Epiphany

      Они оба жутко взволнованы. Чонгук, конечно, заранее предупредил родителей о том, что придёт на ужин, и придёт не один, однако это не умаляет его волнения, как и переживаний омеги. Чимин поджимает подкрашенные губы и опускает взгляд под ноги, когда они останавливаются перед частным сектором, выйдя из автобуса. Омега подавляет в себе волнение, но оно видно невооружённым взглядом. Чонгук стискивает его ладонь покрепче, стараясь хоть немного приободрить, но это мало помогает.        — Эй, Чимин-и, — тянет Чон его на себя, заключая в объятия. Ещё по-весеннему холодно, пусть давно настиг апрель окружающий мир. — Всё будет хорошо.        — Мгм, — дрожаще выдаёт Пак, сам на себя от переживаний непохожий. Он стискивает пояс альфы руками, придерживая с осторожностью горшок с цветком, и ненадолго жмурится, чтобы вжаться в его толстовку щекой.        Это волнительно — знакомство с родителями своего парня. Это серьёзный шаг, когда оба из пары уже, кажется, готовы к более активному витку отношений. Чонгук не просто так хочет представить выбранного им человека семье, на Чимина у Чона большие планы. Они уже больше года в отношениях, и пусть спустя такой срок не всё кажется гладким, пусть присутствуют ссоры и недопонимания, однако Чонгук уверен в своём решении. Он подождёт ещё немного, чтобы всё было правильно, как полагается, он познакомит Чимина с роднёй, а потом предложит представить его семье Пака. И…        Сердце вздрагивает, когда Чон вспоминает о крохотной коробчонке, хранящейся в его вещах в комнате общежития. Оно — блестящее, круглое — не такое дорогое, как хотелось бы альфе, но всё ещё впереди. Самое главное, что он принял для себя решение сделать предложение Чимину, как только приблизится подходящий срок. Он уверен — омега ответит согласием. Они ведь любят друг друга до боли, они знают друг друга наизуть, и что там стоят их скандалы по сравнению с тем, что им посчастливится прожить вместе долгую жизнь. Чонгук ненадолго зажмуривается, потирая плечи волнующегося омеги, вспоминает блеск крохотного скромного камушка в помолвочном кольце, ждущем своего часа.        — Ну, всё, — выдыхает смело Чимин, отстраняясь от Чонгука и улыбаясь ему.        Они проходят ещё две улицы, держатся за руки, прежде чем достигают двухэтажного дома четы Чон, где вырос Чонгук. Обычное такое строение с аккуратным двориком и небольшой гирляндой для уюта на крыльце. Чимин улыбается дрожащими губами, когда Чон открывает перед ним калитку, а потом, когда они пересекают пространство двора, ещё и входную дверь. Дрожь омеги заметна, он прямо бледнеет и старается поправить распушившиеся от влажности каштановые волосы с несколькими розовыми прядками — просто эксперимент ради эксперимента, но Чимину безумно идут все яркие цвета. Они тихо проходят в прихожую, и Чонгук скидывает обувь, крича в сторону кухни:        — Мы дома! — Чимин выпрямляется по стойке смирно и застывает, всё ещё не сняв куртку, стискивает подарок — цветок в горшке с большими сочными листьями.        Из проёма гостиной выходит высокий стройный омега. У него такие же глаза, как и у Чонгука — кругловатые, с первого взгляда кажущиеся наивными, отнюдь — взор папы Чонгука строг и довольно холоден. Отец альфы выглядывает следом за супругом и… нахмуривается.        — Пап, отец, — показывает на омегу рядом Чонгук, чуть подталкивая Чимина вперёд, чтобы родители смогли его рассмотреть, — это Чимин. Мой омега. Мы учимся в одном университете.        — Я рад познакомиться, — низко склоняется Пак, трясясь, а вместе с ним трясутся и листья цветка. — Пак Чимин, аджосси, — он выпрямляется, раскрасневшись, губы сжаты добела. — Это вам, — протягивает папе горшок с цветком.        Чимин ненавидит срезанные цветы, считает это зверством, потому лучшим выходом, решил, что будет подарить цветок в горшке. Красивый, он очень долго его выбирал, чтобы сделать приятно семье Чонгука.        — Добрый вечер, — сам Чонгук поражается тому, сколько льда слышит в родительском голосе при взгляде на Пака. И Чимин это тоже ощущает. — Чон Наиль. Это мой супруг — Чон Ехва.        Чонгук потерянно переводит взгляд с ледяного выражения лица папы на нахмуренные брови отца и… ничего не понимает. Что не так?..        За столом атмосфера не меняется. Папа всё так же холоден, а отец молчалив, хотя обычно старший альфа в семье более раскрепощён и смешлив. Чонгук в недоумении сидит рядом с омегой, пока тот, сжавшись почти в тросточку, скован и неразговорчив. Он всё ещё не прикоснулся к еде, отчего взгляд папы становится ещё жёстче.        — Чимин-щи, — ровно проговаривает Наиль, — вы не едите. Не по нраву?        — Простите, аджосси, — дрожаще выговаривает омега, бледнея с каждым словом. — Я уверен, что ваша еда замечательна на вкус.        — Бережёте фигуру? Таким красивым омегам стоит множества усилий держать свою форму в приглядном виде, — обдаёт колкостью папа, отчего глаза Чонгука, сидящего напротив, возмущённо вспыхивают, однако Наиль даже не реагирует.        — Нет, мне… мне кажется, я немного переволновался, — почти шепчет Чимин, скованно улыбаясь. — Я… никогда прежде не знакомился с родителями парня.        Наиль не отвечает. Он палочками скребёт по пиале с рисом, пока Чимин едва ли может дышать. Чонгук под столом обхватывает его вспотевшую ладонь, которой омега от напряжения дёргает себя за светлые джинсы и щиплет под ними за кожу. Чон потирает небольшие мягкие пальцы, он начинает злиться на такое поведение родителей. Чимин и без того волнуется слишком сильно, он старался изо всех сил подготовиться к встрече, однако подобное отношение кого угодно выбьёт из колеи и убьёт всю решимость.        — На каком направлении вы учитесь, Чимин-щи? — снова принимается за своё папа, отчего Чонгук сжимает челюсть.        — На менеджменте. Если конкретнее — операционный менеджмент. Это… — слегка заикается Чимин, но быстро берёт себя в руки. — Если говорить простым языком, то я буду заниматься управлением производства продукции в компании, качеством производства и контролем затрат.        — Благодарю, что пояснили… простым языком, — колко отвечает Наиль, отчего Чимин откровенно вздрагивает и бледнеет ещё сильнее. — И как вам? Нравится?        — Я поступил на эту специальность по воле родителей, так как с первоначальной задумкой было не всё гладко, — губы Чимина нервно изгибаются, а Чонгук ощущает, как его злость на поведение родных нарастает.        — Это с какой?        — Я хотел быть моделью, — дёрганно отвечает омега. — Но… не получилось.        Наиль переводит горящий возмущением взгляд на Чонгука, а альфа отвечает не менее злым и раздражённым.        — Моделинг сложное дело. Вероятно, вы не прошли по каким-то критериям, несмотря… на природные данные лица.        — Папа, прекрати, — рявкает, не выдержав, Чонгук и уставляется гневно на родителя, который жжёт его непроницаемым взглядом. Чимин испуганно застывает, глядя мимо своей тарелки.        — Прошу меня простить, мне нехорошо, — поднимается омега и уходит в сторону уборной, которую раньше ему показал Чонгук. Наиль и Ехва провожают его взглядом.        — Какого чёрта творится? — шипит на них альфа, сжимая пальцы в кулаки на столе.        — Чонгук, — угрожающе тянет отец, пока тот сгорает от злости.        — Что за язвительные допросы? Зачем ты так к нему?        — Чонгук, — рявкает Ехва, но Чон смотрит только на Наиля.        — Ты привёл своего омегу в наш дом, мы не можем спросить о нём ничего? — издевательски вздёргивает бровь омега.        — Ты предвзят к нему!        — Это он мешает твоему обучению? — выпаливает папа, хватаясь за край стола. — Твои показатели сильно упали из-за него, Чонгук. Ты мечтал стать высококлассным специалистом, но забываешь об этом, когда оказываешься рядом с этой разукрашенной куклой? В нём мозгов со спичечную головку. Ты уверен, что это именно тот человек, который подойдёт тебе? Мало ведь того, что мы пошли тебе на уступки? Дали возможность сперва отслужить в армии, отдохнуть перед поступлением, из-за чего ты пошёл в университет позже остальных и потерял несколько лет?        Чонгук агрессивно встаёт из-за стола, отчего опрокидывается назад стул. Отец зло вскакивает следом, а папа берёт стакан с водой, чтобы медленно, будто издеваясь, отпить.        — Гук, — тянет он, подняв карие глаза на сына. — Он не тот, с кем тебе стоит строить серьёзные отношения. Он ветренный, творческий, он будет требовать от тебя слишком много внимания и не учитывать то, что твоя работа подразумевает большую загрузку. Этот омега — не для…        — А может я сам решу, а? — уже взрывается криком альфа, глядя на родителя. — Это мой омега и я его люблю, понятно? Я привёл Чимина сюда, чтобы поделиться с семьёй радостью, тем, что нашёл замечательного человека, с которым хочу строить будущее, а не для того, чтобы вы его обосрали!        — За языком следи, Чонгук! — гаркает отец, но Чон отмахивается от него, как от назойливой мухи.        Они все застывают, видя, что Чимин замер с разбитым видом в дверном проёме кухни. Чонгук ощущает, как от злости начинает стучать в ушах, как пульсирует на виске вена. Он вылетает из-за стола и хватает омегу за руку, уволакивая прочь. Наиль торопливо следует за ними. Чон в это время уже хватает их куртки, когда раздаётся оклик:        — Чонгук!        — Мы уходим, пап. Ни ты, ни я не готовы к ссоре в данный момент. Но задевать своего омегу я не дам. Он — мой выбор и мне с ним дальше быть.        Альфа вытаскивает Чимина из дома, разъярённо топая. Он совсем не ожидал такой реакции от родных, он влюблён в Чимина, он знает, каков тот — добрый, энергичный и весёлый, трогательный и нежный. И видит Чимина только с этой стороны. Не желает признавать перед родителями никаких недостатков Пака, тем более — давать его в обиду.        — Чонгук…        — Мы идём отсюда, — хрипит Чон. — Нахрен всё это. Они тебя не знают. Потом с ними поговорю.        — Мне жаль, — тихо отвечает омега, безвольно следуя за ним.        — Ты ни в чём не виноват, чтобы так говорить, — гаркает альфа. — Это они так повели себя.        — Не ругайся с родителями из-за меня, — останавливается Чимин, глядя на Чонгука. Он старается выглядеть стойким, но блеск слёз всё равно уловим в глазах.        Чонгук обхватывает Чимина за плечи и прижимает к себе. Это всё дурость. Чимин — не помеха Чонгуку. Он замечательный. Даже если они ругаются, даже если не находят временами общего знаменателя.        — Может, они…        — Не смей такое говорить, — злится ещё сильнее Чонгук, обхватывая омегу за щёки. — Я люблю тебя, слышишь? И мне всё равно, что они думают.        Чимин кивает и зажмуривается, получая от альфы поцелуй в переносицу.

