не растаскивал разум и тело Вельзевула по кирпичику, пока его башня однажды не рухнула окончательно вниз. Да. Столько лет мечтал он о милости со стороны брата, о какой-то поддержке, взаимопонимании, любви ли? И так хотелось сбежать, Господи как ему хотелось сбежать из этого чёртового дома вместе с ним, спрятаться в его сильных руках, за его спиной, и почувствовать себя хоть где-то в безопасности, пока держишь его широкую тёплую ладонь будучи маленький-маленьким… Что они потеряли? Что они упустили за столько лет? Себя ли? Или то, кем являлись друг для друга вообще? А являлись ли хоть когда-нибудь? Так хотелось на кого-нибудь опереться, так хотелось, так невъебенно мать его хотелось опереться хоть об кого-нибудь хоть как-нибудь, чтобы не соскальзывать и не падать, не получать эти извечные ушибы вдоль тела, на спине, васильковые синяки, извечные фингалы на пол лица, так хотелось, Господи боже как хотелось, чтобы его просто кто-то однажды спас, и Он смотрел на своего брата как на ангела. Смерти ли или того, кто наконец-то смог бы переправить его через чёртову реку Стикс и, где он уже наконец-то обретёт покой, выдохнет, закроет глаза и успокоится. Успокоится уже наконец! Был ли и Люцифер тем, кто тоже всю жизнь ждал своего спасения? Кто искал в чужих глазах, выражениях, эмоциях, чувствах, внимании и своего ангела тоже? Или он был тем, кто понял с самого рождения что. Никаких ангелов нет. И бога видимо тоже. Разве что дьявол, но у того очень и очень шальное настроение и ему не угодишь никогда. Потому и ушёл тогда. Окончательно. В ту ночь, когда Вельзевулу было семь лет. Да. Именно за это Вельзевул и злился на него всё это время. Это началось гораздо и гораздо раньше. В тот день, когда он просто молча собрал свои вещи и на вопрос Вельзевула, куда он пошёл? Тот просто мягко улыбнулся и сказал: я прогуляться, Вельзевул, только родителям не говори, а потом я обязательно вернусь. И. Больше не возвращался. Больше, Вельзевул его в доме практически никогда и не видел. И. Больше не было никого между ним и отцом. Между ним и матерью. Больше не было никого. Он остался с этим своим ебаным Адом в голове и на земле. ОДИН. И он разрыдался. Просто завыл. Да так резко, что тех, кто остался с ним аж передёрнуло. Он схватился пальцами за лицо и просто не знал, как успокоиться. Никакие расспросы не помогали ему, никакие попытки с ним заново заговорить. И. Только Гавриил что-то очень резкое сказал Рафаилу и тот, кивнув, вышел с девушкой из палаты. И ещё долго, минут пятнадцать точно Гавриил пытался его успокоить или хотя бы понять, что у него болело, потому что по ощущению у Вельзевула сейчас болело абсолютно везде. — Б… бр… рат… — наконец-то выговорил он сквозь свои рыдания. — Он что-то тебе не то сказал? — сощурился Гавриил. Вельзевул очень резко закачал головой. — А что тогда?.. Дверь резко распахнулась. — Извините, я. Телефон на тумбочке забыл, — максимально неловко выглядел сейчас Люцифер, а затем замер от открывшейся его глазам сцены. Вельзевул тоже замер, слёзы с его глаз всё стекали и стекали, ровным счётом как и сопли по губам и до самого подбородка. Гавриил считал это минутное замешательство и, встав со стула очень деликатно и весьма приглашающим тоном произнёс: — Успокаивай. Люцифер аж нахмурился от глубинного непонимания ситуации. — Что сделать?.. — Ему стало хуже, как только ты ушёл, поэтому прошу, посиди с ним, пока ему не принесли успокоительное, но и от него, честно говоря, мне кажется, ему уже лучше не становится. Он нуждается в другом. Посиди с ним. Прошу. Вельзевул не оценивал больше себя, все его действия были сейчас сплошь оголенные эмоции, будто бы кто-то в нём постоянно и истошно кричал и этот крик невозможно было уже заткнуть ничем. Как дети бывают бьются в истерике в состоянии той агонии чувств, что они испытывают и абсолютно ничего не могли с собой поделать. Вельзевул этот крик всю свою жизнь только и делал, что сдерживал. Чуть ли не с самого своего рождения. И только в те небольшие мгновения помутнения его разума под шафе — он вдоволь мог накричаться и нарыдаться, обрыгать всех и вся и творить то, что адекватный человек в свои 30 лет не позволил бы никогда, а Вельзевул мог. Только там он сука и мог. И больше блядь ни где. Люцифер в итоге неловко подхватил свой телефон и засунул его в карман куртки. В жизни телефон не забывал, а тут вдруг. Как будто бы вместе с ним оставил тут что-то очень и очень важное. Он нахмурился, рассматривая то существо, что