Назови меня по имени

      Вот и всё...       «Нужно ещё некоторое время, чтобы он восстановился».       Прости меня, Саске...       «Глаза парнишки пережили большой стресс».       Я не думала, что так всё будет...       «Если Шаринган прыгает через несколько ступеней развития, это вызывает несоизмеримо сильное напряжение».       — ... то?       — А? — сморгнула, возвращаясь в реальность. Погожий денёк и по-прежнему доносящиеся с улицы звуки стройки.       — Здание ещё несколько часов будет закрыто на вход, но всё же лучше поторопиться, — участники тайного совета уже разошлись: остались только мы с Итачи, и Кагэ этажом выше. Мешкать не следует, ибо мне — да ещё и в кои-то веки без маски, хоть и в гражданском — задерживаться за пределами безопасной территории чревато.       «Мальчик решил, что ты умерла».       Однако я еле стою на ногах, опираясь о ближайшую стену, какое там идти? Коридор — потолок, пол — всё плывёт, будто растворяется друг в друге, смешиваясь с солнечным светом, что слепит, заполняет пространство. Однако, как могу, стараюсь держаться за последний маяк, что не позволяет разом навалившейся усталости взять верх. Не хочу, чтобы Учиха волновался больше прежнего: я итак обременила его достаточно.       — Да, пойдём, — расстаюсь с драгоценной точкой опоры и улыбаюсь натянуто, изображая бодрость. Сама не знаю, для чего этот спектакль: итак же ведь считает фальшь.       «А вместе с тем пробудил Мангёкё Шаринган».       — Итачи, — не замечаю, как появляется он: чуть поодаль — сохраняет дистанцию, но даже так не скрыть гнетущую ауру, что окружает Мерцающего, — могу ли я поговорить с Като-тян наедине? Пожалуйста.       «Твоё «пожалуйста» звучит как «убирайся», умник», — удивительное дело: ещё недавно подыхающий организм неведомо откуда находит силы. Руки сами собою скрещиваются на груди, а бровь показательно приподнимается вверх — прямо как у Цунаде совсем недавно.       — Если она не против.       «Нет, я против», — грешная мысль, но здорово было бы, если б давным-давно расторгнутая помолвка сейчас оказалась действительна. Тогда мне позволили бы просто спрятаться за спину первого наследника: не думать, не решать и не разбираться со всем. Однако такая опция, к сожалению, недоступна.       — Иди первым, Итачи, — придётся всё же самой встретиться с неприятелем, как бы ни желала обратного. Что ж, потерплю немного, ничего поделаешь.       — Хорошо. Только... — юноша явно сомневается.       — М? — а я не понимаю, почему. Рассматривает внимательно, почти опасливо, будто бы покинь меня, и случится страшное. Но я не ребёнок, Итачи.       — Нет, ничего. Буду ждать снаружи, — и исчезает бесследно: только лишь слабый ветерок и едва различимый аромат напоминают о том, что ещё секунду назад здесь был кто-то. Я остаюсь с тигром один на один.       Спокойно. Вдох-выдох. «Никаких эмоций: просто сделай так, чтоб этот дурень отвязался раз и навсегда, и дело с концом», — однако думать и действовать, к сожалению, не одно и то же, а потому холодный пот предательски щекочет спину. Ещё раз: вдох-выдох. «И покончим с этим».       — Что тебе нужно, Шисуи? — да, вот так, словно робот, выполняющий заложенную в него программу. Бесстрастно.       — Я хотел поговорить.       — Это я поняла. О чём? Не тяни резину, — побольше грубости и поменьше эмпатии.       — Ты правда не против встать в личной охране Тэруко?       — А должна?       — Нет, но...       — Мне будут хорошо платить, и не придётся больше ползать на корячках, собирая коренья. Смогу жить в тёплой Конохе, а не в Мидзу-но куни с промозглой погодой и печкой. Да и Тэруко — хорошая девушка, не хочу, чтобы она пострадала: смогу лично убедиться в её безопасности. Разве не идеально?       Кажусь я самодовольной или хладнокровно-равнодушной? Как вообще выгляжу со стороны? И — главное — достаточно ли убедительна моя игра? Впрочем, сомнения все заперты глубоко-глубоко, чтобы противник не догадался.       — Нет, — однако Учиха непреклонен: пялится, точно дыру собирается прожечь.       — И почему же?       — Потому что ты всегда отводишь взгляд вверх, когда врёшь.       — Что?       Да как ты смеешь?! Как смеешь лезть в душу? Ты — кто потом сам же её и растопчет! Завались! Замолчи! Прекрати!       — Тебе кажется, Шисуи, — на сей раз смотрю глаза в глаза. Точнее, на переносицу: так можно обхитрить и притвориться, что искренна. Главное, дышать поглубже, чтобы ненароком щёки не заалели.       — И что это за сны, о которых ты говорила? — решает напасть в открытую.       — Как я и сказала: я не знаю, почему вижу их, но они всегда вращаются вокруг Тэруко, именно поэтому я считаю...       — Что значит — вращаются вокруг Тэруко?       Учиха, ты за секунду отупел, или как?       — То и значит: я вижу будущее и прошлое от её лица.       — Что именно?       — Это допрос? — подбочениваюсь, вставая в защитную позицию. Его упёртость раздражает. — Ты вроде не Ибики, чтобы допытываться. Хотя... Ха-а... — чёрт с тобой, лишь бы отстал, — я видела её прошлое: нянечку, приезд в Коноху, и множество различных вариантов будущего. В которых она всегда умирала. Именно поэтому я хочу защитить её.       Как странно — вроде бы и не намеревалась выходить на откровения, но как-то само собой получилось. Как бы ни ревновала раньше, теперь желаю лишь одного: чтобы Тэруко была счастлива. И это чистая правда.       — Благородно.       — Уж как есть, — разговор всё тянется и тянется. Скорей бы уже выбраться из этого душного здания и забыть обо всём.       — А ты? — но этот настырный не даёт.       — Что я?       — Что будет с тобой в этом будущем?       Знала ведь, что спросит. Отвечаю быстро и непринуждённо:       — Меня там нет, — всё равно ведь Шаринган подключит, если засомневается, так что нет смысла врать.       — Что значит «нет»? — поначалу создавалась иллюзия, что Мерцающий готов к любому раскладу, но сейчас очевидно, что он не настолько силён, как о нём толкуют. Как ни пыжится, где-то в глубине бесконечной черноты неизбежно мелькают те самые нотки: отчаяние.       — А то и значит — меня в нём нет.       — И тебя это устраивает?       — Да.       Шисуи молчит. Думает. Ноздри ходят ходуном, жилка пульсирует на лбу, а кулаки опасно сжаты. Того и гляди — коридор разнесёт.       — Я всё равно не отсюда, так что ясное дело, что рано или поздно вернулась бы обратно, — пора и честь знать. Выход через лестницу заблокирован, так что собираюсь зашмыгнуть в оконный проём — как юноша молниеносно подлетает ко мне.       — НЕУЖЕЛИ ТЕБЯ ЭТО УСТРАИВАЕТ?!       Не злится: практически плачет. «Ты всё такой же, Шисуи: как и я пытаешься стоить из себя кого-то, но именно со мной у тебя это получается особенно отвратно», — что-то скребётся внутри: нечто родное и светлое, от чего отказалась и не надеюсь вернуть.       — Я же сказала: да, — не смотри на меня так.       — Като-тян, не отворачивайся.       — Я не... — а ведь действительно: отвернулась. Знает меня, паршивец.       — Ты ведь...       — НЕ ТРОГАЙ! — бью наотмашь, когда руками тянется ближе. — Ха-а... ха-а... — отхожу на несколько шагов назад, а там — предательское окно. Я в ловушке.       — Като-тян... — опять, снова, в очередной раз — взгляд побитой псины. Тот самый, который я так ненавижу! Я не Като, меня не зовут так, поэтому прекрати уже стучаться в закрытую дверь! Просто уходи, оставь меня!       — После того, как я исчезну, у вас будет достаточно проблем, чтобы ещё беспокоиться о моём отсутствии.       — Не говори так... — я словно убиваю его: медленно и мучительно — настолько адская боль отражена в исказившейся гримасе. Юноша будто вот-вот разорвётся мириадами частиц — мутных, чернильных, что запятнают собою всё, только бы погожий денёк не насмехался яркими лучами над его горем.       — Ты... — я так мечтала избежать этого, но, похоже, уже не получится, — ты снова влюбишься, и будешь счастлив. Она хорошая девушка. Главное, не отдавай её тому старикашке.       — Влюблюсь? В кого? Зачем? Като-тян, о чём ты говоришь? Не надо так...       — Вы поженитесь и, может быть, даже станете родителями. Ты же ведь всегда мечтал об этом.       — Мечтал? Что, если сирота, то теперь с первой встречной семью создавать? За кого ты меня принимаешь, Като-тян? Прекрати...       — Ты полюбишь её, наверняка, — потому что её невозможно не любить.       — Зачем мне какая-то девчонка? Мне нужна ты, мне ты нужна! — он бы схватил в объятия, не выставь я ладонь для обороны. Вся его сущность клокочет, бурлит, сопротивляется жестокой правде. Но тебе придётся смириться, Шисуи. Я уже смирилась.       — Ты же и про Изуми когда-то так думал, да? А потом пришла я.       — ДА ЧТО МНЕ СДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ ТЫ ПОВЕРИЛА?! — вскрикивает от безысходности: теперь и он в ловушке. Выхода нет, как ты ни ищи.       — Ничего не нужно, просто оставь меня. Хватит. Доста-...       — Нет! Не хватит!       Моментом — нарушая все границы дозволенного, недозволенного, да просто всего — тянет на себя и целует: грубо и властно. Я замираю в немом шоке, но когда понимаю, что происходит, начинаю сопротивляться. Но юноша не даёт даже шелохнуться: прижимает с таким остервенением, что впору и повредить что-нибудь.       — М-мгхм!.. — мычу, протестую, ёрзаю, а он, точно специально, захватывает ещё крепче.       — Ничего не хватит!       И снова поцелуй: ещё более требовательный, чем предыдущий.       — Сдалась? Думаешь, всё так просто: уйдёшь на покой, уступив всё Изуми?       — А что мне ещё остаётся?! Да вы забудете меня сразу же, как только…       Не позволяет закончить, уже в который раз агрессивно соединяя наши губы. Одна рука поднимается по спине, перемещаясь на затылок, пока вторая ложится талию. Жарко.       — Не надо решать за других! Думаешь, не нужна никому? — опять припадает ко мне, не дав даже толком осознать смысл произнесённых им же слов. — А Саске? Мангёке он из-за Изуми пробудил? Которая им даже не интересовалась никогда? — и снова: резко и стремительно, нагло прикусывая кожу. — Или Итачи, думаешь, плевать, кто там в теле подруги сидит? Он, по-твоему, кукла бездушная?       Пальцы всё больше зарываются в мои волосы, цепляя у самых корней, играясь с локонами, запутывая их. Поцелуй становится глубже, когда неосознанно приоткрываю рот, желая приблизиться к опаляющему огню, что Учиха так долго сдерживал в себе: остервенелый, страстный и такой живой.       — А я... ха-а... значит, — по кромке губ скользит что-то влажное. Сначала дёргаюсь от неожиданности, но потом сама же подаюсь вперёд, желая испытать это снова. — А я, значит... ха-а... бабник неисправимый, что мне без разницы, за какой юбкой бегать? — целует: нежнее и мягче, чем прежде. Покуда мучившие меня волнения улетучиваются, растворяясь в непривычно терпких прикосновениях, становится мало: хочется больше, ещё. Начинаю неуклюже подражать, дабы не расставаться со сладким забытьём, с этим пламенем, что сжигает дотла мою внутреннюю тьму...        — Ха-а…. Ха-а… Я люблю тебя, — отрывается Учиха всё-таки, когда я, кажется, вот-вот умру не то от недостатка воздуха, не то от разрыва сердца. Вяло упираюсь ему в грудь, не понимая, как мы оказались сидящими на полу.       — Но ты ведь… Изуми… — в полубреду, но не принимаю до последнего.       — Вернись Изуми обратно сейчас же, появись любая другая девушка — даже самая идеальная и неповторимая — плевать. Я буду любить тебя. Тебя.       — Зачем же ты, Шисуи... Когда я уже сдалась...       — Потому что не надо сдаваться.       — Но ведь... как я могу...       — Хватит считать, что это не твоё место. Что бы ни было раньше, сейчас — ты здесь, — говорит ровно то же самое, что и Итачи недавно в госпитале. — И я не допущу, чтобы ты исчезла. Ты же ведь и сама не хочешь уходить?       — Я... — намеревалась отнекаться, как меня внезапно, одним моментом, накрыло: не хочу. — Не хочу, Шисуи... — не хочу уходить из этого мира, терять дорогих людей, забывать о них и делать вид, что такого никогда не было. — Я не хочу... — перехожу на шёпот, когда в носу начинает неприятно щекотать.       — Поплачь, станет легче, — гладит по голове, точно оберегая ото всего плохого. Слёзы, не выдерживая, потоком обрушиваются вниз. — И не забывай: ты не одна. Разве не ты всегда наставляла Саске, что не стыдно попросить о помощи?       — Так... ты знал?       — Конечно, знал. Он сам же и рассказал мне когда-то. Поэтому, Като-тян... нет, я не знаю, как зовут тебя на самом деле, но... Пожалуйста, верь в нас.       Верить? Я уже позабыла, каково это. Смирилась, отказалась, отринула всё, что люблю… Однако объятия Шисуи убаюкивают, расслабляют, возвращая уже потерянную надежду. На душе пусто, но это приятная пустота: демонов, что терзали меня долгие годы, будто разом изгнали, освобождая место для чего-то нового и неизведанного.