Save me, I beg…

Солнечный свет заката озаряет старую кухоньку сквозь кружевную тюль. Освещает помещение теплым оранжевым светом, лучи растекаются сахарным сиропом по мебели. Игорь делает глубокий вдох. Где-то за спиной на плите свистит чайник, а на столе стоит хрустальная пиала, наполненная доверху его любимым конфетами «Ромашка». За окном поздний вечер, солнце уже заходит за горизонт, дав жителям Земли насладиться красотой его ухода. Перед носом Грома ставят кружку чая, от которой исходит пар. Игорь умиротворенно выдыхает и открывает глаза. — Папа? — получается очень напугано. — Сын. Мы в перекличку играем? — мужчина выгибает бровь и отпивает напиток из своей чашки. — Я умер? — Игорь улыбается одним уголком губы, смотрит на человека напротив неуверенно. Константин ставит кружку на стол с громким звуком, начиная заливисто смеяться. Гром-младший глядит на него с той же дурацкой улыбкой, держится обеими ладонями за чай, греет руки, приятно покалывающие от смены температуры. — Рано тебе умирать, Игорёк. Не время, — мужчина мгновенно меняется в лице на более серьезное. Игорь продолжает глупо хихикать, утыкается лицом в ладонь и потирает переносицу. Он сейчас сидит за одним столом с папой и пьет чай. Как раньше, много лет назад, в детстве. Когда он ждал его прихода с работы, высчитывая оставшиеся минуты по кухонным часам, и ровно в одно и то же время всегда ставил чайник. Ему так тепло внутри. Словно его окутали со всех сторон пушистым покрывалом с головой, защитив от всех проблем снаружи. Игорь улыбается шире, поднимая глаза на отца. Он также улыбается, понимает его состояние сейчас. Они столько упустили... — Пап. Я так скучаю по тебе. — Я тоже, — мужчина немного напрягается, словно чего-то не договаривая. — Но я следил за тобой все эти годы. Майор, не убирая улыбки, хмурится. — Я наблюдал за тобой оттуда. Сверху, — Константин показывает пальцем в потолок. — Я смотрел, как ты рос. Учился, совершенствовался. — Пап... — голос робеет, вздрагивает. — Я никогда не мог и подумать даже, что у меня будет такой сын. Такой молодец, — делает паузу. — Я горжусь тобой. — Ну папа! Прекращай! Сейчас плакать буду! — Игорь смеется, утирая одинокую слезу на румяной щеке. — В слезах нет ничего стыдного и страшного. Плачь, если хочется. Нельзя держать это в себе. Майор опускает взгляд в кружку, наблюдая за медленными чаинками, оседающими на дно. Думает долго.  — Пап... Мне столько надо тебе рассказать... — горло саднит мерзким. — Дом. Он... — Да. Я знаю, — четко отвечает Константин. — Мне так страшно. Все наши с тобой воспоминания просто сгорели в миг. Я не знаю, как быть дальше. — Ну-ну, Игорь, ты совсем-то уж не расклеивайся, — Константин кладет ладонь поверх руки сына. Аккуратно сжимает, подбадривая. — Помни, что память о родных и близких, — он показывает пальцем на грудную клетку, примерно в область сердца. — здесь находится. А не материально. Дом сгорел и сгорел, ты же не изменишь это уже? Главное, что бы ты помнил обо всём, об этом. — Д-да, я понимаю всё... Но я правда без понятия, что дальше делать. Мне так страшно, — брови Игоря выгибаются, а глаза становится слишком темными и блестящими, щенячьими. — Мне запрещено говорить тебе всё-всё, но могу дать совет, — Константин делает второй рукой в воздухе неясный жест. — О чём ты? — Парень этот... С волосами рыжими, Серёжа его зовут, да? — мужчина задумчиво смотрит в окно. — Недавно познакомились с ним. Серёжа, да. Разумовский. — Хороший