Пусть это останется в архивах

Петя на полной скорости залетел в поворот, буквально выскакивая из съезда на шоссе, да так, что Машина пышная шевелюра перекинулась на другой пробор, залепив глаза, нос и уши. Арсений нервно вцепился в ручку двери, но взгляда от лобового стекла не отводил. Держался так достойно, как мог. – И все-таки ты не права, – невозмутимо продолжал Петя, вдавливая педаль до упора пуще прежнего. Арсений поглядывал на руль, на которой расслабленно покоилась всего одна, – «Это небезопасно», – как потом прожужжат Маше все уши, – ладонь. – Без льготных ипотек никто не сможет себе позволить прикупить жилье – при нынешних-то ценах. – Так льготные ипотеки цены и разгоняют, – отозвалась Маша. Она валандалась по заднему сиденью из стороны в сторону от каждого Петиного маневра, но умудрялась хранить свои коленки в целости. Арсений помалкивал, шокированный такими виражами на миражах на переднем пассажирском. Петя не прекращал трещать. – Ну, – метнулся меж рядами, выходя на опасный обгон, – это уже проблема Центробанка. – Посмотрю я на тебя, когда надумаешь взять кредит при таком ключе. – Мне и ипотеки достаточно, – поморщился Петя. – Зачем тебе ипотека, если у тебя уже есть квартира? – подал удивительно ровный голос Арсений. Петя оглянулся на него с праведным возмущением, и в Арсеньевских глазах промелькнула паника. – Петь, следи за дорогой, – напомнила Маша. – Дают – бери, – лаконично пояснил он, пропустив мимо ушей замечание. – Квартира под восемь процентов под ногами не валяется. На высоких скоростях в такой разношерстной компании они мчали в поселок «Синица» – прямиком на празднование дня рождения достопочтенной матушки двоих из трех пассажиров. Арсений вклинился в эту поездку случайно – его вклинила виновница торжества. Точнее, Машу без ее «жениха» в поселке «Синица» не ждали, а если уж по чесноку, больше ждали именно «жениха», нежели Машу. Маша добросовестно отбрыкивалась от этих поползновений пару недель, а потом матушка включила свои известные манипуляции, напомнила, что у нее слабое сердце, и не ровен час, как говорится, не ровен же час… В общем, просто обязана была матушка познакомиться с загадочным ловеласом, покорившим, наконец, черствую душонку любимой дочери до того, как «не ровен час». Маша скепсиса не скрывала, но под напором прогнулась, а потом еще пару дней ходила вокруг да около, придумывая, как бы помягче Арсению о сложившейся ситуации намекнуть, да еще и так, чтобы ее не подняли на смех. Арсений на предложение составить компанию на этом празднике жизни отреагировал сдержанно – излишне сдержанно, чтобы быть действительно равнодушным. Короче говоря, ерзал на нервяке до самых выходных, как студент перед выпускным экзаменом, а Маша предусмотрительно ни о чем не напоминала, не подзуживала и не бесила лишний раз. Арсению того и не нужно было – он сам по себе бесился при любой возможности. С трудом он дотянул до субботы, с еще большим трудом пережил субботний завтрак – занял себя готовкой и проторчал у плиты не меньше часа, прежде чем с пустыми и задумчивыми глазами поставить перед Машиным носом тарелку с теплыми бутербродами с ветчиной, сыром и болгарским перцем – пик развития кулинарного искусства. Маша съела все до последней крошки – во-первых, Арсений расстарался, а это надо уважать, во-вторых, его старания даром не прошли, а в-третьих, если бы она заикнулась, что ненавидит болгарский перец, ей бы точно свернули шею. Выпендриваться было совершенно не в Машиных интересах. Долго выбирал между белой и белой рубашкой, закономерно выбрал третью – белую, разумеется. Маша бродила по квартире тенью, четко понимая, что стоит ей лишь распахнуть рот, как все ехидные подколы разрушат крепкие отношения, построенные на доверии и диалоге, в одну секунду. Зато потом приперся Петя со своей фирменной лыбой, заголосил, затрещал, накинул парочку бородатых анекдотов и под такой нехитрый треп, от коего начинало звенеть в ушах, запихал Машу с Арсением в свою новую – новую, прости боже! – машину и стартанул в большое путешествие. В поселок «Синица». – Будто в Пентагон въезжаем, – мотнул головой Арсений на проплывающих в окне суровых вояк с суровым оружием в руках. Ныкаться на традиционный перекур пришлось за забором – кое-кто из гостей уже прибыл, и с участка слышался нестройный задорный хохот и отцовский глубокий бас, отпускавший шутку за шуткой. Петя с серьезной миной протянул пачку и Арсению, но тот отказался. – Что, – с зажатой в зубах сигаретой цедил Петя, – ссышь, Арсюха? Правильно делаешь, – кончик сигареты с еле слышимым треском занялся огоньком от зажигалки, – у нас курящих не уважают. – Прекрасно, – кивнул Арсений, хотя ничего, видимо, прекрасно не было. – Буду знать. Маша его метаний не понимала. Возможно, только совсем немного. Арсению явно не впервой знакомиться с семьей своей пассии – абстрактно говоря, – явно держаться в обществе на ура ему проще простого. Явно паникует он без причины, верно? Конечно, верно. Вот и Маша так думала. Однако же эта паника успешно подпитывала Машино чувство собственной важности. А ведь они с Арсением практически… ну, почти съехались. Не совсем, конечно – он все так же мотался в Питер, все так же заставлял прихожую своими сумками, хотя и в меньшем их количестве, потому что перетащил в Машину квартиру не только часть своего питерского гардероба, но и вещи из Сережиной берлоги. И все же Маша Арсению сделала дубликат ключа; теперь покупала еду на двоих; раздумывала по вечности перед продуктовыми полками, выбирая именно то, что точно могло бы порадовать Арсения предстоящим вечером; по утрам, когда работала из дома, сидела в видеоконференции в наушниках и говорила потише, чтобы не будить своего ухандокавшегося после моторов юмориста раньше времени; знала, что после работы ее, с большой долей вероятности, кто-то ждет, кто-то очень определенный. Этот кто-то тоже времени зря не терял, пристрастил Машу к коктейлям собственного авторства, тоже закупался провиантом, притащил однажды лютый цветок в горшке со словами, что кухню хорошо бы разбавить зеленью. Короче говоря, свой вклад вносил исправно и неожиданно, каждый раз вызывая широченную улыбку от уха до уха. Но нет, все же не съехались. Просто проводили время вместе. А съехаться – это вообще что? Это уже сожительство. А после сожительства что? А очень вероятно, что какое-нибудь предложение руки и сердца. А потом что? А потом брак – ну кошмар же? Маша так далеко в своем планировании не заглядывала – точнее, заглядывала редко, – но самая мысль казалась абсурдной и очень страшной. И что тогда говорить матушке на ее расспросы, которые всенепременно станут лейтмотивом предстоящего мероприятия? Что они с Арсением кто? Пара, ясное дело. Но насколько далеко зашли их отношения? Тут такая размытая грань, что в двух словах-то не объяснишь. Очень, очень сложно. В школе такому не учат, в университетах к подобному не готовят – и как, спрашивается, справляться тогда с собственной жизнью? Голос упомянутой матушки елейно растянул Петино уменьшительно-ласкательное имя на всевозможные гласные звуки, от чего страдание в глазах брата разлилось морем-океаном – Петю спалили. Он сокрушенно кивнул головой, будто уверяя, что все с ним будет в порядке, не поминайте лихом, выкинул сигарету, хлопнул Арсения по плечу и заявил, что готов на самопожертвование ради счастья молодых. Ушел. Елейный матушкин голос превратился в угрожающее шипение, послышался приглушенный удар – видимо, Пете прилетело по башне в самом прямом смысле этого слова. – Есть еще какие-нибудь инструкции? – вздохнул Арсений. – Да какие инструкции? – Маша пожала плечами. – Никаких. Только не говори о политике, – подумала еще, всматриваясь в останки пепла на асфальтированной дороге, – и о моей работе. И о том, что я ездила к тебе в Питер тоже не говори – они могут отъехать в обморок. Арсений очень серьезно кивал на каждый совет. – И что мы с тобой на два города живем, тоже не говори. Арсений кивать перестал. – Это почему? – Ну, – Маша заправила патлатые волосы за уши – не удалось сегодня привести их в порядок, хотя она очень старалась, – это звучит так… – Как звучит? – прищурился он. – Стремно звучит. Для моих родителей уж точно. – Почему? Нет, я понимаю – смутно, – но все же… – О, – развела руками Маша, – если тебе так уж интересно, то попробуй уточнить. Я даже с удовольствием на это посмотрю. К чему-то определенному в этом бесхитростном диалоге они не пришли. Арсений забрал сумки и по пятам следовал за Машей до самого крыльца, благо участок теперь был пустынен и тих, разбавляемый лишь легким мотивом какого-то французского шансона, просачивающимся сквозь толстые стекла окон. Мама воистину разгулялась на славу. Закатила настоящий банкет, созвала кучу гостей, включая дальних знакомых и соседей по простаивающей