Назови меня по имени

      Когда на селение скрытого Листа опустились сумерки, я по-прежнему сидела на возвышении каменной головы Четвёртого кагэ: то было единственное место во всей Конохе, где можно было без стеснения плакать так, чтобы никто их случайных зевак — простых жителей или же шиноби — не обнаружил. Внизу уже зажглись задорные огоньки: народ начал потихоньку собираться в традиционных ресторанчиках и всякого рода кафешках, чтобы как следует отметить, похоже, завершение рабочей недели.       А я даже не знала, какой сегодня день.       Упаханная жёсткой системой АНБУ настолько, что из-за собственной нерасторопности попала в плен. Погрузившаяся в апатию в пустоте больничной палаты. Опустошённая.       — Нет, а кто говорил, что ты вообще кому-то будешь здесь нужна? — вытерла рукавом распухшие глаза: прорыдав неизвестно сколько, я уже представляла, насколько погано выглядела.       — Всего-то! Жених о тебе даже не думает, — пинаю с высоты какой-то мелкий камушек: тот подпрыгивает, а затем сигает прямиком в бурный поток вечерней Конохи.       — Друзей нет, — кутаюсь в свитер посильнее, так как становится уже достаточно прохладно. Я могу разогнать чакру и согреть себя, но сейчас совершенно не хочется, — клан использует, как расходный материал. Подумаешь, с кем не бывает.       Я так долго страдала, жалела себя и убивалась, что больше испытывать подобные чувства не было никакого ресурса. Вот оно — перепутье — на котором ты либо сломаешься окончательно, либо соберёшь всю оставшуюся волю, чтобы изменить всё.       — Хотелось бы… — и вот я уже неспешно прогуливаюсь по этим самым улочкам: люди бурными потоками проносятся мимо, галдят, шутят, смеются. Вон, около Итираку настоящая толпень: оно и неудивительно, всё же готовит Теучи потрясающе. Чуть дальше — заведение в западном стиле, но и там не отстают: парочки весело щебечут, ожидая своей очереди, чтобы наконец-то попробовать знаменитые клубничные пирожные. Вид счастливых влюблённых вызывает что-то тёмное в душе: ускоряю шаг, чтобы быстрее миновать квартал.       Расставание с Итачи прошло на удивление гладко: пришла — поставила перед фактом — ушла. Теперь вот поплакала немного, и вроде даже легче стало. Интересно, у всех так, когда бросаешь любимого человека?       Но правда в том, что вера в него уже безвозвратно угасла: поначалу тлела в том сыром подземелье, когда никто, никто из тех, кто обещал «защитить» так и не пришёл, а затем — развеялась пылью вместе с несчастным букетом роз.       — А я же даже никогда не любила розы. Как глупо... — замечаю очередных парня с девчонкой, которая, будто специально, несёт именно охапку пурпурных соцветий.       Отворачиваюсь — не хочу видеть их — и, совершенно внезапно, сталкиваюсь со своим отражением в витрине какого-то магазинчика. Вроде бы лечилась столь упорно, а всё равно бледна, как труп, да ещё и синяки дикие.       — Хватит… — но больше всего раздражает не это, нет. Губы, нос, радужка, волосы да даже родинка — всё чужое, не моё. Чем тщательнее всматриваюсь, тем больше ощущаю, как разум будто отделяется от тела, чётко выстраивая грань между физическим и неосязаемым.       Я — не она.       Ещё днём, когда посетила особняк главы, я чётко решила, что больше не буду отыгрывать прежнюю роль безотказной простушки Изуми, но именно в эту секунду вдруг всей своей сутью ощутила, насколько чужда и неприятна мне эта оболочка.       — Ненавижу… Твои чёрные, как у него, глаза, приторно-сладкие каштановые локоны… — подошла ближе, точно загипнотизированная, — эту мерзкую улыбочку, — прохожие, наверное, сочли бы меня сумасшедшей, но правда в том, что даже самым близким было наплевать, так с чего чужим печься? — Ужасные тряпки, которые ты называешь одеждой, — захотелось скинуть с себя колючий свитер и мешкоподобную юбку прямо там, но остатки здравого смысла не позволяли. — Твою учтивость, безотказность, всё ненавижу…       Я больше не хочу быть тобой.       Срываюсь с места — в каком-то ненормальном, накатившем угаре — создаю клона, которого отправляю домой за деньгами, чтобы спустить их в ближайшем косметическом, а затем — в ещё не закрывшемся магазинчике с одеждой. Сама же нахожу небольшой салон, в котором каждый желающий может набить тату. Кто-то скажет, что такое решение лучше прежде тщательно обдумать? Идите лесом, я и так слишком много думала не о том.       — Добро пожаловать, что Вам будет угодно? — поздоровался престарелый мужчина: на удивление учтивый, хотя обычно люди такой профессии сдержаны и молчаливы. Седина уже проступала в его причёске, кожа местами обвисла, покрывшись морщинами, однако фигура оставалась спортивной и достаточно рельефной даже для столь солидного возраста. Всё же бывших шиноби не бывает, тем более из элитных.       — Покажите, пожалуйста, все имеющиеся эскизы.       — Одну минуту.       Осматриваюсь, пока хозяин копошится в одном из ящиков, — если бы не вывеска на входе, то можно было бы подумать, что это простая лавчонка, находящаяся сейчас на инвентаризации: из мебели всего-то два стула, ширма и средних габаритов шкаф. Никаких инструментов или чего бы то ни было подобного, отсылающего к тату-салонам в моём прежнем мире.       — Прошу, — на коленях очутился толстенный каталог с коллекций различных картинок: бабочек, животных, оружия, зданий, пейзажей и даже людей. Я принялась листать, нервно перебирая страницы одну за другой: так, словно кто-то гнался за мною. Мужчина, однако, на подобное поведение никак не отреагировал, а лишь ждал, пока клиент определится.       — Это! — ткнула в изображение цветка сакуры. Когда заметила его, поняла, что дальше выбирать смысла нет: настолько она была прекрасна. Нежный и витиеватый узор складывался из размашистых розовых и пурпурных линий, словно нарисованных кистью. Обрамляли их более тонкие и строгие чёрные мазки, которые местами даже пробирались вовнутрь соцветия.       — Хороший выбор, — только и комментирует он, прежде чем исчезнуть ненадолго, чтобы вернуться уже с баночкой, наполненной прозрачной вязкой жидкостью.       — Анестетик, — поясняет коротко и наносит на то место, куда указываю. Видно, что удивляется моему выбору, но без возражений продолжает свою работу. Прикладывает рисунок к коже и складывает несколько печатей: очень умело, успеваю различить только «змею» и «быка». Ладони его вдруг начинают пылать багряным — секунда — знакомое шипение, только на сей раз более деликатное, да и боли практически не чувствуется.       — Спасибо, — заканчивает поразительно быстро.       — Не стоит. Вам нравится?       Гляжу в протянутое зеркало. С упоением рассматриваю витиеватый узор под левым глазом: розовый цветок раскрывает миру свои прекрасные лепестки. Я тоже хочу так.       — Очень красиво... — даже не верится, что каких-то пару минут назад нательного рисунка ещё и в помине не было.       Больше никаких масок. Никакого притворства. Без разрушения собственной личности, без игры в одни ворота ради людей, которые плевать на меня хотели. Больше никогда.       — Как же я утоми... Ох, у нас посетитель. Доброго вечера, — в салоне внезапно появляется ещё один: немного полноватый, хотя нет, скорее просто крупный мужчина средних лет, с каштановой короткой стрижкой и совершенно не запоминающимся лицом. Вальяжно закинутые за голову руки, расслабленная поза и фамильярное обращение явно намекают на то, что он не клиент данного заведения.       — Добрый вечер, — чёрно-серая форма слишком хорошо знакома, чтобы забыть. Вроде бы просто сшитые между собой куски ткани, но они вызывают во мне какую-то необъяснимую бурю чувств. Они выбросили меня. Я знала, на что иду, понимала, что так всё и кончится, но думать в теории и испытать на своей шкуре — не одно и то же. Стало больно. И я знаю, что оба мужчины это прекрасно ощутили: нас учили различать настрой противника по одному только колыханию чакры.       — За сим откланяюсь, — проходит мимо: на лестницу, контуры которой виднеются в проёме позади шкафа. — Всего хорошего.       — Взаимно, — не могу понять, в чём дело, но эти выверенные движения вызывают навязчивое чувство дежавю. Впрочем, после столь интенсивной истерики такое неудивительно.       — Ужин... — начинает было мужчина.       — Спасибо, — тут же перебивает его незваный гость. Слишком нагло и дерзко даже для простого знакомого. Если так подумать, то внешне они чем-то похожи друг для друга. Неужто отец и сын?       Пока постепенно вырисовывается картина происходящего, в которой особо смысла-то и нет — подумаешь, семья анбушников, — меня возвращает в реальность клон. Создание с наружностью столь ненавидимой мною Мыши появляется на пороге, держа несколько больших пакетов, доверху набитых одеждой.       Наконец я освобожусь из этого капкана.

***

      Да! Ещё и ещё! По-прежнему недостаточно!       Орудую ножницами активнее.       Выше, ещё выше!       Прядки падают на пол одна за другой, в дополнение к тем, которые уже лежат вокруг ног объёмной кучей. Срезаю локоны хаотично, беспорядочно, отчего у основания шеи они остаются чуть длиннее, в то время как в районе ушей, напротив, значительно короче.       Недостаточно, всё ещё недостаточно!       Даже с покромсанными волосами, я всё ещё вижу в зеркале её. Хватаю коробку с осветлителем, Шаринганом спешно читаю инструкцию — перчатки, смешать всё — и размазываю с каким-то ненормальным упоением. Голубоватая жижа ошмётками разлетается по одежде, рукам, татами, чудом не задевая глаза.       — Больше никогда, слышишь, никогда! — практически кричу, продолжая растирать пену. — Я — не Изуми! — хочу выжечь, уничтожить это имя! Навсегда! — Никогда больше я не буду тобой!