он человек, — выпускает очень неожиданную фразу. — Я его совсем крохой помню. Игорь снова непонимающе хмурится. — Понимаешь... Как бы тебе это объяснить-то? — Константин тяжко вздыхает прежде, чем продолжить. — Когда ему было примерно восемь лет, случился… инцидент, который я расследовал. Какой-то мальчик поджёг своих «товарищей» за то, что те обижали щенка. Так вот, я наблюдал за Серёжей со стороны, а он так сильно переживал за этот случай… Ой, мама, не горюй. Плакал и плакал без отдыху. А дружок его сидел рядом, успокаивал и улыбался жутко. Как вспомню… Бр-р! — Так, и? — Вот у тебя, Игорек, душа светлая и небольшая. Светлая — значит много хорошего сделал. Но всё равно не кристально чистая. Что-то тебя беспокоит очень сильно, не отпускает, мучает и гложет. Майор неловко отпивает чай и тянется за конфетой в блестящей упаковке. — А вот у Сергея душа... Даже не знаю. Я был в таком оцепенении, когда увидел впервые. Игорь навостряет уши, даже дышать на какой-то момент перестает. — Она прям огромная. И такая светлая, что буквально ослепляет. Брызжет из краев и искрится в разные стороны. Вот скажи, когда я умер? — говорит это так беззаботно, будто каждый день получает порцию свинца в грудь. — Двадцать три года назад... — тени на лице Грома-младшего темнеют от этого воспоминания. — Двадцать три года назад я умер! — мужчина откусывает шоколадную глазурь. — А такое впервые вижу! Игорь, ты понимаешь это?! — Константин смотрит с горящими глазами на него, ярко жестикулирует руками, дабы придать большее впечатление от масштаба ситуации. Да тут и без этого офигеешь. — Но знаешь, что меня пугает? Дыхание Игоря замедляется, тяжелеет. Будто он попал в туман, где не может вдохнуть полной грудью из-за высокой влажности. — Что с каждым днём он гаснет. Искр все меньше и меньше. Меня напрягает это очень сильно. Разберись с этим, хорошо? Ты ему огромную помощь окажешь. — Почему я должен ему помогать? Я уже спас ему жизнь в казино. А он разрешил переночевать у него. По-моему, мы оба окупились. Константин тепло улыбается. В груди что-то связывается клубком шерстяных ниток. Горячих, обжигающих. Нити расползаются по всему организму, разогревают всё на своем пути. — Ты нужен ему. А он — тебе. Игорь часто моргает, пытается правильно понять и переварить услышанное. — Сергей хороший человек. Это сразу видно, не только по его героическим поступкам, вроде благотворительности и прочего... По глазам это вижу. Чистые они у него, ясные, искренние.  Константин прикрывает веки от улыбки, видно, как он счастлив сейчас.   — Но его что-то держит, мешает очень сильно. Что-то из прошлого... Он вообще жить не может нормально из-за этого. Он не живет, а существует, даже нет… Выживает! Найди это «что-то» и избавься. Ради меня, хорошо? Мужчина переводит взгляд на настенные часы, и его лицо становится напуганным. — Твою мать за ногу! Мне бежать же нужно. А тебе просыпаться! — Константин выглядит встревоженным. Он быстренько собирает кружки со стола и кидает их в раковину. А изумрудные фантики отправляет в мусорный бак. — Пап... — слышит он из-за спины. Игорь подходит ближе, бросается тому на плечи и крепко-крепко обнимает. Обвивает торс руками, сжимая посильнее. Гром-старший убаюкивающе поглаживает его по спине. Майор улыбается в чужое плечо. — Я буду скучать. Спасибо. — Тебе спасибо за то, что ты у меня есть. Константин целует сына в макушку темных, как и у него, немного вьющихся волос.

