Lost & Found

Жизнь Хизаши Ямады была американским фильмом. Ну, вообще-то нет, но в тот момент ему казалось, что да. Он находился на кухне, которой все они практически не пользовались, за исключением тех случаев, когда нужно было разогреть еду из доставки. Не будем забывать о том, что заказывали они в основном нескоропортящиеся продукты, пакетики с желе для Шоты и восхитительные ланч-боксы от Быстроланча. На кухне двое взрослых становились блистательной гейской катастрофой. В этом отношении они подозревали, что сын, возможно, пойдёт по их стопам, но, по крайней мере, навыки готовки у Хитоши были более развиты, чем у них. И нет, разговор на эту тему у них ещё не состоялся. Не существовало такого руководства для родителей, где было бы чётко прописано, когда следует спрашивать у своего случайно усыновлённого ребёнка о его предпочтениях. К счастью, Хитоши хотя бы неплохо готовил. Хизаши вздохнул, переворачивая очередной блинчик. Да, он чувствовал себя американской домохозяйкой. Как Хизаши мог ощущать нечто подобное, будучи японцем? Что ж, следует понимать, что, когда наш дорогой Заши был малюткой, его биологические родители не проявляли в его отношении большой любви из-за того, что тот повредил им барабанные перепонки. Хизаши повезло быть очаровательным, но очень шумным малышом, который попал под опеку одной обеспеченной семьи, проживавшей между Соединенными Штатами и Японией, и прожил с ними до совершеннолетия. Но это уже совсем другая история, и если мы ослабим бдительность, то Хизаши сожжёт все блинчики до единого. Хорошо, что в дверях кухни появился Шота, выглядевший так, будто провёл в гробу двести лет, и стал наблюдать за разворачивающимся кулинарным действом. Он подошёл к своему мужу и приобнял его сзади, положив подбородок на плечо Заши. — Его уже пора переворачивать, — сказал Шота хриплым, всё ещё сонным голосом. О, губы Мика тронула нежная улыбка, и он перевернул блинчик лопаткой. — По-моему, вышло аппетитно, — с гордостью сказал Заши, любуясь своим творением. — Подгорело всего лишь 70% блинчиков. Это потрясающе, — поддразнил его муж, смеясь и уворачиваясь от лопатки Мика. — Шо! В таком случае тебе запрещено есть блинчики, — заявил блондин, надувшись. Шота нежно поцеловал мужа в затылок, мягко убрав в сторону длинные распущенные волосы Мика, каскадом спадающие ему на спину. Шоте нравилось видеть его с неубранными волосами, он так выглядел более естественно, и шелковистые пряди было проще наматывать на пальцы. Шота продолжал медленно раздвигать светлую гриву Хизаши, пока полностью не обнажил его затылок – идеальное место для того, чтобы прикоснуться губами. — Не злись так, — Хизаши почувствовал, как у него задрожали ноги. После стольких лет Шота всё ещё мог оказывать на него сильное воздействие. — Господи! Шо! Шинсо может... — Он всё ещё спит, — быстро возразил его муж, оставляя ещё один медленный и любящий поцелуй на том же самом месте. Медленный и полный нежности. — Нет, не сплю, ух, — раздался жалующийся голос из-за кухонной двери. Шота не сдвинулся с места, лишь повернул голову и удивлённо посмотрел туда, где стоял его сын. Что ж, он не ожидал увидеть его бодрствующим, учитывая то, как трудно по утрам было оторвать Хитоши от простыни из-за того, что тот страдал бессонницей. Но он всё же был здесь, их высокий подросток стоял в проходе уже одетый в школьный спортивный костюм. — Тоши! Завтрак готов! После этих слов подросток зашёл на кухню в сопровождении, по крайней мере, одного из трёх домашних котов. Он налил молоко в свою чёрную кружку в виде кошки. Чисто технически, это кружка принадлежала Шоте, но Хитоши присвоил её себе, как