Пусть услышит вся Казань, что ты моя

      Меня выписали на следующий день после похорон Миши. Оказалось, Кирилл наврал, что тоже был в этой драке, и я это подтвердила. Его отшили.       В день выписки, несмотря на своё состояние, я всё же иду в школу. Мне не хочется оставаться одной в этой мрачной и маленькой квартирке. Я открываю дверь подъезда, витая в своих мыслях. Я не могла перестать думать о Ералаше, перед глазами снова и снова появлялся он, его улыбка, смех. Я не могу принять смерть этого человека, не могу, хоть умри.       Я выхожу на улицу и вижу около куста Валеру, что с очень философским видом смотрел на неначатую сигарету, но как только он увидел меня, парень сразу швырнул её куда подальше. Он улыбнулся. Так искренне, что на душе сразу стало теплее. Туча плохих мыслей рассеялась, а лучики солнца выглянули наружу. Я невольно улыбаюсь краешками губ и на ватных ногах поплелась к нему. Я знаю, что он спросит с волнением: «Ты как?», позже, слегка заметно кивнув, обнимет меня, пока я без эмоций буду слушать биение его сердца.       Так всё и было. На следующий день тоже, а потом снова и снова. Он всю неделю встречает меня около подъезда, всю неделю провожает из школы домой и наоборот. Даже когда его занятия кончаются раньше, он всё равно ждёт в вестибюле, пока я спущусь по лестнице и возьму куртку с его рук. Он не раз повторяет, что переживает за меня, что не хочет оставлять одну, а я же понимаю, что если бы не он, то и вправду могу совершить необдуманные, глупые действия и навредить себе.       Суббота… Никого нет дома. Фросю, как обычно, на выходные забрала тетя Лена, Гавриил уехал вместе с мамой в пригород к матери отчима. Я одна… Хотя мне так не хотелось этого. Мать предлагала, чтобы приехал Илья, но этого я ещё больше не хотела.       Проснувшись, я минут двадцать валяюсь в кровати, ведь вставать и идти готовить завтрак совершенно не хочется. Но тут я слышу, что кто-то стучит в дверь, и, ничего не понимая, иду к источнику звука. — Кто это? — Это из комсомола. Можно позвать Марию Пашурину? — и тут я понимаю, что это Кащей, что столь усердно старался говорить вежливо и учтиво. Я открываю дверь, хоть и стою в пижаме и вижу старшего, что устало опирается о стенку. — Кащей? — Эй! Ты чего?! — встревоженно бормочет он и заглядывает в коридор. — Дома, что ль никого нет? — я качаю отрицательно головой и пропускаю его в квартиру. — Это хорошо. Собирайся, пойдём разбираться, что да как произошло. Я молча киваю и иду переодеваться, пока Кащей мирно ждёт в коридоре, постукивая пальцами по деревянному шкафчику.       Через пару минут выхожу в тёплом свитере в коричнево-рыжем цвете, обыденных джинсах и с заплетёнными двумя маленькими дульками. Кащей лыбится, помогает надеть куртку и, словно джентльмен, открывает передо мной входную дверь. Случись бы такое раньше, я бы посмеялась и сделала бы пафосный реверанс, поскольку увидеть Бессмертного джентльменом — это редкость. Но сейчас, когда я словно опустела, словно из меня высосали все чувства и силы, я даже улыбнуться не могу, а просто прохожу мимо, пока Кащей, нахмурившись, закрывает дверь.       На улице нас ждёт его машина, он садится за руль, а я же на переднее сиденье. Положив голову на окно, я безразлично наблюдаю за дорогой, пока Кащей в смятении поглядывает то на меня, то на дорогу. Ему определённо не нравится моё состояние, ему хочется это исправить, и он это исправит, главное придумать как, ну а пока он разберётся с Хади-Такташем.       