Epiphany

      Юнги откидывает голову на спинку кресла в баре, где сидит в отдалении от остальных. Он в Бангкоке уже не один день, конференции проходят успешно, как и деловые ужины, следующие за ними ради обретения новых знакомств и обмена опытом, однако у самого альфы они не вызывают и толики интереса. В чём сок собираться в фешенебельных ресторанах, где пафосные омеги и альфы с умным видом разговаривают понятными только их кругу терминами, обсжудают громкие уголовные и гражданские дела, обмениваясь смешными или напряжёнными историями? В чём смысл выходить с альфами покурить, чтобы вести бессмысленные беседы? Юнги уже надоело говорить о юриспруденции, надоело слушать случаи из опыта, ему надоели рассказы о студенческих временах, увлечениях и семьях. У него уже раз тридцать спросили, женат ли Мин, на что приходилось вежливо отнекиваться занятостью и увлечённостью собственным делом.        А в груди нещадно всё это время скребёт. Юнги продлил бронь в отеле и поменял дату вылета из этой страны в родную. Потому что возвращаться туда мучительно. Словно бы соблюдая одну из южно-корейских традиций, сегодня его коллеги решили обойти все бары, кажется, и это тоже порядком утомило. Сидя в прокуренном заведении, где большая часть посетителей разговаривает на непонятном для Мина языке, альфа, уже выпивший и без того немало, сидит удручённо в своём кресле и болтает нагревающийся виски в стакане с тающим льдом. Он думает о том вечере, когда вместо дорогого ресторана Тэхён потащил его в обычную забегаловку с холестериновыми бомбами между кунжутовых булочек. Когда Юнги чувствовал себя живым, влюблённым вопреки тому, каким дохлым ощущает себя сейчас. Он может только вспоминать, только думать и прокручивать образы в разуме, думая, где просчитался и повернул не туда.        Быть может, в самом начале? Когда они с Тэхёном только познакомились и узнали, что живут по соседству. Не стоило приглашать спесивого омегу переждать невзгоды под своей одиночной крышей. Пусть бы решил проблемы сам и искал ключи в проливной дождь. Быть может, тогда бы Юнги не увидел его домашним, без едкости и колкостей, а даже если те и присутствовали, то начинали очаровывать.        Или, может быть, не стоило возвращаться в тот злополучный день, когда им обоим сорвало всякие катушки, начиная круговерть из чувств? Стоило отдать проклятую кастрюльку и уйти, оставляя всё это за бортом, не начиная водоворот изначально обречённых отношений. И тогда бы они не узнали, каковы губы на вкус, а кожа на ощупь. Не изведали бы то, насколько им хорошо друг с другом. Или было хорошо только Юнги? Возможно, Тэхёну ничего из этого не нравилось, оттого от предпочёл другого альфу ему.        От пагубных мыслей больно скребёт за грудной клеткой, причиняя почти осязаемую боль. Юнги трёт грудь и тянется за пачкой сигарет, потому что виски, нагревшийся от тепла ладони, его уже не интересует.        Как же можно так умело врать? Тэхён такой хороший актёр, выходит, раз все эти эмоции, прикосновения, трепетные взгляды с его стороны оказываются ложью. Юнги почти физически больно. Впервые настолько сильно прикипеть к другому человеку в столь краткий срок, что опрометчиво начать задумываться о проклятом кольце и вечных узах.        Мин Юнги не был наивным никогда. Не был мечтателем, но Ким Тэхён его очевидно кардинально изменил собой и краткосрочным присутствием рядом. Сможет ли Юнги ещё раз довериться своему сердцу теперь? Пока он задумываться не желает, там целиком и полностью всё пространство заняла красноволосая бестия, не покидающая ни сердца, ни мыслей, ни мечтаний. И Юнги без понятия, что будет делать, когда вернётся. Между ними всё кончено, и Юнги не знает, кто из них двоих поставил конечный знак препинаний. Был ли то он сам, покинувший квартиру омеги навсегда, или Тэ, изменивший ему так опрометчиво. От мыслей о предательстве так больно и тошно, что Мин всё же опрокидывает противно-тёплый напиток в горло. Почти не жжёт, не так сильно, по крайней мере, как внутри него от досады и горечи.        Альфа тяжело вздыхает и откидывается снова на спинку кресла. Вот так бесцельно проходят его дни, вот так деструктивно он их проводит, не имея ни планов, ни дел, нужных душе. Вот так без Тэхёна всё рушится, словно именно он стал несущей стеной его жизни в последние недели, когда был рядом, заменив собою и сваи, и фундамент, и всё остальное. Быть может, всё-таки стоит поговорить? Высказать всю боль в лицо, обвинить по-детски, тыча пальцем в обидчика, но Юнги чувствует, что у него попросту нет на всё это сил.        Перед глазами снова возникает знакомый чёткий образ, то и дело непривычно идущий рябью из-за опьянения. Юнги хмыкает. Алые волосы. То ли ему чудится, то ли Ким Тэхён преследует его разум без остановки, заявившись в бар в другой стране. Алые волосы, броская одежда, наглый взгляд и ухмылочка, в которой растянуты красивые всегда вкусные губы. Он бы хотел провести Рождество не здесь, а с ним. Чтобы всего этого дерьма не было, чтобы проклятая измена оказалась сном, но увы — не выходит выбросить из головы. Хотя… Юнги всё равно не к кому спешить обратно.        Рядом с альфой присаживается коллега, ведущий семинар. Его, кажется, зовут Чио и он выходец из Киото. Красивый элегантный молодой мужчина, с которым он часто сидел рядом на встречах после основных дел. Его смуглое лицо кажется улыбчивым, полные губы что-то говорят, двигаются, но Юнги не различает слов. Он бы предпочёл видеть другие черты рядом, даже если больно ранено сердце. А Чио продолжает говорить, звуком своего голоса вырывая Мина из прострации.        — Простите, — по-английски вяло перебивает альфа, — кажется, я прослушал. Надеюсь, вы простите меня.        — Я говорю: переживаю, не перебрали ли вы с алкоголем, господин Мин, — улыбается Чио, протягивая руку и постукивая кончиками пальцев по кайме опустевшего бокала. — Думал, что вам плохо, — так же на английском выдаёт адвокат.        — Нет, я в норме, благодарю, — и совсем он не в норме, а напился как последний алкоголик в полном одиночестве и ворохе своих мыслей.        Поднимаясь, Юнги пошатывается, и Чио услужливо подхватывает его под руку, не позволяя завалиться.        — Мы в одном отеле живём, давайте я вас провожу, — вкрадчиво произносит он — миловидный омега, — но лицо Чио не вызывает никаких эмоций. Однако Юнги осознаёт, что сам до отеля вряд ли доберётся.        — Буду благодарен, — тихо проговаривает альфа и роняет сигарету, которую так и не прикурил.        