Рядом быть

      Сначала Рук думала, что никто ничего не заметил. Выходило так, что даже признание, нашедшее ответ в сердце другого, мало что изменило в их повседневных взаимодействиях прилюдно. Эммрик и Рук не зажимались в темных углах, как вчерашние подростки, и не заявлялись в обнимку в столовую с утра пораньше. И прежде команда видела, что ее лидер периодически заглядывает в комнату некроманта и проводит там какое-то время; это списывалось на принадлежность к одному ордену и, несомненно, общие темы для разговоров. Да и, что греха таить, — Рук успела помочь каждому и могла задержаться у любого из своих товарищей. Нэв, например, частенько принимала предложения Мириам помочь разгрести ей накопившуюся корреспонденцию: репутация частного детектива «из народа и для народа» ко многому обязывала. Беллара не отказывалась от поддержки Дозорной — больше моральной — в беседах с Духом Архива, но все чаще декламировала ей строки из своего зарождающегося произведения.       — Могу уточнить, кем вдохновлялась? — невинно поинтересовалась однажды Рук. История начиналась в Арлатанском лесу и изобиловала совершенно разными героями: любопытным и жадным до знаний ученым, знаменитым и открытым к новым знакомствам сыщиком, вежливым и кажущимся каким-то несчастным и грустным некромантом…       Беллара застенчиво потупила взгляд, а кончики ее ушей еле-еле покраснели.       — Ну-у… — протянула она, а Мириам в ответ усмехнулась и махнула рукой. Так и думала.       Луканис хмуро строил планы по поиску концов предателя, что отправил его загнивать в Костницу. Он, пожалуй, был единственным, кто из раза в раз отказывался от помощи.       Но даже так, когда вопросам, казалось, возникнуть просто неоткуда, все равно начались перешептывания. Наверняка знала только Нэв — конечно, ей Рук рассказала об этом, поскольку детектив с самого начала была частью расследования, насколько свободным кажется сердце Эммрика Волькарина. Но потом как-то Хардинг подмигнула Мириам и поиграла бровями, словно что-то хотела сказать. Даврин вовсе несколько дней был мрачнее тучи и ревностно гулял с Ассаном в одиночестве.       В один из вечеров в комнату Рук постучали. Она открыла почти сразу — все равно сна ни в одном глазу, как и обычно, — и с удивлением обнаружила на пороге некроманта. Он, видимо, еще даже не ложился: волосы по-прежнему идеально уложены, костюм тот же, что морталитаси носит днем, за исключением рубашки — вместо обычной белой на нем темно-зеленая, в цвет жилета. И броши не хватает.       — Рук, позволите?       — Д-да, конечно, — опомнилась она и сделала шаг в сторону, пропустив Эммрика внутрь. Некромант нечасто бывал в комнате для медитаций, как и сама Рук; Дозорная с волнением закусила губу. Как бы он не подумал: «Вот неряха!» — при виде скомканных и сваленных в углу тряпок, когда-то бывших перевязками, и слоя пыли на мебели. Эммрик, к облегчению Мириам, либо не заметил, либо не стал обращать на эти условности внимание. Он остановился у ее дивана, соединил пальцы рук в острую форму купола и спросил:       — Я хотел задать вам один вопрос. Вы не против?       — Не против. — Мириам благосклонно дождалась, пока профессор Волькарин наберет воздуха для следующей фразы, и, хмыкнув, добавила: — Вопрос задан.       Некромант запнулся на полуслове и поднял брови, поначалу не разобравшись, в чем подвох. Когда понимание пришло к нему вместе с улыбкой, которую Рук адресовала Эммрику, он вздохнул и даже не отшутился в своей элегантной манере. Тут-то Ингельвар и забеспокоилась.       — Эммрик, что-то не так? Я… что-то сделала?..       — Нет! Нет, что вы, Рук, ни в коем случае, — выпалил морталитаси так торопливо, что едва не съел половину звуков. — Я всего лишь хотел спросить вас… мне, право слово, даже неловко.       Он нервно хмыкнул и, видно, собрался с мыслями. Мириам упрекнула себя за то, что сбила его с уже явно отрепетированной речи и заставила переживать.       — Вы меня пугаете…       — Тогда, — Эммрик вдохнул, выдохнул и наконец спросил: — Скажите, могу ли я не скрывать от своих коллег в этом путешествии, что наши отношения… вышли за рамки деловых? Если вы желаете сохранить их в секрете, то, разумеется…       Ингельвар приложила палец к губам, и, повинуясь этому жесту, профессор Волькарин затих. Сделав шаг навстречу, она коснулась Эммрика, развела ладони друг от друга, переплела пальцы их рук.       — Знаете, что самое неловкое в этом всем, душа моя?       Завороженный некромант еле покачал головой, а Рук улыбнулась ему в ответ. Рядом с ним щека совершенно не беспокоила ее, словно и не было этого шрама и вечных неудобств, связанных с ним.       — Мне все равно, узнают об этом или нет, а от кого — тем более. Если для вас это важно, если, — продолжала она и приблизилась еще на полшага, почти коснувшись своей грудью его груди, — вы сами того желаете, то прошу вас. Вы можете не скрывать.       — Моя дорогая, — прошептал Эммрик, высвободил одну руку для того, чтобы коснуться волос юной Дозорной напротив него и очертить большим пальцем линию ее челюсти, — мне иногда кажется, что вы мне потакаете.       Рук стыдно было признаться, что от каждого прикосновения Эммрика она превращалась в растопленный шоколад. Его теплые пальцы заставляли Ингельвар льнуть к нему, тянуться следом за ускользающей лаской. Некромант, кажется, распознал ее робкую одержимость и старался дарить Мириам больше прикосновений, притом, что удивительно, ничуть не намекая на нечто, что зашло бы дальше поцелуев.       — Когда я в настроении, — промурлыкала Ингельвар и снова почувствовала, как заливаются краской щеки. Теперь, когда она могла не скрывать своего влечения к профессору Волькарину, флиртовать и кокетничать с ним стало легче, но румянец… Кажется, ему понравилось гостить на бледных щеках. Каждое его появление, к тому же, вызывало у Эммрика легкую улыбку. Ради нее Рук готова была краснеть ежеминутно.       — Тогда позвольте воспользоваться моментом, — он наклонился ближе и обжег ее теплотой своего дыхания; освободившейся рукой Мириам пришлось вцепиться в его плечо, чтобы удержаться на ногах и не поддаться пьянящему чувству, — и предложить провести со мной завтрашний вечер. Только вы и я.       — С удовольствием, — вздохнула она. Эммрик явно знал, как нужно приглашать женщин на свидания. Однако Рук была уверена, что такая романтика ушла в прошлое вместе с авторами пресловутых романов для возрастных дам, какие непременно можно обнаружить на полках в библиотеке уважаемой семьи.       — Чудесно! Я уже договорился обо всем в Некрополе.       Она не успела даже спросить: «Как договорился? Я же только что согласилась!». Некромант снова подтверждал, что опытом обладал внушительным, и выбрал очень правильный момент, чтобы накрыть ее губы своими. Рук сначала попыталась протестующе что-то промямлить, но, к своему стыду, быстро сдалась.       И снова — не больше, чем просто поцелуй вместо сказки на ночь. Спали они по-прежнему каждый в своем пространстве.       После того как некромант покинул ее, Рук рухнула на кровать и разочарованно застонала, глядя в потолок. Она получила небольшой кусок желаемого, ей стало легче; однако такие визиты Эммрика распаляли едва успокоившееся воображение. На губах еще не остыл его прощальный поцелуй. В попытке задержать ощущение Мириам коснулась их пальцами и тут же отдернула, задев подушечками часть шрама.       В прошлый ее поход в Сады Памяти вместе с профессором Волькарином той могилы не было и в помине. Возможно, надгробия тасуются, раз за разом находясь в том составе, что требуется для посетителей? Однако, когда они с Эммриком проводили ритуал поминовения, могилы не было. Значит ли это, что Дейон попался на глаза ей именно тогда не просто так? Может быть, он был бы против? Может быть, он злится на нее: за то, что перестала вспоминать? А может быть, наоборот, навестил в последний раз, чтобы благословить? Мириам устало провела ладонью по лицу. Ей не нужно, ну не нужно ей его благословение или осуждение. Неужели следов оставлено мало, чтобы она и так несла его с собой весь отпущенный ей срок?       С горьким сожалением она опустила руку на живот, еще хранящий ощущение скрученной горящей петли внутри. По мере того, как след от поцелуя остывал и стирался в памяти, петля расслаблялась.       Рук пришла в голову мысль, но она ее отмела. Профессор Волькарин, пусть и обладает великим умением разговаривать с усопшими, не обязан тратить на нее свои силы и потенциал. У него сейчас есть гораздо более важная задача. Где-то на задворках памяти, куда затолкала ее не без труда Мириам, игриво махала рукой тень Йоханны Хезенкосс.

* * *

      Эммрик ожидал, что что-то изменится после разрешения Рук не скрывать их чувства и впредь от остальных товарищей в их приключении, но чуда не случилось. Для профессора Волькарина, разве что, отпала нужда увиливать от вопросов, по формулировке опасно близких к истине. Тем не менее, согласие Рук на возможность в случае, если его зажмут в угол, говорить прямо, не означало, что Эммрик будет делать так при любой оказии. Было еще кое-что, что заставляло профессора Волькарина трижды подумать, прежде чем давать ответ на любой вопрос — даже на тот, что он сам счел бы очень легким.       К своему стыду, он очень боялся, что подумают другие, узнав о том, что Рук решила отдать предпочтение ему. Эммрик обнаружил этот страх случайно и совершенно неожиданно для самого себя. Обычная беседа с юной Хардинг, что, по всем признакам, неровно дышала к кому-то из команды, стала для профессора Волькарина настоящим кошмаром.       — Эммрик, а можно вопрос? — вдруг поинтересовалась гномка. Морталитаси вежливо улыбнулся и пожал плечами ей в ответ.       — Моя дорогая Хардинг, на вас не похоже прежде уточнять, допустим ли вопрос, — заметил он. Такого Эммрик не ожидал, но Нитка и впрямь на секунду замялась, словно анализировала: неужели и правда не похоже?       — Ну, у вас аура такая. Рядом с вами все становятся какими-то более вежливыми.       Эммрик скромно махнул рукой и готов был рассыпаться в оправданиях, почему, дескать, это не совсем его заслуга, а, с позволения сказать, волшебство общения. Хардинг очень вовремя заткнула неиссякающий источник любезностей волнующим ее вопросом:       — Что бы вы сделали, если бы вам кто-то понравился? Ну, чтобы дать ему это понять.       Он показался Эммрику удивительным: прежде они с Хардинг никогда не затрагивали тему дел сердечных. Кроме того, морталитаси считал, что его советы не могут прийтись кстати для столь юной и выросшей, очевидно, совершенно в другой культурной среде девушки. Словно в насмешку над его предположениями, Нитка Хардинг терпеливо ждала ответ. Она не одергивала профессора, но становившиеся все более порывистыми движения маленькой лопатки, которой она пропалывала грядки с эльфийским корнем, выдавали ее нетерпение.       — Хм, — протянул некромант. Самым сложным для него оказалось не обернуть слова в достаточно обтекаемую форму, а вообще их подобрать.       — Хм? — хмыкнув, переспросила разведчица Инквизиции, — этого как-то мало.       — Как ни странно, я совсем недавно был в такой ситуации. — Эммрик предпочел не останавливаться на безобидной колкости Хардинг, хоть и признался себе: от этого он только больше переживал. Морталитаси поправил брошь на вороте рубашки и раздраженно вздохнул: он совсем позабыл, что ненароком испачкал пальцы в грунте.       — Возьмите во-о-он там, — Хардинг указала кивком головы на влажное полотенце. Профессор Волькарин был готов поклясться, что Нитка не смотрела в его сторону, когда он портил воротник; видно, такое происходит не в первый раз. Не он первый, не он последний из коллег, кто заглядывает помочь гномке с ее растениями в надежде позже запросить для себя каплю от урожая. Луканис, к примеру, заимствовал так у Хардинг приправы, что сам же и помогал выращивать, а Тааш — имбирь для своих отваров.       — Спасибо, Хардинг. — Эммрик поднялся с колен, дотянулся до полотенца и тщательно вытер сначала пальцы, а потом постарался убрать следы грунта с воротника. Белоснежная ткань наотрез отказалась исполнять желание некроманта. — Вы очень предусмотрительны.       — Да перестаньте, профессор, — гномка беспечно махнула рукой, — я тоже постоянно пачкаюсь. А вы это, когда говорите, что были в такой же ситуации, — это вы о себе и Рук?       Морталитаси прекратил вытирать руки и поднял глаза на Хардинг. Та уже, оказывается, сверлила его взглядом, полным интереса и азарта, и профессор Волькарин догадался: это вопрос из тех, на которые уже известен ответ.       — Вы заметили? — Он не смог и, более того, не успевал скрыть вящее удивление в своем голосе. Хардинг в ответ озорно улыбнулась. Эммрик в глубине души понимал, что вряд ли у разведчицы стояла задача смутить его и вдоволь повеселиться, наблюдая, как он теряется, но у нее это все равно вышло — играючи.       — Эммрик, — тон у гномки был мягкий, словно она вела беседу со студентом, — все это заметили.       Морталитаси обреченно вздохнул. Возможно, Нитка и лукавила красного словца ради, но одно очевидно: она не зря получала свой хлеб в рядах Инквизиции. Разведка проведена просто блестяще. Ему ничего не оставалось делать, кроме как поведать о том, как они вместе с Рук наведались в Сады Памяти. Как Эммрик и ожидал, после его миролюбивого подтверждения, что там действительно ходят духи, или, как выразилась Хардинг, «призраки», интерес к его методам обольщения иссяк.       Тогда он, покидая обитель Нитки, подумал о том, как, должно быть, старомодно выглядит его привычный стиль ухаживания. Эммрику искренне казалось, что Сады Памяти — место, как нельзя лучше подходившее для уединения, тем более — для коллег из Дозора Скорби. Спокойная, дивная атмосфера тишины и покоя — разве не то, что нужно, для первого робкого поцелуя?       У Хардинг, однако, было такое выражение лица, словно она сама — некромантка, что беседует с трупом, забальзамированным добрые две сотни лет назад.       Уже после того, как они с Рук договорились о скромном ужине в Некрополе, и того, как Эммрик получил ее согласие на официальные признания о характере их отношений внутри крайне близкого круга, беседа с Хардинг получила продолжение. Морталитаси, только закончивший консультировать Луканиса насчет природы одержимости, покидал кладовку и оказался застан врасплох разведчицей.       — Эммрик! — Хардинг звучала как-то недовольно, и профессор Волькарин заранее напрягся. — Зачарованная вами руна ничего не делает!       — Не может… — «быть», — закончил про себя Эммрик, когда взял в руки протянутую Ниткой руну и убедился — может. По просьбе Хардинг он долго работал над кажущимся довольно простым для обывателя, но на деле — истинно полным нюансов заклинанием зачарования, что позволило бы гномке проще переносить новые для нее ощущения пробудившейся магии.       Нитка нахмурилась, пока наблюдала за тем, как профессор изучает собственную работу, и вздохнула, когда тот признал ошибку:       — О! Я забыл выровнять эфирные потоки. Как же так… — И Эммрик действительно ее признавал и, более того, искренне не понимал, как же так вышло. Что это, в конце концов, — раннее старческое сумасшествие? Он раздраженно цокнул и пробубнил: — Должно быть, я отвлекся. Простите, Хардинг. Сегодня же исправлю, и руна будет работать.       Готовая ждать гномка кивнула, но вдруг огорошила профессора Волькарина внезапной претензией:       — Последнее время вы немного витаете в облаках. — Она заметила, как расширились глаза морталитаси, и уточнила: — Ну… С тех пор, как вы и Рук…       — Вы заметили? — Эммрик не отдал себе отчет в том, что в точности повторил свой вчерашний вопрос. Разница заключалась в том, что давеча он удивился, а сейчас — испытывал редкостное раздражение и одновременно с этим стыд. Последний, должно быть, и был первородной эмоцией, давшая почву для досады. Тем не менее, его уточнение прозвучало не смущенно, а на добрый градус прохладнее. Хардинг сморгнула, явно не ожидавшая такого ледяного душа от обычно доброжелательного профессора Волькарина.       — Уверена, что ваши отношения… Вот только Рук немного моложе вас, так что…       Хардинг явно не понимала, что ходит по очень тонкому льду. Скрипнула дверь, но они оба этого не заметили. Эммрик приложил все усилия, чтобы держать себя в руках. Он чувствовал: еще немного, и он зальется краской, как подросток, и начнет сдавать позиции. Гномка ведь… права.       — Это не… к чему вы клоните, Хардинг?       Нитка сделала вдох-выдох и разом выпалила, как Бьянка, выбросив в короткий срок вместо болтов череду из звуков:       — У вас все не слишком быстро завертелось?       — Хардинг, — совершенно похолодевшим тоном выдавил морталитаси, — мы можем сменить тему?       — Кхе-кхе.       Эммрик и Хардинг разом обернулись и оба застыли, испытав примерно одинаковое чувство, будто их застали за чем-то крайне постыдным. Вставшая с утра пораньше за положенной ей порцией кофе Рук смотрела на них каким-то нехорошим, не сулившим ничего приятного взглядом. Она еще не до конца проснулась, но, видимо, обрывок разговора Эммрика и Хардинг пробудил ее не хуже кофе.       — Рук… — обреченно выдохнул некромант, а Нитка, спасая ситуацию, быстро вставила свои пять гульденов, перебив профессора:       — И вообще, это не мое дело, да?       Эммрик был готов поклясться чем угодно, что никогда еще прежде не видел Рук такой оскорбленной. Наверняка у нее были жизненные этапы, подходящие под номинацию «Самый неприятный подслушанный разговор» куда больше текущего, но на памяти профессора Волькарина этот оказался первым.       — Не то слово, — отрезала Ингельвар и отвернулась к плите, ставя на огонь котелок с будущим кофе. Обычно Рук доверяла эту работу Луканису как лучшему из лучших, но, очевидно, не в этот раз.       Хардинг пожала плечами, мол, «а что я такого сказала-то?», и вышла из столовой первой. Эммрик помялся, но, встретив взглядом красноречиво каменную спину Рук, не стал донимать ее ни извинениями, ни лишними оправданиями.       — Скажите, Рук, — только и спросил он, подкараулив ее у выхода из столовой, когда она, держа в руках чашку с кофе, выползла наружу, — вы не передумали?       — М-м-м… — Рук обернулась, непонимающе хлопнула ресницами. — Насчет вечера?       Профессор Волькарин печально кивнул, уже приготовившись к справедливому отказу. Дурак старый. Надо же было ввязаться в такую беседу, не подумав, что в публичном месте не стоит обсуждать личные отношения в таком ключе…       Но Рук осчастливила его. Она не улыбалась губами, но в усталых глазах, хранивших под собой следы недосыпа в виде темных синяков, эта улыбка была: по-прежнему теплая, какую Эммрик не заслуживал.       — Не передумала. Вы зайдете за мной?       — Непременно, душа моя.       Мириам отсалютовала ему чашкой, словно намекала, что ловит на слове, и отпила немного свежесваренного кофе. У нее почти сразу скривилось лицо, из чего Эммрик сделал вывод, что, если до того дойдет, завтрак в постель — не ее задача.       Впрочем, будто он допустил бы другого развития событий, даже если бы Рук давала десять очков вперед в приготовлении кофе самому Луканису Делламорте.

