ты не верь слезам

      иногда саша думает, что у кости в карманах олимпийки спрятаны целые миры.       вот в правом стабильно — телефон, зажигалка, карта подорожника, иногда — фантики и всякая мусорная всячина (счастливый билетик на автобус — самое ценное сокровище). в левом — наушники и пластыри (которые вообще ему сам саша и отдал). и он не понимает, как в них вмещается всё, что ему самому приходится носить в своем шоппере с пушистым брелоком.       а ещё в чужих карманах часто сашины руки, поэтому он всё так конкретно и подробно помнит. он успел всё досконально изучить!       у кости же руки никогда не мёрзнут, а саша, хоть и не против погреться в них, удовольствие полазить в чужой куртке не пропускает ( видно, что владелец тоже только за).       они сидят на облезлой скамеечке возле заброшенной железнодорожной станции, прячутся под козырьком от майского ядренного солнца, над их лохматыми макушками только огромное бездонное небо, собирай облака глазами и ешь вместо сахарной ваты — не хочу. но саше ни эти облака, ни сладкая воздушная вата никакой ценности не представляют, ему важнее пурпурные соцветия безоговорочной любви на тонкой шее цвета топлёного молока у кости. у них на двоих это одно небо и земля — вместе кружатся и вьются о друг дружку, облетая облака, вместе падают и валяются в чернозёме. кажется они вдвоём успели пережить уже несколько больших взрывов и зарождений вселенных, хотя им только-только стукнуло семнадцать.       костя жмурится и пытается вспомнить хоть что-то из событий недели, может новую тему по физике, или о чем ему болтал аман вчера по дороге домой, — но в мозговой жидкости плавает только: с а ш а т ы т а к о й к р а с и в ы й       — вот обязательно надо было говорить об этом, только я начал проваливаться в сон.       — ну пожалуйста, саша-а — почти задыхаясь, на ушко просит костя, в умоляющем жесте пялится глаза в глаза, и, кажется, сейчас начнёт скулить щеняче.       саша его без слов понимает, в животе у него запутываются всё новые узлы, бабочки будто съедают все его внутренности — но для приличия глаза закатывает — увидят же, дурачок. он сдавливает чужое плечо, прячет взгляд и тихонько направляет костю к заброшенному вагону.       они заходят во внутрь и, кажется, забывают обо всех рамках приличия. а косте хочется всё ближе-ближе — чтоб от кожи на коже оставались мозоли, чтоб затеряться у саши где-то в артериях и течь у него вместо крови. он ему нужен целиком и полностью, без полумер.       ему сашины букеты на коже хочется вечно хранить, как они начинают вянуть — просить, чтоб оставил новые, чтоб ощущать, как жжет кожу от таких соцветий. но когда это саша — косте никогда по-настоящему не больно, он постоянно ему это напоминает. косте это нравится — если болит от саши. оба уже смирились, если костя просит его об этом он не в силах отказать. саша может поклясться, дыхание кости на щеке — лучшее, что с ним могло случиться. поэтому он впивается в чужую плоть, целует больно-больно (для кости это подтверждение того, что они с сашей ещё живы), оставляет синяки, заливает самого себя ему в организм, занимается донорством счастья для смысла всей его маленькой жизни.       костя краснеет, синеет, желеет... кажется он становится ходячей раскраской.       сашенька потом все ранки будет исследовать с запредельной точностью и зализывать каждую, ловя своими глазами чужой смущенный взгляд. а костя покроется мурашками и может расплачется в чужих руках. чужой язык двигается по точной траектории —ровно по контуру каждого шрама, синяка и царапинки.       потому что тяжело, потому что больно. потому что костя уже не держится, он на краешке, но когда его сашенька его обнимает, всё становится выносимо.       —я люб—       костя не договаривает, его рот затыкают губами с клубничной гигиеничкой и целуют так, что можно умереть на месте. это приятно, но так сладко и приторно, костя не знает почему не может остановиться.       « а я знаю, глупый, я знаю, и я тоже ***** **** »       саше хотелось костю. рядом. навсегда. в каждой жизни.       —тебе не обязательно это говорить, я же всë итак вижу, — саша останавливается, и пялится косте прямо в душу через голубые, как лагуна и штормовые волны глаза. — о, господи, ты вообще дойдешь после такого домой? может мне тебе такси вызвать?       —да не, я дойду, не парься! будто в первый раз! — костя лыбится, как будто он не из этого мира, он — из идеальной картины, из сашиного рая, из его глупых детских мечт.       эту улыбку саша точно видел в каждой жизни и по ней находил свою щенячую любовь, его невозможно спутать ни с кем, он буквально сияет, он буквально его личное солнце, которое греет 24/7 и встречает его не только днем.       костя был его ангелом хранителем, в этом саша был уверен.       и он клянётся себе, что сохранит его в ответ.