Минус на минус даёт...

Примечания: На момент настоящего времени (типа 2023 год) персонажам сейчас столько лет: 1. Гавриил Гэбс — 1978 год 15 августа (45 лет) — лев-рыцарь 2. Вельзевул Блэкстейдж (ныне Эльдерман) — 1989 год 3 марта (34 года) — рыбы 3. Михаил Ливерман — 1980 год 21 марта — (43 года) — часы (у него так же есть второе день рождение — 17 июня (близнецы)) 4. Люцифер Блэкстейдж — 1981 год 14 ноября (42 года) — скорпион-змееносец 6. Рафаил Товиа — 1979 год 30 марта (44 года) — овен 7. Уриил Прискрипшен Эйс Свен — 1979 года 1 января (44 года) — козерог Этих я пока не трогал, но: 8. Энтони Дж Кроули (37) 10 ноября — скорпион 9. Азирафаэль Фелл (38) 27 апреля — телец-кит Основные события: 1996 год — Люцифер (15) и Михаил (16) сбежали из дома и стали жить вместе в первый раз 1998 год — Рафаил (19), Гавриил (20), Уриил (19) и Михаил (18) познакомились в Экономическом Университете, далее их пути разошлись. 2001 год — Гавриил (23) берёт академический отпуск и остаётся ухаживать за матерью. 2003 Рафаил (24) и Уриил (24) женяться Гавриил (25) отменяет помоловку с Мюриэль в пользу матери и остаётся жить с последней 2004 год — Михаил (24) и Люцифер (23) расстались (с громким криком и треском), в это же время Люцифер убивает своих родителей и окончательно посылает Вельзевула (15) нахер. 2005 год — Гавриил (27) жениться на Рейчел (38) 2008 год — Похороны Рейчел (41) (жена Гавриила (30)), судебные разбирательства и прочее Михаил (28) и Люцифер (27) сходятся второй раз 2009 год — полное банкротство Гавриила (31) и его попытки начать новую жизнь 2016 год — развод Уриил (37) и Рафаила (37) (полный отказ от жизни последнего) 2022 год — Гавриил (44) и Вельзевул (33) сходяться как «друзья» 2023 год, осень — авария, Гавриил теряет память (45) *** Дождь. Предрассветная суета. Мужчина устало потёр глаза. Смена сегодня была тяжёлая, ему практически не удалось толком поспать хотя бы час. Пространство, что его поставили охранять всю ночь то и дело украшали и переделывали к грядущему празднику. Люди так и сновали со своими пропусками туда-сюда. Пару пьяных людей, как всегда, перепутали двери бара и арт-объекта. Всё как обычно, как и всегда. Мужчина скосил взгляд на часы. Он мучительно выжидал, когда же наконец-то на них щёлкнет ровно 6:00 и его смена закончится. Голова фоном раскалывалась от очередного недосыпа. Да и как ты здесь поспишь? Когда каждый цент тебе дорог? Нужно было хоть где-то останавливаться на время, хоть где-то время от времени приводить себя в порядок и мыться. «Мыться» — подумал мужчина и нервно суетливо задёргал пальцем, на котором иссохла и потрескалась местами кожа. Сейчас ещё пару минут и он наконец-то пойдёт и с неведомым наслаждением помоет свои насквозь прогнившие руки. И всего себя. Сможет уже наконец помыть. А затем нужно успеть ровно к 8 на смену в ближайшем супермаркете. И всё у него будет хорошо. Ведь у него всё всегда бывает только хорошо. Отлично и замечательно. А потом. Потом раздавать листовки. Лучше хорошенько поработать и скопить деньги на что-то продуктивное и полезное. Подать заявление на восстановление документов в конце концов. Выплатить скопившиеся штрафы. Которые по какой-то причине всё ещё приходят на его имя. Этот замкнутый круг, почему-то всё никак не кончается. Не кончается. Сколько бы он не пытался его закончить. Ведь. Как только получается скопить на что-то нормальное, тут же приходит очередное уведомление от судебного пристава и оказывается он всё ещё что-то кому-то торчит и должен. Мужчина нахмурился. На часах было 6.01. Он облегчённо выдохнул и встал. Спина у него слегка затекла от столь долгого пребывания здесь. Зайдя в раздевалку, он снял форму, разговорился с другими работниками, выслушал очередной выговор, что он какой-то там не такой и. Устало поплёлся в сторону уборной. Высшее удовольствие для него сейчас было только одно. Выдавить побольше жидкого мыла на свои руки и с наслаждением их отмыть. Отмыть от всего этого дерьма, которое он устроил в своей жизни сам. Вдох-выдох. Вода очищает все его грехи. И ту петлю на шее, что он связал собственными руками. Его телефон начинает в какой-то момент вибрировать, он даже не замечает этого. Слишком увлечён. Водой и мылом. Мылом и водой. Ещё пару раз да. Пару повторных действий. Чистая кожа становится ещё чище. Если, конечно, мужчина не рассчитывает вымыть её окончательно до мяса, смыть всю кожу, что у него зудит от собственного существования и может уже тогда он наконец уже остановится её. Мыть. В телефоне начинает играть композиция Баха «Воздух» и только так мужчина понимает, что ему пора. Остановиться. Он суетливо сглатывает, достаёт небольшое полотенце из внутреннего кармана и очень тщательно вытирает одну руку, затем вторую и. Натягивает на них перчатки. Белые, потому что в магазине продавались только такие по акции. После чего, проигнорировав своё отражение в зеркале движется на выход. В магазине он ещё долго думает, что из предложенных на выбор продуктов ему нравится. Честно говоря, ничего. Да и вкус еды он уже давно не чувствует. Ему бы только не испытывать этого щемящего чувства голода. Чем-то закинуться и просто. Дотерпеть уже этот день. Вязкий абсолютно бессмысленный. Вечный. Как каждый последующий день. Иногда ему кажется, что он умер уже очень и очень давно. И. Теперь отбывает своё заключение в Аду, где каждый день одно и тоже, одно и тоже. И это одно и тоже не улучшается и с каждым разом становится всё хуже и хуже. И… Мужчина вздыхает и ещё пару мгновений пялиться в пустоту, прикидывая в голове, сколько он ещё так протянет. Может если бы он хотя бы выяснил, кто вешает на него эти долги… после всего, что он пережил, быть может стало бы намного и много легче. Но чёрт по документам он числился абсолютным банкротом, какого чёрта спустя всё это блядско-божественное время он всё ещё кому-то нахер сдался? Апельсиновый йогурт в меру противный, может, потому что дешёвый, может, потому что у него сомнительный срок годности. Мужчина не знает. Он вздыхает и идёт туда, где каждый норовит ему напомнить, кем он был когда-то и где теперь его место. Где его видимо было место всегда. Потому что для них всех он теперь оказывается тот ещё преступник и убийца и ещё здорово отделался. Откупился, так сказать. Деньгами. Как и бывает, когда в стране такой высокий уровень преступности и коррупции. Мерзко с таким работать, между прочим, в одном месте. Подонком. Подлецом. На такого и смены можно лишние повесить и списать все грехи человечества и просто смешать с дерьмом. Сразу на фоне такого чувствуешь, что твоя жизнь не настолько гнилая. Что в общем-то ты в мире и ничего не видал, зато не падал с вершин. Был никем — никем и остался. Это не так болезненно. Да. Не так как поверить, что ты можешь быть кем-то, а потом оказывается ты всегда был никем. Вот работники и тешат своё самолюбие, упиваясь чужой неудачей. Слава богу они не на его месте, слава Господу богу. Да и в того они уже давным-давно не верят, слишком разочарованы в себе и своей жизни и потому. Любые попытки попробовать и ошибиться у них вызывают смех. Бесконечный бесконтрольный сука смех. Ведь так весело смеяться над своей мёртвой душой, так весело расковыривать гнойные старые раны, чтобы в очередной раз убедиться, что себя уже не спасти, поэтому лучше добьём ещё тех, кто дышит. Да. Так будет легче. Вот и Мужчина в очередной раз несёт эту голгофу на своих плечах. И когда очередной клиент ему грубит на кассе, другие сотрудники не сочувствуют, они тихо посмеиваются в ладошку, они исподтишка снимают на камеру. Свою же боль. А затем рассылают в виде мемных картинок по своим секретным часам и всё продолжают смеяться. Ведь они точно такие же оскорблённые и униженные за стенами этого дрянного супермаркета, избытые своими же учителями, наставниками, родителями, мужьями, жёнами, друзьями и уже в конце концов своими же детьми. Поэтому почему бы со стороны над собой вдоволь не посмеяться-то? Разве не приятно то, как тебя со стороны убивают и душат? Разве не приятно быть тем самым своим собственным палачом? Стрелять себе в голову? Выворачивать наизнанку? Разве не?.. 18:00. Время, когда наконец-то его смена закончена и. Он снова идёт отмываться от всего этого дерьма. Бесконечного нескончаемого. Кто-то стучит в дверь позади. Явно требуя, чтобы мужчина поскорее поторопился. Он вздыхает. Тщательно вытирает свои руки и. Натянув перчатки на руки, выходит наружу. Что ж. Ещё неделю потерпеть и. Будет зарплата. Это ли есть благословение с выше? Ещё немного и. Он купит себе куртку намного теплее, чем то затёртое пальто, в котором он ходит уже полгода. Зимой, конечно, было чертовски невыносимо, но он особо никуда и не совался. Или спал или работал. Или работал или спал. В комнате. Где нет никакой даже самой маленькой батареи. Люди, что проходят мимо него, какие-то чрезмерно радостные. Под ногами снег. Минус. Шарф уже не спасает. Перчатки у него тонковатые. Он скашивает взгляд всего ненадолго на окружающий его мир и, ему кажется, что всех вокруг не существует. Что это фон, а он. Он застрял в каком-то абсолютно другом мире. И больше обычные радости, и прелести этой жизни ему недоступны. Он будто бы был заперт в какой-то стеклянной клетке, из которой всё никак не мог найти выхода. Всё было на виду, но… … было абсолютно недосягаемо. Мужчина прошёл вдоль знакомых дворов и заглянул в мотель под названием «Эгида». Там его встретил старик с весьма нахмуренным взглядом. — Мест нет, — объявил он, едва завидев мужчину. — Но мне бы только на одну ночь, любой угол пойдёт, может есть какое-нибудь помещение, абсолютно любое… — Я же сказал вам. Мест нет. Что здесь не ясного? Или мне что, охрану позвать для особо страждущих? Он вздохнул, встряхнул сумкой с боку и молча вышел на улицу. Шёл снег. Нежными хлопьями закручивался и опадал прямо ему на нос. Было голодно. Холодно. И промозгло. Он пошёл тихо спрашивать по другим ночлежкам и в общем-то через две, ему наконец-то выделили комнату. Вот что бывает, когда отменяют ночную смену, но справедливости ради, он так давно не лежал на чём-то похожем на кровать. Так ему казалось по крайней мере. Ведь. Куда бы он не шёл его репутация говорила сама за себя. По какой-то причине больше всех его донимал именно самый обычный люд. По какой-то причине будь то кафе, мотель, случайная забегаловка, каждый, кто пересекался с ним глазами, тотчас определял его как «а точно это ведь тот самый из новостей по телевизору… (мерзость)» и ещё куча и куча не самый смышлёных фраз. Им было мерзко рядом с ним сидеть, мерзко рядом с ним разговаривать, мерзко на него смотреть. Они будто бы сами в миг ощущали себя ужасно грязными, когда видели его и тотчас хотели отмыться от этой грязи или отмыть уже его самого. Или убить, плюнуть в лицо, оскорбить, ударить, низвергнуть, извернуть, выпотрошить, исправить, устроить самосуд, придумать такие ужасные несмываемые с души слова позора и унижения, чтобы ему вообще никогда не захотелось выходить на улицу, чтобы он уже наконец-то свернул себе шею, издох, наложил на себя руки, вышел в окно, сам завязал петлю на шее и навсегда исчез из всех их жизней как кошмар, который никогда-никогда не заканчивался и всё мучил и мучил и мучил, изводил каждого, кто его видел. Им было настолько уже невыносимо видеть эту ошибку в виде дрянной по их мнению человеческой жизни, что они уже были согласны на самый грязный исход в его сторону, да что угодно, свяжите его уже наконец и отвезите в лес, избейте и пусть он издохнет от голода в страшных мучениях, лишь бы не видеть снова эту снующую день ото дня туда-сюда падаль мира. (Падаль самих себя) Да он был уверен в этот момент. Весь мир его ненавидит. Здесь и сейчас, и куда бы он не шёл. Всем стало бы намного лучше без его