Замуж за дракона (18+)

Сонхва ещё и крылья не успел убрать, не то что обратиться, а уже знал, что ничем хорошим его визит к отцу не закончится. Уж слишком радостными и злыми были глаза у отчима, который, стоило Сонхва приземлиться на широкой, усыпанной золотым песком площадке в призамковой территории, выбежал на небольшой балкон и теперь глядел на него во все глаза с весьма поганым торжеством на лице. Сонхва ещё пару секунд раздумывал, а не сняться ли одномоментно и не улететь ли обратно в родные горы, чтобы чего не вышло, но... Отец уже вышел на каменную террасу поприветствовать своего старшего сына. Смирившись с тем, что сейчас будет плохо, Сонхва обратился и быстро накинул на тонкую кольчужницу, покрывавшую его человеческое тело во время обращения, поданный расторопным слугой широкий плащ. А потом, выдохнув, пошёл навстречу спускающемуся к нему отцу. И столько на лице Пак Соджуна было суровой решимости, что Сонхва понял: беды не избежать. — Долголетия и процветания, отец, — закачался он в традиционном сложном поклоне. — И пусть будет к Вам милостив Мастер Дракона, пусть... — О, давай без церемоний! — пророкотал отец и подал ему руку. М-да. Беда начала обретать весьма чёткие очертания. Сонхва осторожно пожал широкую ладонь и прищурился. — Правильно ли я понимаю, что дело, о котором вы писали, будет касаться людей? — спросил он. Соджун недовольно нахмурился и пожевал губами, как он всегда делал, когда был в замешательстве. — Это, в конце концов, невежливо, — недовольным тоном сказал он, — вот так с порога о делах. Разве нет? И... — Он резко выдохнул. — И с чего ты так решил? — Рукопожатие, отец, — негромко подсказал Сонхва. — Вы используете его, только когда опять связываетесь с этими чудными созданиями. Отец в досаде цокнул и, не оглядываясь, пошёл обратно в замок. Он мог многое простить Сонхва, но его проницательность всегда раздражала Пак Соджуна невероятно. А что мог Сонхва с этим поделать?

***

— Просто скажите, что Вы шутите, и мы продолжим мирную беседу. — Сонхва нервно потёр пальцами переносицу и снова кинул взгляд на отца. Лицо Пак Соджуна было холодным, а во взгляде было то непереносимое упёртое выражение, которое всегда сигнализировало Сонхва, что дальше убеждать бессмысленно. Обидно, что он пока и не начинал убеждать, просто уронил на пол челюсть и судорожно пытался её поднять после слов отца о том, что он должен взять замуж человеческого омегу, принца Северных земель, юного и, кажется, прекрасного... Как-то там этот ужас был красиво ему подан. Видимо, в попытке предотвратить его сердечный приступ. — Это не шутки, Сонхва, милый, — зазмеился противный голос отчима Джеюна, — ты же знаешь, как нам важно наладить мир с Северными землями! Наш всемилостивейший правитель, поручил это твоему отцу! И от этого будет во многом зависеть наша дальнейшая судьба! — А почему правитель Сан не поступит с северянами так же, как со всеми остальными? — нетерпеливо спросил Сонхва. Он совершенно не хотел говорить с отчимом, но отец упёрто молчал, так что выбора не было. — Или у них нет нужных нам саг и поэм о драконах, которых надо бояться и уважать? — Потому что Правителю Сану, да пребудет с ним вечно Мастер Дракона, очень нравится младший брат того славного омежки, которого отдают тебе! — Голос Джеюна был полон ядовитого мёда, и Сонхва невольно поморщился: какой же всё-таки противный тип! Сам ведь был человеком, а так говорит об этом, словно не о его сородичах речь! — А тогда зачем мне кого-то отдавать? — возмутился он. — Если нужен мир, так ведь и одного заложника достаточно! — У них не принято выдавать замуж младшего, если старший не замужем, — заискрился фальшивой улыбкой Джеюн. — Понимаешь? Если мы окажем такую услугу Правителю Сану, если возьмём эту помеху на себя, то милость его к нашему Дому будет безгранична! Сонхва скрипнул зубами. Ну, кто бы сомневался. Джеюн беспокоится не о Доме, он давно мечтает пристроить своего сыночка Каньё во Дворец Правителя. А тут — так удачно. И ненавистному пасынку нагадить, и в планах продвинуться. Сонхва выдохнул и попробовал с другой стороны. — Отец, я понимаю, что ты хочешь славы нашему Дому, но кто тебе сказал, что они отдадут этого принца за меня? Лицо Соджуна исказила гневная гримаса. — Кто позволит им не отдать?! — рявкнул он. — Только тебе, Хва, могло прийти в голову такое спросить! Ты совсем отошёл от своей сущности там, у себя в горах! Кто вообще спрашивает, когда выбирает себе супруга из людей? Он горделиво поднял подбородок и уставился прожигающим взглядом на мрачно глядящего в сторону сына. О, да. Папу Сонхва он похитил из-под венца с каким-то юношей, которого тот любил. Искренне и всю жизнь. И, родив дракону сына, папа вскоре сгинул от тоски. Отец не мог ему этого простить и себя нисколько не винил: так уж было принято, что сильнейший прав. А в том селении, из которого был папа Сонхва, был Культ дракона. Только вот папе это не помогло. Но сына он любил. И хотя Сонхва смутно его помнил — всё же прошло уже около двухсот лет с его смерти — но иногда ему снились и ласковые руки папы, и его мягкий тёплый голос, напевавший что-то о счастье для любимого сыночка. Да, замужество с драконом даровало бы ему крайне медленное старение, под стать супругу, богатства и безбедную жизнь, и ему, выходцу из небольшого поселения, вовсе не королевской крови, это должно бы было вроде как безумно льстить и делать его счастливым, но вот только нет. Папа сгорел быстро. И лекарь Ткан чётко сказал — отчего-то Сонхва это хорошо запомнил — что от тоски. Отец грохотал и злился, говорил, что нет такой болезни, а вот только и папы больше не было. Долго отец не горевал, взял сначала одного супруга, который оказался слабым и не смог выносить драконьего отпрыска. А потом появился Джеюн. Вот уж точно — королевская кровь. Хитрый, ловкий, по-дивьи умный. И сильный. Смог выносить и родить двоих. И с годами не менялся совершенно, а значит, плотно в постели отец его... м-да. Всё это мелькнуло в голове у поражённого словами отца Сонхва, и он осторожно спросил: — Но если мы будем брать силой... То есть... Попробуем навязать свою волю... Разве это не навредит Правителю Сану? Ведь если мы разозлим людей, забрав у них принца, то потом какое к нам будет отношение? — А потом придёт Правитель Сан и будет с ними добр, щедр, мудр и благороден! — гордо вскинув голову, ответил отец. — После нас он лишь выгоднее покажется этим глупцам! Они его обожать будут! Люди весьма ценят тех, кто может защитить их от угрозы, даже если эту угрозу защитники же и создали! Сонхва снова потёр переносицу, прикрыв глаза. Это была какая-то порочная логика, но всё же он не мог не отметить, что это могло сработать. Только вот... — Отец, а тебе не кажется, что первой же просьбой, с которой обратится юный жених к Правителю Сану, будет моя голова — голова обидчика его брата? — Ты к этому времени будешь уже не обидчиком, а законным мужем его брата, — тут же услужливо вступил Джеюн, — как ты понимаешь, обратно после твоего ложа они его не возьмут: кому он там будет нужен? Тем более, что он там у них какой-то... — Замолчи! — внезапно рявкнул отец, кидая на тут же побледневшего и заткнувшегося супруга злобный взгляд. А потом перевёл его на Сонхва, и взгляд затяжелел и стал огненным. — Слушай меня, сын, такова не только моя воля, но и воля Всемилостивейшего нашего Правителя, а значит, как ты понимаешь, рассуждать не о чем! — Сонхва опустил голову. Да. Рассуждать не о чем. Отец же, прожигая его взглядом, продолжил: — Мы летим завтра! Они предупреждены о нашем визите, и мы прилетим туда как послы Правителя с миром на наших условиях. С большими полномочиями. И в качестве награждения за переговоры и одного из условий мира мы потребуем принца. В нас течёт благородная кровь Мастера Дракона, наш род древен и славен, мы, в конце концов, большая сила и за нами стоят наши сородичи и сам Правитель Сан. Они просто не смогут нам отказать. — Я пока не услышал ничего, что может помочь мне завоевать сердце этого юноши и хоть немного смягчить для него этот удар, — неуверенно пробормотал Сонхва. Такой властный тон отца говорил о том, что всё решено, что противиться ему даже в мелочах и деталях бесполезно. Сонхва и сам умел говорить так же, презренным трусом никогда не был, но... Ну, да, любил решать дела миром. Он нахмурился. Ему не нравились обстоятельства, его воротило от насилия, которое свершится с его помощью и при его деятельном участии, но если так подумать... В конце концов, ему двести пятьдесят. Рановато, конечно, но всё же не самый плохой возраст для замужества. Правда, он точно не так себе это представлял, да и не хотел он принца: к чему ему в его суровом замке избалованное изнеженное существо, хнычущее от холода и капризничающее из-за того, что привыкло жить совсем в иных условиях? А перевоспитать омегу будет трудно, да и характер Сонхва не подходит на роль сурового воспитателя. К тому же, что совсем плохо, омежка будет его ещё и бояться, плакать, проситься домой к папеньке, наверно, станет, дрожать... А уж на ложе... Сонхва поморщился. Фу. Только не насилие. А отец, словно услышав его мысли, заговорил: — Ты неисправим, Пак Сонхва. Иногда мне кажется, что ты не мой... Он умолк, вовремя остановившись под мгновенно потемневшим взглядом Сонхва. Этих слов он отцу бы никогда не простил, но Соджун уже понял, что чуть не сказал лишнего и в досаде раздул ноздри. — Не смей на меня так смотреть! — морщась, прорычал он. — Вот эту бы твою решительность — да в дело! Какое ты там сердце собрался завоевать? Тебе это существо нужно только чтобы ребёнка родить! И это будет хорошо, если он окажется способен на это! Это же северянин! Бледный, изнеженный и слабый! В голосе отца при этом не было презрения — там внезапно зацвела горьким синим цветом боль. Он явно вспомнил своего второго мужа, который тоже был с Севера. Юный, хрупкий, прекрасный. Вот к нему Сонхва смог проникнуться тёплыми чувствами, хотя он и был с ними недолго: умер в ранних родах, и сына спасти не смогли. По нему отец даже горевал немного, потому что был Сиёна очень милым и нежным мальчиком. И после него отец на север больше не совался, Джеюна взял с горячего и крепкого телом юга. А вот сына, значит, хочет толкнуть на ложе к северянину! — Тогда зачем ты обрекаешь его на... меня? — тихо спросил захваченный своими горькими мыслями Сонхва. — Мы окажем услугу нашему Правителю, и он будет милостив к нам, — холодно ответил отец, уже оправившись от воспоминаний. — А этот принц станет всего лишь нашим подношением Мастеру Дракона. Потому что милостив он к семейным драконам. Не получится — что же, на всё его сила. — Отец... — Сонхва едва продохнул. — Это же... и меня касается! — Да, это касается тебя, — отрезал Соджун, — сильного, мужественного и холодного в своих решениях дракона. Таким должен быть старший сын рода Пак! — В его голосе появилась злобная гордость. — И ты сделаешь, как