только появился в их жизни. Итак, Хитоши налил молоко в кружку, где уже находилась вся та небольшая порция кофе, которую Хизаши разрешал ему выпивать по утрам. Не то чтобы Хитоши был зависим от кофеина... но, по словам блондина, Тоши нужно было выработать более здоровые привычки, чтобы бороться с бессонницей. Бедный простодушный человек, не знающий о том, что подросток покупает себе энергетики, пока тот не видит. — Я уже скоро уйду и оставлю вас, чтобы вы могли продолжить чмокаться, — громко и чётко сказал подросток с долей сарказма в голосе. — И что, чёрт возьми, значит "чмокаться"? — растерянно спросил Ластик. Шота уже был взрослым, но не настолько старым, чтобы не быть знакомым с подростковым сленгом, особенно учитывая то, что с подростками он работал всё время. И один из этих самых подростков в следующую секунду выгнул бровь, а затем поджал друг к другу пальцы, образовав две головы, которые никак не могли перестать целоваться, в дополнение ко всему этому сцену дополняло великолепное звуковое пояснение. — Чмокаться, чмок мавк мх... — Целоваться, — перевёл для обычных смертных Хизаши. Подростку пришлось тут же выбежать из кухни, держа в одной руке кружку, а в другой – блинчики, после угрозы Ластика схватить его своим шарфом, который был на нём даже тогда, когда мужчина находился дома. А около него хохотал муж, забыв про ещё один блинчик на плите. Процент подгоревших блинов рос в геометрической прогрессии. — Подождём, пока Хитоши не войдёт в фазу "поцелуев". Я обязательно как следует напомню ему об этом, — заверил Шота, ворча себе под нос, что он со всей своей родительской властью готов ставить сына в неловкое положение в личной жизни до тех пор, пока Тоши не исполнится, по крайней мере, тридцать. Хизаши с бесконечной нежностью поцеловал мужа в щёку, переключая его внимание на себя. — О, Шота, помнишь, когда мы были подростками, Немури не могла перестать смеяться, когда у тебя возникала гей-паника? Ты был такиииим милым. Просто стоял молча и не мог отреагировать. Ластик фыркнул, выражая полное несогласие. В его голове вспыхнули разнообразные воспоминания о том, каким он был застенчивом парнем, будучи на последнем году обучения в Юэй. Именно тогда Шота осознал, как сильно он был влюблён в человека, которого сейчас называл своим мужем. Немури была одной из первых людей, кто это заметил, и сделала это даже намного раньше самого Шоты. — Если так хочешь поговорить о возникновении гей-паник, то я прекрасно помню, как у тебя пропал голос, когда ты оказался пойманным моим шарфом. Ты был как сломанное радио. Хизаши нежно улыбнулся, вспоминая те времена, когда они были первогодками. О, Шота тогда был слеп, раз не замечал, как дрожали ноги Мика каждый раз, когда он попадал в его сети. Ну, технически в шарф для захвата. Хизаши влюбился первым и первым принял свои чувства, в то время как Шота провёл весь первый год уж точно, размышляя, не был ли его друг самую малость идиотом, когда тот не мог произнести ни слова. Потом оказалось, что идиотом всё же был Ластик, поскольку он не мог разобраться в собственных чувствах и так долго не мог смириться с тем, что не может жить без Заши. — Оу, ты знаешь, что я тебя люб... — СОХРАНЯЙТЕ РЕЙТИНГ 12+, ПОКА Я НЕ УЙДУ! — отчаянно завопил с другого конца квартиры фиолетововолосый. Они больше не были подростками. Теперь они были взрослыми, и у них был сын (вообще-то двое, но один из них немного сопротивлялся). Хизаши усмехнулся, прижимаясь к мужу с бесконечной нежностью и наваливаясь на него своим весом. Шота в такие моменты всегда крепко прижимал его к себе. — Тооооши!!! Разве ты не хочешь, чтобы твои родители почмокались? Шоте