Король Крести

      Соня отошла на шаг назад, словно между ней и реальностью образовалась трещина. Дрожь в руках сдержать не удалось: пальцы задрожали так сильно, что телефон выскользнул и с глухим стуком упал на асфальт.       Саша заметила перемену и нахмурилась, поднимая гаджет.       — Соня? Что с тобой?       У ворот показался мужчина, чьи черты хотелось стереть, забыть, выжечь из своей памяти. Но он был здесь. Реальный.       — Все хорошо, мои вот тоже приехали, - с нервозностью проговорила Кульгавая.       Девушка быстро попрощалась с родителями Саши и двинулась к своим. Маму она холодно обняла и шепнула на ухо «Уезжайте». После их взаимодействие рассеялось на ветру гор, окружающих со всех сторон, Кульгавая развернулась и ушла по направлению к отряду.       Соня шла, стараясь держать ровную осанку, хотя внутри всё дрожало. Холодный горный воздух пробирался под одежду, но не мог заглушить горячий комок ярости и паники, застрявший в горле. Она едва сдерживалась от того, чтобы не броситься бежать. Зрение помутилось от накатывающих слёз. Он здесь.       Его лицо. Реальное, до отвратительного знакомое. Она помнила каждую черту, хотя так долго пыталась стереть этот образ из своей памяти. Годы работы над собой, бесчисленные разговоры , книги о травмах и исцелении – всё это развалилось в один миг, когда она увидела его. Боль, страх, унижение – всё вернулось.       Воспоминания нахлынули с неожиданной силой.       Начиналось невинно. Тёплый дом, запах домашнего хлеба из духовки, скот во дворе, бескрайние луга – всё это казалось почти сказкой при сравнении с серостью города. Кульгавая любила бабушку, которая всегда готовила что-то вкусное и рассказывала забавные истории. А брат... Ему было лет шестнадцать, на восемь лет старше. Он казался взрослым, обонятельным и знающим многое человеком.       Первое время он был просто братом: рассказывал ситуации из жизни , помогал ловить рыбу в озере неподалеку, а иногда даже защищал от соседских мальчишек. Соня восхищалась им, и это восхищение только усиливало её чувство вины потом, когда всё началось.       Когда это началось? Почему никто ничего не заметил? Мать, вечно занятая на работе, и бабушка, погружённый в хлопоты по огороду, попросту жили своей жизнью.       Соня слишком долго молчала, боясь, что ей не поверят. А потом, когда это закончилось, она всё равно продолжала молчать, будто словами могла разрушить хрупкую иллюзию нормальности, которую строила вокруг себя.       Но всё изменилось той ночью.       Смутный свет лампы, ночная тишина дома, которая становилась для неё ловушкой. Шаги, такие медленные, такие пугающе уверенные, будто человек, идущий к её комнате, заранее знал, что ему никто не помешает.       Они с братом спали в одной комнате, на одной кровати. Бабушка всегда ложилась первой, уставшая после длинного дня, а они ещё долго болтали, слушая ночные звуки деревни. Соня запомнила ту ночь – брат, который, как ей показалось сквозь сон, просто перевернулся на бок, дрожь по телу и мысли в хаосе. Девочка жмурилась, не понимая, что происходит, и почему внутри всё холодеет от страха. Она думала, он случайно коснулся её. Но это не было случайностью.       Воспоминания всплывали фрагментами: его холодные пальцы, чувство липкого страха, когда Соня замерла, не зная, что делать. Она хотела крикнуть, но в доме спали. Она хотела убежать, но её тело не слушалось.       Кульгавая не сказала ничего, даже когда он сделал это снова. А потом снова. С каждым разом он становился увереннее, её страх – сильнее. Она не знала, как рассказать.       Брат не реагировал на слова. Девочка пробовала всё, что могла, что подсказывало детское сознание. «Мне больно», — шептала Соня, надеясь, что он остановится. Когда брат не останавливался, её молчание становилось не просто попыткой скрыться. Она начинала в нём теряться. Соня не могла понять, где кончается она и где начинается он.       