надо! Он королевской крови, это очень хорошо для нашего семейного рисунка! Мальчишка, как говорят, хорош собой, так что тебе не будет противно его иметь на ложе. — Сонхва зарычал, но отец не обратил на его гнев внимания, продолжая вдохновенно: — И если он начнёт артачиться — говорят, он слегка строптив, — если попробует сбежать или откажется прилюдно, то обернёшься невидимостью и заберёшь его силой из его покоев! Для тебя это будет легко, с твоей-то одноцветностью! Сонхва передёрнуло. Он ненавидел цвет своей чешуи. Чёрный. Беспросветно-чёрный, без единого цветного пятнышка. Ни благородного алого, ни мощного синего, ни сияния живительной зелени, ни проблеска золота или серебра — ничего. Чёрный. Да, оборачиваться невидимостью из-за этого было удобно, как и наводить ужас на врагов, но среди драконов ему было бы трудно найти любовника. Драконы-омеги предпочитали золотых и алых — они были самыми красивыми. Драконы-альфы искали себе сильных и выносливых для многочасового спаривания в драконьем облике, а значит, им нужна была зелень — самый почитаемый цвет. Сонхва же был чёрным. Не то чтобы некрасивым, нет, и рога были устрашающими, и усы длинными, и шипы на крыльях мощными, но... Цвет его подвёл, да. Цвет подвёл. И отец знал, как ему неудобно, когда об этом кто-то говорит, но не смог удержаться и не отомстить за рычание и гнев. Сонхва было не впервой. Див с ним. Есть проблемы и поважнее. Он поднялся и коротко склонил голову, собираясь прощаться и принимая сказанное к исполнению. — Ах, да, — как-то неохотно остановил его отец. — Ещё вот что. Когда мы будем обращаться, возьми воинское обличье. — Что? — изумился Сонхва. — Ты услышал, — тут же зло отозвался отец. — Нам надо их напугать! А твоя человечья физиономия только кролика может напугать, ты слишком красив для того, чтобы они должным образом к нам прониклись. И кстати, если всё будет хорошо и этот мальчишка не будет выделываться, первую ночь проведёшь с ним прямо во дворце. У них принято скреплять брак какими-то там обрядами, а потом отдавать омегу альфе для закрепления брака. Ну, это если он будет послушным и примет свою судьбу. И если это будет так... — Отец вздохнул. — Ночь с ним тоже проведёшь воином. — Нет! — Сонхва растерянно поморгал. — Ты с ума сошёл, отец! Как ты себе это представляешь? Как я буду... Нам не раз говорили человеческие омеги, что наша чешуя и хвост, когда мы в воинском обличии, пугают до смерти, что они отвратительны людям! Отец зло ощерился. — А ты всё ещё хочешь его соблазнить, что ли? — зло кинул он. — Не майся дурью! Твоя задача всего-то трахнуть маленького человечьего омежку, неужели не справишься? Чем он будет более напуган, тем тебе же проще! А он должен всем успеть шепнуть, что ты с ним настолько жесток, что имеешь его, не оказывая ему чести преобразиться! Потому что тебе нужно быть ярким контрастом с Правителем, а не зависть вызвать! Ясно? Сонхва прищурился. — Неужели? — Он медленно приподнял бровь, собирая в кулак все имеющиеся силы, чтобы не заорать и не хрястнуть кулаком в стену. — Дай угадаю: это не твоя идея, верно? — Он зло посмотрел на Джеюна, который в ответ ухмыльнулся и поиграл бровями. — И не надо мне говорить, что это Правитель Сан боится, что я составлю ему конкуренцию, если эти люди увидят мою неземную красу. Ты хочешь, чтобы мальчишка отверг меня! Тебе нужен его ужас и сопротивление! Чтобы я не смог с первой же ночи заделать ему наследника, да? Отец зарычал, а Сонхва, круто развернувшись, удалился, громко хлопнув дверью. И только когда дошёл до комнаты, которая когда-то была его и в которой он всегда останавливался, когда был у отца, то с тихим стоном опустился на ложе и закрыл лицо руками. За что? Почему всё так? Он получит в мужья перепуганного кролика, который будет уверен, что его отдают монстру, и все вокруг будут ему сочувствовать, а может, кто-то захочет и помочь избежать столь ужасной участи. И потом... Потом ему придётся доказать на ложе это мнение. Чтобы его оставили в покое, чтобы не совались в его налаженную жизнь, чтобы не доставали — как могут доставать родственники, уж Сонхва-то знает. Он опустил руки и выпрямил спину. Нет. Только не это. Мальчик будет напуган. А значит, с ним можно будет по-тихому договориться и ничего не делать в эту ночь. Пусть спит бедолага. А там... Сонхва застонал и снова уткнулся лицом в ладони. Надо быть великолепным лицедеем, чтобы, будучи невинным, отыграть оттраханного драконом омегу. И если люди, может, ещё и купятся, то отец-то точно нет. Сонхва откинулся назад, улёгся на спину и закинул руки за голову. Вот зачем он прилетел? Можно было сказаться больным и продолжать спокойно читать любимые фолианты, танцевать в одиночестве на террасе под музыку дождя или песни птицы Печали. Можно было, словно мальчишке, охотиться на горящие облака или собирать травы вместе с симпатичным бетой-эльфом Юнхо, живущим в одинокой лачужке на краю дальнего города эльфов. С ними у Сонхва были вполне партнёрские отношения, и он не раз помогал им обороняться от залётных орков. Правда, подружиться получилось только с Юнхо, ведь он, в отличие от своих горделивых и заносчивых соплеменников, был простым, весёлым и влюблённым в сурового и строгого Ёсана, эльфа-альфу, с которым Сонхва ходил на охоту за злобными белыми пикси, достающими селения эльфов. Эти мелкие твари воровали скот и убивали домашних животных, чтобы выпить их крови. Сонхва сочувствовал Юнхо, так как Ёсан был, наверно, самым холодным и невозмутимым существом из всех, кого он знал, но добродушный и незлобивый бета не унывал и, кажется, ни на что особенно и не надеялся. Просто — любил. Сонхва бы так не смог, наверно. Мысли об этой, такой счастливой и беззаботной, жизни, которую он вёл до сего момента, немного успокоила Сонхва, и он заснул. И во сне ему отчего-то снилось бушующее в непогоду море за северными окнами его замка. Только на нём почему-то были корабли, идущие под белоснежными парусами. Сонхва летал над ними, и непонятно ему было: то ли он спалить их хочет к диву, то ли — нагнать ветру, чтобы они шли быстрее.

***

Уён. Юного принца звали Уён. У него была гибкая фигура, ловко и выгодно подчёркнутая богатой одеждой, широкие плечи и непокорные шелковистые волосы в неожиданно слишком короткой для омеги причёске. Это было ужасно непривычно, так как обычно человеческие омеги предпочитали волосы отращивать и делать из них длинные хвосты или сворачивать в причудливые узлы. А у Уёна сзади их почти вообще не было, а впереди они ложились мягкими пышными прядями на высокий лоб. Лицо Уёна было скрыто мягкой белой полумаской: так было принято, когда юный незамужний принц-омега выходил в люди (например, встречать своего жениха-дракона), чтобы злые языки не сглазили его красу. Но всё же Сонхва смог оценить нежную шею, упрямый подбородок и пухлые аппетитные губы юноши... которые при приближении Сонхва с Соджуном внезапно сжались в тонкую полосу, и дракону показалось, что он услышал, как скрипнули зубы омеги. Злится? Этот омега злится и смеет показывать это таким гостям?! Все остальные — король с супругом, придворные, даже стража в тяжёлых доспехах — все замерли в невольном полупоклоне, поражённые величественным прибытием двух огромных драконов. Да и потом стояли, словно громом поражённые, когда увидели их преображение. И это на самом деле было захватывающе зрелище, когда великолепные громадные звери обращаются в двухметровых человекоподобных существ, покрытых чешуйчатым панцирем на руках, ногах, спине и по торсу почти до груди, где он переходил в защитную толстую кожу — золотую у Соджуна и чёрную, как и всё остальное, у Сонхва. Шея драконов-воинов была тоже покрыта блестящей на солнце чешуёй, которая была прочнее стали, и лицо — щёки, лоб, нос и подбородок — было скрыто под чешуйчатой маской. Надбровные дуги были остро выпуклыми, и из-под них блестели глаза с узкими вертикальными зрачками. И хвост. О, да. Продолжение хребта, длинный, тянущийся за ними на метр-полтора в спокойном состоянии, гибкий и сильный, покрытый костными выростами — им можно было, не глядя, убить быка. И уж точно можно было убить человека, если тот будет иметь глупость подойти сзади. Чёрные короткие, до колен, бархатные бриджи были уступкой скромности людей, а не необходимостью: драконы никогда наготы не стеснялись и член прикрывали лишь укрытым шипами щитком. Но сейчас они имели дело с этими лицемерными существами, людьми, которые были так развратны внутри и так пламенно проповедовали целомудрие. Поэтому, едва обратившись, драконы быстро надели бриджи, достав их из кольчужной сумы. Воинское обличие было устрашающим, теперь Сонхва мог сказать это точно, ведь встречающие их придворные, и даже сам северный король — все были явно напуганы, что читалось по их лицам. И Соджун удовлетворённо крякнул, когда увидел бледные щёки и зажмуренные в ужасе глаза у людей вокруг себя. Сонхва же смотрел только на юношу, который, в отличие от всех остальных, не склонился в невольном поклоне при их приближении, а по-прежнему сжимал свои губы, стискивал пальцы, но смотрел прямо, не отрываясь. И отчего-то — сразу на Сонхва, игнорируя несколько более высокую и внушительную фигуру отца. Внезапно мужчина, что стоял рядом с юношей, ткнул того локтем в бок и что-то прошипел ему на ухо. Принц (а это был точно принц, судя по тонкой золотой короне на чёрных кудрях) вздрогнул, досадливо прикусил губу и слегка склонил голову, опуская глаза. И отчего-то Сонхва вдруг захотелось подойти и прикрыть этого гордого мальчишку от тычков его... видимо папы или отчима, раз на голове у него сияла почти такая же, как и у юного омеги, корона, только богаче, унизанная сапфирами и алмазами, а плечи покрывало манто, отороченное драгоценным соболем. И всё это великолепие не могло скрыть, однако, проступающий на лице омеги дурной нрав, сквозящий в брюзгливо поджатых губах и злых глазах. Но остановила Сонхва от вмешательства вовсе не вежливость или страх обидеть этого неприятного человека. Остановил его тот взгляд — строптивый, острый — который кинул на него исподлобья принц, когда понял, что Сонхва увидел его унижение. И дракон невольно растерялся под этим взглядом. М-да... Взгляд был на редкость многообещающим. Но потом его отвлёк король, который заговорил с отцом, солидно хмурясь и явно пытаясь как-то сгладить первое впечатление перед гостями, чтобы те не подумали о нём как о трусе. И когда Сонхва выслушал все те скупые любезности, коими обменялись король и посланник Драконьего логова, и обернулся, чтобы снова посмотреть на своего жениха, того уже и след простыл. И это отчего-то расстроило Сонхва: ему бы очень хотелось прямо сейчас быть представленным принцу, чтобы тот уже смог снять маску и показать себя во всей красе. И в том, что краса эта будет очень яркой и впечатляющей, он уже ничуть не сомневался. Так что вся эта затея с замужеством внезапно показалась ему не такой уж и тупой.