В такси его хотя бы не мутит. Юнги дремлет, пока Чио разговаривает с водителем и объясняет, с какой стороны заехать на нужную парковку, принадлежащую отелю. Юнги всё равно, он молчаливо суёт водителю купюру и неровно выбирается из салона. Ему лишь добраться бы до номера и упасть, переживая очередную ночь. Продержаться до конца конференции и вот этих вот посиделок с остальной кагалой адвокатов, а потом вернуться домой. Вот только, что альфа там будет делать, не знает.        — Господин Мин, я провожу вас до номера, — подхватывает его под руку снова Чио, и это порядком начинает раздражать.        Однако в тепле салона авто его хорошенько развезло, так что вместо возмущённого ответа Мин лишь устало вздыхает и позволяет омеге провести его сперва до ресепшена, а после — до лифтов. Отель хороший, в три звезды, какая разница, в каком жить тут? Юнги мог бы позволить себе и пятизвёздочный, но так как поездка от коллегии в качестве такого себе повышения квалификации и представления лицом адвокатуры этой организации, отель бронировал начальник. А Юнги плевать, на какой кровати спать, его это волнует в последнюю очередь. Как и Чио, бесконечно щебечущий на английском, что с трудом пьяным мозгом разбирает Юнги. Чио провожает его до номера, рыщет по карманам в поисках ключа-карты и дотаскивает до кровати, куда Мин сразу же падает, утыкаясь в подушки лицом. Он чувствует, как Чио пытается заботиться о нём, и это вызывает новые волны раздражения.        Он явно небезразличен этому омеге, но тот не должен рассчитывать хоть на что-то. Во-первых, потому что внутри него всё ещё нет места — всё занято другим человеком. Во-вторых… да нет никаких во-вторых, для Юнги это веская причина отказаться от банальных и вежливых ухаживаний. Как только Чио прикасается к плечам Юнги в попытке стянуть с тех плотный пиджак, то альфа садится и, схватив его за тонкие запястье, одно из которых венчает золотой изящный браслет, отводит чужие руки прочь. Вспоминается изящество тонких косточек и мягкостей Тэхёна, его гибкость и шелковистость кожи. Но перед Юнги не Тэ, а кто-то чужой и тянущий холодом.        Чио обнадёженно краснеет, словно думает — Юнги обратил на него внимание, что-то может получиться, однако крупно ошибается. Альфа осторожно, но твёрдо, несмотря на опьянение, отводит омегу от себя.        — Нет.        Звучит чётко, бесприкословно на чужом языке. Взгляд Юнги, хоть и нетрезвый, но осознанный в своём решении.        — Почему? Вы одиноки, как и я… — слегка обиженно поджимает губы Чио. — Два взрослых человека, в конце концов, могли бы просто расслабиться.        Если бы Чио повстречался ему полгода назад, Юнги бы, скорее всего, согласился. Это было нормальной практикой — иметь партнёров без обязательств или лёгкие, ничего не значащие отношения. Но не теперь. Не теперь, когда в его груди есть только ярко-красный и кристально чистый свет, смешивающийся меж собой в дурной коктейль любви и ненависти. Не тогда, когда его мысли занимает Тэ. Даже если Юнги видел, что омега предал его и выбрал другого, всё равно не может.        Ответить ещё раз сил не хватает, потому Мин просто буравит взглядом Чио и отрицательно мотает головой.        — Ваше сердце уже настолько кем-то занято? — словно догадавшись, спрашивает Чио. И Юнги просто кивает, потому что выпитое его догоняет, а слабость накидывает на разум вуаль. — Тогда простите, господин Мин, если я вас своими действиями оскорбил, — явственно проскальзывают холодок и обида в приятном омежьем голосе, но Юнги настолько уже плевать, что даже смешно.        Он провожает взглядом Чио, который торопливо покидает его номер и закрывает за собой дверь. Падает на кровать, едва ли соображая от выпитого. Тэхён, Тэхён, он вертится на языке и крутится в голове, никак не собираясь эту коробочку покидать. Пальцы сами вяло и пьяно нащупывают смартфон, чтобы с третьего раза разблокировать экран. А может, всё же стоило поговорить? Хотя бы расставить все точки над «i», чтобы Юнги уже переколбасило, чтобы переболело и не мучило больше. Бубня себе под нос нечто, даже ему самому невнятное, Мин находит контакт Тэ. На фото — омега с ярко-красными волосами сидит и ест кашу в розовой пижаме. Юнги снял его в тайне, лишь единожды, и становится больно от того, что всё, что между ними происходило, осталось в несчастной смазанной фотографии.        Он буравит взглядом фото и пытается понять, как и что должен сказать, если позвонит сейчас. Однако язык почти не ворочается, веки слипаются. Юнги торопится позвонить, иначе отключится, голова начинает кружиться, и альфа не попадает по сенсору. В конце концов, дотянувшись и нажав на зелёную трубку, Юнги отрубается прямо так, лёжа на постели в номере отеля чужой страны, а на том конце лишь холодный голос оператора на корейском объясняет, что Тэ тоже его видеть и слышать не желает. Вот только Юнги об этом уже не узнает, так как крепко спит.

♡♡♡

       Чимин, когда они вернулись из поездки, внезапно почувствовал себя гораздо спокойнее и умиротворённее. Он не знает, послужил ли тому хороший отдых, насыщенный впечатлениями и временем с Чонгуком и сыном, или же то пришло наконец смирение и успокоение по поводу отпущенного прошлого, но дышать проще, а жить — гораздо легче.        Совсем скоро Рождество, которое они с Чонгуком договорились отпраздновать вместе, до того, как омега вернётся в свою арендованную квартиру, за которую как бы платит, но жить не живёт. И Чимину так хочется праздника, что в голове лишь рождественские песни и перезвон тех самых пресловутых бубенцов на санях. Он, мурлыча себе под нос песню, поднимается с постели. Сегодня — его законный выходной, который взял дополнительно омега, чтобы прийти в себя. Юн ушёл утром вместе с Чоном, чтобы альфа отвёл его в детский сад, так что в квартире полнейшая тишина. Чимин давно не был где-то один. Чтобы даже никакого фонового шума — телевизора или музыки, — чтобы ничего окружающего не имело значения. Он уже не помнит, когда в абсолютной тишине пил кофе без спешки. Чимин обожает своего сына, он готов каждую свободную минутку проводить с Юном, но всё же изредка вот этого капитально не хватает — абсолютной умиротворяющей тишины наедине с собой, когда даже в голове нет ни единой тревожной мысли.        Омега сладко отмокает в большой ванной Чонгука, смежив веки, после этого медленно, с наслаждением завтракает в светлой кухне и пьёт кофе не большими торопливыми глотками, а размеренно смакуя и не обжигая язык. И настроение поднимается ещё выше. От того снова возникают мысли о предстоящем празднике. Рождество — время поистине волшебное и сказочное, не только для детей, но и для врослых, даже для тех, кто уже забыл о том, каково это — верить в чудеса. И Чимину с его воодушевлённым настроением хочется привнести праздник в дом Чонгука. Он быстро собирается, чтобы совсем не разлениться и не передумать, пробивает по картам ближайший торговый центр и вызывает такси.        