Король Крести

      Соня остановилась первой, молча указывая рукой на открытую дверь.       — Это еще что такое? — Маф нахмурилась, обогнав подруг и заглядывая внутрь.       За дверью был полумрак, густой запах пыли и краски ударил в нос. Казалось, склад давно никто не проветривал, несмотря на то что здесь хранили столько вещей для лагерных мероприятий.       — Ты уверена, что ключи были только у нас? — Оксана взглянула на Соню, стараясь держать голос ровным, но на губах уже проступал тонкий намек на нервозность.       — Абсолютно, — тихо ответила Кульгавая, опуская руку на ремень шорт, куда повесила связку. — Эти ключи мне Тигран Яковлевич еще на обеде передал. Никому не отдавала.       Соня нахмурилась, снова посмотрела на приоткрытую дверь и неожиданно хмыкнула:       — Может, это Тигран с мальчишками? Решили  поиздеваться?       — Ты хочешь сказать, что они открыли дверь, разорвали коробки и разбросали всё только ради шутки? — Абдиева усмехнулась, всем своим видом показывая, что в это не верит.       — Это Тигран, ему вообще для шуток повода не нужно, — отозвалась Нецевтаева, покачав головой.       — Ага, помните, как он нашёл ту пластиковую крысу и запихнул её в пирожок в буфете? Люди неделю боялись булочки брать! — Соня прыснула со смеху.       — Угу, он тогда еще так натурально разыграл весь этот спектакль, — добавила Маф, усмехнувшись. — «Девочки, это что за беспредел?! Кто тут еду в столовке портит?»              — И сам же чуть не съел ту булочку, чтобы нас напугать! — Оксана закатила глаза, но уголки её губ всё-таки дернулись вверх. — Удивительно, что его ещё не выгнали за эти выходки.         — Его? — Кульгавая хмыкнула. — Учитывая, как он в прошлом году отбил у лагерного директора ту проверку из комитета, я бы сказала, что он непотопляемый.         — Ладно, — Мафтуна махнула рукой, делая шаг ближе к двери. — Но это всё равно не объясняет, кто тут наследил. Тигран, конечно, мастер "шуток", но и у него на такие глупости времени нет.         Соня коротко вздохнула, но всё-таки решилась переступить порог.         — Может, это кто-то из младших групп? Они частенько сюда заходят, особенно, когда мелки заканчиваются.       — Нет, — уверенно покачала головой Нецветаева, которая осматривала ближайшие полки. — Здесь не просто так покопались. Всё лежит слишком целенаправленно — как будто искали что-то конкретное.         — Ты как будто уже детективный роман написала, — усмехнулась Кульгавая, оборачиваясь.       Когда девчонки зашли внутрь склада, первое, что бросилось в глаза, — хаос. Коробки были сдвинуты с мест, часть реквизита валялась на полу, мишура и обрывки ткани были разбросаны повсюду.       — Похоже на налёт, — тихо произнесла Соня, осматривая помещение.       — Или просто кто-то решил устроить себе «шопинг», — добавила Абдиева, нагибаясь, чтобы поднять с пола перчатки от костюма пиратов.       Кульгавая обошла склад по периметру, осматривая всё внимательно. И тут она заметила кое-что, заставившее её нахмуриться.       Шторы на окнах были зачем-то задвинуты, а в воздухе чувствовался лёгкий запах пыли и чего-то парфюмированного.       — Тут точно кто-то был, — шепотом заметила Соня, оглядывая разбросанные коробки.       — Или есть, — тихо добавила Оксана, кивнув на приоткрытую дверь в дальний угол склада, ведущую в кладовку.       Маф зачем-то подняла пластиковый меч подошла к двери, приложив палец к губам, чтобы остальные молчали. Она медленно повернула ручку, но остановилась, услышав голоса.       — Ты понимаешь, что я рискую, делая это? — женский голос звучал тихо, но настойчиво.         — Ты всегда всё преувеличиваешь, Аксанья. — Мужской голос был немного уставшим, но с нотками раздражения.         Девчонки замерли, переглядываясь.         — Это кто? — шепнула Оксана.         — Похоже на директора и главную вожатую, — Соня прикрыла рот ладонью.       — Тихо, — резко оборвала её Маф, кивая на дверь.         — Мы договаривались, что будем осторожнее! — продолжал женский голос, который они безошибочно узнали. Это действительно была Аксанья Степановна, главная вожатая лагеря. — А ты вечно всё пускаешь на самотёк!         — И что я должен был сделать? Устроить совещание? — директор, судя по интонации, пытался успокоить её.         — Нет, но ты мог хотя бы предупредить, что они будут проверять наши отчёты!         — Всё нормально. Я разберусь с этим.         — Ты так всегда говоришь! — Аксанья явно начинала терять терпение.         Абдиева едва сдерживала вопросы в своей голове, слушая этот, казалось, бесконечный спор.         — Ну что, уходим? — шепнула Соня, всё ещё прикрывая рот, чтобы не выдать себя смешком.         — Нет, — прошептала Нецевтаева, — надо понять, о чём они говорят.         — Если это кто-то услышит, — продолжала вожатая, — нас обоих уволят.         — Никто ничего не узнает, — с нажимом ответил Александр Михайлович. — Мы сделали это раз, и больше не будем.         — И ты так спокоен?         — Аксанья, ты должна успокоиться. Всё под контролем. Бери свои бумажки и пошли.       Соня, Оксана и Маф переглянулись, чувствуя, как ситуация становится всё более странной.         — Думаете, они украли деньги? — шепнула Оксана.          — А может, это просто любовная драма? — не удержалась Мафтуна, едва сдерживая ухмылку.       Девчонки не успели обсудить догадки, потому что в этот момент дверь кладовки внезапно открылась. Аксанья Степановна и Александра Степановна, увидев трёх девушек, замерших в дверях.         — А вы что здесь делаете? — резко спросила вожатая, моментально возвращая себе строгость.         — Мы… эм… разбираем склад, — начала Маф, изображая полное спокойствие.         — А почему подслушиваете? — директор нахмурился, явно смущённый.         — Мы не делали ничего такого! — быстро возразила Оксана. — Просто услышали голоса и…         — Проверили, всё ли в порядке, — закончила Кульгавая с невинной улыбкой.         Аксанья Степановна смерила их подозрительным взглядом, но не стала развивать тему.         — Ладно, разбирайте склад. И помните: не стоит совать нос туда, куда не следует.         Директор коротко кивнул девчонкам и первым вышел из склада. Вожатая бросила последний предупреждающий взгляд и поспешила за ним.         Когда дверь за ними закрылась, девчонки переглянулись.         — Ну и что это было? — наконец спросила Соня.         — Не знаю, — ответила Маф, усмехнувшись. — Но похоже, у этих двоих свои секреты.         — Думаете, они реально что-то скрывают? — Оксана нахмурилась.         — Или просто выясняют отношения, — предположила Кульгавая.         Мафтуна хмыкнула:         — А может, и то, и другое.         Когда девочки вернулись к работе, мысль о странном разговоре в кладовке не давала Соне покоя. Ещё день назад она и Саша пережили неприятный разговор с директором и главной вожатой, где те долго выговаривали им за «неуместное поведение» и обвиняли в «пропаганде западных ценностей». Слова Аксаньи Степановны о том, что «такое поведение недопустимо в российском лагере», всё ещё стояли у неё перед глазами.         Но теперь всё повернулось иначе. Кульгавая провела рукой по карману шорт, где лежал телефон. Она записала весь их разговор.         — Что задумала? — шепнула Маф, заметив, как на лице Сони мелькнула ехидная улыбка.         — Ничего, — спокойно ответила та, но взгляд её выдавал.         — Соня, я тебя знаю, — включилась Оксана, подняв брови. — Рассказывай.         Девушка глубоко вздохнула и вытащила телефон:         — Я записала их разговор.         — Ты что?! — Абдиева приподняла брови, а Нецветаева вытаращила глаза.         — Не могла удержаться, — невозмутимо ответила Соня, включив запись.         На записи чётко слышались слова вожатой о том, что они с директором «рискуют», что их могут «уволить», и что они «никому не скажут».         — Они что-то скрывают, — задумчиво произнесла Оксана. — И явно не хотят, чтобы об этом узнали.         — Ну, тогда они пожалеют, что лезли не в своё дело, — усмехнулась Соня, выключая запись.         — Что ты предлагаешь? — спросила Маф, сложив руки на груди.         — Напомнить им, что у нас тоже есть свои рычаги давления, — хитро сказала Соня.         Оксана всё ещё выглядела неуверенно:         — Ты уверена, что это необходимо?       — После того, как они унизили нас с Сашей? Более чем уверена, — отрезала Соня.         Вечером, когда лагерь готовился к мероприятию, Соня аккуратно положила свой телефон в шкафчик и достала ноутбук, который привезла с собой.         — Ты что делаешь? — спросила Абдиева, заглянув через плечо.         — Пишу им письмо, — ответила девушка       — Письмо?         — Ага. Анонимное, - саркастично протянула та, ведь никакой анонимности не подразумевалось.       Уважаемые Светлана Сергеевна и Константин Андреевич. Мы случайно стали свидетелями вашего разговора на складе. Нам очень не хотелось бы, чтобы ваши слова попали в чужие уши, особенно в уши вышестоящего руководства. Однако мы понимаем, как важно для вас сохранить свою репутацию. Поэтому предлагаем вам задуматься о том, как вы ведёте себя с другими людьми, особенно с теми, кто, как вы считаете, "не вписывается в ваши ценности". Пусть это письмо станет для вас уроком. С наилучшими пожеланиями, те, кто знает больше, чем вы думаете.       Это напомнило, как они с девочками в тот же день написали импульсивное послание и закопали его под деревом.       Кульгавая распечатала письмо на общем принтере и аккуратно положила его в конверт.         Оксана нахмурилась.       — Это точно хорошая идея?       — Хорошая идея — напомнить им, что они не такие уж и праведники, какими себя выставляют, — парировала Соня.       — И как ты передашь его? — спросила Маф.         Девушка подняла взгляд:         — Пусть оно просто «найдётся».  