***

Игорь просыпается в приятном настроении, лениво потягиваясь и жмурясь. Привстает на локтях, потирает лицо и улыбается из-за воспоминаний хорошего сегодняшнего сна. — Доброе утро, Игорь! Как вам спалось? — Разумовский стоит напротив панорамного окна гостиной с кружкой зеленого чая. Всё такой же босой, немного потрепанный после сна. Гром медленно встает с постели, всё ещё до конца глаз не открывая и находясь в полусне. Подходит со спины к Сергею, кладет руку на плечо, что тот вздрагивает от неожиданности и силы хватки. — Это... Где у тебя тут... уборная? — Игорь немного сжимает плечо, второй рукой проводя по своим непослушным волосам. — Ам... По коридору до самого конца и налево, — Сережа берет кружку обеими руками, смущаясь и умиляясь такому виду майора. — Ага, спасибо. Игорь уходит в ванную тяжелыми шагами по прохладной плитке, немного ежась из-за недавнего пробуждения. Разумовский хлопает глазами ему вслед, нервно сглатывая полный рот вязкой слюны. Часто моргает и, ставя кружку где-то на своем рабочем столе, уходит на кухню. Где у тебя тут... Где у тебя тут... у тебя Вау... Оу, чёрт. Разумовский закусывает изнутри щеку и ухмыляется. Кусает заусенец на большом пальце. Заостряет взгляд на небольшой таблетнице на комоде. — Как поживает мой Сереженька? Скучал по мне? Я вот очень! — грубый голос выбивает из колеи, заставляет вздрогнуть и дышать тяжелее. Только не сейчас... — Рот свой закрой.  — Фу, как грубо, Серёж. Не ожидал от тебя такого. Давно осмелел-то так? Не припоминаю, что бы ты вообще мог мне дерзить когда-то, — Разумовский жмурится, отворачивается, наливает себе спешно стакан воды трясущимися руками, попутно половину разливая и тянется к заветной таблетнице. — Замолчи, — внутри что-то сжимается, окутывает тьмой внутренности. У Сергея выступает испарина на лбу и округляются глаза от страха. — А как дела у нашего Игореши? Не замучал его со своей вечной нервотрепкой? Думаю, пару минут, и он пулей вылетит отсюда при первой же возможности. — Пожалуйста... — на ладони держит пилюлю красного оттенка, прожигает своим взором её. — Так легко избавишься от меня? Я же даже ничего ещё не сделал! А ты уже этими дурацкими таблетками себя пичкаешь. Ты о себе подумай: лучше меня послушать хоть раз, или ходить овощем весь день? Ты не забывай, кто по дому сейчас помимо тебя ходит. Какое у него мнение о тебе сложится? — Сергей, вы просили сообщить вам, когда приедет доставка. Курьер ждет у входа, — заботливый голос Марго немного взбадривает Разумовского, задумчиво идущего из одного угла кухни в другой.   — Ох, как удачно вышло! Спасибо! — Серёжа делает глубокий вдох, вытирая рукавом домашней кофты пот с лица. Убегает ко входу. Таблетка и стакан воды остаются лежать рядом на комоде. — Мы с тобой ещё не закончили! Разумовский расплачивается с курьером, желая хорошего-доброго-наилучшего дня и уносит бумажные пакеты на кухню. Замечает Игоря, стоящего неподалеку. Выглядит уже не таким сонным. Волосы у лба немного мокрые от умывания, а на футболке пара капель воды по неосторожности. — В... ты присаживайся пока. Я сейчас, — Сергей ставит пакеты на обеденный стол, за который покорно Гром падает. Вытаскивает пару коробок разных размеров и раскладывает все перед своим гостем. Рядом достает столовые приборы. Серёжа открывает всё ещё немного потряхивающими руками упаковки, из-за чего желудок Игоря громко и жалобно стонет. Он давно не ел ничего съестного и адекватного. Гром складывает руки на столе, уложив на них голову. Наблюдает со стороны за действиями парня блестящими глазами, словно ребенок. Серёжа сдерживается, чтобы не раскраснеться, еле заметно улыбается, убирает пакет в сторону и поправляет небрежный пучок на затылке. — Я не знал, что ты предпочитаешь из еды на завтрак, и потому взял всего по чуть-чуть, — неловко усмехается. Разумовский присаживается напротив гостя, притягивая к себе контейнер с навороченными оладьями, украшенными ягодами. Первым к еде не приступает, глядя исподлобья на Игоря. Прокручивает вилку в пальцах. — Ой, я забыл совсем же! Тебе может чаю, кофе, воды? — Серёжа вскакивает