существования. Если бы хоть кто-то добросовестно умер за все грехи человечества. Ах. Он осторожно прилёг на постель. Прохрустев хорошо позвоночником. И выдохнул, бесконечно пялясь в потолок. Больше ничего не злило, не коробило его и пришло какое-то смирение мол. Наверное, так оно и есть? Наверное, он такой и есть? Мерзкий убийца, куда бы не пошёл портит всем своим видом любое место, одно только его существование не простительно. Он не просто ошибся, само его дыхание в этом мире уже являлось преступлением. И сколько не выцеловывай руки всем, никто и никогда уже тебя не простит. И вина твоя настолько непомерна, что она не кончится никогда. Вкусы у него дурные, сам он неисправимый дурак, все в его жизни было изначально не правильно, и любовь его была отравой и ядом и изничтожила столько человеческих душ, он ничего не достиг, а то чего достиг у него отобрали из рук, потому что видимо такие как он этого попросту не заслуживают. Он просто падаль этого мира, ничтожество без будущего с бесконечно запятнанным прошлым. Чума этого безумного человечества. Да даже безымянным бездомным прожигающим свою жизнь от помойки к помойке или убийцей в тюрьме было быть намного престижнее, чем то, каким уродом в душе являлся он сам по себе. Мужчина резко сжал зубы. «Но даже этого было недостаточно, чтобы он позвонил и извинился перед ней» Даже этого было недостаточно. Даже такая жизнь было в 100 раз лучше и добрее к нему, честнее, чем тот Ад в котором он жил до этого. Иллюзорный Ад. Где тебя любят, обнимают, холят и лелеют, пока ты вылизываешь у этого общества. Пока тебя держат на поводке. Подтирают тобой все свои сопли, всю свою больную косую и сутулую жизнь. Заставляют расплачиваться костьми и удачей. Жизнью за свою сломанную чужую жизнь. Лучше расплачиваться за свои ошибки, лучше терпеть унижение и получать по щам за то, что ты сделал сам, искренне. Выбрав это, чем. Подставляться и подстраиваться. Лучше так. Чем. Тёплые постели, горячая еда и. Цепь на ноге возле твоей кровати и ощущение, что ты эту жизнь по-настоящему никогда и не жил. Просто блядь никогда. Пресмыкался за чужую любовь. А теперь. Теперь этой любви и вовсе нет на его шее. Голгофой не висит и не тянет на извечное распятие пред ЕЁ ногами. Нет. Он больше никогда не вернётся к ней. Он готов слушать ещё много всякого дерьма в свою сторону. Это такая ерунда. Ерунда. Бесконечность, помноженная на бесконечность и на ещё одну. Это всё ничто по сравнению с манипуляцией, будто бы он должен каким-то быть, чтобы быть достойным её любви и обожания. Сыном, о которым Она когда-то мечтала. Нет. Лучше слушать от коллег, что он очередная шваль, что он просто грязь под ногами. Дурак. Глух и скуп. Выслушивать, какой он надменный и холодный психопат. Ах. Столько лет от этого он убегал, но больше его это так сильно не коробит. Быть психопатом оказывается так успокаивает. Господи, как же оказывается приятно быть психопатом спустя столько лет бесконечного самоосуждения. Самобичевания. Все слова гадки и ядовиты, но не так, как изящно и открыто она извергала их из своего рта. Эта свобода стоила Ему очень и очень дорого. Несомненно. Это самое дорогое, что он в своей жизни когда-либо получал. Самое прекрасное, что он вообще смог когда-либо прочувствовать. И если он умрёт за эту свободу — это тоже его не пугает. Больше. Не пугает. Лучше в нищете и голоде, без такой любви в извечном холоде, в ощущении, что завтра он возможно уже не проснётся, но хоть. Умрёт свободным. Без всех них. Господи без всех них извечно помыкающим его сука душой. Как же он устал. Как же он до ужаса устал всё это тянуть столько лет в одиночку, прятать эту сторону самого себя. Да. Он больше не идеален. Буквально самый ужасный человек за всю историю человечества, наверное. Так он себя ощущал. Но. Это всё ещё было лучше, чем ошейник на его шее и поводок в её чёртовых блядских руках. Ненависть двигала им, нереальный и необузданный сука гнев. Каждый день заставлял его открывать глаза и идти жить эту жизнь вопреки всем и на зло. Это было его топливом сейчас. Это его крушило, рушило и давало надежду одновременно. У него не было цели. Он не понимал, куда шёл. Везде было невыносимо. Но всё ещё недостаточно по сравнению с тем, откуда он наконец ушёл. По сравнению с тем, что было, это его новый Рай. Не такой как он всегда его представлял. Он даже похож на клетку. Но. Эту тюрьму он хотя бы создал сам. Сам запер себя здесь на ключ и теперь наслаждался своей свободой от Неё и от всего человечества вместе в придачу. Это был сладкий сон, которым он тешил самого себя и убеждал, что именно этого он всегда и хотел. Жить вот так. С огромном непомерной нескончаемой на сердце болью, зато со свободой на устах. И во всех своих движениях. Пусть падаль, но зато свободная. Никем и ничем больше не помыкаемая. Даже, прости-господи, сука, Богом. И. Он с огромным облегчением, наконец-то прикрыл свои глаза погрузившись в бесконечный кошмар, который приносил ему небывало удовольствие.

***

Следующие дни тянутся бесконечной Божественной комедией Данте с первого по девятый круг Ада. До чистилища мужчина не добирается никогда, таким, как он туда вход закрыт на веки веков. Не поможет даже покаяние. Не поможет уже ничего. Тело ломит, в голове такой хаос, что кажется он уже и не жив, что ему снится сон и всё никак не заканчивается. Крутится в голове всё по новой туда-сюда, тягуче слипаются мысли и. Бесконечное серое небо. Снег под ногами хрустит, зябнут руки и пальцы ног. За спиной снова сумка. Та самая вместо слова «дом». Единственная постоянная вещь теперь с ним помимо одежды и телефона. В одной из кофеен он скромно пристраивается зарядить телефон. Ненадолго, пока его не видит охранник сие заведения, ибо если увидит тотчас прогонит. На часах 14.23. Перерыв. Между работами. Можно и прогуляться. Тепла хватит, чтобы намотать несколько кругов по парку и. Наверное, просто прийти в себя? Или притвориться что наконец-то пришёл в себя? Или… В небольшом сквере он присаживается на скамейку. Холодно, но. Можно перевести дух. Выдохнуть и. Никуда не торопиться. Да. Раньше он постоянно куда-то торопился, строил кого-то из себя, был кем-то для кого-то, а сейчас. В миг оказался никому не нужен. Абсолютно никому. Вообще. И это была такая свобода. Свобода быть абсолютно никому не нужным наконец Никем не любимым Никому не принадлежать и Не иметь ни перед кем обязанностей вообще. Только бы в рот что положить, переночевать и снова отправиться на работу. И никогда больше ни для кого не жить. Мужчина вздохнул. Вытащил телефон, стащил перчатку и дрожащей рукой разблокировал экран. С носа у него капало, он шмыгнул и почесал свою заросшую уже даже не колючую щёку. Волосы его вились в разные стороны возле ушей и торчали из-под шапки. Слишком много пропущенных вызовов для того «кто этому миру не нужен», как и не прочитанных Смс. С другой стороны. Он же наконец-то преуспевает? Как-то справляется с этой жизнью? И не важно, как она там выглядит главное здесь одно — она наконец-то уже его. Собственная. Мужчина сглотнул и на каком-то абсолютно странном настроении нажал на кнопку «вызов», после чего приставил трубку к уху. Пошли гудки. В голове было абсолютно пусто. — Да, слушаю. Говорите только быстро, я на конференции. — суетливо раздался голос по ту сторону трубы. — Извини. Я… перезвоню в следующий раз… — думал уже было мужчина сбросить вызов, как вдруг из неё раздалось: — ГЕБС! СТОЙ ЭТО ТЫ?! ТОЛЬКО НЕ БРОСАЙ ТРУБУ!!! Мужчина нахмурился и тотчас вернул телефон к уху обратно. — Но я же тебя отвлекаю, тебе не удобно сейчас говорить. Я выберу наиболее подходящее время… — Я ЗВОНИЛ ТЕБЕ ТРИСТА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ РАЗ! — выпалил голос по ту сторону, — ГДЕ ТЫ БЫЛ?! ГДЕ ТЫ СЕЙЧАС?! ЧТО С ТОБОЙ ВООБЩЕ?! Мужчина в этот раз уже отставил трубку от чрезмерной громкости в его ухо. — Триста семьдесят четыре. Рафаил. Триста семьдесят пятый позвонил я сам. — Но тем не менее!.. — черноволосый сглотнул, — ты где? — спросил он уже более ровным тоном. — Что с тобой случилось? Я обыскался тебя просто блядь везде. Что с тобой? Черт. Где ты сейчас вообще, Гавриил? Мужчина чуть приподнял брови в искреннем изумлении. — Зачем ты меня искал? — не понял он искренне. — Как зачем?! Ты слышал какую чепуху порят по телевизору про тебя до сих пор! И вся вот эта ересь! Да они повесили на тебя просто все свои проёбы за всё, и вся одновременно! — Ну как знать, — вздохнул в конце концов Гавриил, — быть может они все пра… — НЕТ ОНИ НЕ ПРАВЫ! — как взорвался Рафаил. Ему будто бы уже наконец предоставили возможность высказаться лично. — Где ты? Что с тобой? Гавриил, скажи. Где. Ты. Если у тебя проблемы, я заберу тебя оттуда прямо сейчас. — У тебя вроде как была важная конференция. Я очень внимательно тебя слушал. К тому же. Через полчаса у меня смена. — Какая такая к чёрту смена?! Где ты вообще работаешь?! Гавриил от чего-то помедлил. Помолчал какое-то мгновение. — В ближайшем… супермаркете. — И кем ты там прости господи работаешь?! — Имеет ли это значение?.. — Для меня да. — Сегодня кассиром. Вечером уборщиком. Ночью. Охранником. Иногда раздаю листовки. В целом. Жить есть на что. Рафаил молчал, на фоне была куча голосов, а затем скрипнула с натяжкой дверь и больше не было никого. — Гебс. Где ты? Просто мать твою скажи своё местоположение, и я отъебусь от тебя. — Зачем тебе моё местоположение? — Я приеду за тобой тотчас. — Зачем? — искренне не понял Гавриил. — А зачем ты мне тогда вообще звонишь?! — Хотел поинтересоваться как… ты поживаешь. — И всё? — И всё. — честно ответил мужчина. Рафаил явно пнул что-то там на фоне и молчал ещё пару мгновений. Он пытался сообразить. — Если я повешу трубку, ты ведь потом её уже никогда не возьмёшь, разве не так? — С чего ты взял? — Я полгода не мог до тебя дозвонится и дописаться тоже! Да я весь извёлся, Гавриил! — Почему ты извёлся? — искренне не понял мужчина вновь. — Блядь. Гавриил. Ты знаешь вообще кто такие друзья?! Ты понимаешь хоть на секундочку насколько мне на тебя не плевать! Гавриил аж сглотнул от таких заявлений. — Я не хотел тебя беспокоить. Думал справлюсь сам. — И как. Справляешься? — Вполне. Раздалась тишина. Рафаил вышел на балкон здания: задул ветер. — Твоя мать мне звонила раз двадцать за это время. Спрашивала, где ты. Я отвечал ей одно и тоже каждый раз, что в общем-то я не в курсе. Но у меня ощущение, что она вообще меня не поняла или забыла, что я ей говорил до этого. Кажется, с головой у неё в последнее время совсем стало плохо… — Я с ней больше. Не. Общаюсь. — сказал как отрезал Гавриил. — Ты. что?.. — аж опешил Рафаил. Ему показалось, что он это услышал, поэтому на всякий случай переспросил. Брови аж дёрнулись от шока. — Я сказал: я. с. ней. больше. не. общаюсь. и. мне. плевать. как. она. и. что. сейчас. с. ней. не. упоминай. её. больше. при. мне. никогда. — его аж всего трясло, когда он это всё выговаривал. Ненависть захватила его до самого-самого Естества. Рафаил открыл рот. Затем закрыл. А затем очень и очень резко нахмурился. — Гебс, скажи. Тебе нужна какая-либо помощь от меня сейчас? Что угодно. Скажи. И. Я сделаю это для тебя, всё что угодно. Нуждаешься ли ты сейчас в чём-то? Только не отказывайся, прошу. Ты много для меня сделал, достаточно, чтобы я искренне хотел сделать что-то приятное в твой адрес сейчас. Гавриил выдохнул. Задумался. — Честно говоря. Наверное. — он шмыгнул носом и поменял руку, которой держал трубу, та кажется окончательно потеряла чувствительность. — нет. Но… Рафаил очень терпеливо ожидал. Гавриил очень сильно мялся, пытаясь отогреть заледеневшую руку. А затем вздохнул и сделал то, что не позволял себе казалось с самого зарождения, он задал вопрос: — У тебя случаем… не будет тёплой куртки для