Назови меня по имени

      Дело дрянь. Парализующие снадобья, яды — всё осталось на берегу.       — Интересненько, что это в таком месте забыла девушка? — ещё и забавляется, подонок. А кунай, меж тем, соприкасается с кожей уже вплотную: с такими отморозками шутки плохи.       — К-кто вы? — пытаюсь скосить под слабую гражданскую: разрешаю организму каждой клеткой прочувствовать мерзлоту воды и воздуха, чтобы задрожать как можно сильнее, а на глаза нагоняю слёзы от того же холода. — Я-я просто... я... и-ик!..       — Эй, чего несчастную пугаешь? — возникает второй: оказывается напротив и с ходу демонстрирует очевидное превосходство — глядит не просто похабно, но ещё и презрительно, стоя чакрой на воде.       — А она неплоха, — вот и третий: его взгляд скорее оценивающий, чем полный похоти.       «Продать меня хотите, ублюдки», — сколько раз говорила, что в Мидзу-но куни опасно, а в итоге сама же так глупо попалась. Впрочем, жалеть поздно, нужно выбираться.       — Ч-что вам нужно? — рискую, но дёргаюсь якобы рефлекторно: лезвие слегка царапает, оставляя неприятно саднящий порез.       — Эй, осторожнее! Товар портить вздумал?! — мелкий, мерзкий и явно прыткий. Да он уже посчитал, какую сумму за меня выручит!       — Я? Да я просто... она сама дёрнулась!       Как правило такого рода разбойники — ищущие только выгоду эгоисты и предатели до мозга костей, им ничего не стоит повесить все грехи на недавнего товарища и уйти в закат со всем нажитым. Посеять семя раздора в такой «команде» — раз плюнуть.       — Не ври! Ты специально, потому что я не отдал тогда тебе!..       — Потом пособачитесь, — тот, высокомерный, делает несколько шагов вперёд и приближается вплотную к моему лицу: хотелось бы сказать, что он просто любопытный озабоченный мужлан, но нет, эти глаза... Он у них главный. — Действительно, неплоха, — берёт по-свойски за подбородок и вертит голову из стороны в сторону. Грубо. Будь я Киммару, откусила бы руку целиком. — Тату на лице, хм... — бездушно, расчётливо, без единой эмоции, — за такую много не дадут. Ещё и глаз...       — Эй, а что у неё на руке? — замечает некстати низкорослик. — Странная завитушка какая-то.       Это предел.       На замешательство первого отвлекается и тот, что держит меня: из любопытства желая тоже посмотреть на символ, выбитый на плече, ослабляет хватку совсем чуть-чуть, но я цепляюсь даже за этот мизерный шанс. Хватаюсь за неказистую ручищу с оружием — и со всей силы толкаю её в сторону прежде, чем захватчик опомнится и полоснёт кунаем по шее — моментально опускаюсь вниз, выныривая тем самым из тисков. Подсечка — лидер бандитов уворачивается. Тот, что сзади, пытается напасть, но я подпрыгиваю вверх, впервые за долгое время используя чакру. На мгновение даже голова начинает кружиться, отчего почти попадаюсь в ловушку какой-то водной техники, но вовремя успеваю сгруппироваться и отскочить в сторону.       — Нас провели! Она шиноби!       «Не просто шиноби», — и смотрю низкорослику прямо в глаза. Он начинает стонать, будто бы пытаясь изгнать из себя внезапно вселившегося демона.       — Э-эй! Ты чего?! — тот, что держал меня прежде, отправляется следом за напарником. Накладывать гэндзюцу имея только один Шаринган оказывается сложнее, чем думалось, но всё же оба по итогу схвачены иллюзией.       Главарь, явно разозлённый обманом, применяет райтон, отчего вся река вмиг электризуется и расходится вспышками молний: выработанная за годы реакция меня подводит — слишком долго я не вступала в настоящий бой. Отталкиваюсь как можно быстрее от поверхности — ногу парализует, но умудряюсь по итогу приземлиться на суше, подальше от опасности.       Однако уже сверху летит электрический сгусток — неуклюжий кувырок вбок — снова спаслась. Быстро складываю печати, создавая подмену, по которой проходится уже следующий удар. На счастье, на сей раз шиноби переходит в ближний бой, донося разрушительную технику до противника самостоятельно. Когда наши взгляды встречаются, поединок для него заканчивается поражением.       — Ха-а... Ха-а... — стараюсь отдышаться, пока ублюдки продолжают корчиться, борясь с им только известными врагами. У меня есть ещё минут пять, прежде чем они вернутся в реальность. — Хреновы дела... — вот только связать их с парализованной ногой — сложная задачка. Тем не менее, собрав волю в кулак, ползу к оставленным вещам, уже прикидывая, что использовать вместо верёвки.       — Кто здесь?!       Вдруг ощущаю чужую чакру: однозначно шиноби, но энергия не похожа на ту троицу. Новый враг? Только этого не хватало.       — Так, значит, это всё-таки была ты, — Ямагэн Макото, судя по всему, недавно прибывший на место схватки, медленно движется в мою сторону. Он не выглядит злым или рассерженным, но я-то знаю: АНБУ научены не испытывать эмоций.       — Я… это… — теряю дар речи: все слова словно разом исчезают и остаётся только беспомощно держаться за несчастную коленку в надежде на неизвестно что.       «Ну же, думай!» — панически пытаюсь решить, какую ложь соврать, но худощавый силуэт неумолимо приближается, словно палач, что вот-вот лишит головы.       Я подставила Итачи.       Ямагэн не навредит мне, ибо кодекс не позволяет, но обязательно притащит к капитану и спросит с него. Потому что обнаружившийся шпион — ответственность приведшего его лидера.       Хокагэ не тронет Учиху.       Они же ведь с Шисуи и ещё несколькими, по сути, в тайном сговоре, особом «клубе» тех, кто знает правду о будущем мира.       Но сможет ли защитить?       На последней мысли высокий и широкоплечий силуэт нависает сверху, заслоняя лунный свет. Кажется, это конец.       — Лучше убей меня здесь, но не трогай Итачи, — глупо отрицать нашу связь, уже ведь даже Инузука привык пускать злобные шуточки о том, как я соблазняю юного шиноби.       Понятное дело, что анбушник не послушает, но попытаться стоило. Проходит секунда, вторая, но не происходит ничего. Не выдерживаю напряжения — резко вскрикиваю:       — Я же сказала: просто убей!       А он стоит, точно изваяние, даже не шелохнувшись, но всё же заканчивает игру в молчанку:       — Рад, что ты в порядке.       — Что?..       Наверное, я просто сплю и это очередной сумасшедший сон с новым бредовым сюжетом. Щипаю себя за запястье — не помогает, да и не поможет, ибо в моих снах «я» всегда лишь бессильно наблюдаю. Что ж теперь, тихо ждать, пока случится очередная трагедия или же в этой конкретной сцене воображение сжалится и действительно оставит невредимой?       Мужчина ничего не говорит: отходит, связывает бандюганов, перетаскивает на берег, после чего отключает каждого одним точным ударом. В ближайший час в себя ублюдки точно не придут. А я наблюдаю за этим в каком-то тупом трансе, словно болванчик: не порываясь ни сбежать, ни как-то оправдаться.       — Э-это просто райтон, — отвечаю запоздало на немой вопрос, когда подсаживается рядом. — Я скоро смогу идти…       Но идти куда?       — Хорошо, — эта неспешная манера речи, идеально отточенные движения и глаза, которые совершенно невозможно прочитать. Режет без ножа. Сколько ещё намерен пытать тишиной и неизвестностью?       «Что тебе хорошо, бездушный солдафон?!» — вдруг перещёлкивает внутри. Нервы сдают от творящегося бреда.       — Ничего не «хорошо»! Что это вообще всё значит? Неужели так нравится смотреть на то, как человек цепляется за жизнь? Даёшь надежду, чтобы что? Довести до самой Конохи, а потом пришибить на пару с капитаном?! Потому что здесь не можешь?! Потому что кодекс, да?! Такой же… — невольно вспоминается человек из далёкого прошлого, следовавший уставу столь же досконально. — Ты такой же, как и он!.. — носящий имя Тигра, но в самом деле больше напоминавший хладнокровного змея, неспособного сопереживать и мыслить шире установленного свода правил. — Все вы...       ... что гласит кодекс?..       ... Глупая учиховская девка…       Эхом отдаются обрывки разговора, казалось, оставленного позади и давным-давно позабытого, но на самом деле отпечатавшегося в памяти навсегда: рождают ненависть всё более сильную — едкую, прожигающую кожу.       — Все вы одинаковые, — буквально выплёвываю. Нутро клокочет, протестуя, сопротивляясь, не желая так глупо сдаваться и умирать. Вся боль, закрытая когда-то в сердце, выплёскивается наружу, а я рискую попросту захлебнуться в ней.       — Я — не Тигр.       Сердце пропускает удар, обрушивается куда-то вниз, а затем кровь в венах точно леденеет.       Разве ниндзя-сенсоры способны читать мысли?       — У меня нет намерений причинять тебе вред, Мышь.       Кажется, это действительно сон: иного объяснения творящейся бесовщине попросту нет. Никто кроме Хокагэ, даже Итачи с Шисуи, не знает мой позывной.       — Кто… ты?       — Не узнаёшь? — внезапно улыбается одними уголками губ.       АНБУ всегда носили маски, поэтому лишь главе отряда и достопочтенному Кагэ было известно, кто скрывается за слоем холодного фарфора.       — Кто ты?.. — в голове пусто-пусто, ни единой идеи: всё попросту исчезло. Белый лист.       — Наверное, я сдал немного с тех пор, как мы виделись в последний раз.       — Ви...делись?       — Впрочем, ты тоже изменилась, Мышь, — проводит он самыми кончиками пальцев, едва касаясь, по изображению сакуры под единственным живым глазом. Я не отстраняюсь, инстинкты будто отключили, так что лишь в немом шоке рассматриваю мужчину. — Если бы я не встретил тебя тогда, в лавке, то, наверное, не смог бы узнать сейчас.       — В лавке?..       — Это тату сделал мой покойный отец.       Кажется, я слышу, как в черепной коробке гремит взрыв. Визитёр, вальяжно заявившийся тогда...       — Всё-таки мы немало всего прошли вместе, так что чакру твою я знаю достаточно хорошо, госпожа Учиха.       — Я не Учиха больше, — упоминание клана, что когда-то выкинул меня столь же легко, как и товарищи масочники, неприятно полоснуло по старой ране.       — Вот как... — что это, жалость?       — Не нужно, Ястреб... — хоть и осунувшийся, с местами торчащими костяшками, но по-прежнему крупный, с шатенистой короткой стрижкой. Сложно поверить, но, кажется, это действительно он, да и Шаринган не обманешь.       — Я... — отводит неловко взгляд, — виноват перед тобой.       — Виноват? О чём ты?       — Если бы не вытащила меня тогда из гэндзюцу, то не попалась бы в плен.       — Я... уже не помню этого.       — Зато помню я.       — Погоди, даже если и так, — удивляюсь его непоколебимой уверенности в сказанном, — разве это не само собой разумеющееся? Спасать напарников, прикрывать спины друг друга на миссиях?       — Разве это не само собой разумеющееся? — передразнивает он как будто бы даже игриво. — Спасать, — произносит с особым нажимом. — Напарников.       Эти слова точно выуживают что-то старое, практически потерянное в недрах воспоминаний: зарытое далеко-далеко, покрывшееся слоем пыли и практически истлевшее от старости…       — Та анонимка?!       — Я знал, что капитан точит на тебя зуб, но я — не Тигр, — что-то тёплое разливается в древесно-карих глазах: непривычное, необъяснимое, но это именно то, чего так долго не хватало — словно потерянная деталь сложной мозаики.       Всего лишь функция — простой винтик в системе, который может быть заменён и выброшен в любое время. Я знала, на что иду, когда совалась в АНБУ, и не питала иллюзий... По крайней мере, так мне хотелось думать. Не напарники — просто коллеги, волею судьбы закинутые выполнять совместные миссии. Просто работа, никаких привязанностей...       Одна единственная мысль, словно беспокойная птица, вьётся вокруг, но никак не может достигнуть души: закрытой, надёжно спрятанной за множеством замков подальше от опасностей внешнего мира. Однако всё же прорывается и заполняет всё собою.       Они не бросали меня.       Совсем одна — забытая, оставленная умирать в сырой и грязной конуре. Друг отказался из-за непокорности, жених отверг ненужную искренность, а напарники выкинули при первом удобном шансе.       «Реальность может оказаться лишь иллюзией», — вспоминается знаменитая реплика старшего Учихи, которую я выучила ещё там, в другой жизни.       Ни Шисуи, ни Итачи понятия не имели, что Изуми захватили в плен.       Итачи даже не было тогда в деревне: он просто не знал.       Шисуи бы костьми лёг за дорогого человека.       И в АНБУ нашлись те, для кого я важна.       Так может, я и не была одна всё это время?..       — Как глупо... — а слёзы продолжают капать на безжизненную землю Мидзу-но куни: землю далёкую как от родины настоящей, так и названной.