Мы прибыли. Никого, кроме нас с Кащеем, нет, значит, разбираться пойдём мы вдвоём. Я не испытываю страх или опасение. Я ничего не испытываю, даже элементарного гнева, ведь именно они убили Мишу. Нас встречают лицемерными улыбками и предложением выпить и сыграть партийку в карты. От выпивки Бессмертный, как, впрочем, и я, отказывается, а вот на игру соглашается, ставя рубль. Известный факт, что Кащей — ещё тот шулер, поэтому проиграть он не боится.       Пока пацаны играют, я всё с тем же безразличием наблюдаю за происходящим. Но тут ко мне подскакивает знакомый пацан и протягивает руку. — Давно не виделись, Маша, — такая до блевотни противная улыбочка старого знакомого. — Хотелось бы ещё подольше, — словно выплюнув эти слова, произношу и смотрю в глаза Филиппа. Он был раньше лучшим другом Ильи, они были очень близки, пока не вступили в разные группировки, скрыв это друг от друга. Потом, когда правда всплыла, настолько сильно разругались, что каждая их встреча не обходится без подколов, ядовитых словечек, фени и насмешек. — Копия братца своего, — таким же тоном отвечает Филипп Кефиров, или же Кефир. Я молчу, всё также наблюдая за игрой. — У меня, кстати, к тебе вопросик есть. Не ответишь? — безразличный кивок, пока Кащей аккуратно достаёт из сыгранных карт короля. — Что ты, сестра разъездовского, тут делаешь вместе со старшим универсамовских? В этот момент я вздрагиваю и сразу встревоженно гляжу на Кефира, что столь гадко и ядовито улыбается. — Тебя это разве колышет? — планируется показать безразличие, но мой подрагивающий голос явно выдаёт волнение. — Меня-то нет, а вот Илью… — протягивает тот, явно выражая высокомерие, важность и некую напыщенность. От ярости я чуть ли не скриплю зубами, но всё же держусь, ведь лишняя драка никому сейчас не нужна. — Так же не колышет, как и тебя. А если хоть слово промолвишь, я тебя кастрирую, как псину бродячую, — как можно вежливее стараюсь произнести я, хоть и получается плохо. Филипп ухмыляется и продвигается к моему уху. — Детка, ты не в том положении, чтобы угрожать, — его шершавая ладонь касается моей ноги чуть выше колена, поднимаясь всё выше и выше. Тут моё терпение лопается, и я хватаю его руку, кручу и чуть ли не ломая, пока она не захрустела. Кефир лишь жалостно скулит, как маленькая и беззащитная собачонка. Все отвлекаются от игры и смотрят на нас. Кащей подскакивает и аккуратно оттаскивает яростную меня. — Что происходит? — спрашивает один из старших Хади-Такташа. — Она мне, блять, чуть руку не сломала! — всё также скулит Филипп, скривившись от боли. — Нечего было её распускать! — Он тебя лапал?! — забыв о сдержанности, темпераментно и раздражённо выкидывает Бессмертный. Старший Хади-Такташа недовольно глядит на Кефира, а затем на разъярённую меня. — Нет, что вы?! Просто на плотность мои ляшки попробовал! — ехидничаю, переводя взгляд на ещё более злого Кащея. — Пойдём поговорим, — стучит его старший по плечу и показывает на дверь. — С девочкой всё хорошо будет. Никто больше её не тронет. Слово пацана даю! Кащей в ответ кивает и украдкой смотрит на меня, успокаивая и поддерживая. Филипп уже отходит от боли, явно испытывает гнев и наверняка хочет отомстить, но старший дал слово, что никто меня не тронет, так что придётся держаться.       