Amor con amor se paga

Ханджи рассмеялась. Нет, даже не так. Она расхохоталась, билась в истерическом припадке смеха, складывалась пополам, зажимая живот, и кулаком стучала по столу так, что стоящие на нём чашки с горячим чаем жалобно дребезжали и подпрыгивали. Это продолжалось добрых пять минут, пока Ханджи, наконец, кое-как не успокоилась и не вытерла выступившие от смеха слёзы. — Нет, ты подумай, прям вот так взял – и кинул тебе монетку? — Тц, Очкастая, ты со своим гоготом весь чай разлила, — проворчал Леви. Он потянулся за тряпкой и тщательно вытер маленькие лужицы на столе, а Ханджи снова захрюкала от смеха, медленно сползая со стула. — Смотри, Левасичек, у тебя уже появился отличный способ заработка, — стёкла очков озорно блеснули, — глядишь, ещё парочку раз скатаешься в парк и станешь финансово независимым! — Уймись уже, а? По-хорошему прошу, — вздохнул Леви, — и вообще, там копейка какая-то, чтобы натянуть на прожиточный минимум понадобится десять полных шляп таких монет. — Неужели? М-да, плохо нынче живётся попрошайкам, — протянула Ханджи, и Аккерман метнул в неё убийственный взгляд, от которого она громко икнула, давясь неконтролируемым смехом. Леви лишь закатил глаза и демонстративно промолчал, поднося к губам чашку. С того «инцидента» прошло уже два дня. Они с Ханджи сидели на кухне и пили чай, гулять не пошли, потому что на улице стеной стоял ливень. «Погода нелётная», - заявила Зое, завалившись в прихожую и отряхиваясь по-собачьи. Леви неодобрительно провожал взглядом струи воды, сбегающими по плащу подруги прямо на чистенький пол, а потом молча вручил девушке тряпку и дотошно проследил за её вознёй с лужами, сопровождаемой вздохами и сетованиями: «У меня коленки уже скрипят, пожалей, а? Да чисто тут уже, честное слово, узурпатор». Но Аккермана было невозможно разжалобить, в вопросах уборки он оставался непреклонен, причём не только в них одних. Леви не любил быть в долгу перед другими. Терпеть не мог, когда ему кто-то пытался помочь, потому что от этого появлялось стойкое ощущение, что эти люди надеются на взаимную выручку и всё такое. А Леви, положа руку на сердце, не мог причислить себя к лику святых, живо откликающихся на чужие несчастья – не всем дано быть такими добряками, что поделать. Поэтому теперь он остро чувствовал, как монетка в кармане прожигает ткань брюк, тяготит его своим язвительным напоминанием о собственной слабости. Леви было жизненно необходимо снова увидеть того жалостливого блондинчика и всучить ему его подачку обратно, приправив парой ласковых выражений. — Я должен вернуть её. — Хм, и как ты это, интересно, представляешь? — Ханджи отпила немного чая и поставила кружку на место. — Не знаю, — Леви скрестил руки на груди, — но я просто обязан отдать грёбаную монету и заодно прописать пару пенделей этому спасителю и покровителю всех обездоленных. Ханджи тактично промолчала на заявление о пенделях. Конечно, её друг всегда был боевым и суровым и раньше не спускал никому с рук любые дерзости в свой адрес, но его нынешнее состояние лишало его полноценной дееспособности. До Леви вдруг тоже дошла вся бессмысленность его намерений. Он стиснул зубы и отвернулся. Какое-то время они просидели в тишине, нарушаемой только барабанящими по оконному стеклу мощными каплями дождя. — Кхм, могу ли я взглянуть на неё? — кашлянула Ханджи. — Пожалуйста, — Леви нашарил монету в кармане и протянул её подруге, та тут же поднесла вещицу к очкам, пристально изучая поцарапанную поверхность металла. Ханджи разглядывала копейку