Born to love

Глава I.

Хеллоуин на носу и будет совсем скоро. Дома воняет — или всё же пахнет, как утверждает Сэм? — тыквами. Поэтому он не сидит дома, как обычно, с полным учебников ранцем заявляясь у порога твоего дома с хмурым лицом. Ты, конечно, дашь ему стакан молока и печенье, которые готовит твой папа, и он перестанет ворчать о том, как не любит запах тыкв, но это — потом. Самое главное, почему он здесь — не печеньки с молоком, а то, что здесь не пахнет тыквами, и всё как обычно. Никаких подготовок к Хеллоуина и тематических самодельных и покупных игрушек по всему дому. Это первый Хеллоуин в жизни Дина, и он его не-на-ви-дит. Наряжаться в костюмы всякой нечисти, мол, чтобы спугнуть её от себя и отогнать зло куда подальше? Это такая чушь! Ещё большая чушь, когда взрослые дети не одевается в действительно страшные костюмы. Они собрались отгонять нечисть, или соблазнять? Глупые костюмы, глупый праздник, глупая просьба Сэма. Кто просил его умолять отца отметить Хэллоуин, а? Дин не беспокоится, что стучится слишком громко, и стоит со слишком хмурой гримасой для гостя. Она становится ещё мрачнее, когда ты открываешь ему дверь с тыквой в руках и широкой улыбкой. О Боже, только не это. Это ведь не то, о чём он думает?       — Привет, Дин! — он даже не успевает как-то отреагировать, когда ты затаскиваешь его внутрь и хлопаешь дверью. В доме воняет тыквой. — Мне как раз нужна чья-нибудь помощь с вырезанием тыкв!       — Я пришел не для этого, — возражает он, но, кажется, безуспешно. Ты его не слышишь.       — Идём скорее! Я хочу сделать это до того, как папа вернется с работы. У тебя в комнате грязно, везде лежат корки от тыкв; кухонные ножи на столе, а канцелярский — на полу; кровать так и не убрана после сна, и одеяло с простыней сплелись в единый комок; ранец лежит в углу, пока книги вываливаются из него. Дин не одержим чистотой до мозга костей, но это не самая приятная картина — особенно потому что у тебя в комнате всегда бывает прибрано и уютно. Подготовка к Хеллоуину ударила тебе в голову и заставила цунами пройтись у тебя в комнате? Здесь такой бардак, что его класс под конец школьного дня с мусором под партами кажется самым чистым местом в мире. Единственное место, где он может спрятаться от надвигающегося Хеллоуина — твой дом. Но даже сюда заявилась эта напасть. Дин разочарован.       — Итак, знаешь что? Мой папа на работе, поэтому я решила устроить ему сюрприз! Когда он вернется, тыквы уже будут готовы и вырезаны со страшными мордочка! Для него дело останется за малым и он даже отдохнёт. Когда ты говоришь, то размахиваешь лихорадочно руками, тараторя. Ты даже не делаешь передышек, и Дин усиленно моргает, переваривая поток информации. Рад ли он этой «гениальной» идее? Вовсе нет. Хочется забрать ранец и уйти отсюда — если везде воняет тыквами, какая разница, какой это будет дом? Как раз его ждёт Сэм. Но ты так воодушевлена желанием помочь отцу, что Дин не может уйти. Он громко вздыхает, развалившись у тебя на кровати и смотря в потолок.       — Ладно. — Соглашается Дин неохотно и с одолжением. — Я помогу тебе. Поможет. И это будет в первый и в последний раз, когда он занимается подобной благотворительностью. Тыквы просто ужасны, как и их запах. Зачем Богу создавать нечто подобное?       — Ты самый лучший друг, Дин!       — Мы не лучшие друзья. — протестует он вяло, пока ты лезешь обниматься.       — Да, точно. Мы самые, самые лучшие друзья! Нет смысла спорить с тобой. Ты всегда была липучкой с зарядом позитива на пару лет вперёд и нескончаемым дружелюбием. Неудивительно, что ты дружишь даже с Дином — а ведь он изгой.

Из-гой.