меня, моя, кажется, совсем не подходит нынче под сезон?.. Рафаил поджал губы, его, честно говоря, затрясло от этого вопроса. — Адрес скажи: и я подъеду с тёплой курткой. — Парк на авеню розовая роща 22. В 22.30. Первая скамейка у главного входа. Правый фонарь. — А можно адрес дома, Гавриил? Мужчина поджал губы. — Мне пора на смену, Рафаил. Увидимся вечером. Хорошей тебе конференции, благодарю за помощь. — Я ещё ничем не помог, Гавриил. — А мне кажется уже слишком. После чего первым повесил трубку и. Пошёл греться в ближайший супермаркет. *** — В общем так. Я его схвачу спереди, а ты бери верёвку и… — Ты совсем с ума сошёл?! — строго отвесил ему Михаил. — Ты ведь знаешь, насколько он упёртый! Он точно не согласится на нашу помощь! — отчаянно вскинул руками за рулём Рафаил. Впереди горел красный свет. — И поэтому ты не придумал ничего лучше как связать и увести вместе с собой?.. — скептически уставился на него Михаил. — Я знаю, что идея тупая, но я беспокоюсь. Он точно НЕ в порядке. Ладно бы попросил денег. Но. Куртка? Серьёзно?! — в топил в педаль газа на розовенькой Ауди А7 черноволосый, как только зажёгся зелёный свет, его аж потряхивало. — Ну может у него всё настолько замечательно, что ему нужна только куртка. — предположил Михаил. — За дурака меня не держи! Он остался без гроша в кармане ещё и без поддержки своей матери, я понятия не имею, что сейчас с ним, и в каком он состоянии вообще! — Рафаил аж сморщился. — Может ты о нём так не парился, но я… Михаилу захотелось в этот момент бросить телефон в голову черноволосого, который он держал в своей левой руке. — Я. Не. Парился?! — аж выдал он не сдержавшись. — Да как ты смеешь сравнивать насколько он дорог тебе и мне?! Если я не выносил тебе мозг 24 на 7 в отличие от некоторых, что с ним могло случится, это вовсе не значит, что я НИЧЕРТА НЕ ДЕЛАЛ! Рафаил аж зажмурился. А затем резко затормозил у обочины. — Всё. Тихо. Мы на месте. — Думаешь всегда только о себе. Спасибо, что хоть позвонил. А не. Как обычно, — язвительно добавил краснозолотистый под конец. Рафаил закатил глаза. — Ну извини, что он позвонил мне первым. Это ты хочешь от меня услышать?.. Михаил сжал руки в кулаки. — Я хочу, чтобы ты перестал считать, что ты его единственный лучший друг и перестал по этому поводу постоянно со мной соревноваться. Мне вообще плевать, каким он там меня считает, и кто к нему ближе и что ты думаешь по этому поводу. Я просто не мог нормально спать все эти полгода вычитывая процесс его судебного дела. И то, что он молчал до последнего о своих проблемах это меня задевает ещё больше, как и то, что и ты не сказал мне все данные сразу. Я бы мог повлиять… — Ты не мог повлиять! Мы обсуждали с тобой это уже сотни тысяч раз! Ну не мог, Михаил, не мог! Успокойся уже в конце концов пожалуйста, а! Михаил сделал вдох, затем выдох. Открыл дверь. — Пошли. — холодно произнёс он. Холодно и сердито. Рафаил всплеснул руками и в итоге вышел следующим из своей тачки. Захлопнул дверь и остановился у задних кресел. — Так… будем брать верёвку и?.. — Ты не шутил?! — в искреннем недоумении уставился на этого сумасшедшего Михаил. — Ну слушай. А что ты предлагаешь подействует на него лучше? Михаил замер, обдумывая этот вопрос. — Как минимум. Тёплый дружеский разговор. — Пфф но ты холодный просто до ужаса, Михаил. Краснозолотистый сощурился. — Я сейчас свяжу этой верёвкой тебя и пойду говорить с ним один на один, если ты не научиться наконец уже держать свой язык за зубами. — строго процедил он. — Или лучше тебя?.. — Пошли. — снова как отрезал Михаил и флегматично двинулся по направлению к парку. Рафаил вздохнул, кинул ещё раз косой взгляд на верёвку на заднем сидении и. Пикнув машиной и закрыв её на замок, побежал догонять Михаила. *** Гавриил сидел на скамейке возле обозначенного по телефону фонаря. Эти двое неохотно толпились у самого входа в парк, не решаясь подойти. — Пошли, — тихо произнёс Михаил. — Это точно он. — Блин он меня прикончит за то, что я привёл ещё и тебя! Краснозолотистый развернулся в его сторону и очень внимательно всмотрелся в зелёные глаза. — Мы ведь. Друзья. Да? — протянул он ему руку. Рафаил сглотнул. — Ну… да… — не уверенно начал он. — А друзья всегда и во всём друг другу помогают. Если. Могут и, если есть желание. Он нас не заставлял. Правильно? — Ну. Да. — кивнул черноволосый. — Мы сами навязались, потому что нам не наплевать и мне ты позвонил, потому что ты прекрасно знаешь, насколько мне не всё равно и потому что ты ценишь меня как. Друга. Рафаил поджал губы. Он неуверенно промямлил что-то вроде: «ну типа…» Красноволосый вздохнул. — Если он пошлёт нас двоих разрешаю порыдать после на моём плече. — смиренно произнёс Михаил. — Ах, ты действительно самый мой любимый друг! — радостно произнёс Рафаил. Краснозолотистый закатил глаза. — Пошли. — опустил он в итоге руку и двинулся первым. *** Снег скрипнул под ногами обоих, когда Гавриил резко повернул голову в их сторону. — Привет… — неловко начал Михаил. — ГАВРИИЛ, ТЫ КАК?! О БОЖЕ ЭТО ПРАВДА ТЫ?! — не выдержал черноволосый и готов был уже накинуться на бедного бледного мужчину, сидящего на скамейке, но его жестом остановил краснозолотистый. — Прежде чем ты начнёшь возмущаться, почему нас двое, хотел лишь добавить, что куртку достать для тебя было не сложно, но самая ближайшая в доступе была у меня. Надеюсь, мы не сильно тебя ошарашили, — очень деликатно подвёл итог Михаил. Гавриил посмотрел на этих двоих очень озадаченным взглядом. — Прошу прощения, за то, что я отнимаю у вас время ради такой мелочи. Не думаю, что стоило приезжать лично… — ГАВРИИЛ, ДА КАК ТЫ МОЖЕШЬ О НАС ТАК ПОДУ… — Нам не сложно. — вновь жестом остановил Михаил Рафаила, тот уже готов был драться, честно говоря, его глубоко возмущала вся эта ситуация от и до. — Мы же всё-таки твои. Друзья. Ну. Я надеюсь, что ты нас таковыми считаешь, а если нет. Что ж. Мне было не сложно приехать лично. Я хотел поздороваться лично. Пройдёшь с нами к машине? Мы оставили куртку там. — тактично подметил краснозолотистый. Гавриил слегка сощурился. Слово «друзья» он действительно вообще никак не воспринимал. Он больше вообще не ведал, что такое человеческая привязанность и любовь. Нужность. Желанность. Радость. И так далее. Было лишь. Пустое бесконечное ощущение абсолютной свободы. Без всех тех оков, что его повязали. Ему казалось, что теперь, когда он порвал связи со всеми намеренно и не очень, он обрёл абсолютный покой и гармонию. Он больше ни от кого не зависел. И. Соответственно больше никто не влиял на его настроение. Не натачивал нож, не натягивал кандалы. Не подвешивал его над пропастью выбора, кого ему любить, кого не любить. Кто хороший, кто плохой. Что правильно, что неправильно. Он вычеркнул из своей жизни всё. И плохое, и хорошее. И лучшее и наихудшее и остался в этой звенящей как фонарь чуть поодаль от него тишине. Были только его сомнения и призраки былых чужих голосов. Не его собственных, но. По крайней мере за эти полгода он научился различать, где его голоса, а где нет. И. Хотелось сбежать от всех них и без этой чёртовой куртки. Он так больше не хотел играть роли. Боже как же он больше не хотел играть все эти роли. Притворяться вот так, натягивать добродушную улыбку с утра и убеждать себя, что у него всё хорошо отлично и замечательно, что он справляется и вообще всё будет лучше всех и вся. Когда он всегда знал в душе: его ничего не ждёт. Любви он своей никогда не достигнет и проживает он. Чужую жизнь. Не свою собственную. Значит и. Друзей у него никогда не было. Он просто выдумал их. Раздал имена. Нарёк чем-то важным в своей маленькой столь незначительной и хрупкой жизни. И. Вот они стояли перед ним сейчас. Собственная иллюзия разума во плоти. Друзья. Друзья. Какие они нахрен все друг другу друзья? Да кто они все вообще друг другу такие? Такие же чужие, как и Гавриил по отношению к себе буквально всю свою жизнь и даже… даже сейчас. Ни хрена он не выбрался из тюрьмы, он лишь её усугубил, сделал более качественной. Из Райского Сада под рабством Бога перешёл в чертоги всех кругов Ада. И вроде бы впервые можешь гулять теперь сам и решать куда тебе здесь идти. Проблема здесь только одна: Выхода нигде нет. Он встал со скамьи. — Знаете. Извините. — поджал он губы. — Я ошибся. Не стоило вас об этом просить. Простите, что побеспокоил вас вообще… В этот раз Рафаил отчаянно вырвался из чужих рук и таки впился в бок мужчины, прижав его двумя руками к себе. — ГАВРИИЛ, НУ ЧТО ТЫ НЕСЁШЬ! Михаил на этот раз тактично молчал. Видимо переговоры сейчас не сработают, нужен более… радикальный метод. — Мы все за тебя беспокоились! Ты бы знал как Михаил извёлся! Плакался мне каждую ночь, что до тебя не дозвониться! И вообще все уши мне прожужал, что волнуется о твоём самочувствии и здоровье, ты просто исчез! Мы нигде не могли найти тебя, Гавриил! Краснозолотистый снова тактично промолчал, потому что плакался каждую ночь ему в трубку телефона Рафаил, а он это всё прости господи сука выслушивал. — А ещё… ещё! Ну! Вся эта брехня по телевизору… я боялся самого худшего, и потом всё это на тебя так обрушилось! Я очень испугался, когда ты оборвал со всеми нами связь. Я стал думать ну… вдруг. — губы у Рафаила аж затряслись. — ну ты понимаешь. — он сглотнул и уставился в фиолетовые глаза. Те суетливо замерли. Гавриил стоял в каком-то абсолютном и немом шоке. Он действительно не понимал, чего пытались добиться от него эти двое. Как и не понимал, почему его вдруг ни с того ни с сего лапал Рафаил. А он уже даже и позабыл это ощущение. Тепла ли? В том ледяном Аду, что он застрял была извечная мерзлота, бесконечный щемящий сука холод с привкусом асфальта и жженого металла на языке. Каждый день повторял предыдущий. Каждый день был предсказуемый. Одно и тоже одно и тоже одно и тоже одни и… — Нет. Я не понимаю. — искренне выдал Гавриил. Его иссохшее лицо чуть дёрнулось в эмоции абсолютного недоумения, а впалые глаза уставились в немом вопросе в зелёные глаза, затем в голубые. Этот взгляд был настолько пронзительным, что Михаила аж передёрнуло. — Он имел ввиду, что он боялся, что ты… решил свести счёты с жизнью. — вставил уточнение краснозолостистый, а затем для пущей убедительности добавил: — покончил с собой. Гавриил медленно нахмурился, выходя из какого-то внутреннего ступора и анабиоза. — Что? — сощурился он. — С чего вы вообще такое взяли? Я только-только начал жить, мне что. Совсем делать нечего?.. Где-то на подкорке сознания Михаил очень медленно выдохнул. Этот ответ был больше похож на того Гавриила, которого он прости-господи знал. Худшее чего он сейчас боялся так это то, что их друг спятил окончательно. Он ещё никогда не видел его в настолько плачевном состоянии. Измотанного, обросшего, худого и потрёпанного жизнью или самим собой. Михаил не ведал, что с ним приключилась за эти полгода в принципе. Но то, что он видел сейчас его пугало просто до жути. — Ты не понимаешь, Гавриил! — взмолился на его плечах Рафаил. — Сначала эта ситуация… — он сглотнул, но тактичность, кажется, действительно не работала и продолжил прямо: — …с Рейчел. Похороны. Я знаю как тебе было тяжело. Мы все знаем, как тебе было тяжело. И ты так резко закрылся. Потом суды. Разбирательства. Все эти СМИ. Я ещё тогда должен был понять, что с тобой что-то не так. Что тебе нужна как минимум наша поддержка и помощь! Нам нужно было тогда остаться с тобой! Ты сказал, что всё в порядке и ты обязательно справишься. Но ты всегда так говорил. Будь то академический отпуск в университете или когда вы расстались с Мюриэль. Ты всегда говорил: «я справлюсь», но Гавриил, я не хочу, чтобы ты умер от всех этих попыток «справиться», понимаешь меня? Мне не плевать, что с тобой станет, мне никогда не было плевать на тебя. — в сердцах выдал