так, будто перед ней самый настоящий артефакт, вроде ископаемых останков мамонта, который нужно немедленно исследовать. — Ну-у…ничего особенного, монета как монета. — Хо, а ты чего ждала? Думала, на ней будут тайные водяные знаки, по которым можно вычислить человека, чей кошелёк она покинула последним? — вскинул тонкие брови Леви. — Не знаю, — честно призналась Ханджи, а потом неуверенно добавила, — может, снять с неё отпечатки пальцев, а твой дядя пробьёт их по базе данных, ну или как там это делается? — Пф, не смеши, во-первых, её трогала уже херова туча людей, включая нас с тобой, во-вторых, как ты это себе представляешь? Я подхожу к дяде и говорю что-то вроде: «Эй, Кенни, мне тут милостыню подкинули, надо найти этого засранца, чтобы я мог засунуть ему эту монетку куда подальше, не мог бы ты мне в этом подсобить?». А в-третьих, раз он такой добряк, то очень сомнительно, что его отпечатки зафиксированы в регистрационном поле. Маразм одним словом, — фыркнул Аккерман. — Тогда будем надеяться, что ты снова пересечёшься с ним где-нибудь. — Сомневаюсь, я его тут раньше не видел. — Хм, может, он тоже тут недавно? — Ханджи задумалась, подперев рукой лицо, — переехал или что-то вроде того. Город, конечно, большой, но не прям мегаполис. Думаю, ещё засветится, если он, конечно, не проездом. — Тебя послушать, так мы прям криминальные авторитеты, которые знают всё население города в лицо, — устало ухмыльнулся Леви. — А то! — оживилась девушка, — ночь засыпает, просыпается маф…то есть мы, разъезжаем по пустынным улицам города в чёрном джипе без номеров с полуопущенными окнами и высматриваем припозднившихся налогоплательщиков. Выбиваем с них…э-э, пошлину и шикуем на кровно ворованные деньги. А в лицо всех знаем, потому что держим город в ежовых рукавицах… — Тц, у тебя прям не башка, а генератор тупых сценариев детективных боевиков, — цыкнул Леви, — а вообще ты херово шифруешься, тебя сразу вычислят и сдадут ментам. — Эй, кто это херово шифруется? — возмутилась Ханджи. — Да вспомни хотя бы, как ты учинила пожар в лабораторной, а потом с трясущимися поджилками доказывала Шадису, что ты вообще не при чём и тебя в тот день даже в школе не было. У тебя на лице было написано: «Да, директор, это я, да, Леви говорил мне быть аккуратнее, но я как всегда клала хер на его советы». — Ты преувеличиваешь, никакого пожара там не было, в ходе эксперимента слегка…воспламенилась парта, но я всё потушила! — буркнула Зое. Неприятные воспоминания о собственной провинности до сих пор отдавали еле заметной кислинкой стыда. Впрочем, они тогда только перешли в восьмой класс – нельзя винить таких сопляков в недостаточных мерах предосторожности. — Ага, если бы не я, там бы угольки одни остались. — Леви! — Я уже семнадцать лет как Леви, Очкастая, что, правда глаза колет? — прищурился Аккерман. Ханджи засопела и угрюмо принялась прихлёбывать чай, ничего не отвечая. Леви про себя усмехнулся и последовал примеру подруги, поднося к губам изящную фарфоровую чашку, аккуратно удерживая её пальцами за края. Теперь ему приходилось браться за посуду левой рукой – на правой недоставало пальцев для надёжной хватки. Он довольно быстро привык к этому маленькому неудобству, но всё равно что-то кололо его изнутри каждый раз, когда правая рука привычно тянулась к чашке, а затем неизменно быстро одёргивалась. Сделав пару глотков, Леви опустил чашку на стол. Не выпуская её из руки, задумчиво обвёл большим пальцем гладкую поверхность, расписанную изящными журавлями. Широкие белоснежные крылья