На пороге смерти

Х. Я сидел на веранде своего дома, закуривая третью за час сигарету. Пальцы слегка дрожали от холода и нервов, но я не обращал на это внимания. Я давно бросил курить, кажется, прошло уже пять лет, но, увидев знакомую красную пачку в бардачке машины Виктора, не смог устоять. Никотин густым дымом заполнил мои легкие, и на несколько секунд стало чуть легче. Как будто эта ядреная горечь вытеснила что-то другое, более мучительное. Погода была мерзкой. Дождливый снег падал редкими крупными хлопьями, растекаясь холодной водой по перилам веранды. Воздух казался влажным и липким, хотя на улице было тепло, а по здешним меркам даже слишком тепло для конца января. Всё вокруг выглядело серым, будто мир утратил все краски, оставив лишь размытые тени. Я зябко передернул плечами, но вставать, чтобы накинуть пальто, не хотелось. Тело начинало замерзать, но это было мелочью по сравнению с тем, что творилось внутри. Где-то вдали раздался лай собаки, затем шум машины, проезжающей мимо. Мир продолжал жить. А я — нет. Грудь будто сдавливало тисками, мысли колоколом били в голове. Всё возвращалось к одному и тому же: её лицо, её голос, её улыбка. Мама. Я наклонился вперёд, упираясь локтями в колени, и закрыл лицо руками. Боль в руке прострелила, но я даже не пошевелился. Это было мелочью по сравнению с тем, что бурлило внутри.  Сарада заставила всё это подняться на поверхность. Один сеанс — и баррикады, которые я строил годами, рухнули, как карточный домик. Воспоминания захлестнули меня с головой. Теперь я видел её везде. С закрытыми глазами, с открытыми — неважно. Образ матери врезался в мой разум и не отпускал. Она стояла в углу комнаты, сидела на краю кровати, готовила на кухне. Всё это было до боли ярким, словно она вернулась, но только чтобы обвинять меня своим молчаливым присутствием. Мои пальцы сжались в кулак. Если я не виноват, то кто? Я слышал её крики. Я мог остановить это. Но я спрятался. Я поджал ноги, закрыл глаза и сделал вид, что всего этого не существует. Всё во мне разрывалось от боли, от отчаяния. Я ненавидел себя. Я ненавидел всех, кто говорил, что "время лечит". Время ничего не лечит. Оно лишь делает боль привычной. «Ты виноват», — этот шёпот звучал в моей голове постоянно. Я не мог его заглушить. Левая рука снова начала ныть. Режущая боль уже стихла, но при любом резком движении порез кровоточил даже через туго наложенные швы. Я с большей силой сжал ладонь в кулак, и боль вспыхнула ярким пламенем. Почему-то это чувство мне нравилось. Оно делало всё вокруг реальным, осязаемым, когда всё остальное было пустым и лишённым смысла. Голос Виктора вывел меня из этого состояния. Я не заметил, как он подошёл, и теперь его рука с силой легла мне на плечо. — Перестань! — резко сказал он, отдёргивая мою руку. Его голос звучал твёрдо, но в нём чувствовалась тревога. Я молчал. Виктор пристально смотрел на меня, а я просто не мог заставить себя ответить. — Так вот куда делась моя пачка, — заметил он с попыткой усмешки, облокачиваясь на перила веранды. — Ты же бросил. Сколько уже прошло? Пять лет? Шесть? — Около того… Но знаешь, кажется, зря, — ответил я, делая глубокую затяжку.  Мы оба слабо посмеялись, но это продолжалось недолго, потом снова наступила тишина. Виктор не знал, что сказать, а я не хотел говорить. — Чего мы ждём? — наконец произнёс он, глядя на меня. — Чего мы ждём? — повторил я его слова, выпуская дым. — Хит, — он сделал паузу, будто собирался с мыслями. — Что происходит? Почему ты молчишь второй день? Почему мы не действуем? Я не ответил. Всё, что он говорил, казалось правильным. Мы должны были действовать. У семьи Де’Лоренте был траур, и сейчас они были уязвимы как никогда. Но что-то меня останавливало. Виктор вытащил сигарету