Дорога не занимает много времени и вот — Чимин уже стоит в холле торгового комплекса и снимает с шеи шарф. Он чувствует себя чуть ли не окрылённо, уже представляя то, как они будут наряжать ёлку и как он будет упаковывать подарки для тех, кого любит. Улыбка непроизвольно касается полных губ, и омега стремится по украшенному и объятому свету коридору между магазинчиками.        Глаза разбегаются в разные стороны от обилия гирлянд, фигурок, светящихся шторок и ёлочных украшений. Красные символичные носочки для камина, шелестящая мишура, веточки омелы, из пластика, но всё же невероятно искусные и красивые. Чимин находит особое удовольствие в том, чтобы выбирать всю эту мелочёвку, перебирая пальцами. Он отвлекается от всего насущного здесь, наполняя корзинку крохотными хрустальными херувимами и снежинками, кладёт туда гирлянды, ёлочные ветки, припорошённые снегом, и уже предвкушает реакцию альф, когда те вернутся домой. Там будет всё, за исключением ели, которую Чимин хотел бы, чтобы они нарядили вместе.        Он совсем не ожидает того, что до его плеча дотронутся, а когда оборачивается, тут же нахмуривается, сталкиваясь со слишком знакомыми глазами.        — Привет, — звучит холодно-издевательски.        — У тебя судебный запрет на приближение ко мне, — шипит омега, отшвыривая ладонь бывшего супруга, а сам пятится, едва ли не сбивая стенд с фигурками для интерьера в рождественском стиле. — Отойди от меня, или я закричу, чтобы вызвали полицию.        — Ох, Чимин, — издевательски вздыхает Джехва, смотря на него с насмешкой, словно Пак ведёт себя как неразумный ребёнок. Но Чимин прекрасно помнит оглушившее его ощущение унижения после удара по лицу, помнит, как его всего трясло от страха, когда Джехва преследовал их с Юном. Он ощущает сейчас всё то же самое, стоит бывшему приблизиться и как-то с ним контактировать. — Ты слишком много о себе мнишь, — усмехается Джехва и вдруг кладёт в корзинку омеги какую-то запакованную в цветастую бумагу коробку. — Я случайно тебя здесь увидел. Выбирал подарок для сына. Буду благодарен, если ты передашь Юну, мне ведь запрещено к вам приближаться, — цедит мужчина с оскалом и сощуривается так хищно, что плечи Чимина покрываются мурашками.        — Тебе сперва нет никакого дела до Юна, а после он тебя вдруг начинает интересовать, — выплёвывает омега.        Ему бы хотелось швырнуть в лицо подачку альфе, потому что игрушки и подарки Юну он может купить сам, но Пак останавливается. Джехва — отец Юна. И как бы ни ненавидел его Чимин, Джехва им остаётся. Юн слишком мал, чтобы осознавать хоть что-то, что происходило между родителями. Чимин не может ограничивать Джехва совсем, не потому что бережёт чувства альфы, а потому что бережёт сына. Юн нуждается в отце, он помнит его и хочет видеть. Ведь сам Чимин отчётливо замечает то, как мальчишка тянулся к Джехва, даже если тому нет дела до малыша, Чимин знает, что не имеет права просто так взять и отобрать у маленького альфы второго родителя. И как бы с Чонгуком они ни привязались друг к другу, Джехва остаётся именно отцом Юна. И Чимин, пусть и рад запрету на приближение, всё-таки, скрепя сердце, кивает, соглашаясь передать коробку.        — Кстати, ты сменил номер телефона? — прищуривается альфа. Да, Чимин действительно его изменил, чтобы бывший муж не надоедал звонками и смс-ками.        — Не разговаривай со мной, — хлёстко отвечает Пак, холодно глядя на Джехва. — Ещё слово и я вызову полицию. Проваливай, Джехва, увидимся на заседании, — и, развернувшись, торопится покинуть ряд стеллажей и стендов, чтобы отвязаться от альфы.        Сердце, словно заполошное, колотится в груди, пока омега стоит на кассе и словно в тумане ждёт, пока его покупки пробьёт сотрудник. Настроение, до этого полнящееся восхищением и одухотворённостью, понемногу сходит на нет, однако Чимин всё же старается вернуть прежнее расположения духа, чтобы закончить с покупками в переполняющемся людьми торговом центре. И только когда садится в ворохе пакетов в такси, собираясь поехать обратно к Чонгуку, тяжело вздыхает и смеживает веки.        Он снова погружается в волнение о предстоящем заседании. На сколько ещё его перенесли? Что с судьёй Хан? Каков будет вердикт присяжных и суда? Что Чимину ждать?.. Их с Юном судьба по-прежнему в руках Чонгука, и так отчаянно хочется верить в обещание альфы выиграть суд любой ценой. Чимин боится представлять будущее, боится думать о том, что будет через месяц, потому что тревожные мысли о том, что Джехва выиграет суд и заберёт себе мальчика назло омеге, душат. Чимин не представляет себе жизни без Юна, не хватает тут же воздуха. И редкие встречи ничего не будут значить для него, потому что сердце всё равно будет истекать кровью от одного осознания, что их с Юном разделили.        Чимин вздыхает и распахивает глаза, силясь привести себя в порядок и вернуть душе баланс.

♡♡♡

       Чонгук долго об этом думал. Опасная затея, рискованный манёвр, но альфа почему-то с момента их возвращения в город не способен выбросить из головы идею-фикс о родителях Чимина. Омега, бесспорно, чувствует себя неладно из-за того, что они с семьёй в ссоре, даже говорил, что те не видели своего внука. Как бы Чонгук ни ссорился с семьёй, те готовы его любить в любом случае, даже после гадких слов. Быть может, спустя годы родители омеги будут готовы принять его и простить ошибки, тоже попросив прощения. Всё-таки Чимин — их единственный ребёнок, а Юн — единственный внук.        Но как отыскать людей, которых Чонгук никогда не видел? Альфа стучит кончиком шариковой ручки по подбородку и задумчиво мычит. Ну, он адвокат, а адвокаты могут многое, так что стоит заняться поиском прямо сейчас, притягивая все ему доступные связи. Он позвонит По, чтобы немного вызнать.        Ещё больше труднодостижимой задачей становится то, как уговорить самого Чимина на связь. Станет ли вообще омега слушать его? Что он скажет в ответ? Как отрегаирует на такой внезапный «подарок» со стороны Чона? Альфа вздыхает и смеживает веки, отчего под ними принимаются плясать жёлтые точки. Ну, нужно придумать две вещи: найти телефон родителей омеги и уговорить его самого туда позвонить. И вроде бы предельно простой план, но как же провернуть-то всё?        Чонгук щёлкает клавишами клавиатуры, всё ещё глубоко погрузившись в раздумья, а после всё же решает провернуть задуманное уже после Рождества, праздник не хочется портить возможной ссорой.