с места, сразу же смущаясь своими яркими сменами настроения. Бьет себя по рукам в мыслях. — Да сиди уже... — Гром хмыкает, говорит до ужаса хриплым голосом. Встает из-за стола, разглядывая на кухне что-то отдалено похожее на напиток. Видит стакан воды с таблеткой рядом. Указывает пальцем на неё и вопросительно смотрит на Сергея. — Д-да, можешь взять. — У тебя тут таблетки лежат... Тебе не надо пить их? А то я сейчас выпью воду для них, ничего же страшного? — продолжает говорить хриплым, мурлыкающим голосом. Серёжа закусывает нижнюю губу и скрещивает пальцы рук под столом. Скулы и кромки ушей розовеют. — Нет. Всё н-нормально. Бери. Когда Игорь садится обратно, Разумовский утыкается в свою еду, пытаясь даже не смотреть на соседа по столу напротив. Слышит возню над ухом, а затем вздох некого восхищения. — Вау. Я никогда творожную запеканку не ел. А она такая вкусная оказывается! — Гром довольно улыбается, сидит с горящими глазами. — Ты никогда не ел запеканки..? — Серёжа удивлено кидает взор. Их взгляды с Игорем пересекаются. — А... нет? В детстве мне папа только яичницу делал, когда успевал перед работой. А так я сам себе готовил, готовить я особо-то и не умел ничего сверхъестественного. Так, либо каша, либо бутерброды из того, что в холодильнике найдется... — майор приятно улыбается, доедая последний кусок блаженной запеканки. — А во взрослом возрасте я вообще перестал завтракать... Времени совсем нет. Могу иногда за шавермой или каким-нибудь батончиком заскочить по дороге, но и то, как повезет. — Воу... Я и... не думал даже об этом. Меня в детстве постоянно этими запеканками кормили. Я, помню, постоянно ещё изюм вытаскивал оттуда. Никогда не любил его. Еще блины очень нравились. А сырники так вообще обожал! — Серёжа потирает переносицу, тихо смеется. — Повезло тебе с родителями. Запеканки, блины... Я такое ел раз в год, дай Бог, когда на дачу к бабушке уезжал. Каждый раз, как праздник был... — Во дает! Серёж, скажем ему правду? Разумовский резко меняется в лице на очень растерянное. Смотрит большими глазами-пуговичками и с приоткрытым ртом. Вилка кое-как не падает из рук. — Птенчик мой, ну давай! Скажи, скажи, скажи! Серёжа сглатывает, голубые глаза заметно тускнеют. — Игорь, я... Майор поднимает голову на резко затихшего парня. Замечает в голубизне отблески карамельных узоров. — Ну Серёжа, давай! Иначе мне придется всё в свои крылья брать! Ну ты посмотри, как он смотрит на тебя! Прям бери его хоть сейчас на столе этом! Разумовский кривит рот от щемящей боли, пронизывающей что-то в груди. Набирается наконец смелости. — Игорь, я никогда не знал своих родителей. Я вырос в детском доме. Слова звучат холодно и отстраненно. Серёжа вздрагивает и мерзнет. Смотрит на колени себе. В голове визжит ликующая Птица, скачущая по черепной коробке и избивающая её по хрупким стенам. Внутри что-то раскалывается с характерным хрустом и рассыпается на куски. Не надо было так грубо ему отвечать. Что он обо мне подумает? А вдруг он не захочет вообще со мной больше общаться? Я снова всё испортил… Майор смотрит также растерянно, как и он пару мгновений назад. Удивленный и внимательный взгляд Игоря мечется то по кухне, то по осунувшемуся лицу Сергея с мрачными тенями. — Ну наконец-то! А то я уже заскучать успел с вами двумя! Тусклые глаза Разумовского накрывает волна, вынуждая сглотнуть образовавшийся ком в гортани. Словно кошки скребут коготками изнутри. Щеки приобретают пунцовый оттенок и горят, как огнём обданные.   — Мне надо отойти... — стараясь выглядеть спокойным и подавлять дрожь в словах, говорит Серёжа. Парень вскакивает с места, норовясь убежать в ванную, но его останавливает Игорь крепкой хваткой за запястье.  — Ай! Отпусти! — Разумовский дергает рукой, краснея пуще прежнего. Шмыгает отекшим носом. — Серёж, успокойся, — Гром тяжело вздыхает, надувая щеки. — Прости, я не знал про твоё детство. И уж тем более не знал, что для тебя это такая больная тема, — он берет также второе запястье, становясь перед Сережей и держа того за руки. Из-за разницы в росте Игорь немного склоняет голову вниз, а Серёжа наоборот — смотрит из-под, к удивлению Игоря, длинных рыжих ресниц. Разумовский все еще пытается выбраться из хватки, но, не увенчавшись успехом, сдается. Выдыхает глубоко, прикрывает веки и, открыв, смотрят четко на Грома. Он не знает, что говорить. — Давно мы на «ты» перешли? — хихикает и горько улыбается Серёжа с покрасневшими глазами, опуская взгляд вниз. Пытается разбавить эту стрессовую обстановку.  — Не знаю. Если тебе некомфортно, то можем вернуться к «вы». Я даже как-то и не заметил... — Игорь ловит голубые пятна на себе, немного покрасневшие и мокрые, повторяет улыбку. — Нет. Мне нравится на «ты». Не люблю я эту всю официальность… Я ж не дед какой-то, чтобы мне выкать. Во многом мы с тобой похожи, Серёжа. — Да. Я тоже, — отводит взгляд Гром, переместив его на часы. Время перевалило за двенадцать часов дня. — Охтыж... Мне на работу же надо бежать! Мне Федор Иваныч голову открутит! — майор испуганно смотрит на растерянного Серёжу, отпускает чужие руки, спешно уходит в гостиную. — Подожди... Я это... — Разумовский опирается о дверной косяк, скрестив руки и со стороны наблюдая за торопящимся Игорем. — Я уже звонил Федору Ивановичу Прокопенко, объяснял ему ситуацию. Он сказал, что и так увидел по новостям всё ещё ночью, а дозвониться до тебя не смог. В общем... На работу тебе не надо, но к нему всё равно зайди. Тебе ещё очень много писал некто, подписанный как «Дубоголовый», ему я тоже всё объяснил, вроде успокоился. Игорь застывает в центре комнаты, устремив удивленный взгляд на Сергея. Начинает жадно хватать воздух ртом. — Я... О Боже... Спасибо большое тебе! — тараторит с лучезарной, и, при этом, удивленной улыбкой. Разумовский в ответ тягуче улыбается, немного прищуриваясь. — Но всё равно мне надо идти. Я хотел к другу сходить своему. Обсудить вопрос моего дальнейшего жилья и насчёт телефона тоже... Зарядки-то у меня нет. А он почти всё. Да и... А, ну и к Федору Иванычу заскочить тоже нужно, раз он попросил. Серёжа распахивает ресницы, замирает на пару секунд, даже не знает, что и говорить. — Игорь. Ты о чём?! — с живостью восклицает Разумовский. — Я тебе помочь хочу! Ты мне вчера жизнь спас! И меньшее, что я могу сделать для тебя, чтобы отблагодарить за такой поступок — помочь с жильем тебе! Естественно, я тебя не держу тут, но знай, что ты можешь себя здесь чувствовать, как дома. Делай, что хочешь вообще здесь! Я только за, что бы ты себя ощущал комфортно, благодаря моей помощи и заботе. Серьёзно. Серёжа разводит руками и растерянно моргает. — Как я могу тебя вот так вот, душу тебе излить в казино, а потом бросить в такой трудный переломный период? Да я как только увидел новости в каналах, чуть с ума не сошел! — он смущено замолкает, вновь чувствуя, как щеки предательски не вовремя краснеют. — Серёж. Я даже не знаю, что и сказать на это. Я не устану благодарить тебя. Я заплачу за всё при первой же возможности. Клянусь. — Мне не нужны твои деньги, Игорь, — Разумовский поворачивается к экрану. — Марго, назови действующих администраторов на данный момент. — Хорошо, Сергей! На текущий момент времени, администраторами являются: Сергей Разумовский, Игорь Гром, Ол… — Марго, достаточно, — Сережа злобно хмурится на неё. Но добреет во взгляде, когда возвращается к майору. — Дом в твоем распоряжении. — Я п-правда не знаю... Я даже... Господи... — Игорь трет лицо руками в попытке доказать себе, что находится здесь и сейчас. А не где-то далеко отсюда. — Ты извини, что так резко всё. Я по-другому не могу, — с улыбкой проговаривает Сережа в свое оправдание и облизывает пересохшие губы. — Это всё не отменяет того факта, что мне всё равно нужно идти. — Да-да-да, конечно. Я тебя не держу здесь, повторюсь. Просто помни, что, если что-то случится или просто нужна помощь — мой дом для тебя всегда открыт, — оживляется Сергей, произнося это очень воодушевленно. Игорь одобрительно улыбается в ответ, выискивая глазами, что он может надеть, попутно теребя край кофты. — Ой, сейчас принесу тебе! Сережа быстро прибегает со стопкой заранее приготовленной одежды, вручая её в руки майору. — Спасибо, что