раскинулись по безликому фарфору, вознося величественных птиц прямиков ввысь. Кажется, вот-вот – и журавли взмахнут необъятными крыльями, зазывно курлыкнут и взметнутся в манящую синеву, ровным клином мерно уходя туда, куда Леви никогда в жизни не сможет добраться. Ему останется только лёгкое дуновение ветра и пара перьев, кружащихся над головой в причудливом прощальном вальсе. Сервиз в качестве Рождественского подарка для дядюшки они с мамой выбирали вместе. Как-то в центре, возвращаясь с последней предпраздничной тренировки, зашли в неприметную посудную лавку. Первым её заметил Леви: внимание привлекла крошечная деревянная вывеска с вырезанными иероглифами. Аккерманы, по словам мамы, уже несколько поколений назад покинули государство Хизуру и перебрались на материк, но Леви видел в этом определённый символизм, поэтому и утянул маму в приятный полумрак магазинчика. Навстречу чинно выплыл древний старик с молочно-белыми усищами и лицом, похожим на сморщенную курагу. Он что-то лепетал на своём языке, мутно поблёскивая раскосыми глазами, а Аккерманы тщетно пытались вычленить хоть одно знакомое слово из давно забытого наречия предков. Лингвистический барьер был кое-как сломлен, когда Леви, наконец, со вздохом полез в переводчик и вбил слово «подарок». Он помахал перед продавцом светящимся экраном телефона с переводом, запоздало надеясь, что старикан ещё не совсем ослеп и умеет читать. Однако тот сразу оживился, прошептал нужное слово по слогам, облизнулся, как кот, смаковавший сметанку, что-то весело забормотал и унёсся с подозрительной для такого старика стремительностью вглубь лавки. Пару минут Аккерманы неловко переминались на входе, слушая раздававшееся издалека старческое гудение, а потом разом выпрямились по струнке, увидев быстро семенящего к ним продавца с коробкой в руках. Тот резво распаковал содержимое своей ноши и извлёк на свет невиданной красоты фарфоровый сервиз. Старик что-то радостно лепетал, подпрыгивая на месте, вероятно, расплывался в перечислении характеристик своего товара – автора росписи, цены, даты изготовления, но Аккерманы не слушали его, даже если бы понимали то, что он говорит. Они завороженно смотрели на витиеватый рисунок изящных птиц, переливавшийся красками с позолотой в редких солнечных лучах, кое-как пробивавшихся через пыльное окошко. С первой минуты, как их глазам предстала такая невиданная красота, мысль о покупке сего чуда немедленно была единственна верной – если Аккерманы и уйдут отсюда, то только с этим сокровищем. Торги были долгими, ибо обе стороны не совсем понимали желания друг друга. Наконец, Кушель начеркала пару цифр на обрывке подвернувшегося под руку чека, и торговец удовлетворённо закивал. Сочтясь на этом, Аккерманы расплатились и покинули лавку, провожаемые мелодичным звоном колокольчика над дверью и лепетом улыбающегося старика. — Как думаешь, ему понравится? — вдруг спросил Леви, когда они шли к трамвайной остановке. Он обернулся к маме. Льющийся свет фонарей с падающими снежинками придавал её лицу какую-то мистическую красоту. — Конечно, милый, — улыбнулась мама, — все Аккерманы охотные любители почаёвничать, так что наш подарок очень даже кстати. Вдобавок Кенни как раз на прошлой неделе жаловался, что отколол от своей любимой кружки ручку. — Хо, почему-то я не удивлён, — рассмеялся парень, — надеюсь, с нашим сервизом он будет чуть более осторожен, обидно будет расколошматить такую красоту. — О, я думаю, он будет очень бережен, это ведь наш подарок, — Кушель взяла сына за руку и чуть