черноволосый. Михаил молча стоял рядом и не вмешивался. Рот лишний раз боялся открыть. С ощущением своей нужности в мире у него, честно говоря, тоже были очень и очень большие проблемы. Гавриил нахмурился и таки попытался отстраниться от Рафаила, тот, однако, вцепился в него только больше. — Если я не научусь справляться хотя бы сейчас, то я блядь никогда не научусь справляться! — не выдержал он в конце концов. Михаила аж передёрнуло. Он поджал губу. Верхнюю. — Но. — Всё же вставил он своё слово, — ты ведь прекрасно справляешься и сам. Сейчас. Раз всё, что ты у нас просишь это. Куртку. Но жизнь она ведь не только должна тянуться на твоих собственных плечах. Для этого есть полезные знакомства и связи, которые ты заводишь в течении своей жизни САМ. И то, что мы приехали сейчас это твоя заслуга. В смысле. Эм. Ты не просил. Это было наше личное желание, но лишь потому, что мы считаем тебя хорошим человеком и хотим улучшить твоё качество жизни и помочь может с тем, что. Тебе не по силам, потому что мы не многофункциональные и не можем всё одновременно? Делегировать это нормально. Ты ведь сам знаешь как это важно. Ты управлял огромной компанией, Гавриил… — Всё это в прошлом. — как отмахнулся фиолетовоглазый. — это не имеет больше значение. И я больше не хороший. И я не хочу больше таким быть. Поэтому. Оставьте меня в покое. У меня замечательная жизнь сейчас уже наконец. Я больше никогда и ни от кого не хочу зависеть. — Но ты и не зависишь от нас! — Всё не отпускал Рафаил его руку. — Это мы зависим от тебя, понял! И вообще какого чёрта ты творишь! То есть если с кем-то из нас случилось бы что-то подобное, ты бы тоже прошёл просто мимо?.. в смысле тебе реально было бы плевать? Ты совсем ничего бы не почувствовал, если бы, я не знаю, позвонил тебе и сказал, что у Михаила полный пиздец? Ничего бы не дрогнуло у тебя там внутри? То есть. Мы совсем для тебя никто, Гавриил? Уставился зелёным взглядом в фиолетовый Рафаил. Михаил стал массировать висок. Ну кто блядь заходит с манипуляций. Да и если бы у него реально был бы пиздец, первый кого бы он заебал, был бы Люцифер. Отныне и вовек. Так всегда и было. Особенно сейчас. Когда они только вот-вот сошлись заново. Хренос два он кому-то расскажет о своих проблемах ещё. Поэтому похуизм и скрытность Гавриила он прекрасно понимал сейчас. — Я бы понял, если бы вы меня в такой ситуации не захотели видеть. И. Не стал бы вмешиваться, — тактично ответил Гавриил. Рафаил в полном шоке уставился на него. Он очень сильно сожалел, что послушал Михаила и не взял эту чёртову верёвку с собой. — Но мы и не вмешиваемся. — снова тактично подметил Михаил, он что-то обдумал в своей голове и добавил: — мы уважаем твои границы. Если тебе не нужна помощь от нас вообще и лишнее внимание. Хорошо. Так и быть, но. Позволишь ли ты пригласить тебя сейчас пропустить пару стаканчиков виски, так чисто на полчасика, много времени не займёт, если ты не занят. Хочется просто как-то провести с тобой время. Немного пообщаться. Только и всего. Гавриил прикусил губу. Мать твою как же он давно не пробовал хороший элитный алкоголь. А ведь это когда-то было его страстью… а чего только стоила его коллекция, что он так тщательно собирал все эти годы?.. И. Что же со всем этим стало? Что? И хотелось отказаться из внутреннего упрямства. Так не хотелось снова стелиться под это всё. Продаваться вот так вот просто. Но чёрт. Всего глоточек быть может заметно освежил бы его дальнейшую жизнь. Виски не куртка. Не так явно унизительно, как хлебнуть пару капель хорошего алкоголя. — Просто поговорим и ничего более? — сощурился мужчина. Михаил поспешно кивнул. — При условии, если тебе действительно интересно, что происходит и в наших жизнях тоже. Гавриил замешкал и отстранился от Рафаила окончательно. Черноволосый молча выжидал, что будет дальше. — Я. Не уверен, что потяну ваш уровень выпивки. — Мы пропустили твоё день рождение в том году, — поджал губы Михаил, — позволь хоть так поздравить тебя с ним. Просто подарок. Пусть запоздалый, но. Если не хочешь, можешь просто отказаться. Гавриил сощурился. — Только без поздравлений, пожалуйста. Праздновать мне больше. Нечего. — И слова лишнего не вставим, — заверил его Михаэль, — а потом иди хоть на все четыре стороны мы больше тебя не побеспокоим. — Михаил! — аж вспылил Рафаил снова. — Тихо, — цыкнул на него краснозолотистый. — Ну что. Пойдём с нами в машину? Подвезём тебя до нужного места. Гавриил всё молча пялил, пытаясь наконец-то уже собрать мысли в кучу для заключительного ответа. — Это моя мать вас послала. Да? — с летело вдруг весьма параноидально с его языка. Рафаил аж брови вскинул от удивления. — Какого чёрта, Гавриил! Какая такая мать! Я всю жизнь тебя уговаривал послать её нахуй и жить в своё удовольствие! Ты за кого нас вообще держишь! Да я бы в жизни тебя ей не спалил, даже если бы в мой дом пришли люди с автоматами! — Кхм. Лично мне позвонил Рафаил. Но. На удивление даже до меня она. Дозвонилась. Мы никогда ей ничего про тебя в принципе не рассказывали, однако мы в любом случае не знаем, что у тебя с ней произошло. И что вообще произошло с тобой за эти полгода. Впрочем. Ты точно так же не в курсе событий и нашей жизни тоже. Именно поэтому я и предлагаю пропустить по стаканчику и просто обменяться свежими новостями. Если. У тебя есть на это желание и силы. Гавриил нахмурился. Задумался. — Здесь есть бар. Через улицу буквально. Нам не зачем куда-то далеко идти. — Хорошо, покажешь? — спокойно спросил Михаил. Спокойно внешне. Внутренне его жутчайше трясло. Он не знал какой ответ будет сейчас правильным, и он знал, что если он ошибётся, то это может быть очень и очень фатальным. Вообще всё, что произошло с Гавриилом вызывало у него непомерный ужас и ещё больший от осознания, что и сам Гавриил видимо смирился со своей участью окончательно, если вообще с неё не кайфовал. Хуже этого было бы только подтверждение, что он всё-таки сошёл с ума окончательно и бесповоротно наедине со своей паранойей и тревожным расстройством личности, будто бы все в его кругу предатели и каждый только и ждёт, чтобы использовать его и выбросить словно не нужную вещь. Он понятия не имел, что было сейчас в голове у их друга, любая фраза могла ранить, спровоцировать, порезать. Каждое слово нужно было вымерять и просчитывать, и вовремя затыкать рот Рафаилу. Встретились бы они чуть раньше Михаил бы предпочёл быть в тени, но. К счастью или сожалению он видел сейчас всё взаимодействие меж ними насквозь и импульсивная-эмоциональность черноволосого скорее сбивала, чем помогала хоть к чему-нибудь прийти и договориться. — Нам направо, — устало указал мужчина рукой. Кажется, он снова замёрз окончательно, это тоже склонило чашу весов в пользу зайти куда-нибудь и уже наконец погреться. День был тяжёлый. Он просто надеется, что после всего этого он не станет ещё тяжелее и не будет должен ещё и этим двоим. Впрочем. Накопить деньги на раздачу долгов за стаканчик виски он бы смог. Еда всё равно уже давно его не удовлетворяла. А аппетита он больше не чувствовал. Был только голод. Бесконечный голод. Который шёл фоном, такой голод, когда тебе кажется, что голова болит просто так и может не стоит брать чего лишнего в рот, а если кладёшь это лишнее, то кажется будто бы показалось, что вроде как очень хотелось есть. И чувство этого самого насыщения не наступало по ощущению никогда. Всё было безвкусным, ровным счётом, как и сама жизнь мужчины. Бессмысленным. И. Свободным. Гавриил снова блаженно выдохнул. Да. Стаканчик виски он всё-таки заслужил. Наверное. Отпраздновать свою новую жизнь. Свободу от всех былых установок. Свободу от самого себя. От внутренних оков, от тюрьмы, от… Они завернули за угол, и вывеска «bodyhell» мерцала оранжево красным в ночи над каким-то чернушным подвалом. Михаил на заднем плане чуть скривился, но ничего не сказал. Рафаил просто не понимал какого хуя они творят, но возможности разузнать полный план краснозолотистого у него не было и потому, он просто ожидал какой туз хранил тот сейчас в рукаве. У входа их сразу же задержал охранник. — Опять вы, — недовольно проворчал он, уставившись на Гавриила, — я же уже сотню раз вам говорил: вход только для посетителей. Найдите другое место погреться. — Но мы и есть посетители, — вставил своё слово Михаил за всех. — Все трое. Посетителей. Охранник бросил взгляд на двух прилично одетых мужчин и на третьего, больше похожего на бродягу, чем на знакомого этих двоих. Его скептический взгляд встретился с весьма недовольным выражением лица Рафаила, который явно уже собирался скандалить. Нюх у Паркесона был на такой тип личности можно сказать врождённый. И он, учтиво отойдя в сторону, уже значительно вежливее произнёс: — Что ж проходите. Раз. Посетители. И они продвинулись дальше, пройдя мимо заполненной барной стойки всяким разношёрстным людом, мимо подозрительного взгляда бармена, что как раз хорошенько встряхивал свой шейкер и таки нашли себе местечко с краешку всего этого артхауса прямо за столиком возле ширмы ведущей в туалет. У Михаила заслезились глаза от того количества дыма, что здесь присутствовал. Бар был ещё к тому же и кальянной. И весьма дешёвой кальянной судя по запаху. Он видимо действительно буквально позвал Гавриила сюда на полчаса, потому что больше он здесь ни за что не выдержит. Рафаил стащил всё лишнее со стола, передав поднос ближайшему официанту и плюхнулся первым, Гавриил сел на против, Михаил придвинулся к Рафаилу. Ему было проще лицом к лицу. Все они трое уставились на барное меню. В ушах то и дело трезвонила какая-то попса. Михаил уже мысленно молился про себя, что после этого место точно сходит в храм причаститься или как минимум всю ночь будет слушать Баха, чтобы после такого изнасилования его ушей прийти наконец в себя. Даже хард рок Люцифера включённый на полную в квартире не так его угнетал, как эти дурацкие злоебучие песни на репите, местами переходящие в реп. — Тут есть не плохой бурбон, — подал наконец голос краснозолотистый. Ах. Как он хотел отвести Гавриила в какой-нибудь элитный ресторан на 20-м этаже бизнес центра с обзорным видом, классической не напряжной музыкой, можно было бы даже снять отдельный банкетный зал. Посидели бы спокойно. Без лишних глаз и ушей. Без… прости господи туалета и только что вышедшего весьма тучного мужчины, который решил застегнуть свою ширинку прямо напротив Михаила. Голубоглазый испытал самый настоящий эстетический ужас. Ещё и без каких-то стрёмных старых кошелок, что буквально располагались сразу же за креслом, где сидели они двое, те о чём-то шептались весьма не пристойном и, когда Михаил невзначай бросил взгляд назад, те не стесняясь прямо при всех стали вылизывать друг другу уши, а вторая ещё и залезла хорошенько в чужую раковину языком, закусив. «Ёбаный в рот Гавриил куда ты сука нас завёл?!» В сердцах воскликнул Михаэль. Ему казалось, что Гавриил не просто сошёл с ума, он, кажется, решил свести с ума ещё и своих собеседников заодно. Краснозолотистый уже мысленно проклинал своё дурацкое предложение, и рука предательски дёрнулась к телефону. Так хотелось набрать Люцифера прямо сейчас. Ну или пойти сблевать в толчок тот уровень дискомфорта, что он испытывал здесь и сейчас. Одному кажется Рафаилу было глубоко похуй, что происходило вокруг. Всё, что его парило — это вид его друга. А здесь при красно-малиново мелькающем то и дело свете он выглядел как смертник. Тот, кого завтра поведут на голгофу или. Кого очень долго держали взаперти на привязи и вот наконец-то выпустили погулять. Волосы у него опадали ниже ушей, завивались и некоторые отдавали в звенящую седину. Растительность на лице была слишком беспорядочной, чтобы можно было это назвать бородой. И взгляд. Взгляд был какой-то полумертвый. Будто