Ты притупи, о время, когти льва

— Да, человек смертен, но это было бы еще пол беды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус.

~~~ — Когда мы только познакомились, — сказал Окделл, вставая в позу и обходя Валентина по кругу, — Юстин пытался покончить с собой, — Герцог говорил сухо, взгляд его был далеко. — Рокэ привёз его домой без чувств. Мы его выходили. Незапланированный урок танцев принял для Валентина неожиданный оборот. Разговор, которого он так ждал, случился внезапно. Миновала неделя с бала королевы и почти месяц с фабианова дня. И сегодня, сразу после тренировки с Алвой эр вызвал его на этот «урок». Они разошлись и сошлись вновь, имитируя смену партнёров. Валентин молчал, а эр продолжал. — Первое время Джастин был очень отстранен, не хотел говорить с нами, даже пытался сбежать — он горько усмехнулся. — Слухи о нас тогда ходили ещё хуже нынешних. За две недели проведенные в этом доме он воспрял духом, и более мы не расставались. До этого кружа вальсовыми квадратами по комнате, они остановились. Начался новый танец. — Мы общались, кутили вместе, Юстин стал порученцем Рокэ, хоть они и были почти ровесниками, — Ричард стал делать большие паузы между фразами, будто эти слова затягивали удавку на его шее. — Джастин был нашим здравомыслием, нашим сдерживающим механизмом, он не давал нам делать глупостей. Мы верили друг другу, строили планы, — голос Эра терял всякие краски, — однако теперь нам с Рокэ вдвоём осталось воплощать его идеи. Юстин мог бы достойно послужить своей стране. И что важнее, он хотел этого. Окделл сник и весь его вид потускнел, шаг чуть сбился, руки ослабли и похолодели. С каждым словом эра Валентин чувствовал, как что-то в его собственной душе, чему он не знал названия, успокаивалось. Что-то, что ночами оставляло его без сна, мучая мыслями о брате. Он давно смирился с его смертью, однако то безбрежное холодное одиночество, что он ощущал — опустошало. Сейчас оно отступило. Разжало душащие когти вокруг его шеи и рёбер, и Валентин, крепко сжав руки эра уверенно направил его в новый круг танца. — Удивишься ли ты, мой друг, — сказал вдруг Окделл с улыбкой, — но мне известно про тебя гораздо больше, чем ты думаешь. — Вот как, монсеньор, — юноше приятно было поддержать эту добрую шутку. — Джастин всегда был любителем поговорить. — Я знаю, что ты жутко боишься пауков, — заговорщически прошептал эр, закручивая оруженосца в пируэте. Валентин рассмеялся. — А я знаю, что вы ужасно мерзлявы, даром что северянин, — гордо заявил он в ответ. — Он очень любил тебя, — в голосе эра звучала светлая печаль. — Я знаю, — отчего-то Валентин улыбнулся. — И я его любил больше всех на свете. Джастин всегда был мне примером. Эр в знак поддержки сжал его плечо. — Мне… «Так жаль» тишиной повисло между ними. Валентин не обманывал себя. Он верил этому человеку, что так искренне, пусть и неумело это доверие пытался заслужить. Валентину хотелось идти за монсеньором, служить, приложить руку к той истории, что он пишет своей легкой, но уже натруженной рукой. Музыка кончилась. Эр отпустил его, и Валентин будто сразу лишился опоры. Окделл тем временем уже стоял у столика с вином и лениво обмахивался веером. Росио прав, совсем скоро он сможет отпустить, как только голова Штанцлера прокатится по мостовой. — Надо бы почистить его, — пробормотал герцог себе под нос и как был, с бокалом в одной руке и веером в другой, уселся на паркет. Отставив вино, мужчина достал из рукава платок, вернее какую-то плотную тряпку, а потом, к удивлению Валентина, с тихим лязгом вынул из веера стилет. Сталь сверкнула, и Ричард принялся энергично её натирать. Леворукий, и сколько ещё таких сюрпризов заготовлено у него. —Потом работать, — перечислял свои планы, — отвезти в геренцию бумаги по Лаик, и вечером, Ли, кажется, звал на ужин. — Стилет, монсеньор? — растерянно спросил Валентин. — Изящное лекарство от бед, для тех кто вечно ищет ответ, юноша, — нараспев произнёс он, словно цитируя кого-то. ~~~ Позже Дик сидел за бумагами в кабинете. День был пасмурным, весна в Олларии боролась за свои права. Франциск спал на его столе, и Окделл волновался, как бы кот не смахнул чернильницу, но