Epiphany

      Чимин оборачивается на Юна, мирно дремлющего на заднем сиденье в кресле. Они выехали из домика гораздо позже, чем вообще собирались, потому что Минхо всё же приехал на конюшню, и они с Чонгуком немного провели время вместе. Но омеге и то было в радость, потому что отчего-то не хотелось возвращаться в серость и рутинность собственных будней. Умотанный приключениями ребёнок отдыхает, а альфа за рулём хмурится. Оно и понятно: снегопад усиливается, а до Сеула ещё ехать и ехать, к тому же, поздний выезд не остаётся без последствий — часть путь им придётся провести вообще в вечерней темноте. Чимин малость переживает, но Чонгук предельно осторожен: не набирает скорость больше девяносто километров в час, держится по правую сторону и никуда не спешит.        После случившегося между ними, омега немного смущён. Ему было так хорошо впервые за долгие годы, он наконец чувствует себя любимым и желанным, правильным человеком. О нём заботятся, и Чимин хочет заботиться в ответ.        Он протягивает руку и клацает по панели, включая тихо радио, чтобы ехать было не так скучно.        — Какие планы по возвращению? — спрашивает альфа, на что Пак уставляется в лобовое стекло и раздумывает.        — Ничего особенного. Работа, дом, детский сад. А у тебя? — он щекой упирается в спинку пассажирского кресла, наблюдая за очерченным светом фар профилем альфы.        — Я буду готовиться к заседанию. Мне изредка нужна будет твоя помощь, — прочищает горло Чон.        Тема суда снова нагнетает приятную и вязкую, словно патока, атмосферу между ними. Чимин вздыхает. Как бы хотелось, чтобы всё это просто в единое мгновение расстворилось в пустоте и стало ничем. Увы, он давно перестал верить в чудеса, так что их всех ещё ждёт нечто крайне неприятное, Чимин чувствует.        — Конечно, — кивает он, всё ещё глядя на Чонгука, спокойно ведущего машину.        — И я бы хотел сводить тебя в своё любимое место. Ты всё ещё любишь японскую кухню?        Чимин оживляется и улыбается. Он должен бы себя одёрнуть, да какой смысл, если прошлой ночью отдался во владения собственным вспыхнувшим заново чувствам и рукам мужчины, которого по-прежнему любит? Нет смысла, верно. И Чимин старается не задавливать свои эмоции. Он действительно всё ещё любит японскую кухню и хочет пойти куда-то с Чонгуком. Да, Пак Чимин проиграл в сопротивлении Чон Чонгуку, уже во второй раз, только спустя время.        Душа птицей поёт внутри, когда он отвечает альфе:        — Да, я всё ещё люблю.        И непонятно становится сперва, насколько двусмысленной является оброненная фраза, но Чонгук, прикусив губу, не комментирует и не пытается Пака задеть.        — Тогда мы обязаны сходить в тот ресторанчик. Обожаю его.        — С каких пор ты любишь эту еду? — сощуривается Чимин, повторяя движение альфы и прикусывая губу.        — Люблю всё, что напоминало мне хоть малость о тебе, — тихо отвечает Чон, бросив на Чимина мимолётный взгляд.        Пак смущается и прячет ладони в рукавах кофты, которую натягивает до самых кончиков пальцев. Они продолжают комфортно молчать, и Чимина сжигает от желания прикоснуться к ладони альфы, но он понимает, что не стоит его отвлекать. Дорога мирно тянется, уже виднеются огни большого города, к которому они приближаются. Чимин смотрит за тем, как, мирно гудя, шелестят по лобовому стеклу дворники, сгоняя крупные снежинки и улучшая обзор.        Сперва пугает, когда одна из машин, следующих вместе с ними по трассе, резко пролетает по левой стороне, обгоняя размеренно едущего Чонгука. Тот мгновенно напрягается, выпрямляет руль и почему-то начинает притормаживать, вглядываясь в дорогу. Авто, обогнавшее их, заносит на скользкой от снега трассе, он начинает вилять, а «зад» швыряет из стороны в сторону.        — Блять, — единственное, что слышит Чимин, перед тем, как машину впереди несёт в их сторону.        Пак от ужаса забывает дышать, оборачивается на сына и хочет было протянуть руку к просыпающемуся от волнения взрослых Юну. Иномарка рассекает по двум полосам, силясь выровняться, а Чонгук резко выворачивает руль влево, чтобы не столкнуться с ней. Их тоже заносит, снег шлёпает хлопьями по стёклам, и Чимин от ужаса даже боится моргнуть, пока их закручивает так же, как и автомобиль до этого. Но везёт лишь в том, что скорость их движения была небольшой, к тому же Чон начал притормаживать ранее.        Слышится пронзительный свист тормозов и хлёсткий, наполненный металлическим скрежетом удар — это столкнулись два стальных корпуса. Чимин панически и судорожно дышит, когда их тоже бьёт, но не в чей-то кузов или крыло, а в отбойники. Лобовое исходит крупной трещиной прямо со стороны Чимина, дворники продолжают смахивать со стекла снег, пока омега, одной рукой вцепившись в детский сапожок, а второй — в ручку над головой, ошарашенно глядит перед собой. Сзади — авария. Обгонщик врезался в машину, что ехала позади них, а они — в отбойники «мордой».        Чонгук слегка стонет, отрывая руки от руля. Он резко оборачивается на Чимина и отстёгивает тут же ремень — подушки не среагировали на толчок. Альфа, игнорируя то, как из рассечённой брови струится алая кровь по правой стороне, обхватывает лицо Чимина руками и ведёт ниже, проверяет, не пострадал ли омега, не ударился ли. А после изворачивается, слыша, как Юн начинает плакать. Мальчик скукожился, испугавшись, в кресле, стискивает ремешки ладонями, а по пухлым щекам льются слёзы.        — Чонгук… твоё лицо, — отстёгивается омега и дрожит от испуга, который сковал тело.        — Всё хорошо, пустяки.        — Не пустяки! Ты ударился головой! — Чимин быстро переползает на заднее сидение и принимается отщёлкивать ремни, удерживающие сына, а Чон пытается утереть кровь из рассечённой брови.        Он выскакивает из машины, уже набирая что-то в телефоне, по всей видимости, полицию и скорую, мало ли, кто ещё мог пострадать, а позади них начинается затор.        — Юн в порядке? — хрипит альфа, распахнув пассажирскую дверцу, пока мальчишка коалой от страха висит на сидящем рядом родителе.        — Всё хорошо, — выдыхает Чимин, глядя, как Чон прикасается пальцами к детской спинке, чуть поглаживая через куртку.        Проходит полчаса, а то и больше, прежде чем приезжает полицеская машина, а за ней — две неотложки. Чимин настаивает на том, что им нужно отправиться в больницу, потому что он ударился головой, и только с виду это может показаться пустяком, но мало ли что могло оказаться повреждено внутри! Никто, благо, серьёзно не пострадал, но авария вызвала большой затор на дороге, и оставалось лишь ждать, пока покорёженные машины заберут эвакуаторы.        — Я сказал тебе лечь, — шипит Чимин, когда их втроём уже загружают в машину скорой. Он одной рукой давит на плечо альфы, вынуждая дать себя осмотреть фельдшеру, а второй держит чуть успокоившегося сына под попой.        — Пап, — начинает хныкать мальчик. — Кровь… он умирает?        — Ну что ты, малыш, — выдыхает омега. — Всё будет хорошо. Мы просто отвезём Чонгука к доктору, чтобы увериться — всё в порядке.        — Никто не умирает, мелочь, — протягивает руку к маленькому альфе Чон, трепля по ладошке. — Мы с тобой забились поиграть в индейцев, помнишь?        Глаза Юна загораются, он неуверенно поглядывает на медика, который, не смотря на них, скрепляет края раны на брови тонкой повязкой, обработав. Мальчик хватается за руку Чонгука и отказывается отпускать прохладные пальцы, пока скорая помощь не приближается к приёмному покою. Перед тем, как вылезти из машины, Чонгук протягивает омеге свой телефон и просит набрать Юнги.