бы стеклянный. Не живой. Черноволосого аж в какой-то момент передёрнуло, он опустил взгляд на его руки. Но сказать о тех ему было нечего, их оплетали беловатые беспорядочно пятнистые перчатки, отдающие в розово-алый, из-за освещения. — Выбирайте то, что считаете нужным, — флегматично ответил Гавриил. — Но может есть то, чего хочешь ты сам? — таки очень аккуратно спросил Рафаил. — раз уж мы угощаем. Тебя. Мужчина вздохнул и посмотрел в меню повнимательнее. — Может «Jameson»? — предложил он. Рафаил уставился в меню. Ценник на него был, мягко говоря, дешеватым. Но здесь всё было такое. Просто всё. Ах. А ведь если бы он знал, притащил бы собой хотя бы Arran Sherry Cask, Гавриилу такие нравились. Ведь именно он подарил Рафаилу эту бутылку на день рождение, а он её всё не открывал. Искал повод и случай. А толку то? Хренос два они затусят теперь по нормальному. Если Гавриил вообще не решил их всех вычеркнуть из своей жизни окончательно. — Джеймсон, так Джеймсон, — не стал спорить Рафаил. — может закуски какие, а? Что думаешь, Михаил? — пихнул он того в бок. У Михаила началась паника в какой-то момент, и всё это время он пытался себя успокоить. Он даже думать в таком помещении не мог нормально. Лучше бы завернули в какой-нибудь фастфуд там и то намного элитнее, по сравнению с этим местом. Это у Михаила было наравне с притоном и борделем, да и то. Его отец часто устраивал такие приходы в детстве и те были элитные «притоны» и элитные «бордели» в кругу аристократов. Если кто и занимался развратом, то все это было завуалированно. Ну. Не считая того, как пялили его мать за дверью туалетной комнаты, а он, заткнув уши ждал, когда это всё закончится, чтобы просто уже наконец-то справить свою малую нужду. — Берите, что хотите, я за всё заплачу. И. Рафаил ты за рулём. Если помнишь. Тебе без алкоголя. — Я вызову такси до дома делов-то, — хмыкнул он. — Ты припарковался в не положенном месте, — закатил глаза Михаил. — Ну отгоню. Никто не спалит меня ну! Гавриил безэмоционально пялился в стол, единственное что его сейчас действительно волновало — это то, что ему наконец-то становилось теплее и пальцы на ногах, отдавая неслыханной болью медленно отходили после мороза. Потому он даже дышал в пол силы, наслаждаясь как тепло освобождает его тело от ломящей мышцы и суставы боли. — Здравствуйте, вы уже готовы сделать заказ? — поинтересовалась девушка с ярко синими губами и звёздочкой нарисованной на щеке. Однако Михаил подметил именно то, насколько коротка была её юбка и непозволительно открыто обтягивали её ноги колготки в чёрную сеточку. Она стояла на высоких каблуках, поэтому можно сказать краснозолотистый имел счастливый случай увидеть ещё и чужое красное нижнее бельё и он не понимал от чего он испытывает больше отвращения: от того насколько это всё провокационно открыто, или от того, что он пялиться на чужие гениталии и всё никак не в силах отвести оттуда взгляд. Потому что кажется перед ними всеми стояла сейчас вовсе. Не девушка. — Да, конечно, — начал с лёгкостью Рафаил, — пожалуйста одну бутылку Джеймсона и среднюю тарелку закусок. И пока на этом всё. — Оки-доки, — щёлкнула она ручкой и записала в блокнотик с милым изображением котика, после чего, прожевав жвачку во рту, выдула небольшой ярко малиновый пузырь и, развернувшись на каблуках, смачно им хлопнула. Михаил тревожно отвёл взгляд от чужой вальяжно виляющей задницы. — Я в уборную. — деликатно сообщил Гавриил и встал из-за стола. — Давай, — вздохнул Рафаил. Краснозолотистый, чуть сглотнув что-то внутри себя очевидно подступившее к горлу, кивнул. И вот как только Гавриил скрылся за ширмой… — Блядь, Михаил, нахуя ты нас сюда затащил?! Что мы теперь будем делать?! А если он ни на что больше не согласится?! — выждав паузу и убедившись, что Гавриил точно ушёл в уборную шёпотом начал черноволосый. — Я нас затащил?! — с ужасом произнёс Михаэль, его уже, честно говоря, потряхивало. Да если бы не Гавриил он бы уже давным-давно сбежал так, что аж пятки сверкали и вспоминал это место как самый дурной в своей сука жизни сон. — Ну а нахуя ты предложил вот это вот всё с виски?! Какой у тебя вообще план?! Михаил осторожно выдохнул. Он пытался представить, что он сидит на кухне и его успокаивает Люцифер, шепчет ему что-то вроде: «тебе это всё снится, скоро всё кончится, ты просто слишком много выпил за раз, щас отпустит, мой свет, сейчас тебе полегчает…» — Нет у меня плана, но. Он не согласится на другой формат вообще. Он, кажется, вообще ни на что сейчас не согласится. Это был. — он сглотнул, выдохнул, как же у него гудела голова, — единственный способ. Боже. Как ты вообще можешь здесь спокойно сидеть?.. — Да я всю свою молодость в таких местах прокуролесил, — пожал плечами Рафаил, — чего только стоили мои семнадцать… Михаил закатил глаза. — Ты может и прокуролесил, но, чтобы Гавриил тусил по таким… притонам… — Вспомни 39-е летие Рейчел, там была похлеще тусовочка, это я ещё молчу про употребление некоторых веществ. Михаил закатил глаза. — Там хотя бы была яхта. Можно было подышать свежим воздухом. И контингент был… — Наркоманы и проститутки. — Интеллигентные люди. — Михаил, я понимаю, что ты стараешься всё видеть в лучшем свете, но прими уже наконец, что у Гавриила весьма специфические вкусы на… женщин. — Да но. Это были её друзья, а не в целом его окружение. Были же ещё и мы. Рафаил закатил глаза. — Я не знал, кто был большей мразью его мать и жена. Мать его хотя бы так сильно не ревновала его к нам, в отличие от Рейчел. Эта отрезала просто все пути взаимодействия нам с ним. Да из-за неё мы блядь настолько с ним отдалились между прочим! — Слушай. Это был его личный выбор и к тому же. Сам понимаешь. То, что случилось дальше это… хуже всего вместе взятого, что было в его жизни вообще. Рафаил вздохнул. — Давай будем честны, она была объективной сукой, но даже она не заслуживает той участи что с ней произошла. В смысле я про случайность. А не про то, что пиздят из каждого утюга. — Была или не была. Это не важно. В первую очередь она была его женой, и он её любил, — нахмурился Михаил, — а когда теряешь свою любовь, да ещё и таким образом это… очень и очень тяжело Рафаил. — Да ну. Я бы радовался бы на его месте, меньше излишней ёбли мозгов. — Но она его не напрягала, раз он столько лет жил с матерью и всё никак не мог от неё сепарироваться. — Ему казалось, что он в ней нуждался, она просто держала его на поводке. Никакая это была не любовь. Михаил вздохнул. — Какими бы отношения не были, если мы в них состоим, значит в чём-то нуждаемся. Вот как бы ты отнёсся к тому, если бы с твоей женой случилось что подобное? Даже если она тебя ужасно достала? Рафаил сощурился. — Но Уриил со мной вообще почти никогда не спорит и не ссориться. У нас идиллия. С чего бы такое вообще произошло бы? — хмыкнул он. — Может, потому что она и дома практически не бывает? Одни командировки да разъезды? — Ну и хорошо. — пожал плечами Рафаил, — практически гостевой брак. Что в этом такого? Зато мы всегда рады друг друга видеть. Жаль только она совсем не хочет детей, я бы с удовольствием о них позаботился в её отсутствие. — мечтательно произнёс черноволосый. Михаил аж скорчился. — Ты чего? — сощурил Рафаил взгляд. — Да ничего. Удачной вам там семейной идиллии, если она, конечно, захочет такого хоть когда-нибудь. — Ну не захочет не знаю, попробуем что-то ещё. Жизнь длинная всякое может случится. — Например. Расставание. Теперь уже Рафаил закатил глаза. — Ну переживу. Фигня вопрос. Люди приходят и уходят. Главное ни на ком не зацикливаться. «Созависимость» это плохо, — подметил Рафаил, особенно выделив это слово, намекая на некоторых. Он тут считал себя самым независимым из всех. Что с ним в любом момент можно расстаться, развестись и его это не заденет. Он открыт к этому миру и очень легко находит общий язык со всеми, да что с ним когда-либо может случиться? То ли дело Михаил, слишком привязан к кому-то одному. Взять того же Люцифера, а потом и эта его странная намоленная жена? Чуть появляется человек он сразу же начинал зависеть от его мнения. А Рафаил… Рафаил считал себя самым умным и независимым из всех. Самым преисполнившимся и мудрым. Он считал, что его брак на самом деле самый идеальный из всех. Что он то знает как правильно жить. Бывалый семьянин. Рафаил искренне был уверен, что в их семье, если и уйдёт, кто первым кому однажды надоест всё вот это вот — так это он. Зеленоглазый искренне был уверен, что это Уриил зависела от него, а не он от неё. И эта мысль его даже как-то успокаивала. Человека, кто был брошен своими родителями с самого раннего детства и кого вырастила бабушка. Он гордился, что смог без лишних скандалов и эксцессов не смотря на свою скандальную и дебоширскую юность, съехать от неё в съемную хату и начал сам зарабатывать себе на жизнь без чьей-либо поддержки. Сам начал ухаживать за Уриил, сам сделал ей предложение и вообще много чего сделал сам. И на фоне своих друзей он считал, что это вершина «самостоятельности», что вот так и выглядит подлинная сепарация от всех и вся. Зрелость. Взрослость. Потому и считал, что у него намного больше прав указывать Михаилу и Гавриилу как правильно жить с подачи своей мудрой головы. Опыта у него выживания на улице было с лихвой. Он даже однажды жил пару дней на вокзале и считал себя настоящим волком, который с филигранной точностью ориентировался в этих каменных джунглях. У него были связи буквально везде и со всеми, куда бы не ступала его шальная нога. Везде у него была куча знакомых и приятелей. Всех и каждого Рафаил называл друзьями. Каждому во всем стремился помочь. Каждый дербанил его по поводу и без. Не давай смыкать глаз по ночам. Можно сказать это был тот самый пик популярности, нужности и полезности всем и вся. Он не различал ни плохих, ни хороших, все для него были равны, правильны, и едины. Он мог выкручиваться и подстраиваться под любую компанию. Быть разным с разными людьми. Теряя свою личность время от времени, но именно это Рафаил и считал своим подлинным талантом. Думая, что именно это и есть он настоящий. С Гавриилом от чего-то только так никогда не получалось и с Михаилом. Они всегда разговаривали с ним как-то иначе. Спорили с ним зачем-то, не слушали, делали что-то несуразное и своё. До них было не достучаться, а ещё. Не хило так проезжались катком каждый раз по мозгам Рафаила. И. Если остальных он менял как перчатки, то здесь на удивление задержался дольше обычного. Здесь он выдал справедливое звание «лучших» друзей. Титул можно сказать. Недоступный для остальных его «друзей». А друзьями Рафаил называли всё, что ему могло внятно сказать «привет» и вежливо улыбнуться. Или хотя бы заинтересовано посмотреть. Этого было достаточно, чтобы он распахивал свою душу настежь всем и вся. Наконец принесли напитки, громко звякнув стаканами. И. Михаил сморщился в очередной раз всмотревшись в явные отпечатки пальцев на стекле. Ещё и грязь какая-то засохла на одной из граней. Господи кто-нибудь спасите его из этого затхлого злополучного места. Рафаил закусил губу. — Что-то он там долго, пойду проверю его. На всякий случай. Там же нет чёрного хода случаем или окна на распашку?.. — Иди. Проверь, — встал Михаил из-за стола, чтобы его выпустить. У него аж в глазах потемнело на пару мгновений. Рафаил суетливо вылез и поспешил по скорее за ширму. А Михаил благополучно пристроился к окну и сквозь жалюзи уставился ближе к полотку (потому что подвальное окно было расположено преимущественно сверху) и с какой-то тоской рассматривал ноги каких-то людей, что видимо стояли и курили, где-то чуть дальше виднелся одинокий куст под фонарём. И примерно этим кустом Михаил себя сейчас и ощущал, разве что завидовал что тот хотя бы был на свежем воздухе в отличие