Тише, милая, я рядом

Посреди ночи я проснулась от странных звуков — шороха, хлюпанья и еле слышного позвякивания. Аккуратно спустила ноги с кровати, утонув в ковровом облаке. Посидела так немного, чтобы унять зябкую дрожь. Мало ли, кто или что может скрываться во тьме. Но любопытство все же пересилило страх. Я встала с кровати, сделала несколько робких шагов в направлении стола и увидела домового, который, причмокивая от удовольствия, пил молоко вприкуску с печеньем. Был он невысокого роста — мне примерно по пояс. Шапка спутанных, торчащих в разные стороны волос на голове, словно воронье гнездо — вот первое, что бросилось мне в глаза. А потом еще лицо, изрезанное морщинами, и нос, похожий на птичий клюв. Одет домовой был в широкую льняную рубаху, местами вытертую и заштопанную, подпоясанную обычной веревкой. Из-под рубахи выглядывали коротенькие ножки в полосатых штанах, обутые в лапти. — Доброй ночи, дедушка, — вежливо поздоровалась я. — И тебе не хворать, молодая хозяйка. Пожалуй на огонек. Рядом с домовым в кривобокой глиняной плошке потрескивала толстая, оплывшая воском свеча. Ее неясный, мерцающий свет выхватывал из темноты лишь отдельные детали. Например, крошки печенья, застрявшие в густой с проседью бороде. Я подошла ближе, волоча за собой подушку для сидения. — Неужели вы и в самом деле существуете? — Эх, милая, кабы знал я ответ на твой вопрос, в философы бы подался, — глаза-бусинки моего собеседника смотрели строго из-под косматых бровей. — Собирал секреты мироздания по крупицам, шептался бы со звездами. Но я всего лишь домовой, и хлопоты у меня мирские, приземленные. Чтобы в доме все складно, да ладно. Вот скажи мне лучше: ты существуешь на самом деле? Ты настоящая? «А дедуля-то хорош! Отправил в нокаут одной фразой». На этот вопрос ученые мужи искали ответ, начиная с древних времен, и в поисках своих не особо преуспели. Куда уж мне, обычной школьнице… — Простите, дедушка, что перед глазами, то и на языке! — Полно, девонька, со всяким случается. Ну, знакомы, что ли, будем. Михалычем меня кличут. Домовой я тутошний, стало быть. Давно я тебя, Касенька, поджидал. Одиноко мне, старику, не с кем словечком даже перекинуться. Брат твой — хозяин крепкий, здесь спору нет. Да только ум у него впереди сердца. Вот и не пересекаются пути наши. Один Игнат, старинный мой приятель, иногда меня навещает да угощает. «Игнат знаком с нашим домовым? Ничего себе открытие!» — А соседи ваши как же? Духи домашние? — я завозилась, поудобнее устраиваясь на подушке. — Дети они еще неразумные, озорство одно на уме, — в сердцах махнул рукой Михалыч. — Значит, Игнат ничего не придумал? — этот вопрос мучил меня несколько дней. Целый бестиарий прямо у меня под боком — какие уж тут шутки! — Может, чего и приврал, для красного словца, а может, и нет, — голос у Михалыча был тихий, проникновенный, хотя и чуть с хрипотцой. И не от него ли Игнат перенял очаровательную манеру растягивать гласные? — Волшебный мир — он для каждого по-своему открывается, много граней у него, много дорожек нехоженых. Заплутать легче легкого, но и истину можно сыскать. А у тебя есть еще печенье? Я достала из ящика стола початую пачку «Юбилейного». — Вот спасибо, уважила старика! — Михалыч нетерпеливо зашуршал оберткой. — А почему в этом доме так много разных обитателей? — продолжала допытываться я. — Вроде бы, он совсем новый. Может, построен на каком-нибудь особенном месте? — Чего же тут особенного? — проговорил Михалыч с набитым ртом. — Обыкновенная трещина между мирами, много их на свете. Вот и ходят туда-сюда все, кому не лень. Тени вон твои невоспитанные повадились шастать. Безобразия безобразничают. — Вы тоже их видите? — сразу стало неуютно. — Что я, слепой, по-твоему? Али глухой? Шумят окаянные будь здоров как! — Да уж, их как раз только не хватало, гостей незваных… — Чавой-то незваных? Тени сами никогда не приходят. Ты, милая, их привечаешь думами своими невеселыми. Теням того и надобно — падальщики они, стервятники. Мрачными эмоциями питаются. А до чего настырные — прицепятся, точно банный лист к мягкому месту, и не отвалятся, покуда не высосут человека подчистую, чтоб, значится, одна лишь оболочка осталась. «Рожки да ножки, ага», — мне было совсем не весело. — И что же теперь делать? — я воззрилась на Михалыча с надеждой. Может, у него есть рецепт на такой случай. — Девица ты смекалистая, думаю, сама сообразишь. — Соображу, — вздохнула я. Ответ лежал на поверхности — всего-то нужно было перестать бояться. Например, обещанного Захаром медосмотра — не к ночи он будь упомянут. Да разве можно вот так запросто взять и приказать себе не бояться? Даже, если Захар уверял, что все пройдет хорошо. Даже, если Игнат обещал каждую минуту находиться рядом со мной. Даже, если все сотрудники медицинского центра до единого будут предупреждены о моих страхах… — Знаешь, что такое «прыжок веры»? — хитро прищурился Михалыч. Конечно, я слышала это образное выражение, знакомое истовым фанатикам любой религии. Но вовсе не о религии заставил меня сейчас размышлять Михалыч. Скорее, о доверии. Доверяю ли я добрым намерениям Захара? Определенно, да. Готова ли я отбросить любые страхи и сомнения, доверившись его чуткому руководству? «О, Вселенная, наставь дитя свое неразумное на путь истинный!» — Тише, девонька, братец твой проснулся, — Михалыч дунул на свечу, и комната мгновенно погрузилась в темноту. — Ну, не поминай лихом! Попрощался — и тут же исчез, словно и не было его. Чудеса! Жаль, так и не спросила, зачем ему понадобились мои резинки для волос… Я успела нырнуть под одеяло прежде, чем дверь беззвучно отворилась, и в комнату прокрался Захар. Постоял немного рядом с кроватью, прислушиваясь к моему дыханию, положил ладонь мне на лоб… — Хорош притворяться, малявка, я знаю, что ты не спишь. — Сказки твои волшебные эффект имеют кратковременный, — пробурчала я, не открывая глаз. — Тренироваться надо чаще…