нравилось, с какой лёгкостью Хизаши справлялся с любой ситуацией. Как тот по-прежнему с любовью висел на его руках, пока добивался нормализации проявлений нежности в их семье. Шоте с трудом давалось подобное. Ну, всё, что касалось социальных взаимодействий, давалось Шоте с трудом даже сейчас, когда он повзрослел. Тоши снова появился в дверном проёме, на этот раз держа в руках спортивную сумку и рюкзак, готовясь к уходу. — Я считаю то, что ты, будучи учителем-лингвистом, вот так оскверняешь язык, просто ужасно, — сказал Хитоши с притворным негодованием. Шота спрятал улыбку, уткнувшись в плечо мужа. — А я с уважением отношусь к ужасным решениям своего сына касательно выбора речевых выражений, — витиевато ответил блондин. — Дадзава! Помоги! Сердце Шоты медленно растаяло, он больше не мог скрывать улыбку. Всё в этом моменте было идеально. — Нет, ты сам в это влез. Так что удачи. — Предатель! — упрекнул его Хитоши, делая вид, что оскорблён, а затем взял на руки кота, который всё время находился рядом. — Ты это так, потому что я приёмный, а Суши – любимчик. Чёртов кот с мягкими лапками. Шшшш, я тоже тебя люблю. Хитоши практически не было времени на то, чтобы успеть убежать, и уже в следующий миг шарф для захвата Шоты обернулся вокруг него, притянув прямо в объятия Мика. Идеальная совместная атака с высоким уровнем слаженности в безупречном исполнении, в результате которой кое-какой подросток оказался зажат в сэндвиче родительской любви, а кот, мяукая, ускользнул и выбежал из кухни. Выражая недовольство, Хитоши начал молить о пощаде. — Я так опоздаю! Шота полусадистски ухмыльнулся. — Ещё слишком рано, занятия начнутся только через два часа, — сказал Айзава, не желая отпускать своего птенчика. — Он опоздает на тренировку, — выступил в его защиту Хизаши, выпуская подростка, и этим предав абсолютно всё доверие со стороны мужа. — Опоздает на тренировку, — тихо повторил Шота, неосознанно растягивая каждое слово. Разумеется, его сын будет готовиться к спортивному фестивалю. Шота почувствовал лёгкий укол вины, вызванный тем, что он уделял делу Изуку слишком много времени. — Хочешь потренируемся сегодня вечером перед важным днём? Хитоши поднял с пола свой рюкзак и кивнул, не задумываясь. — Конечно, сегодня вечером. Увидимся позже. Хизаши быстро остановил своего сына. — Не опаздывай сегодня на занятия! Сегодня первый день Химико, и ей не помешало бы... — Иметь рядом хоть кого-то более-менее знакомого, — закончил Хитоши, поскольку, похоже, они уже говорили об этом раньше. — Хорошо, хорошо. Я пошёл, а то уже опаздываю. Увидимся позже. С этими словами Хитоши исчез из виду, но, перед тем как уйти, остановился, чтобы попрощаться с котом очаровательным эскимосским поцелуем. Нос к носу. О да, его сын был идеален таким, какой он есть. — На какую тренировку? — спросил Шота, как только подросток скрылся за дверью. — Ты не заметил? Шооооооо, Хитоши уже несколько недель встаёт пораньше, чтобы потренироваться с одноклассником из Юэй. Шота выглядел удивлённым. Он был рад, что у его сына появился друг, который на этот раз не был линчевателем и мастером побегов. И, судя по гордому тону Хизаши, у Хитоши с ним было всё хорошо. — И кто... — Шота! — Что? — в замешательстве спросил он. — Не будь таким назойливым. — Я не назойливый. Это просто логично, что я хочу знать, с кем тренируется наш сын. Хизаши рассмеялся, увидев сердитое, но в то же время растерянное выражение лица мужа, похожее на кошачье. Да, у Хизаши не было человеческой семьи, его семья состояла из котов. Большого сварливого кота, неуверенного в себе малыша и бродячего кота, появляющегося только тогда, когда