спряталось от него руками, за своими надрывными всхлипами, охами, заиканиями. Чистые эмоции Люцифера уже давно не пугали. Да и пугали ли они его когда-либо вообще? Он больше боялся целенаправленных. Манипулятивных истерик, со словами и интонацией, что так чётко били по его мозгам, что после хотелось только лишь удавиться. Чужая истерика его не пугала. Это был всего лишь надрывный крик. Тут было всё просто: надо было подождать. Подождать и быть рядом. Так сказать, грубо говоря, указывать на выход, но насильно к нему не тащить. Это было самое просто для Люцифера в их отношениях с Михаилом. Просто. Подождать. Иногда начать диалог, иногда бросить его по середине. И. Человек успокаивался сам. Тут главное дать понять, что он может закатывать эту самую истерику, фаер шоу или как оно там называется. Главное, чтобы никто не тыкал в Люцифера какой он идиот и не обвинял во всех своих смертных грехах. Не приписывал ему и без того лишнюю и непомерную вину за всё и всех, как частенько любила делать его мать. Именно поэтому её истерики он не выдерживал никогда. Проще было перерезать себе глотку. Долбаться головой об стенку, чем слушать её. Именно поэтому, когда настало время выбирать «тебя убьёт криком» или «время от времени тебе будут выносить и трахать мозг, но у этого есть лимит» — Люцифер посчитал, что Михаил самый безопасный из всех людей на планете. Да не стабильный. Да крышу сносит. Да у него кое. Кхм. С чем. Проблемы. А ещё он постоянно всё вытесняет из своей памяти и забывает половину их разговоров, где он был виноват. Но в целом. В целом. Он Люцифера ни в чём не обвинял, скорее себя во всём и вся. Брал на себя всю ответственность за этот чёртов мир, в то время как красноволосый наоборот всё пытался сбросить эту ответственность на кого-то другого. Потому что мать вашу он затрахался нести этот тяжкий груз за всё человечество. Он вдохнул. Выдохнул. И очень осторожно протянул свою руку на одеяло поверх чужого бедра. — В общем, если ты не против, я молча посижу тут рядом с тобой, потому что видимо разговаривать мы с тобой ещё не научились, но сидеть то вроде. Молча. Умели всегда? Вельзевул поджал губы, отвечать он не мог, остаточно его всё ещё потряхивало, но кажется то, что его настигло очень медленно и верно стало отпускать. — Его же можно больше ничем лишний раз не накачивать? У него и так всю жизнь проблема с веществами, очень многие на него в общем-то уже и не действуют, — выдал очень строго в сторону Гавриила красноволосый, — Я это Рафаилу ещё в первый раз по телефону сказал. — Я в этом не разбираюсь. Разве что. Инстинктивно, — сказал Гавриил задумчиво. — Скажи ему, чтобы. Ничего больше не делали. Я посижу с ним. Ладно? Только если что-то экстренное… — Но ты сам понимаешь из какого его достали состояния. Естественно, так или иначе здесь мы не главные. — Но и не на последнем месте. — Хмыкнул Люцифер, — я что. Зря ему всё досье на своего брата вывалил? — оскалился он. Вельзевул аж уставился во все глаза из-под рук на Люцифера. — Что? — перевёл взгляд на серый красноволосый, — думал, если я тебя выгнал, мне было совсем плевать на твою судьбу? Мне невыносимо только стоять было рядом с тобой, а так из далека. Желательно с монитора компьютера через своих знакомых я был всегда в курсе всего, что ты творил, чем занимался, что употреблял и от чего конкретно тебя откачивали. Мне было принципиально важно знать, что ты точно не сдохнешь без меня на улице и тебя не выебут случайно в пьяном угаре у какой-нибудь подворотни, или ещё чё хуже: убьют за пачку денег у мусорки. Если я тебя выгнал, это не значит, что мне было на тебя плевать. И если я ушёл, это не значит, что меня не было рядом. Просто быть рядом физически с тобой мне было невыносимо. Я придумал способ поизощрённее. Который ни тебе не причиняет боли. Ни мне. Вельзевул сощурился всего на мгновение. Было ощущение будто бы в его голове наконец-то что-то прояснилось. Но что он и сам до конца не понял, разве что остаточно его всё ещё жутчайше потряхивало, а сердце кололо так, будто бы оно вот-вот и внезапно выпрыгнет. Он шмыгнул носом и сморщился. Руки он всё ещё держал у лица в оборонительной позиции. — Так. — вошёл Рафаил в палату с Кэтрин, у неё в руках был шприц и остальные медикаменты. — Если он будет вырываться, то… Он осёкся, всмотревшись в Люцифера у койки и Вельзевула, что уже явно не скулил и не вырывался. Но вот после сказанной Рафаилом фразы явно чрезмерно разволновался и засуетился, аж заёрзал на постели в