Я нервно сижу и жду, пока Кащей выйдет, и мы уйдём, ведь обстановка тут не очень. Неуютно, не так комфортно, как в нашей родной качалке, лица были чересчур чужие, и запах… Всё совершенно иное.       Кащей вместе с другим старшим выходит через минут двадцать, оба выглядят загруженными. Старший Хади-Такташа слегка заметно ухмыляется, а вот Кащей зол, он в ярости, но особо не показывает этого. Он смотрит на меня и взглядом говорит идти. Я же аккуратно встаю и, бросив высокомерный взгляд на Кефира, иду к выходу, слегка покачивая бёдрами. Когда мы выходим, Бессмертный вздыхает, он хочет курнуть сигарету, пиздец как хочет, но знает, что нельзя. — Съездим на кладбище? — спрашивает он, смотря в пустоту. В груди колит. Я не хочу перед ним показывать слабость, так что как можно спокойнее произношу: — К Ералашу? — голос дрожит, глаза слезятся, но я держусь. По крайней мере, мне хочется так думать. — Да, — отвечает он и садится в машину. О чём они говорили, что Кащей сейчас… такой? Что случилось? Неужели виновники не получат по заслугам?       Я снова сажусь на переднее сидение, слегка сжав куртку в руках. Мне страшно, ведь я не могла туда прийти. Одной или с Турбо я туда не могла прийти. Кащей видит, что я боюсь, и лишь подавленно улыбается, пытаясь хоть как-то поддержать. Раз он решил меня туда повести, то, значит, на это есть причины, и наверняка немаленькие.       Спустя какое-то количество времени мы уже видим вход в это жуткое место. Я боюсь таких мест, и даже не потому, что верю в какую-то мистику или потусторонний мир, а потому, что факт того, что раньше эти люди могли дышать, улыбаться, плакать, они любили и их любили, заставляет меня ужаснуться, ведь сейчас они все как один гниют в земле, ничего не чувствуют, больше не живые. Кащей выходит из машины первый, я — спустя пару тройку секунд. Сделав глубокий вдох, всё же иду к недавно вырытой могиле, где лежит сейчас мой друг. И вот она. Рыхлая земля, венки. Парочка засохших цветов и табличка с именем и датой смерти. Мы стоим молча, смотрим на крест. Я не плачу, не знаю почему, но глазницы не хотят слезиться, а тело не трясётся. — Ералаш, — сипло произносит мужчина. — Ты был хорошим пацаном. Ты правильно поступил и мне жаль, что так произошло. Я стою в шоке. Я никогда не видела такого Кащея. Он сам на себя не похож. Его повелительный тон меняется на тихий и спокойный, взгляд не горит пламенем, а ухмылка пропадает с его лица. Неужели он чувствует вину? — Ты не злись там, я не могу по-другому, — Бессмертный присаживается на корточки и шепчет что-то. Я не слышу, он говорит это настолько тихо, что вряд ли Кащей сам слышал свои слова. — Я курить. Встав, отвечает он мне и уходит, потому что со мной ему стоять нельзя, иначе кое-кому станет плохо. — Миш, — подавленно шепчу, не отводя взгляда от могилы. — Как ты там? Мне хочется верить, что он меня слышит, что сейчас он рядом, видит меня, улыбаясь и радуясь нашему приходу, а я этого просто не вижу. — Существует всё-таки тот мир после смерти? — так хочется услышать сейчас, даже не столько ответы на вопросы, которые мучают человека уже не одно тысячелетие, сколько его голос. — Ты меня прости… Я должна была спасти тебя, — и вот слёзы подступают к глазам, а я уж думала, что выплакала всё, но оказывается, что это не так. — Миш… Помнишь, в твой последний день я сказала, что ты мне будешь должен? Я тебя молила не умирать, но