////

      Соня сидела на их красной лавочке, окруженная тишиной и думами. Холодный ветер трепал волосы, проникал под футболку, заставляя её ежиться. Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как Саша ушла. Часы, возможно, дни. Время больше не ощущалось как реальное, оно просто тянулось бесконечной серой лентой.         В голове звенели слова Саши. Острые, режущие, как осколки разбитого стекла. Её упрёки, леденящий душу взгляд — всё это заполнило каждую клетку, каждую мысль.         «Ты выбрала эту изоляцию сама.»       Когда Крючкова уходила, в её глазах было столько боли, что Соня не могла это забыть. Крючкова всегда казалась сильной, непоколебимой, даже в самых напряжённых моментах. Но в тот день что-то сломалось. Словно её терпение, её вера в Соню просто исчезли.       Соня сжала ладони, чувствуя, как вновь ногти впиваются в кожу, где были образованы шрамы. Это было её привычное убежище — спрятаться за болью, физической или эмоциональной, лишь бы не смотреть в лицо реальности.        Она хотела доказать обратное, хотела сказать, что Крючкова ошибалась. Но разве это было не так? Саша всегда была рядом, всегда протягивала руку, а она... Она лишь раз за разом закрывала двери, строила стены и пряталась за ними, как испуганный зверёк.         Но теперь всё иначе.         Кульгавая знала, что больше не может игнорировать этот разрыв. Саша была единственным человеком, который всё ещё пытался её понять. Даже в своём гневе, даже когда уходила, она оставалась важной. Девушка закрыла глаза, пытаясь заглушить мучительные размышления, но вместо этого услышала хруст гравия позади. Соня сначала подумала, что это лишь игра воображения, но затем звук повторился. Кто-то приближался.       — Ты выбрала странное место для драматичных раздумий. — Голос Крючковой прозвучал спокойно, но в нём чувствовалась усталость.         Соня вздрогнула, но не обернулась. Её сердце сжалось, когда она услышала этот знакомый тон — не обвиняющий, но и не доброжелательный.        — Что ты здесь делаешь? — сухо спросила кадет, надеясь, что голос прозвучит твёрже, чем она чувствовала себя.         Саша подошла ближе, остановилась на расстоянии нескольких шагов. Её присутствие было почти осязаемым, как будто воздух вокруг стал плотнее.       — Искала тебя, — коротко ответила она.         Соня хотела спросить, зачем. Хотела снова спрятаться за стены своего молчания, но вместо этого только выдохнула:         — Нашла.         Безмолвие повисло между ними, как непрошеный третий. Ветер трепал их пряди волос, небо над горами заволокло тучами.        — Я была резка, — наконец заговорила Крючкова. — Не должна была так срываться.         Кульгавая медленно обернулась, её взгляд остановился на лице своей девушки. Саша смотрела прямо на неё, но в глазах теперь не было прежней злости, только мягкая запыханость.         — Ты была права, — тихо ответила Соня.         Эти слова дались ей с трудом, но, произнеся их, она почувствовала странное облегчение.         — Ты думаешь, что я не пытаюсь, но правда в том, что просто боюсь. Боюсь рассказать, боюсь снова столкнуться с этим. — Девушка отвела взгляд, уставившись куда-то в долину. — И ещё больше боюсь, что мне не поверят.         Крючкова кивнула, будто понимала это без лишних слов.         — Мне кажется, что ты слишком привыкла не верить людям. Даже тем, кто рядом. — Её голос звучал ровно, но с какой-то особой теплотой.         Кульгавая усмехнулась, но улыбка была горькой.         — Возможно.       Саша подошла ближе, села рядом, их плечи почти соприкасались. Некоторое время они просто молчали, слушая, как ветер завывает в ущелье.         — Я не могу обещать, что пойму всё до конца, — заговорила девушка после долгой паузы. — Но я могу пообещать, что не уйду.         Соня повернула голову, посмотрела. В глазах Крючковой была искренность, которая выбивала почву из-под ног.         — Ты ведь уже пыталась уйти, — тихо напомнила она без обвинений.       — Потому что ты меня отталкивала, — почти мгновенно ответила та. — Ты отталкиваешь всех, кто хочет помочь. Я устала бороться с тобой.         — Я знаю, — Кульгавая опустила взгляд. — И ты всё равно вернулась.         Саша хмыкнула.         — Вернулась. Потому что ты — моя семья. А семью не бросают.         Соня опустила голову, чувствуя, как её глаза начинают щипать от подступающих слёз. Она не плакала уже много лет. Не потому, что не могла, а потому, что решила для себя, что слёзы — это слабость. Девушка не могла понять, что именно сейчас с ней происходило: боль, смешанная с облегчением, или благодарность, которую она не могла выразить словами.         — Я правда стараюсь, Саша, — прошептала она.         — Тогда дай мне шанс помочь тебе, — тихо ответила та.         Соня кивнула, не отводя глаз.         — Я попробую.         Рассказ заведомо довался девушке тяжело. Вдалеке слышались голоса, но они казались настолько далекими, что едва воспринимались как реальность. Она слышала только себя — своё дыхание, своё сердцебиение, свои мысли.         — Мне было восемь лет, когда это началось. — Она начала говорить, не отрывая взгляда от горизонта. Её голос звучал ровно, почти монотонно, как будто это была не её жизнь, а чужая история, взятая из памяти. — Мама часто оставляла меня у бабушки, потому что много работала. Там было уютно, тепло. Я любила этот дом… до тех пор, пока он не стал для меня тюрьмой.         Саша сидела рядом, чуть ссутулившись. Её руки покоились на коленях, а в напряжённых плечах угадывалась готовность слушать, воспринимать каждую деталь.       — У бабушки жил мой двоюродный брат, который довольно таки старше. Сначала он был для меня как герой — защищал, играл со мной, рассказывал истории. Я смотрела на него с восхищением… — Соня сделала паузу, тяжело сглотнув. Её пальцы машинально начали скручивать край шорт. Крючкова заметила это, но не стала ничего говорить. Лишь наклонила голову, пытаясь уловить в тоне девушки ту невидимую грань, за которой история становилась невыносимой.— А потом всё изменилось.         Кульгавая опустила голову, её плечи слегка сжались, словно она пыталась стать меньше, незаметнее.       Саша же почувствовала, как внутри неё поднимается странное чувство — смесь тревоги и гнева. Она крепче сжала кулаки, но продолжала сидеть тихо, позволяя Соне говорить.       — Он начал прижиматься ко мне по ночам. Сначала это были просто прикосновения, странные, непонятные. Я думала, что он делает это случайно. Но потом… — Соня запнулась, чувствуя, как горло сжимается. Она закрыла глаза, пытаясь удержать себя в руках. — Потом это стало чем-то большим. Он брал, что хотел, Саша. И я ничего не могла сделать. Я просто лежала и притворялась, что сплю.         Крючкова молчала, но её глаза потемнели.       — Я боялась рассказать. Боялась, что мне не поверят. Боялась, что меня будут винить. И поэтому молчала. Годами.         Соня выдохнула, обхватив себя руками, как будто пытаясь защититься от невидимого холода.         — Это закончилось, когда стала старше. Он просто… перестал. Словно я больше не была ему интересна. Но к тому времени всё внутри меня уже было сломано. Я не могла никому доверять, не могла… — Она замолчала, резко обрывая свои слова.         Саша посмотрела на неё, взгляд был полон боли, но она не позволила себе заплакать. Девушка знала, что сейчас Соня нуждалась не в жалости, а в понимании.         — Соня… — начала она, но Кульгавая покачала головой.         — Нет, подожди. — Кульгавая снова заговорила, голос неистово дрожал. — Я столько лет пыталась это забыть. Притворялась, что ничего не было. Но когда я увидела его сегодня, всё вернулось. Каждый ужасный момент. Я снова почувствовала себя той маленькой, беспомощной девочкой.         Тишина повисла между ними, но она не была пустой. Она была наполнена глухим эхом Сониной исповеди. Крючкова медленно подняла голову, встретившись с глазами подруги.       — Сейчас ты понимаешь, почему я такая? Почему я отталкиваю людей? — Кульгавая повернулась к ней, впервые за всё это время взглянув ей в глаза. — Я просто… не могу иначе.         