♡♡♡

       Вода приятно обволакивает кожу, шёлком по ней струится, а прикосновения ладоней почти обжигают. У Тэхёна ванна гораздо теснее, чем в квартире альфы, но тот наотрез отказался идти в его «холостяцкую берлогу», вынуждая Мина остаться здесь. Юнги не стал противиться и теперь вдоволь может насладиться присутствием омеги. В помещении лишь свет диодов зеркала, а они оба — в воде, где пена уже осела и почти растворилась в жидкости. Юнги может прикасаться к обнажённым узким плечам мокрыми ладонями, утыкаться в распушившиеся от влаги алые волосы и вдыхать их запах, пока Тэхён, откинувшись спиной на его грудь, чуть ли не мурлычет от ощущения расслабленности.        — У меня послезавтра заседание, могу выпасть из реальности на несколько дней, — тихо проговаривает альфа на ушко Тэ, и тот выдыхает от близости.        Он влажными распаренными пальцами ведёт по предплечью Юнги, оставленном на широком борту ванной, а сам откидывает голову ему на плечо.        — Трудоголик, — шепчет Тэ, стараясь вжаться в него всем телом. Жадный и голодный до тактильности. Юнги уже заметил, что не упустит ни момента, чтобы прикоснуться. И рядом с Тэ сам становится таким.        Потому что невозможно сдержаться, когда перед тобой маячат узкие запястья с длинными пальцами, тонкая талия и мягкая, будто шёлк, кожа. Хочется целовать, прикусывать, вылизывать без остановки, чтобы вобрать в себя почти неразличимый вкус и запах тела. Хочется утыкаться в ямочку над пупком и вести носом по синей венке на шее, собирая шлейф сладких духов. Юнги никогда себя не считал романтиком, но тут даже не романтика — он почти зависим от Тэхёна.        Ему хочется просыпаться с омегой в одной постели. Хочется не просто быть близко — на одной лестничной клетке, а в грудной — постоянно рядом. Это ощущают люди перед тем, как совершить глупость? Этого от него хотят родители и общество? Чтобы вот так — до боли в рёбрах кого-то хотеть, не просто в плане секса, а постоянного, неотрывного присутствия рядом, даже если характер оставляет желать лучшего, а привычки — твои сплошные табу. Даже если он не любит рестораны, как полагается взрослым и воспитанным людям, а ещё танцует голышом в почти полной темноте. Юнги, кажется, потерял голову. Сперва от злости на спесивца, который по темпераменту не уступает ему, а после — от чувств. Ким Тэхён — наваждение, от которого Мин Юнги спасаться не желает.        Но ещё альфа понимает: им не стоит спешить. Чувства вспыхнули так скоро и так ярко, что это малость пугает. Обычно импульсивные шаги ничем не заканчиваются хорошим, и ни с одним ярким представителем этого пола Юнги долго не встречался, но хочется, чтобы Тэ задержался в его жизни. Даже если иногда раздражает, даже если они будут ссориться из-за мелочей или чего покрупнее, но альфу сжигает непреодолимым желанием связать с собой этого человека накрепко.        — О чём ты задумался? — Тэхён, устроившись между широко разведённых ног альфы, каждым движением беспокоит его быстрозаводящееся нутро — одного плавного покачивания в воде, соприкосновения кожи и голоса хватает, чтобы какое-то похотливое создание пробудилось внутри альфы. Оно желает Тэхёна не из-за того, что тот голый и так близко, ему достаточно видеть краешек запястья, чтобы вспыхнуть.        — О тебе, — хрипит честно альфа в краснеющее тут же ухо, а сам влажными пальцами убирает ото лба красные прядки.        — О моей несравненности? — изорачивается омега, чтобы взглянуть на Юнги, отчего опасно трётся поясницей о пах.        — О твоей занозистости в моём заду, — хмыкает Юнги. Ему всё ещё тяжело открыто говорить о чувствах, да и их шутливые перепалки вызывают смешливые всполохи в груди. Юнги нравятся чертенята, пляшущие в зрачках Кима.        — А я знаешь, о чём думаю? — одними губами произносит Тэ. — Тоже, кстати, связано с задницей.        Юнги хмыкает. Бесстыжий и прекрасный в том самом бесстыдстве, не стесняющийся своих желаний и пороков, он колдует над сознанием альфы, привязывая ещё больше.        — Ты задумался о чём-то в своём заду? — в ухо почти мурлычет альфа, вдруг обхватывая омегу.        Его влажная ладонь скользит по грудной клетке Тэхёна, ведя дорожку по нескрытой под водой коже к тут же твердеющим соскам. Дыхание Тэ срывается, он откидывает голову на плечо Мина и утыкается мокрыми губами ему в шею, целуя и посасывая кожу на ней.        — Как ты проницателен, — хрипло выдыхает омега. — Только не о «чём-то», а конкретно о твоём члене.        Юнги прыскает, и стискивает талию омеги, чтобы приподнять. Почти сажает на себя, вырывая нервный, нетерпеливый выдох.        — Развратник, — шепчет он, находя даже в неудобном положении секунду, чтобы его поцеловать.        — Ещё какой, — в поцелуй отвечает тот, держась за бортики ванной скользящими мокрыми ладонями. — Трудно устоять, когда такой красивый альфа позади тебя елозит абсолютно голый.        — Ты считаешь меня красивым? — игриво заводит Мин, чтобы раззадорить омегу на бòльшую откровенность.        — Не заставляй меня повторять.        — Я считаю тебя сногсшибательным, Ким Тэхён, — шепчет между поцелуями Юнги, скользя ладонью под воду и обхватывая уже порядком затвердевший член омеги. Тэхён шумно выдыхает через нос и мычит в рот альфе, ёрзая и нетерпеливо беспокоя выплёскивающуюся из ванной воду. — Ты красив, сексуален, сумасброден, чёрт, я всё ещё хочу посмотреть, как ты танцуешь. В ниглеже.        Тэ посмеивается, отклеиваясь от влажных губ Юнги, изгибается в пояснице, чтобы потереться кожей о твёрдость чужого возбуждения.        — Так давай, — шепчет он и тут же поднимается, чтобы осторожно выбраться из ванной.        Юнги почти задерживает дыхание, глядя на мокрую соблазнительную кожу, с которой хочется слизать каждую стекающую по ней капельку. На упругую задницу и стройные бёдра, покачивающиеся от каждого шага. На прогиб в пояснице и гордую осанку.        Омега становится на коврике, не скрывая наготы какое-то время, позволяет разглядывать Юнги себя, а тот светится так, что едва ли не затмевает подсветку зеркала, чем вызывает у омеги улыбку.        — Ты опять смотришь так, словно хочешь, чтобы я в тебя влюбился.        — А я хочу, — выдыхает Мин и поднимается на ноги, чтобы следом выбраться из ванной. Обхватывает Тэхёна руками, когда тот собирается потянуться за полотенцем, целует изгиб мокрой шеи, отчего Ким хихикает и извивается в хватке. — Хочу, чтобы ты тоже влюбился в меня.        Тэ застывает и смущённо как-то глядит на Мина, позволяя себя охватывать руками. А после хитрой змейкой изворачивается, выскальзывая из кольца объятий. И Юнги тянется за ним всем естеством, следует заколдованной мышью за коброй, чтобы попасться в её плен и умереть там с радостью в глазах-бусинах.        Обматывает бёдра полотенцем, хотя в тёмной вечерней квартире они лишь наедине друг с другом и нечего стесняться, следует за Тэхёном, ловко накидывающим на плечи атласный короткий халат. Ткань тут же прилипает к мокрой коже, соблазнительно очерчивая изгибы омежьего тела. Юнги так глупо и влюблённо себя ещё не ощущал. Когда хочется хвостиком бегать за кем-то по темноте пространства, пусть завтра и вставать рано на работу, когда хочется до колик, чтобы на тебя обращали внимание хитрющих карих глаз, одаривали квадратной улыбкой — милой, возбуждённой, саркастичной, любой, но чтобы манящие губы изгибались. Тэхён застывает возле незашторенного окна. В помещение почти не проникает никакого света снаружи, но и этого достаточно, чтобы в абсолютной темноте разглядеть силуэт его, различимый на фоне пасмурного ночного неба. К стеклу липнут снежинки, а Юнги хочет прилипнуть к Тэхёну. Его сердце так колотится в груди, что дышать трудно. Разве мог альфа подумать, что почти свихнётся на этом человеке, которого сперва возненавидел за спесивость характера и острый язык? Не мог. Но оказался в ловушке.        — Третий трек, Юнги, — кивает Тэхён, обхватывает себя руками, чтобы чуть стинуть просторные рукава в три четверти.        Альфа послушно движется к ноутбуку, оставленному на диване в гостиной, где они сейчас стоят, клацает на плеер и ищет тот трек, который Тэхён его просит включить. Его встречает звук гитары из портативной колонки, куда подключается компьютер, а омега у окна тихо покачивается из стороны в сторону, ожидая начала песни. Взгляд Юнги прикован к Тэхёну, глаза неотрывно наблюдают за тем, как Тэ принимается двигаться. Как взметаются его руки к потолку, а голова описывает круг. Тело движется так, словно омега создан для танцев, это похоже на танго, лишь гораздо нежнее, словно бы страсть, которой положено вырываться в танце вроде танго, глубоко спрятана внутри. Она там перемешана и перетасована с нежностью, льющейся тусклым лунным светом из окна.        Тэхён ведёт ступнёй по ковру, а Юнги приближается на шаг. Тело омеги кружится, извивается, выписывая пируэты. Юнги рассчитывал на простые пляски в душе перед зеркалом с полотенцем на голове или же на лёгкие покачивания обнажённого тела, но не на такое. Не на чёртово произведение искусства. Словно лебедь, он взмахивает руками, позволяя просторным рукавам повторять движения предплечий. Жмурит глаза, не обращая внимания на то, как альфа наблюдает за ним, замерши. Юнги даже дышать боится, страшится разрушить полумрачную дымку полночно-синего, в который в сумерках превращается Тэхён. Боится упустить взмах руки и изогнутую спину, опасается не запомнить, как под переливистые голоса певцов, поющих о Неверленде, Тэхён исчезнет, как сказочное создание.        Даже сердце, кажется, пару раз пропускает удар, пока Юнги неотрывно любуется. Тем, как слегка соскальзывает с плеча скользкая ткань халата, как распускается пояс его, обнажая фигуру. Но нагота тела — неважна. Только он, его силуэт на фоне беззвёздного зимнего неба, растрёпанные красные волосы, кажущиеся почти бордовыми в слабом свете ноутбука, озаряющем гостиную. Тэхён — то ли лесная фея, сумасбродная, готовая швырнуть в тебя пыльцой, то ли демон, завлекающий продать душу, подписав контракт. Губы омеги приоткрываются, а веки всё ещё опущены, пока он танцует. Юнги впитывает любое движение и молится, чтобы они ему снились каждую чёртову ночь. Он предполагал, что танец окажется интересным, но… не таким, что душа рвётся на части.        Музыка завершается, как и началась — переливами гитары, а Тэ застывает спиной к нему, обхватив руками почти обнажённое тело. Кожа кажется едва ли не полупрозрачной в таком странном освещении, Юнги боится, что стоит ему к омеге прикоснуться и тот туманом растает в руках. Потому торопится ухватить своё чудо из потустороннего мира, подлетает к Тэхёну и обвивает руками сзади. Не замечает, как сбилось его дыхание, не слышит, как сходит за рёбрами с ума сердце, а лишь стискивает охнувшего омегу, всё ещё держащего глаза закрытыми после завершения танца. Песня переключается на какую-то тихую мелодию, но на неё никто не обращает внимания.        — Юнги, — зовёт Тэ, а ресницы его дрожат, словно сдерживают желания распахнуть глаза. — А если я уже влюблён?        — Проблема будет, если не в меня, — шепчет куда-то в шею альфа, ведёт по изгибу носом, стараясь насытиться ароматом и нежностью. Тэхён откидывает голову вбок, позволяя ему покрыть кожу поцелуями.        — Юнги, мне страшно влюбляться. А вдруг я тебе надоем? Ты ведь… такой серьёзный и чопорный, — выдыхает шёпотом омега, вынуждая альфу замереть и раскрыть глаза, прекратить поцелуи. Тэхён звучит дрожаще и серьёзно, без толики игривости, даже, можно сказать, напряжённо.        — О чём ты? — хрипло спрашивает альфа, крепко держа Тэ в руках и глядя в окно.        — С такими как я не заводят семей, — одними губами проговаривает он. — Такие как я нужны для остроты ощущений, для красоты и секса. Для громких свиданий и воспоминаний после. В мужей выбирают других. Милых, покорных и ласковых, настоящих родителей, как Чимин, — Тэ изворачивается в руках Юнги, встречаясь внезапно ставшими печальными глазами с прищуром Юнги. — Зачем мне влюбляться в тебя? Чтобы потом ты выбрал домашнего омегу, мотивируя это тем, что я… ветренный?        Альфа ошарашенно моргает, уставляясь на Тэхёна. Он ещё… ещё не задумывался так глубоко, полностью погрузившийся в отношения, которые на пике своего расцвета, не мог даже предположить, что Тэхёна — лёгкого, яркого Тэхёна — это способно заставить смотреть так… болезненно.        — Мы не маленькие дети, — шепчет омега, устроив руки на груди. — И… ладно, чёрт, проехали.        Тэ отстраняется резко, вместо себя оставляя холод в руках Юнги, а тот мимолётно теряется, не понимая, что ему делать. Ему, который о семье-то и не задумывался. Ему, который потонул в Тэхёне так быстро и так глубоко, что, если честно, уже не представляет, как жил без сумасбродной фурии по соседству.        — Почему ты заводишь такие серьёзные темы и обрываешь разговор? — хрипит альфа, глядя в резко ссутулившуюся худую спину, пока Тэ запахивает полы халата и завязывает поясок. — Тэхён.        — Ничего. Забудь. Не стоит об этом думать, слишком мало времени прошло. Да и наверняка ты не преследуешь никаких серьёзных планов, — голос омеги кажется холодным, как ледники Антарктики, и это… ранит Юнги. Почему он прячется и избегает своих же чувств? Мин думал, что Ким смелый в этом отношении. Но оказывается… — Как и я.        Юнги начинает злиться. Эти недомолвки вызывают фоновое раздражение. Ведь всё было так прекрасно, но в итоге вечер покатился чёрт поймёт куда. Он хочет было прикоснуться к плечу омеги, который всё ещё стоит отвернувшись от него, как вдруг альфу отвлекает начавший трезвонить телефон. Юнги сомнительно глядит на разрывающийся на диване гаджет, а Тэхён по-прежнему не оборачивается к нему.        — Возьми трубку, — велит он глухо, обхватив себя руками.        Мин нахмуривается, но подхватывает смартфон, видя имя Чонгук на дисплее. Тэхён же смотрит себе под ноги.        — Мин слушает.        — Юнги-щи? — раздаётся взволнованный омежий голос на том конце. — Меня зовут Пак Чимин. Чонгук… он попросил вас набрать. Дело в том, что мы в приёмном покое тридцатой больницы…        — Чимин? — взбеленяется Тэхён и тут же выхватывает трубку у Юнги. — Минни, что стряслось?        — Ничего критичного, — вздыхает омега. — Мы попали в небольшую аварию. Машину увезли на эвакуаторе, а Чонгук у врача. Ударился головой, его проверяют на возможные травмы. Юнги-щи… не мог бы нас забрать, Тэ? Уже поздно…        Тэхён с надеждой смотрит на альфу, придерживая телефон у уха.        — Оденусь только и захвачу ключи, — кивает он, глядя в просящие карие глаза.        — Конечно. Мы сейчас приедем, — выдыхает Тэхён и убирает красную чёлку от лица. Чимин отвечает, что будет ждать, а Юнги склоняется к омеге, обвивая его талию, спрятанную под атласом, и притягивает к себе.        — Мы не закончили этот разговор, — Тэ поджимает губы и отводит взгляд, явно показывая, что он продолжать данную тему не намерен. А Юнги склоняется и целует его в напряжённые губы, прикусывая нижнюю.        Он бы хотел сказать то самое, заветное, но почему-то боится, что этим спугнёт омегу. Тот ведь… ясно дал понять, что не имеет серьёзных намерений на Юнги. От этого кошки скребут за грудиной, ведь Мин… теряется в нём всё больше. Он, оставив поцелуй на губах Тэхёна и дождавшись скомканного, но чувственного ответа, уходит, чтобы одеться.

