Amor con amor se paga

Вчера шёл король, весь крутой и гордой,

И мальчик сказал: «А король-то голый»

Мальчику тут же с ноги проломили голову.

И пришили ему статью.

— Для протокола, информирую вас о том, что наш разговор будет записываться. — Ясно. — Представьтесь, пожалуйста. — Зик Йегер. — Вы знаете, по какой причине здесь оказались? — Да, моего сына обвиняют в покушении на убийство. — Вы ознакомились с заявлением обвинителя и показаниями потерпевшего и свидетеля? — Да, я их читал. — Вы знаете, что ваш сын может встать на школьный учёт и за ним будет осуществляться строгий надзор, как в учебной деятельности, так и на досуге? — Да, мне об этом уже любезно сообщили. Кенни тяжело вздохнул и смахнул со лба капли пота. В допросной было ужасно жарко и душно, а ремонтники, собиравшиеся починить сломанный кондиционер, почему-то так и не заявились, хотя Петра подавала заявку в бюро обслуживания ещё на прошлой неделе. И ладно бы, даже эти температурные невзгоды можно было бы потерпеть с натяжкой, если бы не твердолобость этого проклятущего Йегера. Он заявился в департамент со своей женой под ручку с видом победителя по жизни. Улыбнулся, поздоровался, чуть ли не реверанс отвесил секретарше на входе. Деловито купил эспрессо в аппарате и не спеша прошёл в допросную. Елена осталась сидеть в коридоре, напустив на себя такую мину, что и пройти мимо неё страшно — ни дать, ни взять Цербер, норовящий цапнуть тебя за ногу, если, упаси Бог, вдруг косо взглянешь. В душе Кенни Аккермана боролись противоречивые чувства. С одной стороны, ему было ужасно смешно. Надо же, он в этой самой комнатушке принимал такие показания, что у новичков-стажёров волосы дыбом вставали, а сейчас пытается добиться простых извинений за какое-то хулиганьё. А с другой — Кенни неимоверно бесился. Зик Йегер слащаво улыбался, поправлял очки на переносице, прихлёбывал свой кофе и всем своим видом показывал, что ему в этой душной допросной ни капельки не дискомфортно. Наоборот, он, видимо, необычайно довольствовался этим необыкновенным вниманием к своей персоне. Его адвокат — хрупкая на вид, темноволосая женщина, — молчаливо сидела рядом со своим клиентом и практически не вмешивалась в их диалог, но Кенни пока и не задавал провокационных вопросов. — Возможно ли, что аморальное поведение вашего сына связано с какими-то особенностями его здоровья? — Вы имеете в виду, что мой ребёнок псих? — Я этого не говорил, но насколько я понимаю, он целенаправленно толкнул потерпевшего в пруд, прекрасно понимая, какие последствия имеют его действия. Возможно ли, что вашим сыном движет чувство садизма? Вы замечали у него садистские наклонности? — Послушайте, я врач, моя область специализации — психиатрия, будь у моего сына какие-то отклонения, я был бы первым, кто обратил на это внимание, поэтому мой ответ — нет, на оба вопроса. — Хорошо, но как вы можете объяснить тот факт, что ваш сын назвал потерпевшего, цитирую «слабым элементом» и «бесполезным человеком»? — У кого-то явно разыгралась фантазия. Это простительно, если брать во внимание, что у самого вашего, как вы говорите, потерпевшего, наблюдаются некие особенности здоровья. Кенни стиснул под столом кулаки и прищурился. На щетинистых щеках заходили крупные желваки. Желание врезать этому самоуверенному Йегеру росло в геометрической прогрессии. — Мой потерпевший на момент нападения находился в здравом уме и трезвом рассудке, можете не сомневаться. — Ну что вы, в самом деле, а есть ли у вас какая-нибудь справка, подтверждающая это? Насколько я знаю, мальчик в недавнем прошлом пережил психологическую травму. Поверьте, многие люди, будучи и в старшем возрасте, тяжело переживают утрату близких. Если мальчик начал на этой почве выдумывать несуществующие вещи — это нормально. Зик постарался придать своему лицу сочувствующее выражение. Кенни показалось, что будь они в других условиях, этот бородач непременно бы похлопал своего нерадивого допрашивателя и, прости Господи, предложил бы ему какую-нибудь скидку на реабилитацию в своей чудо-клинике. Кулаки Аккермана зачесались до того нетерпимо, что ему почудилось, будто бы он снова вернулся во времена своей мятежной юности, где на какой-то стройке, живя с ещё пятью парнями в бараке, умудрился подцепить чесоточного зудня. — Боюсь, прошлое моего потерпевшего вас сейчас не касается, как и в целом самого акта преступления. Убедительно прошу не переходить на личности, дабы не усугублять обстановку. — Что ж, как хотите. Но если вы так настоятельно рекомендуете мне не переходить на личности, то почему же я здесь один? Почему вы не пригласили и мою жену? — Не волнуйтесь, ей мы тоже уделим должное внимание, но только после вас.