♡♡♡

       Чимин даже ощущает волнение, нешуточное такое, когда замок щёлкает, оповещая о том, что Чонгук и Юн вернулись домой. Он стоит на кухне и моет чашку после того, как выпил чай, торопливо вытирает руки, чтобы поспешить в прихожую. Уже когда подходит, слышит восхищённые визги мальчишки, который наконец видит двухчасовые старания Чимина. Гостиная светится целиком. Если бы у Пака хватило сегодня времени, он бы украсил всю квартиру, но он настолько придирчив и педантичен, что крайне долго переставлял и перевешивал украшения, прежде чем окончательный вариант его устроил. Мальчишка верещит от восторга и не даёт из-за этого Чонгуку нормально его разуть. Сам альфа, слушая почти неразборчивые причитания малыша, улыбается, приподняв уголки губ. На эти искренние эмоции невозможно не среагировать.        — Папа, это ты всё сделал? — выдыхает Юн, бросаясь к омеге прямо в куртке.        — Да, — подхватывает его Чимин, улыбаясь. — Завтра всё же праздник.        Юн восхищённо тараторит об огоньках на занавесках, о праздничной фигурке оленя у телевизора и веточках из искусственных иголок под потолком.        — Ты должен был отдыхать, — подходит сзади Чонгук, и омега к нему оборачивается.        — Я отдыхал, — пожимает плечами, глядя тому в глаза. — Для меня было радостью заниматься украшением. Праздничное настроение. Только ёлки не хватает.        — Она приедет завтра, — посмеивается альфа, вешая верхнюю одежду.        Чимину тепло. Несмотря на то, что он наткнулся на Джехва и тот испортил ему изначально великолепное настроение, от теплоты в душе не так просто избавиться, и Чимин смотрит на Чонгука слишком долго, практически застывает взглядом на смуглом лице. Он понимает всё больше, что должен уехать до окончания судебного процесса, но не может. Тогда лишится возможности видеть Чонгука вечерами в растянутой футболке, лицезреть его с утра, стоящим у раковины с зубной щёткой за щекой. Тогда он не будет больше просыпаться с блаженным ощущением того, что всё хорошо.        — Что? — моргает альфа, расстёгивая верхние пуговицы рубашки. — Почему ты так смотришь?        Чимину есть что сказать, но он почему-то всё бережёт слова для какого-то определённого момента. Ждёт его и вместе с тем опасается, что может упустить. Миг неизбежно пролетит, не оставив за собой ни следа, не окажется возможности сказать нечто важное. Юн отвлекает родителя просьбой помочь переодеться, и зрительный контакт их прерывается.        — Папочка, это как в сказке, — взволнованно выдыхает мальчик. — Я так люблю Рождество! Санта ведь придёт?        — Конечно, придёт, — улыбается омега, слыша тихие копошения в соседней комнате.        Ужин проходит в приятной и устоявшейся рутине. Юн щебечет о том, что они сегодня учились рисовать в саду пальцами, показывает до конца не отмывшуюся ярко-жёлтую краску на подушечках, а после обещает подарить Чимину нарисованную им собаку. Пак с любовью наблюдает за тем, как маленький альфа набивает щёки рисом, а палочки то и дело норовят выскользнуть из его пухлых пальцев.        — Ты сегодня такой загадочный, — улыбается Чонгук, не сводя с него взгляда.        — Да обычный, — прочищает горло омега, отмахиваясь и смущаясь.        — Знаешь, в сравнении с тем, какой ты был в нашу первую встречу, ты стал… другим.        Чимин молчит и перекатывает кусочек тушёной рыбы по тарелке.        — Я… был обозлён на весь мир, — тихо выдыхает он, косясь на сына, при котором не хотелось бы поднимать подобные темы. Но Юн увлечён доеданием ужина, потому что после него его ждут мультики перед сном.        Они молча едят, пока Юн, поблагодарив за еду и оставив после себя хаос на столе, не ретируется в сторону телевизора, чтобы обнимать подушки и болтать босыми ногами в ожидании, пока старшие закончат с едой.        — С тех пор всё изменилось, да? — осторожно спрашивает Чонгук, оттягивая момент окончания ужина.        — Если честно, очень сильно изменилось, — почти шёпотом отвечает омега. — Мы с тобой… наделали дел в прошлом, но я так отчаянно за них держался, что не мог жить настоящим и наслаждаться им.        Чон протягивает ладонь и берёт омегу за пальцы, вздыхая. Ошибок они, конечно, сотворили немало, и казалось, что за такой большой промежуток времени должны были измениться, однако Чимин отчётливо понимает: они меняются только сейчас. По отношению друг к другу, по отношению к миру и себе. И процесс этот нелёгкий и долгий.        — Я… уже говорил об этом, — тихо произносит альфа, — но хочу сказать ещё раз. Прости меня за всё, что я натворил тогда. Я был придурком.        Чимин смешливо смотрит на него, прикусив нижнюю губу.        — Хочешь сказать, что я и сейчас придурок? — сощуривается альфа, но мягко поглаживает пальцы Чимина.        — Давай признаем честно, что мы оба были придурками. А как дело обстоит сейчас, покажет лишь время и наши старания.        Чонгук посмеивается перед тем, как отправить в рот порцию риса.        — Ты готов отпустить прошлое? — спрашивает он, прожевав еду, отчего Чимин округляет глаза.        — Что ты имеешь в виду?        — Нам потребовалось время, чтобы отпустить прошлые ошибки, потому что мы можем исправлять только постфактум сейчас. В те годы уже не вернуться, не поменять наших решений и того, что они повлекли. Но мы можем попробовать наладить отношения сейчас, быть ближе и откровеннее.        Чимин смотрит внимательно за Чонгуком, не понимая, к чему тот клонит. Они ведь вроде договорились не спешить с этим, пока не закончится суд и омега не даст окончательный ответ Чонгуку, а тот большего с него и не требует.        — Я не только о нас с тобой.        Тут становится совсем непонятно. Чимин сводит брови к переносице, а Чонгук выпрямляется. Его лицо становится донельзя серьёзным, брови подёргиваются, словно от волнения.        — Я нашёл номер твоего отца. Побоялся, что твой папа не захочет слышать ничего. Я помню, что у него довольно тяжёлый характер, судя из твоих рассказов.        — Что ты сделал? — глухо произносит Пак, роняя палочки. Сердце бьётся, словно заполошное, паника накрывает с головой. Чимин не хотел бы, чтобы сочельник и Рождество омрачались такими ситуациями.        Он помнит то разочарование и пренебрежение, что сквозило от родителей, когда они узнали о рехабе. Он помнит, как папа бросил обидное: «Не сын ты мне», разбивая душу омеги в клочья, потому что Чимин ошибся и помочь ему было некому. Никто, кроме Джехва и Тэхёна в тот момент не подставили плечо. Именно поэтому Пак и оставался замужем за этим мужчиной. В тот период, когда их брак только начинался, Джехва казался ему спасительной верёвкой, за которую можно ухватиться и не утонуть в болоте. А после чувство вины и того, что Чимин ему обязан за спасение от ужасного конца, задавило в нём все остальные чувства.        Но ни папы, ни отца рядом не было. Они просто отвернулись от омеги, не желая ни слышать, ни знать, что происходит в его жизни. За три года жизни Юна они даже ни разу не попросили его фотографию. Из того Чимин делал выводы, что не нужен им. Что они забыли о существовании собственного сына, так сильно разочаровавшего и подставившего их.        — Чонгук… — вяло начинает Чимин, и альфа нервно терзает щёку. — Не нужно пытаться нас мирить. Это не то, чего бы я хотел.        — Я уже нашёл номер, — глухо выговаривает альфа и опускает взгляд. — Мне хотелось, чтобы ты больше никогда не переживал по этому поводу, чтобы никогда не плакал из-за них. Потому что какими бы сильными и самодостаточными мы ни казались, родители — наша неотъемлимая часть. Даже если они порой ужасно с нами поступают.        Чимин поджимает губы. Ощущение давления не пропадает, омега смеживает веки и задумывается.        — Но я не стану на тебя давить, — хватает его снова за руку Чон. — Я… лишь хотел, чтобы ты подумал об этом. Я сделал это не с какой-то целью, а просто узнать номер телефона. Чтобы ты… при желании смог с ними связаться.        — Они не хотят меня знать, — устало проговаривает омега. — Я для них позор, лечившийся от алкоголизма…        — Но прошло уже много лет, — шепчет альфа, — вдруг им просто стыдно позвонить тебе и извиниться?        — Чтобы мой папа извинялся? — горько усмехается омега, после мотая отрицательно головой.        Чонгук потирает его костяшки, явно расстроенный тем, что принёс омеге неприятные эмоции.        — Хорошо, я подумаю над этим, ладно?        — Конечно, — кивает Чон. — Выбор всегда за тобой.        