И мир(не)рухнет

Мне казалось, что в ночь перед Играми будет сложно уснуть. Но я отключаюсь, едва коснувшись подушки. Утро обрушивается мне на голову. Открываю глаза, чувствуя, как подкатывает тошнота. Сегодня день старта Голодных игр. Тру лицо руками, глубоко вздыхаю. Все, что я должна сделать до старта, всплывает в голове списком. Мне удается плотно поесть и выпить полтора стакана воды. Это сейчас главное. Я простояла минут 15 под горячей водой, будто стараясь напитать тело теплом заранее, хотя, конечно, это так не работает. Надела форму для тренировок. Я в этом на час максимум, ведь осталось совсем немного времени. Спустя полчаса я готова лететь в пункт старта. Хеймитча все еще не видно. Уже думаю о том, что он напился, решив пропустить первый день. Сажусь в планет. Оглянуться напоследок желания нет — это всего лишь ловушка, это не дом. Впервые лететь. В других обстоятельствах мне было бы не по себе. Я не боюсь высоты, когда контролирую ее. Здесь же я не влиянию ни на что. Но какой смысл бояться падения, когда ты летишь к Арене? В комнату старта меня не сопровождает стилист, лишь костюм трибута одиноко висит на стойке для одежды. Не скажу, что я расстроена. У меня 15 минут до запуска. Открываю чехол и понимаю, что наша догадка подтвердилась. Штаны из плотной теплой ткани. Темно-серые, цвета мокрого камня, с несколькими карманами и карабином. Белая футболка. Светлый, достаточно плотный вязанный свитер. И — я не могу не заметить хорошую работу, не смотря на ситуацию — коричневая дубленка, длинной доходящая до бедра, с серым меховым воротником. Видимо, они хотят создать максимально реалистичную картинку. Сразу же вспоминаются рисунки из книжек про викингов и далекую Скандинавию. Надев костюм, я понимаю, что мех и плотные ткани — скорее иллюзия тепла. К костюму не прилагаются перчатки или шарф, ни одного термального предмета одежды. На ногах у меня черные матовые полуботинки. В них удобно, по крайней мере сейчас. Заканчиваю регулировать по своей ноге шнуровку, как вижу Хеймитча. — Тебе идет, — он останавливается у двери и долго смотрит на меня. Глаза у него задумчивые и пьяные. — Ты спал сегодня? — Это я должен спрашивать, — кривится он. Я молчу. — Почти не спал. И я немного пьян, — он трет глаза, тон у него почти извиняющийся. — Я вижу. Я хмурюсь, стараюсь не дрожать. Он пришел, и я тут же расклеилась. Чёрт. — Мне очень страшно, Хеймитч, — взять себя в руки не получилось. Сжимаю пальцы, переплетая их в замок, глубоко вдыхаю. — Эй… — Хеймитч подходит ко мне за долю секунды. Хватает за сцепленные руки. — Посмотри на меня. Не хочу поднимать взгляд, не хочу плакать. И он сгребает меня в объятия. Крепко. — Ты справишься. Из всех, кого я знал, только ты можешь, — шепчет мне куда-то в волосы, затянутые в тугой пучок. — Не думай ни о ком. А главное — не думай, как ты будешь жить дальше. Доверься инстинктам, — он продолжает говорить, и я внимательно слушаю, уткнувшись ему в воротник рубашки. — Я смотрю на тебя и помогу, когда будет нужно. Ты не останешься там одна, как я. «Тридцать секунд до запуска» — оповещает искусственный голос. Хеймитч матерится в ответ. Он провожает меня к старту. Я продолжаю смотреть на него. Время то ли идет слишком быстро, то ли замерло, остановившись на месте — я не понимаю. Меня окружает стеклянная стена. Я цепляюсь за его уверенный взгляд. 10 секунд до запуска. — Хеймитч, — окликаю в последний момент. — Ты сделал все, что мог. Лифт поднимает меня наружу. Голова кружится. Я дышу, я дышу, я дышу. Мои Игры начинаются. Звучит обратный отсчет. Я стою на диске, верчу головой по сторонам. Ландшафт серый, холодный. В этом году Рог Изобилия — остров с большим костром и хижиной рядом. Вокруг замерзший пруд, покрытый снегом. Выцепляю взглядом ближайшие рюкзаки — шагов 10 от пьедестала. Можно провалиться под лед. Оглядываюсь назад — негустой лес за спиной, открытая каменистая местность передо мной. Ничего не взять или рискнуть умереть в первые минуты? 3 2 1 Едва не пропускаю старт. Принимаю решение. Ступаю на лед, к ближайшему рюкзаку, трибут слева от меня вырывается вперед, и я слышу крики. По дороге подхватываю сумку с чем-то свернутым. Под кем-то проваливается лед, отовсюду доносится треск и крик, кто-то бросает копье в противника справа от меня. Стараюсь не упасть, но и следить, чтобы в меня ничего не летело. Звуки первой пушки. Легкие горят — это я слишком часто дышу. Кровь на льду справа от меня. Вижу, как кто-то уже нашел лук. Нужно уходить. Хватаю рюкзак. Уже готова развернуться, как вижу девушку со светлыми волосами. Она бросает в меня топор. Нагибаюсь, и топор пролетает над моей головой. Она зла. Хочет бежать за мной, делает шаг и проваливается. Замираю. Это я ее убила? Или она сама упала? Он упала, потому что побежала за мной. Она послала за мной топор. Мысли заканчиваются с еще одним выстрелом пушки. Скольжу в сторону деревьев. Только бы не провалиться. Я все ближе. Еще три шага. Ступаю на землю. Бегу прочь, так быстро, как могу, подхватывая по дороге топор. Я бегу, бегу, бегу, бегу. Пока ноги не начинают заплетаться. Останавливаюсь, сплевываю вязкую слюну. Прячусь за деревом. Изо рта идет пар. Лихорадочно пытаюсь сообразить, по какой траектории движутся остальные. Хеймитч говорил, что первые 2-3 километра все движутся прямо от пьедестала. Как правило. Сколько пробежала я? Хеймитч. Вспоминаю о нем, стараюсь мыслить рационально. Вот я, Игры уже начались. Это моя арена. Я стою, прижавшись к большой сосне. У меня есть рюкзак с чем-то, спальник и топор. Каков мой план? Каков твой план? Раздается еще один выстрел. Я прикасаюсь к земле. Она мерзлая и сухая. Совершенно нет грязи, по крайней мере на этом участке. Первые ветки на соснах очень высоко. Снег на земле фрагментами, его немного. Прислушиваюсь: шума воды не слышно. Что, если замерзшее озеро — единственная вода на арене? Мне нужно идти дальше. Здесь все не в мою пользу, мне нельзя останавливаться. Но сначала смотрю, что в моем рюкзаке. Первое, что нахожу — две солевые грелки. Становится легче, хотя бы насмерть я не замерзну. Моток эластичного бинта. Маленький складной нож, лезвие сантиментов 6. Сэндвич с чем-то, на холоде он не испортится. При виде следующей находки у меня расширяются глаза — 4 таблетки