напомнил. Закажу тебе вечером доставку. У тебя какой примерно размер одежды? — говорит Разумовский, осматривая с ног до головы Игоря, прикидывая в голове. — Не надо. Я у Федора Иваныча возьму, у него много одежды моей, я часто приезжаю к нему в гости. Всё равно куплю. — Как хочешь. Сережа улыбается, но замирает, когда Игорь перед ним начинает спешно переодеваться, даже не удосуживается отвернуться. Когда Гром стягивает домашнюю футболку, Разумовский сглатывает, скользя взглядом по поджарому торсу, обклеенному разноцветными пластырями. В голове умиляется такому контрасту грубого и нежного. — Красивый, да? Вот бы он нас сейчас привязал к кроват... Сережа шумно кашляет, старательно игнорируя ненормальные мысли. Пускай и не от его лица, но всё же. Нет, это неправильно. Так не должно быть. Я не должен так на него смотреть и так о нем думать. Внутри Сережи растет с геометрической прогрессией иррациональное желание хоть немного, да коснуться Игоря. Хотя бы чуть-чуть почувствовать горячую кожу под ладонью, на контрасте ледяной и вечно влажной. — Ты же хочешь этого, я знаю. Думаешь, я о твоих мыслях не в курсе? Ошибаешься, дорогой. Серёжа словно со стороны наблюдает за своей рукой, медлительно тянущейся к оголенному торсу Грома. В итоге прикасается, проводит пальцами по одному из пестрых пластырей. Про себя замечает, как же это, оказывается, приятно. Разумовский давно никого не трогал так, максимум рукопожатие, но и оно вынуждает его смущаться. Игорь вздрагивает от неожиданного касания к его телу. Вылезает наконец головой из футболки и отбрасывает ткань на диван. Замирает завороженно, осторожно наблюдая за рукой Сергея, нагло шарящей по его груди. Разумовский очерчивает кончиками пальцев каждый синяк, уже налившиеся кровью до такой степени, что приобрели фиолетовый, а то и бордовый оттенок. Рассматривает их, как какое-то произведение искусства. Напоминает узоры масляной краской. Или красивые пышные бутоны. В какой-то степени даже присутствует намек на космос. Сам Сережа затруднено вздымает грудной клеткой, приоткрыв рот. Невольно надавливает на один из синяков, сам того не замечая, слышит над ухом сорванный вздох. Убирает резко руку, как от огня. А сам отскакивает в сторону. — Игорь. Из-вини, сильно болит? Я не специально! — пугается Разумовский и прижимает обе ладони к своей груди. — Не, нормально. Я привык уже. Быстро сойдут. Не волнуйся, — с благодарной за беспокойство улыбкой отвечает Гром. — Это хорошо... Но я вечером всё равно мазь от синяков прикуплю. Я это вот так просто не оставлю! Это же правда ужас! Майор бархатно смеется, надевая приготовленную для него серую толстовку с капюшоном и черные спортивные штаны. На ноги натягивая легкие кроссовки, на огромное удивление как раз ему подходящие по размеру. Пока Игорь в сложенном пополам положении возится со шнуровкой, то внимательно посматривает на ногу Сережи. Примечая, что она явно меньше его на размеров так три уж точно. Откуда у него обувь моего размера? У самого нога, как у Золушки, крохотная. А на мои ласты нашлись кроссовки... Оставив этот вопрос на размышление чуть позже, майор встает, разглаживая и стряхивая от пыли одежду. — Как выгляжу? Нормально так на улицу идти? Разумовский скользит взглядом от головы и до самых пят, восторженно вздохнув. И почему видеть на Игоре свою одежду, пропитанную своим запахом, заставляет мучиться от щекочущего узла внизу живота? — Потрясающе. Игорь снова смеется. — Это... Спасибо короче огромное за то, что дал переночевать у себя там... Раны обработал, одежду дал. Накормил вон даже... Я в долгу перед тобой. — Нет, Игорь. В долгу здесь я перед тобой.  