Чимин благодарно мычит и чувствует, что аппетит испарился буквально за секунды. Он понимает разумом, что Чонгук пытался сделать для него что-то снова — помирить с семьёй, но альфа их не знает. Рассказы от Пака — одно, а сталкиваться с реальностью — совершенно другое. И пока, на время праздников, Чимин даже думать о подобном не желает.        После ужина, когда Юн погружен в мультики, а Чонгук вместе с ним сидит в гостиной, поставив ноутбук на колени, Чимин всё ещё не может перестать думать о том, что предложил ему альфа. Конечно, в любом случае омега любит своих родителей. Такими, какие они есть, с их жестокостью, с их придирками, но других у Чимина нет и не будет. И его душу терзает сомнениями — не станет ли хуже, если Пак всё же решится позвонить? Но от размышлений его отвлекает телефонный звонок. Схватив смартфон, омега щурится, замечая имя лучшего друга на дисплее.        — Мне тебе голову оторвать сейчас или после того, как получишь свой рождественский подарок? — с явным негодованием проговаривает в трубку Чимин, всё ещё остаточно злясь на Тэхёна.        — От твоих рук и головы лишиться нестрашно, — с усмешкой произносит омега на том конце, и Чимин сразу же замечает то, насколько потухшим кажется его голос. — Минни, прости меня, пожалуйста, что я так пропал с радаров…        — Если объяснишь мне причину, я подумаю над твоим предложением.        Чимин решает заварить себе ещё чашку чая, так как чувствует, что разговор с другом будет нелёгким и продолжительным.        — Я… просто сорвался. Уехал к родителям, потому что чувствовал, что в квартире сойду с ума… — вздыхает Тэ с явным сожалением, что оставил друга без объяснений.        Тэхён напоминает о последней ссоре с Юнги, после которой, как понимает Чимин, всё пошло прахом. Омега рассказывает, а Пак его не перебивает, слушая всё. И о том, как Тэ уезжал на два дня в другой город за рукописями, и то, как застал придурка двоюродного брата в своей квартире и дал ему люлей за такое обращение со своей жилой площадью. А после о том, как нашёл ключ, оставленный Юнги молчаливо и без каких-то прощальных слов.        — Я… — слышно, как голос Тэхёна дрожит, — Минни, я слишком сильно к нему привязался. Даже не привязался, я как дурак влюбился в него так, как ещё, наверное, никогда не влюблялся, понимаешь? Он… он так смотрел на меня, он пытался ко мне приблизиться, и за те два дня без него перед всем я чётко осознал, что должен серьёзно поговорить. Но вернувшись домой, застаю ключ, который он оставил и куда-то исчез. Я не знаю, ну неужели моё молчание так сильно ударило по нам? Я думал, что тоже нравлюсь ему, вот только мне всё время было страшно из-за того, что Юнги такой серьёзный, куда мне до него?        — Это ему до тебя, как до облаков, — разозлённо выдыхает Пак, стискивая чашку. — Что это за манера расставания? Ему что, семнадцать, чтобы бросать без объяснений?        Тэхён шмыгает носом.        — Я пока остаюсь у родителей и вернусь только после Рождества. Хочу провести праздник с семьёй.        Чимин понимающе вздыхает. Ему бы очень хотелось оказаться рядом с Тэхёном, сжать его в объятиях, погладить по красноволосой голове. Утешить, хоть немного дав ощущение безопасности и любви. Но любовь Чимина для Тэхёна сейчас не то, что в перечне первой необходимости, и Пак может это понять. Тэ… влюблён и ранен поступками альфы, который просто взял и без объяснений его бросил. Ещё и Намджун со своими причудами.        — Стоп, — вдруг выдыхает слишком громко омега, округлив глаза. — Тэ…        — М? — гнусавит лучший друг.        — Намджун был у тебя дома. С другим омегой. — Тэхён молчит, ничего не понимая.        — Да, придурок перекачанный.        — А после этого Юнги оставил ключ?.. — догадка оглушает. Что, если альфа тоже мог что-то не так понять? — Секунду.        Чимин несётся к дивану, где разместились альфы, и топотом тут же привлекает внимание Чонгука, поднимающего на него взгляд.        — Звони Юнги, — выдыхает омега. — Нам нужно до него дозвониться.        Тэ что-то говорит в трубку, но Чимин из-за биения сердца его не слышит. Чонгук удивлённо моргает, но сворачивает документ, над которым прежде работал, и открывает скайп.        — Я не уверен, что мы дозвонимся…        — Звони, Гук, это вопрос будущего, — просит омега, схватив Чона за плечо, и тот подчиняется.        Даже Ким на том конце звонка замолкает, лишь слышится его встревоженное дыхание в динамике. Сигнал исходящего вызова по скайпу буквально бьёт по нервам, Чимин почти молится, чтобы альфа взял трубку. И тут сигнал смолкает, экран ноутбука показывает аватарку Юнги, а после — и самого альфу. Растрёпанный, с залёгшими синяками под глазами, которые не скрыть даже за очками. Юнги недовольно смотрит на Чонгука, сидя на кровати, судя по всему, в номере отеля.        — Эй, адвокат Чон, ты должен уже спать, — выдыхает Мин, глядя на коллегу.        — Тут с тобой хотят поговорить, — отвечает Чонгук и двигает крышку ноутбука камерой к Чимину, пока Юн болтает рядом ногой, уже облачённый в пижаму.        Юнги сперва удивляется, когда в камере появляется взволнованное лицо Чимина, который предусмотрительно отнимает трубку от лица, чтобы не выдать, что разговаривает с Тэхёном.        — Эй, Юнги-щи, — старается не сорваться на громкие возмущения омега, — ты бросил Тэхёна?        — Я не думаю, что вас касается моя личная жизнь.        — Ваша нет, но меня касается всё, что связано с моим лучшим другом, — сперва Чимин хотел спросить вежливо и попробовать поговорить, но что-то внутри подсказывает — Юнги закрытая ракушка, с ним такое не пройдёт. Этого альфу нужно вывести на эмоции. — И вообще-то вы сделали ему очень больно, бросив без единого объяснения и просто молча оставив ключ.        — Я бы предпочёл, чтобы тема оказалась закрытой, — почти цедит Юнги в веб-камеру, уже начиная сердиться. — И передайте своему другу, чтобы он не распространялся о том, что связано со мной.        — У вас всё было хорошо, а после вы решили взять и бросить его в полном молчании, причинив столько боли! — шипит на альфу Чимин, а Чонгук опасливо переводит взгляд с омеги на монитор, где виднеется медленно багровеющий Мин.        — Я сделал ему больно? — взрывается альфа. По нему становится понятно, что как и Тэхён, он всё это время нешуточно переживал. — Я больно сделал?! В какой момент? Когда он полностью от меня закрылся, не доверяя ни грамма своей жизни? Когда он говорил, что не строит на меня никаких планов? Или, быть может, в тот момент, когда я пришёл к нему, чтобы помириться и поговорить, а в итоге твой друг прыгнул в койку к другому альфе? — Юнги часто дышит, его глаза опасно блестят, а лицо отчаянно покраснело. — Так вот, господин Пак, — цедит гневно он, пока Чимин осознаёт — его догадка оказалась правдой, — пусть ваш лучший друг сперва разберётся в себе, а не пудрит мозги мне, а потом страдает и плачет. Это не я отталкивал и изменил. Не я, ясно? Так пусть… не строит из себя жертву.        — Юнги, полегче, — понижает голос Чонгук, понимая, что коллега совсем выходит из себя.        — Он не изменял вам! Это…        — Я не желаю слушать этот бред, — рявкает Мин. — Или в его квартиру пришёл кто-то чужой и там занялся сексом в его постели? Не смеши меня, ладно? — дыхание у Юнги тяжёлое, он едва ли не срывается, а после почти оскаливается, собираясь что-то сказать.        Чимин видит боль в его глазах. Он и правда думает, что Тэхён ему изменил, что привёл другого альфу. Конечно, как понимает Пак, в его случае закрытость не сыграла Киму на руку. Он наговорил Юнги глупостей, а судьба сыграла с ними в странную жёсткую игру. И оба теперь в проигрыше, оба теперь страдают, потому что и Чимин, и Чонгук видят, как странно трясёт Мина перед тем, как он без прощания обрывает звонок в скайпе.        Чонгук медленно поворачивается к омеге и странно смотрит на него. А Чимин ошалело прижимает телефон к уху, где так же ошарашенно молча дышит Тэхён.        — Что происходит? — хрипло спрашивает альфа, пока Юн наблюдает за ними и молчит.        — Я всё же, наверное, начищу рожу Намджуну ещё раз… — хрипит омега в трубку. Пазлы сложились, объяснения найдены, но станет ли после этого легче?..        Чимин только молчит, потому что вместо культурных слов в нём сидят одни ругательства, которые нельзя произнести при маленьком сыне. Они настолько запутались, что ранили друг друга, не подозревая об этом.        — Что ты будешь делать? — осипше спрашивает омега у лучшего друга, слыша его тяжёлые шаги на том конце.        — Я иду за дробовиком отца, — отвечает Тэхён. — Этот сраный бандерлог меня выслушает, хочет он того или нет.