жаропонижающего. Или мне попался очень хороший рюкзак, или организаторы в этом году щедры. На дне лежит пара печаток на меху и небольшой котелок, который можно использовать как флягу. Задумываюсь: если он пуст, значит ли это, что вода в этом году не ценный ресурс? Возможно, здесь есть питьевые родники? Я складываю все назад и привязываю спальник к рюкзаку. Надеваю перчатки. Проверяю топор, ударив им по земле — достаточно острый. Затираю след. Отгоняю видение, как этот топор врезается в мою голову. Мне нужно продолжать двигаться. Удивительно, что я до сих пор не попала в ловушку, учитывая, что неслась, не разбирая дороги, лишь бы только убежать. Больше не бегу. Смотрю, куда ступаю. Рюкзак за спиной меня успокаивает. По крайней мере, на сегодня я обеспечена теплом. Конечно, я постараюсь стерпеть холод, но, если что, у меня есть солевые грелки. Тепла каждой хватит часа на 4, так мне рассказывали. Из плохого — мне не из чего и нечем добыть огонь, чтобы прокипятить грелки. Только так можно возобновить их. Но у меня есть топор, и это очень хорошо. Намного лучше копья или стрел в моем случае. Вспоминаю, что не узнала цвет спальника. Останавливаюсь и раскрываю сумку. Темно-серый. Будет не слишком заметен, хорошо. Из плохого — у меня нет воды. И есть меньше двух суток до начала острого обезвоживания. Надеюсь, целый литр, выпитый перед стартом, мне поможет. Господи боже, кажется, это было год назад. У меня нет огня. Еще один выстрел из пушки. Скоро вечер, мне негде прятаться. Я ускоряю шаг. Трибутов не слышно. Деревья не слишком густые, но, по крайней мере, они есть. Смотрю на верхушки, покрытые тонким слоем снега, почти черную землю с растяжками снега и серое небо. Наверное, здесь могло бы быть красиво. Равнодушная, холодная, каменисто-земляная красота. Я обхожу снег, чтобы не оставлять следов. Все время смотрю по сторонам, не движется ли кто параллельно мне. Под ногами начинает появляется все больше веток, вижу впереди несколько огромных деревьев. Засмотревшись на дерево, не замечаю, как подо мной лопается сухая ветка. Но это не ветка. Меня дергает за ногу. Чувствую, как взлетаю вверх, вскрикиваю. Я вишу вниз головой, схваченная за правую ногу. Вокруг нее затянулась петля. Смотрю на землю подо мной широко распахнутыми глазами. Распорядители поймали свою добычу. Прямо подо мной лежит топор, который я выронила от испуга. Шиплю на себя в обиде. Ну что за беспомощное создание. Правая нога начинает неметь, я чувствую выпирающую на лбу вену. Нужно выбираться. Настолько осторожна я еще никогда не была. Снимаю рюкзак, понимая, что это моя последняя надежда. Напрягаю руки и выгибаю спину, удерживаю его на весу. Мне удается достать нож. Чувствую себя пойманным зверьком. Наверное, зрители сейчас веселятся. Подо мной метров 5-6 высоты. Нельзя падать на спину, но перекрутиться в воздухе я не успею. Только сейчас полностью осознаю, что у меня не такая уж хорошая физическая форма. Едва дотягиваюсь до веревки. Ногу ужасно тянет, мышцы горят от щиколотки и до шеи, я сцепляю зубы. Одной рукой хватаюсь как можно выше за веревку, другой начинаю резать. За секунду до падения усиливаю хватку выше ножа, из-за чего мои ноги опускаются вниз раньше, чем я начинаю падать. Мгновение спустя срываюсь, приземляясь на ступни. Ноги подкашиваются, я заваливаюсь на землю. Ступню прошибает боль. Я прячу лицо, не желая, чтобы они видели мою слабость, и какое-то время лежу, стараясь просто дышать. Потом сажусь прямо на землю и ощупываю ногу. Ясно, сегодня я далеко не уйду. На лес опускается туман, окутывая все сыростью, будто подтверждая мои мысли. Срезанную петлю нужно забрать с собой, ни к чему указывать противникам направление. Поднимаю с земли топор, отряхиваюсь. Ладони грязные, на коленях земля, но вытереть нечем. Договариваюсь с собой дойти до полосы кедров впереди. Нога подкашивается при каждом шаге, и я стараюсь снизить на нее нагрузку. Черт возьми, первый день еще не закончился, а я уже травмировалась. По крайней мере, ты жива, —проносится голос в моей голове. Вариантов ночлега не много, из-за ловушки я потеряла и время, и силы. Решаю переночевать на дереве. Оно широкое, с пышными ветками. Вряд ли ночью меня на нем заметят. Забираться тяжело, рюкзак тянет меня вниз, я не могу давать упор на правую ногу. Страхую себя, вгоняя топор перед собой. Я добираюсь до массивной ветки, опираюсь о ствол и тяжело выдыхаю пар ртом. Впервые с начала игр немного расслабляюсь. Я на дереве, можно закрыть глаза и представить, что я в лесу дистрикта, высоко над землей и никто меня не найдет. Но я на Играх. В подтверждение этому в тишине гремит еще одна пушка. Достаю мешок, накрываю себя им. Не рискую залазить внутрь, и пристегиваю мешок вместе с собой к дереву. Хорошо, что в комплекте есть крепления. Получается своего рода одеяло. Надо мной холодные звезды. Интересно, что сейчас делает мой мир? Родители, малые, мои знакомые в дистрикте, Хеймитч? Он рассказывал, что менторам на экран выводят основную картинку, как все видят зрители, а рядом еще две — с трибутами дистрикта. Хочется думать, что ему есть дело до моих передряг. А вот для остальных я на дереве — не самая интересная сюжетная линия. Вряд ли я в эфире. Нахожу взглядом ближайшую камеру, слева и немного ниже. И тихо говорю: — Я в порядке. Увидимся утром. Конечно, я не жду ответа, но от мысли, что я здесь не одна, становится спокойней. Довольно быстро засыпаю. Небо озаряется ярким светом, включают запись гимна. Я открываю глаза. Девушка из 1, парень из 3 дистрикта, оба из 5, мальчик из 6, девушка из 9 и девушка из 10, оба из 11. 