сторону окна явно на выход из этого сумасшедшего сука места. — Там ведь ничего серьёзного? — уточнил Люцифер, очень внимательно всматриваясь в зелёный. — Считайте, как валерьянка, ничего серьёзного, правда, — важно закивала Кэтрин. — мистер Эльдерман слишком разволновался, это опасно для его состояния сейчас. — Дайте мне хотя бы почитать состав. — Там нет ничего запрещенного из того, что ты нам написал, — закатил глаза шатен. — кто здесь врач — мы или ты в конце концов? Ты хочешь, чтобы он поправился? Перестань мне постоянно ставить палки в колёса или найди другую больницу, Люцифер, я устал с тобой ругаться из-за каждого препарата или действия, особенно в критической ситуации. Как бы ты мне после не угрожал и моим сотрудникам, они всё равно будут поступать по-собственному усмотрению. Иначе я вообще не понимаю, зачем ты оформляешь мед страховку через меня своим сотрудникам здесь? Люцифер цокнул. Затем закатил глаза. — Всё я заткнулся. Извини, — аж поднял он две руки слегка вверх. — как будто бы моя ругань хоть что-то решала, ты всё равно делал всё по-своему. Точнее. Твои сотрудники. Гавриил устало всё это время наблюдал за всеми, сидя на стульчике в дальнем углу палаты. Он не спал уже два дня и, честно говоря, найдя достаточно удачное положение, его резко стало клонить в сон. Поэтому мужчина смотрел на всё это и у него уже не было сил что-то кому-то там говорить или контролировать. Пусть разбираются сами. Половину конфликтов между этими двумя он вообще не понимает. Лишь наблюдал последние недели две как они орали друг на друга матом, пока Михаил не утаскивал Люцифера наконец-то домой или не встревал меж ними двумя, и не пытался охладить траханье обоих. И ему это даже прости-господи как-то удавалось. Они действительно расходились по разным углам и даже начинали друг с другом вежливо общаться. Уважительно. Но вот Михаила здесь не было и получалось… как получалось. Кэтрин подошла к Вельзевулу со шприцом с левой стороны: вместо слов от паники он замычал. — Гавриил, ты нам поможешь как в прошлый раз? — стал массировать виски Рафаил. — Хорошо, где надо я его подержу, — спокойно выдал мужчина, спокойно и с неким смирением на сердце. Вельзевул аж нахмурился и почувствовал в этот момент искренне себя преданным. Всеми ими себя преданным. Он не хотел никаких лекарств, никаких успокоительных. И вообще. Всё с ним было. В ПОРЯДКЕ. ОН ПРОСТО УСТАЛ. ПРОСТО НА НЕГО ЗА РАЗ ВСЁ НАВАЛИЛОСЬ. С ЧЕГО ОНИ ВСЕ ВООБЩЕ ВЫДУМАЛИ БУДТО БЫ ОН УМИРАЕТ И ЕМУ НУЖНА ПОМОЩЬ? БЫТЬ МОЖЕТ ЭТО ПРОСТО ВСЕ ОНИ СОШЛИ С УМА И ДЕРЖУТ ЕГО ЗДЕСЬ, ПЫТАЯСЬ И ЕГО САМОГО ДОВЕСТИ УЖЕ ДО ЭТОГО ЧЕРТОВОГО БЕЗУМИЯ?! И он сделал рывок в сторону на этот раз не окна, а двери, дёрнув капельницу, которая благо была закреплена достаточно надёжно, для таких отчаянных как он на его руке, и благополучно встретился с широкими ладонями своего брата. — Вельзевул, — сказал тихо тот, спокойно, ровно, бархатно-мягко, — никто не собирается тебя убивать, ты понимаешь это? — посмотрел Люцифер очень внимательно каре-красным в суетливо-безумно серый. Сердце у Вельзевула отчего-то аж отплясывало кульбиты и отдавала ужасом по ушам. Сознание прояснилось на миг, но. Он всё-таки попытался вырваться из его рук. — Вельзевул, — снова раздался спокойный, сдержанный голос брата, такой охлаждающе-сторого-снисходительный, как бывало он разговаривал с ним раньше, когда черноволосый в детстве натворил делов, например разбил его любимый плеер, когда в порыве какой-то невъебенной радости танцевал под музыку из рекламы творожков «Растишка» по их престарелому телевизору. — Послушай меня внимательно. Это не транквилизаторы. Тебя ничем не травят. Это даже не мамины таблетки, что она пичкала тебя в детстве, чтобы ты успокоился и перестал орать. Это просто как… настойка пустырника. Как не знаю. Чай с ромашкой. Просто внутривенно. Ты. Понимаешь меня? Все вокруг замерли в замешательстве, ожидая исхода события. Вельзевул задумался на мгновение. На пару мгновений точно его не было здесь. Он был где-то в своих мозгах, в своих старых иллюзиях, в своих страхах, в своих бесконечных потерях самого себя. В веществах, что постоянно капали ему на мозги, подавляя его реальность и не давая издать даже истошный крик, задавленный в самой глубине его чёртовой сука глотки. Ему будто бы с детства кулаком запихивали весь его ком чувств поглубже, чтобы он однажды не выдержал и взорвался как эти чёртовы бомбы на таймере, просто вспыхнул как спичка и вышел нахуй из этой