московской квартире. Сад по случаю был особенно ухожен, острижен, удобрен – «У вас есть садовник?» – вопрошал Арсений, – а близ высокого забора покачивал гривой Незабудка – тут Арсений уже ничего комментировать не стал. Ему больше и не дали слова вставить: матушка повстречала их у самого порога – сверкающая, сияющая, словно помолодевшая на лет пять. Позади маячил Петя – махал рукой, мол, все со мной в порядке, если вы переживали, – уже с полупустым бокалом шампанского в пальцах. – Машустик, какая ты красавица! – восторгалась мама, а дочь точно знала, что тут нет и капли преувеличения. Маша тоже сегодня расстаралась, как только заприметила моднецкий Арсеньевский прикид – надо соответствовать. Впрочем, кажется, мама только делала вид, что ей безумно интересен Машин гардероб. – А вы, значит, Арсений. – А вы, значит, именинница, – парировал Арсений, пустив в ход самую обворожительную улыбку, – вас сложно спутать. И мама тоже подарила обворожительную улыбку, очень женственно пожала ему руку, так что Маше почудилось, что на Арсеньевских скулах выступил легкий румянец, а затем заметалась, запорхала и убежала в толпу переговаривающихся гостей, ссылаясь на «немыслимое количество забот». – «Вас сложно спутать», – прыснула Маша, дождавшись, пока они вновь останутся наедине в прихожей. – Лучше молчи, – покачал головой Арсений, – я просто еще не разогрелся. Удивительные метаморфозы случились буквально сразу – шагнув в гостиную, Арсений и правда «разогрелся», обратился в самого обаятельного и привлекательного героя голливудских ромкомов с фирменной манящей кривоватой ухмылкой, плавными движениями, внимательным и участливым взглядом. О, Маша наблюдала за сменой образа даже несколько удивленно. Немного все же перебарщивал, но ведь актер. Не актер даже – актерище! Маша перезнакомила Арсения почти со всеми присутствующими и про себя усмехалась, наблюдая, с каким сосредоточенным лицом тот старается запомнить новые лица и имена. В дуэте они повлезали в чужие разговоры, послушали хвалебные оды маминой артхаусной живописи, постояли над Петей, наигрывающим джазовый мотив на излюбленном рояле. В конце концов смылись от очень уж душной беседы на тему оптимальной точки входа в квазивалютные облигации, укрывшись вблизи стола с алкоголем – идея, разумеется, Машина. Перепробовали три сорта шампанского с видом знатоков и пообсуждали нелепый пиджак отцовского партнера по бизнесу – Арсений, кстати, от пиджака был в восторге, потому что цвет выжигал глаза, а огурцовый узор рябил в зрении. И все шло гладко ровно до того момента, как они с Арсением разделились. Как в фильмах ужасов – если компания бедствующих расходится по сторонам, начинает сразу происходить какая-то шляпа. Кишки, кровь, призраки монашек, демоны, вселившиеся в безобидных бабушек – о такой вот шляпе речь. Непременно кого-то еще и мочат через минуту после этой роковой ошибки. В общем, не углядела Маша, потеряла бдительность. – Маша? – за спиной послышался знакомый голос. Маша обернулась и чуть не охнула. – Олег? Олег стоял столбом в двух метрах, хлопал глазами, словно увидел динозавра, и прижимал к груди дамскую сумочку – значит, Женя тоже где-то здесь. Это все, конечно, замечательно, Маша этой встрече, в принципе, была вполне рада, но, положа руку на сердце, Олег – последний человек, которого она ожидала увидеть на празднике достопочтенной матушки. Олег, как ни странно, ее позицию разделял: – А ты как здесь? Маша глядела во все глаза, размышляя, как же Олег в принципе дожил до своих лет в социуме, да еще и обзавелся своей чудесной Женей. Как можно успешно взаимодействовать с людьми, пребывая в полнейшем вакууме? – А я, Олег, дочь. – Чья? – счел важным уточнить он. – Божья, Олег, – не удержалась Маша. Олег прикола не понял – как и всегда, – так что, пока не стало слишком поздно и пока не настиг Олега сердечный приступ, пришлось уточнить: – Может, лучше ты мне расскажешь, как тебя занесло на день рождения моей маман? – О, – только и сумел выдавить Олег в ответ, не находя вразумительных оправданий и переводов темы. И в глазах читалась растерянность – похоже, он в душе не чаял, о ком идет речь. – Воды, может? – пошутила Маша, хотя и настороженно. От Олега можно ожидать все, что угодно – в частности, обморока от стресса. – Я пью вино, – серьезно сообщил он. – Это святое, – согласилась Маша. Слово за слово, бокал за бокалом, и Олег, наконец, поведал нехитрую историю своего чудесного появления. Ситуация виделась так, что бедного Олега, опять-таки как и всегда, втянули в авантюру, и такого подвоха он точно не ожидал от собственной возлюбленной – буквально нож в спину. А возлюбленная в свою очередь оказалась племянницей некой Мариночки. А Мариночка – стоматолог, она работала на замене маминого обычного врача где-то месяц назад, была большой ценительницей конного спорта, а значит очень быстро втерлась к матушке в доверие, ловко покалывая анестезию, посверливая зубы и нахваливая лошадок. Вот Мариночка и получила щедрое приглашение на праздник жизни и с собой притащила Женю. А Женя – несчастного Олега. Бабка за дедку, дедка за репку, ну и понеслась. Сногсшибательная история Машу не особо впечатлила. Зато впечатлил Олегов ответ на вопрос, где, собственно, виновница всех его бед. «Автограф берет», – пояснил он, а Маша мысленно хлопнула себя по лбу, когда заметила Женю в компании Арсения. А ведь она сама его уверяла, что в родительском доме его статус «чувака из телека» никому не интересен. Вон, Петя там с Заботкиным трет – видимо, очень уж его впечатлила тема эффекта льготных ипотек, – о каких телезвездах может речь идти? А Олег все буравил Машу взглядом, изучающе и более пристально, чем обычно. Очень неумело это скрывал, если вообще пытался, так что пришлось спросить в лоб, мол, что за дела, дружище? Олег ожидаемо напугался, распереживался, засуетился, роясь в карманах, тыкая в экран мобильника, ища что-то очень определенное и приговаривая: «сейчас-сейчас». «Сейчас-сейчас» оказалось телеграм-постом в каком-то полуофициальном издании, посвященным «жизни звезд» – так и было указано в шапке паблика, нет причин не верить. В посте – фотография очень сомнительного качества, на фотографии – Маша в очень сомнительном виде – с размазанным пикселями лицом и сутулой спиной, – а рядом с Машей – Арсений, придерживающий ее за талию одной рукой, а другой – распахивающий дверь такси. Вот Арсений-то выглядел просто заебись сногсшибательно – камера определенно его любит. Главное ему об этом не напоминать, а то корона набекрень съедет от удовольствия. Маша внимательно все это непотребство рассмотрела, покрутила, поприближала. Подняла глаза. Олег смотрел на Машу. Маша смотрела на Олега. – Скажи мне сейчас честно и откровенно, – собрался с духом Олег, приведя в полную боевую готовность собственные навыки ораторского мастерства, утихомиря – насколько это было возможно, – коварную социофобию и поправив левой рукой воротник, застегнутый на все пуговицы, – это ты? – Где? – придурилась Маша. Кто ж этого Олега знает – может и прокатит. – Вот тут, – он ткнул пальцем прямо в ее лицо на фотографии. Маша хмыкнула – не прокатило. – Я все объясню, – а тут уже вжилась в роль. Ей казалось, что вокруг разворачивается дешевый сериал с федерального канала, а она – прима этого шедевра. Хотелось расхохотаться – для того хватало одной Олеговой рожи, которая излучала укор. Кстати, а почему укор? – Не обманывай меня, Маша, – покачал головой Олег. – Думаешь, не стоит? Ладно, – решительность, только решительность на лице. – Это я, Олег. Это я. Кстати, скинь ссылку. – И ты мне не сказала? – невероятно упорно наседал он, но, судя по вибрации телефона, пост все же прислал. – А должна была? – выгнула Маша бровь, сбросив маску клоуна. – Ну, – он призадумался, мозговые извилины заскрипели. Пришел к выводу: – нет. – Вот и я так думаю. Олег кивнул. Кивнул еще раз. И еще разок. Сказать ему больше, видимо, было нечего, хотя рот он попеременно раскрывал и закрывал, как рыба на суше. Маша терпеливо ждала – она друзей в беде не бросает. Возможно, иногда подталкивает навстречу неизвестности: – Ну чего? – Да я… – несчастный воротник от Олеговой хватки вполне мог треснуть. Маша мягко отстранила его кисть от шеи, снизив риски механической асфиксии от неловкости, – да неважно. – Знаешь, что Цезарь сказал однажды? – Олег, конечно, не знал. – «Великие дела нужно совершать, а не обдумывать их бесконечно». Хорошо сказал, да? – Да, здорово, – ведомый Машиной рукой на плече, плавно двигался по дому меж веселящихся гостей, завороженно размышляя о своем, – это из его… трудов? – Это, Олег, из гугла, – легонько тряхнула его тушку Маша – на всякий случай, чтобы все-таки не хлопнулся в обморок. – Арсений, знакомься! Это Олег – мой дражайший коллега. Понятия не имею, откуда он здесь взялся.  