9 участников за первый день. Едва ли не рекорд. Можно ли ожидать, что завтра организаторы повременят с испытаниями? Я не знаю. Стараюсь прогнать прочь изображения павших трибутов, но они светятся на обратной стороне век, стоит закрыть глаза. Укутываюсь плотнее и проваливаюсь в неглубокий сон. Под утро начинаю дрожать так, что мышцы сводит. Голова болит от холода, лицо горит. Зарываюсь носом в мех дубленки, чтобы согреть вдыхаемый воздух. Больше не сплю. В стороне слышны завывания, это явно кто-то хищный. Над горизонтом поднимается оранжевое солнце. Даю себе еще примерно полчаса и решаю выдвигаться. Днем на дереве меня могут заметить, не нужно испытывать судьбу. Я продолжаю идти дальше от Рога Изобилия. Нога все еще болит. Нахожу длинную палку и использую как трость. Я бы могла идти без нее, но лишним не будет. Может, организаторы воспримут это как слабость и не станут сегодня меня трогать. Редкий лес оживает и немного сводит с ума: я дергаюсь от разнообразных звуков живности. С восходом солнца становится немного теплее. Согреться от его лучей не выйдет, но хотя бы меньше знобит. Все размышляю о 9-ти жертвах вчерашнего дня. Умерли ли они только в бою и ловушках? Так много за один день. Похоже на то, что вода или добыча отравлены. И как по заказу, я начинаю улавливать шум воды вдалеке. Метрах в 500 от меня небольшой водопад. Вода стекает по серым безжизненным камням, пенится и замерзает дальше по руслу, образовывая лед, разбиваемый новым потоком воды. Это практически открытая часть арены, и мне становится не по себе — кажется, прямо в эту секунду в меня прилетит стрела или еще что. Снова прячусь в деревьях и решаю наблюдать. Возможно, мне повезет, и какая-то живность придет к водопою? Первой пить воду я не собираюсь. Не сразу замечаю кролика с обратной стороны ручья, но хорошо слышу тихий писк, когда его подстреливают. Кажется, перестаю дышать. Из-за горы появляются парень из первого и девушка из второго. Профи объединились. Они с довольными лицами подхватывают добычу. Пока трибуты сконцентрированы на ней, падаю на землю на живот и осторожно накрываю себя спальником. Цветом он похож на землю, как и мои волосы. Холодно ужасно, но я должна посмотреть, отважатся ли они его съесть. Профи тем временем не особо беспокоятся о конспирации, то ли зная местоположение остальных сильных соперников, то ли расслабившись после большого количества смертей вчера. Они стягивают дрова поближе к лесной опушке, но я все равно их вижу. Радуюсь, что мне хватило ума лечь на рюкзак. Не глядя достаю из бокового кармана грелку и раздавливаю ее в руках. Она мгновенно начинает твердеть. Запихиваю ее за пазуху и блаженно выдыхаю. Через несколько минут к ним присоединяется парень из 4-го. Я едва не матерюсь. Представляю, как Хеймитч бьет себя по лбу, наблюдая за моими действиями. «Она лежит на мерзлой земле посреди арены с грелкой у груди и смотрит, как 2 профи и еще какой-то парень греются у костра. Вот она — надежда ментора». Начинаю тихонько хихикать в воротник — наверное, у меня сдают нервы. Проходит примерно полчаса, они жарят кролика и начинают его есть прямо с огня. Ничего не происходит. Жду еще примерно столько же. Ничего, они в порядке. Но воду из родника не пьют, хотя могут даже прокипятить ее. Что ж, я узнала, что хотела. Осторожно поднимаюсь на колени, сгребаю рюкзак и снимаю спальник, пока они отвлеклись. И в этот момент слышу издалека: — Вот там! Там, за деревьями, — в меня летит стрела. Снова падаю на землю. — Через подъем, быстрее! Черт меня дери. Хватаю топор и что есть силы бегу вдоль реки, так, чтобы деревья меня скрывали хоть немного. Игнорирую боль в ноге — ее можно пережить, в отличие от столкновения с моими преследователями. Минут через 5 оглядываюсь. Не вижу их, но точно знаю, что они следуют за мной. Они профи, хищники. Беги, барашка, беги. Впереди вижу мальчика из 7, самый юный трибут. Он замечает меня секунду спустя и достает меч. Кричу, проносясь мимо него на достаточном расстоянии. — За мной профи, беги! Потом разбираться будем! — оборачиваюсь, он изумленно таращится на меня: наверное, думал, что я по его душу. И тоже начинает бежать. К моему удивлению, вместе со мной. Мы бежим вместе, он впереди меня. Я уже выдохлась. Делаю резкий крюк, увидев свал камней. Самый большой и плоский из них нависает над землей, образовывая маленькую пещерку. Заглядываю в это ущелье, больше похожее на каменный гроб. Подтягиваю к себе большой валун, чтобы закрыть вход. — Залезай — едва не запихиваю мальчишку. — Ты первая. — Ты не закроешь вход. Я сильнее. Лезешь или здесь остаешься? — в венах бурлит адреналин, они могут нагнать нас в следующую секунду. Он смотрит мне через плечо, взвешивая варианты и лезет. Я забрасываю рюкзак, спальник и залажу следом. Места совсем нет. Шипя, выгибаю руки и подтаскиваю ко входу камень, закрывая нас от внешнего мира. Лежим не шевелясь. Я борюсь с желанием сбежать: слишком мало пространства, слишком темно, и это ужасно давит на меня. — Почему ты меня не убила? — слышу шепот слева от меня, чужое дыхание обдает мое ухо. — Я не убиваю детей. Только сейчас замечаю, что меня больше ничего не греет возле грудной клетки. Боже, ну что я за беспомощное создание. Даже не заметила, как грелка выпала. Слышу еще один выстрел из пушки — уже третий за сегодня. Минут 10 спустя довольно близко к нам раздаются голоса. Не могу разобрать их речь, но они приближаются. Мальчик не шевелится. Замираю, стараюсь даже не дышать. Если они решат проверить валуны, они нас найдут и убьют. Такая бессмысленная смерть. «Как и все на Играх» — думаю я. Но они идут дальше. Ребенок пытается что-то сказать. — Шшшшш, — слегка толкаю его в плече. Не знаю, сколько проходит времени. Я не решаюсь вылезти. Закрытое пространство теперь кажется уютным. Я не хочу снова видеть арену, думать, кто или что может меня убить. Хочу остаться здесь, пока Игры не кончатся. «Если ты не двигаешься — ты не интересна зрителям. Поверь, организаторы быстро это исправят», — вспоминаю слова Хеймитча, брошенные им за несколько дней до начала Игр. Ну конечно, зверьки должны быть интересными, иначе капитолийцам будет скучно. Еще некоторое время снаружи ничего не происходит, и я решаюсь вылезти. Даю глазам несколько секунд, привыкнуть к свету. Чувствую, что снова начинает холодать, близится вечер. Я потратила полдня ничего не добыв. Жажда становится все ощутимее, у меня всего одна грелка вместо двух, все еще нечем развести костер. Все это было для того, чтобы узнать — дичь можно есть, а вода в ручье опасна. И пусть это знание фактически спасло мне жизнь, я все равно зла. То ли на себя, то ли на эту чертову Арену, в которую меня загнали. Слышу, как мальчишка выбирается вслед за мной. Собираюсь вернуться к реке, может, еще какая-то живность придет. Силки я поставить все равно не могу, нет веревки. — А ну стой, — раздается у меня за спиной. Вот, значит, как. Закатываю глаза, чувствую