реальности. Потому что здесь себя проявлять попросту невозможно. Он снова предпринял попытки вырваться из сильных рук своего старшего брата, но уже вялые, по инерции, будто бы загнанного зверя в угол своей собственной клетки. — Вельзевул, — мягко прошептал у самого уха его брат, — это как. Синяя масала. И блинчики с клубничным джемом. Между тем Адом и Раем, что постоянно устраивали наши с тобой родители. Это как. Та музыка, что слушали мы вдвоём, когда ты спрятался под кроватью от грома, помнишь? Такая смешная, японская, ты постоянно над ней смеялся. Как тот мультик, «Астерикс и Викинги», что ты снова и снова ставил на повтор на касете, ради одной песни, потому что мама нам купила эту кассету на прокат всего на три дня. И. Ты завороженно как только заканчивался этот мультфильм отматывал его на самое начало и смотрел заново, он ещё был так по-дурацки палёно отрезан на записи, но тебе нравилось намного больше, чем оригинальный диск с полосками сверху и снизу, что я достал для тебя попозже потом, помнишь?.. Вельзевул устало вздохнул и прикрыл глаза. С них скатилась парочка слёз от той чрезмерной усталости, что он испытывал за всю свою сука жизнь, но. Никогда-никогда этого не замечал. Вельзевул никогда не замечал, что в общем-то он ничего и не мог всё это время. Он не мог ничего вообще. Уже очень и очень давно. Он будто бы умирал. Всё это время. Медленно-медленно разлагался и вот наконец-то наступила его кульминация. Идеальное место, идеальное время, идеальные обстоятельства, чтобы умереть. Даже публика есть для этого, но. Кажется, эта самая публика очень и очень отчаянно и изо всех сих сопротивлялась этому его решению и искала другое. Взамен тому, на которое однажды согласился в своей голове Вельзевул. Будто бы было ещё одно решение. Между окном И дверью. Прямо как в той дурацкой загадке, что кружила голову Вельзевулу всю его жизнь. То, что стояло всегда Между ними. Это злополучное сука «И». Будто бы послание ему свыше, что. Настало то самое время расставить те самые точки над этим самым «i» и успокоиться уже наконец. Успокоиться. Отпустить. Не трогать. Не трахать самого себя всем подряд и особенно посторонними предметами, устраивая в своей голове постоянно какой-то рейтинг NC-21, вместо приятного сука флаффа с PG-13 хотя бы или лёгким рейтингом R. — Дашь врачу ручку, пожалуйста? — мягко спросил Люцифер, — мы не хотим мучить тебя, Вельзевул, никто здесь не хочет тебя мучить. Но твоё сердце просто однажды лопнет от того напряжения, в котором ты постоянно живёшь, может это эгоистично с моей стороны и мне не следовало вмешиваться, но. Я не хотел бы, чтобы тебя постигла такая участь, брат. Черноволосый покачал головой. Что это значило никто не знал. Один только Вельзевул ведал о том, что в глубине души он на самом деле только о такой участи и мечтал, но всё никак не мог вдуплить, почему после всего через что они прошли вдвоём, а затем Вельзевул прошёл сам — его старший брат всё ещё хотел для него чего-то другого. Будто бы специально жаждал продлить его мучения на Земле? Ради чего он вообще родился? Зачем он вообще жил? Чтобы однажды влюбиться и потерять всё? Обнаружить что вся его любовь кривая и гнилая до самого Основания? Что с ним абсолютно всегда было что-то не так? Тёплые руки старшего брата придерживали его на самой грани между сознательным и бессознательным. Он балансировал между абсолютным и полным сумасшествием и возможностью всё ещё различать чужие лица, всё ещё осознавать себя как отдельность от всех, и их как отдельности друг от друга. Но он чувствовал ещё один шаг и всё станет… жёлто-фиолетовым, необузданно красным, смешается и станет ничем и. Сколько бы он потом не высматривал себя в зеркале — черноволосый больше не найдёт себя там никогда. и Не поможет больше ни Гавриил, ни его брат, ни дурацкие шутки Рафаила, не строгий потерянный вечно встревоженный взгляд Михаила. Ни отголоски его бывших подруг, друзей, не какие-то извечные поиски самого себя в этом заплесневелом дерьме собственного яснознания. Не поможет и не вернёт его уже больше никто и ничто. Он просто смешается со всем этим. Смоется. Утечет. Станет самим мирозданием. Талой водой. Песком. Морем. Без разума. Просто ветром. Свободным от всех и вся. Но. Без возможности вернуться домой. Без возможности взять в руки ключ от той самой злополучной двери своего сознания, потому что вход в тот чертог, вход в ту Шамболу, тот потерянный Эдем возможен только с Я-сознанием. Только со своим Эго. Со своей