Противоположности

Феликс Хониккер ненавидел своё лицо. Каждый раз, глядя на своё отражение в зеркале, он видел труп. Мертвенно бледный, измождённый, с тусклым взглядом и тёмными кругами под глазами. Его отец выглядел совершенно по-другому. Его бледность была аристократической, а черты лица — изящными и аккуратными, прямо как у какого-нибудь принца. И взгляд его всегда полнился живым блеском, а добродушная улыбка располагала и совсем не походила на вымученный оскал. Феликс на его фоне казался блеклым, невзрачным и неприметным, как всё тот же пресловутый труп. Именно поэтому он терпеть не мог собственное отражение. Но в то же время ему нравилось лицо Беннетта. Несмотря на химические ожоги, клеймом оставшиеся на его щеке, оно всё равно было невероятно красивым. Феликс любил в нём всё: и слегка пухлые бледноватые щёки, и точёные скулы, и обветренные и до крови искусанные губы. А ещё он обожал зубы Беннетта. Острые и длинные, как у акулы, они особенно завораживали. Феликсу нравилось иногда проводить по ним пальцем, так, чтобы не оставалось следов. И в целом Беннетт для него — самое красивое существо на свете. Феликс Хониккер ненавидел свои волосы. Они всегда у него были проблемные: немного сухие, в какой-то степени даже ломкие. А ещё от них пахло формалином. Этот запах, казалось, навечно впитался и в них, и в кожу, и в одежду. Феликс пытался его выводить различными одеколонами и шампунями, однако ничего не помогало. Стойкий шлейф формалина, лекарств и антисептика плотно укрепился за ним, и избавиться от него уже не представлялось возможным. Из-за этого над ним часто издевались одноклассники в школе. Смеялись, тыкали пальцем, шутили, что он, мол, из морга вылез. Всё это задевало, оставляло неприятный осадок, однако как-то ответить Феликс не мог. Поэтому приходилось терпеть. А вот волосы Беннетта нравились ему куда больше. Мягкие и шелковистые, похожие на лепестки одуванчика, они вызывали у него искренний детский восторг. И пахло от них всегда приятно, мылом, каждый раз разным. Он часто перебирал их пальцами, когда Беннетт лежал у него на коленях, иногда даже игрался, словно ребёнок. Особенно нежно он это делал в те моменты, когда Беннетт приходил к нему во время передоза или ломки. Тогда своими прикосновениями Феликс успокаивал его, хотя бы немного, но всё же забирал его боль. Это были те самые редкие моменты, когда он мог позволить себе проявлять нежность. Феликс Хониккер ненавидел своё тело. Он всегда был слишком худой. Даже чересчур. У него вечно выпирали рёбра, хорошо проглядывались ключицы, и в целом он больше напоминал девчонку, нежели парня. Это так же становилось поводом для насмешек. В детстве его называли ходячим скелетом, а когда он стал постарше, некоторые особо одарённые даже пускали слухи, будто он по мальчикам. Слухи, конечно, в конечном итоге оказались правдивыми, однако Феликса всё равно это задевало. Но он был слишком слаб, чтобы ответить, поэтому приходилось сглатывать всё и лишь иногда показывать зубы, если предоставлялась такая возможность. Телом Беннетта он, наоборот, восхищался. Оно было подтянутое, спортивное, с чётким рельефом мышц. Феликсу порой нравилось водить ладонями по его груди, очерчивать пальцами каждый кубик пресса, чувствовать, насколько он, Беннетт, сильный. Рядом с ним он мог почувствовать себя слабым, защищённым. Рядом с ним он мог не бояться, что его обидят, что кто-то причинит ему боль. Потому что он знал: Беннетт его в обиду не даст. Он будет рвать за него, Феликса Хониккера, глотки, будет сражаться до сломанных рук, до сбитых в кровь костяшек и металлического привкуса во рту. И он действительно всё это делал. А Феликс каждый раз после таких потасовок обрабатывал его раны, зацеловывал каждый синяк и порез, и мысленно благодарил Бога за то, что он когда-то послал ему его. Феликс Хониккер ненавидел себя, а Беннетт бесконечно любил.