от него. *** Гавриил зашёл в уборную и как это всегда у него и бывает остановился у своей любимой раковины. Он осторожно снял перчатки со своих облезших от холода и бесконечной мойки рук. Те до безумия у него зудели, потому поскорее включить подходящую тепловатую воду и окунуть их туда, было для него небывалым наслаждением. Весь день и вся жизнь были как будто бы только ради этого момента. Когда сухая кожа касается приятной тёплой воды и. Хочется остаться в этом ощущении навсегда. Не возвращаться туда обратно в непонятное никуда. Ни с кем больше не разговаривать и ничего больше в этой жизни не пытаться. Всё чего он когда-либо желал: в его жизни сбылось. И плохое, и хорошее. И счастливое, и фатальное. Он свою жизнь уже замечательно пожил. Чего ему на свете ещё такого бы пожелать? Чего не хватает его бренной душе для того, чтобы она уже наконец-то ощутила, что в общем-то: хватит. Достаточно. Пора на покой. Покой. Такое интересно слово. Гавриил с наслаждением улыбается сам себе, выдавливает жидкое мыло на руки с запахом лаванды и чего-то молочного. Мягкого. Намного лучше чем то околохозяйственное мыло на его работе в туалете. От него вся кожа аж растрескалась. А вот это нежное… будто бы исцеляет все его порезы и раны. На сердце. И. Он увлечённо отдраивает всё лишнее с них. Своих бесконечно грязных рук. Бесконечно. Сколько бы не тёр это ощущение всё никак не выветривается у него из головы. Из кожи. Из чувств. Из убеждений. Из… Он снова выдавливает мыло и снова моет руки. Возвращаться обратно не хочется настолько сильно, что он позволяет себе проделать этот процесс ещё несколько раз. И ещё, и ещё, пока бутылка с мылом не опустошается как минимум на половину и вот он снова тянется рукой, чтобы выдавить пару капель, как вдруг… Чья-то чужая рука его очень внезапно останавливает, выводя из транса и Гавриила аж всего перетряхивает, он суетливо и испуганно поворачивает голову влево. — Гавриил, твои руки чистые. Остановись уже наконец. — ужас сквозит сквозь эти слова, но Рафаил пытается не подавать виду насколько он испуган сейчас. Он смотрит ровно зелёным в фиолетовый. Фиолетовый буксует и пытается сообразить, что ему делать дальше. После чего таки опускает взгляд на раковину и смущённо и как-то забито произносит: — Недостаточно. Нужно ещё хотя бы один раз и. Тогда будет позволительно. Рафаил щурится, но. Решает не спорить. Не хватило его ещё и до истерики сейчас довести. И не то, чтобы он видел Гавриила хоть раз на срыве, но. Всегда чувствовал, когда тот был на грани и чувствовал, что, если сейчас же не прекратит, потом его не просто уже не услышат, его и видеть уже перестанут и как-либо воспринимать тоже. — Хорошо. Напитки уже принесли, я просто. Тоже хотел бы вымыть руки, а раковина здесь одна. Вторая как видишь. Сломана, — переводит он взгляд на кран справа с надписью «не работает» обклееной синей изолентой. Гавриил учтиво и понимающе кивает, после чего выдавливает мыло на свои руки в последний раз (но надеется, что всё-таки не в последний раз в жизни) и с наслаждением очень тщательно их моет. Рафаил в немом ужасе наблюдает за чужими язвами на коже, за небольшими порезами и трещинками и только теперь понимает, когда Гавриил вытирает руки об полотенце и натягивает свои перчатки обратно: это не узор на них. Это пятна крови. Буквально. И на его губах застывает немой крик, но Рафаил понимает, что он не сможет его сейчас выразить, потому что Гавриил кажется совсем не настроен их всех слушать вообще. Он вообще по ощущению где-то не здесь, а в каком-то параллельном мире и совсем не понимает, что, честно говоря, творит какую-то абсолютно полную дичь. А они с Михаилом просто стоят и смотрят, и не понимают, что с этим делать, кроме как связать и увезти его в больницу. Боже. Думает Рафаил. Боже, что же ему со всем этим делать? Просто что? Что ему делать, что? — Всё, я закончил, — смиренно произносит Гавриил и освобождает место. Рафаил кивает больше на автомате и ещё с минуту после ухода Гавриила тупо пялит на воду, текущую ровной струёй из крана. Так примерно сейчас по ощущению вытекал весь мозг из его головы. Он вздохнул и. С каким-то явным дискомфортом выдавил на свои руки мыло. *** Михаил тёр усиленно висок, всё ещё пытаясь привести себя в чувство, когда наконец Гавриил соизволил явиться обратно. — А где Рафаил? — сощурился краснозолотистый. — Моет руки, — сообщил мужчина и устроился обратно на своё место. В это время у Михаила чётко два раза отвибрировал телефон. На экране в режиме блокировке отразилось: «ЗАЙДИ В УБОРНУЮ. СРОЧНО» Голубоглазый успел лишь брови чуть вскинуть и, подтянув телефон к себе, бросил взгляд на Гавриила. — Пойду тоже, пожалуй, помою. Присмотришь за вещами? — Конечно. И Михаил приветливо кивнув (из последних сил) отправился в туалет. Там его практически сразу перехватил Рафаил прямо у раковины. — Ну и какого хрена? — прошептал краснозолотистый. Рафаил открыл рот и шёпотом произнёс. — Михаил. Это. Пиздец. Полный. — Что именно из всего этого? — решил на всякий случай уточнить голубоглазый, у него жутчайше кружилась голова, а в этом затхлом помещение ещё и как на зло воняло ссаниной и ещё чем-то весьма и весьма неприятным. Ему казалось, что они сюда не Гавриила приехали спасать, а пытать самих себя. Ну или только Михаил один единственный ощущал как очень медленно, но верно сходит в этом месте с ума. — Руки. Ты видел его руки?! — Нет я не видел его руки. Они же. В перчатках. — Он намывал их всё это время! — на какой-то истерической нотке выдал Рафаил. — Михаил, Ну. Там просто всё в мясо. Он. Не. В. Порядке. — Да ладно?! — сделал наигранно удивленное лицо Михаил. — Блядь ну что ты издеваешься! Мы должны что-то сделать сейчас же! — Что? Сказать ему, что он сошёл с ума? Рафаил закатил глаза. — Ну как-то аккуратно намекнуть, что он… не в порядке, и. Ему правда нужна наша помощь… — В том то и проблема, Рафаил, — строго отметил краснозолотистый, — что ему она не нужна. Потому что он гордый как… скала. Умирать будет не признается, что ему плохо. Ещё и пошлёт на три буквы и возненавидит, что ты вообще посмел подумать, что он не вылезет из своего собственного дерьма в одиночку. Рафаил засуетился и протянул руки к чужим плечам, впившись в них пальцами. — Но также нельзя, Михаил! Именно в этот момент в помещение кто-то вошёл, застав всю эту распрекрасную сцену в полной красе. Это была как раз одна из тех старых кошёлок, что сидели за Михаилом. У неё были зеленовато-розовые волосы, которые преимущественно отдавали в седой-фиолетовый, закреплённые наверху заколкой в виде чёрной розы и небольшая шляпка на голове. Она держала в своих руках, прижав когтями, малюсенькую темно-красную сумку с большими-большими камнями похожими на рубины. Женщина чуть облизала свои бардово-алые губы, а после хорошенько ими чпокнула, недовольно уставившись на двух мужчин, что ей преградили путь. — Что? Другого место не нашлось для своих грязных дел? — скептически произнесла она и протиснулась кое-как к кабинке в своём готическом кроваво-чёрном платье. После чего смачно хлопнув дверью, цокнув, выдохнула себе под нос: «Мужчины… Совсем нормальных не осталось.» Михаил уставился с такой ненавистью в глазах на Рафаила, что тот молча без лишних слов сам убрал от него руки. — Пошли. — произнёс холодно свою уже коронную фразу за сегодня краснозолотистый. И Рафаил, чуть поколебавшись, таки вышел за ним следом. *** Они оба молча вернулись за стол, и Михаил на этот раз придвинулся к окну, после чего первым взял стакан с виски в руки. — Ну что ж. Давайте что ли. Выпьем за нашу встречу? — попытался он найти во всей этой ситуации хоть что-то хорошее. Гавриил неловко подхватил стакан и поднял. Рафаил, хмурясь, чокнулся вместе со всеми и второй рукой взял ломтик сыра с тарелки с закусками. А Михаил всё прикидывал в голове, когда эти злополучные полчаса наконец уже кончатся и его отсюда выпустят. Он уже не был уверен, что с Гавриилом у них что-то получится. Это всё выглядело для него сложной и нерешаемой задачей. Михаил просто не понимал, как человека с такой гордыней можно вообще в чём-либо переубедить. Если даже его никто так и не смог ни в чём переубедить за жизнь. Да и стоит ли вообще это делать? Ничто так не меняет и не трансформирует как собственный горький опыт, не правильные решения. Ошибки. Сожаления. Сомнения. Тогда ты как-то уже уверен, как тебе точно нравится, а как нет. А здесь… здесь объективно человек видимо ещё не наигрался, а Михаил, честно говоря, слишком устал, чтоб продолжать подыгрывать. Они и так с Люцифером только-только более-менее передоговорились. Попробовали всё начать заново с нуля. И оттого ему сейчас, кажется, что жизнь его неимоверно хрупка. Подуй как-нибудь не так и всё рухнет тотчас. Гавриил поднёс к носу жидкость и для начала просто вдохнул. Ах. Этот чудесный слегка сладковатый запах, который ни с чем не спутаешь. Слегка опьяняющий уже заранее, завораживающий. И пока Рафаил уже выпил всё залпом и подливал из бутылки ещё, Гавриил только-только слегка пригубил. Только-только лишь распробовал. Набрал в рот. Поддержал. Прикрыл глаза. (блаженство) и. Наконец сглотнул. Что-то щёлкнуло у него там внутри. Что-то что явно отвечало за его ощущение жизни. За вообще ощущение того, что он всё ещё живой и. Как будто его знание о том, что такое свобода ещё больше расширилось с этим самым вкусом. Он снова вдохнул, снова отпил. У него аж заслезились глаза «как» это было божественно, как неповторимо прекрасно просто чувствовать этот изысканный вкус здесь и сейчас. Один только Михаил на фоне еле-еле заметно скривился. Нет они, конечно, заказали не дешёвое пойло из супермаркета, но это был и не тот элитный алкоголь, который они некогда смаковали с Гавриилом один на один под игру в шахматы, или разговоры о делах насущных. Правда в последнее время, Михаил готов наконец признать, его жена окончательно испортила всё то изящество и эстетику, которой восхищался краснозолотистый в своём друге. Во-первых у неё действительно был дурной вкус на вещи (причём очень и очень дорогие, она буквально транжирила все те деньги, которыми обладал Гавриил), а во-вторых была жутко подвешена на язык и выдавала порой такие ужасные выражения, что. Михаил и сам в какой-то момент стал отдаляться от компании с ним. Потому что куда бы не шёл Гавриил за ним всегда прости-господи увязывалась эта чёртова Рейчел и ясно давала понять, она у него первая, единственная и номер один. Поэтому Михаил сидел, пил виски и медленно осознавал, что самого Гавриила потеряли они с Рафаилом не полгода назад — это произошло намного и много раньше. И ладно бы она просто там как-нибудь померла, но ведь. Вместе со своей смертью та, кажется, очень лихо устроила их другу смертный приговор. Да Михаил бы не удивился, если бы спустя время объявили о том, что это была подставная смерть с целью стрясти с Гавриила побольше бабла, а если быть честным: забрать всё, что у него было. Но. В том деле, что он читал много несостыковок и фальши и видимо. Он сглотнул. Вмешалась его мать со своими чёртовыми связями, иначе Михаил просто не понимает, откуда вообще всплыла эта информация про домашнее насилие над женщинами в его семье? А потом ещё все эти иски его сотрудниц о домогательствах с его стороны, махинации внутри компании, какие-то обвинения на заказы через контору наёмных убийств… Все как будто выжидали. Подбирали самый удачный сука момент. Люцифер просил Михаила не зацикливаться, не копать и не искать виноватых. Отпустить. Не трогать. Но. Это жутчайшее ощущение несправедливости порой настолько скручивало Михаила изнутри, что он просто не мог не начать разбираться во всём этот адском круговороте событий. Ему нужно было просто знать: почему? Почему из них всех именно Гавриил? Самый покладистый