ты не исполнил моё желание. Можно, я попрошу ещё одно? — со стороны кажется, что я разговариваю сама с собой, но я уверена, я знаю, что Михаил Тилькин меня слышит. — У меня предчувствие плохое. Не знаю почему, но… — со слезами на глазах усмехаюсь, опустив голову. — Мог бы ты предупредить меня, когда должно будет случиться что-то плохое? Я не хочу снова потерять близких людей, в особенности… — Кого? — доносится реальный голос Кащея. От него жутко несёт сигаретами, и он это знал, ведь не подходит близко ко мне. Щёки начинают пылать, а ладони немного потеть. Мне кажется, Бессмертный сам знает ответ на свой вопрос, ведь он стал таким очевидным, просто мужчина хочет услышать это от меня. — Никого, — машу головой и утираю слёзы. — Я никого не хочу потерять. — Ладно, когда будешь готова, расскажешь, — и вот уже Кащей обратно возвращает свою ухмылку. Глаза перестают слезиться, но всё же грустно и больно на душе. — Земля тебе пухом, Ералаш, — напоследок говорит Кащей, разворачиваясь и направляясь к выходу. — Царствие небесное, — крещусь и догоняю уходящего мужчину.       Мы садимся в машину. Кащей её не заводит, а значит, хочет поговорить. Мои глаза всё ещё мокрые, а лицо красное от слёз, и Бессмертный это видит. — Надо было поехать одному, — улыбается он и достаёт из бардачка голубой платок с вышивкой черепа. — Рано или поздно я всё равно бы сюда пришла, — слегка подавленно отвечаю и беру платочек. — Это же… — Да, это он. Пару лет назад, перед тем как Адидас был призван в армию, я подарила каждому платок с индивидуальной вышивкой. Эти платочки я делала с таким трепетом в сердце, что в каждый стежок я вкладывала душу. И видеть, что его сохранили и не испортили, так приятно, что улыбка сразу же появляется на моём лице. — Малая, скажи, — вдруг серьёзно начинает Кащей. — А ты запомнила хоть кого-то, кто избил Ералаша? Я начинаю вспоминать, но из-за стресса и адреналина я не помню даже куртки этих уродов. — Нет, не помню, — спустя пару тройку секунд отвечаю я. — Я не запомнила. Там было чересчур темно. — Плохо, — бубнит под нос мужчина и заводит машину. — Что? — не слышу я, но ответ так и не получаю.       И вот мы едем. Ко мне наконец приходит осознание произошедшего. Я понимаю, что это всё не страшный кошмар, а реальность. Я была на Мишиной могиле, он не переехал, не перевёлся в другую школу, а он умер. У меня начинается истерика. До этого момента я всё же думала, что это всё неправда, что он просто где-то далеко, что он жив, но это не так. Всхлипы раздаются по всей машине, пока слёзы, словно град, обрушиваются на меня. Кащей видит это, понимает, что не стоило меня привозить туда, но уже сделано. Он старается не отвлекаться от дороги. Старается, но получается плохо. Он почти каждую тройку секунд смотрит на меня, взволнованные глаза не знают, что делать, пока я же просто рыдаю, не прекращая.       Я чувствую, что мы приехали, и убираю мокрые от слёз руки с лица. Кащей нервно выходит из машины и направляется к моей двери. Я вижу многоэтажку, где снимает квартиру мужчина. Он привёз меня к себе домой. — Вылезай, — тихо говорит он, подавая руку. Я принимаю её, всё роняя слёзы. — Пошли. Также кратко отвечает он и, взяв меня за руку, ведёт в подъезд. Я не сопротивляюсь, ведь домой, в качалку, да я никуда не хочу. Просто лишь бы куда-то деться, спрятаться от всего мира, а лучше и последовательность за Мишей. Мы зашли к нему в квартиру. Он помог мне раздеться и провёл на кухню. Посадив меня на стул, пока я всё пытаюсь успокоиться, Кащей достаёт из холодильника несколько бутылок пива и ставит их на стол.       