Саша выдохнула, чувствуя, как слова Сони режут её на куски.       — А теперь ты расскажи, — тихо попросила та.        Крючкова отвернулась и посмотрела вдаль, словно собирая мысли.         — Некоторые думают, что быть без руки — это просто. Что ты привыкаешь и всё становится нормально. И в какой-то степени так и есть. Но это… это как шрам. Он не болит каждый день, но ты всегда помнишь, что он есть.       Девушка выпрямилась, словно собравшись с силами, и посмотрела на небо, серое и тяжёлое, как её собственные мысли.       — В детстве ты ещё не понимаешь, что значит быть «другой». Для тебя это просто факт. Ну, нет руки, и что? Ты находишь способы играть, есть, писать… Мама помогала мне адаптироваться, и я не чувствовала себя ущербной.         Её взгляд стал жестче.         — Но в школе всё изменилось. Дети всегда замечают то, что не похоже на них. И если ты хоть чем-то отличаешься, тебя за это обязательно будут презирать.       Саша замолчала, на мгновение сжав губы. Она чувствовала, как внутри поднимается горечь от воспоминаний.       — Первые годы я старалась быть незаметной. Прятала руку в карманы, носила свитера даже летом. Но это не помогало. Они всё равно находили повод. Помню, как кто-то из мальчишек придумал называть меня «пиратом». «Эй, капитан Крюк, где твоя деревянная рука?» — передразнила чужие слова, её губы дрожали, но она продолжила. — Сначала я плакала. Просила маму, чтобы она забрала меня домой. Я ненавидела ходить в школу. Каждый день чувствовала, как их взгляды прожигают мне спину. Учителя делали вид, что ничего не замечают, а если я жаловалась, они только разводили руками: «Они просто дразнятся, не обращай внимания».         Саша на мгновение замолчала, будто снова переживала это.         — Потом я поняла, что, если я сама не начну защищать себя, никто этого за меня не сделает. И я перестала прятаться. Начала говорить в ответ, смеяться громче всех, шутить про свою руку. Если кто-то пытался унизить меня, я унижала его в ответ.         Она усмехнулась, но улыбка была горькой.         — Так я стала той Сашей, которую ты знаешь. Равнодушной, саркастичной, словно меня ничего не волнует.         Соня вскинула на неё взгляд.         — А волнует?         Крючкова хмыкнула и отвела взгляд.         — Конечно, волнует. Иногда я всё ещё слышу их голоса, их смех. Думаю, что, если бы у меня была рука, всё было бы проще. Я бы могла спокойно жить, не чувствуя себя постоянно на показ.         Она повернулась к Соне, её взгляд стал мягче.         — Но, знаешь, это сделало меня сильной. Если бы не эти дети, не эти насмешки, я бы, наверное, так и осталась бы тихой девочкой, которая боится поднять голову.         Кульгавая  слушала, не перебивая, пока Саша продолжала.         — Это всё не значит, что я не чувствую боли. Или не злюсь на судьбу. Иногда мне хочется, чтобы всё было по-другому. Чтобы я могла надевать платья без рукавов, не думая о том, как на меня будут смотреть. Чтобы не слышать в голове эти дурацкие шутки каждый раз, когда я вижу своё отражение.         Она вздохнула, чувствуя, как внутри поднимается злость.         — Но это моя жизнь, Соня. Я не могу её изменить, могу только принять. И это то, что я пытаюсь сделать каждый день.         Кульгавая смотрела на неё, не зная, что сказать. Неожиданно Саша потянула и взяла ее за руку, крепко переплетая их пальцы.       — Ты не одна в этом, Соня. Твоя боль не делает тебя слабой. Она делает тебя живой.         — Спасибо, Саша.         — Не за что, — мягко ответила она. — Мы обе боремся со своими демонами. Но теперь, может быть, будем бороться вместе?         Кульгавая кивнула, её глаза наполнились слезами, но на губах появилась слабая улыбка.         — Вместе.         И в этот момент они обе почувствовали, что, несмотря на все различия, они были связаны одной невидимой нитью — болью, страхами, борьбой.  Примирение не нуждалось в словах. Оно уже произошло.  