* * *

      Какое-то неприятное ощущение поселилось в груди Рук. Оно и прежде там ворочалось, но было, скорее, похоже на спящую змею. Ее холодная чешуя вьется длинной узкой полосой в клетке ребер, но не показывает себя: лежит спокойно и сливается с общим фоном.       После того как на нее буквально за несколько суток разом обрушилось сначала отголоски ее прошлого, потом — Эммрика, теперь еще и подслушанный разговор с Ниткой…       Она и так успела после признания стать свидетельницей короткой беседы Нэв и некроманта; вернее, вынужденной свидетельницей. Поднимаясь по ступенькам на второй ярус комнаты, Рук не сразу заметила фигуру сыщицы. Та говорила достаточно тихо, чтобы ее голос слился с шепотом огня в камине и легким перезвоном Тени, что слышали даже не владеющие магией постояльцы убежища Соласа.       — …видала таких, как она. Опасные и отлично умеют это скрывать, — различила она конец фразы, сказанной голосом Нэв. Мириам как-то сразу поняла, что речь явно не о ней. Вздох Эммрика это подтвердил.       — Вы правы. Она подавала большие надежды. Хотел бы я… А. Но желание изменить прошлое покажется вам наивным.       Рук было стыдно, но она хотела дослушать до конца. Пользуясь тем, что маги беседовали тихо, почти интимно, как того и требовала тема разговора, и стояли спиной к лестнице, Ингельвар затаилась. Она даже дышать стала медленнее и заметила это только тогда, когда началась одышка.       — Не скажу, что это что-то меняет. — Нэв была категоричной в привычном ей стиле, но говорила прямо: за это Рук ценила ее. — Например, того, что когда-то вы с ней дружили. Поэтому я вам сочувствую.       Мириам прикусила губу в месте, где ее пропорола криво зажившая полоса, когда Эммрик замялся, а потом искренне выдохнул:       — Я… Спасибо, Нэв.       Рук вдруг поняла, что ее поистине странная ревность, с какой она думала о Йоханне, мешала ей видеть очевидное. Эммрику ведь… действительно больно. Это была его подруга — да, может быть, и не только подруга, — и ее судьба ужасает. Кто знает, почему Хезенкосс стала такой… похожей на выжившую из ума старуху? Может быть, так искажает ритуал превращения в лича тех, кто этого не достоин? Например, выворачивает худшее, что есть в некроманте, в абсолют?..       А она, что должна быть поддержкой Эммрику, умудряется еще и злобно скалиться при упоминании о Хезенкосс…       Как эгоистично.       Подслушанный разговор Эммрика и Хардинг вообще выбил почву из-под ног. Для Рук оставались загадкой попытки кого бы то ни было сунуть нос, куда не просили. В ее жизни, пожалуй, такое было только один раз, и то — в церкви на венчании, когда ответ носил исключительно формальный характер. Может быть, что-то неуловимо изменилось в мире за больше чем десяток лет, но… не настолько?       С нетерпением Рук ждала вечера, но, чем ближе он был, тем больше она паниковала.       «Ну же, Мириам, соберись, пожалуйста, — уговаривала себя Ингельвар, — как будто это все в первый раз, Создатель тебя упаси. Расчесалась, приоделась…».       Проблемы возникли на втором же пункте. Если задача «расчесаться» поддавалась исполнению, то при попытке найти в шкафу что-то, что не походило на легкую броню или уже знакомый всем на Маяке антиванский дублет, Рук потерпела неудачу. Она задумчиво почесала затылок и недолго посидела перед аквариумом, осознавая масштаб трагедии. Трагедия тянула на два акта. Если первый был разыгран ею сольным исполнением, то для второго потребовалась Нэв, к кому Мириам заявилась с просьбой о помощи.       — Рук, у нас с тобой совсем разные… — сыщица запнулась и не сразу подобрала подходящее слово, — …вкусы.       — Нэв, ну, может быть, с этим можно что-то сделать? — Рук указала на свой дублет. Нэв профессиональным взглядом детектива уставилась на пятно от кофе на груди, поверх которого гордо покоились малозаметные пучки шерсти Ассана, и с сочувствием покачала головой.       — Могу посоветовать попросить что-нибудь у Маяка. Считай, сам Ужасный Волк соберет тебя на свидание, — хмыкнула она и с улыбкой наблюдала, как кривит лицо Мириам. Учитывая их непростые отношения с Соласом, сравнение оказалось пресквернейшим, однако сама идея — неплохой.       Маяк мало походил на салон одежды в Минратоусе, где портные предложили бы варианты, соответствующие последнему писку тевинтерской моды. Тем не менее, даже у древнего убежища в Тени, оказалось, есть что-то, похожее на вкус. Мириам подозревала, что стоит благодарить за все Нэв, что взяла на себя попытки визуализации будущего образа. Вместе они перемерили целых два костюма, предоставленных Маяком, и выбрали тот, что оказался выполнен в неваррской расцветке. Фиолетовый и зеленый неудачно подчеркнули бледность и синяки под глазами, но все равно выглядели в сочетании лучше, чем мешок с мишенью на животе. Солас издевался над Мириам не меньше, чем она над ним, сторицей возвращая весь сарказм даже так, будучи запертым в собственной тюрьме.       — Если что-то пойдет не так, пообещай, что убьешь меня, Нэв, — хмуро попросила Ингельвар и закрепила на поясе парные ножны. После Вейсхаупта она больше никогда не подвергала сомнению необходимость ношения нескольких видов оружия и, хоть и испытывала неудобства, не покидала Маяк без кинжалов.       — А это прикончит Соласа у тебя в голове? — Напускно-скучающий тон Нэв заставил обеих женщин прыснуть. — Тогда давай обойдемся без «еслей».       — Туше, — пробурчала Мириам и позволила проводить себя к элювиану. Отправлялись в Некрополь они с Эммриком, как ни удивительно, по одиночке: некромант умчался вперед, сославшись на неотложные дела, а Рук предполагала, что у дел есть имя.       — Эй, Рук, — окликнула ее Нэв, когда Дозорная уже почти шагнула в жидкое зеркало. Она обернулась, наткнулась взглядом на глаз детектива: второй скрывался за густой прядью волос. — Расслабься. Отдохни. Не можешь здесь, так хотя бы у себя дома.       — Постараюсь, — пообещала Ингельвар и спиной вошла в элювиан, помахав Нэв напоследок. Толчок в грудь, кратковременная темнота и пространство без воздуха, звука и запаха, — и вот она ступила на знакомые до боли ступени. Стопы помнят; можно сколько угодно менять сапоги, но если в этих залах ты росла, разбивала коленки, играла с огоньками, то разве будет хоть одна деталь, что безвозвратно исчезнет в памяти?       Неожиданно оценив одиночество, Мириам неспешно направилась в сторону Садов Памяти, где Эммрик и назначил ей встречу, — снова. Было бесполезно выбирать знакомые маршруты: Некрополь только за время ее отсутствия наверняка успел перетасовать залы раз двадцать. В детстве она с другими воспитанниками-юнцами даже играла на дневное жалованье, в какой части Некрополя окажется та или иная комната. Потом их регулярные ставки обнаружил Воргот, и пришлось возвращаться к жизни по букве закона. Позже ее наставник наверняка пожалел, что лишил Мириам такого времяпрепровождения: оно хотя бы развивало логику, умение предсказывать наиболее вероятный исход… Потерянное развлечение она заменила новым: стала на спор разбирать скелеты, лежащие в открытых гробах, и прятать кости в разных залах, а другие дети и иногда — огоньки должны были их отыскать за определенное время. В этот раз их застала с поличным Мирна как раз в тот момент, когда Мириам пыталась запихать тазобедренный сустав в вазу со слишком узким горлышком. Досталось даже Ворготу; никто не знал, что он такое, но в тот момент Мирна с легкостью дала ему определение «безответственного воспитателя». Смелости хранительницы печатей завидовал весь Некрополь, но, к вящему удивлению его обитателей, Воргот не только стерпел отповедь, но и взялся за будущую Рук с большим усердием.       Рады этому были все, кроме Мириам.       Спустившись в круглый зал, она помахала рукой, издалека заметив знакомые фигуры. Мирна улыбнулась, а Воргот так и остался недвижим — как обычно; Дозорные явно были не против, что их воспитанница в последнее время зачастила с возвращениями в свою обитель.       — Вы… слушайте, я не особо-то скрываюсь. Меня, конечно, стали называть по новой кличке, но лицо у меня, при всем моем желании, — Мириам невольно вздохнула, — выделяется из толпы. У вас не будет неприятностей? У ордена?       — ВРЕМЯ ИДЕТ. — Воргот, как всегда, был немногословен, а его ответы порождали только больше вопросов. Рук с надеждой перевела взгляд на Мирну, а та только развела руками.       — Да, и идет быстро. Твой поступок помнят, но уже, скажем так, — она поджала губы и, пользуясь паузой, дернула верхним и нижним веком правого глаза. Эта малозаметная со стороны конвульсия — настолько, что ее не сразу поняла даже Мириам, — означала, что Мирна подмигнула ей, — уже не держат обиды. Я же говорила: полгода хватит, чтобы замять эту историю. Но все же постарайся не напоминать никому о своем участии в Войне стягов, хорошо?       — Конечно. Спасибо вам. Обоим.       У Рук не было никаких иллюзий: Мирне и Ворготу, что бы они ни говорили, пришлось попотеть, чтобы она вышла сухой из той лужи нечистот, куда с разбегу прыгнула. Представив, как потеет Воргот, Мириам невольно хмыкнула вслух и подумала, что вот оно — свидетельство того, как сильно она нервничает перед встречей с Эммриком. Разве в спокойный разум пришла бы подобная мысль?       — Ты скоро сможешь вернуться, если захочешь. Правда, я думаю, что сначала нужно закончить другие дела, — заметила Мирна, вернув Ингельвар с небес на землю. Она глупо хлопнула веками и запоздало кивнула.       — А как дела на родине? Надеюсь, на меня не только не держат обиды, но еще и скучают по мне. — Мириам и не надеялась увидеть на лице хранительницы печатей улыбку, но та выглядела так, будто находилась на представлении шутов, что очень несмешно шутили.       — Литоральные границы глубинного Некрополя сместились вниз.       — М-да, опять, — понимающе кивнула Рук, — однажды мы все-таки найдем, где у него дно.       — ВОЗМОЖНО, — снова подал голос Воргот. Браслеты, нанизанные на призрачные руки, тускло блестели и напоминали своим видом Мириам о том, что чем больше она оттягивает момент встречи, тем вернее расписывается в своей трусости.       В конце концов, не девочка ведь уже! Но «не девочка» находилась на пороге чего-то действительно стоящего всего во второй раз в жизни. Рядом с Эммриком Дозорная Ингельвар и впрямь чувствовала себя совсем маленькой и неопытной, и дело было отнюдь не в возрасте профессора Волькарина.       Эммрик встретил ее внизу и не стал скрывать свое приятное удивление наряду Рук. Конечно, она по-прежнему выглядела так, словно в новом костюме можно было хоть сейчас выбираться на очередную вылазку, а подобные цвета не носила в повседневности вовсе, но что-то профессор Волькарин все-таки в ней нашел.       — Рук! Я так рад вас видеть, — пропел он, и у Мириам отлегло от сердца. Она не сразу поняла, зачем Эммрик склонился то ли в поклоне, то ли с намерением затянуть потуже завязки на сапогах. Только когда некромант взял ее руку в свою и запечатлел нежный поцелуй на тыльной стороне ладони, Ингельвар зарделась.       — И я вас. — Не торопясь одергивать его тем, что кличка, данная Варриком, успела набить ей оскомину и гораздо приятнее слышать из уст важного ей человека свое имя, Мириам позволила провести себя в ответвление Садов, где она прежде не бывала. Украдкой она бросила взгляд туда, где в прошлый визит напоролась на знакомую могилу, и с облегчением поняла, что это место было занято другим надгробием.       — Эммрик, пресвятая Андрасте! Вы не шутили насчет ужина? — изумилась Рук, когда Эммрик и впрямь пригласил ее сесть за стоящий в укромном уголке, вдали от склепов и кенотафов, под сенью ив стол, накрытый на две персоны. — Как вам это вообще удалось?!       Некромант застенчиво улыбнулся; он не собирался раскрывать секрет фирмы.       — Скажем так, душа моя, — как истинный джентльмен, он предложил сесть даме, отодвинув стул, и вовремя, стоило Рук начать опускаться на сиденье, придвинув его к столу на комфортное расстояние, — положение старшего некроманта дает, помимо обязанностей, некоторые приятные привилегии.       — Мне очень повезло, — признала Мириам и с напускной серьезностью уточнила: — Признавайтесь: я не первая, кого вы так впечатляете?       К ее удивлению, Эммрик стушевался и робко присел на край стула, готовый в любой момент сорваться с места, чтобы то ли убежать, то ли удержать ее.       — В Некрополе можно увидеть столько чудесных вещей, Рук, — издалека начал он, а Ингельвар его благосклонно не перебивала и слушала, подперев подбородок ладонью, — но сам Некрополь доступен далеко не каждому. Конечно, прежде, когда я был молод, у меня были подобные свидания здесь: с другими послушниками, с людьми из совершенно других кругов…       — Эммрик, — вынужденно приостановила его Мириам и в успокаивающем жесте перегнулась через стол и тронула его за запястье. — Я шучу. Мне все равно.       Морталитаси вздохнул с явным облегчением.       — У меня не было ничего серьезного уже несколько лет, — все же уточнил он, но сразу же добавил: — Но некоторые воспоминания лучше оставить в прошлом.       — О, — не медля согласилась Мириам, пока ей не задали такой же вопрос, — это точно.       Однако ее чаяния оправдались мало. Эммрик все-таки не стал обходить стороной эту тему, но, будучи человеком гораздо более мудрым, чем Рук, выбрал формулировку и силу нажатия в разы мягче, деликатнее:       — Я очень надеюсь, что вас прежде радовали не меньше, чем, надеюсь, смог угодить вам я.       У Мириам было ощущение, что профессор Волькарин знал наверняка, какой ответ она может дать. Тем не менее, она решила поверить в обратное: так ей было легче и приятнее.       — Со всей ответственностью заверяю: это одно из самых романтичных свиданий, которые у меня были.       — Как прекрасно. Я боялся, что потерял хватку, — улыбнулся морталитаси и покосился в сторону. Мириам сделала то же самое и увидела, что к их столу направляются поднятые не иначе, как Эммриком, живые мертвецы, а в их руках — подносы с блюдами под клошами. Она вдруг ощутила, что невероятно успела проголодаться за весь длинный и тяжелый день.       — Если вы так теряете хватку, то я с нетерпением жду, когда вы войдете в колею.       С удовлетворением Рук обнаружила, что в глазах Эммрика, кажущихся еще темнее в полумраке Некрополя, мелькнул азарт, что означало: «Вызов принят».