***

  – «Новая пассия Арсения Попова – эскорт или что-то большее?» Маша хохотала, как не в себя. Ухохатывалась, можно сказать. Лежала на кровати, уткнувшись в желтушную статью в телеграм-канале и цитировала особенно красочные перлы. – Послушай-послушай, – она промокнула слезу, грозившуюся выступить из уголка глаза, – это просто песня. «Похитительница сердца рокового холостяка отечественной комедии». Ой, бля, не могу, – слеза все-таки предательски скатилась – из другого глаза, поймать ее вовремя не удалось. Многозадачность у Маши все-таки прихрамывает. Арсений веселухи не разделял. Точнее, разделял, но не более пяти минут – затем начал мрачнеть с каждой секундой все больше и больше. Вначале он вообще пытался приставать – пробегался пальцами по коленям, водил носом вдоль бедра, изображал узоры на щиколотках, но Маша была непреклонна. Маша, прости господи, уссывалась над содержанием дебильной статейки, вычитывала лучшие цитаты, а после – перешла к комментариям. – Говорят, что я страшная. А, нет, – листанула несколько отзывов на удачу, – нормальная, говорят. «Нормальная» – это хорошо или плохо? По десятибалльной шкале в натуральных числах если. Арсений все помалкивал – не имел возможности оценить, видимо. Уткнулся в потолок, сложив руки на груди, и думал о чем-то своем. Они вернулись в Машину квартиру поздно, очень поздно – упитые прекрасным шампанским, наговорившиеся с прекрасными людьми, наслушавшиеся прекрасной музыки. Маша еще и прекрасно поспала в такси у Арсения на плече. Прекрасный вечер, короче говоря. Образцово-показательный, честное слово. Так что настроение Арсения Маше было не особенно понятно. Он дулся с самого отъезда. Нет, даже раньше – с самого того момента, как Маша нашла его в цепком капкане собственного отца. Никогда не знаешь, откуда возникнет ловушка. Впрочем, Арсений особенно не жаловался, а вполне себе активно поддерживал диалог. Маша тогда завуалированно пошутила, что, мол, почти ровесники, как же тут не найти общий язык. Отец хохотнул, Арсений… Ну, он посмотрел снисходительно и немного с укором, но Маша-то знала, что на самом деле шутка была феерической. Арсений точно оценил. Но все-таки дулся. И дулся он странным образом. Непонятно, чего он вообще дулся. Маше вот было очень смешно. – «Роковой холостяк отечественной комедии…» – ну ты слышал? Ты, Арсений, у меня деятель отечественной комедии. Народный артист, можно сказать. – Слышал-слышал. – Ты к этому шел все эти годы? – не получив отклика на свои ерничества вновь, она приподнялась на локте и рассмотрела масштаб катастрофы. – Да что с тобой? Арсений сел, оперевшись спиной о подушку – излишне напряженно, так что все приколы у Маши из головы куда-то повылетали. Потер ладонями лицо – немудрено, время-то позднее, а Арсений вообще ложится спать не позже одиннадцати, как бабка старая. Это Маша горазда полуночничать с бесконечными чашками чая, бегущими строчками кода, а также созерцанием звездного неба в темном окне в поисках новых свежих идей. Спать по пять часов и потом успешно функционировать весь день – работа у нее такая. Свежие идеи были нужны как никогда – Машу повысили. Конкретно так повысили, дали свой департамент – маленький, конечно, но зато именно Машин, – и она теперь начальник этого самого департамента, одна из тех, кто ходит к Мозгоебычу отчитываться лично. И поражать свежими идеями, иначе зачем она вообще нужна? Тот, кстати, недавно обмолвился, что нет-нет, да и придется сгонять в Мурманск на какую-то нереальную презентацию для инвесторов, чего Маше совсем не хотелось, но должность обязывала. Да и перспектива сбросить с плеч пресловутый мурманский проект очень уж манила. Арсению она об этом пока сообщить не удосужилась – конкретных планов-то пока не нарисовалось, – так что обмозговывала сию новость в гордом одиночестве. Созерцая звездное небо в темном окне. Арсению звездное небо было до пизды по барабану – гораздо интереснее, видимо, было разглядывать девственно чистую стену напротив кровати. Что странно, так это то, что он ни разу за все это время не спросил про стремную картину в углу комнаты, которую Маша так и не выкинула, не сожгла, не опустила в бак с кислотой, а так и хранила под кучей каких-то ненужных вещей. И вообще о ней не вспоминала. Сейчас только вот вспомнилось. Потому что лицо Арсения было такое же мрачное, как и эта самая картина. Картину эту поминать не к добру. – Это я и имел в виду, когда говорил, что не хочу спешить, – выдал он наконец, не развеяв собственноручно выстроенный саспенс, так что Маша перенесла свое ватное тело из лежачего положения в сидячее. Мало ли, как говорится. – Ну, в том числе. – Арсений, конкретнее, – покачала она головой. – Я пока что вообще ничего не понимаю. – «Это», – невнятный жест руками, – эти обсуждения на весь белый свет. Критика. Тебе приятно, что о тебе пишут в комментариях? – Да мне как-то, – пожала плечами, – все равно. Это даже смешно, если честно. – А мне не смешно. Вот оно как. А Маше смешно. Ситуация, как говорится. Она с недоумением перечитала последний попавшийся комментарий, который призывал не переживать, ведь Арсению с Антоном просто нужно было найти очередное прикрытие. Чуть не хихикнула, но за это Арсений бы точно хлопнул дверью. – Я к тому, что, если ты беспокоишься за мою тонкую душевную организацию, то мне линейки не хватит, чтобы показать, насколько огромный болт я клала на эту желтуху. – Вот именно, Маша, – поморщился Арсений, – клала ты на это все дело огромный болт. Очень интересно. Если б и Маша еще знала, что происходит, было бы вообще отлично. Хотя бы понятно, с чем работать. Пока что она поняла только то, что Арсений чем-то недоволен, а еще – что его выбешивает Машино какое-то безразличие. О каком, кстати, безразличии идет речь? Надо разобраться. – Да что стряслось-то? – удивлялась Маша в ответ без толики раздражения. Только святая наивность и с трудом крутящиеся шестеренки в голове. В какой момент хиханьки-хаханьки начали трансформироваться в орбитальный коллапс, она не уловила. Остается только набрасывать рандомные варианты: – Ты меня стесняешься? Арсений оглядел ее как полную идиотку. – Нет, – устало вздохнул. – Конечно, я тебя не стесняюсь. Что за бред? – Тогда объясни, – терпеливо продолжала она. Господь, спасибо за железные нервы. – Объясняю. Я не хочу, чтобы наши отношения были всеобщим достоянием, – Арсений пытался звучать так же терпеливо, но звон в голосе выдавал его с потрохами, – а тут, как видишь, за нас уже все придумали – любую версию выбирай. – Ну и что? Маша чувствовала себя героем приключенческого фильма, который продирался сквозь джунгли, изо всех сил орудуя мачете. И чем дальше, тем сложнее разрывать лианы, пробираться сквозь колючие листы тропической флоры, отбиваться от хищной фауны и не помереть от удушья влажным горячим воздухом. Форточку бы открыть и правда не помешало. – Да то! – вот теперь звон Арсеньевского голоса перешел в новую тональность, повысив громкость диалога и Машину тревожность – ну и ну. Впрочем, на этом мысль оказалось завершенной, и она практически взвыла от безысходности. Молча, разумеется. Что ж. Запускаем «Сапера». – Слушай, я ценю и уважаю то, как ты бережно относишься ко всему личному в публичном пространстве. И понимаю это, – рассудительно начала Маша. За здравие начала, воистину. Ну и ляпнула за упокой: – Настолько бережно, кстати, что я о твоей питерской жизни почти ничего не знаю. – Не выдумывай, – отмахнулся Арсений, а Маша чуть не закатила глаза, но решила не усугублять. – Я не выдумываю, а констатирую факт. Но это ладно – это же твоя… жизнь. Хотя ей казалось, что жизнь у них теперь одна на двоих. Не представляла уже, что может быть как-то по-другому. Что у нее, у Маши, есть что-то свое, отдельное от Арсения, что-то, где ему нет места. Ему же всегда есть место, в каждом уголке ее души. Без раздумий и сомнений. Безусловно. Это же так работает, верно? Верно же? – Между прочим, ты сам меня никогда не спрашивал. Может, мне не нравится ныкаться по углам, когда мы ходим пить кофе на выходных. Или, может, я не хочу отпрыгивать от тебя каждый раз, когда тебя узнают на улице… – Тебя никто не просит об этом, – нахмурился он. – Вслух – нет, – кивнула Маша. – У меня, конечно, не всегда все гладко с эмоциональным интеллектом, но уж тебя-то я насквозь вижу. – Неужели? – противно хохотнул Арсений. И, в принципе, был прав в своем скепсисе. Например, Маша все еще не понимала, что происходит, но происходило что-то нехорошее. Сколько уже снарядов разорвалось под ногами? Маша не считала – разгребала эти мины ногами, не пытаясь перепрыгивать с одного безопасного квадратика на другой. Устала, честное слово. – Хуели, – так она парировала – удивительно спокойно, – и очень собой гордилась. – Зато в каждом шоу ты клеишь зал. А это уже бомба сбросилась прямо на заминированное поле. И ведь правда. Арсений прекрасен в своем кокетстве, но как же часто Машино сердце подрагивало, когда она понимала, что факт ее существования совершенно и абсолютно не меняет сценический образ – ведь для большого мира ее просто нет. – Чего делаю? – переспросил явно, чтобы побесить – все прекрасно понял. – Маш, мы с тобой это уже обсуждали. У тебя нет причин… – Да не в ревности же дело, – вдалбливала Маша такую простую на первый взгляд истину. – Я понимаю, что со мной очень удобно, потому что я непроблемная… в каком-то смысле. И все такое. И потому что я не рвусь, там, опубличить все на свете. И помалкиваю чаще всего, чтобы не лезть на рожон. Но и большим секретом для маленькой компании я тоже не буду. – Это звучит так, будто все, что я тебе раньше говорил о своих намерениях – пустой звук. – А вот это ты только что выдумал, – она подняла указательный палец в предупреждающем жесте. – Арсений, жить на два города – это пожалуйста. Оберегать наши отношения от лишних глаз – ради бога, если это не доходит до маразма. Но выслушивать от тебя упреки, мол, что мне на все плевать, я точно не планирую. – Я этого не говорил, – попытался возразить Арсений мимоходом. – Да только что сказал, – отбила Маша. На это ему крыть было нечем – правда сказал же. Выдохнула и продолжила: – Мне не плевать, но я не собираюсь делать вид, что меня в твоей жизни не существует. Не буду о себе кричать, но и прятаться не буду тоже. – В какой из жизней? – поднял брови Арсений. В таком амплуа он Маше очень не нравился – язвительный, ехидный, с внимательным прищуром – и все это совсем не иронично и не полушуточно, как оно обычно бывает, а даже как-то зло. Сердце покалывало, но Маша терпела. Она всегда может потерпеть. – У меня их две, не обратила внимания? Неуместно вспомнилась Ханна Монтана, но остатки здравого смысла подсказали, что не время. Совсем не время. – Это неправда, – отмахнувшись от глупых мыслей, заметила Маша. – У всех одна жизнь. – Ну, тебе виднее. Да что ж такое-то. Маша приложила ладонь ко лбу – многовато мыслей для ее крохотной патлатой черепушки. Какой-то цугцванг, по-другому не скажешь. Она и правда не раз думала о всей этой… ситуации. Поначалу все было похоже на приключение. Весело было – Маша, словно ребенок, радовалась такому вот секрету. Потом, когда устаканились первичные восторженные эмоции, стало ясно, что скрываться ото всех – сплошной геморрой. И какое же было облегчение, когда узкий круг прознал об их с Арсением тайне на двоих. И все хорошо, и можно не дергаться, не дуть на воду и прочее и прочее – с посвященными, конечно. Однако это ведь тоже такая какая-то… изоляция. Секрет раскрылся только в одной из жизней Арсения. Во второй же Маша была похоронена под слоями отшучиваний, скабрезных фразочек, изящных комплиментов прекрасным дамам и Арсеньевской бесконечной загадочности. Хорошо ли это? Может, и хорошо. Но Маше не нравилось, и надо это признавать, не таясь. Иначе в чем смысл вообще? – И какой жизнью нам с тобой дальше жить? – закономерный вопрос сам вырвался из невеселых мыслей. – Ну, после всего сказанного, – он пожал плечами, слишком равнодушно, чтобы у Маши вновь не резануло по сердцу, – даже не знаю. В таком случае, Маша тоже не знает. – А сейчас ты от меня чего хочешь? – Сейчас? Чтобы ты не усложняла и чтобы мы закончили этот разговор. – А, – понятливо кивнула она, чувствуя, как щеки покраснели, но не зарумянились, как от милого смущения, а налились кровью – когда еще глаза начинает пощипывать, – значит, теперь со мной все-таки сложно. – Я и не говорил никогда, что с тобой легко, Маша. И со мной тоже нелегко, я это прекрасно знаю. – Ну да, – рассматривая собственные короткие ногти, задала вопрос, который раньше никогда бы в жизни не подняла. Не в ее характере, не в ее жизненных установках. Вся эта сопливая сентиментальность и напрашивания на комплименты, внимание и теплую руку на собственной щеке – не про Машу. Маша совсем не такая, конечно – так она всегда считала. Просто очень хочется спросить: – Без меня было бы легче? Просто очень хотелось, чтобы ее тревоги успокоили. Арсений снова провел рукой по лицу, безуспешно смахивая усталость. Прошло не меньше тридцати секунд, прежде чем он нарушил тишину: – Пойду подышу. И сбежал с поля боя – кажется, на балкон, – не позволив вставить больше ни слова. Теперь уже Маша тупо рассматривала стену. Она все еще до конца не поняла, как они пришли к такой точке, но впервые чувствовала такую жгучую обиду. Такую обиду, что, проснувшись утром и не найдя никого ни рядом, ни в квартире в целом, почувствовала облегчение.  