из пачки, и я молча протянул ему зажигалку. Он всегда выглядел так, будто только что вышел с обложки журнала о фитнесе. Это было лучшим сравнением, чтобы описать друга. Его рост был на пару сантиметров ниже моего — около ста восьмидесяти пяти сантиметров, но его фигура заставляла меня чувствовать себя рядом с ним чуть меньше. Виктор каждый день напоминал мне о том, что такое дисциплина. Его любовь к спорту была почти религиозной. Каждый рассвет Виктор встречал в зале, выбивая из себя последние капли усталости, будто это была его единственная миссия в жизни. Даже в самые тяжёлые дни он не позволял себе пропускать тренировки. Это была его медитация, его способ держать разум в порядке.  У него была тёмная кожа, карие глаза и коротко подстриженные волосы. Его подбородок украшала лёгкая щетина, которая соединялась с ровной линией усов. Она добавляла лицу Виктора ту самую завершённость, которая превращала его в своего рода олицетворение силы и спокойствия, хотя последнее было совсем не про него. Виктор отличался вспыльчивым характером, вывести его из себя было проще простого. Однако в отношениях со мной он всегда демонстрировал удивительную сдержанность. Помню, как много лет назад он сказал, что со мной что-то явно не так. На мой вопрос «почему?» он ответил: «Только психи могут сохранять спокойствие стрессовых ситуациях». Эти слова я никогда не воспринимал всерьёз, предпочитая отшучиваться, что Виктор просто завидует моему самообладанию. Виктор Клей был моим другом, моим союзником, моим напарником. И в те дни, когда моё собственное тело казалось мне слишком тяжёлым, а мысли — слишком мрачными, он был единственным, кто мог протянуть руку и сказать: «Давай, вставай. Мы ещё не закончили». — Что теперь? — спросил он снова, делая затяжку. — Не время, — коротко ответил я. — Почему не время? — Виктор резко повернулся ко мне. — Они ослаблены, это идеальный момент! — Нет, это не так, — я смотрел прямо перед собой, на мокрый снег. — Ты думаешь, траур делает их слабее? Это делает их яростнее. Они будут ждать удара. Они уже усилили охрану, проверяют всё и всех. Сейчас их не застать врасплох. Виктор недовольно фыркнул: — Так что ты предлагаешь? Сидеть и ждать на пороге смерти? Пока они сами нас найдут? — Если мы сейчас сунемся, мы погибнем, — я наконец посмотрел ему в глаза. Кажется, я и сама не верил в то, в чём пытаюсь убедить друга. — Всё будет кончено.  Вечер, когда убили Кросмана, застыл в моей памяти, как фотокадр, обведённый чёрной рамкой. Всё случилось так быстро, так легко, что даже не верилось. Этот человек, который всю жизнь был воплощением силы и угрозы, пал в одно мгновение. Атила Де’Лоренте был легендой криминального мира. Его имя вызывало дрожь у врагов и уважение у союзников. Он был как тень — всюду и нигде одновременно. Влияние его семьи распространилось далеко за пределы города. Торговля оружием, контроль над наркотрафиком, сеть подпольных казино — всё это было лишь верхушкой айсберга. Но Кросман был не только его старшим сыном, он был самим воплощением Атилы, походив на отца во всем. Атила отдавал приказы, а Кросман управлял империей железной рукой. Он жил своей жизнью с непоколебимой уверенностью в своей неуязвимости. Кросман обожал дорогие машины. В его гараже стояло около двух десятков шедевров автомобильного искусства: от классических ретро-моделей до новейших суперкаров. Ему нравилось самому быть за рулём, чувствовать рев двигателя и кожаную отделку руля. Это была его страсть, его слабость. Тот вечер не предвещал ничего необычного. Кросман был в своей любимой машине — чёрном Aston Martin, с идеально отполированными кузовом, который сиял под уличными фонарями, как жидкий обсидиан. Он остановился у своего излюбленного ресторана в центре