* * *

      Вечер летел незаметно. Эммрик украдкой наблюдал, с каким удовольствием Рук поедает предложенный для нее ужин. Поднятые по такому случаю повара из королевских склепов превзошли сами себя, о чем его юная и очаровательная спутница поспешила сообщить. Морталитаси засмущался ее восторженным отзывам и благосклонно кивнул, когда Рук спросила:       — Неужели кто-то из склепа Ваннески Четвертой?.. — Усы Эммрика подпрыгнули, когда он хитро улыбнулся. Юная Дозорная даже перешла на шепот: — Эммрик, да вы шутите…       — Я надеялся, что вам понравится этот вечер, — скромно потупил взгляд он. Рук не представляла, насколько великой благодарностью для него становится ее улыбка: больше не нужно ничего. Она улыбалась так редко прежде, но, замечал некромант, когда они вместе, его спутница становится более жизнерадостной. Эта разница была особенно заметна, если профессор Волькарин наблюдал за Рук издалека. Почему-то, стоило ему появиться на горизонте, она часто тянула уголки губ даже без повода, просто так; Эммрик не лукавил и открыто признавал, что ему это ужасно льстило.       Кому-то такой ужин показался бы очень скромным: запеченное под сырной шапкой рагу из овощей с нутом, сырная нарезка, фруктовый салат с главным ингредиентом в виде ривейнских ананасов, что понравились в последний визит в тот край обоим Дозорным. Когда один из скелетов поднес профессору Волькарину бутылку вина, то Рук снова понизила голос и спросила, какому демону Эммрик отдал свое тело, чтобы добыть дорогущее «Винвереско» с выдержкой в полвека.       — Но только немного, — попросила его Рук, — я не пью… обычно.       — О, Рук… простите. Я подумал, что повод благоприятствует.       Он поначалу смутился и испугался: деталь такая незначительная, но, оказывается, способная испортить только начавшийся вечер, — но его спутница вдруг покачала головой и заверила профессора:       — Немного можно. Повод действительно есть.       — Тогда позвольте. О, нет, не стоит, я сам, — опротестовал Эммрик порыв скелета, что поднес следом за бутылкой и бокалы, самостоятельно разлить напиток для ужинающей пары. От него не укрылось, как смотрела за ним Рук, когда он откупорил бутылку и наполнил фужеры вином меньше чем на треть: ровно до самой широкой части бокала, чтобы раскрыть запах во всей красе. Профессор Волькарин и сам не шибко баловался изысканными напитками, поскольку, как известно, вино, тем более — красное сухое «Винвереско», лучше всего сочетается с мясом. Гораздо больше он ценил аромат, и этот бокал не стал исключением. Но спокойно насладиться им Эммрик не смог, поскольку не мог выбросить из головы взгляд Рук. Ему давно не приходилось наблюдать такое сильное желание запомнить все — до мельчайшей детали. Она почти пожирала его взглядом, но тут же потупила его, стоило Эммрику это заметить. Оказалось, что профессору такое внимание ужасно льстит. Он даже испугался чувства, что всколыхнулось внутри: гордыня или гордость? Для мага — такая тонкая, но такая важная грань, и ее лучше не переступать никогда и ни при каких условиях.       — Рук, вы позволите? — Эммрик дождался, когда она отнимет фужер от губ и посмотрит на него с вопросом во взгляде, и продолжил: — Меня очень беспокоит объем работы, который вы на себя возлагаете. Ответственность накладывает свой отпечаток на организм.       Рук подняла брови. Она явно не ожидала, что внезапно разговор потечет в такое русло. Профессора Волькарина ее удивление нисколько не застало врасплох: он наблюдал за Рук издалека достаточно долго, чтобы немного изучить ее. Кроме того, Эммрик с каждым днем только больше убеждался, что единственная вещь, которую Рук никогда не сможет отрицать убедительно, — это ее очевидная перегруженность.       — Не хочу вас огорчать, но я правда прекрасно себя чувствую.       — Правда? Ваша бодрость греет мне душу, — улыбнулся Эммрик. Рук хватило нескольких секунд, чтобы сдаться и пробурчать подобно пойманному за руку послушнику:       — Но больше некому взяться за эту работу. Мне хотелось бы не беспокоить вас этим…       — Рук, вы не беспокоите меня. Я беспокоюсь о вас, — с нажимом поправил ее Эммрик. Он каким-то шестым чувством ощутил, что очень важно прямо сейчас сделать на этом тонком отличии особый акцент; что Рук к словам настолько педантична, как и он сам, но немного в другом ключе.       Эммрик мог бы добавить к списку вещей, сильно волнующих его, и странное, кажущееся болезненной потребностью стремление Рук сделать добро другому во вред себе; причинить себе боль, чтобы привести мысли в порядок или, о Создатель, «в наказание»; идти до упора, даже если поход может стать последним. Но профессор Волькарин еще не растерял остатки разума, чтобы, как есть, вывалить свое беспокойство на совсем еще юную Рук. Гораздо дальновиднее, заранее рассудил он, выдавать замечания порционно и мягко. С его тщательным отношением к подбору слов и выражений не должно возникнуть никаких оказий.       — Э-э… Правда, не стоит, — запротестовала она, как и ожидал Эммрик. Он участливо вздохнул, наклонил голову набок, намеренно отзеркалив ее позу, и с превосходно читаемой нежностью в голосе попросил Рук:       — Я все же попросил бы вас хотя бы не нагружать левое запястье. Оно у вас занемело.       — Но оно лишь слегка онемело… — Она озадаченно покосилась на свою руку и потрясла ею под снисходительным взглядом профессора Волькарина. Легкий румянец на щеках Рук выдал ее капитуляцию. — Новый лук очень разгружает кисть. Без него было бы хуже.       — Я очень рад, что от него есть такая польза.       — Удивительно, что вы заметили онемение.       — Скажем так, я прекрасно знаком с тонкостями анатомии.       Ответ Эммрика не носил под собой никакого подтекста, но он понял, как прозвучало объяснение, когда Рук еле приоткрыла рот. Профессор признался себе, что, когда он подумал о том же, что и она, его тоже застигло смущение.       — Я тоже, кгхм… знакома, — к их общему счастью, нашлась Рук. — Пока была послушницей в Некрополе, единственная польза от меня — это вскрытия и бальзамирования. Были. Потом уже стали отправлять в экспедиции, но вы знаете, как это бывает.       — Я удивлен, что вас допускали в экспедиции на средние уровни Некрополя. Обычно в них стараются брать только магов, — согласился Эммрик и тут же об этом пожалел. Он заметил на лице Рук ужасно нежеланную ему печаль и поставил себе цель разузнать об этом, но позже и не напрямую. — Но полно об этом. Знаете, мне обычно очень легко говорить о работе, но сегодня мне бы хотелось пригласить вас к другому.       — М-м-м? — Эммрик с удовольствием отметил, что его трюк, кажется, сработал. Рук отвлеклась. Он продолжил и мог благодарить свой опыт: благодаря ему профессор Волькарин звучал уверенно.       — Наши комнаты в Маяке соседствуют друг с другом, но я не могу похвастаться, например, тем, что знаю, какой свет вы любите: приглушенный или яркий. Предпочтете ли сначала умыться, а потом одеться, или наоборот. Какой, в конце концов, ваш любимый цвет.       — Хотите предложить пооткровенничать?       Рук не представляла, должно быть, какой наградой Эммрику служила ее осторожная сдержанная улыбка и усилием воли расслабленное левое запястье. Он и сам просиял, а затем не без нотки кокетства поднес бокал с вином к лицу и вдохнул аромат. Лаванда и тимьян — интересное сочетание поздних букетов.       — С удовольствием! — ответил он, глядя на Рук поверх кромки бокала. — Если вы этого хотите, разумеется.       — О, я хочу. — Эммрик не мог не возрадоваться тому, как легко юная Дозорная подхватила его предложение. Она откинулась назад на своем кресле, поднесла палец ко рту и задумчиво потерла нижнюю губу. Вопрос, что пришел ей на ум, заставил некроманта хмыкнуть: — Какой ваш любимый цвет?       Эммрик не удержался и тихо хохотнул.       — Что ж… Хм-м-м. Я могу выбрать только один?       К его вящему удивлению, Рук перехватила инициативу:       — Погодите: я угадаю. Черный? Зеленый? Желтый, но тот желтый, близкий к оттенку старой кости?       На каждый из предложенных вариантов Эммрик качал головой, а, когда Рук сдалась, благосклонно удовлетворил ее любопытство:       — Сиреневый.       — О-ох… Конечно. Цветы…       — Это очень красивый оттенок фиолетового. Сразу навевает мысли о весне. А еще фиолетовый во многих странах считается королевским оттенком. Правда, это мне не очень близко, — пояснил он и отсалютовал Рук бокалом. Та наклонилась вперед, чтобы подцепить свой фужер и чокнуться им с Эммриком. — А какой у вас любимый оттенок?       — Белый, — почти сразу ответила Рук. Некромант отставил фужер и всплеснул руками. Браслеты немедленно сыграли свою привычную мелодию перезвона.       — Белый — это не цвет.       — Хорошо, тогда это мой самый любимый «не цвет», — без промедления нашлась Рук. Она отвела взгляд в сторону, за что-то зацепилась им и вдруг добавила с не свойственной ей обычно поэтичностью: — Белый как чистый снег. Как лилии. Как луна.       Морталитаси не оставалось ничего, кроме как признать свое поражение в очередной раз. Эммрик понятия не имел, на что надеялся, когда полагал, что справится с волной чувств, что вызывало у него это трепетное создание напротив. В полумраке Некрополя, при нескольких свечах у нее даже менялось лицо. Лидер там, наверху, а здесь — по-прежнему юная, цветущая, робкая девушка, что по неведомым причинам проявила к нему интерес. К нему-то: старому книжному червю, трусу и…       — Что же, — заключил профессор Волькарин, подозревая, что выглядит со стороны как блаженный глупец, — это действительно красивые образы.       Рук снова откинулась назад, на спинку кресла, и подняла взгляд наверх. Над ними шептали свои песни огоньки, и в них Эммрик старался не вслушиваться. До него долетали только отрывистые фразы, что можно было угадать в шепоте. Профессор Волькарин заметил на лице Рук проблеск интереса и запоздало вспомнил: это его уникальный дар, а не роскошь любого Дозорного, — и поспешил раскрыть ей небольшой секрет:       — Им интересно, что мы с вами делаем. Сады — привлекательное место для огоньков.       — И для вас.       Он улыбнулся и пожал плечами.       — Здесь мы близки к Тени и духам, которых я считаю своими проводниками и друзьями. Кроме того, я чувствую, что существуют тайны за гранью нашего понимания. Нечто более загадочное, чем переплетение магии или глубины Тени. Если повезет, отсюда можно разглядеть некоторые намеки на них.       Если бы Рук не подхватила его размышления, Эммрик непременно щелкнул бы себя по носу. Потому он, наверное, и продолжал учить студентов: у профессора Волькарина, как и у любого охваченного страстью к своему делу преподавателя, имелся перечень тем с неиссякаемым потенциалом для монологов. О них можно говорить часами и — как забавно! — в одиночестве, и в компании.       — Это как когда слишком долго смотришь на звезды и начинается головокружение?       — Да! — радостно подтвердил он, довольный, что Рук была к нему так снисходительна. — Это тонкое, неописуемое чувство, посещающее нас в своих самых неуловимых проявлениях.       — Именно это я и имела в виду, — хмыкнула Рук, и тут как раз Эммрик понял, что, в сущности, его монолог был нужен ему самому больше, чем Рук — новые знания о Садах Памяти. В очередной раз он удивился, как в этой юной девушке оказывалось столько такта, каким обладает не каждый умудренный взрослый. Должно быть, его взгляд был не только восхищенным, но и отчасти отсутствующим, поскольку Эммрик очнулся от голоса Рук: — Эммрик?..       — Простите, душа моя, — немедленно извинился он. — Я задумался о том, что вы совершенно точно потакаете мне.       Услышав обращение, Рук снова смутилась: некромант понял это не только по отведенному взгляду, но и по улыбке, что трогала губы машинально, пока Рук не успевала отдать себе отчет и сдержать ее.       — Я уже говорила… Главное для вас — поймать нужное настроение, — пространно заявила она и осеклась, когда теперь, в свою очередь, поймала взгляд Эммрика. Он же не отводил от нее глаз, пока поднимался из-за стола, предлагал ей руку, помогал встать самой и снова приглашал на небольшой танец. Не только Рук приходилось сдерживать волнительный вздох, когда на ее талию ложилась его ладонь, когда пальцы снова переплетались в плотный замок, когда бедра еле-еле соприкасались друг друга в ритме движения под ненавязчивую музыку. Эммрик не стал смущать Рук еще больше и сообщать, что поднять ему разрешили не только поваров, но и музыкантов. Чуть позже он пожалел об этом, поскольку румянец на лице Рук — одно из лучших зрелищ, что ему приходилось видеть, если не в жизни, то за последние несколько лет — безусловно.       — И я хочу отметить, Рук, — шепнул некромант ей на ухо и покрылся мурашками, поскольку ее ладонь мелко дрогнула в ответ на теплое дыхание и звук голоса, — что вам невероятно идет это сочетание цветов.       Следом за легким касанием губами мочки уха он робко склонил голову за поцелуем и получил его сразу. На ее губах остался терпкий вкус ореха — шлейф от вина — и так и не произнесенный отголосок слов: «Мне кажется, что это ты потакаешь мне».