♡♡♡

       Чонгук с залатанной бровью замечает Юнги издалека. И всё благодаря красной макушке его омеги, который взволнованно маячит рядом. Альфа придерживает уставшего и всё ещё напуганного аварией Юна на руках, а после хватает за пальцы Чимина, словно тот может потеряться. Им бы не рисковать, не показываться на людях вот так, мало ли, что там Джехва делает, быть может, следит за ними, но Чимину так приятно видеть здорового Чонгука, держащего его сына на руках, так нравится, что их пальцы любовно переплетаются меж собой. На душе цветы расцветают и улыбка лезет на лицо, потому Чимин позволяет себе эту слабость. Впредь они постараются быть сдержанными.        — Минни! — Тэ налетает на омегу с объятиями, всхлипывает взволнованно и сжимает крепко, чтобы едва не сломать кости.        — Чёрт, Тэ, — хрипит Чимин, пока растрёпанный Юнги разглядывает разбитую бровь Чонгука поверх квадратных очков. — Мы в норме, Гуку досталось больше всего.        Тэхён целует его в щёку и принимается щебетать рядом с Юном, тут же отбирая мальчика у явно недовольного этим Чона. Они спокойно размещаются в удобной и просторной машине Юнги на заднем сиденье. Тэхён рядом с водителем, что-то беспрестанно рассказывает Чимину о дорогах и том, что не стоит в такую погоду никуда ездить, а внимание омеги сконцентрировано только на том, как Чонгук прижимает к себе дремлющего Юна. Мальчик впился пальцами в его куртку так отчаянно, что Чимин прикусывает губу. Юн уже привязался и прикипел к адвокату всей душой. Нашёл там то, чего прежде ему не хватало, то, что может дать только альфа старше него — пример, защиту и заботу. И Чимину всё ещё боязно от того, что всё это может закончиться. И плевать на собственные чувства, но Юн… будет разбит. Это будет больно. Мало ведь малышу безразличия собственного отца, а если и Чонгук его оставит, это нанесёт неизлечимые раны на душу маленького альфы.        Юнги и Тэхён подвозят их до дома Чимина, а Чонгук поднимается, неся спящего ребёнка. Чимин помогает ему, открывая двери и стягивая с Юна сапожки, а после расстилает кровать, чтобы уложить сына туда. Чонгук тихонько укрывает мальчика и выпрямляется, закончив со всем.        — Ты поедешь домой? — тихонько спрашивает омега, когда они приближаются к прихожей.        — Да, двое голубков ждут меня внизу, — вздыхает и шепчет Чонгук. Они молчаливо застывают у входной двери.        Чимин уже скинув верхнюю одежду, глядит на Чона чуть снизу и медленно моргает.        — Позвонишь мне завтра вечером, правда? После работы? — вкрадчиво произносит альфа, чуть склоняясь и смотря только на губы омеги.        — Если не устану слишком сильно, — лукаво улыбается Чимин, а глаза его начинают сверкать от чужой близости.        Чонгук целует, и Чимин обвивает чужую шею руками, вздыхая. Не хочется, так не хочется отпускать альфу, наоборот — лишь вжаться в его тёплую надёжную грудь всем собой, ощущать заботливые руки на своём поясе и наслаждаться прикосновениями все ночи напролёт. Но слишком рано: они пока должны думать о заседании и деле Юна. После этого уже смогут разрешить все проблемы с их взаимоотношениями.        — Я забронирую нам столик, — шепчет Чонгук между поцелуями, пока омега чуть ли не с жадностью их поглощает. — Дело небыстрое, довольно популярное место.        — Я подожду, — хрипит Чимин, ощущая, как Чонгук целует всё напористее, заставляя тело гореть в местах соприкосновений.        — Чёрт, я не хочу уезжать, — едва различимо проговаривает альфа, кусая пухлую нижнюю губу.        — Спокойной ночи, Гук, — на выдохе, едва ли не простанывает Чимин, хотя настолько же сильно не хочет отпускать Чонгука. Но они разрывают поцелуй с влажным звуком. Альфа оставляет ещё одно касание на щеке омеги и скрывается за дверью, пока не передумал и не наплевал на всё, а Чимин, заперев за ним, с глупой влюблённой улыбкой сползает по стене прихожей и закрывает лицо руками.        Он снова тонет в этом альфе, словно в глубоком тёмно-синем океане.