***

— Ваш муж управляет собственной клиникой и проводит научные исследования, посещает различные конференции и активно строит свою карьеру, а чем занимаетесь вы? — Я? Домохозяйка. Елена, в отличие от своего мужа, искренне наслаждающегося этим театром одного актёра, держится отстранённо и холодно. Она поджимает губы, царственно восседая на своей неудобной табуретке, и демонстрирует полнейшую неприязнь как к процедуре допроса, так и лично к самому Кенни Аккерману и всей его полицейской братии в придачу. — Если я правильно понимаю, вы проводите большую часть своего времени, находясь в доме со своим сыном, то есть именно на вас лежит большая ответственность за его воспитание? — Не очень понимаю ваш вопрос. Любая мать занимается воспитанием своего ребёнка в той мере, которую она обязана выполнять. Это её долг и первейшая обязанность. — Отлично, а как вы тогда прокомментируете слова вашего сына, произнесённые им перед тем, как толкнуть потерпевшего в пруд, цитирую «моя мама говорит, что такие, как вы…», имеется в виду — инвалиды, «…слабые элементы общества, жирующие на свои пособия…»? — Я думаю, мой сын что-то перепутал. Знаете, дети иногда любят придумывать себе какие-то небылицы. Возможно, он услышал это в каком-то фильме или в новостях, телевизионщики сейчас городят чёрт-те что. — Забавно, а ваш муж пытался убедить меня в том, что это мой потерпевший что-то путает, вы же утверждаете обратное. — Мой сын не ангел, но дети в его возрасте — как губки, впитывают всё подряд. — Вы ознакомились с показаниями свидетеля? — Конечно, я их читала. — Как вы думаете, ваш сын может намеренно лишить человека жизни? — Я ведь тоже не вчера родилась. Словам одного человека можно и не поверить, но я собрала характеристики на своего сына от директора его школы, учителей и нескольких одноклассников, можете взглянуть на них. Вы не найдёте ни одного плохого слова в его адрес, Флок не хулиган. Возможно, у мальчика разыгралось воображение. Тем более, что ваш потерпевший, как указано в заявлении, был похож на пирата. Не исключено, что это была просто игра. Адвокат Елены вынул из дипломата тоненькую папочку и пододвинул её ближе к следователю. Кенни, не скрывая своего скептицизма, пролистнул пару файлов, цепляясь глазами за фразы по типу «хороший мальчик, аккуратный, усидчивый, добрый». Неудивительно, кто же будет кусать руку, его кормящую? Недобрым словом вспомнился Димо Ривз. — Пятиминутный перерыв, и мы вернёмся к нашему диалогу, — Кенни стоически выдержал самодовольный взгляд Елены, стиснул зубы, чтобы — упаси Бог — не наговорить лишнего и, не скрывая своего нетерпения, спешно покинул душную допросную.