♡♡♡

       Но Чонгуку, оказывается, не было всё равно. Он думал, будто докажет родителям — Пак не помеха его обучению и карьере, потому погружался в изучение материалов с остервенелостью, что несло новые конфликты между ним и его парнем. Стычек становилось всё больше, Чимин всё чаще накручивал себя по поводу того, что родители Чона, возможно, были правы: они не подходят друг другу. Но Чонгук всё отрицал. За слепым желанием доказать, будто Чимин не мешает ни его обучению, ни построению карьеры, альфа не смог уловить момента, когда всё покатилось в бездну. Но сейчас-то чего корить себя? Это уже случилось, они оба натворили дел и прошло много лет. Сейчас, по мнению Чонгука, стоит акцентировать внимание на том, чтобы вернуть Чимина и построить с ним отношения заново.        Однако, чтобы добраться к этому, альфа сперва должен выиграть для него суды. Оставить Юна с папой, позволить им быть семьёй, а уже после — окончательно заняться восстановлением их взаимоотношений, ведь судя по случившемуся между ними в ванной в тот вечер, омега всё ещё любит его так же сильно, как и альфа Чимина.        Чонгук слушает мерные гудки на том конце, медленно моргает, глядя в закрытые жалюзи, огораживающие его кабинет от случайных взглядов, ждёт. Ему осталось позвонить лишь в эту службу, всё остальное уже почти готово к первому заседанию. И Чон уверен — после того, как Чимин и Джехва повздорили во время последней встречи, бывший супруг Пака настроен серьёзно. Уничтожить омегу, сделать ему больно, отобрать самое ценное, что есть у Чимина — его ребёнка.        — Компания «Вонтек», оператор Мирио, я вас слушаю, — раздаётся приятный омежий голос на том конце, и Чонгук прочищает горло.        — Здравствуйте, вас беспокоит адвокат Чон Чонгук. Я хотел обратиться к вам с просьбой предоставить мне информацию…        Конечно, по первой его личность вынуждает любого человека по ту сторону звонка напрячься. Все сразу стремятся ограничить разговор, доказать — они ни в чём не виноваты, но Чонгук за годы практики работы в адвокатской конторе уже научился разговаривать с такими. Ему потребовался целый месяц после рассказа Чимина, чтобы найти нужные лазейки, использовать поведение Джехва против него же, и теперь осталось дело за малым — первое судебное заседание по определению места жительства ребёнка.        Чимин волнуется день ото дня сильнее, у Чонгука же всё схвачено. И он намерен разнести адвоката бывшего Чимина в пух и прах, так ещё и устроить подонку побольше проблем, желательно с уголовным делом, к которому Чон не имеет отношения. Он продолжает расспрашивать оператора, договаривается с ним о предоставлении информации и спрашивает, к какой у него есть доступ. Дело идёт хорошо, что не может не радовать Чонгука.

♡♡♡

       — Господин Пак! — машет ему Ким Сокджин ещё за несколько шагов, когда приближается от входа в кафе, где работает Чимин. Тот пригласил представителя органов опеки сперва встретиться лично, до того, как придёт проверка, которую обязал появиться на его пороге суд.        — Господин Ким, — улыбается омега, стараясь не нервничать. — Я отойду ненадолго, зови если что, — бросает Пак официанту, и тот, улыбнувшись, кивает.        Сейчас народу не так много — обеденный и утренний пик уже прошли, а к вечернему заведение только подготавливается. День ото дня Чимину становится всё проще работать, прежний холодный страх оставляет его душу, так как потихоньку становится привычнее даже в моменты запары для работников. Но спасибо коллективу, который, оказавшись донельзя дружным, старается помогать Чимину, даже если тот попадает в какую-то неизвестную и нетипичную ситуацию.        Чимин поправляет горчичный жакет на своих плечах, где у сердца находится серебристый бейдж, и движется к Сокджину, который, растягивая пухлые губы в доброжелательной улыбке, уже замер рядом с одним из столиков. Сокджин — приятный омега. Он не выглядит чопорным или строгим, он кажется жалостливым и справедливым. Ещё с момента предварительного заседния он жутко понравился Чимину, пусть тогда он был словно перепуганный котёнок. Чимин уважительно кланяется — ведь Сокджин старше него, и омега склоняет голову в ответ.        — Спасибо, что согласились встретиться со мной до официальной проверки, — выдыхает Чимин и отодвигает перед Кимом стул, предлагая сесть. Ловит официанта-омегу, который только закончил стажироваться. — Господин Ким, чаю? Кофе? Обед?        — Спасибо, господин Пак, я пообедал, а вот кофе выпью с удовольствием, — поправляет манжеты рубашки он, глядя на замершего в ожидании сотрудника. — Американо, пожалуйста. Без добавок.        Тот кивает и тут же ускользает из виду, чтобы исполнить желание клиента. Чимин же садится напротив Сокджина и немного нервно потирает руки.        — Я вижу, что вы выполнили на сто процентов уже половину судебного требования, — улыбается Ким, и вокруг его глаз копятся приятные морщинки-лучики.        — Ах, да, — дёргает себя за бейджик Чимин. — Я смог найти работу довольно быстро, видимо, судьба ко мне благосклонна. И вот уже самостоятельно могу находиться на рабочем месте.        — А что по поводу жилья? — моргает Ким, когда официант подскакивает и ставит перед ним чашку чёрного свежесваренного кофе. Тот благодарит и отпивает терпкий напиток.        — Мы с Юном уже месяц, как заехали в студию. Всё обустроенно, я постарался по максимуму выполнить нормы, соответствующие проверке, о которой мы говорили в прошлый раз, — выдыхает Чимин.        — Это замечательно, господин Пак! — восклицает тот, улыбаясь. — Вы и правда молодец. Я болею за вас всей душой. Пусть в нашей стране предпочтительно отдавать детей отцам, однако я считаю, что с папами-омегами у малышей гораздо более глубокая связь. Иногда лучше без излишнего достатка и роскоши, в простых, но комфортных и благостных условиях, нежели в холодной атмосфере.        Чимин поджимает губы и кивает.        — Спасибо вам большое.        — О дате заседания ещё не объявляли? — склоняет голову тот, снова отпив кофе.        — Мой адвокат пообещал мне позвонить. Вроде как должны сообщить буквально на днях по поводу даты.        — Вы подготовились?        — Насколько могли, — начинает мять салфетку Чимин. — Видимо, когда объявят число, тогда вы и ваши коллеги устроите проверку?        — Да, вы правы, — кивает Сокджин. — Это дело довольно скорое, так что мы придём к вам непосредственно перед самим заседанием. Естественно, оповестив вас.        — Спасибо вам ещё раз, — выдыхает Пак, стискивая бумажную салфетку в руках. — Вы не представляете, как для меня важно знать, что я всё делаю правильно. Я очень хочу, чтобы Юн остался со мной…        — Я верю вам, — Сокджин обхватывает одну из ладоней Чимина и горячно сжимает. — И верю в вас. Буду стараться убедить суд в том, что вы правда достойны того, чтобы малыш остался с вами, и, чувствую, в таком случае он будет счастлив.        Чимин ещё раз улыбается, сощурив глаза так, что те становятся похожими на два полумесяца, и Сокджин улыбается в ответ.        — Итак, — допивает омега напиток, — я оповещу вас с помощью электронной почты по поводу того, когда будет проверка. За несколько дней точно, чтобы вы успели предупредить вышестоящее начальство и быть дома к нашему приходу. И сердечно желаю вам удачи.        Сокджин было тянется за кошельком, но Чимин протестующе размахивает руками.        — Не нужно, господин Ким! Это я вас позвал для встречи, так что считайте, за счёт заведения.        Ким смущённо посмеивается и, склоняет голову, когда Чимин, прощаясь, отвешивает ему уважительный поклон. Омеги перебрасываются ещё пару раз благодарностями, прежде чем расстаться, и после, когда дверь за Сокджином закрывается, Чимин может с облегчением выдохнуть. Теперь их с Юном будущее в руках судьбы и… Чон Чонгука.        Чимин прикусывает губы и настраивается, чтобы снова вернуться к работе.