собственной душой. Только со своей ЛИЧНОСТЬЮ И ХАРАКТЕРОМ. Только со своей ВОЛЕЙ. А без них. Путь ему навсегда закрыт, и он больше никогда. Никогда не сможет там обнять своих братьев, сестёр, детей и родителей, жён и мужей и всех, кем когда-либо являлся здесь по отдельности. Просто утонет и не всплывёт больше, всё. Чёрт. Вельзевул резко зажмурился. И сделал неведомое усилие над собой. Титаническое усилие, будто бы он был тем самым Сизифом, который тащил этот злополучный валун и вот наконец-то блядь наконец-то, он смог его уже куда-то дотащить, смог найти лазейку и силы как перестать его тащить в эту злоебучую гору снова и снова и снова, он сделал эту поднастройку в самом себе и, сжав зубы в каком-то неведомом напряжении, добровольно протянул свою чёртову руку к врачу. Сделал для себя усилие поверить, что эти блядские ублюдки действительно не желают ему большей смерти, чем он сам. И возможно. Возможно. На этой планете ещё имеет смысл остаться. Ещё увидеть что-то, что он не познал, потому что лично Вельзевул был уверен: он познал всё. Всё и даже больше. Всю боль этого злоебучего мира. Изведал каждый уголок, всё разведал, вылизал, обтёрся об каждый уступ, но. Белую дверь никогда в своей голове не трогал. Думал что. Она такая же, как и все. Но. Тут вдруг ему внезапно наконец-то стало интересно, а может действительно там что-то другое кроме копоти, грязи и крови, которые окружали его всю его жизнь? Неужели счастье может не убивать? Любовь не царапаться и не кусаться, а радость не стрелять каждодневно в голову из пистолета? Неужели есть что-то получше и повыше того дряного мира, что он так тщательно выстраивал в своей голове. Что-то получше блядского ледяного Рая, и душной ебущей тебя во все щели Преисподней? Что-то красивее, надёжнее, где вера переплетаются с любовью, и нежность опоясывает до самого естества, и, где больше не нужны все эти ржавые ножи, и извечно подавленное состояние, где не надо готовиться к блокаде, боятся, что завтра начнётся война на сердце ли, в голове ли или в реальной жизни. Где. Нет бункеров. Насилия. Где нет вечного боя курантов по твоим мозгам. Где никто от тебя ничего не требует и не ждёт. Мир, где ты любим сам по себе и больше никто не сажает тебя на цепь, не ставит экспериментов и не устраивает тебе никаких концлагерей. Не забирает в тюрьмы, не подавляет волю, не подчиняет твои эмоции себе. Не затыкает тебе рот. Да. Наверное. Правда Вельзевул не уверен, что такое существует, он будто бы в таком разочаровался ещё до своего рождения. Один только его брат как будто бы всё пытался найти очертания их потерянного когда-то Эдема. Всё сновал туда-сюда, вытаскивал всех их за руки и извечно суетился. Ради чего? Вельзевул не знал. Но. Одна-две-три секунды было жутчайше не приятно, пока иглу вводили в вену, и он сжал пальцы правой руки на куртке своего брата и. Это всё ещё было не настолько не приятно, как вся вместе взятая жизнь Вельзевула в целом. Он выдохнул, руку его отпустили и, брат осторожно уложил его обратно в постель на мягкую-мягкую подушку. Почему-то Вельзевул это ощутил только сейчас, что вообще-то оказывается здесь очень и очень удобно. И. Даже те цветы дурацкие на стенке уже были не такие дурацкие, как он увидел их в первый раз. — Я посижу с ним, пока ему не полегчает, ладно? — доносилось слова до Вельзевула несколько издалека. Тихо-тихо, но достаточно еле различимо, будто был он в каком-то вакууме. Громче чужих слов, пожалуй, стучало только его собственное сердце. — Ладно, — спокойно ответил Рафаил и повернулся в сторону фиолетовых глаз. — Не серчай, Гавриил, но я вынужден тебя выгнать в сторону как минимум дома или постели, ты уже рубишься абсолютно в любом положении, в столовой так вообще чуть головой в тарелку не уснул. Гавриил, что всё это время сидел и со стеклянным взглядом смотрел в пустоту, вдруг встрепенулся. — Что ты только что сказал?.. Рафаил закатил глаза. — Пойдём, — подхватил он его за руку, — кхм. Позабочусь теперь уже о тебе. А то у вас, когда один буксует, второй почему-то как будто бы специально начинает умирать. Так блин не работает ребята, забота о других не должна быть в ущерб себе. Это я вам. Как врач говорю, да и… не только, — отчего-то сглотнул Рафаил. Воспоминание так резко кольнуло его голову из прошлого, что он стушевался. Н-да. Помогать в ущерб себе… он однажды на этом очень нехило погорел, если не сгорел в прямом смысле этого самого слова. С той, кого в сердцах никогда и ни за что не хотел бы блядь