***

Набирая в кулер стаканчик воды, Кенни угрюмо таращился на булькающие в утробе бутыли пузырьки и гонял в голове тяжёлые думы, решая, что же теперь делать дальше. Мальчик в действительности никого не убил, но это только благодаря своевременному появлению Эрвина. Можно было бы надавить на его психологическое состояние, но если дело дойдёт до суда, у мальчика должна быть, как минимум, тяжёлая степень шизофрении, слюни изо рта и неконтролируемое поведение, чтобы присяжные и судья отлепили свои глаза от этих вычурных бумажонок, где расписаны тысяча и одно прекрасное качество злополучного Флока Форстера. Пора было признать, у Кенни не получится никого прижать к стенке. А ведь ему хватило бы даже раскаяния в глазах и банальных извинений, если бы они, конечно, звучали искренне. Однако, чем больше упирались эти Йегеры, тем прочнее в голове Кенни коренилась мысль, что тут всё-таки кое-что не так. Почему им так важна неприкосновенность несчастного сынишки? Нет, понятно, родительские чувства и всё такое, но ведь всему есть предел. Они ведь должны понимать, что поступок их сына выходит за рамки нормальности. Плюс эти неочевидные слова мальчишки… Кенни, погружённый в свои думки, присел на металлические стулья, в линеечку привинченные к полу вдоль стены, и даже не сразу обратил внимание на появление неожиданного соседа. Стул жалобно скрипнул под весом опустившегося на него человека, а тот откашлялся: — Кхм, здравствуй, Кенни. Аккерман оторвал глаза от пола и взглянул на своего нежданного соседа, чей голос был слишком уж хорошо ему знаком. — Ого, сам Дариус Закклай снизошёл до нас, простых смертных, чую запах чей-то подгорелой пятой точки. Дариус усмехнулся, блеснул стёклами своих очков и погладил себя по бороде. — А ты не теряешь свой нюх, пройдёмся?

***

Дариус Закклай был не последней фигурой в полицейском управлении. Он отдал службе без малого тридцать лет своей жизни, за что поплатился рано засеребрившейся шевелюрой, зрением и полнейшей дистрофией отдела мозга, отвечающего за любовь к ближнему своему. Иногда Кенни гадал, что Дариус в принципе забыл в их профессии, ибо ни взятки, ни торжество справедливости его никогда особо не интересовали. Как бы то ни было, Кенни подчинялись всё и вся, а над ним властвовал лишь сам Закклай. Именно поэтому его появление в самом департаменте было не очень хорошим знаком, означавшим, что, скорее всего, полетят чьи-то головы. — Ну-с, с чем пожаловал на этот раз? — мужчины вышли на крытый дворик, где Кенни прислонился к стене и прикурил, смаргивая дым. — А ты сам не догадываешься? — снова усмехнулся Дариус, раскрывая свой собственный портсигар, местами потёртый, но с ещё заметными выгравированными «Д. от А.». Кенни, глядя на загадочные инициалы, всегда пытался представить, как выглядит это самое А, очевидно, что друзья таких витиеватых подарков обычно не преподносят, а дамы сердца, как знал Кенни, у Дариуса не водилось, хотя…кто из нас может похвастаться умением залезать чужому человеку в душу? — У меня в допросной сидит бесячий чудо-доктор с отпрыском-садистом, если ты, конечно, не явился по душу бомжа в обезьяннике, то я смекаю, что к