Назови меня по имени

      Снаружи стояла страшная, ужасная, совершенно невыносимая жара. Можно было выйти на улицу на каких-то полчаса, а потом вернуться домой зажаренным якинику с покрасневшей кожей. Солнце шпарило нещадно, облаков, как назло, на небе не было ни единого, а если одно случайное и находилось, то оказывалось столь крошечным, неспособным закрыть от палящих лучей. Душно.       — Мда-а… — и без того достаточно смуглая кожа теперь стала тёмной настолько, что уже перещеголяла всех в клане: того и гляди, скоро решат, что приёмная. Кажется, проще перестать обращать внимание, но как же меня бесит, что даже у Итачи и Шисуи, что торчат на тренировках и миссиях сутками, цвет этой самой кожи выглядит в разы благороднее, чем у простушки Изуми.       «Ничего, осталось недолго», — утешала себя призрачными надеждами. Я не знаю, зачем очутилась здесь: я не мечтала переродиться в любимой манге или исправить канон. Я просто писала фанфики и наслаждалась этим творчеством, как единственным, что вообще доставляло мне настоящее удовольствие. Может быть, стоило всё же подумать о карьере писателя, а не переводчика? «Обязательно займусь этим, как только вы, не знаю, правда, к кому обращаюсь, вернёте меня обратно». Но это «обратно» никак не происходило: сегодня прошёл ровно месяц с тех пор, как я очнулась в этой сумасшедшей реальности.       — Здравствуйте, тётушка Микото.       Если моё перемещение (ибо перерождением я это принять никак не могу) — «миссия» спасти всех, то разве не следовало как-то сообщить об этой великой цели? Но никто не выходил со мной на связь, даже после того, как «Изуми» обошла все возможные святилища и храмы Конохи.       — Добрый день, Изуми.       В библиотеке тоже было совсем глухо: свитки и книги даже о самых сложных дзюцу содержали всё подряд, но только не рассказы о путешествиях во времени или подобном. Максимум, что удалось найти — небольшие описания техники Жёлтой молнии, которая к моему случаю имела явно очень посредственное отношение.       — Прошу прощения за вторжение.       Я будто ощущаю, как сжимаются тиски на моей шее, но игнорирую это фантомное прикосновение.       — Итачи, — отворяю дверь в комнату, предварительно вежливо постучав, — я пришла, как и договаривались.       — Привет, Изуми, — сидит несчастный юноша в горе каких-то бесконечных бумаг, буквально утопленный в них заживо. С учётом того, каким педантом и аккуратистом был старший сын Фугаку, стало очевидно, что работа свалилась на него недавно и достаточно внезапно. — Извини, у нас тут возникла проблема с документами, которые надо передать администрации Конохи, так что пришлось перепроверять все отчёты. Можешь, пожалуйста, немного подождать в гостиной?       — Могу чем-то помочь? — на самом деле, я плохо понимала во всех этих формальностях, ограничиваясь лишь тем, как подавать самый базовый рапорт, но всё же оставлять человека одного в такой сложной ситуации было не в моих правилах.       — Нет, всё нормально, я скоро закончу, — хотя было очевидно, что ему либо придётся наделать клонов и свалиться потом от перенапряжения, или же использовать собственные мозги на таком пределе, что итог всё равно будет плачевным.       — Извини, я не очень в этом разбираюсь, — потираю шею, как бы смущаясь, — но всё-таки одному…       — Всё в порядке, не переживай.       — Тогда удачи, я пока пообщаюсь с Микото-сан.       — Ага, извини ещё раз, — мягко улыбнулся будущий глава клана, явно чувствуя ответственность за то, что поставил гостью в неудобное положение.       «Твоё упрямство погубит тебя, Итачи», — а сама легонько склонилась на прощание и бесшумно задвинула дверь-сёдзи…       Конечно же обременять Микото-сан, и без того вертевшуюся, как белка в колесе, мне не хотелось. Так что пришлось скромненько усесться на веранде-энгава и рассматривать небольшой садик в японском стиле: замысловато уложенные камни, подрезанная, а потому не выросшая больше положенного, пушистая сосна и пруд с карпами-кои, кучковавшимися в постоянном ожидании еды. Я созерцала местные красоты долго, очень долго. Довольно быстро стала одолевать жажда, но, опять же, дёргать жену главы не позволила совесть, так что пришлось игнорировать естественную потребность. Когда желание глотка воды стало уже нестерпимым, я собиралась отлучиться в ближайшую лавку, как нечто чуть не сбило с ног.       — Сестрёнка Изуми, доброго дня! — тёмная макушка появилась будто из ниоткуда: мальчик вырулил из-за угла столь резво, что я с трудом успела предотвратить травмоопасное столкновение.       Младший Учиха спешно извинился, а затем вежливо склонился в знак приветствия: длинная чёлка на мгновение закрыла юное личико, чтобы затем явить во всей красе. Только-только поступивший в Академию, он казался скорее «ещё ребёнком», чем «вот-вот ниндзя». Даже фирменная рубашка с воротником-стойкой, которую почему-то все очень любили в нашем клане, делала его скорее забавным, чем серьёзным и грозным. Белые шорты напоминали больше ребяческие и даже многозначительно закреплённый чехол с сюрикэнами поверх не мог изменить первого впечатления.       — Привет, Саске. Смотрю, ты сегодня в полном обмундировании. На тренировку собрался, несмотря на выходной?       — Ага! — мальчишка был явно очень горд своей дисциплинированностью: высоко вскинул подбородок и даже руки в боки упёр. Не надо было быть великим психологом, чтобы понять, что он пытался выглядеть максимально круто перед взрослой мной.       «Я хочу расквитаться с одним человеком», — как некстати вспылили слова уже подросшего Саске во время знакомства с седьмой командой. Тьма. Какая беспросветная печаль и ненависть поглотят этого чудесного невинного ребёнка. Разве возможно, чтобы малыш, что с такой искренней радостью смотрит на мир, стал жестоким монстром?       «Нет, не монстром, а просто заблудшей душой».        — Что такое, сестрёнка Изуми? У меня что-то на лице? — кажется, я изучала эти лучистые, безумно ярко сверкающие в столь ясную погоду глаза слишком долго. Неужели когда-то в них когда-то останется лишь пронизывающий холод?       — Саске, ты не должен… — вырвалось у меня как-то само собой.       Саске, ты не должен так надрываться.       Саске, ты не должен доказывать всем свою ценность.       Саске, ты не должен видеть мир только в своём брате.       «Итачи любит тебя таким, какой ты есть».       — Сестрёнка Изуми?       — Саске, Итачи… — полились слова сами собой. Но что мне сказать дальше?       — Отец сказал, что братик потренируется со мной, когда я освою десять из десяти попаданий! — заявил мальчишка, как ни в чём ни бывало.       «Фугаку, родитель года просто…» — выругалась про себя, припоминая, какие нелепости творил этот кадр «на благо семьи». Постоянно давил на старшего сына нереально высокими ожиданиями. Гнобил младшего «недостаточными усилиями». Как выяснилось, ещё и из жены сделал прачку-повара-уборщицу-няньку в одном лице. И вроде же не сказать, что со зла, просто умом оказался обделён. «Неудивительно, почему клан к такому концу пришёл», — и вновь сцены из манги: квартал, залитый кровью, полная луна и малыш Саске, который просто вернулся домой чуть позже обычного.       — Саске, это…       Не вмешивайся — это не твоя жизнь.       Не строй поборницу справедливости.       Ты не должна спасать их.       Хочешь оказаться крайней?       Миллионы сомнений заполнили мою голову, отчего в ушах начало звенеть. Опасно. Нельзя. Не приближайся. «Да пошло оно всё!»       — Саске, — присела я на корточки: так, чтобы мальчишка оказался даже чуть выше. Быть на одном уровне — ключ к тому, чтобы установить доверие с ребёнком: слышанная лишь единожды идея всплыла в памяти очень вовремя. — Послушай, тебе не надо так сильно стараться. Итачи, он… Он любит тебя таким, какой ты есть. Даже если ты не первый, даже если не самый классный. Тебе не нужно ничего доказывать, Саске.       Этот короткий монолог потребовал сил больше, чем все прежние выступления на сцене. Но когда речь подошла к концу, я почувствовала такое облегчение, словно наконец-то сделала что-то правильное, что-то нужное для кого-то другого.       — Э-это… — малыш честно пытался сдержать слёзы, что мигом полились с ресниц вниз, образуя влажные дорожки. Тело его не слушалось, словно конвеер производя всё новые и новые солёные капли. Я не знала, что с этим делать: никогда не утешала других, а потому попросту растерялась.       — С-саске… это… ну…       Однако мальчик сам подсказал направление: кинулся ко мне, крепко схватив за шею, и продолжая так же беззвучно плакать — только тихие-тихие всхлипы доносились до слуха, когда у бедняги перехватывало дыхание от очередной волны истерики. Руки мои как-то сами собой опустились на крохотные плечики и принялись поглаживать по спине. Герб Учиха, вышитый на угольного оттенка полотне осуждающе сотрясался вместе с худенькой фигуркой: красно-белый веер словно давил своей помпезностью, безукоризненностью и долгой великой историей.       — Всё хорошо, Саске, всё хорошо, — повторяла я, как заведённая, убаюкивая мальчишку и убаюкиваясь вместе с тем сама…       — Изуми, извини, что так задержался, — Итачи наконец расквитался со всей работой, хотя от этого не выглядел менее занятым: в руках он нёс какую-то толстенную кипу, в которой продолжал непрерывно что-то вычитывать, ступая по начищенным половицам скорее на автомате, — по дороге ещё нужно будет занести эту стопку в уча…       Прямо на веранде, спинами прислонившись к стене позади, дремали двое: ребёнок и девушка. Саске лежал в обнимку с Изуми, вцепившись так, будто она вот-вот исчезнет. Веки выглядели покрасневшими и припухшими, а потому очевидно было, что братец по какой-то причине плакал, что было для него отнюдь не свойственно. Тем не менее, личико малыша сейчас выражало истинную безмятежность, равно как и выражение Изуми. Она улыбалась, обнимая ладонями маленькую ручку.