сжала, с улыбкой подмигивая. Стоит отдать Кенни должное, он действительно был воплощением аккуратности. Ни одна из шести чашек в наборе не пострадала, даже зоркий глаз Леви не смог вычислить ни единой царапинки. Погрузившись в воспоминания, он даже не сразу расслышал Ханджи: — Моблит пригласил меня на выпускной бал. — Что…— Леви моргнул и медленно перевёл взгляд на подругу, пока до него доходил смысл услышанного, — а, хм, рад за вас. Надеюсь, ты научишь его пить как следует. — Эй, там будет всего лишь пунш! Вполне себе безобидно, — вскинулась Ханджи. — Хо, Моблиту и пунша хватит, чтобы накидаться, — хмыкнул Леви. — Ой, можно подумать, ты у нас первоклассный выпивоха, прям алко-эксперт! — Ну не эксперт, но уж точно получше вашего, — посерьёзнел парень, — забыла конец десятого класса? Ханджи поёжилась, конечно, она помнила. Они тогда сдали все аттестационные предметы и ушли гулять до рассвета. Шатались по улицам спящего города, хохотали и радовались жизни. А потом чёрт дёрнул их приютиться в беседке центрального парка и начать соревноваться в старой доброй игре «кто кого перепьёт». Моблита унесло с первого стаканчика кислющего вина, он жаловался на летающие перед глазами звёзды, а потом уснул в клумбе. Ханджи долго храбрилась, всё больше краснела с каждым выпитым стаканом, но весь её запал кончился после долгого полоскания в многострадальные клумбы – слава Богу, Моблит лежал чуть поодаль от эпицентра события, а то бы утонул ненароком. Леви же было хоть бы хны, он согласился на игру из компанейских соображений и неторопливо потягивал вино прямиком из картонной коробки. Единственное, что его волновало – реакция матери на его пьянки-гулянки, но он подумал, что ничего особо страшного не случится, тем более валяние в клумбах вот уж точно не входило в его планы. Лишившись соперников, Леви в одиночестве допил остатки, вытер губы и поморщился: — Чтоб я ещё хоть раз пил такую гадость…тьфу. Потом он собрал весь мусор, растолкал Моблита, и они вдвоём тащили разомлевшую Ханджи домой. Оба, конечно, наслушались драматических причитаний миссис Зое – можно подумать, Ханджи не напилась, а совершила тройное убийство, эка невидаль. Вернее, слушал только Леви, мрачно сведя брови к переносице, а Моблит тихонько дремал, уютно устроившись на ступеньках крыльца. После возвращения блудной дочери под материнское крыло Леви с уже более-менее протрезвевшим Моблитом молча шагали по тротуару, на который начали тихонько ложиться рассветные тени. — Знаешь, она мне нравится. — Кто? — не понял Леви, думая только о том, ждёт ли его дома мама, оставила дверь открытой и легла спать или сидит на кухне после бессонной ночи и пьёт чай. — Ну как кто…Ханджи, — покраснел Моблит. Леви остановился и внимательно всмотрелся в смущённое лицо парня. — И ты только сейчас это понял? — Д-да…то есть нет! Я хотел сказать, что не знаю, как… — Соберись и скажи, как есть, — Леви пожал плечами и снова зашагал вперёд, — долговато ты соображал, я вот сразу заметил. — Ч-что? — Моблит вспыхнул ещё больше, — это так очевидно? — Тц, для всех кроме самой Очкастой, — закатил глаза Аккерман, — ты же, наверное, просто так всё время топчешься рядом с нами. Моблит умолк, а на его лице явно развернулся какой-то эмоциональный конфликт смешанных чувств. Леви бросил на него быстрый взгляд, вздохнул, остановился и ухватил парня за оба плеча. Бернер вздрогнул и как-то стушевался в крепкой хватке двух мускулистых рук. — Слушай сюда, Моблит, ты хороший парень. Я вижу, что Ханджи дорога тебе, так что не будь тряпкой, возьми