♡♡♡

       Проходит несколько дней с поездки на конюшню, но вчера Чимин не звонил, видимо, слишком умотался на работе. Чонгуку же нужно сейчас сообщить ему нечто важное. Альфа только выехал из офиса коллегии и теперь несёт не очень приятные новости. Не так давно ему позвонил секретарь судьи.        За окном — настоящая снежная зима, а Чонгук трясётся в такси, потому что его машина всё ещё на оценивании ущерба, ведь Чонгук, естественно, собирается судиться с придурком, который решил обгонять машины по скользкой заснеженной трассе и мог принести гораздо больше вреда, если бы ему не свезло. И теперь адвокат Чон намерен отстаивать собственные права и наказать виновника аварии по полной программе. Так что его авто будет готово и возвращено владельцу не раньше января месяца, а пока придётся довольствоваться такси.        Его телефон звенит входящим, Чимин словно чувствует и начинает звонить. И Чонгуку придётся рассказать омеге о текущем состоянии дела.        — Чимин…        — Чонгук, — как-то странно выдыхает Пак на том конце. — Мне… Где ты? Мне очень страшно.        Чон тут же напрягается и выпрямляется на заднем сиденье жёлтой машины такси.        — Что случилось?        — Вчера Джехва заявился ко мне на работу и устроил скандал. Еле охрана выпроводила его… — почти слышит альфа слёзы в голосе омеги. — Я хотел рассказать, но не успел. В предверии Рождества так много работы… А теперь… Господи, Чонгук, он возле подъезда. Мы с Юном уже десять минут стоим за углом. Мне страшно, что он снова… — всхлипывает омега, и нутро альфы зло начинает дрожать.        Донельзя сильно хочется поехать прямо к дому омеги и нахлестать ублюдку бывшему по роже, но он не может, к сожалению. Однако выход всё же есть.        — Так, Чимин, успокойся, — старается так же сам устаканить голос Чон. — Есть поблизости людная улица или заведение?        — Пекарня на противположной стороне улицы, — шмыгает носом Пак, он явно дрожит — немудрено, когда тварь поблизости после того, как ударил его омегу. Его омегу, отчего по коже мурашки струятся. Чонгук уже всё для себя решил после произошедшего, но лучше пока держать язык за зубами.        — Бери Юна и идите туда. Сейчас скинешь мне адрес, хорошо?        Омега угукает, просит не отключаться, а сам что-то щёлкает на том конце, и смс приходит почти мгновенно. Чонгук просит водителя поехать по новому адресу, как промежуточному пункту, за что обещает доплатить. Тот кивает и сменяет маршрут.        — Я буду там через полчаса. Находитесь в пекарне, если что — ори благим голосом, — шепчет Чон в трубку Чимину, и тот снова угукает, а после отключается, обещая позвонить если что.        Машина немного задерживается — час пик всё же, и Чонгук чуть ли не на ходу выпрыгивает из салона, завидев нужную вывеску пекарни. Ищёт взглядом Чимина или броскую цветастую вязаную шапочку мальчишки, и влетает в помещение. Натыкается на сидящих с опустевшими чашками Чимина и Юна, а после омега, заметив его, подхватывает сына, жующего какое-то печенье. Пак влетает в объятия моментально, плюя на других людей, он дрожит, и Чонгук начинате злиться ещё сильнее.        — Он был не один… — хрипит Пак, вцепляясь в куртку альфы.        — Всё хорошо, я здесь, — шепчет Гук в ухо Чимину.        Ловко подхватывает Юна на руки, который принимается щебетать радостно при виде лица Чонгука.        — Ну что, мелочь, готов ехать на ночёвку ко мне? — улыбается он, хватая Чимина за руку и вместе с ним движется к оставшемуся ждать таксисту.        — К тебе? — восторженно вздыхает мальчишка, обвивая ручонками его за шею.        — Устроим марафон мультиков и закажем пиццу, — Юн сияет начищенной монеткой, а Чимин опасливо озирается, чтобы если что заметить враждебное присутствие.        Однако им везёт: без проишествий все трое оказываются в салоне и машина торопливо срывается с места, чтобы унести их от района, где может хоть что-то омеге и его сыну навредить. Их встречает хороший жилой комплекс с новостройками. Чимин, успокоившись, любопытно разглядывает высотки за пределами автомобиля, а Чонгук припоминает, что Пак здесь ещё ни разу не был. Да, стоило вызвать клининг ещё на прошлой неделе.        — А у тебя есть питомцы? А игрушки? — воодушевлённо пытает расспросами Юн альфу, на что тот только улыбается и треплет его по мягкой щеке.        — К сожалению, игрушек нет, в той квартире не водятся такие маленькие как ты, — взгляд Юна становится печальным. — И питомца тоже нет. Я слишком часто задерживаюсь на работе. Не хочется, чтобы животное страдало в ожидании моего возвращения.        Юн совсем поникает, смотря на маленькие пальцы на своих руках.        — Зато у меня телек во всю стену, — шепчет секрет ему на ушко Чонгук, улыбаясь, — огромная кровать, на которой можно прыгать, и здоровая ванная. Занырнём?        Мальчик хихикает, обнимая Чонгука за шею, а авто тормозит, доставив их к пункту назначения. Чимин успокаивается совсем и даже выглядит неловким и смущённым, когда они покидают такси. Но всё равно позволяет Чонгуку нести Юна на руках до самой парадной.        — У меня немного неубранно, — покашливает альфа, когда они уже поднимаются на лифте, прежде чем достать ключи. — И, скорее всего, нет еды. Так что предложение о пицце в силе.        — Это вредно, — вздыхает омега, глядя на свои пальцы, теребящие подол куртки. — Но сегодня можно. Нет никаких сил готовить.        Они пересекаются взглядами, и Чонгуку становится так волнительно. Потому что его серая и скучная берлога вот-вот озарится омежьим теплом и детским смехом Юна. Так… словно они — семья. И Чону бы очень хотелось, чтобы им было приятно в его холостяцкой квартире.        Дом встречает тишиной и темнотой, до момента, пока Чонгук не щёлкает выключателями. Чимин помогает Юну раздеться и разуться в коридоре, а Чонгук хватает из гостиной грязные рубашки, которые побросал позавчера от усталости прямо возле дивана.        — Я сейчас закажу еды, — на ходу говорит он, таща бельё в сторону ванной, пока теряет носки по дороге, а Чимин за ним наблюдает. — И надо найти новое постельно бельё…        — Чонгук, всё нормально, — тихо говорит омега, проходя дальше в квартиру и мельком заглядывая в тёмную кухню.        — У вас с Юном на сегодня будет своя комната. Она пустовата… — альфа пытается пособирать и порастолкать свои носки по углам, лишь бы Чимин не заметил наведённого прежде беспорядка, но омега и не смотрит за бардаком. Лишь на обстановку, скромно, ничего не трогая. — И я сейчас всё нужное поищу. Для Юна вряд ли что-то найдётся из одежды…        — Не переживай, у него в рюкзаке всегда есть запасная, — прочищает горло Пак, пока его сын во всю изучает уже крепость графитового дивана в гостиной, сигая по подушкам.        Они сталкиваются в коридоре, пока растрёпанный, всё ещё в куртке альфа пытается скрыть несовершенства жизни в одиночестве. Он виновато вздыхает и криво улыбается, а Чимин, поддаваясь неясной магии момента, привстаёт на носочках и целует в щёку, слегка подёрнутую щетиной.        — Всё хорошо, Гук. Спасибо, что спас нас от Джехва и приютил. Мы очень благодарны с Юном.        Чонгук прикусывает нижнюю губу и обхватывает омегу за талию, прижимая к себе.        — Вы можете остаться тут столько, сколько нужно. Хоть до конца процесса, — шепчет почти в губы Пака, а тот облизывает свои, задевая кончиком языка нижнюю Чона. Смотрит в глаза так пристально и чувственно, что сердце самого Гука заходится с новой силой, и оказывается невозможным удержаться и не поцеловать Чимина.        Но Юн зовёт их, вынуждая отклеиться друг от друга. Омега, смутившись, ускользает к сыну, а альфа стягивает с плеч куртку и выуживает из кармана брюк телефон, чтобы организовать им ужин.        — Иди в ванную, — просит альфа, протягивая чуть позже омеге комплект пижамы. Да, она будет большой, но ничего другого он предложить не может пока.        Чимин, прикусывая губу, кивает и скрывается в его ванной комнате, откуда после слышится плеск воды.        — Юн, — зовёт альфа малыша, растёкшегося по дивану лужицей усталости. — Научишь меня правильно застилать кровать?        