♡♡♡

       В Рождество никакой работы — так решили оба и почти негласно, потому что хочется провести его в тишине и спокойствии. Тихий ужин на троих, украшенное пространство гостиной и приятная соответствующая музыка. Время уже близится к семи часам вечера, когда в квартиру звонят, и Юн, который ждёт этого больше всего, пулей подлетает к входной двери. Чонгук, посмеиваясь, торопится за мальцом, а Чимин остаётся один на один с напрочь запутавшейся гирляндой. Ну и как он умудрился превратить её в такой клубок?.. Но омега терпеливо вздыхает, потирает лоб и продолжает разматывать узел за узлом, вытаскивая продолговатые лампочки и стараясь не порвать тонкие провода.        — А вот и главный атрибут, — раздаётся голос альфы со стороны прихожей.        Они вдвоём с Юном тащат крупную красную коробку, мальчишка больше висит на ней, хохоча, чем помогает, но Чонгуку не мешает. Чимин с лёгкой улыбкой смотрит за тем, как они принимаются хаотично разрывать скотч упаковки, чтобы поскорее достать детали будущей зелёной красавицы. Юн тараторит под смех альфы, скачет вокруг, грозясь снести напрочь всё в гостиной, пока его родитель мучается с гирляндами.        У Чонгука уходит едва ли двадцать минут, чтобы собрать здоровенную ель под потолок, лишь в конце Чимин ему помогает, пока альфа стоит на стуле, чтобы поставить самую верхушку.        — Я хочу вешать шарики! — раздаётся звонкий голос, а после шуршание упаковок с новогодними игрушками и звуки рвущегося целофана. Чимин с любовью наблюдает за тем, как сын сияет похлеще всяких гирлянд, распаковывая побрякушки и раскидывая упаковку в разные стороны, чем превращает гостиную в настоящий хаос.        Сам омега занимается тем, что вешает многострадальную гирлянду, обматывая кажду веточку, пока оба альфы устраивают стилистический ужас на ели, пихая шары непонятно куда. Чимин смеётся в кулак и едва сдерживается от командного тона, чтобы велеть им перевешивать всё заново. Лишь бы были счастливы.        — Папа! — достаёт Юн шар, который очень полюбился Чимину в одном магазине: стеклянный и полностью прозрачный, в нём — крохотный заснеженный домик, чья крыша оказалась припорошена снегом. Этот шар напомнил Чимину об их поездке на источники, и омега просто не устоял перед тем, чтобы купить его. — Я хочу повесить его наверх!        — Иди сюда, — Чонгук подхватывает мальчишку под попу, каштановые кудряшки от счастья подпрыгивают, пока Юн сам тянется к пушистым зелёным веточкам, чтобы водрузить туда шар.        А в глазах омеги отпечатывается лишь эта картина.        — Застыньте! — выкрикивает он, и альфы ошарашенно на него переводят взгляд.        Чимин стремглав несётся к спальне Чонгука, чтобы найти на полке тот самый фотоаппарат, который когда-то дарил Чону на день рождения. Он вдруг поймал себя на мысли, видя этих двоих, что обязательно хочет запечателеть это сказочное мгновение. Хочет, чтобы хаос на полу и разномастные шарики на ёлке, сверкающей огоньками гирлянд, чтобы кудрявый разрумянившийся Юн и держащий его на руках Чонгук. Чтобы всё это застыло на снимке, обращаясь в вечность. Это ощущал альфа, когда фотографировал? Необходимость оставить физическое воспоминание, чтобы была возможность смотреть на картинку через много лет и испытывать, пусть тень, но всё же той самой дрожащей эмоции.        Чимин торопится обратно, включает почему-то начавшими дрожать пальцами аппарат и кое-как находит кнопку для того, чтобы зафиксировать мгновение. Но лица уже потеряли те самые, первозданные эмоции, которые зажгли в омеге желание сфотографировать. Чимин отнимает фотоаппарат от лица и смотрит на них: на Чонгука, застывшего с Юном в руках, и на самого мальчика, обхватившего ёлочную игрушку маленькими ладонями. Сердце дрожит в груди, пока омега произносит:        — Я вас люблю.        Юн тут же тянет губы в улыбке, сощуривая шоколадные глаза, детская светящаяся радость и чувство привязанности, неустанно полыхающие внутри мальчика, сияют ещё ярче, вызывая желание ответной улыбки. Чонгук сперва опешивает, он явно не ожидает, и в его чёрных зрачках вспыхивает нечто сродни зажжённому бенгальскому огоньку. А после его лицо вдруг становится таким мягким, словно бы моложе на несколько лет, вызывая в груди новые трепетания эфемерных крыльев. Чимин задерживает дыхание, когда одними губами Чонгук зеркалит сказанную Чимином фразу, вынуждая щёки покраснеть, а после улыбается так, словно старается вложить в это движение каждую крупицу своих эмоций и транслировать ему — Чимину.        И Пак щёлкает кнопкой фотоаппарата, заставляя это всё застыть на снимке, который останется здесь навечно. Пока не сломается фотоаппарат, пока бумага, на которой будет напечатан момент, не истлеет и не сгинет. Мгновение в вечности.        Юн засыпает сразу после ужина, наевшись от пуза и посмотрев ещё один рождественский фильм. Чимин относит сына в комнату, пока Чонгук убирает тарелки, откладывая мытьё точно не на сегодняшний день. Когда омега выходит из комнатки, держа в руках подарки, то свет уже не горит, и только блики крохотных огоньков освещают мягкими переливами пространство гостиной. Чонгук, куда-то до этого кравшийся, застывает посредине помещения и прижимает к груди среднего размера красный мешок.        — Санта? — с деланным игривым восхищением шепчет Чимин, сам едва сдерживая смех и стараясь не уронить и свою ношу, прижатую к груди.        — Эльф? — сощуривается Чонгук, но всё же не сдерживается и прыскает.        Чимин на цыпочках подходит к Чонгуку, который прячет мешок за спину, стараясь не раскрыть содержимого.        — Пусть для него этот день будет настоящей сказкой, — шаловливо шепчет Чон, а после они садятся у ёлки на коленях, чтобы разложить замотанные в яркую бумагу подарки с маленькими подписанными открытками.        — Ты тоже любишь Рождество, — тихо проговаривает Чонгук, не глядя на омегу.        — Люблю. Хочется верить в сказку, даже когда уже знаешь, что её не существует.        — Загадал желание Санте? — посмеивается альфа, выпрямляясь.        Чимин уклончиво жмёт плечом, глядя за тем, как Чонгук исчезает в глубине тёмной квартиры и возвращается оттуда с двумя бокалами и бутылкой вина.        — Я знаю, ты не пьёшь, — прикусывает губу он, глядя на вино.        — Я думаю, рискну на пару глотков… — прочищает горло омега. Он не пьёт уже так давно, что позабыл всякий вкус алкоголя. Но он рядом с Чонгуком, тот не позволит ему перейти черту.        — Лишь по бокалу. За Рождество. Но если боишься, я унесу.        Чимин внимательно смотрит на бутылку из зелёного стекла и прикусывает внутреннюю сторону щеки.        — Думаешь… я не сорвусь?        — Я думаю, ты не сорвёшься, — тихо отвечает Чонгук. — Я верю в твою силу. Это было… тёмное время для тебя. Но оно прошло. Ты знаешь свою ответственность, ты знаешь свою норму и меру, ты всё осознаёшь. Я верю в тебя и буду рядом.        