ему хочется. — Оу, Шо, так ты стал настоящим папочкой. — Ах, нет, когда ты так говоришь, это звучит довольно пошло. Заткнись. Хизаши расхохотался и прижался к мужу, потянувшись к его губам. Шота растаял в объятиях, притягивая его ближе к себе, пока мозолистые руки блуждали по телу возлюбленного. Шота был более чем готов убрать со стола всю посуду и подгоревшие блинчики, чтобы подхватить мужа на руки и усадить на мрамор. Что ж, они не собирались тратить впустую свободное время, которое им предоставило утро без патрулей, радиопередач и детей в доме. Было ещё слишком рано, и у них было предостаточно времени для того, чтобы вернуться в постель. Хотя им даже необязательно было возвращаться в спальню. Не нужно было даже... Их прервал звук телефонного звонка. Оба неохотно оторвались друг от друга, недовольно ворча. Хизаши быстро направился к телефону, чтобы швырнуть чёртово устройство в сторону. Как жаль, что Шота добрался до него раньше. — Это Цукаучи. Подожди минутку, — взмолился профессиональный герой, принимая звонок, несмотря на протесты мужа. — Надеюсь, у тебя веская причина для звонка, — проворчал Айзава в трубку. — И тебе доброе утро, Сотриголова. Надеюсь, я тебя не разбудил. Ластик закатил глаза, прежде чем подарить Хизаши ещё один безмолвный поцелуй, чтобы унять своё недовольство. — Ближе к делу. На другом конце провода повисла напряжённая пауза. — Я вернулся из больницы Мусутафу. Судмедэксперт настаивает, что, основываясь на вскрытии пляжного тела, это было самоубийство. На мгновение у Шоты закружилась голова. Кухня завертелась вокруг него. Профессиональному герою пришлось крепко ухватиться за своего мужа, чтобы найти точку опоры. Хизаши, стоявший рядом с ним, побледнел, тоже услышав сказанное по телефону. — Ластик? Шота почувствовал, что у него в горле встал ком. Куда делся его голос? — Ластик, ты ещё здесь? Я знаю, это тяжело, но подожди, пока я закончу, прежде чем отправляться за судмедэкспертом и разрывать его на части, — попросил Наомаса, не уверенный в том, остался ли кто-то на линии. — Ластик? — Мы слушаем тебя, — со всей серьёзностью ответил Мик, что было ему несвойственно. Хизаши забрал телефон из рук своего мужа, чтобы включить громкую связь. — Хорошо. Я ещё провожу расследование. Но в ту ночь на дежурстве был патологоанатом, а также студент, проходивший стажировку. Возможно, мы сможем получить ещё одно мнение от него. — Когда? — быстро ответил Сотриголова. — Завтра... — Завтра спортивный фестиваль. Мы не можем пропустить выступление Хитоши, и у нас есть работа, — попытался хоть на этот раз быть логичным Хизаши. — Тогда послезавтра, — заключил Наомаса, пытаясь найти решение. — А нельзя всё решить прямо сейчас? — торопливо проворчал Ластик, на этот раз оказавшись не самым нелогичным. Из телефона донёсся тяжёлый вздох. — Я всё ещё ищу его, — объяснил детектив, не желая вдаваться в подробности, но давая понять, что за этой историей кроется нечто большее. — Я надеюсь, что у меня будут новости к концу сегодняшнего дня или, самое позднее, к началу завтрашнего. Ластик закрыл глаза и уткнулся лбом в плечо мужа, нуждаясь в поддержке. Опоре. Дыхании. Его грудная клетка давила на лёгкие. — Как только они у тебя появятся, дай нам знать, — попросил Мик, взяв контроль над ситуацией, поскольку его муж не мог этого сделать. — Мы ценим твои старания, Наомаса. Обменявшись с детективом любезностями и быстро попрощавшись, Хизаши завершил звонок, и в комнате остались только двое взрослых, смотревших друг на друга со слезами на глазах. Мик положил руку на шею Шоты и утянул его в крепкое объятие, в то время как из груди того вырвалось тихое стенание.