досаду. Хотя, чему удивляться. Это ведь Арена. — Повернись, — его голос дрожит. Я оборачиваюсь, расслабленно держа топор в правой руке. На мою грудь направлен меч. — Сражайся! — он машет оружием, не задевая меня. Этот ребенок на год младше моего брата. Светловолосый, светлоглазый. «Хеймитч, что мне выбрать: умереть от рук ребенка или убить ребенка?» — мысленно спрашиваю я. Он не начинает драться первым, стоит, держа меня на расстоянии вытянутой руки. 7-й дистрикт, рубка дерева, заготовка леса. Интересно, чувствует ли он себя в этом лесу как дома? — Нет, — просто говорю я и отбрасываю топор. — Ты должна драться! — у него дрожит нижняя губа, брови сведены. — Зачем? — Таковы правила! Нужно драться или погибнуть! У тебя нет выбора! — он почти кричит, меч дрожит в его руках. — Можешь убить меня или пойти со мной искать еду, — наверное, выгляжу сейчас очень равнодушной. — Я должен тебя убить. Иначе не выиграть. Я хочу вернуться домой. Если я не убью тебя, ты ударишь меня исподтишка. Ментор предупреждала меня. Ты меня убьешь, — он уже не смотрит на меня, просто тараторит себе под нос, широко распахнув глаза. Подхожу к нему, не обращая внимания на меч. Беру за плечи. Смотрю. — Я тебя не убью. Я обещаю. Он поднимает взгляд, и я только сейчас замечаю, что его глаза цвета неба. Не такого, как сейчас у нас над головой, нормального. И из них так же течет вода. Он смотрит на меня, тяжело дыша через нос. А потом прижимается ко мне, очень крепко обвив руками. Бедный ребенок. Я обнимаю его. Легко перебираю одной рукой, пока он не перестает дрожать. Шепчу, так, чтобы по ту сторону не услышали: — Я буду защищать тебя. Он поднимает голову, но все еще не отпускает меня: — Почему? — Потому что я такая, — улыбаюсь ему, подушечкой пальца касаясь покрасневшего носа. — Ну что, пойдешь со мной к речке? Может, увидим какую-то живность. Огня у меня нет, но на будущее… Он кивает и тоже немного улыбается. — У меня есть веревка. Может тебе нужно… Чувствую, как мои глаза загораются. — Отлично! Поставим силки. Вдруг до утра в них кто-то попадет. Перечисляю, что есть в моем рюкзаке, и мальчик делает также. Я не знаю его имени, я ведь специально не запоминала ничьих имен. Итак, у него веревка, немного орехов, термоткань, пустая бутылка для воды, складной нож и шарф, который сейчас на нем. Заканчиваем с силками, когда уже темнеет. Решаем переночевать в той же пещере. Делим на двоих бутерброд, потому что голодно так, что не уснуть. Он предлагает свои орешки, но я отказываюсь — лучше оставим на потом. Мальчик залазит первым, я временю. Сажусь на камень у пещеры и смотрю на звезды. Анализирую события прошедшего дня. Я обзавелась напарником. Кто-то скажет, что он лишний груз и обуза, но мне все равно. Не хочу быть одна. Как и он. Все еще нет воды. Завтра — двое суток как я не пила. Никогда не думала, что мозг может жечь, но именно это я сейчас чувствую. Съеденный бутерброд будто застрял в горле. Нам необходимо завтра найти воду. Но я не знаю, где искать. — Хеймитч, у меня нет воды, — закрыв глаза, шепчу я. Лес отзывается уже привычными звуками. Я залажу в наш каменный гроб. Мы делим один спальник, я прижимаю мальчика к себе крепче, чтобы сохранить тепло и укрываю нас обоих термотканью. — Спи, — шепчу я и через несколько минут засыпаю сама. Гимн пропускаю. Я считала, погибло двое. Этой информации мне достаточно. Меня будит писк, будто папин будильник из комнаты родителей. Хмурюсь в темноте и мгновение спустя вспоминаю, где я. Инстинктивно хватаюсь за топор и рюкзак. Бьюсь головой об «потолок». Вместе с ударом вспоминаю, что это за звук. Раскапываю вход и лезу наружу. Отстегиваю контейнер, чтобы он не пищал, и читаю записку: — Свети ярко. И слушай мальчика, ну в самом деле! — Хеймитч. Улыбаюсь сильнее, чем позволяет ситуация. Теперь я точно знаю, что ментор меня слышит. Раскручиваю контейнер. Хоть бы немного воды. Вижу огниво. Стараюсь, чтобы эмоции не отразились на лице, еще решат, что я неблагодарная. Но у меня все еще нет воды… И слушай мальчика, ну в самом деле! — Мальчик! — окликаю я и наполовину залезаю в пещеру. — Где взять воду? Он сонно моргает. — Это просто. Можно топить снег. Собирать в бутылку и держать в рюкзаке под термотканью, пока не растает. — Ты не отравился? — Нет. Родники отравлены. Но снег падает из неба, он чистый. Наверное. В общем, я не отравился. Прячу лицо в ладонях и смеюсь. Какое облегчение. Вода вокруг нас, только растопи. И у меня есть огниво. Более прекрасного утра в аду и представить сложно. — Почему ты раньше не сказал? — Думал, ты знаешь. — У нас есть огниво. У нас будет огонь, — радостно заявляю я, хлопая его по плечу. — Вылезай. Наполовину вылезаю из пещеры и продолжаю улыбаться. Вспоминаю, что не поблагодарила. — Хеймитч, спасибо. Спонсоры, спасибо, — я опускаю голову в знак благодарности, лишним не будет. На этот раз мне не нужно стараться быть приветливой. Боюсь представить, сколько стоит огниво на холодной арене. День проходит достаточно спокойно. В силках мы находим нутрию. Решаю не думать о том, что нутрии в таком холоде не живут. Мальчик собирает у воды сухой камыш, мы быстро сооружаем костер и разводим огонь. Сразу видно — он из 7 дистрикта. Мы кипятим воду в моем казанке. На всякий случай. Едва дождавшись, пока она закипит, ставлю казанок в снег, и уже через несколько секунд пью, обжигая горло. И подумать не могла, что можно так скучать по воде. Костер мы развели вдалеке от нашего убежища, так как собираемся использовать его снова. Я раздавливаю грелку, и мы делим время пополам. А потом кипячу ее снова. Она готова к использованию. Мальчик рассказывает, что парень из второго и девушка из четвертого объединились, что не очень часто происходит на Играх, они заняли Рог и греются у костра. Никто не пытается их оттуда вытравить, ведь можно провалиться. Восьмой дистрикт держится вместе. Его напарницу убили прошлым утром. Теперь я понимаю, чью пушку слышала. Не пытаюсь жалеть его, но в душе сожалею. Когда начинает смеркаться, мы тушим огонь и возвращаемся к пещере. Решаем лечь спать пораньше, в первую очередь потому, что не хотим рисковать — мы не знаем, где многие из трибутов. Утром я вылезаю из пещеры и не могу поверить глазам. Белый цвет ослепляет, все вокруг покрыто снегом. — Черт, — со