***

  – Конечно, никто из нас не ожидал, что сегодня мы будем здесь. Когда только начинали, даже поверить боялись. Маша сидела на диване, жевала остатки фастфуда и пялилась в экран – это она так ужинала перед ночным вылетом в Мурманск. Одна, разумеется. Арсений вечером следующего после странной ссоры дня объявил, что ему нужно уехать на пару дней в Питер – какие-то там неотложные дела. Маша не вникала – ответила коротким «ладно» и продолжила существовать как ни в чем не бывало. Даже порадовалась – поднимать животрепещущую тему она пока была не готова, решение вопроса предпочла отложить до лучших времен, да и Арсения особенно сильно видеть не хотела. Короче говоря, обиделась Маша. А как тут не обижаться? В ее парадигме успех любых социальных взаимодействий – железное спокойствие. Думается, имей каждый такое вот железное спокойствие, и либо проблема рассосется сама собой, либо, что более реалистично, удастся найти решение, которое устроит обе стороны. В идеале, конечно же, искать решение через диалог – совместными усилиями, так сказать. И, в общем-то, они с Арсением прекрасно с этим делом справлялись, пользуясь подобной тактикой – раньше. А в этот раз что-то странное – Арсений диалогом попросту манкировал. И разговаривать не хотелось. Ровно настолько же, насколько Маша порадовалась отсрочке необходимого разговора, настолько же к ее обиде добавилось еще больше досады, ведь Арсений, вестимо, тоже избегал встречи. С того злополучного вечера она его не видела вот уже пару дней. Списывались коротко и по необходимости: то Маша забыла, в каком режиме стирать его неебически дорогую рубашку, то Арсений напомнил, что цветы надо полить – и хорошо, что напомнил, ведь Маша за этими цветами следить всегда забывала. Не ее это была идея – тащить в дом цветы в горшках. В чем вообще суть этих цветов в горшках? Только место занимают. Бесят Машу цветы в горшках. Или это ее Арсений бесит? Чувство было, что с каждым часом Маша обижалась все больше и больше. Маша не мягкотелая, ее обычной дурацкой ссорой не ранишь. Даже на личности если переходить – тоже. Так она считала всегда. И вообще, Маша в открытую конфронтацию вступать не привыкла. А тут открытой конфронтацией и не пахло – просто Арсений признал, что ему без Маши было бы легче. Ну, не прямо признал, но подразумевал. Точнее, он просто не ответил на Машин вопрос. Тут и додумывать нечего – все как на ладони. Маша вообще не обидчивая, ее очень сложно обидеть. Но Арсений – гений нашего времени, ему, оказывается, это нелегкое дело просто раз плюнуть. Вот поэтому-то Маша из каких-то мстительных порывов ничерта Арсению про командировку в Мурманск не сказала. А зачем, если он все равно торчит в Питере? Если б поинтересовался, Маша бы, конечно, уведомила. Наверное. Она же не дурочка совсем. Другой вопрос, что люди обычно интересуются теми вещами, о которых мало-мальски хоть что-то знают, а Арсений про Мурманск ни слухом, ни духом – но это уже лирика. Хотел бы – спросил бы. Так Маша решила. Маша вообще умная баба. Конечно, иногда они собачились – так, по мелочам. Но каждый раз это было скорее похоже на саркастические баталии, изящные и не очень подколы и бурчание, всегда инициатором которого был, естественно, Арсений – Маше просто обычно было пофигу, и непонятно, что хуже. Впрочем, она и правда плоха в бытовухе, так что лучше уж прислушаться и принять к сведению, чем выеживаться. О ее непрошибаемое спокойствие бился Арсеньевский темперамент, и огонек конфликта затухал, так и не разгоревшись. Вскоре Арсений и сам стал себя сдерживать, докапывался по мелочам все реже, а в конце концов практически перестал. Душа в душу, короче говоря, жили-поживали. А тут… Тут тихо и спокойно, без резких движений подобралась ссора, совсем не похожая на все остальные. Выстроенная на фундаментальном факторе, прошедшая отнюдь без повышенных тонов, криков и оров, но задевшая гораздо сильнее, чем что-либо прежде. Даже с Петей Маша вот так глубоко никогда не ругалась, а Петя же был горазд выбесить любого с пол-оборота. И ведь, положа руку на сердце, Маша-то при должном напоре могла бы капитулировать. Могла бы понять, принять, смириться – потому что Маша Арсения любила и готова была терпеть. Да и характер у нее, мягко говоря, попроще. Но, как говорится, доколе? – …ходит много слухов о твоей личной жизни, – голос интервьюера был мягок и располагающ к диалогу. Может, Маше нужно поработать над интонациями? – Есть ли у тебя сейчас… кто-нибудь? Арсений сверкнул с экрана своей смущенной улыбкой – одной из того перечня заготовленных на случай, если на горизонте вырисовывалась камера или посторонние любопытные глаза. Маша дожевала последнюю картошину с сырным соусом с мыслью, что, если бы это интервью записывалось сейчас, после публикации желтушной фотографии, Арсению выкрутиться уже было бы куда сложнее. – Смотри, – традиционно начал темнить он, – у меня есть железобетонное правило: я никогда не смешиваю рабочее и личное. – Я не совсем понимаю, – покачала головой интервьюер. «Вот и я не понимаю», – кивнула сама себе Маша, сгребая мусор в пакет. Если не приберется, Арсений снова будет бухтеть. – Вот ты часто заводишь романы на работе? – продолжал он. – Нет, конечно, – рассмеялась девушка. – А почему? «Ну все», – хмыкнула Маша про себя, – «завел свою дуду». Откровения в этом видео явно не предвидятся. – Потому что это может плохо сказаться и на работе, и на отношениях. – Очевидно, – согласно развел руками Арсений с видом умудренного опытом профессора. – Вся моя – вся наша с ребятами, – жизнь – это работа. Без преувеличений. – То есть, твой ответ «нет»? – наседала ведущая. – То есть, на работе я романов не завожу, – кивнул Арсений и улыбнулся еще шире и еще более обезоруживающе. Ну и жук. Как всегда: пришел, чего-то сказал, увел тему. Не соврал, но и не ответил. Никто ничего не понял – значит, успех. Как и тем вечером – дышать он пошел. Удобная тактика, нельзя не отметить. Маша закатила глаза и вырубила телевизор. Все-таки, выворачиваясь, Арсений умудрился наврать: давеча вот выяснили, что жизней у него в числе двух штук – но что уж там к мелочам придираться.  