Уже почти темно, сумерки закончились, ещё когда мы только сели в машину после кладбища, а сейчас уже можно заметить парочку звёзд. Бессмертный открывает об стол две бутылки, сделав глоток сам, подвигает коричневую бутылку ко мне. — Пей, — тихо говорит он. Видя, что я хочу отодвинуть алкоголь, он берёт мою руку и уже ей берёт бутылку, поднося к моему рту. — Тебе легче станет. Ты же хочешь ни о чём не думать? Недоверчивый взгляд сначала на мужчину, а потом и на бутылку. «А что мне терять?» — думаю я и, зажмурившись, делаю глоток предложенного напитка. Я думала, пиво будет более горькое и противное, оказывается, оно вполне ничего. За первым глотком пошёл и второй, за вторым и третий, и… и вот уже около десяти пустых бутылок стоят рядом с нами на полу.       Мне стало легче? Мысли улетучиваются быстро, слёзы прекращаются также, лишь лицо Кащея становится всё угрюмей и угрюмей. А я же на бутылке второй начинаю глупо лыбиться и задавать странные вопросы. — Никита-а-а, Никит, — глупо, так глупо, а как смешно тяну я. Лишь я и Адидас знают его настоящее имя. Он скрывает его. Почему? Лишь он и знает. — Чего? — Кащей впервые улыбается и кивает, сделав очередной глоток содержимого в бутылке, осушив её. Ему хочется выпить чего-то покрепче, но смешивать и оставлять меня одну пить пиво он не хочет, поэтому вновь тянется за новой. — А я тебя люблю! — Бессмертный смущается, поскольку не такой пьяный, как я. — Обожаю! Ты такой… такой сильный, мужественный и кудрявый! — встав со стула, я треплю его голову и лезу обниматься. — Малая, успокойся! — он легонько меня отодвигает, но я из-за передоза алкоголя начинаю кружиться, затем прыгать и потом вообще странно дёргаться. — Кащей, музыку врубай! Ща я тут тебе такой танцпол забабахаю! — спорить со мной сейчас бесполезно, и Никита это знает, поэтому послушно включает музыку на магнитофоне.       Одна за другой играют песни. Я стараюсь красиво дрыгаться под их такт, но получается только дрыгаться. Кащей смотрит, еле сдерживает смех и не собирается заканчивать бухать. Я останавливаюсь, дабы перевести дух, взяв ещё бутылку, чокаюсь ей с мужчиной и продолжаю так называемый танец.       Но тут наше веселье прерывает звон в дверь. Бессмертный встаёт со стула и идёт открывать, пока я, услышав, что песня закончилась, иду включать новую. Пару раз пролистав вперёд, ведь игравшие песни мне не нравятся, натыкаюсь на давно заевшую у меня в голове песню. Прибавляю звук погромче и начинаю, как мне кажется, петь и танцевать. В это время Кащей открывает дверь и видит в коридоре взволнованного Турбо, что пытается отдышаться. — Кащей, Малая пропала, — говорит он голосом, полным страха и переживания. — Я приходил к ней в обед, её нет. Вечером нет. И сейчас её тоже нет! В качалке тоже нет. Подруга её тоже не знает, где она! Кащей, а если это хади-такташевские следы замести хотят?! Кащей, сделав умный и трезвый вид, кивает и задумчиво смотрит куда-то в пустоту. Странно, что Турбо не чувствует, что от него несёт алкоголем. Но тут парень слышит странный звуки из кухни. Только спустя пару секунд до него доходит, что это я пытаюсь петь. Валера рывком отодвигает старшего, наплевав, что ему может