Назови меня по имени

      События калейдоскопом сменяли друг друга? Нет, не так. Барабан судьбы начал своё движение? Звучит ещё хуже. Да плевать. Суть в том, что будни в АНБУ, не успев толком начаться, уже стали основной частью моей повседневности.       — Уходим, — жестами скомандовал Тигр. Мы без лишних слов последовали за лидером: растаяли среди густых листьев, подобно дыму.       — Дальше — на север, — снова показал несколько условных знаков.       Пока мне поразительно везло (удивительно, мир решил быть благосклоннее?) — ни одна миссия не заходила дальше простого шпионажа. Хотя, конечно, это вам не по цветочному полю с песенкой весело шагать: часами, если не днями, высиживать в одной позе, без права на, простите, банальный туалет и еду. Спать можно было посменно, но без единого лишнего шороха — прямо так, скрючившись на ветке очередного дерева или прилипши к стене ветхого здания. А кто говорил, что будет легко?       Мы ловко перепрыгивали с камня на камень, со скалы на скалу — в этот раз отряд был послан далеко за пределы деревни, аж в Иву. Наша команда следила за каким-то местным богатиком, потому что слишком уж подозрительно тот вёл себя в последнее время. Почему эту миссию не мог выполнить местный аналог АНБУ? Да чёрт знает, рядовых в такие тонкости никто посвящать не будет. «Сказано — делай и не спрашивай», — первое правило АНБУ.       Так пройдут следующие несколько дней до возвращения в Коноху. Потому что Тигр не любит привалы, считая их пустой тратой времени. Псих? Ещё какой. Но сделать я ничего не могу: «Слово капитана — закон», — так гласит второе правило.

***

      Прибыла домой я за полночь кто-бы-подсказал-какого дня. Жилище находилось в абсолютной разрухе: то тут, то там небрежно валялись вещи — уже позабытое сиреневое одеяние, сандалии, а порой даже подсумки, доверху набитые оружием. Иными словами, ступить по узким витиеватым тропинкам могла только я.       «Да и некому больше», — невольно отметила. Шисуи, когда-то привычно будивший по утрам на тренировки, не появлялся. Да и тренировок, как таковых, очень давно не было — они сошли на нет ещё до моего вступления в ряды масочников, — так что теперь, думаю, можно с уверенностью сказать, что их уже точно никогда не будет.       Еле перебирая гудящими ногами по татами, я доползла до простенького деревянного комода. Обычно в таком хранили разное: кто бытовые вещицы, кто косметику и прочие прелести, кто бумаги да предметы для письма. Изуми принадлежала к последней категории, а я не стала изменять её привычкам. Однако среди обычных свитков по стратегии боя и истории клана затесался один — с виду неприметный, — но такой ценный, что, прознай кто, впору и из деревни бежать. Секретные материалы Корня: отчёт о незаконных опытах, несколько смет расходов и даже парочка записей, суть которых я так и не смогла расшифровать, как бы ни пыталась. Всё это, безусловно, весомые грехи: можно было бы даже рискнуть и выложить всё досточтимому Кагэ, инициировать служебную проверку и отстранение старого маразматика от дел на неопределённый период. За это время Шисуи загипнотизировал бы Фугаку, и дело с концом. Красиво звучит?       Но того, что раздобыл клон, оказалось недостаточно. Сметы есть сметы, загадочная бумага рискует оказаться обычной ерундой, а от отчёта можно откреститься, ибо ни одного имени там не фигурирует. Я — не героиня этой истории, чуждая реальность не будет потакать моим желаниям. Необходимы более веские доказательства, иначе я просто подставлю весь клан Учиха. Если план не удастся, Шимура сравняет квартал с землёй под любым предлогом.       «Я должна собрать ещё немного…» — печально, но факт есть факт. Вот только ни одна моя последующая вылазка успехом не увенчалась. Всё-таки тот день приёма новичков оказался единственной прорехой.       «Новый план, нужен новый план», — пыталась я мотивировать застывшее тело хоть немного двигаться, но безрезультатно. Веки медленно слипались… Сил не оставалось ни на что. АНБУ, Военная полиция, миссии в качестве рядового шиноби — между ними продыху не было. Буквально, я возвращалась с тайного задания одних и тут же приходилось идти на нетайное следующее. Так проходили дни, недели…       «Давай же, бесполезная ты слабачка», — корила себя, стремясь дыру просверлить в несчастном комоде. Просто сядь и распиши все варианты, подумай. Сядь и подумай. Сядь и…       Комната. Куда более просторная, чем моя. Васицу. Две фигуры, застывшие в традиционной позе сэйдза — мужчина и женщина, от которых веет каким-то непоколебимым, практически царственным спокойствием. Каштановые волосы, доходящие до плеч, чайно-коричневое кимоно. Длинные чёрные локоны — такие же, какие передались потом сыновьям, — и привычное домашнее платье. Я узнала их сразу же.       «Только не это».       — Так ты всё-таки выбрал другую сторону, — произносит Фугаку строгим, но ровным тоном. Будто бы совсем не волнуется.       Сердце бьётся, клокочет, но двинуться не могу.       — Позаботься о Саске.       На этих словах нос закладывает, а в глазах непроизвольно начинает щипать: не успеваю даже понять, как капли уже текут по щекам.       «Кто-нибудь, остановите это»!       — По сравнению с твоей, наша боль — лишь мгновение, — утешает в последний раз мать.       — Даже если наши взгляды различаются, я горжусь тобой, Итачи, — глава клана был воспитан так, что мог признаться в чём-то столь сентиментальном только перед самой кончиной. Воистину настоящий шиноби.       Зубы сжимаются, слёзы льются всё сильнее, перемешиваясь и падая прямиком на рукоять катаны, которую сжимаю со всех сил. Внутри всё бушует, протестует, готовое вывернуть нутро наизнанку. Хочу взбунтоваться, прекратить, но руки двигаются вне моей воли...       Не успеваю увидеть лезвие, взмывающее в воздух, как пространство поглощает тьма, открывая следующую сцену.       — А-А-А! — Саске кричит, хватаясь за голову, желая выгнать из неё призраков недавних событий, сотрясается, точно в конвульсиях, а затем медленно оседает вниз. В его лучистых агатовых глазах больше нет ничего, кроме пустоты и слабого отблеска зрачка.       «Саске, нет, только не тебя...»       Мальчик глядит вперёд — прямиком на меня — затравленно, испуганно, словно только что целый его мир рассыпался мириадами осколков. Так оно, в сущности, и есть: человек, которого любил и которым искренне восхищался, предал — маленького малыша напротив, себя, клан, всех.       «Не плачь, не плачь, не плачь», — повторяю, как заведённая, желая прогнать иллюзию, но мышцы онемели, словно налились свинцом, лишая возможности хоть как-то шевельнуться.       — НЕ-Е-ЕТ! — пугается он вдруг: срывается с места и убегает прочь, продолжая кричать — так пронзительно, что нечто, только недавно умершее в сердце Итачи, кажется, умирает вновь. Лунный свет поглощает собою всё вокруг, чтобы рассеяться последней зловещей картинкой.       — Защити деревню и гордое имя Учиха. Я полагаюсь на тебя, Итачи.       Юноша, весь перепачканный в крови, с исполосованным багряными линиями лицом, привычно улыбается, протягивая собеседнику нечто, запрятанное в кулаке.       «Нет, Шисуи, подожди, не делай»!.. Пытаюсь дотянуться до него, кинуться вперёд, чтобы спасти, но фигура друга всё отдаляется и отдаляется, не позволяя приблизиться ни на дюйм. Мерцающий не внимает полному отчаяния немому крику: только спешно перекладывает сокровище в мою ладонь и исчезает — но совсем не так, как всегда...              — А-а-а! — подскочила я, когда почувствовала прикосновение к щеке. Кунай? Катана? Оно отравлено? Принялась судорожно озираться по сторонам — а вокруг только привычный бардак и ни намёка на вражеское проникновение. По части чакры тоже всё чисто. Столь умелый противник?       — Цвирк!       «Неужели сэнбон?» — рефлекторно закрылась от надвигающейся атаки. Раз. Два. Три. Ничего. Ни боли, ни типичного свиста воздуха, рассекаемого заострённым металлом.       — Цвирк! — снова тот же звук. Не понимая, кто решил поиграться с несчастной мной перед тем, как расквитаться, я Шаринганом мазнула влево и увидела…       — Ха-а, напугал же ты меня… — силы будто вмиг покинули, и я буквально рухнула на пол. Точно как Саске в недавнем кошмаре.       — Цвирк! — а воробей всё сидел себе на окошке и радостно пел утреннюю песенку: игриво мотал головушкой и прыгал, точно танцевал. Затем вдруг подскочил особенно высоко и улетел, даже не обернувшись.       Солнце вовсю светло, знаменуя новый день. Люди на улице толпились и обсуждали дела насущные, детишки галдели и шумно играли где-то вдалеке. Птички снаружи — такие же развесёлые, как и наглый пернатый вторженец, затянули лишь им ведомую мелодию.       Жизнь кипела.       И только я сидела, прислонившись к стене, погружённая в самые мрачные из всех возможных думы. Вместо тёплых лучей предобеденной Конохи мне мерещились холодные и пронизывающие до самых костей поблески той самой яркой луны, на кончиках пальцев чудилось нечто тёплое и склизкое, что Мерцающий оставил другу в качестве последнего подарка, а в ушах звенел вой маленького ребёнка.       «Если ты продолжишь и дальше бездействовать, так всё и закончится», — убеждалась в собственной ничтожности. «Сколько можно жалеть себя? Бесполезная, глупая трусиха!» — не знаю, какой одарённой я считалась раньше, но, похоже, всё это враки: даже имея полный расклад событий, ничего не могу сделать. И даже силы придумать новый план найти не в состоянии. Остаётся лишь одно. «Простой пойди и...»       — Изуми-сан! — нет, сегодня все, определённо, хотели довести меня до приступа. Уже второй за столь короткое утро незваный гость: на сей раз человек — мужчина, одетый в типичную форму ниндзя, с характерными отличительными знаками клана по краям рубашки. Он держал конверт, который очевидно предназначался мне, что подтвердила и дальнейшая реплика. — У меня для Вас сообщение от главы.       — Доброе утро, Фука-сан, — поздоровалась я, как бы намекая, что неплохо было бы хотя бы обувь снять, прежде чем ступать на чистенькие татами, а лучше вообще зайти с парадного входа, но мужлана сие явно не волновало. Так что моё скрытое негодование было успешно им проигнорировано. — Благодарю.       А конвертик-то солидный: из специальной дорогой бумаги, рельефной, с веером-утива на правой стороне, силуэт которого выделен позолотой. Ничего хорошего там явно не ждёт, раз в такое сложное для Учиха время Фугаку разорился на официальный запрос. Открываю — чутьё не подвело, он даже печать-ханко свою шлёпнул в конце для верности: самое формальное письмо всех формальных писем. Для того и гонца послал, потому как столь важная документация передаётся адресату только лично.       «Уважаемая Учиха Изуми,       надеемся, что Вы пребываете в добром здравии. Мы искренне благодарны за усердную работу, Военная полиция высоко оценивает Ваши усилия по поддержанию порядка в деревне.       Однако в последнее время мы несколько обеспокоены Вашим отсутствием на клановых собраниях. Будем очень признательны, если Вы сможете посетить нашу скромную обитель сегодня после заката.       Рассчитываем на Вашу благосклонность.       Учиха Фугаку.       Учиха Микото».       Ежу же понятно, что писала всё Микото. Если бы автором письма был такой заносчивый кадр, как отец Итачи, то там бы было всего одно слово по типу: «жду», «немедленно» или «сегодня вечером». Вздыхать вслух — слишком неприлично, так что пришлось натянуть самую учтивую маску из всех, имевшихся в арсенале.       — Благодарю, Фука-сан, — а пока складываю пару печатей, вызывая слабенький огонёк, который моментально съедает конверт со всем содержимым: это всё тоже часть церемониала, чтобы приватная переписка не оказалась на чужом столе.       Мужчина ничего не говорит: только склоняется сдержанно и исчезает. Ну, а что, работу свою выполнил, можно и к другим делам вернуться? Пристально сканирую местность на предмет чакры, считаю до десяти, дабы убедиться, что это не была какая-то изощрённая проверка от главы, и этот пугающий мужлан не станет по совместительству ещё и моей личной охраной-шпионом.       — Ещё и подоконник заляпал, — придирчиво оценила ущерб от рельефной подошвы, коей отличалась обувь шиноби. — Ну, спасибо, блин.       Недовольная, нечленораздельно бубнящая что-то под нос, я протопала до самой ванной: банные процедуры — отдраивание грязнющей кожи, бальзамчики-масочки на волосы, чтоб на паклю перестали быть похожи — следовало тщательно отмыться от следов недавнего похода.       — Хотя что тут скрывать, он явно обо всём догадался, поэтому и позвал, — я сейчас так мало общалась с людьми ради простого общения, а не обмена информацией в рамках миссий, что порой разговаривала сама с собой, чтобы просто не сойти с ума. — Мда, выглядишь неважно, подруга, — беззастенчиво раскритиковала отражение в зеркале. А чего отнекиваться? Изуми сейчас больше подходило определение «ходячий труп», чем «пышащий энергией шиноби».       — Я сейчас даже с Шисуи посоревноваться могу, — упоминание имени друга вызвало что-то неприятное в душе, но я постаралась проигнорировать саднящее чувство, сконцентрировавшись на уставшей, словно потасканной коже, огромных синяках под глазами — не то фиолетовых, не то зелёно-жёлтых — и иссушенных искусанных губах, которым явно недоставало тонны увлажняющего бальзама.       — Ну, поехали, — постаралась хоть как-то скрасить ситуацию подбадривающей репликой, но вышло неважно. Мне же после всего ещё и в кимоно заворачиваться целый час, если не два. К чему вообще все эти церемонии? Неужели нельзя было просто перекинуться парой слов между делом, без этих конвертов, фамильных кимоно и появлении при полном параде? Ах, да, я же проигнорировала все неофициальные приглашения. Что ж, вечерок обещает быть интересным.