Назови меня по имени

      Переполненная решимостью, я направилась в главное поместье. На сей раз — без лишних церемоний и фамильных кимоно, хоть повод того и требовал. Впрочем, ни глава, ни его семья ничего не подозревали о цели моего визита, так что на гражданский видок отреагировали спокойно.       — Добрый день, Микото-сан. Могу я увидеть Итачи?       — Здравствуй, Изуми, — никогда ещё это поганое имя так не полоскало по нервам: хотелось завернуть уши в трубочку, чтобы только его не слышать. Я — не Изуми, никогда ей не была и больше не буду. — Да, разумеется, проходи. Тебе уже лучше?       — Вашими молитвами, — но я отыграю эту роль до конца: только сегодня.       Обменявшись с хозяйкой дома ещё несколькими ничего не значащими фразами я, наконец, очутилась внутри: прошла уже проторенной дорожкой — прямо по упора, затем завернула на веранду, с которой — в третью комнату со стороны сада. Пока петляла по коридорам, отметила, что, на удивление, не испытываю страха: только жгучее желание поскорее снять с себя тяжкое бремя. Главное — в последний момент не отступиться.       Так, я очутилась перед дверьми первого наследника. Расписные перегородки, с изящными пантерами, которые словно бы угрожали наказать любого, кто вломится внутрь без разрешения. Я знаю, что Итачи не любил столь вычурный стиль: будь его воля, то вовсе оставил бы всё как есть, без декора, однако здание было спроектировано слишком давно и не учитывало вкусы текущих жильцов. Новые члены клана были лишь временными гостями в столь огромном, практически необъятном доме: одно поколение сменяло другое и личные предпочтения отдельно взятых отпрысков никто не учитывал.       — Это Изуми. Могу я войти? — постучалась прежде.       — Изуми? — явное удивление по ту сторону: не ожидал, что невеста заявится без приглашения? — Да, заходи.       Когда створка отодвинулась и передо мной предстал Итачи — в привычной футболке с высоким воротником и свободных шортах, с перевязанными эластичными бинтами лодыжками и собранными в низкий хвост волосами, читающий книгу — стало так… больно. Всё это время, пока я была там, в той безликой палате одна, неужто ты был совсем не занят? Я думала, убеждала себя, что утопал в делах — клана и Военной полиции, — а потому не мог выкроить ни одной свободной минутки, чтобы просто прийти, поговорить, чтобы...       «Но ты попросту избегал меня, Итачи», — режущее чувство, на удивление, обратилось не слезами, а гневом: волной он поднялся из самых глубин, заставив пальцы похолодеть, а губы — задрожать.       — Изуми, что-то случилось?       Меня не было столько времени, а ты спрашиваешь, случилось ли что-то?       — Ты как-то… всё в порядке?       Прислал те вульгарные цветы на откуп, ни разу, ни разу, чтоб его, не явился лично, а теперь вдруг интересуешься моим состоянием? Лицемер.       — У меня к тебе дело, — выцеживаю сквозь зубы. Смысла притворяться уже нет.       — Хорошо, — о, да, явно удивлён моей реакции, а каково будет, когда я всё-таки озвучу, зачем пришла! — Присаживайся.       — Не стоит, — демонстративно остаюсь стоять на месте, — это займёт не больше пары минут.       Ничего, что излишне обременило бы тебя.       — Хорошо, если ты так хочешь…       — Я хочу расторгнуть помолвку.       Немая сцена в лучших традициях классического театра. Мягкое дневное освещение, классическое японское убранство и юноша, что от шока будто утратил способность говорить. Хотя, стоит отдать должное, ни один лишний мускул даже не дёрнулся, а книга так и осталась зажата в ладони: идеальная выдержка.       — Ты что? — пытается сохранять самообладание, но я-то вижу, как лихорадочно пляшут огоньки на дне чёрных глаз: тех, которые я когда-то так любила.       — Я хочу расторгнуть помолвку, — повторяю обыденно, будто ничего серьёзного. Ох, это смятение, да!       Правильные, точёные черты слегка напрягаются: Учиха будто пытается отыскать подвох или различить гэндзюцу, не используя при этом Шаринган. Когда-то родное, но по-прежнему прекрасное лицо. Уверена, что если подойти ближе, то можно различить и тот самый аромат — его аромат, — прижаться щекой к хлопковой ткани, обхватить широкую спину и так и замереть, наслаждаясь моментом...       Но больше мне не дозволено касаться его.       — Ты… уверена в этом решении?       Конечно же, Итачи не станет допытываться: он не такой человек. Настоящий шиноби — примет выбор Изуми, каким бы он ни был. Да и всё достаточно очевидно: она открыла свои истинные чувства и, не найдя взаимности, отчаялась, решив отвергнуть идею брака в принципе. Логично, не подкопаешься. Однако у «меня» есть ещё один, гораздо более весомый мотив, о котором никто из вас никогда не узнает.       — Да. Я направлю официальный запрос Фугаку-сану позже.       — Изу…       Не смотри на меня так, молю, хватит.       Я хотела, мечтала провести с тобой всю жизнь, даже если бы пришлось притворяться, даже если бы нужно было стать заменой другой девушки. Я хотела когда-нибудь раскрыть правду: о другом мире, о своём происхождении, обо всём. Сколько раз в голове проигрывала эту сцену, воспроизводила диалоги. А ещё — представляла нашу свадьбу: прекрасное белоснежное одеяние невесты и не менее изысканное кимоно жениха. Даже детей... Когда-то мама сказала, что если любишь мужчину, то хочешь от него детей. Тогда я посчитала её россказни глупостью, но, знаешь, похоже, это действительно правда. Ты был бы замечательным отцом, ты бы никогда не повторил ошибок Фугаку, не сразу бы научился управляться с малышом, конечно, но обязательно отнёсся бы к новым обязанностям со всей ответственностью. Потому что в этом твоя суть, Итачи.       Но ты предал меня, как только «Изуми» отклонилась от отведённой ей роли.       — На этом прошу меня извинить, Итачи-сан, — последнее подчёркиваю особенно: с этого момента мы с тобой чужие, Итачи, и никогда больше не будем близки.       Никогда больше.       «Не плачь, не сейчас, не перед ним... Он не должен усомниться в твоём намерении».       Разворачиваюсь и ухожу прочь: не слишком стремительно, чтобы не показаться убежавшей, но и не чрезмерно медлительно, дабы не успел окликнуть. Снова веранда, развилки необъятного особняка, но ничего не замечаю: иду, словно на автомате, на выходе даже умудряясь раскланяться с Микото, а потом... просто бегу. Чем дальше от злосчастного квартала — тем больше ускоряюсь. Хочется унестись прочь и не оглядываться, ни за что не оборачиваться.       Потому что пути назад уже нет.       Слёзы даже не застилают обзор: сразу же падают вниз, растворяясь где-то на мостовых Конохи, пока я буквально перелетаю между домами. Только жмурюсь иногда слишком сильно, но инстинкты спасают: движения этого тела безукоризненны.       Прощай, Итачи. Я правда любила тебя: так, как никого за две жизни.       Однако пора отбросить детские глупости: тебе не нужна Изуми и никогда не была нужна. Но и настоящую «меня» ты бы даже не узнал, потому что... как бы ни жаждала, я бы не смогла открыться, до конца дней притворяясь другим человеком. Иномирянка — угроза, а между кем бы то ни было и деревней ты всегда выберешь Коноху. Потому что это ты, Итачи.       И я бы любила тебя даже таким, но ты бы никогда не полюбил меня.