города — места, которое всегда казалось ему безопасным. Элегантный, в безупречно белой рубашке и сером костюме, Кросман вышел из машины с видом человека, привыкшего к тому, что мир вертится вокруг него. Парковщик — молодой парень с неряшливо завязанным галстуком — подошёл за ключами. Кросман едва бросил на него взгляд. В этот момент он был уверен, что контролирует всё: свою жизнь, этот вечер, даже дыхание тех, кто стоял рядом. Он не знал, что парень, протянувший руку за ключами, уже выбрал для него конец. Всё произошло мгновенно. Я видел, как Кросман повернулся к своему охраннику, чтобы что-то сказать, и в тот же момент его грудь содрогнулась от первого выстрела. Пуля вошла под ребро, заставив его согнуться. Вторая и третья в печень, как будто кто-то намеренно вырывал из него жизнь по кускам. Последняя, четвертая, в солнечное сплетение, оставила его без шанса вдохнуть. Я сидел за столиком у окна, делая вид, что наслаждаюсь стейком, к которому даже не притронулся, и видел всё происходящее как на театральной сцене. Кросман рухнул на асфальт, его белая рубашка постепенно становилась алой, а кровь залила асфальт. Охранники метнулись к нему, их оружие появилось слишком поздно. Паника. Крики. А я спокойно наблюдал, как хаос захватывает улицу. Это был наш план. Мы долго готовились, искали слабости, рассчитывали всё до секунды. Кросман был не просто сложной мишенью, он был почти неприкасаем. Но мы нашли трещину. И эта трещина разошлась до пропасти, поглотив его целиком. Когда всё закончилось, я думал, что почувствую что-то. Радость, удовлетворение, облегчение. Но ничего этого не было. Пустота. Как будто я отметил ещё одно имя в длинном списке и тут же забыл, зачем это делал. Я мысленно поставил галочку и двинулся дальше.  Следующей была Сарада Де'Лоренте. Эта задача должна была быть намного проще. Она не была во главе этой империи, но её фамилия связывала с Атилой. Смерть девушки должна была стать очередным ударом для семьи, не таким сильным, как это было с Кросманом, но тяжелым для Майкла. План был прост: уничтожить её, оставив Де'Лоренте с ещё одной потерей.  Но всё пошло не так. Это был мой просчёт. С самого начала. Вместо холодного расчёта я привнёс туда эмоции. Впервые за долгое время я позволил себе взглянуть на мишень не как на очередное имя, а как на человека. И это стоило мне всего.  Сарада оказалась совсем не такой, какой я её себе представлял. Лёгкая мишень, слабое звено? Нет. Она оказалась сильной, проницательной, в чём-то даже опасной. Слова девушки цепляли меня, её голос пробивался сквозь стены, которые я строил годами. И это бесило. Теперь я сидел здесь, на этой веранде, среди холодного дождя, курил проклятую сигарету и думал о том, как всё развалилось. Сарада не должна была стать проблемой. Но она стала. Она встала между мной и моей целью. И что хуже всего, Сарада изменила что-то внутри меня. Или, может, вернула к тому, кем я был. Эти мысли прервал голос Виктора: — Что с тобой, Хит? — его голос стал тише, но жёстче. — Что-то не так. Я вижу это. Ты ничего не ешь, сидишь тут второй день, молчишь. Что случилось? — Ничего, — я отмахнулся. — Ничего? — Виктор указал на мою руку. — Ты явно сам себе это сделал. Зачем? Что ты скрываешь? — Нечего рассказывать, Виктор. Забудь. — Нет, не забуду! Ты перестал быть собой, Хит! Скажи мне, почему ты не убил Сараду? Что тебя остановило? Я глубоко вдохнул и выдохнул, собираясь с мыслями. — Так будет лучше, — тихо сказал я. — Лучше? — Виктор едва не рассмеялся. — Ты хоть понимаешь, что делаешь? Сарада — их слабое звено. Мы могли бы отстрелять её прямо в машине и закончить с этим! Я закурил новую сигарету, избегая его взгляда. Виктор был прав, но я уже решил. — Она нам нужна, — наконец произнёс я. — Чтобы