яйца в кулак, иди и признайся ей наконец. Ты мужик или кто? — Леви хоть и был ниже Бернера, но всё равно смотрел на него грозно, сверху вниз, сверкая глазами. — Я? М-м-мужик, — пролепетал побледневший Моблит. — Вот и чудненько. Учти только, обидишь её или ещё чего учудишь, будешь иметь дело со мной, — погрозился Аккерман напоследок. — Да никогда! — Бернер ещё шире распахнул глаза, будто удивляясь, как это кому-то в голову вообще могла прийти мысль, что он может обидеть Ханджи. Леви удовлетворённо кивнул и разжал руки. Они постояли на пригорке, глядя на поднимающееся из-за горизонта солнце. Начинался новый день. — Ну вот раз помнишь, то будь там аккуратнее с бедным парнишкой. Теперь рядом не будет вашей курицы-наседки, — Леви хотел, чтобы это прозвучало весело и беззаботно, а получилось как-то совсем уныло. Ханджи пододвинулась ближе к другу, скрипнув стулом по полу, и взяла его за руку: — Мне так жаль, правда. Грустно, что тебя не будет с нами. Просто знай, если бы я могла что-то исправить, я бы так и сделала, — за толстыми стёклами очков засверкали слёзы. — Всё нормально, — отрезал Леви, уводя взгляд в сторону, — расслабься, ты уж точно не виновата. Они ещё немножко посидели, держась за руки. Ханджи незаметно смахнула слёзы и улыбнулась, пытаясь развеять грустный осадок, повисший в воздухе: — Слушай, по прогнозу послезавтра будет сухо. Давай я прихвачу Моблита, и мы, как в старые добрые времена, махнём на летнюю ярмарку? Будет весело, гарантирую! А то мы всё мнёмся в парке, он, конечно, хорош, но ведь надо ещё где-нибудь людей попугать для баланса Вселенной. — Тц, вот именно, что пугать я никого не хочу, — сухо заметил Леви. — Ой, да ладно тебе, это я для хорошего словца сказанула, язык без костей, что с меня взять…— Ханджи стукнула себя по лбу и рассмеялась. — Это точно. — Ну Леви-и-и! — Не хочу я никуда идти, ты вообще знаешь, сколько там народу будет? А вдруг я на кого-нибудь наеду? Ребёнку какому-нибудь ногу отдавлю в этой суматохе, — заупрямился Аккерман. — Невелика потеря! Тем более ты сам не очень-то любишь детей, так что по-прежнему не вижу для тебя особых препятствий. Кончай быть отшельником, надо вливаться обратно в бурную реку жизни, — поучительным тоном заявила Ханджи. — А если я не соглашусь, ты меня всё равно туда потащишь? — устало вздохнул Леви, откидываясь на спинку кресла. Он знал, что проиграл в эту битву с самого начала, и яростное кивание Ханджи было прямым подтверждением данного факта. — Ладно, Очкастая. Зови своего прихвостня и пошли на этот твой праздник жизни, будем есть яблоки в карамели и наблюдать, как кровожадные детишки зверски потрошат пиньяту. — Эй, поуважительнее обращайся с ним, никакой он не прихвостень, — возмутилась Ханджи, а потом, чуть покраснев, добавила, — между прочим, Моблит – мой парень. — Ой, ой, как я мог забыть, — Леви в притворном удивлении вскинул брови, — а то у меня же и память вышибло вместе с глазом. Зое поперхнулась воздухом и уставилась на друга, тот раздражённо цыкнул: — Не надо делать вид, что это было не остроумно. И вообще, пора принять тот факт, что его нет, окей? И ты кстати сама это подчеркнула, напялив на меня свою тряпку. Если кому и можно язвить над моими недостатками, то мне самому в первую очередь. — Ладно, не кипятись, просто…это было слишком резко, — поёжилась Ханджи. — Резким бывает только понос, всё остальное происходит неожиданно, — изрёк Леви с видом древнегреческого философа, — давай, Очкастая, подсоби с уборкой и иди уже, скоро трамвай твой по расписанию.