Такие тихие слова не стимулировали прекращать. Тогда Кульгавая изменила тактику. «Мне хорошо», — выдавила она однажды, когда уже не знала, что ещё сказать. Его лицо оставалось таким же спокойным, равнодушным. Соня замерла. Не потому что не могла двигаться, а потому что поняла — у неё нет силы сопротивляться. И эта мысль была самой страшной. Она не могла вырваться из этого кошмара, не могла найти выход. Она стала частью этой тени, частью того, что не имело ни формы, ни смысла.       Его равнодушие было хуже всего. Оно казалось каким-то чудовищным подтверждением того, что она – никто. И вот, сидя в тишине деревенских ночей, маленькая Соня поняла самое страшное: её боль и слова не имеют значения.       Соня очнулась, когда увидела перед собой корпус. Девушка не помнила, как дошла сюда. Всё тело казалось тяжёлым, но не от усталости – от ярости. Впервые в жизни эта ярость была такой мощной, такой всепоглощающей.       Она вошла в комнату, захлопнула дверь и, едва справившись с дрожью в руках, прислонилась к стене. Её взгляд упал на нож, лежащий на столе. Обычный походный нож, такой, каким режут верёвки или чистят овощи. Соня медленно подошла, взяла его, чувствуя, как тяжесть металла перекатывается в руке.       Почему? Она пыталась найти ответ на вопрос, который больше не имел смысла. Но нож был в руках. И она знала, что теперь решение — это её выбор.

////

      Металл блестел в свете солнечных лучей, и на кончике лезвия уже собиралась алая капля. Кровь. Соня смотрела, как она медленно стекает, и чувствовала пустоту. Ни страха, ни боли, ни даже облегчения – только глухая, вязкая пустота. Каждый момент, когда девушка наблюдала, как эта капля неспешно падает на пол, был словно застывшее время. В нём не было ничего живого, всё застыло, как мрак, что поселился внутри неё.       Как долго она сидела в этой тишине? Неважно. Время для неё давно стало не более чем абстракцией. Ощущения, переживания, мысли - всё это становилось каким-то чуждым. Соня не знала, что с ней происходит, но точно понимала: она больше не контролирует свою жизнь, и эта горечь, которая заполняла её изнутри, была как старый, прогнивший фундамент. Столько раз она пыталась его скрыть, замаскировать, но теперь было ясно — никакие маски не спасут.       Резкий стук в дверь вернул её в реальность. Едва Кульгавая подняла голову, как дверь распахнулась. Саша влетела в комнату с испуганным лицом, но замерла на месте, увидев ужасающую картину. Взгляд сразу упал на холодное орудие, а затем на красные капли, что стекали с Сониной ладони и падали на пол.       — Ты что, с ума сошла?! — крикнула она, прерывая тишину. Голос её дрожал, а в глазах пылала смесь шока и злости.       Саша сделала шаг вперёд, пытаясь выхватить нож, но Соня мгновенно сжала его сильнее, отдёрнув руку.       — Я не могла иначе, — сказала Кульгавая, чувствуя, как лезвия впиваются с новой силой. — Это не просто воспоминания. Это как жить с чем-то гниющим внутри. Это не уходит, Саша. Никак.       Саша смотрела на неё с выражением, которое было трудно прочитать. Её молчание длилось дольше, чем ожидала Соня. Когда она заговорила, тон был холодным, но всё же мягким. Необъяснимо.       — И поэтому ты решила просто уйти? Бросить всех? Меня?       Соня слегка вздрогнула от этих слов. Они резали её, хуже прежнего. Противоречия в голове начинали яростно бороться: она так долго пыталась уйти от этого всего, а теперь... теперь, когда кто-то пытался её понять, не могла найти правильных слов.       — Это не про тебя, Саша, — прошептала девушка, отворачиваясь.       Саша шагнула ближе, но всё равно держалась на расстоянии, словно не желая нарушить хрупкую границу, которая только что возникла между ними.       — Если бы я была на твоём месте, ты бы меня отпустила?       Соня замерла, сжав руки так сильно, что уже ногти впились в кожу. Это «если» ударило в самое сердце. Она хотела закричать, возразить, но слова застряли в горле. Всё, что могла сделать, — это бессильно опустить взгляд. Этот вопрос оставил ожог.       — Ты всегда считаешь, что знаешь лучше, — сказала Соня, отводя взгляд к стене. — Думаешь , что боролась бы, что не позволила бы мне уйти. Но ты даже не понимаешь, с чем я живу.       Саша нахмурилась, её голос стал заметно холоднее:       — А ты мне это объясняла? Ты хоть раз попыталась открыть рот и сказать, что с тобой происходит?       — Скажи, это что-то изменило бы? — Соня вскинула голову, её тон стал резким и отстраненым. — Ты всё равно ничего не можешь сделать. Никто не может.       Кульгавая замерла в воздухе своих мыслей, как в ледяной воде. Слова, произнесённые братом когда-то давно, внезапно всплыли в голове, будто вытолкнутые силой её напряжения:       «Я тебя научу, как это делается, чтоб ты знала,»— сказал он как-то раз, небрежно, будто речь шла о какой-то безобидной вещи.       Тогда, маленькая, запуганная, она не поняла смысла его выражений. Но тон — этот холодный, уверенный, словно у него было право говорить так, словно у него было право брать и делать то, что он делал... Этот тон остался с ней. Он пророс страхом, который теперь прочно засел в мыслях и телесной памяти.       Саша снова заговорила, но её слова звучали где-то на фоне. Соня не слушала — она снова была там, в комнате у бабушки, среди старых занавесок и потрёпанного ковра на стене. Она снова чувствовала этот ужасный контраст: тепло одеяла и холод прикосновений.       «Я тебя научу,»— это был не вопрос и не просьба, а утверждение, словно этот "урок" был чем-то неизбежным.       Она тогда ничего не ответила. Только сделала вид, что спит. Как будто если не реагировать, он передумает.       Но он не передумал.       Крючкова подошла ближе и положила руку ей на плечо. Этот жест — тёплый, искренний, — вернул Соню в настоящее.       — Ты слушаешь меня вообще? — Саша смотрела прямо в глаза, но лицо её стало жёстче.       Соня отвела взгляд, пытаясь спрятать кошмары из воспоминаний.       — Ты не поймёшь, — глухо ответила она.       — А ты попробуй объяснить, — упрямо настаивала девушка.       Соня резко повернулась к ней и сорвалась:       — Объяснить что? Что я слишком долго молчала, а теперь это во мне как яд, который невозможно вытравить? Что я столько раз говорила себе: «Тебе нужно жить дальше», но каждый раз слышу его голос?       Саша молчала, но её взгляд не смягчался.       — Я понимаю, что тебе больно, — наконец сказала она. — Но я не могу понять почему, если ты отказываешься говорить.       Соня снова отстранилась, чувствуя, как слёзы вновь подкатывают к горлу, но она заставила себя удержаться.       — Я не хочу больше это обсуждать, — твёрдо отчеканила девушка. — Просто... оставь меня в покое.       — Оставить в покое? — Саша шагнула назад.— Ты этого хочешь? Хорошо. Знай только одно, Соня: ты выбрала эту изоляцию сама. И в следующий раз, когда решишь сломаться, можешь не рассчитывать, что кто-то постучится в дверь.       Саша развернулась и ушла, хлопнув дверью. Соня осталась одна. Её ноги дрожали, руки снова начали сжиматься в кулаки.       «Я тебя научу.»       Эти слова продолжали звучать в её голове. И она поняла: сегодня она выбрала сломаться не физически, а по-другому. Она только что оттолкнула последнего человека, кто ещё пытался быть рядом.       Соня сидела в тишине, слыша лишь эхо хлопнувшей двери. Сердце колотилось так громко, что казалось, его биение будет слышно за стенами корпуса.       Она смотрела на нож, лежащий рядом, как будто это был не просто предмет, а что-то живое, что-то, что могло предложить ей выход из этой бездны. Металл уже потемнел от запекшейся крови, и в этом символе была вся суть её мира — холод, боль и безмолвие.       Но слова Саши не уходили. Их резкость, их истина продолжали звучать в голове, ударяя словно раскалённое железо:       «Ты выбрала эту изоляцию сама.»       Соня поднялась, но ноги едва слушались. Она подошла к окну, пытаясь вдохнуть свежий воздух, но даже ветер, прорывающийся сквозь неплотные рамы, казался удушающим. Горы, которые обычно приносили чувство покоя, теперь словно нависали над ней угрожающими силуэтами.       «Если бы я была на твоём месте, ты бы меня отпустила?»       Кульгавая не могла найти ответ на этот вопрос. И именно это убивало её сильнее всего. Что бы она сделала? Сказала бы что-то? Попыталась бы удержать? Или просто отошла бы в сторону, предоставив выбор ей?       — Это не так просто, — прошептала Соня самой себе, пытаясь защититься даже в собственных мыслях.       Но внутренний голос звучал леденяще и беспощадно: «Ты просто не хочешь, чтобы тебя спасали. Ты привыкла тонуть.»       Девушка отпрянула от окна, снова чувствуя, как накатывает волна паники. Её взгляд упал на маленькое зеркало, стоящее на тумбочке. В отражении она видела себя: бледное лицо, опухшие глаза, растрёпанные волосы. Это была не она. Это было что-то сломанное, не имеющее ничего общего с той Соней, которую она когда-то знала.       Девушка хотела сделать что-то, но всё её тело будто застыло в бездействии. В голове крутились слова Саши:       «Ты даже не пытаешься.»       Соня села на кровать, положив нож обратно на стол. Её руки дрожали, но на этот раз не от ужаса или гнева, а от осознания. Саша была права, хоть она и ненавидела это признавать. Соня действительно не пыталась. Она столько лет жила в тени своих травм, прячась за ними, как за неприступной стеной, не пуская никого внутрь. Даже Сашу.       Но что теперь?       Мир вокруг неё казался пустым и бессмысленным. Однако где-то глубоко внутри, в этой пустоте, зародилось неясное, слабое желание. Желание доказать, что она способна. Не ради кого-то другого, а ради себя.       Она поднялась с кровати, посмотрела в окно, затем на дверь. Медленно сделала шаг вперёд, потом ещё один. Она знала, что Саша, скорее всего, ушла далеко, что, возможно, её слова были последними в этом разговоре.       Однако Соня тоже не хотела заканчивать на этом.       — Сашка, — прошептала она, хотя знала, что её никто не услышит.       Девушка сделала глубокий вдох и направилась к выходу. На улице было холодно, ветер резал кожу, но ей было всё равно. Её ноги двигались сами, пока она шла в сторону их лавочки.       Слова и поступки нельзя было изменить, но, возможно, ещё не всё было потеряно.       «Если бы я была на твоём месте...»       Соня остановилась, услышав этот вопрос снова в своей голове. И впервые за долгое время ей пришёл в голову ответ: «… я бы не отпустила.»

/////

      На волейбольной площадке летнего лагеря звенел смех, сыпались команды игроков, звучали удары по волейбольному мячу. Летний вечер окрашивал всё вокруг тёплым оранжевым светом, который пробивался через ветви сосен. Женя сидела на траве у основания турника, привалившись спиной к его холодному металлическому столбу, и уткнулась в книгу. Её светлые волосы были собраны в высокий пучок, а на носу сидели слегка кривовато надетые круглые очки. На её тонком лице отражалось то напряжение, то мягкая задумчивость — казалось, она пыталась не только следить за сюжетом, но и держать в уме что-то своё, личное. Всё её внимание время от времени прерывалось — взгляды сами собой отрывались от страницы, чтобы отыскать на волейбольной площадке яркую, вечно непоседливую фигуру Ангелины.       Терезина, в своём красном спортивном топе и шортах, была полной противоположностью спокойной Жени. Она шумно смеялась, постоянно подбадривала команду, шутила даже во время игры, и её искренняя энергия словно заряжала всех вокруг. Женя улыбалась уголками губ, видя, как Ангелина снова лихо отбивает мяч.       Игра закончилась. Девушка обессиленно рухнула на траву рядом с Женей, ещё запыхавшись после интенсивного матча. В её глазах всё ещё горел огонёк азарта.       — Ну что, книжный червяк, как там твои параллельные миры? — спросила Терехина, чуть тяжело дыша.       Женя оторвалась от книги и лениво подняла глаза на девушку.       — Как минимум, не такие шумные, как твои волейбольные баталии, — ответила она с лёгкой усмешкой. — Ты бы могла стать комментатором. Или, не знаю, ведущей утреннего шоу. Тебя точно не заткнёшь.       