держать их на крючке. Через неё можно узнать больше. Виктор покачал головой, зло выпустив дым: — Это плохая идея, и ты это знаешь. Ты уже всё испортил, Хит, когда сам пошёл к ней. Теперь она знает тебя в лицо. Это проблема! Я молчал, слушая его упрёки. Он был прав, но сейчас не время для споров. — Мы уходим в тень, Виктор, — я поднялся с кресла, стряхивая пепел. — Пока. Это единственный вариант. — Ты всё усложняешь, — он смотрел на меня, пытаясь найти ответ в моих глазах. — Разговор окончен, — отрезал я. — Я иду спать. Это была ложь. Я знал, что снова буду смотреть в потолок до самого утра, гоняя по кругу одни и те же мысли. Всё изменилось.  Я закрыл за собой дверь, оставив Виктора на веранде. Ему явно хотелось продолжить разговор, но у меня просто не было сил. Что я мог ему сказать? Каждое слово давалось через усилие, будто за ним тянулся тяжелый груз. В доме было тихо, только старый деревянный пол иногда скрипел под ногами. Я дошел до спальни, не включая свет, и сел на край кровати. Комната была погружена в полумрак. От угла до угла её заполняла тишина, такая плотная, что казалось, её можно потрогать. Я хотел поспать, хотя бы немного, но мысли не оставляли меня в покое. Всё вертелось вокруг одного: мать, её голос, её смерть. Эта боль была моим спутником с самого детства. Я привык к ней, научился с ней жить, но сейчас, после встречи с Сарадой, всё вскрылось с новой силой. Потирая затылок, я закрыл глаза, но это было ошибкой. В темноте тут же всплыли обрывки воспоминаний. Детские крики. Сухой хруст ломаемых вещей. Мамины слёзы. «Ты виноват…». Голос снова звучал у меня в голове. Я резко поднялся, чувствуя, как накатывает знакомая волна беспомощности и ярости. Нужно было отвлечься, хоть как-то. Я вернулся на кухню, налил себе виски, сделал большой глоток. Алкоголь обжег горло, но теплом так и не наполнил. Через несколько минут в дверях появился Виктор. — Ты даже не собирался ложиться, — его голос был спокойным, но в нём чувствовалась усталость. — Не спится, — ответил я, даже не взглянув на него. — Хит, нам нужно поговорить. Ты не можешь продолжать так. — О чём? — я обернулся к нему, поднимая бокал. — О том, что мы никуда не движемся? О том, что всё пошло не так, как мы планировали? О том, что я всё испортил? Поверь, я и без тебя это знаю. — Ты совсем не слушаешь, — Виктор сделал шаг вперёд, упираясь ладонями в стол. — Хит, я знаю, что тебе тяжело. Но это не значит, что можно всё бросить. Я молча смотрел на него, ощущая, как внутри поднимается глухая злость. — Ты думаешь, я не понимаю? — наконец сказал я. — Думаешь, мне наплевать? Всё, что я делаю, я делаю ради одного — ради мести. Я живу этим, Виктор. Или ты забыл? — Нет, я не забыл, — его голос стал мягче. — Но второй день ты просто сидишь и куришь одну за другой, как будто это что-то изменит. — Сейчас не время, — повторил я, опустив взгляд. — Ты уже говорил это. Но ты сам знаешь, что это не так. Сарада — ключ ко всему. Если она не слабое звено, то она хотя бы источник информации. Нам нужно действовать, Хит. — Не сейчас, — я почувствовал, как мои пальцы сжимаются в кулак. — Тогда когда? — Виктор повысил голос. — Через неделю? Месяц? У них будет только больше времени, чтобы восстановиться! — Они сейчас как натянутая пружина, Виктор! — я резко встал, отодвигая высокий стул. — Один неверный шаг, и она сработает. Они ждут нападения, понимаешь? Он смотрел на меня, как будто пытаясь разгадать что-то, что я не говорил вслух. — Хит, ты не сам не свой, — наконец сказал он. — Что случилось с тобой после этого сеанса? Я отвернулся, не отвечая. Меня спасал лишь полумрак кухни. — Ты порезал себе руку. — Он указал на бинты, которые торчали из-под рукава. — Это не случайно. Зачем ты это сделал? — Это не