***

  Через час, сидя в такси бок о бок с Саньком и мча на всех парах в аэропорт, навстречу Мурманску, Маша все еще раздумывала над прошедшей ссорой. Ссора ли это? Правильно ли она поступила? Правильные ли слова подобрала? Как ни странно, мысли, что текущая проблема непреодолима, не было. Ну поругались. Как поругались, так и помирятся. А поругались ли вообще? Судя по переписке, все, вообще-то, нормально. Суховато, но, как любит Петя говорить, под пивко покатит. Стоит ли переживать? Стоит, разумеется, стоит. Маша не могла не переживать, но и лететь сломя голову в Петербург, чтобы вернуть жизнь на круги своя она тоже не стремилась. Маша была обижена. Или уже не была? Или она настолько отходчивая, что готова проглатывать все недопонимания, резкие фразы и «пойду подышу» без запивки? Нет, конечно, нет. Или все-таки… – Знаешь, что я думаю? – внезапно подал голос Санек, и Маша была ему очень благодарна за то, что вытянул ее из прелых мыслей. Право дело, она сама от себя устала. – Не представляю. – Не смейся только, – непривычно предупреждающе уточнил он. – Я думал о гороскопах. – Очень прогрессивно, – заметила Маша с каменным лицом, на что Саньковые прищуренные глаза глянули волком. – Я ж попросил по-человечески, – буркнул он, но недовольство было моментное – поделиться своими астрологическими размышлениями ему явно хотелось больше, чем препираться всю поездку. – Нет, серьезно. Задумайся – ведь зодиаки в плане… ну, характеров. Они же не врут? – Не знаю, – пожала плечами Маша. – Я не эксперт. – Я просто чего подумал-то, – Санек приосанился. – А что если характеристики знаков зодиака часто совпадают не из-за этой астрологической херни, а… – Кто сказал, что они совпадают? – Эмпирика, – важно кивнул он. –  Я наблюдал. Ты, например, дева. – Допустим, – согласилась она. Было бы странно отрицать. – И что там с девами? – Ну ты такая… сдержанная, типа. Мудрая, все знаешь, все дела. Маша осмотрела Санька скептически, но отмахиваться от очевидных комплиментов не стала. Доброе слово и кошке приятно. А Маша даже не кошка, Маша – Человек с большой буквы. Верно? Конечно, верно, еще б кто-то поспорил. В любом случае, внимание сейчас ей льстило. Правда, это внимание совсем не от того, от кого оно было бы наиболее ценно, но покатит. Под пивко. – Ну? – все-таки Санек и астрология – это какой-то оксюморон. Так что любопытство разыгралось нешуточно. – Ну так вот, – более воодушевленно продолжил тот. – А что, если зависимость обратная. У каждого человека есть определенные склонности ввиду характера. Психотип, скажем так. Прикинь, – глаза его горели, будто прямо сейчас свершалось немыслимое научное открытие, – если люди одних психотипов – с определенным доверительным интервалом, конечно же, – предпочитают людей с другим определенным психотипом. Представила? Маша не представила, но кивнула. – Отсюда, кстати, вытекает совместимость знаков… Короче, – Санек всем корпусом повернулся к Маше, поджав под себя согнутую ногу и закинув руку куда-то ей за спину – опасно, но Санек всегда исполнял что-то такое… неоднозначное, – что, если именно из-за этих психотипов одни ребята планируют детей в один определенный сезон, а другие – в другой. А характеры того, что получилось, зависят от таких вот родителей. Таким образом, если, ну, математически рассчитать, то как раз получится двенадцать вариантов и… – Идея хорошая, реализация – дрянь, – хмыкнула Маша, на что Санек отреагировал апогеем возмущения – он-то уже все придумал. Интересно, он об этом в рабочее время размышлял? Поэтому последний дедлайн просрочил? Санек все еще жаждал развернутого комментария, а Маше было не жалко. Пояснила: – Судя по тем же гороскопам, характеры женских и мужских зодиаков различаются. Тогда формула комбинаторных сочетаний не подходит. А если еще учитывать эту хрень, мол, майский близнец, июньский близнец… А если годы по китайскому гороскопу влияют? – покачала головой. – Полная жесть. Теперь Санек загорелся совсем страшно. Маше подумалось, что ей взаправду боязно, к чему могло бы привести его исследование, будь оно по-человечески воплощено в жизнь. Совет ученых совместно с астрологами – мрак, – потом Нобелевская премия и все, кирдык – парадигма мирового астрологического сообщества будет покромсана на мелкие кусочки. Астрологам оно надо? Очень вряд ли. Олесю Иванченко хватит инфаркт, не иначе. В задумчивой тишине они доехали до Внуково – с задержкой, потому что во вторник ночью, видимо, все население Москвы собралось куда-то улететь. Галопом по Европам просветили рюкзаки на входе в аэропорт; добежали до стоек регистрации – Маша со своими размышлениями о том, куда катится ее личная жизнь, совсем забыла зарегистрироваться из дома; застряли на досмотре, вытаскивая по два ноутбука с каждого; недовольного Санька просветили отдельно – явно же рожа террориста у него; поругались на ресепшн бизнес-зала, потому что Машина программа лояльности не хотела пропускать того же уже взбешенного Санька как «плюс один». Только там они встретились со Славобоссом, который преспокойно попивал игристое от Мартини, за которое забашлял деньжищ с немыслимой наценкой. Обменялись любезностями, потрещали о погоде и через десять минут выдвинулись на посадку. У Санька обнаружилась страшнейшая аэрофобия, поэтому за недолгие два часа с копейками полета он вылакал бутылку вина и отключился у Маши на плече. Мозгоебыч в свою очередь листал перед Машиным носом распечатанной презентацией, отмечая важные моменты и напоминая, что Маше, вообще-то, желательно молчать в тряпочку все выступление и сессию вопросов. Зачем тогда она вообще полетела? Одному Славобоссу известно. Мягкая посадка, съехавшая с плеча бошка Санька, очередь, спешный выход из аэропорта, эскорт в виде водителя, одетого с иголочки, что держал табличку с именем вице-президента. Прохладный салон автомобиля, Санек с постной миной от похмелья, Славобосс, продолжающий листать распечатанные таблицы с цифрами. Отель, завтрак в номер, сокрушения об измятой в рюкзаке одежде. Душ, утюг, белая рубашка, Арсеньевские очки для умного вида. Расческа-гребешок, поломавшийся в Машиных запутанных патлах, стук в дверь – Славобосс вызывает вершить великие дела. Коридоры и лифты на пути к конференц-залу в том же отеле. Люди, очень много людей, все здороваются и жмут руки. Улыбка трещит по швам, от любезностей тошнит, в глазах рябит от дорогих костюмов и галстуков. Первый ряд, Славобосс, листающий презентацию по третьему кругу и сохраняющий при этом непоколебимое спокойствие. Санек, потягивающий Боржоми – в спортивной кофте, за что уже несколько раз огреб и от Маши, и от Мозгоебыча. Презентация Мурманского филиала, сессия вопросов. Маша с Растеряевым – следующие. Теперь Маша сидела на стуле у экрана во всю сцену, спрятав Санька за кулисы, чтобы не ронял имидж и достоинство корпорации. Дебил какой, зачем его только взяли? Ах, Маша-то его и взяла, потому что посчитала полезным молодому поколению съездить в командировку. Астролог хренов. Славобосс вещал, лил в уши бальзам, говорил красиво, складно и уверенно. Маша так бы не смогла, но на микрофон подле себя посматривала с любопытством. Там же преспокойно лежал телефон – заряд почти на нуле, пора менять аккумулятор. Экран светится неожиданно, Маша отвлекается от пламенной речи и подхватывает мобильник – там такое странно-неожиданно-неуместное сообщение – от Арсения. «Удачи!» – звучит оно, а у Маши сердце бьется быстрее, а у Маши пальцы начинают подрагивать. Узнал все-таки. Узнал, написал, поддержал. Поддерживать-то особенно нечего, но все же… Все же надо мириться любым образом – такое решение возникло в одну секунду и тут же пустило корни. Маша не хочет и не может ссориться с ним. Маше уже по барабану, Маша устала от своих мыслей, глубинного самоанализа, который ненавидела всем существом. Наверное, она отходчивая. Наверное, проблема-то и яйца выеденного не стоит. Как семантическое насыщение – если много раз повторять одно и то же, то смысл теряется. Может, и здесь все так же? Маша бы хотела видеть родные глаза в зале, тогда бы она не побоялась вылезти со своими ремарками, наплевала бы на указания Славобосса, она бы почувствовала решимость и решительность. Она смогла бы гораздо больше, если бы ее Арсений был здесь, улыбнулся бы поддерживающе и понимающе, с фирменной хитринкой – так, как он улыбается только ей и как никогда не улыбается на камеру. Подняла голову. Славобосс внимательно слушал вопрос из зала, а после приступил к ответу. Ответил длинно и непонятно, а вопрошающий явно остался в недоумении. Хреново ты, Мозгоебыч, ответил. Вот тут уж Маша бы смогла лучше. Маша бы смогла, если бы… А почему, собственно, «если бы»? – Вениамин Николаевич, я дополню, с вашего позволения, – микрофон сам собой оказался в руке, а на лице Растеряева не отразилось никакого позволения. Но ничего, кроме этого, Машу не удерживало. Она прошлась к центру сцены, встала рядом с вице-президентом. Под пристальным взглядом поднесла микрофон к лицу – уже знала, что говорить. У Маши теперь решимости – вагон, а сомнений – ноль. Откуда только это все взялось? – Наша модель не претендует на технологический прорыв – в ней используются всем известные методы, – оглядела зал. Удивительно, но Машу слушали внимательно. Теперь главное не облажаться, а ведь она может. – Реализация – вот что важно. Мы посмотрели на стратегию под другим углом… Краем глаза она заметила, как Славобосс сделал шаг назад. Затем еще один. Теперь Маша в центре внимания. У нее теперь карт-бланш.  