♡♡♡

              Чонгук буравит своего заклятого друга нечитаемым, но очень хитрым вниманием, отчего Юнги начинает чаще хлюпать простуженным носом. Он то и дело бросает на Чона взгляды — раздражённые, словно альфа перед ним в чём-то провинился, но ничего не говорит, продолжая палочками подцеплять овощи и поджаренные на гриле ломтики сочной свинины. Но Чонгук в очередной раз ухмыляется, вызывая новый приступ раздражения в альфе.        — Ну что? — не выдерживает, взрывается Мин, вспыхивая и стискивая металлические палочки пальцами.        — Ничего, — сдерживая смех и ухмылку, отвечает коллега, а после отправляет в рот порцию риса.        Они, как и обычно, отправились на совместный обед сегодня. Юнги всё ещё чувствует себя коровьей лепёшкой из-за сильной простуды, но работа не останавливается из-за его самочувствия. Да и способ Тэхёна действительно помог — из-за эвкалиптового растирания кашель альфы почти стих и уже настолько сильно его не мучает. Однако вот эти вот взгляды Чонгука вызывают напряжение.        — Ты просто иначе выглядишь, — пожимает он плечами, продолжая есть. Юнги нахмуривается, поправляет соскользнувшие с переносицы квадратные очки и буравит друга глазами.        — Это как в твоём понимании?        — Более… задумчивым. Ты обычно так себя ведёшь, когда вот-вот начнёшь новый роман, — отвечает Чонгук, покачивая кончиками палочек, в которых зажат кусочек мяса, истекающего соком.        — Никаких отношений я заводить не собираюсь, было бы с кем.        — Ну, — ухмыляется всё-таки Чон, — к примеру, с одной красноволосой, неугомонной и экспрессивной бестией, с которой ты живёшь в одном доме, буквально через стенку, насколько мне известно, — Чонгук хитро сощуривается и заталкивает мясо в рот, тщательно пережёвывая.        И ничего от этого Чонгука не скроешь. Юнги буравит его недовольным взглядом. Для них нормально обсжудать личную жизнь (по крайней мере для Юнги, потому что Чонгук в принципе сейчас отношениями не заинтересован, если это не отношения с Чимином), но почему-то в данном случае Мину становится малость не по себе от факта, что Чонгук в курсе его тёрок с Тэхёном. Между ними и нет ничего. Один пьяный поцелуй в баре, один поцелуй мокрыми губами после дождя и одно растирание тёплыми, пахнущими эвкалиптом ладонями, прикосновения до сих пор призрачно ощущаются на коже Юнги. Тэхён — сумасшествие в чистом виде. Не понимаешь, что можешь от этого бесшабашного омеги ждать, не осознаёшь — играет он с тобой или в правду заинтересован.        Прежде Ким вызывал в Юнги только раздражение, а теперь? Теперь, когда Юнги видел его сногсшибательно красивым и сексуальным в баре, разгневанным в фойе суда, домашним и слегка бледным из-за самочувствия, разнеженным на стуле после еды… Теперь становится ни на грамм не проще, и Юнги, кажется, запутался. Он не понимает, какие цели несёт Тэхён, что он думал, приходя в тот вечер, чтобы накормить его отвратительным на вкус супом, поязвить, а после заботливо, мягкими и нежными ладонями растереть спину и грудь альфы, который по сути ему — никто. Какие мотивы у омеги? Играет ли он? Простое ли это человеческое сострадание или нечто большее? И что самому Мину со всем этим делать?..        