злости швыряю камень, он приземляется у дерева. Теперь от каждого шага будут оставаться следы. Я уже наследила, как только высунула ноги. Как, ради всего святого, мне здесь спрятаться? Распорядители хотят посмотреть на стычки трибутов. Видимо, игрушки становятся скучными, к тому же вчера никто не умер. Недалеко от дерева, где лежит брошенный мной камень, слышу рык. Утробный, хищный рык. А вот и первый противник. На данный момент не трибут. «Сражайся или беги, используй отвлечение», — мгновенно вспоминаю слова Хеймитча. — Мальчик, подай мне топор. Медленно, — он тоже слышал этот звук. У моей руки появляется рукоятка топора. — И зайца. — Спрячься и не выходи, — я говорю тихо, почти не дыша. — Я с тобой. — Нет, — в эту секунду я вижу огромного кабана, идущего ко мне. Глаза у него блестят, а мои округляются еще больше. Нужно действовать. — Прячься, — кричу я. Бросаю хищнику зайца, а сама бегу что есть сил вглубь леса. Он несется за мной, я слышу топот его ног. Под ногами скрипит снег, но сейчас мне все равно на следы. Зверь утробно рычит. Кабаны могут выпотрошить внутренности одним ударом. Стараюсь ускориться, сил все меньше. Он приближается, не нужно даже оборачиваться, чтобы это понять. Судорожно думаю, куда лучше бить. От мальчика я его уже увела. И тут слышу разъяренный рев, кабан замер. Резко оборачиваюсь. Мальчик бросил в него меч. У кабана новая цель. У меня есть мгновение. Подпрыгиваю к зверю и вбиваю топор ему в спину. Он воет. Начинает кружиться. Я держусь за него и давлю на топор что есть силы, пока не чувствую, как животное оседает. Я вся в крови, но не замечаю этого. Я жива, мальчик тоже. — У него мясо синее, — невпопад говорит мальчик. Перевожу взгляд, и правда — синее. — Переродок, наверное. — У нас в лесу кабаны меньше. — Нужно возвращаться. Мы наделали много шума и оставили следы, — говорю я, пытаясь оттереть руки о снег. Добравшись до пещеры, забираем вещи и идем дальше. Уходя, напоследок оборачиваюсь. Как бы там ни было, только в этой пещере я чувствовала себя в безопасности. Пусть и иллюзорной. Несколько часов мы идем практически не разговаривая. Погода морально давит. Оборачиваюсь и каждый раз вижу наши следы, тянущиеся вдаль. От этого хочется быть как можно тише, незаметней. Пытаюсь понять: мы далеко от соперников, и поэтому они нас не обнаружили, или они услышали вой кабана и решили держаться подальше. Ответа так и не нахожу. Вот бы увидеть арену целиком, как видят ее зрители. Как я сейчас им завидую. И не только из-за обзора. Пушка больше не гремела, а вот с солнцем в этой преисподней явно что-то происходит. Еще пару минут назад пробивавшееся сквозь тучи, сейчас оно полностью закрыто тугим, серым и непроглядным небом. Только небольшой, отчего-то красный отблеск проглядывается. Такое чувство, будто небо опускается на землю. Горизонт размывается, все вокруг сереет. Я смотрю по сторонам, но понимаю, что в этой мгле не разгляжу противника. Надеюсь, как и он нас. — Не нравится мне это, — говорю я, тыча в небо и плотнее натягивая воротник. — Нужно поскорее найти укрытие. Будто распорядители только и ждали моих слов, для пущего эффекта. Порыв холодного ветра ударяет в лицо. На мгновение все накреняется под его мощью — деревья, мы… Обычный ветер не бьет с такой силой. С неба начинает сыпать снег. Мне хватает секунды, чтобы понять — он похож на колкие кусочки стекла, врезающиеся в тело. — Сейчас будет буря! — кричу, хватая мальчика за руку. Ветер со снегом закручивает нас, я практически ничего не вижу. Больно дышать, легкие горят. Лицо раз за разом царапает. Со всех своих сил иду сквозь бурю и тяну мальчика за собой. Каждый шаг дается все сложнее, хочется орать от бессилия перед выдуманной распорядителями стихией. Снега все больше, если мы упадем — они с радостью нас им завалят. «Я не умру в холоде, идите к черту», — хочется кричать, но я не рискну сейчас и рта открыть. Ребенок спотыкается и падает на одно колено. Рывком поднимаю его и закрываю собой, крепко прижимая к себе. — Иди. Нужно идти или мы умрем, — горло горит, не уверена, что он услышал меня. Мальчик прижимается к моему правому боку и продолжает идти. То ли хватаясь за меня, то ли подталкивая меня вперед. Кажется, эта буря будет бесконечной. — Хеймитч! — кричу я, запрокинув голову. У меня больше нет сил. Но я иду дальше, я так не умру. «Я не умру здесь, я не умру здесь», — единственная мысль остается в моем сознании. Буря заканчивается так же внезапно, как и началась. Мы падаем на землю. Меня тут же скручивает спазм кашля. Я не могу дышать и не могу перестать кашлять. Кажется, меня рвет. Ребенок лежит неподвижно, все еще кутаясь в свой шарф. Он выглядит, будто умер. Подползаю к нему и хватаю за плечи. — Мальчик! — кричу я в панике, трясу его изо всех сил. Откуда они только взялись. Он открывает глаза, и я оседаю на землю, выдохнув. — Ты потерял сознание? — говорю я, инстинктивно проверяя пульс на его шее. — Я не знаю. Все закончилось? — Да, — киваю. — Ты молодец. — Я хочу спать. — Я знаю. Я тоже хочу прилечь. Но нам нужно двигаться. Где-то ведь должно быть нормальное укрытие. — Я помогаю ему подняться и на мгновение обнимаю. — У тебя все лицо в царапинах, — говорит он с беспокойством в глазах. — А у тебя лоб, — я опускаю взгляд на шарф в его руке. — И шарф истрепался. К счастью, мы не потеряли рюкзаки. Я заставляю мальчика стащить насквозь мокрый шарф и выпить воды. Потом набираю остатки снега. Эта часть арены более подходящая для временного пристанища. Здесь меньше снега, его можно обойти. Земля влажная, кое-где виднеются вечнозеленые кустарники. Я слышу голоса птиц. Резко выдыхаю через рот — пара почти нет. Значит температура воздуха не ниже 9 градусов. Разве что только организаторы не наплевали окончательно на законы природы. Учитывая бурю — они могли. Слышим объявление о пире возле Рога Изобилия. Не сговариваясь, продолжаем идти дальше. Чтобы там ни было приготовлено для нас, рисковать в нашем случае — сродни безумству. Но значит ли это, что все трибуты отошли достаточно далеко от Рога? Вся одежда на мне влажная от растаявшего снега, но переодеваться все равно не во что. Достаточно близко к нам гора странно-идеальной формы. Внизу выемка, в которой, теоретически, можно спрятаться. Нужно