***

Они пробыли на переговорах во дворце Северного короля три дня. И в течение всего этого времени Сонхва маялся вынужденным бездельем и необходимостью целыми днями следовать за отцом, развившим бурную и вполне себе успешную деятельность, которая, однако, совершенно точно частью прикрывала иные намерения. И те, тайные, переговоры, судя по заинтересованным взглядам, которые стали кидать на него король северян и особенно его противный супруг, шли весьма удачно. А вот принц Уён пренебрегал элементарной вежливостью. На общих трапезах не был ни разу, всё отделывался какими-то уж слишком очевидными отговорками. Зато Сонхва видел его несколько раз из окна своей комнаты: он медленно брёл по дорожкам пышного сада, касался руками стволов деревьев, склонялся над рано расцветшими в этом году первыми цветами и... поднимал голову к солнцу, зажмуривался и улыбался. И улыбка у него была такая, что сердце Сонхва замирало от нежности и восторга: его возможный жених был самим очарованием... если рядом с ним не было драконов. Потому как стоило ему на какой-нибудь дворцовой лестнице увидеть Сонхва и его отца, идущих на очередные переговоры, как лицо его становилось жёстким и суровым, и он едва кланялся, стараясь убежать как можно быстрее. Соджун злобно шипел, что этот омега невыносим и что таких надо драть нещадно — во всех смыслах этого слова, но отказываться от своего намерения в отношении своего старшего сына и этого самого невыносимого омеги явно не собирался. На последней торжественной трапезе, Уён тем не менее появился. Одетый пышно и очень, наверно, неудобно, он стискивал зубы и иногда с такой злостью смотрел на отца, что сомнений не было: его сюда привели едва ли не силой! А вот Сонхва глаз не мог отвести от своего жениха. От своего будущего мужа — так он предпочитал теперь называть Уёна про себя. И наконец-то впервые он смог поближе разглядеть его. Как он и думал, омега обладал поистине дивной красотой — диковатой, яркой, далёкой от сдержанности и постности, принятой за эталон в драконьем мире. У Уёна были непослушные чёрные волосы, длинная чёлка, которая лезла ему глаза, и он отбрасывал её неповторимо изящным движением, заставляя сердце Сонхва биться быстрее. Чёлка не могла скрыть высокий светлый лоб, нос был небольшим и аккуратным, а губы... Сонхва предпочитал не смотреть на них, так как эти нежные пухлые лепестки, которые омега, заметив внимание своего будущего супруга, часто в досаде покусывал, сводили дракона с ума. А если вспомнить ещё и то, как они умели улыбаться — эти губы, так и вообще можно было потерять себя окончательно и бесповоротно. Но больше всего Сонхва пленяли его глаза. Блестящие досадой ли, гневом, непокорностью, они были поистине кошачьими, чуть утопленными под веки, и прикрывались длинными пышными ресницами. Сонхва хотелось провести по ним пальцем и шепнуть на ушко омеге что-нибудь такое, от чего бы вспыхнул на его бледноватых щеках румянец, по губам прошёлся язычок, а эти самые ресницы затрепетали встревоженными бабочками и укрыли невыносимо прекрасный свет его глаз. В общем, Сонхва влюбился. И нет, не во внешность — она была лишь чудным и возбуждающе приятным дополнением к совершенно пленительному дикому характеру омеги. Тот умудрился за непродолжительное время ужина выбесить всех своих, кто был рядом с ним. Своего отчима он, видимо, бесил одним своим присутствием, однако кроме того, старший омега явно был раздражён его нелепой причёской и не желающей гнуться спиной, так что постоянно тыкал его в спину и что-то презрительно шептал, косясь на короткие летящие волосы. Своего отца Уён тоже смог весьма серьёзно разозлить. Тот снова чинно представил его драконам — раз уж они оказались впервые за одним столом — и застыл рядом с глупой улыбкой, ожидая, что Уён склонится в традиционном низком поклоне. Только вот омега, наоборот, выпрямился, гордо вздёрнул подбородок и дерзко поглядел прямо в глаза Сонхва, у которого дух захватило от ярости, что сверкнула в этом взоре. А потом Уён ещё и спросил мягким, но решительным голосом: — А почему же мне не скажут снова, как вас зовут? Или отец считает, что это только у вас такая короткая память? И то, что это было нацелено именно на отца, а ещё и — по касательной — на будущего свёкра, который не удержался и досадливо поморщился, крякнув в ответ на эту дикую дерзость, было слишком явно. Сонхва же едва удержался от смеха, но сжал губы, чтобы себя не выдать, иначе его отца бы точно хватил удар. — Меня зовут Сонхва, я дракон из Первородных, дома Пак, прекрасный омега, — негромко ответил он. — И я счастлив напомнить тебе своё имя, потому как горжусь им. Он склонился перед Уёном в неглубоком, но почтительном поклоне, а когда поднял голову, насладился полной победой, едва не застонав от удовольствия при виде растерянного, обескураженного выражения на лице омеги, который явно ожидал другого ответа на свой вызов. Однако, как оказалось, Сонхва лишь выиграл этот бой, а война и не думала закончиться. Во время обеда омега изображал статую и ни разу не посмотрел в сторону своего жениха, хотя их нарочно посадили друг напротив друга. И Сонхва мог наслаждаться видом юноши, его трепещущими ресницами, его тонкими пальцами, которые перебирали кусочки хлеба или играли серебряной ложкой над янтарным супом. По его наблюдениям, Уён съел пару ложек этого самого супа и больше ничего, так что Сонхва обеспокоился: омега злился и нервничал настолько, что ни одно из пышных блюд, которыми потчевали дорогих гостей, не привлекло его внимания? Или ему было плохо? Может, он на самом деле был просто нездоров? Впрочем, не привлекали Уёна не только блюда на столе. Будущий жених тоже явно не вызывал у него симпатии. Сонхва не мог упрекнуть в этом принца: ему самому было порой жутковато глядеть на отца в воинском обличии, да и сам он, понятное дело, выглядел не лучше. Однако один раз ему удалось привлечь к себе взгляд омеги, и полный любопытства, а не ненависти или страха. Он поймал его на своих руках, которые ловко разделывали большой кусок мяса ножом и вилкой. У северян вилки использовались, лишь чтоб накладывать себе мясо в тарелки, а дальше они ели с ножа или руками. Драконы же сначала резали мясо, помогая себе вилкой. И это вызвало неподдельный интерес не только у Уёна, но и нескольких других молодых омег из свиты. Однако, естественно, только взгляд кошачьих глазок заставил Сонхва довольно мурлыкнуть внутри и ещё быстрее и ловчее действовать вилкой и ножом. Уён пронаблюдал это действо до конца и невольно перевёл взгляд на лицо гостя. В этом взгляде было восхищение. Невольное, ибо, конечно, Уён не собирался показывать дракону, как ему понравилось это маленькое представление, но сердце Сонхва сладко забилось, и он улыбнулся. Правда, естественно, про себя. Потому как лицевые мышцы в воинском обличии дракона не были приспособлены для улыбки совершенно. И поняв, что смотрит в холодные змеиные глаза, Уён тут же отвёл свои и побледнел. Сонхва же едва не зашипел от разочарования. А потом музыка заиграла громче, и внезапно отец, который выпил уже достаточно много славного вина, подливаемого ему с усердием королём, хлопнул Сонхва по плечу. — Что же ты не пригласишь своего жениха, дракон? Ты ведь уже знаешь, о чём мы договорились с Его Величеством? Сонхва склонил голову и опустил глаза. О, да. Вчера его торжественно поставили в известность, что теперь он — официальный жених принца Уёна. А отец грубо хохотнул и продолжил, снова похлопывая Сонхва по плечу: — Ну же, дракон, ну! Такой приятной музыке нужен танец! А ты же у нас вроде как любишь танцевать. Сонхва скрипнул зубами и, не поворачивая головы, процедил сквозь зубы: — Не в этом облике, отец. Прошу вас. — Бро-о-ось, — хмельно засмеялся старший, — не ломайся, как омега! Давай, хочу посмотреть, как принц Уён танцует! — Наш сын — прекрасный танцор, — внезапно подхватил его слова отчим Уёна. — И он с удовольствием станцует с вами, драгоценный Сонхва! Тем взглядом, который Уён кинул на него в ответ на эту эскападу, можно было в лаву растопить гору, на которой стоял замок Сонхва, но пока он лишь растопил сердце дракона, растёр его в пыль от восхищения. Этот омега... Как он посмотрел, ох, Мастер!.. Вот Сонхва никогда бы не решился так посмотреть на Джеюна, потому что тут же бы огрёб от отца — да ещё и как бы огрёб! Но отец Уёна смотрел лишь на драконов, а отчиму явно было в радость так выбесить омегу. — После дальнего полёта у меня всё ещё побаливает спина, — ровным и холодным тоном сказал Сонхва, глядя только на подрагивающие губы своего жениха, — так что я прошу прощения у Его высочества за то, что не смогу составить ему достойную компанию в танце. И снова — взгляд! Второй! Полный такого облегчения и такой благодарности, что Сонхва чуть не зарычал от удовольствия. Этот мальчик был упоительно искренним! Чистый, нежный, открытый... Ладно, с "нежным" — перебор, так как впечатления изнеженного омежки Уён никак не производил, но всё остальное! Этакий дикий котёнок! Приручить, завоевать его будет так сладко! Это пока он смотрит враждебно, застигнутый на своём чувстве благодарности и тут же пожалевший о том, что дракон поймал этот его взгляд. Но Сонхва добьётся того, чтобы в этом взгляде появился и интерес, и внимание, и восторг, и — желание... Желание узнать Сонхва поближе, желание послушать его, услышать его, коснуться его... Сонхва быстро закрыл глаза и выровнял дыхание. Один взгляд этого принца — и он уже так раскис. Надо было держаться. Этот бой был ничейным, так что праздновать особо было пока нечего. Родители, поворчав на скучную молодёжь, занялись попойкой и беседой, а Уён вдруг поднялся, едва поклонившись, пробурчал, что хочет отдохнуть, и вышел. Его отчим проводил его злобным оскалом, а отец — суровым и ничего хорошего не предвещающим взглядом. Пак Соджун же внезапно кинул пристальный взгляд на Сонхва, который тоже провожал принца глазами, оценив чудный вид сзади, ухмыльнулся и вдруг потянул его за налокотник. Повинуясь этому жесту, Сонхва поднялся вслед за ним и, вежливо поклонившись оставшимся за столом, вышел за отцом. Тот