твоё дело. — Нет, моё! Мы с тобой друзья. Если что-то происходит, я должен знать! — Виктор, хватит, — я сжал виски в руках, чувствуя, как алкоголь слегка расплёскивается. — Это из-за неё? — Он прищурился. — Сарада? Ты что-то узнал? — Оставь это. — Или из-за того, что ты не смог её убить? Почему? В этот момент я почти сорвался. Виктор задал самый болезненный вопрос, но я смог взять себя в руки. — Она нам нужна, — холодно ответил я. — План изменился. Теперь будет так. Виктор раздражённо покачал головой. — Хорошо, пусть так. Но если она не станет слабым местом, мы должны использовать её иначе. Узнать что-нибудь о семье. Что угодно, что даст нам преимущество. — Это будет сложно, — признал я. — Мы уже не незаметны, как ты подметил. Она знает меня в лицо. — Тогда тем более нужно что-то делать, пока они не начали охоту на нас, — Виктор посмотрел мне в глаза. — Хит, мы слишком много вложили в это, чтобы всё провалить. — Я уже сказал, что решил, — твёрдо ответил я. — Мы временно уходим в тень. — Это не решение, — бросил Виктор, отступая к двери. — Это лучшее из возможного. Он ещё минуту смотрел на меня, а потом развернулся и ушёл хлопнув входной дверью. Я остался один, допивая остывший виски. Теперь я точно знал, что мне делать. Новый план был нужен. Но сначала — тишина. Я снова налил полный стакан, не заботясь о том, что ледяные кубики закончились. Сделал глоток. Потом ещё один. И ещё. И ещё. И только тогда почувствовал, что могу хотя бы ненадолго отложить свои мысли в сторону. Но только ненадолго. С. Среди всех, кто входил в мою дверь, сегодня я ждала Саванну Вин. Она была одной из тех, кого невозможно забыть. Саванна появилась в моей жизни полгода назад, напуганная, уставшая, с тенью в глазах, которая рассказала обо всём без слов. Её тонкая фигура, слишком бледная кожа и нервные жесты выдавали не только тревожность, но и подавленную боль, которая разрывала её изнутри. Жизнь Саванны будто трещала по швам: развод, потеря работы, конфликт с семьёй. Ей было всего тридцать пять, но она выглядела старше своих лет. Жизнь била её с такой силой, что, казалось, она уже не сопротивлялась. История жизни Саванны была знакомой: годы эмоционального насилия в браке, пренебрежение её желаниями и мечтами, и, наконец, предательство, которое стало последней каплей. Её бывший муж манипулятор и эмоциональный агрессор, ушёл к молодой любовнице, оставив Саванну без поддержки и с чувством полной ненужности. — Я не знаю, кто я, Сарада, — произнесла она на первом сеансе. Её голос дрожал. — Мне кажется, что меня больше нет. Это стало для нас отправной точкой. Я знала, что вернуть её к жизни будет непросто, но в каждой фразе, которую произносила Саванна, я слышала, что она хочет бороться. Первое, что я сказала ей тогда: — Вы есть. Вы — это человек, который сейчас сидит напротив меня. Сильный, даже если вы пока этого не видите. Мы работали с её чувством вины иррациональным, но привычным спутником для жертв токсичных отношений. Саванна верила, что во всём виновата она: в провале брака, в непонимании со стороны родителей, в потерянной работе. Используя метод когнитивно-поведенческой терапии, мы разобрали эти убеждения на части, выявляя когнитивные искажения, которые подкрепляли её самообвинения. «Вы слишком жестоки к себе, Саванна», — сказала я ей на третьей сессии. — «Попробуйте взглянуть на себя глазами лучшей подруги. Что бы она вам сказала?» Она тогда впервые улыбнулась: «Что я заслуживаю счастья. И что мне нужно перестать оправдываться за то, кем я являюсь». Теперь передо мной сидела совсем другая женщина. Саванна всё ещё немного нервничала, но её движения стали плавнее, взгляд уверенным. Сегодня она пришла в светло-голубом платье, подчёркивающем её фигуру, и с лёгкой улыбкой