***

Два дня пролетели незаметно, и вот Леви в компании Ханджи и Моблита оказался в том самом месте, где жизнь била ключом. Ежегодная ярмарка в честь первого июня была неизменно одним из самых ярких событий города. Народу действительно было выше крыши – не протолкнуться, но друзья уверенно лавировали с коляской в этом бурлящем потоке. Леви даже поразился их искусному обращению со своим креслом и поинтересовался невзначай, когда эти они успели перевоплотиться в Шумахеров. Ханджи рассмеялась, а Моблит застенчиво поделился историей о своей больной бабушке, которую он тоже долгое время возил в подобной коляске. Оказалось, что бабушка в конце концов умерла. Повисла неловкая тишина, но Леви вдруг брякнул: — Зато смотри – вон как наловчился, ещё чуть-чуть и сможешь пройти собеседование в хоспис. Друзья переглянулись, а потом разом расхохотались. Может, у них у всех и нездоровое чувство юмора, но горевать как-то было совсем не к месту, да и непонятно: кто кому вообще должен соболезновать. На самом деле действительно было весело. Ханджи выиграла в тире плюшевого мишку, расстреляв десять шариков с водой. Правда, целилась она минут по пять, но зато била чётко в цель. Мишка был всучен покрасневшему Моблиту, который смог выдавить из себя что-то вроде: — Чисто теоретически, это я должен тебе мишек дарить. — Чисто фактически, Ханджи у нас всё-таки боевая лошадка, не расстраивайся, — Леви похлопал смущённого Моблита чуть ниже плеча – куда уж дотянулся. Зое их уже не слышала и унеслась к ларьку с газировкой, Моблит поспешил за ней. Аккерман постоял, подумал, развернул коляску и двинулся к выезду за палатки. Было слишком шумно и душно среди толпы, хотелось какого-то уединения. Он выехал за пределы ярмарочного ограждения, и многочисленные голоса, сливавшиеся в разномастный гул, слегка поутихли. За площадкой открывался вид на красивый Центральный пруд с безмятежно покрякивающими утками, снующими среди раскинувшихся сетью зарослей кувшинок. Красота – то, что нужно для умиротворения и гармонии с природой настолько, насколько это вообще возможно в центре кипящего города. Леви подъехал к пригорку, откуда начинался крутой спуск к воде, и остановился. Замер, вдыхая влажный воздух всей грудью. Почувствовал, как расслабляется всё тело. Безмятежность, покой, благодать. Он даже не сразу обнаружил, что его уединение было нарушено. — Эге, кто это тут у нас. Леви лениво обернулся на источник звука. Чуть поодаль от него стояли три пацана – один толстый, посерёдке, в бежевом комбинезончике, плотно облегающем выпуклый живот, держал в руке красно-белый полосатый леденец на палочке и как-то недобро улыбался. По бокам от него расположились двое других – долговязые, с лохматыми патлами, они щурились от бившего в глаза солнца и слегка покачивались на носках, держа руки в карманах. — Отдыхаете, дядя? — снова подал голос толстяк, неторопливо облизывая леденец. — А что, не видно? — откликнулся Леви, сетуя на нарушенный покой, — топайте отсюда, не мешайте дяде. — Разве вам тут не скучно совсем одному? — не унимался мальчишка. — Было бы скучно, я бы свинтил отсюда куда подальше, — фыркнул Аккерман. — Вот оно что, а я-то думал, вы не можете и вам нужна помощь. Леви насторожился. Оглянулся на троицу позади себя и отметил, что расстояние между ними сильно сократилось. Однако, он не разглядел в этом маневре ничего опасного, в конце концов, это – просто дети. Может, им тоже интересно его поразглядывать, как обезьянку в зоопарке. С ним уже такое бывало, нечего на этом зацикливаться. — Спасибо, конечно, за проявленное беспокойство, но у меня всё в полнейшем порядке, — заявил Леви, игнорируя нехорошо звенящие нотки в голосе толстяка. — А мы так не думаем, правда, парни? — троица переглянулась и двинулась к коляске, неприятно гогоча. Они обступили Леви, один из долговязых задел колёсико кресла, и то слегка дёрнулось. Мальчишка с леденцом лениво скользнул изучающим взглядом от краешков ботинок, стоящих на подставке, до чёрной повязки на лице сидящего человека. — Ого, а вы, дяденька, пират, — ухмыльнулся толстяк. — Ага, а ты наблюдательный, — съязвил Леви. — Знаете, что говорит моя мама, когда видит на улице таких, как вы? — мальчишка