достаться за это, и бежит на источник звука. Забежав в кухню, он видит меня, стоящую спиной к двери и виляющую бёдрами под бит музыки. — Валера! Валера! Я буду нежной и верной! — разворачиваюсь и во всё горло ору я. Но тут в пьяных глазах появляется откуда-то Валера. — Валера? — попав в слова песни, удивляюсь я, но продолжаю петь, только теперь для зрителя. — Валера! Ты словно снег самый первый. Валера, Валера… — танцую, пою от всей души. Хорошо, однако, быть пьяной, хорошо. Турбо же сначала стоит в шоке, а потом его испуганное прекрасное личико меняется на улыбающееся и смущающееся, ведь его ушки начинают краснеть. Ему явно понравится эта песня, а может, и не сама песня, а её исполнение. — Валера! Валера! Любовь, надежда и вера! Валера! Валера! Нана-нана-лаирейра! Валера! — финальная смешная поза и аплодисменты Турбо, что с красными ушами не отводил от меня взгляд. Тут теперь, кроме Валеры, которому я посвятила шедевральное выступление, замечаю Кащея, что с некой ухмылкой наблюдал за мной. — Малая, давай на бис! — Бессмертный опять ставит эту прекрасную песню, а я опять начинаю своё прекрасное выступление.       Пять раз. Пять раз я пою и танцую под эту песню. А главное-то надоедает ни Кащею и ни Турбо, а мне. Хоть эта песня мне и нравится, но мне она наскучивает.       В общем, дискотека. Я пела и «Не забывай», и «Музыка нас связала», и «Позвони мне», и «Мадонна», и «Белая ночь», и легендарные «Миллионы алых роз», и даже на удивление «Трава у дома», которую я ненавидела до этого, и, конечно же, куда без «Седой ночи». И вот на часах уже двенадцать, а я, найдя не пойми где скалку, притворившись, что это микрофон, стою посередине кухни и пою: — И там шальная императрица! — Кащей уже чуть ли не спит, ведь всё-таки не сдерживается и после прихода Турбо открывает бутылку водки. Сам же Туркин не пьёт, а лишь сначала наблюдает и улыбается мне, а потом пытается уломать меня идти домой. В итоге Турбо, пока я пою песни прекрасной женщины Аллегровой, всё не теряет надежду забрать у меня мой микрофон, а точнее скалку. Моё было удивление, что пьяная я такая сильная. Валера всё никак не мог у меня её забрать. — В объятьях юных кавалеров забывает обо всём! Как будто вечно ночь будет длиться, как будто разочарование не наступит новым днём! — Оно наступит, если мы сейчас не пойдём домой, — уже раздражённо фыркает Валера, так как отобрать у меня скалку у него не получилось. — Гуляй, шальная императрица, и вся страна, которой правишь ты, берёт с тебя пример. Легко влюбиться, императрица, когда так страстно бирюзовым взглядом смотрит офицер! — в итоге песня заканчивается, я делаю импровизированный поклон, а Туркину всё же удалось у меня забрать оружие, которым я его уже парочку раз ударила. — Валера! — жалобно тяну я, пытаясь забрать свой микрофон. — Можно ещё раз «Императрицу» и домой? — щенячий взгляд, который прокатил до этого три раза подряд, но на этот раз Валера машет головой. Он прощается с Кащеем, жмёт ему руку, я же, неразборчиво сказав: «до свидания», наигранно машу головой, и Валера меня уводит в коридор. Там он мне помогает одеться и обуться. Теперь понимаю, почему я так неуклюже дрыгалась, называя это танцем. Мои ноги меня не держат, и почти при каждом удобном и неудобном случае они подкашиваются, и я начинаю падать. Благо, Турбо каждый раз это замечает и сразу ловит, когда видит, что сама я не устою.