на губах. — Знаете, я даже не помню, когда в последний раз чувствовала себя… живой, — начала она сегодня, закладывая за ухо тёмную прядь волос. — Это важное осознание, Саванна, — сказала я, мягко улыбаясь. — Вы сделали огромный шаг. Мы обсуждали её успехи. Она начала курс по дизайну интерьеров, о котором давно мечтала, но всегда считала это “слишком высокой планкой”. Она научилась говорить “нет”, защищая свои границы. И хотя прошлое всё ещё время от времени напоминало о себе, она стала сильнее. Мы работали над её эмоциональными триггерами, особенно теми, что связаны с бывшим мужем Саванны. — Помните, как вы боялась зайти в супермаркет, потому что могла встретить бывшего мужа? — напомнила я ей, наблюдая за её реакцией. — Да, — рассмеялась она, и в смехе Саванны больше не было горечи. — Теперь я могу спокойно пройти мимо него. И, что самое странное, я больше ничего к нему не чувствую. — Это и есть свобода, — заметила я. — Вы освободились от того, что держало вас в прошлом. — Но всё-таки, Сарада, иногда я думаю, что всё это просто… временно. Как будто я обманываю саму себя, — сказала Саванна, опустив взгляд. Я положила блокнот на колени и мягко произнесла: — Это нормально. Наш мозг привык к старым шаблонам, и нам нужно время, чтобы создать новые. Знаете, у вас есть замечательная способность — вы замечаете свои страхи. Это редкое качество. Саванна задумалась, крутя на пальце серебряный браслет. Эта её привычка появилась в первые месяцы терапии, когда она искала способ удержаться на плаву. Теперь же это стало её символом стабильности. — А что, если я снова сорвусь? — тихо спросила она. — Даже если вы сорвётесь, это не значит, что вы вернётесь в ту же точку, — ответила я, пытаясь донести до неё мысль, которая могла бы успокоить. — Вы уже прошли слишком много, чтобы вернуться назад. Мы договорились встретиться в понедельник, и она ушла, оставив за собой ощущение света. Взглянув на часы, я увидела, что до следующего клиента осталось десять минут. 10:50 Следующим должен был быть Виктор Клей. Это была наша вторая встреча, и я ожидала её с волнением. Наш первый сеанс прошёл… необычно. Он говорил мало, избегал смотреть мне в глаза и упорно уходил от личных тем. С мужчинами часто бывает сложнее. Они привыкли носить маску силы, даже если внутри них бушует буря. Но с Виктором всё было иначе. Его тишина была не просто обороной, а стеной, за которой скрывалась что-то большее. То, что он пытался зарыть глубоко внутри. Я села в кресло, взяла чашку кофе и уставилась на экран телефона. Мысли о семье вновь охватили меня. Я всё ещё корила себя за то, что уехала так неожиданно, оставив бабушку Эсме. Она всегда была сильной, почти непробиваемой. Но все мы нуждаемся в поддержке, даже когда стараемся казаться несокрушимыми. Особенно сейчас, когда её потеря так велика. Наш телефонный разговор во вторник не выходил у меня из головы. Она спрашивала, как у меня дела, но в её голосе я слышала усталость. Мне хотелось вернуться к бабушке, хотя бы на день, чтобы быть рядом и поддержать. 10:55 Телефон завибрировал, выдернув меня из потока мыслей. Сообщение от Роберта: Привет! Как ты? Совсем пропала, может встретимся? Я невольно улыбнулась. Последний раз мы говорили неделю назад, и он тогда сказал мне не бояться. Я: Привет! Всё нормально, сейчас вся в работе, вот думаю на выходных приехать домой. Ты как? Роберт: Всё как обычно. Конечно, приезжай! Николь будет очень рада! Я громко рассмеялась. Я: Ты знаешь в этом толк! На счёт встречи, я не против. Когда? Роберт: Может быть сегодня? В 18:00. По времени устраивает? 