Назови меня по имени

      Несколько столиков у стены, занятые группками посетителей, места у открытой кухни, огибающие помещение. Несмотря на разгар рабочего дня — это я могу понять по часам, висящим между парными гравюрами, изображающими весеннюю и, соотвественно, осеннюю Коноху — людей достаточно много. Удивительно, но в ресторанчике нет суматохи: беседы ведутся размеренно и даже в некоторой степени тихо, а случайные зашедшие одиночки и вовсе трапезничают молча.       — Что же вы такое хотите сказать, что так настаивали вместе собраться? — однако неуёмная, полная энергии девушка себе не изменяет. Кажется, от неё одной исходит больше шума, чем от всех остальных гостей.       — С чего ты решила, что прям сказать? Может, мы просто соскучились? — юноша, впрочем, занял бы почётное второе место. — А то всё на миссиях да на миссиях все пропадаем.       — Кхм, попрошу мой светлый лучик в свои шинобские дела не впутывать.       — Изуми! — засмущалась я, от стыда закрываясь руками. Кажется, хозяйка этого тела вновь предпочла кимоно: на сей раз насыщенного изумрудного оттенка, расшитое золотыми и белыми бутонами.       — Что «Изуми»? Или думаешь я не знаю, как ты его ночами и рассветами у главных ворот ждёшь? Нет, всё-таки ты слишком...       — Изуми!       — Ладно-ладно. Извини. Это всё беременность, перепады настроения...       — То есть, это теперь даёт ей карт-бланш вообще на всё? — неудовлетворённо уточняет Шисуи у друга.       Итачи, как и всегда, молчит. Однако чуть подёрнувшаяся бровь явно намекает нам, что с женой его лучше в данной ситуации не спорить. С Изуми вообще не следует спорить.       Мы шутим, смеёмся, по очереди окунаем принесённые овощи и ломтики мяса в общий наваристый бульон, подогреваемый огоньком снизу, чтобы потом в нужный момент вытащить и сложить к себе в керамическую плошку. Герб веера на посуде явно намекает, что местом посиделок вновь выбрали квартал Учиха, хоть лавки такой на моей памяти и не было. Неужто Коноха так разрастётся после победы над Тоби и Мадарой?       — Итак, признавайтесь, — придвигается так близко, что практически нависает над остывшим бульоном, — зачем позвали? — и улыбается хитро-хитро, будто бы наперёд знает ответ.       Шисуи неожиданно берёт меня за руку: настолько внезапно, что поначалу чуть невольно не отстраняюсь. Щёки его подёрнуты румянцем, а глаза светятся... словно от счастья.       — Мы решили пожениться.       — О-о-о! Поздравляю! — Изуми вскрикивает, почти визжит от радости. Другие гости начинают неодобрительно коситься, что, впрочем, никак не волнует девушку и не меняет её настроя. — Поздравляю! Поздравляю! — она кидается ко мне и начинает обнимать так крепко, что почти кончается воздух. — Наконец-то-о-о!       — Как скоро свадьба? — несмотря на отсутствие бурной реакции (которую, впрочем, с лихвой компенсирует эмоциональность Изуми), Итачи выглядит довольно-расслабленным, что в его случае происходит крайне редко. Кажется, даже кончики губ чуть приподняты.       — Думаем успеть к сезону сакуры. Ещё много времени, но столько всего нужно сделать: гости, приглашения...       — Благословение.       — Итачи! — осаждает мужа Учиха. — Не обращай внимания, он просто...       — Я понимаю, — глажу по плечу, выражая благодарность за поддержку. — Прошло уже очень и очень много лет с тех пор, как отец отправил нас с Макико в Коноху. За это время он даже ни разу не навестил, не вспомнил о моём существовании, — неприятно щемит: в глубинах уже давно похороненных воспоминаний. — Не думаю, что ему будет какое-то дело до этого.       — Ну и поделом этому старому козлу! — тут же сводит на нет неприятную тему подруга.       — Он вообще-то...       — А я — будущая мать клана Учиха — и дальше что?       — Изуми...       — Так что не вздумайте обижать мою малышку, — сощуривается, словно угрожая бедняге Шисуи.       — Технически ты мла-...       — Хмпф! Ничего не хочу слышать.       — И долго это будет продолжаться?       — Ещё семь месяцев.       — По-моему, Изуми просто нашла оправдание своему скверному характеру.       — Ах, ты, наглый кошара!       И снова звонкий смех наполняет помещение: нас не волнуют ни условности, ни внешние правила приличия. Мы просто наслаждаемся столь редкой возможностью побыть друг с другом.       