////

      Спустя двадцать минут девушки решили возвращаться в поле зрения соотрядников. Сегодняшнее мероприятие было сенсацией для многих. В кадетском отряде неизбежно кипела жизнь: девушки метались из одной комнаты в другую, выискивая то аксессуары, то косметику, то пропавшие кусочки реквизита. Каждую комнату наполняли разноголосые споры, приглушённые шёпоты и звуки репетиций.       Соня сидела на подоконнике в комнате, наблюдая, как внизу, во дворе, мальчишки таскают через грязь тяжёлые декорации. На её коленях лежала старая книга, но читать её не получалось – взгляд то и дело цеплялся за происходящее снаружи. Через открытую дверь доносились голоса – громкий, возмущённый крик Оксаны, пытающейся найти свой обруч для танца, шёпот Мафтуны , объяснявшей кому-то текст своей роли, и спокойный голос Глеба, который, похоже, снова успокаивал всех одновременно.       — Сонька, ты что отдыхаешь? – резко прервала её размышления Нецветаева, влетевшая в комнату, будто ураган. В руках она держала какой-то странный сверкающий платок. – Пошли помогать, тут всё горит!       — У вас горит, у меня всё спокойно, — отозвалась Кульгавая, даже не шевелясь.       Оксана закатила глаза, но сдаваться явно не собиралась.       — Знаешь, ты могла бы тоже выступить, — выпалила она с ноткой укоризны.       — Меня вполне устраивает роль зрителя.       Оксана вздохнула, махнув рукой, и направилась к двери.       — Ладно, я пошла. Но имей в виду, Саша что-то готовит.       Соня удивлённо подняла голову, откладывая книгу.       — Крючкова?       — Ага, — Лейла многозначительно кивнула.       — Что именно?       — Что-то особенное, а подробности не расскажу, — с усмешкой бросила та, убегая прочь.        Соня осталась сидеть в тишине, её мысли начали путаться. Она не могла вспомнить, чтобы Саша хоть раз упоминала о том, что собирается выступать. Крючкова всегда была слишком спокойной, тихой, предпочитала избегать сцену.       Эстрада была полна. Шум, смех, редкие выкрики то и дело поддерживали выступающих. Ежегодный конкурс талантов неизменно собирал под одной крышей всех, даже тех, кто обычно избегал подобных мероприятий. Казалось, сам воздух был пропитан взволнованными голосами, подбадривающими фразами и напряжением, которое всегда сопровождает тех, кто готовится выйти на сцену. Кульгавая сидела в центре последнего ряда, удобно устроившись на потрёпанном стуле, и наблюдала за сценой с легким оттенком скуки. Конкурс не был для неё чем-то новым, она давно знала, чего ожидать. Даже сюрпризы, на которые, казалось, все надеялись, её почти не трогали. Забытая строчка песни или случайно сорвавшаяся нота – вот предел того, что могло хоть немного её удивить.       Рядом с ней сидела Саша — спокойная, сосредоточенная, будто ей было всё равно, что происходит. Соня украдкой посмотрела на неё, чуть прищурив глаза.         — Ты уверена, что не участвуешь? — спросила она, склонив голову на бок.         — Абсолютно, — коротко отозвалась Крючкова, будто заранее подготовила ответ.         — Даже не пыталась? — Соня попыталась поймать её взгляд.         Крючкова повернула голову и усмехнулась.         — Не люблю это всё. Да и зачем мне идти на сцену?         Кадет закатила глаза, но улыбнулась. Она знала, что Саша всегда старается избегать излишнего внимания, предпочитая оставаться в тени.         — Ладно, но если бы пошла, я бы тебя поддержала, — добавила Кульгавая, вкладывая в слова тепло.         Собеседница только кивнула, сдерживая лёгкую улыбку.         На сцене тем временем одно выступление сменяло другое. Песни, танцы, сценки – всё это казалось Соне бесконечным потоком, однообразным и предсказуемым. Ведущий то и дело вставлял шутки, но публика реагировала вяло, куда больше интересуясь тем, что происходило на сцене.       — Следующий номер… — протянул он с привычной театральной интонацией, растягивая паузу, словно это могло добавить интриги. — Александра Крючкова!         Имя прозвучало неожиданно, словно разорвав спокойное течение вечера. Соня резко повернулась к компаньонке, недоверие и удивление ясно читались на её лице.       — Сашка, ты серьёзно? — прошептала она, но та уже поднялась со своего места.         — Сюрпризы лучше хранить до конца, — загадочно ответила девушка , не глядя на неё, и быстрым шагом направилась к сцене.         Саша взошла на площадку с листом бумаги в руках. Она встала перед микрофоном, поправила его высоту и осмотрела зал, будто ища кого-то конкретного.         — Этот стих… — начала она, и её голос разлетелся по залу, сразу заставив замолчать даже тех, кто шептался в углу. — Этот стих для человека, который изменил мою жизнь.         Соня почувствовала, как что-то ёкнуло в груди. Она не могла отвести глаз от Саши.         Крючкова чуть прикусила губу, будто собираясь с мыслями, а потом начала читать:  