в своей жизни вспоминать. Он сделал вдох, сделал выдох и досчитал ровно до десяти в своей объебанной по самое нихачу головушке. Это ему уже надо наливать валерьянку и колоть успокоительное. Семь лет прошло, а его колотит лишь от одной мысли, когда он вспоминает того себя, чрезмерно услужливого, лобызающего всех и вся. Вечного весельчака на обслуживании. Плохо это или хорошо, но. Рафаил больше не понимает, что такое семья. Что такое отношения. И. Зачем люди любят друг друга вообще. Для него это что-то на галактическом. На недоступном космическом языке. А он. Самый простой и обычный человек. Которому нравится пивко на выходных, лёжа на диване под любимый сериальчик, изредка смотреть скачки, жрать чипсы и болеть за какую-нибудь команду на футбольном матче. Иногда собираться ради этих событий с «друзьями» в баре и в общем-то всё. Ничего более его в этой жизни не интересовало, кроме ещё разве что его пациентов и его больницы. И всяких там конференций, расширения бизнеса, улучшения качества медобслуживания для людей. Ну вот это. То, что зовётся в современном обществе «полезностью». А. Рафаил очень и очень сильно. Даже яро. Хотел быть полезным для общества. В достаточной степени, чтобы никто не осудил его лежание на диване и не желание что-либо менять в своей жизни ради самого себя. Потому и на все эти пиздострадания и драмы он смотрел холодно и весьма отстраненно. Половину того, что происходило в жизнях Гавриила и Михаила, он больше не осознавал, не переваривал и не понимал. Зачем они так пекутся о ком-то, кроме самих себя? Зачем Люцифер так яро грызётся за брата, с которым не общался больше 19 лет? А тут вдруг на те. Чуть ли не готов убить за неправильно сказанное слово в сторону Вельзевула со стороны Рафаила. И. Зачем Михаил вообще столько лет с ним встречается? Зачем вообще всё это? Ради чего? Он мотнул головой и, улыбнувшись всем своей вымученно-сакральной улыбкой, потащил Гавриила на выход. Ах, как бы он хотел вытащить его из всего этого дерьма на совсем, чтобы он больше никогда не заходил в эту палату, в эту комнату, а просто перестал себе трахать мозг и жил для самого себя. В глубине души Рафаил был уверен. Именно из-за Вельзевула тот потерял память, именно он виноват во всём. И. Это знание его раздирало между тем, что ему нравилось общаться с этим парнем, и он хотел глубже знать того, кто смог настолько близко подобраться к Гавриилу, ближе даже, чем он сам, и между тем, что он хотел его придушить лично, чтобы снова быть номером один по вниманию для своего «лучшего друга». И лучшего ли? И вообще друга ли? Он прикусил губу и захлопнул за ними двоими дверь. Кэтрин ещё долго что-то объясняла Люциферу, пытаясь понятно ответить на все вопросы, что он очень тактично у неё спрашивал раз за разом, после чего ей на телефон поступил звонок и она тотчас упорхнула к другим своим пациентам. А красноволосый, облизав зубы за губами, держал своего младшего брата за руку, пока сердцебиение у того очень медленно приходило обратно в норму. А дыхание наконец выравнивалось и восстанавливалось. Люцифер поджал губы и задумчиво в какой-то момент, глядя в серые глаза произнёс: — Ну что, Вельзевул, я уже для тебя не настолько страшный как в первую нашу с тобой встречу?.. Вельзевул лишь дёрнул чуть бровями на это, что это означало, одному только лишь Богу было известно, но. Люцифер оскалился во все тридцать два и на порыве эмоций произнёс: — Ну ты, конечно, засранец. Заставил нас всех перенервничать. Говоря фразу «нас всех» в большинстве своём Люцифер в основном шифровал себя, потому что, когда ему сообщили, что буквально через пару дней после «их разговора» его любимый прости-господи братец в коме — у красноволосого так резко упало давление, что Михаил ещё пару дней с ним просто беседовал и пытался привести в чувство. Люцифер и сам не понял, что с ним произошло, просто было ощущение будто бы у него ушла земля из-под ног. Всё время оберегал этого придурка из далека, а тут вдруг внезапно ВОТ ТАКОЕ. Одно дело знать, что он шляется где-то там и сквернословит налево и направо со всеми подряд, и ебёт мозги кому-то другому, а другое дело знать, что есть вероятность и шанс, что. Он возможно заткнулся совсем уже навсегда и. Это блядь даже не метафора. Вельзевул нахмурился очень и очень недовольно. Люцифер поджал губы. — Это ведь не из-за меня?.. лучше бы я промолчал тогда. Да? Пиздато же держался всё это время, так ли это сильно всё зарешало в итоге? — понизил он голос до нервно-приемлимого, где