Противоположности

— Как думаешь… — начал Беннетт, глядя на собственное отражение в зеркале. На долю секунды он замолчал, сомневаясь, стоит ли вообще спрашивать, но после всё же продолжил: — Как думаешь, я красивый, мистер Хониккер? После этого он выжидающе уставился через зеркало на сидевшего за столом Феликса. Тот, услышав его вопрос, вздрогнул и замер на одном месте. Несколько минут он ничего не говорил, и молчание его было для Беннетта сродни самой мучительной пытке. Он не знал, что в итоге скажет Феликс, ведь никогда не мог предугадать ход его мыслей, и незнание этого пугало, нет, приводило его в глубочайший ужас. Ещё больше он боялся услышать отрицательный ответ. Боялся узнать, что Феликс Хониккер не считает его красивым, что, возможно, он, Беннетт, кажется ему отвратительным. Всё это вкупе с затянувшимся молчанием давило, сводило его с ума. Беннетт настолько разнервничался, что в какой-то момент даже начал до крови покусывать губы: всегда так делал, чтобы хоть немного снять стресс. Тишина продлилась ещё несколько мучительно долгих минут, показавшихся ему вечностью, а потом Феликс наконец заговорил. — Почему ты спрашиваешь об этом у меня? — не оборачиваясь, спокойно спросил он. Это был совсем не тот ответ, на который Беннетт рассчитывал, однако про себя он всё равно с облегчением выдохнул. Всё же это было лучше, чем услышать холодное и твёрдое «нет». — Ну… Потому что я доверяю тебе, мистер Хониккер. Ты никогда мне не врёшь, — подумав немного, сказал он. — Вот как, — Феликс глубоко вдохнул, и Беннетт в отражении зеркала увидел, как он медленно кивнул. Помолчав немного, Хониккер продолжил: — В таком случае, прежде чем я дам ответ, позволь мне узнать, как ты сам считаешь? — Как я считаю? — задумчиво протянул Беннетт. После он вновь посмотрел на своё отражение. Остановился взглядом на ярком ожоге на лице, закусил нижнюю губу. Внутри поднялась волна отвращения к себе же, которую он едва ли смог подавить. — Ненавижу. Я себя ненавижу. Ненавижу это лицо, эти глаза, эти волосы, эти ожоги… Всё ненавижу. Феликс снова кивнул и, отложив на стол ручку, поднялся со своего места. Подошёл поближе к нему, положил руки на плечи. Беннетт наблюдал за ним через зеркало, однако, как только он приблизился, поднял голову и посмотрел на него. Их взгляды встретились, и его сердце пропустило один удар. На мгновение оно замерло, а потом с бешеной скоростью забилось в груди. А когда Феликс провёл пальцами по шее, поднимаясь вверх, к лицу, у Беннетта и вовсе перехватило дыхание. К щекам прилила кровь, внизу живота запорхали сотни, нет, тысячи красных, как его глаза, бабочек. И чем дольше Феликс касался тонкими пальцами кожи, тем активнее они становились. Они метались из стороны в стороны, врезались друг в друга, падали и снова поднимались. Их было настолько много, что Беннетту в какой-то момент начало казаться, будто они просто вылетят через рот и разлетятся по комнате. А Феликс, будто чувствовал всё это, только продолжал. Он не спеша поднялся сначала к подбородку, потом к щеке. Провёл по ней, едва касаясь самыми подушечками пальцев, остановился рядом с тем самым ожогом. Беннетт вздрогнул всем телом, внимательно следя за его руками, и затаил дыхание. Несколько секунд Феликс ничего не делал, однако потом ласково погладил ожог большим пальцем и улыбнулся. Помолчал немного, затем произнёс три единственных слова, которые развеяли все сомнения Беннетта. — А я люблю.