11:10 Время! Я снова посмотрела на часы, слыша в тишине кабинета едва уловимый тиканье настенных часов. Он должен был прийти десять минут назад, но Виктор всё ещё не появился. Странное чувство настойчиво грызло изнутри, обостряя каждую секунду ожидания. Я встала и вышла в коридор, огляделась по сторонам. Никого. Обернувшись, я прошла к столу Тейлор, где хранилась папка с расписанием клиентов и пролистала записи до сегодняшней даты: Среда. 11:00 — Виктор Клей. Сеанс номер два. — Всё верно, — тихо произнесла я, закрывая папку. Но почему его всё ещё нет? Ведь Клей сам настоял, чтобы записаться ко мне. Он… выбрал меня. Я вернулась в кабинет, пытаясь справиться с волнением. Взгляд скользнул по уютному интерьеру: мягкие кресла, книги на полке, растения по углам кабинета, картины. Это место всегда успокаивало меня и клиентов. Но сейчас оно казалось чужим, как будто потеряло свой смысл. Я всегда любила свою работу. Мне нравилось быть тем человеком, который помогает другим выбираться из собственных лабиринтов страха и боли, хотя порой, я не могла разобрать даже собственных мыслях. Помогать другим было всегда легче, чем возиться со своим собственным внутренним состоянием. Конечно, были и моменты, когда клиенты после первых нескольких сеансов не возвращались. Это случалось редко, и всегда по определенным причинам: они связывались с Тейлор, извинялись, объясняли, почему решили остановить терапию. Порой, это оставляло осадок, но было предсказуемо. Однако такое… Такое было впервые. Виктор Клей. Его имя и образ возникли в голове так ясно, будто он стоял прямо передо мной. Я помню, как Тейлор позвонила за неделю до нашего первого сеанса. Тогда, сидя в своей комнате в особняке, слишком много мыслей и эмоций переполняли меня в тот день. Я только что узнала, что отец собирается отправить меня в Германию. Это решение было навязано, как и многие другие в моей жизни. Сначала я хотела отказать. Но потом что-то остановило меня. Может быть, это была гордость. Может быть, желание доказать самой себе, что я контролирует хоть что-то в своей жизни. Теперь, размышляя об этом, я понимала, что приняла это решение в состоянии эмоционального хаоса. Возможно, я сделала это назло отцу, чтобы почувствовать себя сильной. А может, мне и действительно захотелось помочь Виктору. Все смешалось. Но какой бы ни была причина, я чувствовала, что подвела его. Я нарушила своё правило — и вот результат. Я с силой бросила папку на стол, которую всё это время сжимала в руках, снося за ней стоявшую рядом стопку бумаг. Листы разлетелись по полу. Органайзер с ручками и маркерами тоже упал, издав глухой звук. Сев в кресло и, закрыв лицо руками, я почувствовала, как по щекам катятся слёзы. — Почему я не справилась? Меня это задело. Сомнения начали окутывать меня, как густой туман. Но сейчас меня разрывало чувство, что я подвела и Виктора, и саму себя. Я любила свою работу, любила видеть, как люди меняются. Обычно я гордилась тем, как выстраиваю контакт с клиентами, но этот случай был исключением. Я почувствовала себя… неудачницей. Работа всегда была для меня больше, чем просто профессия. Это был способ существовать, моя личная терапия. Но в этот раз я чувствовала себя не тем, кто помогает, а тем, кто проиграл. Я помнила, как пыталась осторожно направить разговор в сторону его личной истории, но он тут же уходил в сторону. Темы, которые мы обсуждали, были слишком отдалёнными, поверхностными. Может быть, я была слишком мягкой? Или, наоборот, слишком настойчивой? Виктор Клей. Почему ты выбрал меня? Этот вопрос звучал в голове снова и снова, как эхо в пустом кабинете. Я подняла с пола листы бумаги и органайзер, медленно приводя рабочее место в порядок, но внутри всё ещё ощущала, как рушится что-то важное. Внутри всё ещё оставалось чувство вины. Я села в кресло, пытаясь успокоиться. У меня ещё были надежды, что он появится, но время шло, а кабинет оставался пустым.