чему. — Хм, — Дариус затянулся и выдохнул, задумчиво поглядывая на голубей, вальсирующих на карнизе, — тебе бы с твоей догадливостью по другую сторону баррикад быть. — Обижаешь, куда уж мне, бывалому псу в погонах, метаться из огня в полымя? — оскалился в ухмылке Кенни, постукиванием узловатых пальцев стряхивая с сигары пепел, — не томи давай, кому надо настучать по башке на этот раз? — Если честно, тебе. — Мне? А мне-то за какие такие выслуги, интересно? — Дело в том, что пока ни за какие, но от Йегеров отлипни. — С чего бы это? — А с того, что если полетит его голова, то с ней в придачу и наши с тобой. — Хрена с два, его щенок чуть не угробил моего племяша, — Кенни скривился и зло сплюнул себе под ноги, — и да, он сделал это специально, потому что пацан мой в коляске сидел и сам бы из пруда того не вылез, так что мне нужно полноценное воздаяние всем по делам их. — Кенни, ты не понял, это не просьба, — прищурился Закклай, — это приказ. — Ого, а давно ты в наш следственный отдел затесался? Что-то я тебя сегодня не видел на утренней планёрке, чтобы ты тут приказы мог раздавать, — Кенни смерил Закклая уничижительным взглядом сверху вниз и фыркнул. — Между прочим, Аккерман, не наглей, ты всё ещё мой подчинённый, а я, помнится, всё ещё твой начальник, так что сделаешь так, как я скажу. — А то что? Уволишь меня? — Могу и так. — Ого, это вот настолько большие ставки в играх взрослых мальчиков? — А тебе всё смешно? — Я думал, мы тут на разогреве глупостями обмениваемся. «Stand Up» смотрел? Ну вот, ты пошутил, я тоже пошутил, всё честно. — Кенни, — посерьёзнел Дариус, — соберись, отпусти Йегеров и закрой дело, дети играли, произошёл несчастный случай. Моё мнение в этой ситуации, чтобы ты знал, мало кого волнует, да его и не спрашивали. Кенни отвернулся, побродил уставшим взглядом по служебной парковке. Отыскал глазами старенький закклаевский Nissan, который уже мог тысячу раз отправиться на свалку, но до сих пор верно служил своему хозяину. Дариус не продажный человек — факт. — Тогда скажи мне, — посерьёзнел Кенни, — кто из верхов настолько трясётся за бородёнку этого очкарика, что готов нам кишки выпустить? — Ну, с кишками ты лиху хватил, — хмыкнул Закклай, — попортили бы послужной список — только и всего, но нам бы этого не хотелось, верно? А имён назвать не могу, извини, тут я связан по рукам и ногам. — Боишься моего праведного гнева? — Боюсь. Мужчины переглянулись. Кенни вглядывался в золотисто-карию радужку, поблёскивавшую под толстыми стёклами очков, и силился разглядеть мерцавшую в них ухмылку, но её не было. — Ладно, коли не шутишь, я сверну дело, но, Дариус, — Аккерман затушил окурок об стену и отбросил в сторону, — я ведь говорил, что я из когорты бывалых псов, а мы всегда копаем до талого. — А толку то? — вздохнул Закклай, — паршивая овца всегда найдётся, только прибьёшь одну — тут же вылезет другая. Всегда были те, кого покрывали, и те, кто покрывал. Ты эту систему не изменишь, понимаешь? Она стара как мир, её и несколько колоссов не сдвинет с места, а тебе, мелкой сошке, вообще лучше не лезть — сожрут и глазом не моргнут. — Это мы ещё посмотрим, кто кого.