Мальчишка светится от радости и спрыгивает с дивана, чтобы тут же посеменить за альфой в сторону гостевой комнаты. Чонгуку всё же удаётся найти комплект чистого и нового белья, а после они с Юном катаются по матрасу, пытаясь разровнять простыню. Мальчишка хохочет, когда Чонгук принимается щекотать его бока и подмышки, и звонкий детский смех приятно отражается от стен, словно оживляя тусклость квартиры. Они долго борются с наволочками и пододеяльником, приходится даже отправить мальчишку внутрь адского приспособления, чтобы распрямить уголки, но Юну только в радость: он бесится и балуется, рассказывая Чонгуку, словно он в пещере ищет монстров. Чонгук не может перестать улыбаться, а после подхватывает ребёнка на руки, чтобы вынести из комнаты, которую приготовил для внезапных гостей. Чимин уже в гостиной, неловко сидит на графитовом диване в серой клетчатой пижаме Чонгука.        — Мы пойдём купаться, выдашь мальцу одежду? — склоняет Чонгук голову, на что омега поднимается.        — Я могу сам…        — Ты устал после работы, — обхватывает альфа свободной рукой его за талию. — Там на кухне где-то есть кофе. Завари себе чашечку, — кивает на журнальный столик. — Пульт от спутникового, можешь найти нам мультик на вечер. Пиццу я заказал, так что тебе придётся открыть и оплатить. Бумажник в кармане куртки. И, Чимин, просто сядь и отдохни, ладно?        Омега моргает, смущённый и почти ошарашенный напором Чона, но кивает. Гук же, оставив лёгкий поцелуй на его лбу, подкидывает поудобнее Юна и ретируется с ним в ванную. Джакузи приветливо встречает их набранной Чимином водой, альфа стаскивает с мальчишки одежду и тут же кидает в машинку, чтобы успела высохнуть к утру. Они забираются в горячую воду и оба блаженно морщатся от удовольствия.        — Чонгук, — зовёт тонким голосом трёхлетка, шлёпая ладонями по воде. — Мой папа тебе нравится?        Гук приоткрывает один глаз и внимательно смотрит на ребёнка.        — В саду есть омега, Ёнхи, — шмыгает носом он, продолжая шлёпать по воде. — Он мне нравится. Я всё время хочу его поцеловать в щёку и сделать приятное. Мой папа… ты тоже так хочешь? Ты всё время заботишься о нас.        — Мне очень нравится твой папа, — почти шёпотом отвечает альфа, глядя на пушащиеся от влаги кудряшки Юна. Тот моргает в ответ. — Ты разрешишь мне любить его?        Юн хихикает и плещет в Чонгука водой, а тот ловит мальчишку и поднимает нагишом, чтобы тут же опустить обратно, вынуждая нырнуть. Юн хохочет и отплёвывается от воды, тут же обнимая его за шею тонкими ручками.        — Если мой папа улыбается, то и я буду. А рядом с тобой он часто стал улыбаться. И когда говорит по телефону, — вкрадчиво и искренне, но шепеляво тараторит малыш, отчего в груди Чонгука теплеет.        Юн так льнёт к нему, что чёрствое сердце тает от его объятий. Чонгуку… нравится заботиться об этом мальчишке, он — часть Чимина. И если счастлив Юн, будет счастлив омега. Да даже не из-за того, что это сын Пака, просто Юн — облако мягкого света, хохочущего и немного шкодного, отчего улыбка альфы тянется на лицо сама собой.        — Так, мыться, молодой человек, — они оба прыскают от привычного, скорее, со стороны омеги обращения к сыну, а после тянутся к шампуню.        Выходят распаренные, когда достаточно наплескаются, и Чимин уже ждёт их в гостиной, где горит в углу небольшой торшер. На журнальном столике покоятся коробки с пиццей, а Чимин смотрит какой-то фильм, поджав ногу под бедро. Он увлечён и расслаблен. И квартира… правда оживает, когда в ней появляется кто-то кроме Чона. Он бы хотел посмотреть на это ледяное жилище, если бы тут всюду были разбросаны игрушки Юна, если бы Чимин купил пару цветных подушек для однотонного серого дивана. Быть может, выбрал бы несколько интересных картин. Самому делать этого Чонгуку не хочется, потому что данная жилплощадь — перевалочный пункт для работы. Тут нет жизни, лишь тоска зелёная. И само присутствие других, тёплых и шумных людей делает её не просто жилплощадью, а придаёт привкус дома.        Они с Юном падают на диван, брызгая в омегу каплями с волос, шумят и раскрывают пиццу, собираясь есть прямо без тарелок, на что сразу же получают нагоняй. Чимин приносит посуду, пока альфы нагло трескают, сидя на мягком ковре: Юн, устроившись между ног Чонгука и улёгшись на его торс, а сам альфа облокотившись о диван. Фильм явно детский, какая-то сказка из Голливуда, и они втроём ужинают под весёлое трещание и вопросы мальчишки, обращённые то к родителю, то к Чону. Чимин же периодически скашивает глаза на альфу, но быстро взгляд отводит обратно в действительно большой экран телевизора.        Юн засыпает в руках Чонгука, измазанный томантым соусом пиццы и с абсолютно счастливым выражением лица. Чимин садится рядом, чтобы влажной салфеткой стереть следы еды с пухлых щёк, а после Гук относит мальчишку в гостевую комнату, устраивая на криво заправленной кровати. И они остаются вдвоём. Одни. Лишь мягкий свет торшера и опустевшие коробочки из-под пиццы.        — Ты не представляешь, как я тебе благодарен, — шепчет омега, пока они стоят у закрытой двери.        Чонгук не отвечает сперва, отбрасывает каштановые прядки от лица и проводит кончиками пальцев по чужой щеке.        — Не мог иначе. И мне единолично хотелось захватить твоё внимание на этот вечер.        — Спасибо тебе за него, — мягко улыбается Пак, целуя альфу в щёку.        И тут же смущённо отстраняется, бросаясь убирать коробки с эмблемой пиццерии, словно хочет отстраниться и не дать слабину перед Гуком. Тот помогает убираться, но постоянно смотрит на Чимина, который краснеет от его близости.        На кухне тихо и темно, лишь подсветка рабочей зоны гарнитура разрушает мрак.        — Кофе? — спрашивает Чонгук, обхватив омегу за талию сзади. Его пижама велика Чимину, и как приятно ощущать омежьи мягкость и тонкость в собственной хватке.        — Лишь чашку, — так же шёпотом отвечает он, не поворачиваясь, но устраивая ладонь на предплечье альфы.        Но до кофе не доходят: так и продолжают стоять, обнявшись.        — С тобой мой дом кажется не таким угрюмым, — честно признаётся Чонгук куда-то Чимину в шею, почти мурлычет, обжигая нежную кожу дыханием. — Подумай над моим предложением. Останьтесь до конца процесса. Сюда даже Джехва не пробраться. О приезде должны предупреждать, частный жилой комплекс, проезд по пропускам или звонку хозяина квартиры для такси. Оставайтесь, Чимин, — просит альфа, оставляя на шейном позвонке омеги лёгкий поцелуй.        — Мы не должны вступать ни в какие отношения до того, как закончится дело, — вздыхает Пак, не оборачиваясь, но продолжает гладить его предплечье.        — Знаю. Это… лишь предложение для безопасности. И ты вроде не собирался мне сдаваться, — усмехается Чонгук.        Пак поджимает губы, смотря на руки альфы, обвившие его талию.        — Не собираюсь. У тебя ещё сколько там? Пять свиданий, чтобы попробовать? — хитро щурится омега. — А пока… нам опасно встречаться в открытую, Чонгук. И жить вместе… я не… не готов.        Чон тихо вздыхает, снова целует омегу в шею, покрывая кожу россыпью мурашек.        — Это только пока я не смогу оформить судебный запрет на его приближение к тебе, ладно? — Гук утыкается носом за ухо Чимина, и тот тихонько вздыхает и жмурится. — Кстати об этом.        — М? — омега явно расслабляется от усталости в руках Чона, мышцы его не напряжены, а голова уже покоится на плече, пока пальцы порхают по коже на кисти.        — Судья Хан попал в больницу, — тяжело такое говорить, потому что дело… затягивается. — Что-то с поджелудочной. Заседание перенесли на неопределённый срок. Думаю, будет уже после Рождества и Нового года.        Чимин поджимает губы и нахмуривается.        — Но я постараюсь за это время достать судебный запрет от другого судьи, чтобы вы спокойно с Юном жили до заседания, — вкрадчиво произносит на ушко альфа, и кончик оного тут же краснеет. — А пока побудете у меня, ладно? Это не для… наших отношений, Минни. Это для вашей безопасности. Можешь, конечно, пожить и у Тэхёна.        — Мы останемся, — тихо и малость неуверенно шепчет омега. — Но до судебного запрета.        Чонгук глупо и влюблённо улыбается, прячет улыбку в изгибе омежьей шеи, прежде чем чувственно поцеловать, вызывая у Чимина дрожь.        — И нам пора спать. Мне на работу утром… — выдыхает он, уже ощущая, как струится тепло к низу живота от прикосновений альфы. Чонгук лишь осыпает его кожу новой лаской, не в силах оторваться, пока Чимин не шлёпает его по руке, не выворачивается и не ускользает в сторону комнаты, где спит его сын.