проверить. — Может, лучше переночуем на деревьях? — говорит мальчик. — Мы не знаем, какая будет погода. Ты весь мокрый, — меня бросает в дрожь от одной мысли, что ночью будет мороз, а мы в этом. Это рационально, и мальчик соглашается. Мы доходим до горы достаточно быстро. Она каменистая, серая, безжизненная. Убедившись, что в пещере никого нет, мы разводим огонь, раздеваемся до футболок, снимаем ботинки, кладем вещи ближе к огню и залазим в один спальник. Из еды только орешки, но сил ставить силки нет. Сама не замечаю, как отключаюсь. Я не могу выбраться из сна. Мне жарко, голова болит, руки и ноги ломит, я хватаю воздух сухими губами. Чувствую, как ребенок встает, но не могу ничего ему сказать. Я пребываю между странными, переливающимися в моей голове кошмарами и болью в моем теле. Чувствую, как мою шею приподнимают. Из глотки рвется сдавленный стон. — Виктория, тебе нужно попить, — к губам прислоняется горлышко бутылки. Голос мальчика дрожит. Я не могу понять почему. Разлепляю глаза и пью. — Это жаропонижающее. Проглоти, — он кладет мне в рот таблетку. Снова пью и засыпаю, как только голова касается спальника. Я резко вскидываюсь. В пещере пусто, но огонь горит. Тянусь за топором — его нет под рукой. Со лба скатывается мокрая ткань. Осматриваюсь. Мой рюкзак рядом с рюкзаком мальчика. Он меня не бросил. Не понимаю, который час и не уверена, который день. Слушаю свое тело. Горло как открытая рана, глаза и голова болят. Тошнит, но есть я не хочу. Урывками вспоминаю все, что было. Очевидно, у меня был жар, а таблетка сбила температуру. Надеюсь, надолго. Сглатываю, горло обжигает. Хватаюсь за шею — она даже по ощущениям воспаленная. Я снова ложусь и начинаю тихо злиться на себя, глядя в потолок. Это ведь нужно уметь, во время Голодных игр заболеть. Как будто мало мне трибутов и Арены, желающих меня убить. Теперь еще и мое тело играет против меня. Славно. Слышу шаги. Топора нет. Убегать поздно. — Ты проснулась, — слышу знакомый голос, а через секунду мальчик опускается возле меня. — Привет. Как долго я спала? — касаюсь его локтя, чтобы дать показать, мол, со мной все в порядке. — Сейчас около полудня. У тебя был жар, и ты бредила. Закатываю глаза. — Буря кого хочешь с ума сведет, — пытаюсь разрядить обстановку. — Ты была очень горячей и не могла проснуться. Я поздно это заметил. Была уже ночь. Не знаю, сколько ты горела, — он будто бы оправдывается. — Ты дал мне таблетку. Я помню. — Да, и тебе стало немного лучше. Но я не знал, что еще делать… — Спасибо, — улыбаюсь ему. — Ты мог вообще меня бросить. От меня ведь пользы никакой сейчас. Его глаза загораются то ли злостью, то ли обидой. — Я тебя не брошу. Ты ведь меня не бросила. Киваю. Замечательный, честный мальчик. — Куда ты ходил? — Под утро я поставил силки, когда ты успокоилась. Две белки попались. И я набрал воды, тебе нужно много пить. — Но тут нет снега… — я очень надеюсь, что нас не засыпало. — Я прошелся до участка, где была буря. Сердце ускоряется, стоит представить, что он бродил там один. Легкая добыча. Как и ты, травоядная — Не ходи больше один. Мне уже лучше, завтра пойду я. Он касается моего лба. — Мне кажется, жар возвращается. — Не такой сильный, — убираю его руку. Не хочу говорить о том, каким ненадежным оказалось мое тело. — Мама говорила, температура повышается на ночь. Сейчас день. — Я буду в порядке. Особенно, если ты приготовишь нам обед, — криво улыбаюсь я. Надеваю высохший свитер и штаны, снова залажу в спальник. На самом деле, я не хочу есть. Но вот мальчику еда точно не помешает. Пока он возится с белками, я поворачиваюсь на бок и дремлю. Потом мы обедаем. Пока едим, мальчик говорит, что я заболела, потому что у меня не было шарфа. Все горло открыто. А он дышал согретым воздухом через шарф. Говорит он так, что я понимаю — он чувствует себя виноватым. И откуда это в нем. Такая забота. Он меня почти не знает, мы даже не из одного дистрикта. Откуда и у тебя. После обеда я начинаю кашлять, что не очень хорошо. Прошу мальчика больше не выходить сегодня из пещеры и ложусь спать. Ночью все повторяется. Мальчик дает мне сразу две таблетки. Среди ночи несколько раз просыпаюсь, заходясь в кашле. Утром открываю глаза, когда только начинает светлеть. Тусклый свет расходится от входа в пещеру. Ребенок спит, свернувшись калачиком у меня под боком. Сейчас он выглядит еще меньше. Сын какой-то женщины, возможно чей-то брат. За эти дни мы не говорили о жизни в наших дистриктах. Но у меня было достаточно поводов убедиться — это хороший маленький человек. Которого Сноу отправил в ад. Думаю, этот мальчик на Арене стал олицетворением самого пугающего и мерзкого, что есть для меня в Играх. Меня всегда задевало, когда на жеребьевке выбирали юных трибутов. В дистрикте мы обязаны смотреть Игры, но я всегда старалась улизнуть на самом начале. Возвращалась, когда бойня у Рога заканчивалась. К тому моменту, как правило, младшие участники были уже мертвы. С момента основания Игр, только двое трибутов младше 15 лет смогли победить. Но из года в год продолжают отбирать детей, у которых нет даже иллюзорного шанса. Есть ли шанс у этого ребенка? Даже если я умру, хотелось бы думать, что да. Шансы, шансы… на Арене нас осталось четверо. Мой напарник погиб вчера вечером, и сейчас я не собираюсь думать об этом. В полночь помимо этой фотографии, на небе загорелось фото парня из 1 дистрикта. Такого развития событий мы не ожидали. — Думаешь, она убила его? Девушка из 4-го? — спросил мальчик. Когда небо погасло, он вернулся в пещеру и снова залез в спальник. Тени от костра играли на его лице. — Не знаю. Думаю, она понимала, что он убьет ее, когда их останется двое. — Думаю, она легко бы его убила. Во сне, например. Она пыталась напасть на меня во время тренировок. И она убила Тейру, — он говорит о своей напарнице. Я чувствую, как он ежится под спальником. Хочу сказать ему, что мне жаль. Но финал приближается. Не хочу давать лишних поводов скучать обо мне, если меня убьют. — По крайней мере, теперь союза первого и четвертой нет. Думаю, до этого они нашли восьмую. Возможно восьмой был ранен, ты ведь говорил, что они были вместе, — стараюсь размышлять прагматично. Каждый из оставшихся для меня угроза. Они с радостью перережут мое измученное горло. И убьют