Он задумчиво пялится в свою порцию риса.        — Он тебе нравится, Мин, — тихо говорит с хитрой улыбкой Чонгук, когда Юнги обращает на него внимание.        — Я не собираюсь в ближайшее время заводить отношений, — становится вновь каменной и непрошибаемой глыбой тот. — Тем более, я уже говорил, что такие яркие омеги — не мой типаж. Им повсеместно и ежемоментно что-то надо: время, внимание, страсть, забота, скандалы или битая посуда.        Юнги замолкает, глядя на Чонгука.        — У меня нет на это времени, — добавляет он, перемешивая рис палочками.        — Но, Юнги, — тянет Чонгук, подчищая остатки своего обеда, — разве не такие яркие омеги нравятся тебе? Не они заставляют чувствовать себя живым и активным?        Юнги молча пялится на коллегу и стискивает губы, раскосые глаза бегают по лицу Чонгука, вроде бы отстранённого, но в то же время спокойного и участливого. Чон прав — Тэхён вызывает в нём бурю каждый раз, когда они сталкиваются. Он вызывает злость, вызывает желание спорить до пены у рта, а после схватить спесивого омегу, сжать его в руках и целовать, пока не закровят губы, лишь бы замолчал. Тэхён яркий, словно алый мак посреди зелёного пространства поля всех остальных людей, он вынуждает Юнги молчаливо восхищаться его красотой, экстравертностью и шумностью, его энергией, которую, кажется, не счесть, но…        — Может, я конечно его и интересую, но это… ненадолго, — глухо выдаёт Мин и откладывает палочки. Чонгук вопросительно изгбает бровь, а Юнги поясняет: — Я скучный. Давай будем откровенны. Меня интересует работа и… всё. У меня нет постоянных увлечений, у меня нет времени устраивать свидания, водить по разным привлекательным местам. Я отвратителен в отношениях с омегами и часто ставлю приоритет в другом месте. Тэхён… слишком ярок для меня. Я — слишком блеклый для него. Долго между нами ничего не продлится, я снова окунусь в работу, а его это не устроит.        Чонгук вздыхает и отпивает глоток от чёрного кофе, стоящего в красивой чашке рядом с рукой.        — Это твои собственные страхи, — выдаёт Чон вердикт. — Ты боишься этого — что недостаточно хорош для омеги, который нравится тебе, Юнги. Но… отношения — работа. И нужно стараться. Если Тэхён действительно тебе дорог…        — Между нами ничего не сложится, — чуть повышает голос Юнги. — Я уже всё решил. Я не хочу тратить его и своё время, не хочу, чтобы потом кто-то разочаровался и кому-то было больно.        Юнги трусит. Тэхён вызывает искры перед глазами, но страх того, что такой очаровательный омега разочаруется в нём… пока больше, чем желание стать к нему ближе. Юнги бы хотел прикасаться к Тэхёну, хотел бы, чтобы изредка тот наведывался к нему, разнося квартиру красным вихрем, чтобы пробовал готовить. Юнги правда было приятно, пусть еда была невкусной. Но он и сам готовит от Бога, так что не жили бы впроголодь. До сих пор перед глазами стоят тонкие омежьи пальцы, перемотанные пластырем. Мину нравится, что Тэхён захотел о нём позаботиться, он сделал это ради него, зная, что не умеет и не получается. Но сделал. И Юнги ощущает, как неприятно сдавливает внутри от собственной трусости.        Чонгук пожимает плечами, но хитро на Мина посматривает, молчаливо допивая свой кофе.