потащил его к высокому узкому окну и прошипел почти в ухо, дыша тяжёлым духом выпитого ему в щёку: — Иди за ним! Немедленно! Иди и накажи его за то, что он здесь вытворял! За то, как вёл себя все эти дни! Сонхва подумал, что ослышался, так что лишь приподнял брови и переспросил: — Вытворял? Э... Куда идти? Отец сердито зашипел и быстро облизнул узкие губы раздвоенным жалом. — За ним! За этим дерзким щенком, омегой! Мы с его отцом уже успели обговорить всё, и ты даже не представляешь, с какой радостью он согласился отдать этого красавчика тебе! И я прекрасно понимаю, почему они так хотят от него избавиться! С таким поганым характером ни одному слабаку, человеческому альфе, он не будет по зубам! А его братец Хонджун — ты не видел его, но это тот ещё лакомый кусочек, весь в соку, хотя и дерзок взглядом иногда почище Уёна. Но я понимаю желание Правителя Сана поскорее его забрать! Только вот этот поганый бука, его старший братец, — всем помеха! Но вот тебя он похоже побаивается! А надо сделать так, чтобы боялся до смерти! Только страх помогает с такими дерзкими! Задави его бунт в зародыше! Покажи, что ты сильнее, что не потерпишь непокорности! Сонхва передёрнуло от того, сколько похотливого желания было в этих словах отца. Он зло сдвинул надбровья и дёрнул плечо из-под цепких когтей Соджуна. — Я не стану! Он пока и дня не жених мне! У меня нет ни прав на него, ни... — Заткнись и делай, что сказано! — злобно оскалился отец. Его острые зубы сверкнули в свете факелов, развешанных по коридору, а глаза сузились, превращаясь в горящие алым лезвия. — Эх, мне бы его, такого непокорного! — прошипел он. — Уж я бы показал этому щенку его место! Ты! — Он ткнул поражённо замершего перед ним Сонхва в бок. — Иди! Не позорь меня! Ты же дракон! Ты альфа! Этот дерзкий мальчишка не просто не выказал тебе должного уважения — он прямо неуважение показал, норов свой поганый! Иди и сделай с ним то, что делают альфы с непослушными омегами! И не бойся: его отец слишком дорожит сделкой, чтобы возмутиться или отмотать всё назад, даже если его сын пойдёт в брак не девственником! — Отец! — Сонхва впервые в жизни крикнул в полный голос воином. И голос его был подобен грохоту обвала в ущелье Смерти, что было рядом с его замком. — Закрой рот! — рявкнул в ответ Соджун. — Я сказал — ты сделал, такой был уговор! Ты и так только мешаешь мне своим поведением! Кланяется он! Расшаркивается с ними! Да этот мальчишка ведёт себя как больший дракон, чем ты! — И он, больно сжав плечо Сонхва, снова склонился почти к самому его лицу. — Ты ничего не понимаешь! Омеги — человечьи омеги — понимают только силу! Она им нравится! Они покоряются лишь тому, кто покажет себя защитником, воином, способным покорить, нагнуть и поиметь так, чтобы в ушах звенело! Думаешь, эти твои манеры поганые ему понравились? Он оценил? Эта дрянь явно так и напрашивается на то, чтобы показать ему, как ты умеешь защищать своё достоинство! Иди! Иначе он ведь и отказать может перед обрядами! Ты этого хочешь? Позора? Иди, дурак, и помни... — Он умолк, дёрнул стоявшего, словно оглушённым, Сонхва чуть вверх и прошипел ему прямо под ушной щиток: — Я думаю, ты можешь взять и так! А обряды они проведут и после. Главное — укуси. Поставь драконью метку, покажи, что берёшь его себе. А если он после всего не сможет ходить какое-то время, так и вовсе без него всё сделают, лишь метку увидят. Понимаешь? Ну, неужели не хочется? Неужели этот сладкий малыш тебя не возбудил? Я вот и то, грешным делом... Сонхва отпрянул от отца, вырвал руку и гордо вскинул подбородок — прямо как принц Уён до этого. — Вы ведёте себя ужасно и недостойно, отец, — сказал он, отвечая на яростный взгляд Соджуна своим — холодным и уверенным. — Никогда я не опущусь до того, о чём вы сказали. Этот юноша не шлюха на ночь, мне потом с ним жить! И он заслуживает уважения хотя бы потому, что не испугался ни моего вида, ни ваших похотливых взглядов, ни гнева своего отца, ни подлости своего отчима! Развернувшись, Сонхва быстро зашагал в глубь коридора. Он представления не имел, как пройти в покои, которые им отвели: всё это время его водили туда слуги. Но сейчас ему надо было поскорее уйти от своего отца, которого хотелось ударить так, чтобы тот заткнулся и навсегда потерял желание отдавать такие приказы сыну. Когда освещённый коридор с оставшимся там Пак Соджуном остался далеко позади, Сонхва очнулся и понял, что, кажется, заблудился в анфиладах и переходах этого дурацкого дворца. Ночное зрение позволяло ему не натыкаться на колонны, но он совершенно не знал, куда идти. Поэтому когда он услышал голоса — пошёл на них, надеясь, что это слуги и они покажут ему, как пройти в свою комнату. Повеяло свежестью, и он вышел на какой-то странный длинный и узкий балкон. И голоса, как ни странно, звучали за стенкой, которой заканчивался этот балкон. Внезапно в воздухе появился тонкий, нежный аромат, странно сочетающий в себе что-то фруктовое и тонкий привкус какао. Сонхва, хотя и был сыт, жадно зашевелил ноздрями, невольно подаваясь вперёд быстрее — на этот запах. К счастью, и голоса раздавались оттуда же. Дойдя вдоль балкона до стены, Сонхва понял, что вообще-то балкон продолжается дальше, просто за стеной начинаются чьи-то комнаты. И судя по разговору, он очень удачно пришёл. — Вы простудитесь, Ваше высочество. — Голос был почтительным, но без раздражающей услужливости. — Не наплевать ли, Чонхо? — с тоской произнёс второй голос — и Сонхва тут же его узнал. Сердце его забилось в болезненном упоении. Он хотел бы быть сейчас в другом месте, но судьба привела его именно сюда — к покоям принца Уёна. — Не говорите так, Ваше Высочество, прошу вас. Вы же знаете, как раните моё сердце, когда отказываетесь беречь себя. Вот, накиньте на плечи, прошу вас. Послышалось шуршание ткани, и Уён сказал мягче и теплее: — Спасибо, Чонхо, только ты меня... бережёшь здесь. — Вы дерзите всем остальным, — мягко усмехнулся этот самый Чонхо, который был, видимо, слугой Уёна. Сонхва прислонился плечом и хвостом к стенке, разделяющей его сейчас с Уёном, скрестил руки на груди и прикрыл глаза, вслушиваясь в мелодичный и полный печали голос омеги, пленившего его сердце. — Ты ведь знаешь, зачем я это делаю. — Уён сказал это с мягким укором. — К сожалению, всё бесполезно. — Не быть принцу моряком, Ваше Высочество, — тихо ответил Чонхо, и у Сонхва невольно полезли брови вверх. Моряком? — Вы были рождены здесь не зря, ведь здесь и моря-то нет, лишь река наша, кормилица. А всё, что вам рассказывали странники, всё, что вы напридумывали сами в этих игрищах в порту... — Чонхо тяжело вздохнул. — Я виноват, что позволял вам безнаказанно покидать дворец. Это я виноват, что глупая мечта пленила ваше сердце. — Не смей так говорить! — болезненно громко ответил Уён. — Я сам выбрал свою судьбу! И я... иду к ней. — Вы не идёте, вы губите себя. Вы же понимаете, что предназначены для иной участи. — Для какой? — Голос Уёна был наполнен горечью. — Быть игрушкой в руках этого... дракона? Горечь сменилась тоской и презрением. Только Сонхва, чьё сердце неприятно ёкнуло, не понял, в чью сторону оно было направлено. — Он страшный, не спорю, — тихо сказал Чонхо, и Сонхва скрипнул зубами. — Но говорят, что это у них обличье такое, а вообще они могут предстать и обычными людьми. Так что, может, не такой уж он и страшный, Ваше... — При чём тут его внешность? — нетерпеливо ответил Уён, и Сонхва снова поджал в удивлении губы. — Наплевать мне на него! Я не хочу замуж, не хочу! За него ли, за мерзкого старика, южного короля, за герцога Муна с его слащавой улыбкой и тошнотворной корицей. Я ненавижу саму эту мысль — быть связанным с кем-то, кто будет видеть во мне игрушку для постели! А этот дракон так смотрел на меня, он жрал меня глазами, так что он такой же, как они все! Сонхва едва не зашипел от досады, покрываясь внутри жаркой краской стыда. Вот же, а! Принц ведь и не смотрел в его сторону! Так как увидел-то? Ах, как неудобно вышло... — И ведь и для него этот брак наверняка навязанный! — продолжил Уён с тоской. — И я не понимаю... Ты ведь видел, какой он, когда именно дракон? — Да, страшный, чёрный, — вздохнув, ответил Чонхо, — я бы ни за что не хотел... — Тебе не понравился? — удивлённо спросил Уён. Сонхва — в третий раз за последние несколько минут — широко распахнул глаза. — Странно, — мечтательно произнёс Уён. — А я так красивее никого и не видал. Этот чёрный... Его отец с этим напыщенным золотом на пузе, с красным по всему телу — как глупая цветная птица выглядит, диковина — не более. А он... — Уён тяжело и громко вздохнул. — Нет, нет, его чёрный зверь — самое благородное и прекрасное, что я видел в жизни. За исключением "Норда". Ты же знаешь, он — моя самая большая в жизни любовь. В голосе Уёна появилась улыбка, и Чонхо тоже мягко хмыкнул. Сонхва же вдруг жутко захотелось узнать, что такое этот непонятный "Норд", с которым его сравнили. А потом спалить это к хренам, чем бы он ни оказался — чтобы не смел тягаться с драконом за улыбку в голосе этого омеги! — Но не это важно, — вдруг продолжил Уён. — Понимаешь, он ведь — дракон! Крылатый! — Юноша произнёс последнее слово с придыханием и странным тоскливым восторгом. — Он может улететь, куда угодно! Он свободен! Кто может его остановить? Кто может встать на пути? А он — здесь! И ведь видно, что они презирают нас, что Север для них по-прежнему враги, а значит, этот брак ему не может быть приятен! И, обладая крыльями и всем небом в придачу, он всё равно здесь! Как?! Как можно это понять? Сонхва прикрыл глаза. Этот мальчишка ударил по больному, задел самое потаённое, самое тщательно охраняемое сомнение в себе. Сильный. Огромный. Практически непобедимый. Свободный! О, да, мальчик, такой свободный! И если бы было всё так просто... — Свобода — это сложно, господин, — мягко заговорил Чонхо. — А полной свободой обладает лишь тот, кто готов отказаться от этого мира, понимаете? — Нет! Нет! Я не понимаю! Дракон — разве не воплощение свободы, Чонхо?! — воскликнул Уён. И Сонхва стиснул пальцами свои руки, чтобы было больно от острых