из всех, самый идеальный, тот кто старался больше всех прочих. Почему из всех них именно он, после всего, что он создал, организовал и чем владел? Закон должен защищать, а не подписывать смертный приговор тем, кто не виноват. Почему на сей раз высшая справедливость его подвела? Почему? Что Михаил не хотел и не желал видеть в своём друге много и много лет? От чего он отказывался и отворачивался в глубине самого себя? Что не хотел видеть? Просто блядь что? — Сыр ничего такой, — вставил своё слово Рафаил в разразившуюся тишину. И засунул ещё пару ломтиков в рот. — Ну как у тебя. Кхм. Жизнь рабочая, Гавриил? Как вообще поживаешь? — решил черноволосый начать с самого начала, будто бы до этого не было ничего. Мужчина всё смаковал своё пойло, после чего на эмоциях выдал: — Да всё прекрасно, было бы на что жаловаться. А так. Справляюсь. Как и всегда. Михаил покачал головой на всё это. И решил промолчать. Он очень старался не сорваться. Не накричать на этих двоих за всё и вся, потому что это делу никак не поможет, это лишь усугубит. Каждый раз, когда он на эмоциях открывал рот это всегда всё рушило и портило, не было не разу такого, чтоб реально помогло. — Ну и кайф, — пожал плечами Рафаил. Туз в рукаве в виде слов «Боже, Гавриил ты сошёл с ума и тебе срочно нужно в больницу» он решил оставить на горяченькое, если не сработает абсолютно ничего. — А Михаил вот это… как его. Развёлся окончательно. Гавриил аж сглотнул не в то место и подавился. — Да?.. — удивлённо вскинул он брови и уставился на своего некогда друга. Голубоглазый нахмурился. Не так он рассчитывал выдать столь важную и конфиденциальную информацию о себе. И точно не в таком сука месте. — Ну развёлся и развёлся. Кому какое дело? — чуть сморщил он нос в явном недовольстве. — Но вы ведь так друг другу подходили, — с всё тем же искренним удивлением продолжил Гавриил. Эта новость его как будто бы и в самом деле шокировала, как будто бы сломала его восприятие мира на До и После, — и ты её так сильно любил, Михаил, так много всегда о ней рассказывал. Эмилия была настолько располагающей, приятной. Что же между вами произошло? Он спросил это настолько по-дружески, что Михаил внутренне аж напрягся. Ему захотелось рассказать. Что было у него на сердце весь этот последний чёртов год. Рассказать хоть кому-нибудь. Он уже мысленно сходил с ума от того количества событий в жизни, что произошли между ними. О его встрече с Люцифером, о переосознании своей жизни. Да много о чём. Много. После всех ошибок и заключений, не правильных выборов и не тех людей. После всего того ужаса, что он натерпелся, пытаясь выживать в одиночку, а затем казалось бы сошёлся с самой идеальной женщиной в мире. С настолько идеальной, что Михаил в какой-то момент понял: он просто так сбежал от своих проблем и вместо решения нашёл себе личного палача. Потому ему с его нарциссизмом и эгоцентризмом, с комплексом бесконечных неполноценностей нужна была не королева, которой он всячески потакал, а самый настоящий Князь Тьмы, Дьявол в Преисподней, готовый ублажать каждое его слово и решение, и бесконечно молиться на его светлый образ вопреки всем заветам и заповедям божием и. Просто себя за такое простить. Простить себя за то, что ему нравится так. Абсолютно безбожно. Без правил. С тем, кто действительно ценит его до самого-самого естества и перед кем Михаил готов больше не притворяться, что он святой. Потому что он никогда не был святым. Он каким угодно был, но. НЕ идеальным. Абсолютно капризным, не предсказуемым и не стабильным. Вот таким он был. Таким, какими мужчины, наверное, не бывают. Таким, каких даже матери запирают в подвалах и в подлинном состоянии не вытерпит, не примет и не выдержит ни одна женщина. Михаил сглотнул. Да. Определённо. Он хотел бы этим всем однажды с ними со всеми поделиться. И. Особенно с Гавриилом. Но не с тем, что сидел сейчас перед ним. Абсолютно разбитый и с немым вопросом в глазах как же так «внешне всё было так красиво, зачем ты отказался от этой красоты?» Ну разве он его поймёт? Разве все они поймут? Хоть кто-то способен его понять, кроме Люцифера, который мучался со всеми этими выборами точно так же как и он сам, и которого он за уши спасал и вытаскивал из того дерьма, в которое тот по наивности, мстительности и обидчивости тоже встрял сам. От того и усталость от всех этих спасательств у Михаила была просто блядь непомерная. Он настолько шифровался сейчас от мира, что можно сказать пару людей и то по случайности знали, что он с кем-то там развёлся. Для многих он до сих числился образцовым семьянимом. Таким, наверное, каким всегда его и хотела видеть мать. И отец мечтал однажды увидеть. Наверное. Красивая оболочка, фантик с абсолютно бесформенным и пустым содержанием. Так надоело уже казаться, господи, так хотелось уже наконец-то быть. — Мне казалось, что я её люблю. Мы были похожи, но в Основании это было не то, чего я на самом деле хотел. — смиренно произнёс Михаил. — Поэтому я решил, что свобода дороже всех связей, что я на создавал и я решил сознательно всё закончить и вернуться обратно к тому, что у меня всегда было: к самому себе. Гавриил задумчиво сощурился. Отпил из стакана, задержался на вкусе, посмаковал. И. Наконец сглотнул. — Да, понимаю тебя прекрасно. Иногда это стоит потери всего, всех и вся, — произнёс он со знанием дела. — Главное, чтобы это было взвешенное решение, а не сделанное наспех в отчаянных попытках сбежать от самого себя, — всё же внимательно и строго всмотрелся голубой в фиолетовый. Гавриил улыбнулся слегка. — Мои решения всегда взвешены и обдуманы. Я ни о чём не желаю. Ни до, ни после. Меня ничего больше не печалит и не тревожит так сильно как это было раньше. Это ли не есть счастье, Михаил? Краснозолотистый отпил из стакана. — Счастье, Гавриил, это никогда всё настолько атрофировалось, что уже не болит, счастье — это когда каждый день ждёшь как в первый раз. Когда тебе интересно просыпаться и интересно засыпать. Зимой радует первый снег, весной как цветёт берёза, распускаются на деревьях почки, летом: как цветут цветы и пахнет травой и зеленью, а осенью ты танцуешь вместе с листьями в такт музыке, что играет у тебя в ушах стуком твоего собственного живого сердца. Когда готовка еды или как минимум её употребление приносят тебе радость и удовольствие. Когда каждый твой шаг — это наслаждение тем, что ты просто есть. Счастье — это когда больше нигде и ничего не нужно терпеть, притворяться перед другими, что тебе хорошо, отказавшись от самого себя в пользу чего-либо. Счастье — это не жертва за что-либо. Это не война, не победа и не поражение. Это не достижение чего-либо. Это не цель. Это. Место, где тебе всегда рады, где бы ты ни был и куда бы ни пошёл. Каждый кто тебя окружает просто рад что ты существуешь и ты светишься абсолютно весь. Вот что такое. Счастье. Гавриил. — выдал он ему на каком-то внутреннем вдохновении. С какой-то всё ещё надеждой в глазах будто бы та красота, что наполняла его сейчас была способна хоть как-то перекрыть и заставить благоухать тот ужас что их всех троих здесь сейчас окружал. Михаил был натурой тонкой. Изнеженной. Капельку тщеславной, но даже он стремился к внутренней красоте, даже он постоянно искал что-то подлинное, настоящее, что-то вечное, что будет всегда, какой-то постулат, идеал, но не тот под который подстраиваешься, а тот что заявляет, что ты цветок, цветок который родился таким, какой ты есть и переделывать тебя не нужно, а. Научиться обращаться, ухаживать и достаточно поливать, чтобы он однажды расцвёл во всех красе и радовал своим присутствием в первую очередь тебя самого. И именно таким цветком Михаил и ощущал себя в последнее время в тех руках, кому он снова себя доверил. Кому попытался доверить себя. А здесь… здесь он чувствовал себя раздетым и измазанным в каком-то дерьме. Да он сам бы с удовольствием помыл руки несколько раз, только он достаточно в разуме, чтобы осознать, что даже это ему не поможет почувствовать себя менее грязным в таких местах как «это». И не поможет убедить Гавриила в том, что он глубоко заблуждается и совсем не понимает, чего хочет получить на самом деле. В чём действительно нуждается на самом деле сейчас. Гавриил посмотрел на него с какой-то несвойственной ему за все эти полгода ясностью во взгляде, задумался о чём-то, а затем повернувшись к Рафаилу спросил: — А как ты поживаешь, Рафаил? Черноволосый, который уже закинулся вторым стаканчиком, чуть вздёрнул брови. — Да… всё тоже самое. То работа, то дом. То дом, то работа. В целом. Я бы сказал очень даже… весело. — А как там Уриил поживает? — Отлично, — вскинул брови чуть черноволосый. — вот должна в понедельник вернуться с командировки. — Снова ездила в Китай? — предположил Гавриил. — Ага, в Шанхай. Её любимое место. Всё зовёт меня в отпуск куда-нибудь в этом райончике… — А ты, как всегда, саботируешь события? — ухмыльнулся Гавриил. — Мне нравится город, в котором я родился. Я не хочу никуда уезжать. — Она тебе не переезд предлагает, а отпуск, — сощурился Михаил. — Тем не менее я всё ещё нужен здесь, мы так долго строили весь этот частный бизнес, я хотел бы, чтобы больницы помогали людям исцелиться, а не калечили их только больше. Не ломали поперёк хребта, понимаете? Я бы и психдиспансерами бы занялся. Меня вообще тревожит всё, что они творят в психиатрии в принципе. Михаил чуть вздёрнул бровь, но решил в итоге промолчать. Любое упоминание чего-либо с приставкой «псих» у него вызывало внутреннюю паничку. — Так вам всё-таки удалось запустить проект с командой? — уже более бодро продолжил Гавриил. Так будто бы между ними не было этих полгода. Будто между ними не было ничего лишнего вообще. Так собрались в баре как собирались всегда. Правда было это обычно на задней террасе у Гавриила в его дачном доме. В те времена, когда у него ещё было всё. Но всего на секунду он уловил это ощущение родства со всеми даже здесь в какой-то абсолютно не ясной и не понятной для всех них троих забегаловке, которая больше туманила разум, чем способствовала адекватному разговору и взаимопониманию. — Да. Пару месяцев назад. Пока дела идут в гору. Но это пока. В начале часто на старте всё идёт в гору вам ли не знать друзья, но не если не расширять свою сферу влияния, не привлекать новых клиентов, не понимать какого уровня качества и комфорта они хотят, да ещё и учитывая цены и прочее… хотя в моих мечтах, чтобы однажды все больницы мира стали бесплатными… ну с учётом оплаты труда сотрудников и прочего. В принципе я привлёк достаточное количество инвесторов и заинтересованных лиц. Несколько фондов нас поддерживают, но как оно пойдёт дальше: понятия не имею. — Надеюсь самым наилучшим образом. Я бы был не против быть твоим клиентом однажды. Рафаил ухмыльнулся. — Не зарекайся, Гавриил, я надеюсь с тобой ничего настолько ужасного не случится, чтобы тебе потребовалась настолько сильно моя помощь, — бросил он всего на мгновение взгляд на его руки и всё пытался подобрать слова, рассматривая пятна на некогда белой ткани. — Но в любом случае лучше перестраховаться. — отпил из бокала мужчина. Михаил скосил взгляд на Рафаила всего на мгновение и очень внимательно всмотрелся в него, настолько внимательно, что черноволосый аж сглотнул. Потом Михаил бросил взгляд на чужие перчатки и снова в зелёные глаза. Рафаил снова сглотнул и суетливо забегал, мимика на его застывшем лице так и выражала что-то вроде: «я снова всё испорчу, если открою свой сука рот». Но Михаил явно был другого мнения и считал, что либо тот предложит сейчас, либо никогда. Рафаил облизал свои губы. — К слову, кхм, — кашлянул он неловко в руку, — я тут заметил. Ты не подумай, я не собираюсь лезть в твою жизнь. Всё-таки как бы это так сказать, у меня второе высшее всё-таки медицинское