И дело сейчас не только в вине. В словах альфы Чимин ощущает нечто настолько важное и фундаментальное, что хочется наконец расслабиться. Сколько себя корил омега за то, что оступился и попал в рехаб? Сколько он ненавидел себя за то, каким разрушительным оказался. Множество часов, дней. Ему страшно до сих пор. Было. Пока Чонгук не оказался рядом. Рядом с ним ноша жизни не кажется такой уж тяжёлой. И не только потому что альфа перенимает её часть, а из-за того, что есть тот, кто искренне верит в его силу духа.        Родители всегда подвергали его попытки и потуги сомнениям, вечно вталдычивали в его голову, что Чимин неспособный, некрасивый, глупый и мало старается. Джехва всегда насмехался над его попытками сделать хоть что-то правильное самому. Просто предлагал взять готовое, но Чимину ведь хотелось творить! Ему хочется одухотворения, ему хочется зуда в плечах и пальцах при исполнении задумки. Ему всегда хотелось только одного: чтобы любимые и близкие люди сказали ему обыкновенную фразу.        У тебя всё получится. Рано или поздно, но ты добьёшься своего. Мы в тебя верим.        И этого было бы достаточно, чтобы Чимин обрёл крылья, этого бы правда хватило. Быть может, будь он настойчивее и менее зажат, он всё же подписал бы контракт с модельным агенством. Быть может, не ищи он поддержки в другом мужчине, не стал бы таким слабым и зашуганным. Но то уже было и прошло, теперь Чимин может взять жизнь в свои руки. Он смотрит на Чонгука и кивает ему, чтобы альфа откупорил бутылку.        Чонгук совершил много ошибок. Много. Правда, не больше чем Чимин, но всё же. Но именно Чонгук действительно отдал ему независимость. Он посчитал, что Чимин справится с работой администратора с лёгкостью, и лишь направил его, запутавшегося и перепуганного, к Бомгю. И там омеге пришлось взять ответственность, выпрямить спину и расправить плечи, чтобы научиться работать и управлять. Чонгук верит в то, что с Чимином Юну будет хорошо, и что Чимин способен выдержать их жизнь и всю массу ответственности за маленького ребёнка даже без состоятельного мужа.        Чонгук отпускает его. И от этого начинает дрожать нижняя губа. Альфа отказался от своей изначальной идеи заполучить омегу посредством свиданий, которые брал в качестве оплаты у Чимина, он даёт выбор. А это для Пака слишком важно. Это не давит и не запирает в клетке.        Чимин принимает бокал из руки альфы, там едва ли на два глотка. Вино пахнет кисло-сладко, и слюна собирается во рту в предвкушении.        — Так что ты загадал у Санты? — склоняет голову Чон, подходя поближе. Он что-то клацает на смартфоне и из колонок тихо начинает играть узнаваемая Snowman, вызывая у Чимина улыбку.        Чонгук обхватывает омегу за пояс одной рукой и притягивает к себе, не выпуская бокала из пальцев.        — Нельзя рассказывать, не сбудется, — шепчет омега, прижимаясь носом к носу альфы. — А ты?        — Тебе нельзя рассказывать, а моё пусть не сбудется? — хитро прищуривается Чонгук.        — Быть может, Санта лучше расслышит твоё заветное.        Чонгук ведёт омегу в танце, вжимаясь кончиком носа в переносицу Чимина. И тому до жути хочется зажмуриться и улыбаться, пока не заболят щёки.        — Я бы очень хотел, чтобы твоё желание исполнилось, — тихо-тихо произносит омега, когда Чонгук распахивает веки.        Альфа смотрит на него серьёзно, покачивает бокал в руке и прижимается носом сильнее, отчего каждое движение густых ресниц Чонгука щекочет щёку Чимина.        — Надеюсь, Санта услышит моё желание, потому что я загадал вас.        Чимин вздрагивает. Не просто его, не всего лишь Чимина, а их. Он зажмуривается, ощущая, как его переполняет чувствами, и обнимает Чонгука сильнее свободной рукой, поглаживает заднюю сторону шеи пальцами, пока альфа медленно продолжает его кружить под песню Sia.        — Очень надеюсь, что услышит. Потому что мы тоже бы загадали тебя.        Чонгук посмеивается и отстраняется на несколько сантиметров, глядя Чимину в глаза. Они покачиваются в незамысловатом танце возле сверкающей огоньками ёлки, тени неровно падают на лица, но у Чимина ощущение, что он ещё не видел, чтобы Чонгук был красивее, чем сейчас. Они подаются навстречу друг другу одновременно и мягко сталкиваются губами. Альфа прикусывает нижнюю губу Чимина, едва дышит, стискивая рукой, и целует с чувством настолько горячим, что то заполняет омегу целиком.        Щёлкает стрелка часов на полке, и почему-то в момент, когда заканчивается песня, этот звук кажется таким громким. Оба обращают на часы внимание, а после Чонгук с улыбкой подносит ближе к омеге бокал.        — С Рождеством, Чимин.        — С Рождеством, Гук, — улыбается он, не в силах больше удерживать такое количество эмоций в груди и голове. — Пусть твоё желание исполнится.

Yeah, you are my home,

my home for all seasons.

♡♡♡

       Юнги, держа в руках стопку одежды, которую только вытащил из чемодана, застывает. Он уже сутки как вернулся из Таиланда, уже прошло Рождество, а в голове настоящий кавардак. С того звонка Чимина в нём не осталось запала. Он так взбесился, что обида и горечь взяли над альфой верх, вынуждая на эмоциях выплеснуть всю неприглядную правду их размолвки с Тэхёном. Ещё день он жутко злился. На Тэ, который там, видите ли, страдает из-за их разрыва, на Чимина за то, что тот суёт свой нос, на себя, что вот так взорвался и вынес все свои чувства и переживания на показ агрессией. А после злости пришла опустошённость.        Он скучает. До безумия скучает по тому, как могла раньше щёлкнуть его входная дверь, как звонкий голос Тэхёна наполнял всё пространство квартиры холостяка-альфы светом и звуком, даже если все лампочки были погашены. Скучает по приятному запаху в жилище Тэхёна и его вечно идеально ровным простыням. По красным волосам, которые мог поцеловать, находясь слишком близко. Юнги так и не сказал самых важных слов, которые должен был донести. И, несмотря на то, что обида тлеет до сих пор в груди, Юнги считает, что Ким Тэхён — первый и единственный омега, которому должны были достаться такие слова. Те, на которые решиться не удалось.        Его почти оглушает, вырывая из мыслей, хлопком двери соседней квартиры. Он здесь. Он дома, Юнги достаточно сделать несколько шагов, чтобы увидеть, пересечься. За стенкой кто-то что-то переворачивает, слышен голос омеги.        А что, если откинуть всё это к чертям собачьим и всё же пойти и поговорить? Что будет? Они рассорятся, словно испанская семья, швыряясь тарелками? Они выяснят всё как взрослые люди? Что будет? Юнги до одури становится необходимее воздуха увидеть омегу. Его яркие карие глаза, алую шевелюру, скорее всего либо уложенную в идеальную причёску, либо в противовес — растрёпанную пальму на самом лбу, которая так нравится альфе. Хочется и всё. Это помешательство? Юнги интересует данный вопрос, потому что он ощущает в себе необъятное желание и нужду простить друг другу всё, что вообще возможно простить, потому что слишком нужен другой человек. Сумбурно и нежданно появившийся в жизни, вихрем перевернувший всё обыденное и привычное, он снёс Юнги с ног и повалил на лопатки своим существованием. Упёртым характером и способностью осадить даже взрослого мужчину, детской непосредственностью и счастливой улыбкой, ярким образом и нежностью прикосновений наедине.        