***

      Мы идём по улице. По дороге меня пару раз вырвало, да и самостоятельно стоять на ногах я не могу, поэтому, взяв меня под руки, он с недовольным лицом чуть ли не тащит меня. А я в этот момент даже не понимаю, почему он недовольный. — Валера! Валера! Я буду нежной и верной! — у меня ещё продолжается дискотека, пока Туркин устало вздыхает. — Валера! Валера! — Как тебя так разнесло от парочки бутылок пива? Или всё, что там стояло, это ты выпила? — бурчит парень, взглянув на меня. Почему-то хмурые брови сразу пропадают, увидев мои пьяные голубые глаза. В этот момент идёт вместе с нами небольшой снегопад. Звёзды же мерцают на небе, а ветерок приятно охлаждает моё горячее тело. И вправду, почему меня так разнесло из-за пива? Хотя какая разница. Я не жалею, что выпила. Если бы я отказалась, то, наверное, не была бы сейчас в объятьях Валеры, не танцевала бы перед ним, поскольку трезвая я бы никогда не осмелилась кричать эту песню вовсе не в сценическом образе, я бы никогда не подумала о том, что сейчас у меня в мыслях. Ведь это всё моё решение. — Да, это моё решение, — вслух немного по-детски говорю я. Турбо же, подумав, что я сморозила глупость, улыбается, ведь всё же ему нравится такая вот я. Он понимает, что это я настоящая. Он меня ещё ни разу не видел в «детском» образе. Он не видел, чтобы я ребячилась или пыталась быть милой. Обычно я стараюсь быть чёрствой, холодной и острой, а сейчас я словно сбросила все маски и стала такой, какой давно мечтала побыть. — Ох, моя ж ты императрица, — вздыхает он и тут же жалеет, что произнёс это слово. — Гуляй, шальная императрица!       Добрались до дома мы не без песен. На нас ругались прохожие, но, поймав на себе убийственный взгляд Турбо, все молча затыкались и продолжали свой путь.       В итоге мы стоим около моей двери. Туркин просит ключи, а я лишь развожу руками. Ему приходится обыскивать меня, надеясь, что ключи в карманах моей куртки и что они не выпали где-то. Но я была предусмотрительной, когда клала их в задние карманы джинсов, оттуда они никуда не денутся. И когда до Валеры доходит, что остаётся проверить лишь задние карманы, ушки его снова краснеют, но, а делать нечего, поскольку я вообще не слышу, что он мне говорит. Валера достаёт аккуратно ключи, стараясь сосредоточиться только на ключах, но получается плохо. Уши наливаются ещё большей краской, а кадык дрогнул. Я чувствую его сильную руку, и глупая мысль мелькает в голове, но фильтр таких мыслей сейчас в таком же неадеквате, как и я.       Когда дверь открылась, я решительно, сбросив куртку, наступаю. Валера в смятении пятится назад и упирается в тумбочку, сбегать больше некуда. Он видит мои глаза, что полны решимости и желания. Он понимает всё, да и чёрт! Он не может сказать, что тоже не хочет. Моя рука накрывает его и медленно тянет её к моей груди. Но Валера быстро приходит в себя. Он не может, он это понимает. Его рука быстро дёргается, а меня он разворачивает и ведёт в комнату. — Маш, давай ложись и проспись, — бубнит он, пока мои глаза всё полны желания. Ушки Туркина всё не меняются в цвете, горя ярким красным, а я же, не думая о последствиях, рывком снимаю свитер, оголяя свою шею, плечи и грудь. Валера в ступоре. Он на несколько секунд застыл, не смея отвести взгляд, а потом нехотя отворачивается. — Оденься, — басом говорит он. А я знаю, почему его голос так низок. Не послушав Турбо, я становлюсь прямо перед кудрявым, взглянув вниз. Бугорок в штанах явно заметен и так меня манит. Мои руки рефлекторно тянутся туда. Валера, понимая, что если я сейчас дотронусь хоть до его джинсов, уже не сможет сдержаться, поэтому силой бросает меня на кровать, а сам убегает и запирается в ванной. Меня же не устраивает такой исход событий, а как же я? Встав, мчусь к закрытой двери ванной и начинаю ломиться. Валера молчит, пока я бубню какую-то хрень. Но спустя пару минут мне надоело ломиться в эту коричневую дверь, поэтому, скатившись по ней, устраиваюсь поудобнее, чувствуя, что сон вот-вот одолеет меня. — Валера, — спокойно произношу я. Он слышит, что этот голос отличается от предыдущего, он более спокойный, ведь мне пришла на ум ещё одна глупость. — М-м? — А я люблю тебя…