***

— Что ж, мистер Йегер, — Кенни взялся обеими руками за спинку стула в допросной и решительно задвинул его, показывая, что больше садиться на него он не намерен, — несмотря на наши очевидные разногласия, вынужден признать, что случившийся инцидент был не более чем ребячеством и детской шалостью. К вам более претензий не имеем и не смеем задерживать. Зик как-то растерянно улыбнулся, поднялся со своей табуретки и одёрнул воротник на рубашке: — Я рад, что мы в конце концов пришли к согласию. Переговоры в наше время — ключ к светлому будущему, а помахаться кулаками мы всегда успеем. Кенни подошёл к дверному проёму, подождал, пока Зик с ним поравняется, и тихо сказал, так, чтобы было слышно только им двоим: — У вас очень хорошие друзья, док, передайте им мой пламенный привет. — Всенепременно, мистер Аккерман, — отсалютовал ему Зик и покинул допросную.

***

— Ну и зачем мы понадобились старику? — вздохнул Оруо, облокотившись об стол и катая по нему ручку — туда-сюда, — между прочим, у нас обеденный перерыв, если он не знал, то в это время положено о-бе-дать, а не секретничать в переговорной. — Пожуй свой сэндвич и не ной, — одёрнула напарника Петра, — ты всё равно бегаешь каждые полчаса в столовку, так что не помрёшь, а шеф нам хочет что-то важное сказать. — Надеюсь, на этот раз обойдёмся без эквилибристики, — усмехнулся Эрд, покосившись на закатившего глаза Оруо. В прошлом году Кенни выслеживал одного врача, через которого проходили крупные поставки наркотических веществ. Прямых доказательств этому не было, но у Кенни имелась пара проверенных источников, которые в один голос указывали на этого самого врача. Он принимал на дому беременных женщин и проделывал с ними какие-то процедурные манипуляции вроде массажа. Идеальным вариантом было заслать к нему проверенное лицо, но Петра в то время, как назло, заболела и слегла с температурой на больничном. Эрд, как компьютерный властелин, восседал на прослушке и на маячках, а в Гюнтере, по всеобщему признанию, было намного меньше женственных черт, чем в Оруо. Бозарда, не взирая на его протесты, загримировали, нацепили ему фальшивый живот и отправили на приём к их подозреваемому. В общем, все дальнейшие действия Оруо были закреплены в его письменном отчёте, который Кенни, громко кашляя в кулак, не дал прочитать ребятам, а самолично запер в архиве. Так или иначе, но операция завершилась успехом: выяснилось, что «беременные» на самом деле были перевозчиками грузов, и под их объёмными телесами были надёжно сокрыты килограммы кокаина, которые они выносили и заносили непрерывным потоком, совсем как рабочие муравьишки, тащащие листочки да веточки в муравейник с утра до ночи. Оруо, конечно, получил свою порцию восхищения — начальство преподнесло приличную премию, ребята из спецотдела позвали посидеть в бар за их счёт, а Кенни даже пожал ему руку, правда, это больше смахивало на односторонний поединок армрестлеров, чем на обычное выражение признательности. Однако Бозард отказался обсуждать все детали дела с ребятами и ещё долго дулся на их поддёвки. Сам Кенни же для себя вынес из этой истории две вещи: 1. Некоторым мужчинам чудо как идут шляпки и милые сарафанчики в цветочек; 2. Людям в белых халатах не стоит доверять так опрометчиво. Над первым пунктом Кенни внутренне посмеялся, конечно, но поймал себя на том, что ему даже понравилось — не сам Бозард, понятное дело, но мужественность, облачённая в женственность, почему-то его неожиданно…привлекла? Если бы наш бравый Аккерман обладал бы более тонкой душевной организацией и непреодолимой тягой к рефлексии, он бы всенепременно уделил бы этому примечательному факту гораздо больше времени для обмозговывания. Но Кенни был человеком простым, да и времени у него было не так много, чтобы тратить его на не слишком нужные размышления о собственной психологии, поэтому вопрос неожиданной привлекательности мужиков в платьицах отпал сам собой. А вот врачам Кенни с тех пор доверять не то, чтобы перестал — он их всегда недолюбливал, ибо больницы в принципе его угнетали ещё со времён трагических событий прошлого, — но теперь относился к ним с ещё большей мнительностью. Ну не отпускало его при виде жизнерадостного врача в белом халате, вещающего о хороших прогнозах, теперь Кенни видел за развевающимися полами врачебного одеяния лишь тлен, смерть и всепоглощающую боль. И теперь Зик, по воле случая затесавшийся в ряды докторов, для Кенни проигрывал по всем фронтам — как в профессиональном, так и в личном плане. — Ну-с, ребятки, каюсь за то, что задержал вас в ваше, так сказать, личное время, но у нас на горизонте нарисовался некий интереснейший персонаж, — заявил Кенни, бодрым шагом заходя в свой спец-отдел, — Зик Йегер, восходящая звезда на небосводе психиатрии, имеет подсадных людей в высших кругах, благодаря чему выходит сухим из воды. Вот ты, Шульц, за какого человека бы поручился? — А? Поручился? — переспросил Гюнтер, — в плане, за кого бы я заступился? Ну…за родственника. — Или за близкого друга, — поделилась своим мнением Петра. — Ой, ну вы даёте, конечно, нашлись тут альтруисты, — фыркнул Оруо, — помогают обычно тем, кому выгодно помогать. — Вот, — Кенни щёлкнул пальцами и живо, не под стать своему возрасту, уселся на стол, — верно, Бозард, человек всегда преследует выгоду. Мне нужно знать об этом Йегере всё. — М-м, — почесал затылок Эрд и неопределённо обвёл руками воздух вокруг себя, — всё это прям…всё? — Всё — это всё, откуда он родом, семья, место учёбы, сколько зарабатывает, на чём прославился, самые крупные исследования, во сколько лет женился и когда выкурил первую сигарету — мать его, мне нужно знать, почему у его щенка другая фамилия, это может быть — нет, это должно быть важно, — пояснил Кенни, загибая пальцы и весело болтая ногой, — я хочу его прижучить, взять за жабры, за его жалкую, худую, обтрёпанную бородёнку и напихать ему… — Мы поняли, — махнула рукой Петра, — но что, если выяснится, что за ним стоит какой-нибудь его брат, или свёкор, или вообще отец, а все ваши домыслы носят личный характер? — Ну вот когда вы это выясните, тогда и поговорим, — Аккерман спрыгнул со стола и натянул шляпу, — фронт работ определён, дерзайте! А мне, кхм, надо отъехать по делам. Удачи, ребятки, или как там это, — он уже открыл дверь, как обернулся на пороге, силясь припомнить фразу из того молодёжного фильма, который Леви недавно смотрел по телевизору, — счастливых вам голодных игр!