Юнги оставляет вещи на краю кровати и, словно зачарованный, идёт к входной двери. Он хочет увидеть хотя бы глазком, даже несмотря на то, что в груди обиженно свербит задетая альфья гордость. Хочет услышать голос поближе. Стремится к выходу из своей серой одинокой квартиры, когда слышит голос Тэхёна совсем близко. И не успевает даже прикоснуться к ручке, как замок щёлкает и створка грубым, резким движением распахивается с такой силой, что заезжает ему прямо в переносицу.        Юнги ошпаривает болью, из ноздрей брызжет кровь, а мостик очков с треском ломается. Дужки, соскользнув, падают, стекло натужно скрипит, а сам Юнги плюхается на задницу, зажимая разбитый нос рукой.        — Эй, Мин Юнги! — раздаётся прямо над головой, и альфа поднимает глаза.        Тэхён, двоящийся от удара в лицо в глазах Мина, воинственно стоит над ним. Красные волосы отросли чёрными корнями, но это делает Тэ ещё ярче и необычнее, грудь омеги часто вздымается от дыхания. Юнги садится на полу и подставляет под нос ладонь, а туда капает кровь. Он обескуражен и совсем не понимает из-за звона в ушах, что сейчас происходит.        — Как ты посмел подумать, что я тебе мог изменить? — зло шипит, как настоящая дикая кошка, Тэхён, его глаза свирепо сверкают в полумраке прихожей. — Ты…        — А что ещё я должен был подумать? — ошарашенно произносит альфа. Хотел разговора — вселенная Юнги услышала. Но, как и обычно, со своими вставочками.        Тэхён вдруг хватает кого-то за шиворот и мощным движением втаскивает в квартиру Мина, а у того ошарашенно округляются глаза. Это тот самый альфа, которого он застал в квартире своего омеги, и хочется тут же начать задыхаться от возмущения, но голос Тэ обрывает все его планы снова:        — Это мой двоюродный брат-идиот, — альфа явно выглядит пусть и большим, но пристыженным Тэхёном. Тэ вырывает из его рук что-то и открывает на середине, чтобы, сев прямо на Юнги, ткнуть ему в лицо раскрытую книгу.        Фотоальбом. На кадре изображён маленький Тэхён в шлёпках и огромной футболке, а рядом с ним — лапоухий мальчишка. Юнги переводит взгляд с фото на стушевавшегося альфу, замечая явные сходства со снимком.        — Это Ким придурок Намджун, — зло выдыхает Тэхён.        — Простите, — склоняется вышеупомянутый, привлекая внимание Юнги. — Я воспользовался отсутствием брата по работе и привёл в его квартиру… омегу. Мы не хотели вносить между вами разлад, это недопонимание! — Намджун склоняется перед ними в глубоком поклоне, а Мин откровенно столбенеет.        — Проваливай с глаз моих, — сквозь зубы выдыхает омега, отвернувшись от Юнги, и кидает в Намджуна альбомом, который тот ловко ловит и после торопливо ретируется от гнева кузена. — А теперь ты!        Юнги никогда не думал, что влюбится в омегу, который выльет в него кофе прямо в фойе суда, так ещё и обзовёт всеми матерными и нематерными. Он так же не думал, что захочет сказать самое волнующее и ранее казавшееся ненужным в мгновение, когда сидит с разбитым носом, а красноволосая бестия держит его за грудки и трясёт, пока Мин блуждает в прострации.        — Выходи за меня.        — Что? Нет! — взрывается Тэхён. — Я люблю тебя, но это самое дебильное предложение на свете! Как ты, бандерлог, подумать мог, что я изменю тебе? Ты даже не поговорил со мной, ты игнорировал меня, просто молча ушёл, а теперь хочешь, чтобы я вышел за тебя замуж?        Юнги теряется в нём в этот миг.        — Прости меня, — шепчет он, пока кровь тонкой струйкой снова течёт из расквашенного дверью носа. — Я идиот. И бандерлог. И предложение дебильное. Я должен был признаться тебе ещё тогда, на каруселях.        Тэхён хлопает глазами, теряя постепенно злость.        — Я придурок, который заставил нас обоих страдать. Прости меня, Тэхён. Иначе я до конца жизни будут таскаться за тобой печальной кучей, пока ты не простишь меня. Потому что лучше я уже не встречу. Никогда, — дыхание сбивается, голос гнусавит из-за боли в переносице, но Юнги уже не может остановиться. — Я был готов уже идти к тебе и сам, но ты… всегда был гораздо решительнее.        Тэхён молчит и поджимает губы. И только сейчас, когда злость исчезает с лица, альфа может заметить припухшие веки и синяки под красивыми глазами.        — Я не знаю, зачем такому как ты, нужен придурок, подобный мне…        — Потому что я тебя тоже вообще-то люблю, — тихо произносит омега. — Даже если ты полный идиот, решивший сбежать в другую страну на конференцию, не поговорив и не разобравшись. Даже если ты молчишь о своих чувствах.        Юнги глупо растягивает губы в улыбке, понимая, что по своей глупости едва не упустил то самое лучше в жизни, что только могло быть.        — Даже если я сам очень всего боюсь, боюсь раниться о чувства, но я не перестаю тебя любить. И я хочу, чтобы мы разобрались во всём этом дерьме, Юнги, вместе. Чтобы… мы больше не боялись любить друг друга, — голос омеги становится всё тише и всё более глухим, а Мин улыбается всё шире, видя его так близко.        Тэ всё ещё сидит у него на коленях, сжимая руками за ворот футболки.        — Но замуж я за тебя не пойду, пока ты не сделаешь мне нормальное предложение, — тычет в пострадавшую переносицу он кончиком пальца, заставляя Юнги стонать от боли.        Мин почти не видит ничего без очков, но словно начинает зреть куда глубже, глядя на размытое без линз лицо Тэхёна. Он его чувствует, а это — самое главное. И как же хорошо, что омега, в которого Юнги влюблён, не даст ему спуску никогда.        — Я сделаю самое лучшее, — шепчет он, обхватывая рукой Тэ за талию, — ты не сможешь отказаться во второй раз.        Тэхён смотрит на него исподлобья, а после обхватывает за шею руками и прижимается, не боясь испачкать светлую рубашку в крови из разбитого носа, чтобы дрожаще прошептать:        — Даже если я не смогу родить тебе детей?        В голосе Тэхёна слышны неуверенность и страх. Это омега скрывал? Это боялся открыть Юнги? Альфа застывает и утыкается носом в его шею. Глупые. Оба.        — Я хочу тебя, а не инкубатор. Даже если мы не сможем завести своих детей, мы возьмём их, хватит одного твоего слова. Кота, собак, хомяков, кого угодно, Тэ, только бы с тобой.        Юнги слышит первые судорожные всхлипывания и ощущает, как омега зарывается пальцами в его растрёпанные в процессе выяснения отношений волосы. Они молчат, сжимая друг друга, кровь из носа всё ещё сочится, но Тэхёну всё равно, а Юнги плевать на всё вместе с ним.        — Ты простишь меня за мою тупость? — спрашивает на ухо альфа с тяжёлой виной на сердце. Тэ плакал из-за него, ему было больно.        — Тебе придётся ради этого жопу порвать, — доносится сквозь плач голос омеги. — И я люблю неприлично большие шоколадные торты.        Юнги глупо растягивает губы и зажмуривается, крепче притискивая к себе Тэхёна. Гладит его отросшие красные волосы, гладит красивую изящную спину и щёку, мокрую от слёз. И выдыхает. Полноценно, наконец-то нормально и свободно, лишь бы рядом с ним.