гребней — так хотелось рвануть туда и стиснуть юношу в объятиях, ведь столько в его голосе было страстного отчаяния. "Молчи! — хотелось Сонхва крикнуть Чонхо. — Не надо! Пусть думает, что это возможно!" Но это он промолчал, а Чонхо заговорил: — У этого дракона, каким бы чудовищем он нам ни казался сейчас, раз он здесь — как и у всех, есть связи. Есть те, кто ему дорог. Те, кто будет требовать его внимания, кому нужна будет его забота. Те, кому он не сможет отказать, потому что в них — часть его самого, его счастья, его связи с прошлым, его надежды на будущее. Никто не может быть воплощением всего этого для себя самого. Никто не может обойтись без других. И за всё надо платить в этой жизни, Ваше Высочество. Птицы обладают крыльями, но и они летают стаями. А полная свобода — чтобы никому ничем никогда не быть должным — она ведь подразумевает и полное одиночество. Он замолчал, и на несколько томительно долгих минут на балконе повисла тревожная тишина. Уён, видимо, искал, что сказать, а Чонхо давал юноше возможность найти. Но потом он всё-таки заговорил сам: — Ведь и вы бы не согласились быть полностью одиноким, Ваше Высочество, не так ли? — Я? О, я дурной пример, — с внезапной горечью отозвался Уён. — Если бы не ты и не Хонджун, кто бы у меня был? Отчима я презираю. Отец... — Он умолк, и столько в этом молчании было красноречия, что Сонхва невольно поёжился. — Ты ведь знаешь, на каком языке со мной разговаривает мой отец. Он хотел старшего альфу и не щадит меня как не щадил бы альфу. — Мне больно это слышать, принц, — тихо отозвался Чонхо. — Если бы я мог защитить вас, принять вместо вас наказание... — На этих его словах Сонхва вздрогнул и насторожился. — Но ведь вы сами подчас просто нарочно злите его! Хотя и знаете, что он снова будет вас... — Ну, что ты, — с внезапной насмешкой перебил его Уён, — на мою последнюю выходку с волосами он почти не отреагировал. Пощёчина — всего-то. Не был уверен, что дракон возьмёт меня, не был уверен, что они всё же заговорят о браках, но всё равно на всякий случай боялся попортить и без того порченый товар! И эти три дня не звал и не приходил, чтобы привести к покорности! Просто мёд для моей души! В его голосе скользнула истеричная усмешка, а у Сонхва внутри всё перевернулось от бешенства. Его омегу били. Его жениха бил отец! Как... Как можно было так обращаться с этим прекрасным гордым существом?! А Уён между тем продолжил: — Мне кажется, что он считает, что этим браком он мне за всё отомстит. Ты бы видел, с какой ухмылкой он смотрел на меня! Он чуть не заставил меня танцевать с этим драконом! Его отец сказал, что этот Сонхва танцует, представляешь? Дракон — танцует! Смешно. Сонхва сжал до хруста зубы и нахмурился. Ах, так? Дерзкий щенок! — Почему же смешно? — спросил Чонхо. — Ты его видел? — со странным недоверием спросил Уён. — Это же буквально самое жуткое, но очевидно, мужественное и жестокое существо на свете! У него не кожа — броня! Да, двигается он ловко, даже вроде как грациозно, но я уверен, что с такой бронёй танцевать жуть как тяжело! Сонхва обидчиво поджал губы. Почему это вдруг? Правда, он ни разу не танцевал в обличии воина, но вообще-то это будет первое, что он теперь попробует, когда вернётся домой! А мальчишка между тем продолжал нести чушь: — Я легко могу себе представить, как он в таком виде жрёт целиком неосвежёванного зайца, но чтобы он танцевал!.. Нет, точно нет! А ещё я понимаю, почему так прогибается перед ними отец. Как можно сражаться с таким существом? Он же жуткий, он... У него глаза — два куска льда! Даром, что золотые. Я думал, что в них будет огонь, что они жечь будут, а он... Брр... Он даже трахает взглядом так, что ты замерзаешь — и не в силах двинуться! — Ваше высочество! — протянул явно шокированный Чонхо, и Сонхва поддакнул ему мысленно: "Да уж... Ну, ты даешь, высочество..." Однако внутри у него что-то самодовольно хмыкнуло и поиграло воображаемыми бровями. Возможно, самолюбие. И никакого стыда! — Ой, брось, Чонхо, — печально ухмыльнулся Уён, — а то ты не понимаешь, что будет со мной, если я не найду способ договориться с этим Сонхва и разойтись полюбовно каждый при своём. Сонхва насторожился. Чего? Куда это разойтись? — Оставили бы Вы это, Ваше Высочество, — осторожно сказал Чонхо. — Он не согласится. И его не победить — сами сказали. — Я очень надеялся , что не понравлюсь ему. — В голосе Уёна не было ни капли уверенности. — Они же любят длинноволосых. А я... вот. — Вы мне несколько раз сказали, что он прожигал вас взглядом, что он смотрел очень выразительно, — тихо возразил Чонхо. — Не значит ли это, что... — Не хочу думать об этом! — оборвал его раздражённо Уён. — Я всё сделал, чтобы ему было легче отказаться от меня! Нарушил все нормы этикета, которые знал! Если не получилось — не моя вина! — Вина не ваша, — вздохнул Чонхо. — Но я думаю, что ваша проблема. — Иди, Чонхо, — отрывисто сказал Уён. — Ты не помогаешь. Спасибо, дальше я сам. Всё равно надо попробовать. Иди. — Слушаюсь, Ваше Высочество. Последние фразы долетали до Сонхва, растерянно обдумывавшего слова Уёна, как будто издали: омега и его слуга зашли в комнату. Подумав, Сонхва пришёл к выводу, что Уён что-то задумал. Глупое и, возможно, очень опасное для него самого. Но альфа не мог допустить, чтобы с этим решительным мальчишкой что-то случилось. А значит, пора воспользоваться правом, которое ему дал отец принца. Оно было жестоким и бесчестным — это право, но сейчас это было неважно, так как намерения у Сонхва были честными. Он просто должен всё узнать раньше, чем Уён натворит дел. Отчаяния для этого ему не занимать. Сонхва смерил взглядом расстояние от балкона до земли. Примерно десять метров. Расправить крылья успеет, если что. Ладно, попробуем. Он выпустил когти, вцепился в стенку одной рукой, взобрался на перила и перешагнул перегородку между частями балкона. Со стороны покоев принца решётка балкона была украшена коваными цветами, на полу стояли два кресла, на одно из них было накинуто светлое шерстяное одеяло. Сонхва осторожно взял его в руки и прижал к носу. О, да... Это был тот самый аромат — фрукты в какао — свежо и сладко. Очень вкусно! И теперь он был уверен: это был аромат Уёна. Это на его плечах только что лежало это одеяло, вынесенное ему заботливым Чонхо. Именно этим запахом будет он радовать своего будущего мужа... От этой мысли внизу живота у Сонхва приятно заныло, а в груди что-то остро трепыхнулось. До этого очень далеко, но он сделает всё, чтобы это было. Балконная дверь была приоткрыта, качалась на ней тонкая завесь, белая и нежная. А в самой комнате не было зажжено ни одной свечи. Сонхва осторожно отодвинул завесь и шагнул в комнату. Первым, что бросилось ему в глаза, была большая кровать под белоснежным балдахином. Она манила взор, однако на ней вроде как никого не было. Как и во всей комнате, по крайней мере, так показалось Сонхва. Он быстро огляделся. Луна сияла высоко на небе, была почти полной, так что свет её, заливавший комнату, позволил многое в ней рассмотреть. Широкие полки с книгами, много книг! Несколько лёгких стульев с гнутыми спинками, один из них — за небольшим столом у окна. На столе — какие-то листы, скрученные по типу пергаментов, золотое перо в чернильнице и ещё одно — простое — лежало на бумаге, словно только что оставленное здесь. На стене напротив постели — несколько костюмов на распялках. У кровати — ещё один небольшой столик. А на нём — миниатюрная копия какого-то корабля с белыми парусами. Сонхва стремительно подошёл и взял корабль в руки. Он был сделан с большим мастерством, корпус был из отлично обструганного дерева, покрыт лаком и блестел. Паруса были сделаны из настоящей парусины, тонко прокрашены были мачты, а на корпусе корабля блестела надпись золотым: "Норд". Тот самый "Норд" — самая большая любовь... — Поставь на место мой корабль! — прозвенел напряжённый голос за его спиной. — Немедленно поставь на место! Сонхва от неожиданности чуть не выронил игрушку, но потом осторожно поставил её на столик и только после этого медленно повернулся. Принц Уён стоял у незаметной двери, приоткрытой сейчас и наполовину завешенной тяжёлой гардиной. Поэтому Сонхва её и не заметил. На омеге были лёгкие белые штаны и такая же лёгкая роба, заправленная за пояс штанов лишь наполовину: видимо, Сонхва застал его за переодеванием ко сну. Хотя... на ночную длинную сорочку это было не похоже. Скользнув медленным взглядом по фигуре юноши — ах, хорош! — Сонхва поднял глаза на его лицо. Оно пылало гневом, но в глазах была и растерянность, а губы были плотно сжаты. Брови принц хмурил, а в пальцах сжимал длинный тонкий кинжал. "Ух ты... Какие мы грозные!" — мягко усмехнулся про себя Сонхва. Он заложил руки за спину и выпрямился, повёл головой вправо и влево, словно разминаясь для битвы. Уён, проследив его движения, судорожно сглотнул: видимо, даже это смотрелось устрашающе, хотя Сонхва, пристально смотревший в лицо омеге, не увидел на нём признаков ужаса. Наоборот: кажется, постепенно Уён приходил к какому-то решению. Ноздри его раздулись, он ещё сильнее нахмурился и бросил отрывисто: — Что Вы делаете в моей комнате и как сюда вошли? "Хороший вопрос, — подумал Сонхва, — только вот как на него ответить?" — Хотел увидеть, как живёт мой жених, — ответил он, и ему самому стало не по себе от того, как глухо и грозно это прозвучало. Обличье воина не то чтобы давало много возможностей вести спокойным и милым тоном светскую беседу, обычно в этой шкуре дрались, а не делали комплименты красивым юным омегам. Может, поэтому, а может, ему не понравилось содержание ответа, но Уён откровенно поморщился, а потом выдохнул и стиснул своё грозное оружие крепче. — У нас не принято приходить к омеге вот так — без спроса, вламываться посреди ночи, — твёрдо сказал, — это наглость, не находите? — Не кланяться гостям, не оказывать уважение старшим и дерзить своему альфе — это тоже наглость, — ответил Сонхва. — Будем считать, что у нас ничья? Он чуть склонил голову к плечу и снова скользнул глазами по фигуре отчаянного мальчишки. Ну, до чего же