***

  – Мария, в этот раз просто предупреждение, в следующий – будут санкции. Они шли по коридору по окончании мероприятия. Санек куда-то провалился, Маша за него особенно не переживала и шагала позади Славоеба Мозгобоссыча, который, как только улучил момент, принялся наезжать за самодеятельность. А прошло-то все отлично. Оказывается, методология интересна не меньше, чем интерпретация изысканий, а потому на Машино участие появился вполне себе серьезный спрос. Так что в течение минут двадцати она трепалась о методах и расчетах, после чего модератор ненавязчиво попросил ее свалить. На бис не вышла, но в кулуарах к ней прицепились жаждущие подробностей, так что пришлось задержаться еще на пятнадцать минут. Маша собой была довольна, а потому Славобосс, по ее скромному мнению, был ой как не прав. – Приму к сведению, что в нашей славной компании принято отчитывать сотрудников за успех. Язык Машин – враг Машин. Растеряев глянул из-за собственного плеча, что не сулило ничего хорошего, и отрезал: – Претензия касается дисциплины, а не результата. Маша, в общем-то, была согласна, поэтому влезать снова не спешила. Она не увидела, как Растеряев, продолжив свой путь по возмутительно длинному коридору, одобрительно усмехнулся. Продохнуть не удалось – официальная часть плавно перетекла в неофициальную. Экипаж в виде дорогой черной иномарки, ненавязчивая мелодия из динамиков, Славобосс, уткнувшийся в телефон. Машин телефон разрядился, а ведь она даже не успела ответить Арсению. Но это ничего – завтра она уже будет в Москве. А если он так и не вернулся? А если воспринял отсутствие ответа превратно? Нестрашно – теперь отличным решением выглядел билет на Сапсан, а за ним четыре с хвостиком часа – и Питер. Адрес Маша помнит. Если надо будет поехать на Северный полюс, чтобы увидеться с Арсением, она и туда махнет. А что? Новый опыт, новые впечатления. Молчать, инстинкт самосохранения! Ресторан, большие начальники, реки вина, вкусная еда. Разговоры о бизнесе, потом не о бизнесе, еще больше вина. Предложение переместиться в лучший мурманский бар – известный мурманский бар, легендарный, можно сказать, – Машин отказ, Славобоссова настойчивость – Маша сдается. Напитки покрепче, громкая музыка, большие начальники уже без пиджаков, с ослабленными галстуками и закатанными рукавами. Славобосс трет за жизнь, Маша слушает, осматривая сет шотов с толикой ужаса. Стопка за стопкой, слово за слово. Ночь, светомузыка, гулкие басы. Маша танцует – что-то из раздела фантастики, – Маша разговаривает, Маша дышит полной грудью. Она и не подозревала, какое напряжение в ней копилось все эти дни. Раннее утро, порог собственного номера – когда и как она успела добраться? Мягкая постель, подушка, одеяло – все не то, все непривычное, без теплой руки на боку, без знакомого запаха, без чужого дыхания на загривке. Но это все ничего, Маша потерпит. С трудом, но потерпит. Ранний подъем, голова раскалывается от выпитого накануне и от ужасной усталости. Глаза сухие, телефон разряжен. Они опаздывают на рейс, несутся сломя голову по Мурманску, оставляя позади свой успех и удивительную своей невозможностью пьяную и веселую ночь. Просвет вещей на входе, стойка регистрации, досмотр, бизнес-зал на десять минут, чтобы перехватить отвратительный американо через силу и рвотные позывы – потому что необходимо для выживания, – и какой-то кекс. Посадка на рейс, «пристегните ремни», взлет, беспокойный сон, отключившийся на плече Санек, снова посадка, очередь, выход из аэропорта. Разряженный телефон, такси от Славобосса класса лютый люкс. Скатывающаяся в бессознанке с изголовья заднего сиденья голова, пробивающийся сквозь веки дневной свет. Остановка прямо перед подъездом, долгий поиск ключей, тяжелые шаги по лестнице и мучительное ожидание лифта. Дверь в квартиру. Маша прислонилась лбом к двери, сосредоточенно поворачивая ключ в замочной скважине. Она была выжата, как лимон, даже места ликованию от своего маленького успеха уже не находилось. Находилось место только трепету от предвкушения встречи с ним. Шаг через порог – и квартира встречает ее тишиной. И мысли проносятся каруселью, сходясь в единственную точку – Арсений не вернулся. И все внутри опускается так низко, словно тянет к полу, словно идти становится тяжелее. Она стягивает обувь и смотрит на себя в зеркало – уставшая, всклокоченная, помятая. Может, и хорошо, что Арсений ее не видит в такой ипостаси. Очень хорошо. Кому хорошо-то? Лично Маше – паршиво. Нижняя губа предательски дрогнула – Маше очень себя было жалко. Хочется спать, есть, хочется вытянуть ноги, но это все не идет ни в какое сравнение с тем, как хочется уткнуться носом в нужное плечо. Какой там план был? Билет на Сапсан? Сейчас организуется. Сейчас, если она не помрет по дороге. Как же Маше себя жалко. Не удосужившись стянуть рюкзак с плеч, она проплыла на кухню. И вросла в пол. – Ты что, – недоуменно выдавила Маша, – читаешь Комсомольскую правду? Верхняя часть широких печатных – печатных, божечки, – листов упала по сгибу, и миру явились внимательные глаза, не излучавшие, впрочем, никакого укора или вопроса. Любопытство – вот что заметила Маша, и недоумение ее сменилось волной облегчения, очень теплой и расслабляющей. – Я планировал появиться эффектно, – хитро улыбнулся Арсений, сложив газету – ну и бред, – пополам. – Вышло отлично, – кивнула Маша. – Устала? Маша улыбнулась. Только что она собиралась прыгнуть на Сапсан. Устала ли она? – Устала. Через десять минут она уже поглощала что-то невообразимо вкусное. Явно не приготовленное Арсением – больно изящно все выглядело, – но от этого не менее прекрасное. Есть хотелось невообразимо, еще в такси она размышляла, что вряд ли сил хватит еще и на готовку. И это лишь в том сценарии, в котором она не едет на вокзал. А если б поехала? Кошмар, мозги у Маши совсем не варят. Арсений же светился загадочностью. Шастал по кухне очень деловито, поставил греться чайник, покопался в холодильнике. Отволок Машин рюкзак куда-то в недра квартиры, вернулся с видом невозмутимым и очень спокойным – таким, что Маше сразу стало ясно, что Арсений нервничает. – Я и не думал, что ты такая вредная, – как бы между делом бросил он, усаживаясь напротив за стол. – Представляешь, чего я передумал, когда ты не пришла ночевать? Маша не представляла. А еще ей вообще не было стыдно. Совсем нет. Сил все-таки хватило на то, чтобы злорадное удовольствие растеклось в груди, но лицо сохраняло равнодушие. Стало быть, она своего добилась – понервничал Арсений. Шалость удалась. – Просто забыла сказать, – пожала она плечами и запихнула порцию чего-то очень вкусного в рот. – А, – понятливо протянул Арсений, – это все объясняет. – Ты и сам не сообщил, когда тебя ждать, – Маша не скрывала ехидства. А вот теперь и у Маши нервяк потихоньку подбирался к горлу. Потому что осознание витающей в воздухе проблемы возникло вновь. Последние два дня Машина голова была занята не менее важными вещами, и даже сквозь них пробивались тревожные мысли, но не так рьяно и не так ярко. В данный же момент ситуация складывалась странным образом – неужели теперь, после всех этих внутренних метаний, они начнут общаться, будто ничего и не было? Ну нет. Это точно не в характере Арсения. – Я планировал появиться эффектно, – напомнил Арсений. – С цветами как минимум. – Вот оно как. И где цветы? – полюбопытствовала Маша. – У Пети, – странно ухмыльнулся он. – Занятно вышло. Ты все? – мотнул головой на опустевшую тарелку. Маша удовлетворенно качнула своими лохматыми волосами. – Торт будешь? – Не буду. – Морковный торт не будешь? – изумился Арсений. Маша недоверчиво его оглядела – чего это он вообще? Что за перфоманс? И ведь знал же, чем брать, чертила. – Морковный торт буду, – неохотно согласилась она. – Так что там с Петей? – С Петей? – он недолго порылся в холодильнике, прежде чем вытащить огромную упаковку, от которой у Маши на лоб полезли глаза. – А Петя мне чуть морду не набил. Маша представила воинственного Петю, представила его театральные угрозы, сжатые кулаки. А также представила, как ловко он, вероятно, слился под соусом «в этот раз сдержался, но вот в следующий…». – Ну, – осторожно заметила Маша, сдерживая усмешку, – он все-таки обещал. – Это правда. Буду ходить и оглядываться теперь. Мало ли, – очередная тарелка приземлилась перед Машей – ее явно откармливают на убой. Было бы досадно. Арсений вернулся на свое место, сложил пальцы под подбородком и вздохнул: – Честно говоря, я немного перепаниковал. – И мне ты решил не звонить? – Я перепаниковал, – настаивал Арсений, словно это обстоятельство решало все вопросы, – поэтому позвонил Пете. А, вот оно что. Мудрое решение. – Он назвал тебя придурком? – Да, – бинго! – И приехал через пятнадцать минут. Интересный у него рабочий график все-таки. Где, говоришь, он работает? – Понятия не имею, – честно отозвалась Маша. Отличный торт, кстати, очень поднимал настроение. – И чего? – Да вот сказал, что ты укатила в Мурманск. А еще, что ты, похоже, очень сильно на меня обижена, раз не предупредила. Потом грозился набить морду, потом – забрал цветы и уехал. Как раз в этот момент Маша проглотила последний кусок. Первоклассный торт, Арсений явно постарался в своем выборе. Он, кстати, умолк, растеряв своей иронической веселости, буравил Машу взглядом и чего-то ждал. Маша говорить не спешила – соскребла крошки с тарелки, хлебнула чая, завязала волосы в подобие хвоста. Напоровшись на Арсеньевские пытливые глаза, решила, что можно сделать шаг навстречу – она ж даже в Питер поехать порывалась, чего теперь-то выпендриваться. – Была обижена, – кивнула она. – Очень сильно, если честно. Но оно уже все как-то, – невнятный жест рукой, – рассосалось. – Тебе так кажется. Ну вот и наступил момент этого разговора. А так все гладко шло. Маше сейчас разговаривать не хотелось – хотелось лечь в кровать, укрыться одеялом и чувствовать боком теплое тело Арсения. В эту секунду это просто рай и мечта. Мечта, видимо, недостижимая, потому что Арсений, похоже, намеревался расставить все точки над i. Уставшие нервы натянулись и грозились лопнуть. Кошмар, какой же кошмар. Арсений тихо поднялся из-за стола, обогнул его и присел на корточки прямо перед Машей. Развернул ее к себе, ухватившись за острые коленки, а потом переплел их пальцы. Сердце сжалось, а нос защипало. – Маш, милая, – большим пальцем он поглаживал тыльную сторону Машиной ладони. Нос от этого меньше щипать не стало, – прости. Я не хотел тебя обижать. Точнее, в тот момент хотел, но пожалел почти сразу. Прости меня, слышишь? Маша кивнула. Кивнула еще раз. Попыталась проглотить вязкую слюну и чуть ею не подавилась. Арсений продолжал: – Я – полный козел. И нам надо было поговорить раньше, я понимаю, но я… Мне действительно надо было уехать. Думал, потом вернусь вот так… эффектно, и мы с тобой все решим, – а Маша все кивала и кивала. Арсений поджал губы: – Я, кстати, даже рад теперь той статье идиотской, представляешь? Если так подумать, она решает ряд наших с тобой… вопросов. – Как же? – голос предательски дрогнул, а Арсений переместил пальцы вверх к запястьям, укладывая их на самый пульс. Нос буквально жгло теперь. – Мы с тобой сядем и поговорим спокойно. И все разрулим, веришь? – очередной вялый кивок его не очень удовлетворил, но на большее Маша была не способна. – Хорошо. Предлагаю, кстати, сделать это в Питере, я уже купил билеты на выходные. Съездим, я тебе все покажу – нормально, а не как в прошлый раз. А потом… Маш, ты чего? Ну Маша… А Машин нос уже пробил плотину. Одна слеза, потом другая, и вот лицо уже скукожилось, как печеное яблоко, в тихом всхлипе. И вместе со слезами выливалось наружу все напряжение, все переживания, все размышления, опасения и страхи. Маша и правда не была бы сейчас готова что-то обсуждать. Маша была готова только реветь – от щемящей нежности, от внимания, от мурманского сообщения, от дурацкого морковного торта и от этих внезапных билетов в Питер. И от пальцев на своем пульсе. Да не обижается она уже совсем. Совсем не обижается – как же может? Она потянулась к Арсению, а тот с готовностью принял объятия. Аккуратно перетащил повисшую на шее Машу на пол, обвил руками ее практически целиком. Зарылся в волосы и не прекращал повторять тихое «прости», шептал что-то успокаивающее, еле касаясь уха. Гладил по плечам, прижимал крепче, так что Маша всем существом чувствовала быстрый и рваный стук его сердца – Арсений тоже переживал, он тоже боялся, просто он не такая рёва-корёва, как Маша, которая уже ничерта не видела от водянистой пелены перед глазами. И поцелуи тоже были такие водянистые, влажные, мягкие; в щеку, в изгиб челюсти, куда-то в шею и даже за ухом – как только извернулся? Ресницы порхали на коже лица, пальцы стирали соленые слезы, дыхание звучало в унисон в полной тишине. Руки по плечам, по талии, по позвоночнику, под футболку и по россыпи мурашек. Наконец-то знакомый запах, такой успокаивающий и умиротворяющий, наконец-то нужное тепло, наконец-то любимые губы. Та самая ладонь на щеке, которая так была необходима в тот злополучный вечер после маминого праздника. Наконец-то все, как надо. – Арсений, – просипела Маша куда-то в его плечо, – ты собрался вымаливать прощение через постель? – Ну, цветов-то я сегодня не купил, – весьма серьезно отозвался он. – Очень хорошо.  