Слово по слогам перекатывается в разуме, вызывая горечь. У Бога даже для изгоя найдется человек, не так ли? Дин орудует ножом лучше тебя. Словно рукоятка ножа и его ладонь — единое, когда остриё ножа вырезает странные рожи в тыкве. И все приятные глазу, по сравнению с твоими. Кривые, неровные и неумелые, но по крайней мере сделанные с душою. То, как ты шумно вздыхаешь, хмуря брови, заставляет под его рёбрами заворчаться нечто неприятному, что скребется и царапает кости. Он не понимает, почему твоя тоска остро ощущается им самим — именно так, как бывает с Сэмом. Вы двое можете моментами позволять разочарованию мелькать в ваших глазах, стоит чему-то не получиться с первого раза, и Дин готов бросить все свои дела и броситься к вам на помощь. Глупо, конечно. Словно кто-то тупым ножом с усилием вырезал на корке мозга «семья — это все».       — Давай помогу.       — Я могу сама. — ты упрямишься – точно так же, как делаешь это всегда. Дину одновременно нравится и нет эта черта в тебе. Упрямые люди достойны восхищения, но порой они раздражают.       — Ханна, давай я лучше помогу. Ты мотаешь головой, и Дин не настаивает. Смотрит, как ты пыхтишь, хмуришься и высовываешь кончик языка, изо всех сил пытаясь не отставать от него. Но куда тебе до Дина? Ему почти смешно. Когда ты режешь палец, кровь тонкой, медленной струйкой стекает по мягкой коже, словно нарисованный красной краской узор. Дина тошнит от того, как бледнеет твоё лицо, а глаза дергаются от боли. Он не любит, когда дорогим ему людям становится больно, и от разворачивающейся картины невидимые тиски сжимают сердце. Аптечка находится не сразу, затерянная в кухонных шкафчиках, беспорядочно забитые всяким. Он не хочет этого ппоказывать, но его пальцы дрожат, пока он пытается обработать твою рану и обмотать бинтом.       — Дура, говорил же! — шипит он, выкидывая вату с кровью. Ты похожа на нахохлившегося в холод цыпленка, несмотря на слезы в уголках глаз. — Можно было бы ведь просто согласиться на мою помощь. Тебе что, так обязательно упрямиться каждый раз?       — Сам дурак, — бормочешь ты, запинаясь от боли. Дину не нравится, когда его зовут дураком, хоть он и заслужил это. Совсем-совсем не нравится, даже если это говоришь ты, — а ведь, по секрету, он прощает тебе многое. То, что не простил бы другим, — и поэтому затягивает бинт сильнее, чем стоит. Твой визг разносится по всему дому, прежде чем ты стукаешь кулаком его по плечу. Он заслужил. Снова.

Чёртов Хеллоуин. Чёртовы подготовки к Хэллоуину.

Ты больше не пытаешься притронуться к ножу. Вы сидите на диване в гостинной, смотря телевизор, но Дин, в отличии от тебя, не может сосредоточиться на телешоу. От тебя воняет тыквами. От его одежды воняет тыквами. Ему это не нравится.       — Ждёшь Хеллоуина, Дин? Твой вопрос застаёт в расплох. Его тонкие брови приподнимаются вверх, пока он говорит недоуменное «а?». С трудом получается осилить твой вопрос, медленно возвращаясь в реальность. В последнее время он слишком часто закрывается, погружаясь глубже в себя. Его затягивает против его же воли словно в трясину. Это ему так же не нравится.       — Я говорю: «ждёшь Хеллоуин?» — уголки твоих губ приподнимаются вверх, и ты услужливо повторяешься. Дину больше нравится, когда ты улыбаешься, а не поджимаешь губы из-за боли.       — Не-а. Он говорит честно и прямо, тут же отворачиваясь к телевизору. Повисает тягучее молчание, пока ты усиленно хмуришь брови: становится ясно, что ты не ждала такого ответа.       — И почему?       — Потому что это глупый праздник, Ханна.       — Но весёлый, — протестуешь ты. — одеваться в глупые наряды очень весело. И собирать гору конфет тоже очень весело. Дин держит колкости при себе, прикусив язык: он не хочет расстраивать тебя.       — Что, ты поэтому так морщился все эти дни, стоило тебе увидеть тыкву? — Дин надеется, что ты уже уймешься и помолчишь. В голове все вверх дном, когда он старается одновременно быть с тобой, и при этом слушать реплики героев в телевизоре.       — Возможно. То есть, тыквы сами по себе — не самое лучшее, что есть, но… Но что? Дин не знает, запнувшись. Всё дело в тыквах? Может, нет? Или всё вместе? Он и раньше не отличался любовью к тыквами, воротя от них носом, но перед Хэллоуином все совсем стало плохо. Дина тошнит от одного взгляда на них — хочется схватить и выкинуть в мусорку. Может, он просто не понимает как можно радоваться весёлому празднику, при этом связанному с нечистью. Это просто… Нелепо? Детский мозг не может уложить это воедино— или просто не хочет.       — Но отмечать ведь будешь, да? — ты слишком тяжёлая, мысленно думает Дин, стоит тебе почти похоронить его под собой в неуклюжих объятьях. — Ну пожа-а-а-алуйста!       — Нет. — критично и сухо. — Ни за что.       — Ты говорил, твой младший брат то же хочет отметить Хэллоуин. Так почему бы нам втроём не отметить, ну?       — Я же сказал, что… Дин запинается, не договорив. Ах да, точно, Сэмми… Что-то заставляет его подумать над этим, взвесить все «за» и «против» и тут же поменять своё мнение. За какие-то пятнадцать секунд.       — В первый и в последний раз, — с горечью сдаётся он, снисходительно взъерошив твои волосы. Твой радостный визг заглушает реплику второстепенного героя, что в такт тебе вопит из телевизора возмущённое: «ненавижу праздники, мать вашу!». Почти как Дин.