Гром театрально закатывает глаза и уходит, кинув пронзительную улыбку на прощание. Сережа возвращается в суровую реальность и жизнь после оглушительного хлопка дверью. — Молодец. Ещё немного, и вы в одной кровати кувыркаться будете. Правильно говорю же? Этого же тебе очень хочется? Разумовский раздраженно цокает на высказывания Птицы, поднимая небрежно брошенную футболку. Гипнотизирует её взглядом, проводит ладонью по ткани. — Ты только представь. Вот смотри сейчас на диван. Смотришь, да? Серёжа, зачем-то, слушается голос, переводит взгляд на диван, на котором лежит аккуратно заправленное постельное белье. Ты ж золотой какой. Перед глазами вырисовывается сцена, от которой Разумовский в тот же миг заливается краской до невозможного. Футболка, пропитанная чертовым Игорем Громом, выпадает из рук на ковер. На подушки, обтянутые черной наволочкой, падает Серёжа, разбросав свои огненные рыжие волосы по поверхности. Над ним нависает Игорь, вжимая его бока в долбанный диван. Чувствует на себе даже, с какой силой он это делает. Синяки и следы точно останутся. Узел внутри натягивается стальной проволокой, дышать становится очень трудно. В комнате слишком резко становится жарко и душно. Сережа часто моргает, отбросив глупые мысли. Но... Игорь ведь не узнает, о чём он фантазирует, пускай даже и с ним? Он поддается азарту, возвращается к дивану. В нынешней сцене Гром вгрызается в тонкую шею Разумовского, из-за чего он жалобно издает крик-стон. Сережа смотрит на свои же блестящие глаза, на бордовые уши и руки, прижавшие голову Игоря к себе ближе. Майор залезает под домашнюю кофту Сергея, оставляет болючие укусы и пятна везде, где только успевает это сделать. Кусает за бок, и парень вновь сладко кричит. Руки Грома ползут по спине, касаясь каждого позвонка гибкого позвоночника, доходят до поясницы, и надавливают большими пальцами на косточки, а податливое и ленивое тело Сережи вскакивает и прогибается в спине с рванным выдохом. — Гром!.. Майор склоняется к низу Сережи, закидывая одну из длинных и худощавых ног себе на плечо. Оставляет влажные поцелуи от колена и до середины ляжки. Проводит, Господи, прости, обжигающим языком и кусает за нежное место так хорошо, так правильно и трепетно, что Разумовскому сносит крышу от такого — Игорь... Игорь, Игорь, Игорь..! Игорь, п-пожалуйста... Прошу тебя... Не останавливайся... А Игорь поднимает глаза и улыбается тепло, что Разумовский в реальности сводит брови домиком ко лбу из зависти к самому же себе, но в мыслях. Сережа жмурится, пытаясь забыть как можно быстрее всё увиденное ранее. Уходит на кухню, хватая по пути банку таблеток. — Понравилось? Мне вот очень! Хочешь повторить? Разумовский смотрит на потолок, стараясь всё еще забыть руки на своих боках, горячее дыхание на шее и укус на ляжке. — Ну конечно хочешь, кого я обманываю-то? А знаешь, как это можно воплотить в реальность, причем уже совсем скорую? Серёжа не слушает, точнее, не хочет слушать надоедливый голос Птицы. Наливает себе спешно воды и выпивает таблетку, задержав на какой-то миг в горле, до последнего передумывая. Стакан ставит с громким звоном на стол. Какое блядство... — Гром!.. Его стало много, слишком много. Надо с этим бороться. Если он всё-таки вернется, то я и минуты не продержусь рядом с ним, особенно после такого... представления, твою мать! Щеки все ещё жгут, и уши неприятно покалывают. Серёжа натягивает рукава кофты на запястья и надевает капюшон. Мерзость. Я мерзость. Это все мерзко и ужасно. — Игорь... Игорь, Игорь, Игорь..! Игорь, п-пожалуйста... Прошу тебя... Не останавливайся... Серёжа опять жмурится, садится на диван и утыкается лицом в колени. Серёжа снова горько плачет от разрывающих его чувств изнутри. Серёжа не поделится ни с кем тем, что ему хочется полностью проникнуться Игорем, открыться перед ним, стать близким для него человеком. Хочется, что бы он испытывал по отношению к нему то же самое, что и Разумовский к Грому. Хочется, что бы он смотрел на него такими же горящими глазами и щеками. Серёжа никому не скажет, что его больные фантазии понравились каждой клетке его до ужаса чувствительного организма. Что где-то внутри завязался шерстяными нитками обжигающий клубок, из-за которого ноги трясутся в коленях, а щеки горят. Он не скажет, что только от одного вида Игоря готов отказаться от всех своих принципов, забыть обо всём важном, о работе, прошлом… Готов запустить к себе в сердце. Серёжа уж точно никогда и никому не признается в том, что он влюбился до ярких звездочек перед глазами в майора Игоря Грома. Я неправильный.