его мнимое спокойствие его больше не спасало. Черноволосый поджал губы в ответ и в итоге второй уставшей свободной рукой стал болтать из стороны в сторону. — «Слегка»?.. Попытался расшифровать этот жест Люцифер. Вельзевул слегка цокнул и скорчился. — Или всё-таки в «большой степени»? Черноволосый открыл рот, затем нахмурился, закрыл, а затем посмотрел на него настолько высосано устало и беспомощно, что Люцифер аж прикусил язык. — Извини. Всё. Заткнулся. Придёшь в себя поговорим или. Не поговорим. Не знаю. Хз. Как захочешь. Вообще не выёбываюсь больше. Заткнулся, правда всё, — поднял он вторую руку в сдающемся жесте для подтверждения. Вельзевул аж хмыкнул на это и покачал головой. Ему было стыдно, что в таком возрасте этот дурак его держит за руку, и ему это по какой-то сука причине не просто нравится, но и успокаивает. Он будто бы всегда нуждался в каком-то таком тепле с его стороны, тепле, которое Люцифер никогда не мог ему дать и позволить. Как знать. Быть может разочек и стоило сойти с ума ради этого, только чтобы ощутить вновь ту потерянную связь между ними двумя. Но. Повторять Вельзевул бы не стал. Это одноразовая акция. Так сказать, пока действует: бери всё по полной, а потом научись сам ходить заново правильно, а не ползком как замученное животное, огрызаясь и боясь всех и вся. Одноразовая да. Поэтому Вельзевул, наверное, должен что-то уже усвоить. Вывести и понять. По крайней мере попробовать и попытаться. Хотя бы увидеть то, что оказывается всё это время на него не было плевать большинству. Наверное. Он ещё не в курсе как там отреагировали его коллеги на работе, его друзья и вообще много и много кто. В его окружении. Которое в последнее время Вельзевул настолько игнорировал, закопавшись в своей голове и бесконечных проживаниях своего горя наедине с собой, что и Гавриила он, кажется, тоже уже практически потерял и упустил из виду. Да и себя он тоже куда-то выбросил. На свалку или помойку. А ведь казалось: справляется. Ага. Конечно. Разве что с собственном самоубийством. Здесь он всегда в первых рядах. В дверь постучали. Очень тактично на этот раз и. Больше никто не выбивал на удивление его дверь. — Мне открыть или как ты хочешь?.. — уставился Люцифер во все глаза на Вельзевула. Тот показал ему утвердительный жест рукой. Мол, окей, я уже почти привык к этому бедламу, пусть заходят. Красноволосый осторожно отпустил его руку и пошёл в сторону двери. Вельзевул слегка размял пальцы, он чувствовал себя в кой-то веки здесь наконец-то уже безопасно. Пусть не полностью, но. По крайней мере не нужно было суетливо подрываться и тотчас за всех и вся решать. Можно было выдохнуть и реально просто лежать. Даже пострадать было можно. В графике своём у Вельзевула давно уже не было такой роскоши. Люцифер открыл дверь. — Вы чего так долго, у вас там что. Прелюдия какая-то или что? — сощурился Михаил. Красноволосый устало сморгнул. — Да нет, просто не вежливо вот так сразу вламываться в чужую палату. — А я как будто бы. Вламывался? — всмотрелись голубые обеспокоенные глаза в красно-карие. — Ты нет. Но. Другие. Очень даже да. — про себя лично Люцифер промолчал. Дверь он тут вышибал чуть ли не с ноги, когда зашёл к Вельзевулу в первый раз. Михаил протянул ему пакет. — Еда. Покушай пожалуйста. — Тут есть столовая. — Но ты в неё не спустишься, мой свет, а я прекрасно знаю, что ты функционируешь сегодня на одной лишь чашечке кофе. — Не было такого никогда. — Энтони тебя сдал, поэтому. Можешь не притворяться. Люцифер закусил губу и рассмеялся. — Паршивец. Михаил отошёл в сторону. — Дай я хоть поздороваюсь, мой свет, с главным виновником торжества. — Да. Пожалуйста, — убрал руку с прохода Люцифер и взял в руки пакет. Там как раз была его любимая шаверма с тофу и ананасами с медово-горчичным соусом. Он цокнул. Пиздец подкупало сожрать её тотчас, ведь она потом сто процентов потечет и перестанет быть настолько невъебенно хрустящей и вкусной. Поэтому он смиренно встал у стены, чтобы никого не испачкать и достал своё сокровище из пакета. — Привет, Вельзевул, — мягко и сдержано улыбнулся Михаэль. — Рад, что ты очнулся. Можешь не отвечать, я уже понял, что ты сейчас не состоянии сильно разговаривать. Меня попросили передать, что. Через пятнадцать минут у тебя будет ужин. Ну. И. Если ты не против, мне нужно будет забрать Люцифера домой, потому что завтра ему очень рано вставать на работу, но он естественно, как и всегда об этом очень тактично промолчит, — весьма сдержано