♡♡♡

       Жить с Чонгуком оказывается… приятно. Настолько сказочно и приятно, что Чимину не верится, будто всё может быть так. Его встречают с работы, вызывая такси, после они вместе забирают Юна из детского сада и едут домой. Чонгук сторожит омегу, чтобы Джехва не подобрался к нему ни при каких обстоятельствах, на всё готовит ответ и объяснение, если бывший муж захочет предъявить ему. Чимину нравится, что альфа заботится о нём. И хочется разлиться морем благодарности в ответ. Они сосуществуют рядом лишь четыре дня, однако такое чувство, что месяцы. Чимину хочется сделать приятное альфе в ответ, потому его часто ждёт сытный ужин, который Пак готовит, пока двое альф, словно оба трёхлетние, развлекаются в гостевой или плещутся в ванной.        И на лицо непрошено падает улыбка. Счастливая. Словно сбылась мечта шестилетней давности: Чонгук сделал ему предложение, они поженились и у них появился ребёнок. Идеальная жизнь, та самая, которую хотел Пак всегда. У него есть работа, которая ему по душе, ведь он влился в коллектив с удовольствием. Есть верный друг, который выслушает и поймёт, а сам поделится тоже. Есть альфа рядом, который готов свернуть горы, а ещё снимать с него груз всякой ответственности.        Однако, в связи с его становящейся идеальной жизнью, прибавляется ещё и навязчивое ощущение того, что что-то обязательно должно случиться. В жизни Пак Чимина не бывает так, что всё идёт хорошо. Хорошее в его судьбе обязательно заканчивается, принося отвратительное.        Он отучился на модель и почти исполнил свою мечту. Но никто не принял его на работу, а лишь унижали словами, издевательскими репликами, брошенными специально, чтобы уничтожить самооценку. Он влюбился в замечательного и чуткого альфу, который полгода за ним ухаживал, и сама судьба пророчила им счастливую, радостную жизнь, но Чимин сам довёл их отношения до того состояния, что Чонгук бросил его. Да, спустя столько лет омега способен признать, что на его плечах лежит большая часть вины за расставание. Прежде боль терзала нутро Пака, он не был готов признаться в том, что собственными руками разрушил всё то, что было настолько дорого. Было гораздо проще винить именно Чонгука, ведь это он принял последнее разрушительное решение. Было проще сваливать всю грязь на альфу. Но теперь, вспоминая его заботу в прошлом, его разговоры, его свидания с Чимином, он понимает. Всю ту любовь, что Чон дарил безвозмездно, лишь прося в ответ взаимности… И припомнить то, как Чимин ревновал, как закатывал истерики, как плакал и лупил его, отчаянно боясь, что и это счастье исчезнет, утечёт между пальцев песком. И Чимину становится до ужаса стыдно. До тошнотворного привкуса на языке.        Даже спустя столько лет Пак винил именно Чонгука во всём. В том, что они расстались. В том, что у омеги появилась алкогольная зависимость. В том, что он вышел замуж не за того мужчину. Но Чимин виновен сам. Или, как любил говорить его папа, что в конфликте виновны оба. Но Чонгук… он правда старается. Он даром работает для омеги, пусть его услуги стоят сотни тысяч вон за лишний час, потому что такого молодого и одарённого специалиста не найти просто так. Он ухаживает за Чимином, приглашая на свидания и прося дать ему шанс на попытку попробовать заново. Возит отдохнуть на конюшню и шепчет о любви, позволяет жить у себя дома, несмотря на то, чем им это грозит, если не дай бог Джехва пронюхает про их взаимоотношения.        Чимин поджимает губы и вертит головой, словно желая отвлечься от подобных мыслей. Сегодня он выходной, а Чонгук уехал на тренировку. Юн блаженно играется с купленными альфой игрушками, сидя в новеньком комплекте пижамы, потому что в субботу им слишком лениво, чтобы переодеваться. Чимин же решил прибраться, потому что ему хочется хоть как-то отплатить мужчине, который буквально окутал его заботой со всех сторон. Чонгук любит Чимина. А Чимин — любит его. И этого не изменить, собственно, как и предчувствия, теперь безостановочно преследующего омегу.        Чимин раскладывает вещи, которые забрал из съёмной квартиры, чтобы разложить в шкафу в гостевой комнате. Находит пижаму, которую в первый вечер дал ему альфа, и решает отнести её — уже постиранную — на место, в комнату Чонгука. Неловко заходить сюда, спальня Гука кажется ему чем-то сокровенным. Однако оказавшись внутри, замечает, что и здесь пусто. И если гостиная, кухня и все остальные помещения уже завалены вещами, не принадлежащими альфе, а обозначающие то, что в квартире живёт кто-то кроме него, то спальня остаётся пустой и тихой. Одинокой. Лишь кровать, застеленная светлым постельным бельём, маленькая тумба рядом и бра над головой. А ещё тёмный одинокий шкаф. И всё. Ни фотографий, ни элементов декора, стерильно, обеззараженно от чувств. Так было прежде в сердце Чонгука? Это осталось после Чимина? Дыра? В пространстве, во времени, в чувствах и душе Гука. Чимин сглатывает, он понимает, что и сам сделал Чонгуку больно.        Стараясь абстрагироваться от этих мыслей, лезет в шкаф, чтобы убрать пижаму, а на него падает целая куча вещей, вынуждая взвизгнуть.        — Неряха! — пыхтит Чимин, скидывая с себя домашние шмотки Чонгука. Пусть тот и выглядит как с картинки в своих костюмах, но вся остальная, а в частности, домашняя одежда, затолкана в глубину шкафа так, что валится при неловком движении.        Чимин бурчит себе под нос о том, что Чон ни капли не изменился — ведь точно так же было в молодости, — а после принимается складывать его футболки, шорты и спортивные брюки. Пока из одних, скомканных и мятых, не вываливается маленькая синяя коробочка. Такие продают в ювелирных магазинах. Сперва омега хочет отпрянуть и сбежать, завидев её, но столбенеет вместо этого. Пальцы сами тянутся к коробочке, чей синий вельвет окаймовки, кажется, выцвел от времени. Коробочка тихо щёлкает, и Чимин задерживает дыхание.        Он смотрит на маленькое, изящное и витиеватое кольцо с красивым переливающимся фианитом. Колечко явно недорогое и совершенно точно… помолвочное. При нынешнем достатке Чонгука тот может покупать спокойно бриллианты, тогда почему?.. Омега не знает, что им движет, когда вытягивает колечко из выемки и вдруг… надевает на безымянный палец. Оно садится так, словно было сделано именно для Чимина, и душа внезапно вздрагивает. Пак стягивает торопливо кольцо, сам себе царапает палец и от страха округляет глаза, заталкивает украшение обратно в коробочку. И всё равно заканчивает складывать вещи Чонгука, а после запихивает в стопку синее нечто, потревожившее его едва заживающую душу, между спортивными брюками и шортами.        Он торопливо выходит из чужой спальни, когда замечает уголок чего-то белого, торчащего из-за шкафа, но поджимает губы, больше не решаясь копаться во внутренностях альфы и в его белье. Не хватит ни сил, ни эмоций пережить что-то подобное. Потому что кольцо почему-то напомнило ему осколок из прошлого.