мальчика, — Хочется думать, что в добром здравии только девушка из 4. Но лучше будем считать, что их двое, и они охотятся по одиночке. — И они могут быть где угодно, — по взгляду мальчика можно сказать, он готов поверить, что они за нашими спинами. — Завтра утром будем уходить от скалы. Она слишком заметная. — Тебе все еще плохо. — Я не умру ближайшие дни от пневмонии или что там у меня. А вот от их рук могу. Мальчик кивает. — И если нам удастся остаться вдвоем на Арене, я тебя не убью. Ты же знаешь? — шутливо толкаю его в бок. Он смеется, на секунду становясь просто ребенком. — Знаю. Ты такая. И вот, я стараюсь не кашлять, лежа на спине ранним утром еще одного дня. Дрова тихо потрескивают, догорая, становится холодно. Поворачиваю голову к мальчику — он крепко спит. Последние два дня, приглядывая за мной, чтобы я не сгорела, он сам мало спал. Пусть отдыхает. Мне уже лучше. Встаю, стараясь не шуметь. Беру свой рюкзак и заодно топор. Чтобы осмотреться — сил хватит. Подпихиваю под мальчика спальник плотнее и выхожу на улицу. Да, эта часть Арены мне нравится намного больше. Касаюсь пальцами земли — она сырая и пористая. Невысокие растения и кусты, редкие, но ветвистые деревья. Снега нет, но этой ночью был дождь, и ребенок, не спавший ночью, набрал нам воды. Меня смутило, что распорядители расщедрились на дождь. Как будто хотят, чтобы мы здесь оставались. Еще одна причина, почему я хочу двигаться дальше. Не теряя гору из виду, иду в сторону более крупных ветвистых деревьев. Мы бы могли на них взобраться… Земля содрогается, будто от снаряда. Прямо в нескольких метрах от меня. Пригибаюсь и оборачиваюсь в сторону горы. Не верю своим глазам. Мчу туда, где должен быть мальчик что есть силы. Магма течет с верхушки горы, поглощая все вокруг. Гора стала вулканом. Как бы я ни старалась бежать, лава быстрее. — Мальчик! — кричу я, видя, как она закрывает пещеру. Мальчик не вышел. Я не могу идти по лаве, я всего лишь человек. Стою и смотрю как мальчик, который был слишком хорошим для Арены, сгорает. Я почти не слышу выстрела из пушки. Только магма, которая все ближе ко мне, заставляет мои инстинкты взять управление. Бегу прочь, из-за дыма нечем дышать, облака красные. На меня падает несколько искр. Но я не чувствую ничего, будто это происходит не со мной. Останавливаюсь, лишь когда мои ноги касаются снега. Я падаю на колени и вижу перед собой только белый, холодный, траурный цвет. Сейчас я легкая добыча. Легкие скручивает, из-за гари и бега кашель только усиливается. Механически откашливаюсь. Поднимаю лицо к красным облакам и закрываю глаза. Я в шоке. Но вместе с тем начинаю чувствовать что-то горячее, намного жарче моей температуры. Ненависть. Колкая, ядовитая ненависть. Ей меня учила бабушка. О ней шепотом говорила мама, когда на свой день рождения позволяла себе немного выпить. Эта ненависть всегда была моей подругой, но в раскаленной магме Арены она стала частью меня самой. Я оборачиваюсь на вулкан, он неестественно быстро затухает, словно еще раз напоминая о своей извращенной природе. Хочу найти ближайшую камеру и кричать в нее. Рассказать, что думаю о тех, кто смог сжечь мирно спящего ребенка. Но молчу, стискивая зубы. Хеймитч мне доходчиво объяснил, что бывает с недовольными. Я не хочу сидеть на месте, мне нужно чем-то себя занять, иначе я взорвусь от увиденного. Я иду ближе к вулкану: не хочу оставаться среди снега. У меня был план, ему и буду следовать. Отрубаю от кустов ветки, небольшие, чтобы не было заметно. Сверяю тон с выбранным деревом. Очень схоже. Начинаю вязать их вместе, когда вижу планирующий парашют. Надеюсь, Хеймитчу есть что мне сказать. Вижу записку и хватаю парашют еще до того, как он успевает приземлиться. Почерк неровный. два слова. «сражайся. прошу.» Чувствую, что бледнею. Хеймитч видит всю Арену, в отличии от меня. Мгновенно обращаюсь в слух, но никого не слышу. Отхожу к дереву, чтобы прикрыть им спину и раскручиваю контейнер. Горячий сироп, пахнущий ягодами, и бутылка воды, чтобы запить его. Полезно. Но это скорее предлог. Оборачиваюсь. Никого нет. Хочу бежать, что есть силы. Но знаю, что не убегу. Сражаться или сдаться? Убить или умереть? Смотрю на нервные буквы Хеймитча. За моей спиной раздаются шаги. Легкие, крадущиеся, будто кошка ступает. Явно женские. Прячу бумажку в карман и говорю как ни в чем не бывало: — Пришла меня убить? — А ты как думаешь? — ядовито отвечает она. Я высовываю голову из-за ствола дерева, и в нее тут же летит нож. Мимо. — Мы можем просто разойтись. — Нет уж, я хочу стать настоящим победителем. «Настоящий победитель», — какой бред. Она делает еще несколько шагов и останавливается. — Так и будешь там прятаться? — насмехается. Вспоминаю, что о ней говорил мальчик. Вспоминаю, как хмурится Хеймитч, когда думает, что на него никто не смотрит. Солнце в руках Элизы и запах в мастерской мамы. Принципы. Чего стоят мои принципы? Стоит ли моя жизнь ее жизни? Стоят ли мои принципы горя близких? Стою ли я горя ее близких? Как ты будешь жить дальше? Как-нибудь. Выхожу из-за дерева. — Вот она — я. В меня летит еще один нож, потом еще один, но все они мимо — я уворачиваюсь. Она злится, сдувает со лба прядь рыжих волос. У нее глаза цвета бурлящей воды в отравленной реке. Еще один нож. Она поняла, как я двигаюсь — это видно по ее едкой усмешке. Вижу, как лезвие летит мне прямо в живот, но в последнюю секунду бросаюсь в сторону, уходя влево. Дубленка распорота. Девушка не дает мне перевести дух, метая еще два клинка, целясь мне в грудь. Прогибаюсь. Последний задевает кожу на лбу, и я чувствую кровь. Все равно. У нее остается всего один нож. Для рукопашного боя. Боевой, большой, острый. У меня в руках топор. Сражаться или умереть? сражайся. прошу. Я с диким криком несусь на нее, не видя ничего перед собой. Перед глазами словно пелена, в голове совсем не осталось мыслей. Все заканчивается быстро. Я отхожу назад, покачиваясь. Гремит пушка. Смотрю на то, что сделала. Из ее головы торчит мой топор, река, совсем недавно бурлящая в ее глазах, теперь мертвая, ледяная. Сглатываю. Меня тошнит, но не могу позволить себе расслабиться на камеру. Дрожу. Расправляю послание. больше не понимаю значения этих слов. больше не вижу в своей голове человека, который их писал. Я