Ангелина засмеялась, немного расправляя плечи. — Утренняя программа "Бодряк с Ангелиной"? Ха! Ты точно её будешь смотреть. Каждое утро. С чашкой кофе. И с этим вот твоим снисходительным взглядом.       Шестерикова тихо хмыкнула, но глаза её были мягкими, будто она наслаждалась каждым словом девушки.       — Ладно, шутница. Всё закончила? — Женя кивнула на площадку. — Хватит с тебя геройства на сегодня?       — Геройства? — Ангелина закатила глаза, падая на спину и глядя на небо. — Это была разминка! Ты даже не видела, как я за три секунды спасла целую игру.       — Я видела. Ты трижды ударила мяч мимо поля.       — Ой, не надо! — Терезина подтянулась к ней ближе, опираясь на локоть. — Я заметила, как ты на меня смотрела. Твои очки блестели чистым восхищением.       Женя сдержала улыбку, прикрыв книгу.       — Ага, блестели. От того, что ты мне мешаешь читать.       — Признайся, ты просто мечтала, чтобы я наконец села рядом, — Ангелина подмигнула.       — Тебе вечно кажется, что весь мир только о тебе и думает.       — Ну, — Терехина пожала плечами. — Если весь мир — это ты, то да, так и есть.       Ангелина улыбнулась ещё шире, довольная. Некоторое время они просто молчали. Лёгкий ветер раскачивал деревья, на площадке слышались крики новой волейбольной команды. Женя внимательно смотрела на горизонт, будто раздумывая над чем-то, пока Ангелина тихонько перебирала травинки.       — Жень, — вдруг серьёзно сказала Ангелина, прервав тишину.       — Ммм?       — А как ты вообще видишь нас? Ну... после лагеря.       Женя напряглась. Этот вопрос витал между ними с самого начала смены, но они старательно избегали его, каждый по своим причинам.       — Мы ведь это уже обсуждали, — осторожно начала Женя. — Лагерь закончится, мы разъедемся. Каждый в свою сторону. И... останемся хорошими друзьями.       Ангелина не ответила сразу. Она будто ожидала этот ответ, но всё равно что-то в её взгляде погасло. Она откинулась на спину, прикрыв глаза.       — Ты правда так считаешь? Что мы можем просто разъехаться и притворяться, что ничего не было?       Женя растерянно посмотрела на неё.       — Ты сама знаешь, как это сложно. У нас... разные города, разные жизни. Мы договорились, что не будем привязываться. Так будет проще.       — Для кого проще? — Терехина резко села, уставившись на неё. — Для тебя? Для меня? Или ты просто придумала это, чтобы не было больно?       Женя вздохнула, убирая волосы с лица.       — Ты думаешь, я об этом не думала? Ангелина, это не так просто, как в фильмах. Там всё всегда заканчивается каким-то волшебным хэппи-эндом. А в жизни... это сложнее.       — Ха! — усмехнулась Ангелина, её глаза блеснули вызовом. — А ты помнишь "500 дней лета"?       Женя чуть нахмурилась, вспоминая.       — Да... Это тот фильм, где...       — Где парень думает, что всё идёт к любви, а она ему потом говорит, что он всё не так понял. — Ангелина наклонилась ближе. — А может, это мы всё не так поняли?       — То есть? — Женя вскинула брови.       — Может, не нужно заранее думать, что у нас нет шанса? — Ангелина отвела взгляд, замолчав на секунду. — Мы даже не пробовали.       Женя не знала, что сказать. Она чувствовала, как внутри всё сжимается от тех слов, которые так старательно избегала сама.       — Ты всегда такая... оптимистка, — тихо сказала она наконец. — Я завидую этому.       Терехина грустно улыбнулась.       — А ты всегда такая осторожная. И я завидую тебе.       Наступила пауза. Только шум волейбольного матча и крики игроков разрывали тишину между ними.       — А если... — осторожно начала Женя, будто боясь самого своего вопроса. — Если это действительно не сработает? Что если через пару месяцев мы просто забудем друг друга?       Ангелина задумчиво посмотрела на неё. Её голос стал мягче, теплее.       — А если не пытать загадывать?       Женя опустила взгляд. Внутри неё бушевала буря противоречий. Она хотела, чтобы всё было проще, но с каждой минутой, проведённой рядом с Ангелиной, её "осторожные" планы трещали по швам.       — Знаешь, Жень, — Ангелина вдруг улыбнулась, срывая длинную травинку и поигрывая ею в руках. — Ты напоминаешь мне тех персонажей из историй, которые боятся любить. Типа «Призрака Оперы».       Шестерикова фыркнула.       — Ага, только я не живу в подвале театра и не ношу маску.       — Но ты так же прячешься.       Эти слова будто попали в цель. Женя резко подняла на неё глаза.       — Я не прячусь, — тихо, но твёрдо ответила она. — Я просто...       — Просто боишься, — мягко закончила Ангелина.       Женя хотела возразить, но слова застряли где-то в горле. Она впервые чувствовала себя настолько разоблачённой.       Ангелина наклонилась ближе, их лица были всего в нескольких сантиметрах друг от друга.       — Знаешь, я тоже боюсь, — сказала она шёпотом. — Но иногда стоит рискнуть, чтобы узнать, чего ты стоишь.       Шестерикова смотрела в её глаза, и что-то внутри наконец сломалось. Она тихо выдохнула.       — Ты уверена?       Ангелина улыбнулась, слегка касаясь её руки.       — Никогда не была так уверена.       В этот момент где-то вдалеке на площадке заиграла песня The Smiths — There Is a Light That Never Goes Out, как будто подчёркивая их разговор. Женя краем уха уловила знакомые строки: And if a double-decker bus crashes into us, To die by your side is such a heavenly way to die...       Она снова посмотрела на Ангелину. В её глазах больше не было страха, только тихое, осторожное желание верить.       — Тогда рискнем?       — Рискнем.

////

      — Нецветаева, Абдиева и Кульгавая, вы сейчас идете разбирать склад, - сказал Тигран Яковлевич, заходя в хол, где собрался весь отряд. — Мальчики коробки тяжелые вытащили, другое на вас.       Склад лагера можно было назвать сокровищницей, куда подпускали далеко не всех. Там было все: начиная от гуаши и заканчивая автоматами. Вещи для сценок, для мероприятий, костюмы, реквизит...       — Хорошо, - ответила Маф, замечая, что соотрядницы никакую реакцию показывать не собираются.       По пути к зданию Абдиеаа ненавязчиво расспрашивала у Сони о произошедшем днем инциденте, с которого прошло около пяти часов, а они с Сашей так и не встретились. Маф слышала от знакомого, работающего на охране, что какая-то история произошел.       — Мама приехала, - ответила Кульгавая.       Оксана, шедшая чуть позади, подняла голову и ускорила шаг, хватая подругу за руку.       — Ты в порядке?       В её голосе звучала не только забота, но и некоторая настороженность. Она всегда была рядом, когда что-то происходило не так, и сейчас не могла не переживать за свою подругу.       — Да, всё нормально, — Соня слегка улыбнулась, но было видно, что переживания не ушли. — Просто мама... Ну, вы понимаете. Это всё непросто.       Соня вздохнула, её шаги стали легче и раскованнее. Она всегда знала, что на своих подруг может рассчитывать. В их кадетском училище они прошли через многое, и несмотря на напряженные моменты, которые с недавних пор преследовали их, поддержка друг друга была для них главным ресурсом. Кульгавая без проблем могла рассказать этим двоим все произошедшее за день, но про свою попытку суицида говорить ей вдруг стало мерзко и стыдно.       Девочки не стали давить и пошли дальше. По дороге они вспоминали первую встречу своей троицы. Это было очень раннее утро, когда всех новобранцев подняли с приказом выстроиться на улице прям в пижамах. Спускаясь по лестнице, Оксана запнулась об собственную ногу и полетела на впереди идущую Соню, а та - на Маф, которая со стороны выглядела такой сильной, что Нецеветаева невольно стала заикаться.       — Я помню ее лицо! - сказала Соня, кривясь в смехе. — Уже завещание мыслено писала.       — Любой бы так поступил!       За разговорами к складу девушки добрались достаточно близко. Еще с дали Кульгавая прищуривала глаза, поскольку одна деталь ее смущала. Подойдя ближе, она убедилась, что дверь на склад открыта, а ключи были только у них.