хорош! И кинжал держит правильно, рукояткой к себе, лезвием от себя... Красавец! А теперь, когда его нежную кожу залил видный даже в этом полумраке румянец — так и вообще, воплощённый соблазн! — Я думаю, что уважение надо заслужить, — чуть дрогнув голосом, ответил Уён, — а чтобы называться моим альфой, Вам кое-чего не хватает, не так ли? — Чего же? — Сонхва почувствовал, как сужаются от подозрительности его зрачки, превращаясь в вертикальные чёрные щели. Уён уже знакомо вздёрнул подбородок и твёрдо сказал: — Моего на это согласия. Сонхва усмехнулся. Наивный. Какой же наивный! — Пока Вы здесь и под опекой Вашего отца, мой принц, мне достаточно его согласия на то, чтобы получить Вас, и Вы это знаете. — Сонхва сделал шаг к тут же нервно облизнувшемуся и забегавшему глазами по комнате юноше. — Знаете. Тогда к чему же дерзить и напрашиваться на неприятности? — Ещё один шаг, и Уён отступает, не выдерживая напора дракона. — Почему бы не попробовать дать мне возможность показать себя? Может, Ваше будущее не так уж и ужасно? Сонхва сделал ещё один шаг — и Уён упёрся в стену спиной. — Стойте! — почти с отчаянием вскрикнул он. Голос был ломким, но не испуганным. — Не приближайтесь! Я не... Я не разрешал это! — Сонхва снова усмехнулся, а Уён торопливо заговорил снова: — Я хочу поговорить, хочу! Я сам собирался к Вам! — Сонхва изумлённо приподнял надбровья. — Да, да, хотел договориться! Это было уже интересно. — Опустите свою игрушку — и мы поговорим, — негромко сказал дракон и протянул руку. — А лучше отдайте её мне. Не дай бог омега с перепугу попробует напасть, а Сонхва не сдержит привычку сначала бить, а потом разбираться. — Нет! — звонко и высоко выдохнул Уён. — Это моя защита! — От меня? — Сонхва хмыкнул. — У Вас, как и у всех, есть слабые места. — Неужели? И где же? — Сонхва понял, что это будет единственной возможностью отнять нож, так что спокойно повернулся спиной к мальчишке. — Ну, давай, принц. Нападай. Покажи мне, где у меня... Того, что произошло дальше, он точно никак не мог ожидать. Уён ударил его ногой в основание хвоста, где не было жёстких шипов, от чего Сонхва пронзила неприятная дрожь, и он невольно обернулся, думая, что Уён напрыгнет со спины, но тот гибкой кошкой обогнул его слева и замахнулся кинжалом. Конечно, Сонхва успел обхватить его за плечо, заламывая ему левую руку за спину, но Уён ударил его головой в подбородок, а когда дракон на мгновение невольно отклонился назад, зацепил кончиком клинка, который был у него в правой руке, чешуйчатый челюстник, сунул глубже — и Сонхва почувствовал холод металла под челюстью, слева, там, где и на самом деле билась жила. Он и сам не понял, как так получилось. Об этом месте у драконьего облика воина мало кто знал, да и защищён он был очень твёрдым челюстником, так что как получилось у омеги это провернуть, Сонхва и сам не понял. Конечно, ближний бой с иным противником подразумевал то, что дракон убивал, а не пытался осторожно, мягко обезоружить, но всё равно было обидно до воя. Тем более, что металл оцарапал кожу, от чего неприятной судорогой прошло по всей левой стороне. Сонхва застыл, понимая, что этот отчаянный мальчик, который сейчас так сбито дышал в его руках, на самом деле успеет воткнуть свой нож ему в шею, прежде чем у дракона получится скрутить его. — Вот оно, — рвано выговорил Уён. — У всех оно есть... Я же... говорил... "Сукин ты сын! — с восхищением подумал Сонхва, быстро перебирая параллельно варианты развития событий. — Ну, держись!" — Есть у каждого, — ответил он, отклоняясь ещё чуть назад, чтобы отстраниться хоть немного от острия кинжала. Но Уён двинул рукой, не давая ему избавиться от неприятного ощущения угрозы. И всё же Сонхва почувствовал, как стройное, гибкое тело омеги начало трепетать напряжённой струной — и это было так приятно! — Однако надо бы знать и то, — сказал дракон, — как твой враг его защищает. И он, ухватив омегу за локоть, дёрнул ему руку вниз, задевая грудную чешую, которой кинжал не мог причинить никакого вреда, силой приподнял ахнувшего от неожиданности мальчишку, и, пользуясь тем, что тот невольно завалился ему на грудь, ткнувшись лицом ему прямо в шею, выпустил аромат — свой, альфий, остро-кисловатый гранат с тёплой сладостью мёда. И тут невыносимый принц, который поневоле звучно вдохнул и замер на миг, будто сдаваясь, вдруг громко и пронзительно крикнул: — Помогите! На помощь! "Ну, каков же сучёныш! Просто прелесть, что за омега!" — мелькнуло в голове у Сонхва. В дверь мгновенно стукнуло что-то тяжёлое, но ждать дальше дракон не стал. Не в его интересах был публичный скандал. Даже если ему втайне и разрешили делать с принцем, что угодно, подразумевалось, что это будет тихо и точно без участия слуг и стражи. Поэтому выбор был невелик. Он подхватил пока ещё заторможенного его ароматом юношу на руки и стремительно рванул на балкон. Уён вцепился ему в плечи, вскрикнув, но сделать уже ничего не мог: дракон стоял на перилах, прижимая его к груди. — Что ты творишь! — заорал омега, продолжая яростно цепляться за его плечи. — Спятил! — Держись за усы, принц, — насмешливо крикнул ему Сонхва в ответ, ловя носом поток ветра. — Не поймаешь — тебе конец! И он прыгнул, сопровождаемый диким визгом Уёна — коротким и почти оглушившим его. За спиной расправились крылья, между которыми Сонхва одной рукой закинул мальчишку, крепко обхватывая его одним из мгновенно зазмеившихся от челюсти усов, а затем, выпрямив тело в потоке параллельно земле, обвил вторым усом руку Уёна, который с хриплым криком цеплялся за его пальцы, уже превращавшиеся в когтистую звериную лапу. Да, это было рискованно, но Сонхва было отчего-то весело, внутри бурлила кровь — он был уверен, что всё получится. Принц был цепким и умным, он должен был сообразить, что дёргаться на набирающем высоту огромном звере — себе дороже. Вот только как бы не задрог мальчонка-то. Сонхва, пока мог, пока ещё не до конца его горло обратилось драконьей шеей, прогудел: — Прижмись! К спине моей прижмись! Согреешься! И тут же почувствовал, как лёгкое, хрупкое тело человечка прильнуло к его чешуе. Он дохнул в небо огненным столбом, чтобы прогреть себе закрылки и шею, на которой сидел Уён, и выпустил щит, защищавший его спину, пряча под ним наполовину тело омеги. Принц уже не орал. Он отчаянно цеплялся пальцами за шипы, загнутые и тонкие, удобные, чтобы держаться, давил ногами на опоры закрылок, прижимался теснее и, кажется, мотал головой, пытаясь всё вокруг рассмотреть. Сонхва точно знал, куда отнесёт свою добычу. Он отлично понимал, что, скорее всего, добром это всё не кончится, но отчего-то упоение от этой авантюры пронизывало всё его огромное тело, ему и самому хотелось орать. И он не стал себе в этом отказывать — послал к небесам оглушительный, трёхгласый драконий вопль, сопроводив его яростным огненным столпом. И вдруг услышал, как ему в ответ заверещал Уён — то ли от испуга, то ли от... восторга? А вот услышать после этого вопля смех — надрывный, почти с плачем, он точно не ожидал. Уён же вдруг закричал — так, что у Сонхва заломило в ушах: — Неси меня дальше! Дальше отсюда! Куда хочешь — но подальше! И невольно из пасти Сонхва в ответ на этот дикий, полный слёз, боли и радости крик вырвался рёв — такой же дикий и свободный, и он почувствовал, что с этим странным и прекрасным наездником он готов лететь куда угодно, по его желанию, лишь бы подольше чувствовать жар его хрупкого тела у себя на плечах, лишь бы ощущать, как жмётся к нему омега, лишь бы слышать, как он смеётся и плачет — громко, надрывно и, кажется, от счастья. Сонхва знал, что иногда на людей первый полёт на драконе оказывает именно такое воздействие: ощущение полной свободы и ветер в лицо опьяняют их, распаляет желание безумствовать. Поэтому он напряг щит и закрылки, в которые упирались ноги Уёна, и только сейчас понял, что мальчишка босой. Да, до замка они не долетят: омега продрогнет и заболеет. Но до Поймища дотянуть надо было. Иначе всё было зря: Уён никогда не простит ему своё похищение. Оно должно было иметь хоть какой-то приемлемый для омеги смысл. Сонхва снова выдохнул вверх, чтобы прогреться, и Уён, на которого посыпались золотым дождём искры, снова заверещал — в этот раз точно от восторга, а потом прижался к Сонхва теснее и вдруг стал выглаживать ему загривок, проводя по задним гребням, сжимая их пальцами. Безумие. Люди говорили правду. А потом Сонхва услышал пение. О, да... Уён запел негромко, мягким тёплым голосом, который рвался на ветру, словно пламя, но постепенно голос его нарастал, в нём появились вскрики, некоторые слова Уён откровенно орал, но затем снова странная боевитая мелодия брала своё и лилась свободно, прерываемая лишь порывами ветра. Чтобы не мешать омеге сходить с ума так, как он хотел, Сонхва спустился чуть ниже, где не было вершинных ветров, так что песня в ночной тишине стала яснее, громче, лилась плавнее. Сонхва едва не задевал брюхом кромку лесов, над которыми летел, но зато мог наслаждаться сладким голосом омеги, которого выбрал себе. Теперь он точно мог сказать, что выбрал его — этого юношу. Выбрал — и уже не отступится. И наплевать на всех, наплевать на требования этикета и на то, что его выходка, что бы там ни думал отец, вряд ли окажется безнаказанной. Всё-таки шороху они во дворце навели. Пусть теперь отец выкручивается. Он сам подстрекал Сонхва чуть ли не на насилие над женихом — пусть радуется, плевать! Сонхва забрал себе того, кто ему будет принадлежать не по праву сильного, а по желанию! Он всё для этого сделает. Лес сменился пустошью: они подлетали к границе, за которой будут земли драконов. Над сторожевыми укреплениями Сонхва нарочно пролетел медленно, показывая Уёну, что уносит его из его страны, но омега, замолкший на подлёте, внезапно снова запел так громко, как, видимо, только мог. И голос его звучал гордо и уверенно. Он не передумал — он хотел отсюда улететь. И Сонхва его прекрасно понимал. Так что прямо над самой высокой сторожевой башней он снова выпустил столп огня и с наслаждением увидел, как забегали внизу перепуганные люди, как