больше не вижу смысла в том, что сделала. Поднимаю несколько ножей. Забираю контейнер с сиропом. Смотрю на свой топор. Подхожу ближе. Берусь за ручку. Закрываю глаза и вытаскиваю свое оружие. Хлюпающий, мерзкий звук пробирает до желудка. Возвращаюсь к плетению веток. Кровь стекает по моему лицу, застилая мне глаза, мешая видеть. Вытираю ее рукавом дубленки. Когда с плетением покончено, ковыряю землю и наношу на открытые участки тела. Ладони, лицо, шею. На лице она смешивается кровью, которая все еще не остановилась. Благодаря этому землю размазывать легче. Только сейчас замечаю, что моя дубленка тоже вся в крови. Раздвигаю дыру в ткани и замечаю под ней глубокий порез на боку. Не думаю, что это смертельно. Собираю вещи и лезу на дерево. Выбираю не самую удобную ветку, но здесь соседние ветви практически полностью закрывают меня с правой стороны. Натягиваю поверх себя сплетенные одеялом ветки. Распрямляю ноги, укладывая их на дереве, следя, чтобы они не свисали. Вижу эластичные бинты в рюкзаке. Забыла о них. Запихиваю в рану на боку и раскручиваю контейнер. Вода в нем остыла. Я не сплю. Мозг не отключается, будто забыл, каково это. Я слушаю звуки Арены, смотрю на небо так долго, что перестаю его видеть. Я будто на другой планете. А те, кто был важен, сейчас не больше крошечных звездочек в безграничной темноте. Мне все равно. Даже вой хищников больше не пугает. Я стала хищником. Раз за разом подступает тошнота, хорошо, что в желудке давно ничего нет. Меня знобит, от холода защититься нечем: спальник и термоткань сгорели. Но я не использую грелку, объективно здесь не меньше 5 градусов. Сироп от кашля помог, кажется, он сработал и в качестве жаропонижающего. Звучит гимн. Я закрываю глаза, вижу только отблески света. Да здравствует новый день на Арене. Интересно, позволят ли они пересидеть ночь? В кустах рядом что-то шевелится. Мне мерещится, что это убитая мною трибут пытается подняться. Смаргиваю наваждение. Плотнее прижимаюсь спиной к дереву. Рассвет загорается внезапно и ярко. Я щурю бессонные глаза. Арена реагирует на свет, будто кто-то добавил громкости на панели управления. Гора стала черной от лавы, тела рядом со мной давно нет. Нужно бы шевелиться. У меня нет еды и нет воды. Но я решаю подождать до обеда. Кто знает, может, они мне не понадобятся? Зачем лишний раз суетиться. Ближе к обеду начинается буря. На секунду я задумываюсь: они могут ее начать на любом участке Арены или испытания повторяются в определенной последовательности? Закатываю глаза. Какая уже разница? Достаю грелку, пока ветер еще не слишком сильный и устраиваюсь на дереве так, чтобы обхватить руками и ногами ствол. Высота подо мною смертельная. Я закрываю глаза и, прижавшись лбом к коре, начинаю ждать. Буря нарастает все больше. Меня кренит из стороны в сторону. Я немного разлепляю веки и опускаю взгляд вниз, пытаясь высмотреть, не прилагается ли к буре что-то еще. Внезапно вижу фигуру, заметенную снегом. Он движется в мою сторону. Хотя скорее идет наощупь хоть куда. Буря почти довела его до цели и теперь понемногу стихает. Я маскировалась, чтобы он меня не нашел. Но, если честно, я так устала от всего этого. Давайте поскорее закончим. Буря привела его ко мне и стала затихать, превратившись в легкий снегопад. Он падает у противоположного дерева и пытается отдышаться. Я почти не дышу, затаившись. Заметит ли он меня? Он запрокидывает голову, обводя взглядом кромку деревьев. Его глаза округляются. Он видит меня. Два последних игрока смотрят друг на друга — какой момент. У него в руках тесак, лицо в гематомах — видно, что ему пришлось нелегко. У меня распорот бок. Добро пожаловать на финал. Он медленно поднимается, будто хочет рассмотреть ближе. — Не тяни время. Слезай. — Я не хочу с тобой драться. Просто сделай вид, что не заметил меня. Он ухмыляется, сплевывая алую кровь на белый снег. — Нечестно. Ты будешь сидеть на дереве, пока я буду драться с пумой или тонуть. — Деревьев рядом много — выбирай любое, да залезай. Но я не слезу. Еды и воды мне хватит на пару дней. — Ты врешь. Пожимаю плечами, решая промолчать. Он расстилает спальник под моим деревом и садится в него. Я отсюда вижу, что он измотан. Наверное, я должна быть обеспокоена, думать над стратегией, но, если честно, мне все равно. Возвращаюсь в прежнюю позу и продолжаю коротать время. Ветер шатает мое дерево — ясно, организаторам мой выбор не по душе. Снег вновь усиливается. Слышу, как трибут матерится сквозь зубы. Он поднимается, достает тесак, пытается рубить дерево. Но это как иглой в металл тыкать. Он выбирает сейчас — лезть за мной или оставить меня в покое. Его взгляд пылает как у человека, который слишком многое отдал, чтобы сейчас сдаться. Это ведь 8 дистрикт, он не профи, он просто пытается выжить. И он лезет за мной. Держится намного увереннее, чем я ожидала. Нас разделяет все меньшее расстояние. Я начинаю карабкаться выше, стараясь от него убежать. В какой-то момент он останавливается, как и я. Буря усиливается, мы оба еле держимся. — Спускайся. Ты все равно сорвешься. И он прав. Ветки уже прогибаются подо мной. Его тесак все ближе, и скоро я стану добычей. Накатывает воспоминание об убитой трибутке. Я потеряла себя, стала убийцей, и теперь погибну — конец истории. И тут одна мысль проясняет мое сознание: если я стала убийцей, я должна быть хотя бы жива. Отдаю контроль инстинктам. Начинаю бросать ножи. Он не знал о них — это стало моим преимуществом. От неожиданности он вскрикивает. Не попадаю, но и этого хватает. Он теряет баланс, и с новым порывом ветра падает на землю. Я спускаюсь немного ниже, сжимая в руках последний нож. На его тело падает снег, он лежит неподвижно, но пушки не было. Я прицеливаюсь, отпускаю от дерева одну руку и бросаю нож. Звучит пушка. Мне кажется, будто эта пушка выстрелила по мне. Внезапно дерево снова содрогается, и на секунду я забываю, что должна держаться. Мои руки хватают воздух. Меня бьет о ветки. Их так много, но я не могу зацепиться. Буря заканчивается, и на Арене теплеет. В небе появляется планолет. Голос что-то говорит, но он звучит так далеко, что я не могу разобрать ни слова. Я не чувствую тела, лишь слезы, стекающиеся к волосам. Возле меня появляются врачи, но меня уже поглощает серое холодное небо.