***

  Роза ветров в Питере не меняется – так заключила Маша, за пятнадцать минут ходьбы получив гнездо на голове, красный нос и судороги в конечностях. А Арсений, вот, ничего – шагал бодро и уверенно, не расцепляя их с Машей рук, постоянно о чем-то трындел, посверкивая своими безумными солнцезащитными очками с желтыми стеклами. И это лишь фасад – Арсений нервничал. Почему нервничал, Маша не понимала. Два дня до отъезда они протянули в мире и согласии. Проблема окончательно решена не была, довлела над головой, но Маша терпелива – ей обещали разговор в Петербурге, значит, будем ждать Петербурга. Арсений вился рядом постоянно, выспрашивал, как прошла командировка и сам делился новостями со съемок. Немного сболтнул даже про Питер, про свой бизнес и про дочку, но опять прошелся лишь по верхам. Маша на это особенно остро не реагировала. Она в принципе остыла, былая обида в груди не трепыхалась, улыбаться хотелось чаще. Арсений же время от времени поглядывал настороженно, словно оценивая степень учиненной им самим катастрофы, но каждый раз не находил подтверждения собственным опасениям, а потому недоверчиво отворачивался и продолжал трещать на отвлеченные темы. Так было и сейчас – Маша с интересом глядела по сторонам, валандаясь позади, словно прицеп, а Арсений тянул вперед. Только лишь на пороге Арсеньевской квартиры начало мелькать узнавание – закономерно маршрут до нужного дома Маша не помнила от слова совсем. Ей даже было смешно от собственной беспомощности. Была б она тут одна без средств коммуникации, скорее всего, потонула бы в Неве. И даже без посторонней помощи. Но с каждым шагом, с нажатием кнопки вызова лифта, с очередным поворотом ключа серьезность на лице Арсения сгущалась, а Маше уже не было смешно. – Проходи, – нервно улыбнулся он, распахивая дверь. Маша идти уже никуда не хотела – чуйка какая-то подсказывала, что в квартире ее поджидает как минимум инфаркт. А как максимум в коридоре показалась женщина, сияющая дружелюбием и теплым приветствием. Незнакомая женщина в квартире мужчины – это обычно не очень хорошо, как Маше думалось, но спешных выводов она делать не стала. Просто медленно повернулась к Арсению, округлив глаза. – Маша, знакомься: это Алена. Алена – моя бывшая жена, – вопреки такому нерадостному статусу, Алена широко улыбнулась и немного неловко махнула ладонью. – Алена – это Маша. – Рада наконец познакомиться, – подала голос «та самая женщина», и голос этот оказался вполне приятным и очень красивым. – Там чайник только вскипел. Я заварю и побегу. Арс, на пару слов? И «Арс» вероломно бросил Машу на произвол судьбы. Как только вдвоем они скрылись из поля зрения, Маша шумно выдохнула, развернулась к входной двери и сильно стукнулась о нее лбом – хорошенько так, чтобы мозг тряхнуло, а то у нее, кажется, радиатор сдох. На звук все же выглянул Арсений, и Маша показала ему уверенный «ок», а затем шмыгнула куда-то, что должно было быть гостиной. Нихрена она, конечно, не помнит Арсеньевскую квартиру. Кипяток, чайник. Гена, вот полотенце. Арсений, вот чай. Маша, больше, чтобы занять руки, нежели из желания помочь, залила заварку горячей водой, накрыла все это дело крышкой. Прошлась по кухне взад-вперед. Пооткрывала шкафчики, нашла чашки. Выставила три. Нет, Алена – Алена ведь? – сказала, что убегает. Убрала одну чашку. А если убежит не сразу, а Маша тут уже намекнула, что чаевничать они с Арсением будут вдвоем? Так дело не пойдет. Достала чашку обратно. Просмотрела ее на свет, хмыкнула и вернула в шкафчик. При попытке произвести очередную бессмысленную итерацию, была буквально поймана за руку. Арсений прикрыл створки и развернул Машу к себе лицом. – Пока не вызываю службу спасения? – эта шутка должна была быть смешной или хотя бы забавной, но Арсений нервничал, и Маша, как ни странно, тоже. Поэтому – провал, а не шутка. – Присаживайся, я разолью. Выставил третью чашку. Значит, Алена все-таки не ушла. – Арсений, я понимаю, что ты все еще работаешь над эффектностью, но мог бы хотя бы намекнуть. – Тогда бы ты точно не поехала, – ловко подметил Арсений и был прав в каждом слове. – А эта встреча когда-нибудь состояться должна была. – Прям-таки должна? – Маша выгнула бровь. – Именно так, – кивнул он. – Это одна из неотделимых частей моей, как ты говоришь, «питерской жизни». И я прекрасно понимаю, как это может звучать и какие мысли вызывать, поэтому говорю об этом очень редко. – Ладно, – тупо отозвалась Маша. В целом, конечно, прав, возражений не имеет. Но даже сейчас звучит стремно, честно говоря. Подобное молчание о таких важных вещах всколыхнуло волну тревоги. – У нее есть ключи от квартиры? Стоп, это что, – Маша сделала страшные глаза на самых серьезных щах, – ваша общая квартира? – Нет, Маша, квартира моя, оформлена на меня, прописан в ней тоже, как ни удивительно, я, – Маша немного расслабилась. – Чай будешь? – помотала головой. – Жаль, отличный чай. Отвечая на твой второй вопрос – нет, ключей у Алены нет. Я оставляю комплект у консьержа в дни, когда она ко мне привозит дочку. Ну еб твою мать, и даже без зачеркиваний. У Маши в голове проносилось «ну приехали», а на деле она глядела на Арсения, как приговоренная к смерти. Арсений тяжело, но ободряюще вздохнул, выдавил очередную нервную улыбку и пригвоздил к столешнице Машину ладонь своей собственной – очень вовремя, потому что Маша, в общем-то, запланировала побег. Можно даже через окно – подоконник там удобный, уж это она отлично помнила. Чуткий Арсений, очевидно, планы раскусил. Не то, чтобы Маше было очень уж страшно. Ей просто было страшно. – Я все правильно понимаю? – Думаю, да. Эффектно получилось? – Пиздец как, Арсений. – Отлично. Главное при Кьяре своим красноречием не блесни. И приключения продолжились. Арсений, убедившись, что Маша смирилась с собственной участью, бросил уверенное «ща» и скрылся за поворотом. Через минуту вернулся, держа за руку… ну, очевидно, дочь. Кьяру, как было упомянуто. Какой отец, такое и имя – непредсказуемое и удивительное, если не сказать больше. Черты угадывались с одного взгляда – хитрый прищур, озорной блеск в голубых-голубых глазах и знакомая кривоватая ухмылка. И никакого удивления, лишь оценивающее любопытство – такое же, какое сейчас ощущала Маша. И почему-то больше не было страшно. И третья чашка была совсем не для Алены. – Мы пьем чай, как англичане, – заметила Кьяра, спасая тем самым Машу от неловкой паузы. Кьяра Маше уже нравилась. – Ты знаешь, что все англичане пьют чай в пять часов? – Нет. Не шутишь? – в Маше все еще живет актриса погорелого театра, но детская наивность вряд ли позволит заметить ее бездарную игру. Только Арсений ухмыльнулся в чашку. – Честно. А еще, – не прерываясь, дотянулась до вазочки с печеньем, словно училась вести непринужденные светские беседы с пеленок. Впрочем, зная Арсения… – в Китае черный чай называют красным. – Почему? – вот тут и правда было интересно. Кьяра нахмурилась, сосредоточенно жуя печенье, а потом требовательно повернулась к Арсению. Тот с готовностью пояснил: – А никто достоверно не знает, – просиял, как электростанция. – Основная версия: потому что заваренный чай – красноватый, и китайцы на него и глядели. А остальные смотрели на вот эти вот сухие черные листочки, – Кьяра зыркнула на банку с чаем. – А еще говорят, что в Китае изобрели чай, когда император прилег отдохнуть, потребовал горячую воду, чтобы утолить жажду, а туда упал лист чайного дерева. Ну и заварился. – Удивительная история, – Маша серьезно кивнула. – Скучная, – парировала Кьяра, на что Арсений возмущенно поднял брови. – Ну да, – быстро подмазалась Маша, – твой папа иногда как расскажет, так хоть стой, хоть падай. – Ой, а у тебя-то историй пруд пруди, – съехидничал оскорбленный отец. – Конечно. Вот вы знаете, почему начали добавлять в чай молоко? Поповы, разумеется, не знали. Или Арсений просто сделал вид. А Маша ночами иногда читает странные сайты со странными фактами. Блеснуть теперь она могла не только красноречием: – Во-первых, раньше чай долго перевозили из одной страны в другую, и он портился. И поэтому был невкусным. Вот его молоком и разбавляли, – сей факт крайне удивил Кьяру, которая своим чаем вполне наслаждалась. Арсений за всем этим делом наблюдал с какой-то довольной хитринкой. – Во-вторых, чай был очень дорогой и его старались не тратить прям так сильно. Так что мешали с молоком. А в-третьих, богатые ребята пили чай из дорогого фарфора, который мог треснуть от кипятка. Сначала богатые ребята подливали молоко, чтобы остудить чай, а потом все остальные начали за ними повторять, – Маша выдохнула после своей просветительской лекции. – Представляете? – Не люблю молоко, – заключила Кьяра. Арсений благодарно улыбался.  