♡♡♡

       — Ты сумасшедший, — канючит Юнги, пока Тэхён упрямо тянет его за руку в сторону каруселей. — Ты, сумасшедший, ей богу, Тэ, какие качели, мне тридцать шесть лет!        — Вот именно! — вспыхивает омега, переплетая их пальцы. От этого Юнги всё ещё готов продать ему душу, отдать даром и встать на колени. Этот омега — колдун и чёртова бестия, он покорил сварливого старого Юнги и теперь пользуется этим как хочет. — Ты уже забыл, что такое сумасбродство и веселье.        — Господи, тебе даже пить не нужно, чтобы чудить, — закатывает глаза альфа, а омега улыбается ему хитренько и тянет дальше.        Они уже оплатили билеты, и контролёр странно на них смотрел, как и второй, который теперь эти билетики принимает. Но Тэхёну всё равно — он достаточно чудной, чтобы не оглядываться на мнение окружающих. На его голове — привычная красная пальма, уши защищают пушистые наушники, а на плечах голубой пуховик. На улице — мороз начала декабря, но Тэхёну плевать: если эта бестия чего-то хочет, она этого добьётся. И Тэхён прёт, как танк, таща за собой стенающего Юнги в длинном кашемировом пальто и очках на переносице, как бульдозер, пробиваясь мимо детей и подростков, словно ему больше всех надо.        — Ты должен вспомнить радости жизни, бандерлог! — вопит почти омега, крепче стискивая их переплетённые в замок ладони. — Должен вспомнить веселье. Я ждал тебя четыре дня, ждал, пока ты расправишься со своей скучной и серой работой. Пришлось свою раньше дедлайна сдать. И теперь я требую адреналина в крови и бешеных приключений.        — И чем железные разукрашенные лошади и единороги тебе дадут адреналин? — вздыхает альфа, глядя с сомнением на светяющуюся карусель, где лошадки готовы прокатить желающих. Желающих, чёрт возьми, лет до десяти, а не тех, кому почти сорок.        — Вспомнить, каково это, — расставляет руки в стороны Тэхён и кружится, ощущая, как холодные мокрые поцелуи оставляют на его лице падающие с неба снежинки.        Юнги зачарованно глядит на него и улыбается краем рта. Точно сумасшедший. Точно неугомонный. Точно любимый. Это затапливает альфу с головой. Он может бубнеть сколько хочет, но именно Ким Тэхён заставляет в последние недели чувствовать себя живым. Чувствовать себя любимым и желанным, тем, кого хотят ждать, пока расправится со злосчастной работой, кого нужно вытащить сумасбродно зимним холодным ветром покататься на клятой детской карусели.        Тэхён, хохоча и сверкая румяными щеками, подхватывает Мина под локоть, чтобы потянуть к помосту, где крутятся разноцветные лошади. Они почему-то усаживаются на одну, держась за столбик, уходящий к крыше карусели. На них странно смотрят дети, странно смотрят взрослые и работники развлекательного парка. И лишь Тэ смотрит на мир открыто и счастливо — улыбается во все тридцать два и подмигивает какому-то подростку, смотрящему так, словно его вот-вот стошнит. Тэхёну на окружающих плевать с высокой колокольни. Он, ловя сигналы из космоса (совершенно точно никто с Земли не может вести себя так пофигистично и очаровательно вместе с тем, потому Мин делает вывод — Тэхён не с их планеты), держится за столбик замёрзшими руками. Они оба сидят боком друг к другу на лошади из металла и краски, прижимаясь тесно и чувствуя задницей каждую даже самую маленькую ребристость.        Юнги не смотрит на посетителей парка, на детей на карусели, на работников, осуждающе качающих головами. Он может смотреть лишь на квадратную сверкающую улыбку, прядки красной чёлки и чуть отросшие тёмные корни. Только на него.        Тэхён поворачивается и улыбается Юнги ещё шире, его зрачки снова огромные, как тогда, когда Мин подумал, что омега употреблял. И хочется ляпнуть опрометчивое «Я люблю тебя», но после их странного разговора Мин боится, что это всё испортит. Испортит их отношения и сломает «люблю» внутри. Что, если Тэхён не тоже? Что, если он не уверен в Юнги, и правда не строит планов на альфу, как и сказал? Потому Юнги захлопывает рот и придумывает ему более полезное занятие. Поцеловать омегу, которого любит. Он бы… наверное с Тэхёном он бы решился купить какое-нибудь вычурное помолвочное кольцо и стать на одно колено. Решился бы на расширение квартиры, на детей, на что угодно, чего бы Тэхён ни пожелал. Но нужно ли это Киму?.. Юнги не уверен.        Привыкший к тому, что брак — дело щепетильное, Юнги никогда не понимал тех, кто женится слишом быстро. Пару месяцев знакомства и под венец? Да бред. Он бы никогда так не поступил. Но это — ложь. Просто прежде у Мина не было того, с кем хочется. Не было омеги, который бы вызывал острое желание искусать за дерзость, а после умолять стать его мужем и прожить с этой дерзостью бок о бок до глубокой старости. Чтобы, уже будучи седыми и морщинистыми, слушать его подколки про вставную челюсть и нестоячий хрен (а это, Юнги уверен, в духе Тэхёна), чтобы просыпаться и каждое новое утро видеть его лицо перед собой. Чтобы быть рядом навсегда. Но Юнги трусишка. Он боялся чувств к Тэ, а теперь трусит и трясётся, что эти чувства, оказывается, не просто желание переспать, а нечто большое, глубокое и голубое, как Мировой океан. Юнги трусит, что первая такая сильная любовь в жизни раскрошит ему в осколки сердце. И потому молчит.        Даже когда Тэхён так влюблённо смотрит на его взволнованное лицо. Даже когда Юнги целует омегу на клятой карусели, замерзая от крепчающего к ночи мороза. Даже когда сердце тянется к сердцу. Юнги боится и молчит. Но не может от него отказаться. Не сумеет, только если Тэхён растопчет ему всю цветущую любовь и прогонит. Но альфа, даже боясь, продолжает наивно надеяться, что Тэ так не поступит. Что дождётся, пока рано или поздно альфе хватит духу сказать три самых заветных, а после значительно их перефразировать в три ещё более важных.