закончил он. — Я прекрасно… — прерывался Люцифер на то, чтобы с наслаждением откусить блаженный кусочек, -… себя чувствую, Михаил. — снова принялся жевать красноволосый, — Я бывало могу и сутками не спать… Михаил вздёрнул бровь. — Ты и так сейчас почти не спишь сутками, мне рассказать о твоём реальном самочувствии твоему брату, чтобы хоть это немного умерило твой пыл, мой яркий свет? Люцифер прожевал значительную часть шавермы и нахмурился. — Домой так домой. Что ж. Знаешь, Вельзевул, мне кажется, что, когда тебя покормят ты станешь значительно по добрее. Еда реально охлаждает траханье. Вельзевул лишь приподнял бровь, вглядываясь в этих двоих. Их взаимодействие он так и не понял за всё то время, что ему краешком глаза удавалось выцепить в этой реальности. А учитывая сколько эти двое вообще знают друг друга, то это создаёт в его голове только больше вопросов. Не то чтобы Люцифер не выносим, но. Это надо иметь реальный стержень, чтобы с ним не просто общаться, но и. Постоянно на него давить, а ему это при всём при этом ещё и нравилось. Ему. Кто скорее устроит драку, чем подчиниться, прогнёться или вообще вдруг внезапно станет любящим, понимающим и ласковым. Вельзевул понятия не имел, что там у Михаила было в рукаве (разве что не пистолет), что тот так свободно с ним общался и видимо регулярно его ставил на место. Или по крайней мере реально общался с этим несуразным существом на равных. Если нужно было выбирать, кого Вельзевул боялся из этих двоих больше, Михаил всё ещё гордо и тщеславно держал свою планку заслуженного первого места в его глазах. Потому что его внутрянку черноволосый не понимал вообще. И по какой-то блядь причине он ещё и являлся всё это время другом Гавриила, и по какой-то причине оказывается, Гавриил прекрасно знал его брата. По какой-то причине Вельзевул, честно говоря, до сих пор удивлён как при наличие всего этого они не встретились с его братом раньше. И как мать его черт, просто до невозможности тесен этот дурацкий мир. И. Может быть и хорошо, что он так тесен. От чего-то ты бежишь всю жизнь так навязчиво и сумасшедше, а затем к этому же уже и прибегаешь. Но. Каким-то абсолютно другим что ли. Готовым посмотреть на это с иной точки зрения, с обратной ли стороны и. Эти гонки, побеги, бесконечный прятки от самого себя и с собой наконец-то кончаются. Приходит та самая кульминация и развязка, или что там бывает в конце книги, чтобы всем наконец-то уже стало удовлетворительно хорошо? Что ж. Пожалуй. Эта больница — та самая развязка Вельзевула, а видимо кульминацией для него была вся Любовь с Гавриилом и события после. И вот наконец-то. Наконец-то он к чему-то пришёл. Дальше будет какой-то итог, завершение. Не жизни, конечно, но. Какого очень важного этапа, что трахал Вельзевулу всё это время мозг. Потому что видимо придётся стать наконец-то реальным оптимистом, а не похуистом на свою жизнь под маской «да у меня всегда всё охуительно и заебись». А затем будет эпилог. Такой, знаете: спустя двадцать лет, все счастливы, блаженный кайф, льют шампанское рекой. И всё у всех хорошо. И. Ты с наслаждением закрываешь эту книгу и больше не беспокоишься об этих дураках. Они уже все договорились и успокоились и в общем-то можно выдохнуть и. Пойти жить уже наконец-то свою собственную жизнь. Вельзевул хмыкнул. Жизнь забавная штука. Иногда ему кажется, что если он достигнет подлинного счастья, то. Она тут же ему наскучит, перестанет быть интересной и. Он потеряет это блаженное чувства Рая в душе. И захочется делать мечту ещё больше и ещё больше и ещё, пока Земля не кончится для исполнения его мечт. А затем он спокойно выдыхает и выходит из этого разврата. Потому что счастье оно в мелочах. А не в количестве. И дешёвая вещь может порадовать и дорогая. Смысл не в вещи, а в самом тебе. И когда сбывается что-то грандиозное, главное не забывать, что ты самый обычный человек и. Не терять удовольствия от неба, звёзд, вселенной, травы под ногами, от того, что по сути «бесплатно» и. Тогда разврат не захлестнёт твой сука мозг, а чревоугодие не сведёт тебя с ума. Он сделал вдох, затем выдох и попросил жестом выдать ему маркер с блокнотом. Михаил ему протянул всё, стащив с маркера колпачок. Вельзевул с наслаждением вывел нужное ему слово и перевернул им двоим. «ОТПУСКАЮ» Гласило оно и Михаил благодарно кивнул на это заявление. А затем. Ещё какое-то время они посидели с ним, разговаривая о чём-то своём и. Через десять минут наконец-то уже принесли в его палату ужин.