***

  Вечером того же дня Маша рассматривала сумерки, сидя на излюбленном подоконнике. Наверное, со стороны смотрится очень романтично. Вот была бы Маша романтиком… Или просто более чувственной натурой… На самом деле, тот факт, что натура у Маши совсем не чувственная, только сыграл на руку. Вскоре Кьяра оказалась полностью поглощена новым персонажем в своей юной жизни, потому что Маша с радостью тупила, подыгрывала, удивлялась и трещала об их, девичьем, так что, видимо, расценивалась теперь как «своя в доску». Ей показали квартиру, показали игрушки – оказывается, Арсений и детскую специально оборудовал, чтобы дочка и не думала скучать, – платья тоже показали. Рассказали, что папа очень хороший, но иногда такой нудный, что хочется заболеть. Например, постоянно заставляет делать уроки. А математику Кьяра страсть как не любит, и поэтому папа нудит еще больше. Замучил папа ее совсем с этими уроками. Маша исповедь выслушала очень понимающе – она тоже жертва нудятины время от времени, – а потом предложила решить задачки, пока никто не видит. Кьяра сказала, что нельзя – папа будет ругаться. Маша заверила, что папе они ничего не расскажут. Кьяра раздумывала недолго – перспектива безоблачных выходных, очевидно, манила куда больше, чем чистая совесть перед ближними, поэтому через пять минут она уже записывала коллективные изыскания в блокнотик, отвечая на вопросы и время от времени поглядывая на дверь. В итоге задачки она решила сама – Маша просто спрашивала несусветные глупости, на что получала закатившиеся голубые глаза – очень и очень знакомо, – и весьма подробный ответ. Домашка была сделана, Кьяра была счастлива, Маша тоже была собой довольна. Хороший вечер. Может, не так уж сильно Маша не любит детей. Или просто Кьяра – исключение. – Красное или белое? – Арсений возник из ниоткуда и решительно потопал к холодильнику. – Уложил ребенка и приложился к бутылке? Пьяница-отец – горе в семье. Непередаваемый взгляд от Арсения, и вот Маша уже быстренько выбрала красное – чтобы по башне поскорее ударило. Денек сегодня – просто мрак, будет что в мемуарах описать. Не так плохо, но стресса выше крыши. – Ну вот, ты теперь почти все знаешь про мою «питерскую жизнь», – улыбнулся Арсений, разливая вино по бокалам. Улыбнулся уже совсем не нервно, а вполне спокойно и умиротворенно. – Страшно? – Просто жуть, – кивнула Маша. – Но я бы повторила. – И даже ничего не скажешь про Алену? – подкрадывался он, прощупывая почву. – Только если тебе есть, что сказать, – извернулась Маша. – Так, – словно ждал-дожидался. – Давай проясним. Мы разошлись давно и на хорошей ноте, без взаимных претензий и всего такого. Разошлись, потому что… Ну, там и правда не один фактор сыграл роль. Арсений рассказывал легко и обыденно, и Маша была уверена, что, приложи она ухо к его груди, услышала бы размеренный и спокойный стук сердца. Без кульбитов и резких виражей. – У меня вечные съемки в Москве, гастроли, концерты. Добавь к этому возросшую популярность, камеры повсеместно, – бокал придвинулся к Маше, и та с готовностью в него вцепилась. – Алена хотела простой спокойной жизни, без лишних переживаний и американских горок. А я ей такой жизни дать не смог. Да и чувства на расстоянии проходят. После взаимной ревности, конечно. – Ну, не всегда, – это Маша припомнила, как смотрела вместе с Олегом «Дневник памяти». – Не всегда, – согласился Арсений. – Но у нас получилось, как получилось. Они переместились за барную стойку – Маше было очень прикольно от того, как ноги болтаются, не находя опоры, а ведь с ее немаленьким ростом подобное так редко происходит. В приглушенном свете черты Арсеньевского лица обрисовывались мягко и таинственно, создавая какую-то невообразимую загадку. Рыцарь печального образа получился бы, если бы не чертята в глазах. – Поэтому отношения в моей жизни и правда штука нелегкая, – ага, вот и подобрался он к теме насущной. – И действительно без них было бы легче. Но, Маш, это не значит, что я хочу и готов так просто от них отказаться. Я же знал, на что шел. Потому что речь идет о тебе, – глотнул из бокала, не отводя глаз. – Я без тебя свою жизнь теперь слабо представляю. – Добавил «слабо», чтобы не звучало так сопливо? – Маша плоха в лирике, ой как плоха. – Именно так, – хохотнул Арсений. Отпил еще из бокала, словно храбрился. – А еще я имел милую беседу с твоим отцом. Думал, самое страшное – это Петя, но Прокофий меня покорил. А вот это уже новые вводные. – И? – Ну что «и»? Брякнул, что мотаюсь между Москвой и Питером. Хотел позвать тебя – ты так жаждала посмотреть на его реакцию. – Да, жаль, что не позвал. Я бы тебе кляп в рот вставила. – Даже так? Я учту твои предпочтения, – Маша даже сморщилась от бездарной шутки, но на то, видимо, и был расчет. – Не буду вдаваться в подробности – с меня взяли слово. – Да ты издеваешься? – она всплеснула руками. – Ты прям как старая интриганка! – Я просто подвожу к главному. Маш, – вздохнул. Ох уж эти Арсеньевские вздохи, – после этой статьи, которую твой коллега нашел, смысла прятаться по углам и правда нет. Это произойти должно было и произошло. Просто я, скажем так, не очень был готов. – Ну да, еще, небось, папа на вентилятор накинул, – понимающе усмехнулась Маша. – Он у меня такой. – Отличный мужик, – подытожил Арсений. – И – я так на досуге поразмышлял, – возможно, мой брак с Аленой развалился в том числе потому, что я слишком трясся над защитой семьи. Настолько, что семью и задушил. И я не хочу, чтобы такое повторилось. Маша впитывала каждое слово, потому что на такой уровень доверительного они еще не переходили. На такие глубинные темы не говорили. И если Маше попросту особо нечего было рассказать – она вся перед ним, как на ладони, просто потому что такая вот она, Маша, – то Арсений умело обходил острые углы, сворачивая в другое русло при приближении к границе сокровенного. – Слушай, – она предусмотрительно отодвинула бокалы и сцепила пальцы на чужой ладони, – поверь, самое страшное мир уже увидел. Что может быть страшнее моей сутулой спины? – Твоя сутулая спина прекрасна, Маша. – Ну спасибо. – И я опять ушел от сути. Смотри, мне удалось за эту неделю все порешать – ну, футболки, театр, всякая другая фигня. В общем, здесь произошла полная зачистка, – Маша потеряла нить, но продолжала внимать, потому что Арсений, как всегда, мог выдать внезапный финт ушами. – Еще я поглядел квартиры в Москве – есть хорошие варианты в самом центре, но я бы ориентировался на что-то позападнее, чтобы было удобно ездить на съемки. Маша хлопала глазами, а руки уже вытащить не могла – Арсений в них вцепился, видимо, не давая сделать резких движений, пока не закончит. – Я предлагаю, когда вернемся, посмотреть, что я нарыл. – Зачем? – Машу смерили немного обеспокоенным взглядом, словно она похожа на душевнобольную. – Ты против? – Да против чего? – не переставала тупить Маша. – Ну, перестать жить на два города. Жить вместе. Совсем вместе, я имею в виду. Маша все-таки руки из Арсеньевской хватки выдернула. Сложила перед собой. Поглядела на столешницу – ах, если бы там были хотя бы мраморные узоры или гранитная россыпь, было бы чем занять внимание. А так она смотрелась просто глупо. – Подожди, – она отвисла. – А Кьяра? – Кьяра с Аленой. Я иногда буду приезжать, а иногда буду привозить ее в Москву, на каникулы, например. Если ты, ну… – Не-не, я не против. Я только за. Я просто… – Если ты не хочешь или если не готова – нестрашно, – довольно быстро переобулся Арсений, словно готовился к нескольким сценариям развития диалога, – я и сам давно собирался перебраться, потому что… – Нафига нам новая квартира, если мы можем жить в моей? И это единственный вопрос, который всерьез Машу беспокоил. Льготную ипотеку-то отменили. – А, – Арсений облегченно опустил плечи. – Ну, это символично: новая жизнь, новая квартира. И мама твоя намекает, что квартиру пора сменить. А еще в твоей квартире уставший ремонт. – Уставший? – выдавила Маша сквозь подступающий приступ хохота. Немного беспричинного хохота, но какая разница? – Старый, Маш, старый ремонт, – закатил глаза он. – Только попробуй сейчас заржать. И Маша, конечно, заржала, как лошадь. И смеялась долго и упорно, так что вскоре и Арсений к ней присоединился. Сидели на кухне, давились от смеха, раскрасневшиеся от веселья и красного вина. А глаза светились чем-то, для чего мир еще не придумал название. Огни вечернего Петербурга тоже светились, сквозь стекла окон с интересом подглядывая за их счастьем.