и. Ну. Если ты не против. Мог бы я тебе в качестве благодарности подарить крем для рук? В смысле я не настаиваю и не критикую, — тут же стал мужчина нервно оправдываться, — я просто заметил, что они у тебя слегка суховаты, и быть может это немного мешает тебе жить. Только и всего. Но если не мешает, то извини, что вообще начал весь этот дурацкий разговор… — нервно рассмеялся он под конец. Гавриил сомкнул губы и слегка нахмурился. Он что-то обдумывал. Очень и очень долго. — Беспокоят. Но не сильно. У меня нет времени добраться до аптеки особо. Если твой крем не слишком дорогой, я бы мог его у тебя приобрести. — Слушай, ну мы только запустились, — наобум продолжил Рафаил, — а так же некоторые лекарства входят в экспериментальную программу, согласно которой мы можем предоставлять некоторым пациентам свои препараты на основании их обязательной обратной связи. Если, конечно, тебя устраивают такие условия. Я это не сам придумал, у нас такое действительно есть. Михаил молча пялил на этих двоих и не вмешивался, потому что ему казалось, что если бы он его всё-таки открыл, то тотчас сорвался, наорал на всех, обматерил и ушёл, хлопнув дверью. Он в этом мастер. Поэтому в последнее время он ищет другие способы коммуникации и взаимодействия с миром. В конце концов бывает надо просто подождать и никого не трогать и вон оно как получается вроде, как и его помощь больше и не нужна, а присутствие порой даже мешает, чем способствует какому-либо результату. — Программа говоришь? — вздохнул Гавриил, — а если она не поможет то что, я должен буду заплатить за это деньги? — Да нет же, смысл в том, что мы собираем данные о людях, насколько рабочий препарат или нет, там большая фокус-группа, поэтому как бы ты не самый крайний. Если не поможет, ну значит это было не то, в чём ты нуждался. Но я не навязываюсь. Я могу тебе просто подсказать любое другое средство для рук, которое чуть облегчит твоё состояние, если тебе это нужно. Я просто понимаешь ну… -… не умеешь держать язык за зубами? — уставился на него прямо Гавриил. Михаил аж губки поджал от чужой жёсткости, а Рафаил сглотнул. — Да не умею. Прости. Гавриил сощурился. — Я подумаю над твоим предложением. Но пока меня абсолютно всё устраивает. Рафаил кусал губы и вместо чего-то внятного налил себе снова виски и удачно их захлебнул. Михаил взял в рот сыр. Чтобы чувствовать себя не так скверно. Есть он не хотел. Пить тоже. Но, надо же было хотя как-то поддерживать разговор. — Извини если навязались, — в итоге не сдержавшись выдал Михаил, — мы просто очень сильно хотели увидеть тебя. Но видимо ты нас не очень, — улыбнулся он больше из страха, чем от искренности того, что говорил, — мы просто за тебя испугались. Ты исчез, потом внезапно объявился. Мы подумали вдруг у тебя что-то стряслось, но ты в этом всё никак не может сознаться в слух. Знаешь, ты всегда был таким скрытным. Холодным. Отталкивающим. К тебе было не подойти, но очень хотелось. Само твоё выражение лица будто бы всегда было про вселенское отторжение всех и вся, отказ от общества, но при этом от этого хотелось общаться с тобой только больше. Не знаю почему, я всегда равнялся на тебя Гавриил. В том самом смысле как ты всегда держался перед обществом, перед самим собой. У меня так никогда не получалось, сколько я не пробовал весь мир падал и разбивался от моих рук. Всех, кого я любил я отвергал первыми от страха быть ими однажды преданными, от страха остаться одному я сам стал предавать всех и вся. Уходить раньше времени, бесконечно сбегать, я… — Михаил от чего-то сглотнул. То ли алкоголь его так разморил, то-ли всеобщее сумасшествие этого мира, — в общем извини за беспокойство да. В общем-то допьём, наверное, что нужно допить и разойдёмся наконец по домам, да… давно уже пора… — и не выдержав собственной речи он опустошил свой стакан и резко сморщился. Рафаил уставился в каком-то немом шоке на Михаила после чужих откровений. Гавриил резко нахмурился. — Но я никогда не был. Идеальным. Я вообще не пониманию на что можно равняться в таком человека как я. Если за всю свою жизнь я ни разу не был собой настоящим. Вы даже понятия не имеете, какой я на самом деле есть и вернуть вы хотите не меня. И пришли вы не за мной. Вам нужен я другой. Каким я больше никогда в этой жизни не желаю быть и не буду. Он. Умер. Михаил потёр глаза. Господи кто-нибудь помогите. — А может. Может мы хотим узнать тебя другого?.. — выдал вдруг Рафаил. — Ну раз тот умер. Значит есть другой. Почему нельзя заново подружиться с тобой другим? Или тем, каким ты и являлся на самом деле? Гавриил замешкал. — Потому что таким я: не нравлюсь никому. — Ну смотри мы сидим с тобой уже минут сорок в баре и до сих не сбежали, думаешь. Не выдержим? — Всё закончится, как и всегда: либо я захочу вас приручить, либо вы меня. — Сомневаюсь, что кто-то из нас когда-либо в принципе хотел тебя приручить Гавриил, кроме твоей матери и твоих возлюбленных. Дружба это не много про другое. — Все друг друга привязывают и подчиняют без этого не бывает отношений в принципе. Михаил вздохнул. — Бывает, если вы заранее договариваетесь о ваших границах обоюдно, без жертв и компромиссов, ущемляющих чужие интересы. — Откуда тебе знать, Михаил? Если у тебя тоже не получилось? Если и ты разрушил свои отношения с подачи своей собственной руки? Откуда тебе знать? Михаил поджал губы. — Я их разрушил, — сглотнул он, чуть сжав кулаки, — чтобы начать «другие» с теми условиями, которые устраивают нас обоих. Рафаил аж шокировано на него уставился. — Ты с кем-то встречаешься и даже мне об этом не сказал? — Да не встречаюсь я ни с кем! Просто заново возобновил старую дружбу! Гавриил аж сощурился. — С Люцифером что-ли? Михаил сжал зубы и стойко ответил: — Нет не с ним. С другим. Не важно. Теперь уже сощурился Рафаил. — Да ладно неужели и вправду с ним? Ты же больше всех кричал, что знать его не знаешь и вообще вы никогда с ним не были друзьями. Ну всё, кажется, это было для Михаила уже последней каплей. — ТАК ВСЁ. Вы меня достали оба. Ты, — указал он пальцем на Рафаила, — своим постоянным спасательством тех, кто не хочет быть спасённым, а ты, — указал он на Гавриила, — тем, что тешишь своё самолюбие через жертву и наслаждаешься тем дерьмом, в которое сам же встрял. И это место меня бесит, оно просто ужасное! — Так найдите себе пристанище получше, сударь, — отозвалась та самая старая кошёлка позади него. Михаил встал. — Выпусти меня, Рафаил, сейчас же, — зло процедил он сквозь зубы. — Я пошёл отсюда, куда подальше. Черноволосый встал следом. — Михаил, ну прости нас, давай сменим тему и поговорим о чём-то другом?.. — попытался его успокоить Рафаил. — Пожалуйста, разговаривайте. Мой номер есть у вас обоих. Мой любимый ресторан вы знаете. Как и бар, только там я готов с вами всеми разговаривать на равных! — он импульсивно достал из кошелька пару сотен долларов и положил на стол, после чего, миновав Рафаила, двинулся на выход. — Пф. Неженка, — раздалось в компании напротив. Рафаил стоял в искреннем недоумении и не понимал ему стоит побежать за Михаилом или попытаться договориться с Гавриилом, кажется, у него что-то начало получаться. Он вздохнул, что-то медленно переварил в своей голове и на какой-то лютой панике с искреннем смирением выдал: — Мой номер есть у тебя. Если я буду тебе нужен: наберёшь сам. Прости, что вторглись в твоё пространство без разрешения. Береги себя, Гавриил. И развернувшись с огромным сожалением на сердце побежал вслед за Михаилом. Он не хотел потерять ещё и его. Не после всего что было. Не теперь. Гавриил взглянул на деньги, что ему оставили его бывшие друзья. Вздохнул. Посидел ещё какие-то бесконечные мгновения в баре допивая виски и. Оплатив счёт, все остальные «лишние» деньги оставил в качестве чаевых официанту. Что от него хотели, честно говоря, он так и не понял. Как и чужого беспокойство по поводу его состояния. И состояния ли. Он вообще больше, казалось, не понимал людей. Раньше он притворялся будто бы понимал, но вот теперь убедился окончательно: он не понимает ни их, ни себя. Но. По крайней мере он никому и ничего больше не должен, кроме денег. Деньги — это такая ерунда, по сравнению с долгами по взаимоотношениям и по тому всей этой странной любви-нелюбви, дружбе-недружбе, родственным связям и так далее. Так было хорошо сейчас без всех этих лишних обязательства, без разговоров. Ну послушает он на работе какое он мудло, ну послушает в кафе какой он нелюдь, в магазине, на кассе, где он там ещё появляется время от времени? Ну пару скользких словечек. Что ж. Они все друг другу никто. Люди поупиваются оботрут об него ноги и пойдут дальше. Они не знают те поистине глубинные раны, которые у него болят, они больше не заманят его пальчиком с фразой «у нас есть любовь для тебя», а потом нещадно и безпристрастно будут насиловать тебя за эту самую суку любовь. Да. Выпотрошат весь его блядский мозг наружу. Так что захочется только лишь пристрелиться. А сейчас: Гавриилу на удивление больше не хочется спрыгнуть с крыши, разве что медленно тлеть, медленно словно сигарета догорать. Затухать постепенно. Лучше быть мировым злом, чем вот эта вся непонятная для него любовь. Он вообще не понимает, как он столько лет на такое покупался. Зачем так отчаянно за неё цеплялся. Зачем он вообще столько всего положил за эту любовь вообще? Зачем предавал самого себя? Руки не руки — какая нахрен разница? Как он выглядит и что он с собой творит? Если за эти годы всего своего существования он вообще не ощущал будто бы его собственное тело принадлежит только и только ему. Что оно не сдаётся в аренду будто прислуга под чужой запрос. И если он его испоганит, если он доведёт его до предсмертного состояния то слава богу хотя бы с подачи своей руки, потому что только это сейчас помогает ему почувствовать себя хоть немного живым. Это терзающего его без остатка со всех сторон БОЛЬ. Господи, наконец-то он дышит. Камнем подбитый в грудь, но зато на своих двоих. И. Он больше никогда-никогда не хочет терять это ощущение жизни даже если в итоге оно сведёт его в могилу окончательно. Он слишком разочаровался в людях, он слишком разочаровался в себе. Он вообще слишком во всем, казалось бы, разочаровался. Он разочаровался в этом мире и в Боге внутри себя. Ему не нравилось и не импонировало больше ничего кроме своего собственного разрушения, и он гордился, что нашёл абсолютно изящный и ебанутый способ изничтожить себя до самого Естества. Сам придумал. И гордился, что хоть что-то в этой блядской жизни он сделал САМ! Потому что если его собственная жизнь никогда ему не принадлежала, то пусть хотя бы Смерть будет тем, что он искренне способен выбрать. Что всегда принадлежало ему. И что так старательно пыталась все эти годы у него отобрать МАТЬ. Это безумное желание наконец уже сдохнуть, безумное желание прекратить существовать. В этом теперь видел Гавриил истинную свободу, и он теперь смаковал её целиком и полностью. Что теперь больше никто его не пристыдит за мысли о смерти, никто больше не будет винить, что он не думает о других. Потому что НИКТО НЕ ИМЕЕТ ПРАВА ЗАПРЕЩАТЬ ЕМУ УМЕРЕТЬ. И КАК УМЕРЕТЬ ТЕМ БОЛЕЕ. ЭТО БЫЛА ДЛЯ НЕГО ВЫСШАЯ СВОБОДА. ПРАВО РЕШАТЬ, ЧТО ДЕЛАТЬ СО СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ ВО ВСЕЙ ЕЁ КРАСЕ. ПЛЮСА И МИНУСА. ВСЕГО ЧТО ТОЛЬКО БЫЛО. ОН ВОЗВРАЩАЛ СЕБЕ ЭТО БЛЯДСКОЕ ПРАВО, ЧТО У НЕГО ОТОБРАЛИ ПРОСТО ВСЕ. Он вдохнул морозный воздух и счастливый отправился в ближайший мотель, где оплаченного проживания хватало ещё до конца этой недели. Немыслимое блаженство. Остаться наедине с собой и с этим желанием наконец уже сдохнуть. Просто подумать об этом. Просто. Не притворяться, что сильный, что справится. Просто помечтать каким способом, просто разрешить себе. Да. АБСОЛЮТНО ЛЮБОЙ ИСХОД. ***