заговорщически наклонился вперёд. — Ну, я, может, и пират, но точно не телепат, хотя слова, пожалуй, созвучные. — Она говорит, что вы – слабые элементы, подрывающие основы сильного государства, жируете на деньги от своих пособий, собранных потом и кровью честных граждан, а сами ни хрена не делаете, только попрошайничаете и давите на жалость. Таких бесполезных людей нужно уничтожать, потому что своим присутствием вы отравляете жизнь нормальным людям, — толстяк выдал явно заученную тираду и алчно облизнул свои пухлые губы, покрытые липкой сладостью леденца. — Скажи-ка мне, твоя мама случайно не Гитлер? — безмятежно поинтересовался Леви, а сам подумал: «Сейчас бы Ханджи с её ружьём была очень кстати». Толстяк смутился. Видимо, имя фашистского вождя в лекциях его нравоучительной мамаши не упоминалось. Однако, он понял, что над ним насмехаются, приметив тень ухмылки на губах сидевшего перед ним инвалида. — Короче, дяденька, раз вы пират, то и плавать, надеюсь, умеете. Леви даже не сразу понял, что произошло. Коляску сильно толкнуло вперёд, и она покатилась прямиком вниз по склону. Пара секунд безумной тряски по всем неровностям пригорка – и над головой Леви сомкнулась зеленоватая гладь воды с плавающей ряской. Он стремительно пошёл на дно, даже не успев и рта раскрыть, чтобы крикнуть – эта мысль пришла с непростительным опозданием. Защёлкнутый ремень коляски крепко удерживал Леви на месте, и парень не сразу сообразил, что груда металла грозится стать его последним оплотом в этой жизни. Пруд был неглубоким, поэтому кресло быстро достигло дна и мягко опустилось колёсами в вязкий ил. Леви дёрнул за крепления ремня, но они не поддались. Воздуха катастрофически не хватало, и лёгкие уже начинало нещадно жечь, перед глазами поплыли тёмные круги. В голове иронично промелькнула мысль: «Ха, плавать то ты умеешь, вернее, умел, но прямо сейчас ты утонешь – глупо, правда?». Вдруг Леви ощутил, как вода над его головой всплеснулась, впуская в свои объятия ещё одного человека. Через пару мгновений чьи-то ловкие пальцы уверенно нащупали его ремень и, наконец, расстегнули застёжку, а потом обхватили его подмышки и потащили куда-то наверх. Леви чувствовал, как сильные руки бережно подхватывают его под колени и аккуратно укладывают на каменистый борт пруда. Он зашёлся рвотным кашлем, отплёвываясь от воды и впуская в сжатые лёгкие жадные глотки желанного воздуха. Выкашляв всё содержимое своей глотки, Леви разлепил глаза и сфокусировался на склонённом к нему лице. Руки спасителя мягко похлопывали Аккермана по спине, помогая избавиться от остатков воды. Рассмотрев знакомые густые брови и космы намокших светлых волос, Леви удивлённо охнул: — Ох, опять ты? Незнакомец смутился и убрал руки: — Боюсь, слово «спасибо» звучит немного по-другому, но да, это, как вы верно подметили, опять я. — Чего ты всё заладил со своим выканьем? Я не старик, мне всего семнадцать. — Прошу прощения, — в голубых глазах промелькнуло удивление, — я так обращаюсь ко всем незнакомым людям, но для твоего удобства буду с тобой на ты, так и быть. — Да ладно, ты мне сейчас натурально жизнь спас, какие уж мы незнакомцы, — буркнул Леви, приподнимаясь на локтях и оглядываясь по сторонам, — эх, коляску жалко…А ты тут как вообще оказался? — Случайно шёл по тому берегу и увидел, как ты упал, — пожал плечами блондин. — Хо, ну прям реально Мать Тереза, чистый ангел, посланный для спасения заблудших душ и потонувших колясочников. — Отличное прозвище, но вообще я предпочитаю, когда ко мне обращаются по имени, — усмехнулся незнакомец и протянул Леви крепкую ладонь, — Эрвин Смит. — Леви. Леви Аккерман, — они пожали друг другу руки. Ладонь у Смита была широкая, тёплая и мокрая, с налипшей ряской. Леви оглядел себя и понял, что сам весь покрыт тиной и ошмётками ила, ткань рубашки неприятно липла к спине, лёгким ветром холодило мокрую кожу. Он поёжился и скользнул взглядом по Эрвину. На нём тоже была рубашка, промокшая она идеально облепляла широкую грудь и видневшийся рельефный торс. Леви сглотнул, смутившись непонятно чего, отвёл глаза и кашлянул: — Эй, Эрвин…спасибо. Если бы не ты, я бы окочурился, никто бы не спохватился даже. — Не за что, Леви, — кивнул Смит.