завозились они, пытаясь понять, будет нападать на них дракон или нет. — Не надо! — крикнул вдруг Уён. — Не трогай их! Сонхва в ответ проревел что-то грозное и понёсся вверх, плавно набирая высоту. Уён снова расхохотался и закричал: — Да! Да-а-а! Выше, дракон! Ещё выше! "Дурачок, — подумал Сонхва, напрягая мышцы на спине, чтобы щит прикрыл больше глупого омегу. — Ну, ничего, я научу". И он встряхнулся, заставляя внезапно поднявшегося на ноги Уёна сесть на место. — Не бойся! — крикнул ему мальчишка. — Упаду — тебе же лучше! Будешь жить спокойно! "Это угроза? — умилился Сонхва. — Малыш мне угрожает! Сидит под моим щитом, на моей спине — и угрожает. Всё-таки надо будет многому его научить!" И он ринулся вниз, не отвесно, конечно, но под очень опасным углом — и с наслаждением услышал, как заверещал Уён, почувствовал, как обхватил омега его шипы, прижимаясь к ним грудью и лицом. Но глаза не закрыл. О, Сонхва не видел его, конечно, но был уверен: прекрасные глаза Уёна широко распахнуты навстречу стремительно приближающейся земле. С громким хриплым криком дракон сделал головокружительный вираж — и снова взмыл к облакам. Уён захохотал сумасшедшим смехом, и Сонхва снова дохнул огнём от не передаваемой никак иначе, бушующей ураганом в груди радости: его омега сходил с ума от счастья. Да, да, в эти минуты — долгие и стремительные — он был счастлив рядом с Сонхва! И это стоило всего, что было и что ещё будет, — однозначно стоило! Сонхва летел высоко, обходя воздушные воронки, чтобы не задувало под щит, и Уён, очевидно, притомившись, прильнул к его спине всем телом и умолк. Сосредоточившись, дракон попробовал коснуться его сознания своим. Это было глупо: связь с человеком точно не сработала бы, но почему-то он упорно раз за разом пытался найти в лёгком эфире если не мысль, то ощущение, оттенок чувства. К сожалению, не было ничего. И порывы капризного ветра иногда доносили до него только аромат — нежный, ласковый и мягкий, лишённый горечи и кислоты. А значит, омега был относительно спокоен. И это было хорошо, потому что цель их путешествия приближалась. Вот уже сверкнули нестерпимой белизной вершины Арских гор — и через несколько минут полёта вынырнула из-за них она — эта самая цель. В отсвете подступающего рассвета, в его розовато-голубой дымке она сверкнула бесконечной гладью и мгновенно заняла весь горизонт. Сонхва издал предупредительный рёв и почувствовал, как вздрогнул на его спине Уён. Приснул он там что ли? И тут же громкий счастливый вскрик до глубины души потрясённого мальчика обласкал слух уже притомившегося дракона. — Море! — заорал Уён. — Это же... Это море! Мо-о-оре-е-е! Сонхва понёсся прямо навстречу блестящей воде, простирающейся до горизонта. Получая огромное, ни с чем не сравнимое наслаждение от воплей омеги у себя на спине, он врезался в поток пахнущего морем ветра, сделал резкий боковой поворот и полетел вдоль берега, метрах в двадцати от него, низко-низко, едва не задевая шипами белые буруны волн, поднимаемых потоком воздуха от его крыльев. Солёные брызги кропили его морду и остужали разгорячённые губы, это было приятно до стона — как всегда. Уён кричал, пел, вертелся так, что Сонхва пришлось накинуть на него и третий ус, обвив им бёдра неумного омежки, чтобы он так сильно не скакал на его уже порядком пострадавшей шее. Дракон летел к Большому плато, где стоял дом, в котором они с Ёсаном отдыхали, когда забирались так далеко от дома. Здесь было не очень безопасно, но сейчас была весна, орки не повылезали еще из своих подземелий, так что на какое-то время остановиться здесь можно было. Но когда Уён понял, что они летят к берегу, он вдруг закричал: — Нет, пожалуйста! Пожалуйста, дракон! Ещё! Полетаем ещё! Сонхва недовольно проревел несогласие, но полетел чуть медленнее, не меняя, однако курса. А Уён вдруг снова взмолился: — Сонхва! Прошу тебя! Я ещё хочу! Сонхва, слышишь?! Полетаем ещё! "Вот неугомонный! — недовольно подумал дракон. — Конечно, не ты летел всю ночь! Что тебе — полетать ещё!" Но даже ещё не до конца согласившись, он уже поднимался выше, отклоняясь правее, чтобы полететь вдоль побережья в сторону от плато. Поднявшись ещё выше, он позволил Уёну увидеть море шире сверху, и аханье омеги — уже хриплое, так как он явно сорвал голос, — было безумно приятно. Сделав несколько неторопливых кругов над водой, блещущей под разворачивающимся во всей красе солнечным светом, Сонхва всё же снова взял курс на плато. И Уён ничего уже не говорил — сидел, замерев, и лишь снова тесно прижимался к спине своего дракона. А когда лапы Сонхва коснулись плато и щит убрался в спинную сумку, он сам распутал, осторожно касаясь пальцами, усы и соскользнул на землю. Сонхва несколько мгновений размышлял над тем, кем явиться перед суетливо оглядывающимся по сторонам и притихшим омегой, и, вздохнув, обернулся воином. Всё же и так слишком много у парнишки новых впечатлений. Пусть выдохнет. Уён смотрел на него восторженно-растерянным взглядом, и, когда Сонхва развернулся к нему и сделал пару пробных шагов, не отступил, доверчиво поднимая лицо. — Где твой кинжал? — негромко спросил Сонхва. Брови Уёна заломились, а щёки покрылись румянцем. Он нерешительно дрогнул губами, прежде чем ответить: — В-выронил... Кажется. Сонхва склонил голову к плечу и медленно скользнул взглядом по его фигурке. Уён поводил плечами, переминался босыми ногами, стоявшими на мокрой от утренней росы траве, и ёжился. Дракон покачал головой. Тяжело вздохнув, он решительно шагнул к омеге и подхватил его на руки — легко, потому что юноша был на самом деле почти невесомым. Но всё же это был Уён. Испуганно вскрикнув, он тут же зло зашипел и впился руками Сонхва в плечи, а потом стал отталкивать, несмотря на то что дракон уже решительно шагал к дому. — Пусти! Пусти же! Хватит меня таскать! — Ты босой, — спокойно ответил Сонхва, которому толчки уставшего от впечатлений мальчонки были что дракону хлыстик. — И замёрз. Перестань толкаться, а то укушу. Уён, явно не ожидавший такого исхода их содержательной беседы, наконец-то замер. Воспользовавшись замешательством дерзкого омеги, Сонхва быстрее пошёл вперёд и через несколько минут уже переносил его через порог дома, открыв дверь пинком. Там он осторожно поставил ужасно смущённого омегу на ковёр, устилающий пол в предбаннике, и пошёл в комнаты к большому сундуку, в котором лежали ещё с зимы вещи Ёсана. Они, конечно, были Уёну велики, но зато были тёплыми и могли согреть прекрасного упрямца. Развернувшись с широким плащом в руках, Сонхва вздрогнул: Уён прошёл вслед за ним и остановился в двух шагах, с интересом осматривая комнату. — А это что, твой дом? — спросил он. Сонхва молча накинул на него плащ и не мог не отметить, как тут же с удовольствием закутался в него Уён, явно стосковавшись по теплу за время их полёта. Оттуда же, из сундука, Сонхва достал для него и тёплые длинные чулки, которые омега, кидая недовольные стеснительные взгляды на дракона, и не подумавшего отстраниться или отвернуться, тут же надел, грациозно наклоняясь и невольно выпячивая очаровательную попку. — Сильно замёрз? — спросил Сонхва, чтобы отогнать от себя похотливые мысли. — Может, горячую ванну? — Нет. Отогнать не получалось. Но он держался и смотрел прямо и честно. Уён кинул на него удивлённый взгляд, а потом озорно улыбнулся: — Хочешь согреть для меня воду своим дыханием? Ты умеешь выдыхать огонь в таком обличии? Или что ты в нём умеешь? Сонхва, тяжело вздохнув, шевельнул хвостом. Мгновенно вытянувшись, тот обвился вокруг вскрикнувшего от страха омеги гибкой послушной змеёй и притянул его к Сонхва на расстояние меньше полуметра. Уён вцепился в него и тут же, ойкнув, отдёрнул руку: шипы на хвосте были острыми. Сонхва обвёл ленивым взглядом алое от смущения лицо омежки и показательно облизнул губы жалом. Уён замер, широко раскрыв глаза и уставившись Сонхва на губы. — Страшно? — прошептал тот. — Нет, — тут же хрипло ответил Уён и судорожно сглотнул. — Врать нехорошо, принц. — Сонхва чуть сильнее сжал талию мальчишки и мягко провёл когтём указательного пальца по его щеке — осторожно, чтобы, не дай Мастер, не ранить. — Я не боюсь тебя, — едва слышно пролепетал Уён. — Совсем не боюсь, нет. Просто... Это так... Необычно. И внезапно он поднял свою руку и провёл тонкими, длинными, холодными пальцами по носовому щитку Сонхва — словно котёнка погладил. И это странное прикосновение почему-то отозвалось в глубине сердца дракона чем-то невыносимо нежным, сладким. Это была первая ласка Уёна, его первое признание того, что, может, этот альфа, данный ему в женихи жестокой судьбой, не так уж и плох. И Сонхва тут же отпустил омегу, отвернулся и пошёл в столовое помещение — посмотреть, не осталось ли каких запасов, чтобы покормить своего гостя. Чуть помедлив, Уён пошёл за ним. И, наблюдая, как Сонхва обследует один за другим лари и короба, заговорил: — А я вот думал, что все драконы живут в высоких замках, в горах, в снегах. И что у них там гора золота, на которой они спят. И что они никогда не возят на себе людей. — Не возят, — согласился Сонхва. — Есть сушёное мясо и немного рома. Будешь? — Буду! — тут же откликнулся Уён. — Есть хочу просто ужасно! Сонхва протянул ему вязок сушёной оленины и небольшую фляжку, в которой Ёсан припрятывал обычно свой любимый напиток. Уён впился в мясо острыми белыми зубами и застонал от удовольствия: — Вкусно! Как же вкусно! — С голодухи тебе и одуванчики покажутся вкусными, — спокойно сказал Сонхва. Ему самому есть не хотелось, но он бы попил воды, однако за ней надо было идти в лес. Оставлять же своего буйного гостя без присмотра он побаивался пока. Мало ли что эта бедовая голова ещё себе придумает и вытворит. — Так что, значит, ты меня сюда хотел после свадьбы привезти? — спросил, продолжая жевать Уён. — Домик не выглядит обжитым, дракон. Что ж ты так его запустил? — Ну, это потому что здесь омеги-хозяина не было, — ответил насмешливо Сонхва. — Но ведь ты наведёшь здесь порядок, милый? Уён кинул на него тут же затяжелевший взгляд и помотал головой: — Нет, я мало что умею. Но если ты сделаешь это, то я смогу ходить охотиться и принесу тебе хоть зайца, хоть оленя. — Он потряс остатками мяса в руке. — И ты сможешь сделать вот такую же вкуснятину... — Он помедлил, но всё же, приподняв лукаво бровь, не удержался: — ...