Вскакиваю, точно кто-то столкнул с силой. Одышка. Пот градом.       — Ха-а... Ха-а...       — Като-тян, что с тобой? — не пунцовый от смущения, а, наоборот, мертвенно-бледный от нескончаемого стресса.       — Ши…суи? — узнаю я таки юношу. Он — так же, как и во сне — держит за руку, но теперь нависая над кроватью. И, правда, мягкий просторный матрас, сияющие золотистым лампы, знакомый шкаф, в котором перед уходом перевернула всё верх дном: вещи по-прежнему небрежно раскиданы по полу. Значит ли это, что Мерцающий сам только-только вернулся? «Вернулся, но откуда»? — воспоминания обрушиваются лавиной, распирая виски и заставляя рефлекторно прикрыть рот, чтобы не вытошнить.       — Кх...       Коноха. Тэруко. Братья Учихи. Аматэрасу. И…       — Хошигаки Кисаме... — шепчу, не веря, что действительно осталась жива. Одна, ослабленная, максимально уязвимая: в коридорах убежища «Акацуки» — жестоких убийц, которым плевать на нравы и принципы, лишь бы соблюсти свой шкурный интерес. — Как я здесь оказалась? — хотя словно по-прежнему ощущающиеся шуршание Самехады и липкий холод рыбьей кожи не дают усомниться.       — Тебя принёс Кисаме, когда... — лишние объяснения затираются, сознание спешно замыкается само в себе.       «Зачем? Для чего ему было меня спасать? Пытался подлизаться к Шисуи? Но для чего? Это козни Пейна или Тоби? Или есть ещё какие-то другие силы, которых следует опасаться?» — догадки плодятся одна за другой, отчего мутит только больше. Судорожно сглатываю.       — Вот выпей, — подаёт Шисуи воды. За те недолгие секунды, что он отстраняется и берёт с тумбочки стакан, бросаю взгляд на постель: бинты, пропитанные какой-то травяной настойкой, закрывают кожу от самых кончиков пальцев — поднимаются выше, скрывая также и всю тыльную сторону ладони, пока не заканчиваются аккуратным бантиком в районе кисти.       — Хорошо меня исполосовало, однако, — с трудом, но всё же пропускаю жидкость внутрь, благодаря чему тошнота хоть немного отступает. Прикрываю единственный глаз: не хочу смотреть.       — Потом мы можем...       — Уже неважно, — терпкий и агрессивный запах целебных растений, через который едва заметно пробивается аромат Шисуи и нашей с ним комнаты. Шелест дождя, что можно различить даже в помещении без окон, если сосредоточиться на слабых вибрациях, которые рождают потоки стихии снаружи. — Уже ничего неважно...       «Сестрёнка Като, останься, прошу тебя».       Мы решили пожениться.       «Пожалуйста, защити Тэруко. Это последнее, о чём я...»       Как скоро свадьба?       «Прости, Саске, может, в другой раз».       Эта зияющая дыра: столь глубокая, необъятная, никак не желающая затягиваться. Напротив, пустота всё разрастается, желая, похоже, поглотить меня полностью. Что сделать? Как облегчить нестерпимую муку? Существует ли хоть один способ заглушить это?! Я готова отдать что угодно, только бы ненадолго...       — Като-тян, — кажется, Шисуи прижимает к себе. Его обычно оберегающее тепло теперь ощущается неприятным навязчивым огнём, от которого хочется скорее отдалиться.       — Нет... — слёзы катятся со взмокших ресниц, но это не помогает. — Нет... — чем интенсивнее и многочисленнее влажные дорожки, тем легче должно становиться, так же ведь? Тогда почему? Почему это выжигающее чувство никак не проходит?..       — Шисуи... — зову спустя, наверное, целую вечность. Я развалилась на нём или он на мне? Не разобрать. Но объятия всё такие же крепкие.       Что если я не смогу больше быть сильной? Если перестану бороться и сдамся? Что ты сделаешь тогда, Шисуи?       — Что такое, Като-тян?       — Нет, ничего, — отмахиваюсь от дьявольской затеи почти сразу же, запирая соблазны как можно надёжнее. — Теперь всё в норме.       Я не могу сказать это. НЕ МОГУ.       Потому что в тот момент, когда произнесу какую-то коротенькую фразу, обреку десятки, нет, сотни тысяч людей на гибель. Потому что если скажу, что хочу бросить всё, он уйдёт со мной: не оглянется ни на долг, ни на жизни других, ни на будущее мира. Потому что таков Учиха Шисуи. И таким его сделала я.       Кто бы знал, что мечта «быть дороже всего на свете» способна выйти настолько боком?       — Всё хорошо, не волнуйся, — улыбаюсь и оставляю на губах лёгкий, почти невесомый, фальшивый поцелуй. Вновь дурно. Но теперь уже от отвращения к самой себе.