Ты свет в моих окнах,

Тепло в тишине,

Ты словно надежда

В холодной зиме.

Когда все слова

Теряют свой свет,

Ты рядом стоишь,

Как будто ответ.

С тобою могу

Я всё пережить,

С тобою хочу

И дышать я, и жить.

И если ты спросишь:

"Зачем я пишу?"

Скажу — для тебя.

Потому я... дышу.

      Её голос звучал твёрдо, но в нём проскальзывала едва заметная дрожь, которая только усиливала впечатление от её слов. Каждая строчка, казалось, пробивала защиту, которую Соня годами выстраивала вокруг своего сердца. Когда Саша закончила, на Эстраде повисла оглушающая тишина.       Мгновение спустя раздались аплодисменты. Громкие, искренние, они заполнили всё пространство. Кто-то свистел, кто-то выкрикивал что-то одобрительное, но Соня этого почти не слышала. Она не могла отвести глаз от Крючковой, которая медленно поклонилась, спокойно спустилась со сцены и вернулась к своему месту рядом с ней, так, словно ничего необычного не произошло.       Соня открыла рот, чтобы что-то сказать, но слова никак не находились. Её взгляд метался между глазами подруги и её спокойной улыбкой.       — Ты… Это всё мне? — едва слышно спросила Соня, голос слегка дрогнул.         Саша чуть улыбнулась, легко и непринуждённо, но в её глазах сквозило волнение.       — Ну, конечно, тебе, — ответила она.       Соня, не зная, как справиться с нахлынувшими эмоциями, опустила голову, закрывая лицо руками.       — Сашка… — выдохнула она, с трудом удерживая слёзы. — Ты невероятная.

////

      На следующее утро письмо лежало на столе в кабинете директора. Никто из лагерного состава не знал, как оно туда попало. Но после этого ни Соня, ни Саша больше не слышали ни слова упрёков в свой адрес.         Аксанья Степановна и Александр Михайлович заметно избегали девчонок, а сами девушки только переглядывались и смеялись про себя. Иногда справедливость требовала немного смекалки — и диктофона в кармане.