малыш. Сонхва ухмыльнулся на эту выходку и подумал, что за неё рассчитается с Уёном отдельно, а пока лишь язвительно спросил: — О, Мастер, и к чему же мне омега, который не умеет убираться и вести хозяйство? На что ты вообще рассчитывал, юноша? — А я думал, что будет как в наших сказках, — ничуть не обидевшись, так же насмешливо ответил Уён. — Дракон забирает себе принца, запирает его в башню — и начинается поэтичное ожидание храброго рыцаря. — Зачем рыцаря? — озадаченно спросил Сонхва. — Как зачем? — Уён приподнял бровь. — Чтобы он его спас, конечно! Сразился со злодеем — и спас. А потом они жили долго и счастливо. — Он победительно улыбнулся и ехидно добавил: — Во дворце, полном прислуги. — Во-первых, на кой ляд дракону забирать принца-злодея? Чтобы запереть его подальше от людей, что ли? — Сонхва снисходительно усмехнулся, а Уён почему-то явно растерялся. — Во-вторых, зачем рыцарю спасать дракона от принца, если тот заперт в башне? — Уён вдруг закатил глаза и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Сонхва его опередил: — И в-третьих, самое глупое: откуда у рыцаря, если он рыцарь, а не принц, дворец. Ещё и полный слуг? Насколько я знаю, они все бедны как Мастеровы мыши, эти рыцари. Уён фыркнул, а потом засмеялся. Сонхва тоже неуверенно улыбнулся, но потом снова нахмурился. Чего это он смеётся-то? — Спасать надо не дракона, Сонхва, — сказал сквозь смех Уён. — А принца! Злодей — дракон! — Ну, и глупо, — пожал плечами Сонхва. — Драконы никакие не злодеи. Они полезнее, чем принцы. Они умеют летать и дышать огнём, а некоторые принцы даже в доме убрать не могут. — Он с нескрываемым удовольствием понаблюдал, как надувается и обиженно поджимает губы Уён, а потом добил: — Так что если бы я был рыцарем, точно выбрал бы не бесполезного сидельца в башне, а полезного друга-дракона! — Зато принц красивее, — пробухтел Уён. — Это тоже спорно, — ответил Сонхва. — Я вот точно знаю, что нравлюсь тебе драконом. Да ведь? Уён покраснел и растерянно заморгал. — А откуда... Он умолк и в досаде прикусил губу, глядя на ухмыляющегося альфу. Но потом вдруг выдохнул и опустил глаза. — Нравишься, — тихо признал он. — И я знаю, что не нравлюсь тебе. Потому что драконы любят длинноволосых, покладистых и милых омег, а я не такой — ты же видишь. Поэтому... Договорить он не успел: Сонхва подошёл к нему слишком близко, и он замер, чуть съёжившись и не поднимая глаз. — Ты не можешь не нравиться, мой непокорный, гордый и прекрасный принц, — тихо сказал Сонхва и мягким жестом убрал ему за ухо прядки волос с двух сторон, а потом так же осторожно провёл когтями по его щекам. — Ты так красив, что дух захватывает. Я соврал... — Он снова огладил щёки юноши, уже пылавшие от смущения. — Если бы я был рыцарем, то выбрал бы тебя... Он склонился близко-близко к лицу Уёна и снова — уже невольно — облизнулся, не в силах оставить мысль о том, что эти нервно прикушенные белыми зубками губы вообще-то... могут быть... его... — Подожди, — мучительно выдохнул Уён. Его пальцы вцепились в плечи Сонхва, он быстро отвернул вбок голову и зажмурился. — Я... не могу. Прости меня, я ужасен, но... Не могу! — В его голосе послышалось отчаяние. — Я так благодарен тебе, так благодарен. — Он торопился, глотал звуки, словно боясь не успеть сказать всё. — За море, за полёт, за... За то, что не кинулся на меня там. Мне говорил отец, что если ты захочешь, я должен буду тебе... — Он сглотнул, не открывая глаз, и снова сжал пальцы. — Прости, Сонхва, но ты... Я просто... Я привыкну, привыкну, обещаю, я обязательно... Но не... сейчас... Умоляю! Сонхва слегка отстранился и усмехнулся. Он повёл плечами и содрогнулся всем телом, сбрасывая облик воина. Да, на нём была лишь кольчужница, которая была весьма тонкой и слишком хорошо обтягивала его тело, но выбора особого не было: губы Уёна его манили слишком сильно, а реснички зажмуренных глаз были так пленительно невинны... — Посмотри на меня, — негромко, но повелительно сказал он. — Уён? Но омега замотал головой и зажмурился сильнее. А потом попытался оттолкнуть дракона. — Прости, прости! — В его голосе зазвучало отчаяние. — Посмотри на меня! — громче и звучнее приказал Сонхва. — Я не могу! Я не... И вдруг, видимо, осознав изменения в голосе альфы, он распахнул глаза и уставился ему в лицо. Крупно вздрогнув, Уён широко открыл рот, а взгляд его полыхнул диким изумлением и не успевшим осознаться и скрыться восхищением. — Ты... — хрипло пробормотал он. — Ты... — Это я, мой принц, — мягко улыбнулся Сонхва и притянул омегу к себе. Он опустил взгляд на губы Уёна, всё ещё открытые от изумления. — Можно мне теперь награду за полёт и море? — М-можно... — прошептал Уён. И Сонхва с облегчением прильнул к мучительно желанным губам. Он сразу взял в рот обе, но потом выпустил верхнюю и присосался к нижней — пухлой и сладкой, а потом стал мять их по очереди, с упоением слыша, как сначала робко, а потом и более решительно и томно завздыхал, застонал Уён. Глаза омеги были снова закрыты, но ресницы — эти нежные бабочки — трепетали от явного наслаждения, как и мечтал совсем недавно Сонхва. Он снова и снова ласкал губы Уёна, а потом попробовал толкнуться языком ему глубже в рот, однако омега сразу отпрянул и упёрся руками ему в грудь. Сонхва даже застонал от досады. — Ну... Хватит, — чуть запыхавшись, прошептал Уён. — Хватит... Ты... я ведь... Это был мой первый... Сонхва быстро опустил глаза, чтобы Уён не увидел в них яростный огонь похоти, которую разогнал ему по венам этот сладкий поцелуй невинного нежного мальчика, и уже хотел было ответить ему, но вдруг в его голове зашумело, загудело — и он услышал рёв отца: — Сонхва! Сукин ты сын! Ты где?! Я тебя... А, вижу! Внутри у Сонхва всё заныло от вторжения, и он с усилием перервал нить связи. Но, правда, поздно: теперь отец знал, где он. Непонятно было только, зачем ему надо было так не вовремя связаться сыном. И почему это он злится на него? Не успел Сонхва удивиться по-настоящему, как отец снова силой установил связь. — Я убью тебя, дрянь паршивая! — заревел он. — Не смей обрывать! Верни немедленно принца! И не дай Мастер, не будет на нём метки после этой ночи! Они хотят подтверждения намерений, а ты оставил меня здесь одного! Я прилечу и хвост тебе выдеру, сука! Омегу надо вернуть! Хоть полумёртвым неси его сюда! Какого хера ты вообще улетел! Он не сопротивлялся, не отказался от свадьбы! Мне нечем оправдать твоё похищение! — Сонхва! Сонхва! — Только сейчас Сонхва понял, что Уён трясёт его за плечи и умоляюще смотрит на него, застывшего и с напряжённым лицом. — Очнись, что с тобой? — Летим отсюда, — с трудом освобождаясь от связи, сказал Сонхва. — Быстро! — Куда? — растерянно вскрикнул Уён. — Эй, стой, куда? — Он дёрнулся из рук уже подхватившего его Сонхва. — Хватит меня таскать! Скажи, куда и почему мы летим! — Домой, — ответил Сонхва. — Я только что вспомнил, почему построил замок именно в Чёрных горах. Это высоко, связь долетает редко. — Какая связь? — жалобно протянул Уён. — О чём ты говоришь? Куда собрался? Вот же твой дом! Сонхва уже был на подходе к плато. Конечно, отец не полетит сюда, но вот терзать его своим рычанием может бесконечно. А Сонхва слишком хотелось продолжить то, на чём они остановились с Уёном. Да и не хотелось ему слушать о том, что теперь он может вернуть омегу только с меткой. Как объяснить отцу, что Уён отказывается пока даже язык его в рот себе пускать? Сонхва передёрнуло от одной мысли о таком объяснении. Метку ставят во время соития, причём не первого, когда омега невинен и нельзя быть с ним грубым — что бы там ни верещал отец, — а второго или даже третьего, более жёсткого, чтобы отвлекать омегу от боли острым наслаждением. И когда всё это будет у них, было пока непонятно. Слава Мастеру, что теперь Сонхва был уверен, что точно будет, и примерно знал, как будет этого добиваться, но отчитываться об этом отцу не собирался совершенно. Да, от его воли, от его взглядов и оценок он не был свободен, но теперь, когда у него было, за что сражаться, он будет сражаться в том числе и за свою свободу. А родители Уёна... Что же. Не принимают сына без метки — хрен с ними, Сонхва вообще не собирался им его возвращать ни в каком виде. Теперь он будет заботиться об этом чуде. Он отнесёт его к себе, будет катать над морем, познакомит с бурями и штормами, и если он захочет, купит для него корабль с белыми парусами — пусть играется. Лишь бы не любил его больше, чем... Сонхва наберёт самого чистого снега для его купальни и вскипятит эту воду, показав, как умеет дышать фигурным огнём. Он закутает Уёна в самый драгоценный мех и отнесёт на самую высокую вершину, чтобы показать ему мир сверху — и подарить ему его. А потом наберёт горных цветов для него (Юнхо покажет, где они самые-самые красивые) — пусть радуется. Брак же можно заключить среди любого народа. Вон, хоть к тем же эльфам попозже слетать. Они всегда будут рады насолить людям и обручить их принца с драконом. — Мой дом — это замок на вершине горы, омега, — внушительно сказал он нахохлившемуся у него в руках Уёну, чьи сурово пожатые губы вызывали у него непреодолимое желание обцеловать их и забрать поглубже себе в рот. — Я посажу тебя в самую высокую его башню, буду приносить тебе оленей, а ты будешь считать монеты в моей горе золота. А ночами я буду приходить к тебе... — Он умолк, выжидательно глядя на мгновенно подозрительно прищурившегося Уёна. — ...забирать тебя и летать над морем. Оно прекрасно под луной! — Уён выдохнул, заморгал блестящими от восторга глазами, и Сонхва расхохотался, но потом сурово добавил: — Но если за тобой приедет рыцарь, я его в этом море и утоплю, понял? — А если он приедет за тобой? — приподнял бровь Уён. — Сбрось на него из своей башни что-нибудь потяжелее, — снисходительно разрешил Сонхва. — Рыцари вообще-то весьма хлипкие ребята, этого должно хватить.