прогнать животное не пытался. В конце концов, кто тут на самом деле хозяин? Слуга доложил, что пришли его люди, и герцог принял их. Это были соглядатаи приставленные к Рокслею. Ничего интересного они не сказали, а Ричард и не ждал. Он знал отношение вассала к себе. Если бы эр Генри мог плюнуть своему сюзерену в лицо, он бы это сделал. Однако Ричард имел виды на его сына — подающего надежды Джеймса. Шпионы сообщали лишь, что в последнее время встречи графа Рокслея со Штанцлером приобрели определенную регулярность. Дик вспомнил вдруг о рассказанной Валме пару месяцев назад сплетне — «Затея эра Генри с лошадьми идет в гору, Дженнифер не нарадуется. Все в Дриксен сбывает». Окделл поразмышлял было над этим, что-то не давало ему покоя, но проснулся Франциск и все же снес со стола чернильницу, залив морисский ковер. ~~~ Какое-то время спустя

Карету трясло. Арно, сидящий на козлах, изо всех сил старался не гнать. Было позднее утро, и черная карета без гербов не привлекала внимания; на улицу выползали канцелярские крысы и ремесленники, торговцы и праздные прохожие. В пугающем полумраке кареты Валентин зажимал рану на голове своего эра кружевным платком, пока Алва рвал рукав своей рубашки. Кровь заливала лицо Окделла, он что-то мычал и был почти в беспамятстве, но отчего-то не терял сознания. Придду было трудно удерживать эра, весь платок уже пропитался кровью, руки и манжеты Валентина были покрыты ей, но особенно страшный вид имел фиолетовый сапфир на его пальце: в карете почти не было света, но камень горел. Резко тряхнуло и всех их подбросило. Ричард болезненно застонал. — Карьярра, Арно! — крикнул Алва и ударил эфесом шпаги о крышу кареты, — правь ровно или шкуру спущу! Все они были на взводе, руки маршала тоже были в крови. В крови Ги Ариго, перемешанной с кровью Ричарда. Окделл заметался в руках Валентина. — Нет, хватит, замолчите, — отчаянно взмолился он. Алва замер от этих слов. Он мягко отодвинул Валентина, и Дик упал теперь на его плечо. —Дай ему понюхать касеры, — скомандовал Придду, а сам начал бинтовать голову. Юноша вытащил у Алвы из-за пояса флягу и поднес к носу эра, тот зажмурился, застонал, но теперь более осмысленно. —Забери у них силу, — прошептал Рокэ на ухо Дику. —Нет, не хочу слышать их, — выдохнул тот, но против воли потянулся к руке Валентина. Фляга выпала и разлилась, а Придд сам чуть не взвыл от этой хватки. Не прошло и пары секунд как глаза Окделла распахнулись в ужасе, он хотел отдернуть руку, но Алва не дал, накрыв руку Ричарда своей. —Бери все, ты разбил голову голову, это опасно, — маршал был спокоен и серьезен. —Я не хочу это видеть, о Лит! — его залитое кровью эра теперь расчертили белые дорожки слез. Валентин видел, чувствовал эту кровь повсюду, хотелось выбраться на воздух, убедиться, что они не в Закате. —Они убили его! — взвыл друг Ричард, повязка, только наложенная Алвой неумолимо окрашивалась красным. — Я вижу. Ворон весь стал железной маской, а юноша с ужасом осознавал, что именно происходит. —Загнали, словно дикого зверя. Юстин погнался за ланью, а они за ним, — Окделл задыхался, он сам не верил в то, что видит — Зарезали, просто зарезали без единого слова, и лань пригвоздили стрелой к дереву рядом. Валентин уже слышал это, видел тело брата перед похоронами. Такое сосредоточенное спокойное лицо, словно тот до сих пор решал в уме какой-то вопрос. Джастин ничего не успел понять, а в следующий миг уже был мертв… Валентин ждал ужаса, злости, слез, но они не приходили. Ричард от потери крови все же лишился чувств. Алва молчал. Быть может, лучше чтоб они вовсе этого не узнали. Валентин чувствовал как ноет в груди, но это была боль не кровоточащей раны, а реакция старого загрубевшего шрама на погоду. Он чувствовал, что теперь наконец сможет жить, не мучаясь день ото дня неведением. Его даже не интересовала месть, пусть он знал, что Окделл отомстит. Все поменялось вдруг, а сам Валентин будто остался прежним. — Так странно, — сказал он задумчиво. — Это должно ощущаться так… пусто? Рокэ посмотрел на него мягко, взглядом, каким смотрел на Арно, и стало вдруг чуть легче, не одиноко. — Если сердце уже отболело, не пытайся его заставить.