♡♡♡

       Мысли, подкинутые Чоном во время обеда, не отпускают альфу даже тогда, когда он возвращается домой. Лежит на диване с книгой, слыша, как за стенкой — в квартире Тэхёна — играет лёгкий джаз, значит, омега дома. Тот факт, что Чонгук вскрыл ему грудную клетку своими словами, неприятно щиплет за рёбра, Юнги не собирался давать имени урагану, который в нём поднял Ким Тэхён. Он хотел похоронить его между бетонными перегородками высотки, в котрой они живут, а теперь, когда мысли терзают Мина, не получается.        Он вспоминает прикосновения Тэхёна, его реплики. Как омега разговаривает, если ты с ним близок? Он такой же наверняка импульсивный и эмоциональный, но ведь явно не в таком количестве язвит. Он ласков? Он, наверное, тактилен, раз с такой лёгкостью прикасается к по сути постороннему мужчине. Что Тэхён такое и с чем его едят — теперь вместо мыслей и воздуха вокруг. Нетерпение вызывает раздражение, и Юнги нервно дёргает ногой, устроенной на подлокотнике.        Внезапно вспоминает о кастрюльке, которую омега так и не забрал. Мала, конечно, вероятность, что та ему нужна, но… надо бы отдать. И нет, это не повод, чтобы прийти к омеге сейчас, совсем не повод. Просто альфа вернёт Тэхёну его вещь… и всё забудется.        Юнги несколько минут ходит по кухне, сцепив руки за спиной, и глядит на маленькую кухонную утварь, словно уговаривает пойти в соседнюю квартиру, чтобы потревожить человека, живущего там. Он сомневается, он опасается. Что Юнги ощутит, когда снова увидит омегу? Что он скажет? Просто отдаст кастрюлю, пожелает спокойной ночи и уйдёт? Мысли вразброс мечутся по черепу, не в состоянии отыскать пятый угол, а Юнги тяжело вздыхает.        Он всё же хватает кастрюльку за ручку и движется в сторону прихожей. Даже приглаживает всё ещё немного влажные после душа волосы, глянув в зеркало у выхода — те лохмато топорщатся без обычной укладки и свободно обрамляют лицо. Юнги нервничает — ведёт себя нелогично, будто влюблённый подросток, хотя это не так. Не так ведь?.. Но шаг уже сделан — Мин выходит из квартиры, удерживая утварь в одной руке. Приближается к входной двери Тэхёна и нажимает на кнопку звонка. Несколько секунд проходят в молчании, а после альфа слышит приближающиеся торопливые шаги.        Тэхён резко распахивает дверь, и у Юнги замирает дыхание. Он словно куда-то собирается: красные волосы уложены волосинка к волосинке, на губах — лёгкий глянец блеска, глаза подчёркнуты дымкой серо-синих теней. Омега смотрит на Юнги чуть снизу своими этими бесовскими карими глазами, пожирающими любой окружающий их свет и оставляя Юнги без маяка в темноте. Только с этими глазами. В глотке пересыхает слишком резко, когда он видит обнажённые плечи в домашней растянутой майке и короткие-короткие свободные шорты, не скрывающие стройных ног с мягкими бёдрами. И Юнги пытается сглотнуть.        — Привет, — растягивает губы в форме сердца Ким, держась сжатыми добела пальцами за дверную ручку.        — Я кастрюлю от твоей отравы принёс, — хрипло, пытаясь сокрыть от внимательного Тэхёна волнение, произносит Мин.        Тот протягивает руки и альфа отдаёт утварь, после чего оба молчаливо застывают по разные стороны порога чужой входной двери. Тэхён всё ещё буравит Юнги взглядом, а тот будто бы прирос ногами к полу.        — Я рад, что ты чувствуешь себя лучше, — сощуривается вдруг Ким. — А то бандерлоги создания редкие, не хочется, чтобы ваш вид попал в Красную Книгу.        Юнги хмыкает, колкость — как и всегда. Но от этого кровь становится вмиг горячее, кончики ушей покалывает, а ладони потеют. Тэхён — космически, невероятно красивый. Как опасный яркий цветок, который всем своим видом кричит о том, что стоит насторожиться, Венерина мухоловка, способная сцапать неосторожных жучков и мушек.        — Ну… я пойду. Доброй ночи, — Юнги правда боится, что их ничего, происходящее между двумя квартирами, может оказаться разочарованием для одного или обоих. Он хочет Тэхёна до белых кругов перед глазами со всеми его колкостями, со всей вспыльчивостью и неординарностью.        Юнги хочет узнать его поближе — чем тот дышит, что тот любит, что предпочитает есть, делать, смотреть, каков омега на ощупь, когда на нём нет даже провокационно коротких шорт и тонкой майки, оголяющей плечи с острыми косточками. Как он пахнет, если вжаться носом в изгиб шеи, как он говорит, когда не язвит. Но альфа трусит. Он разворачивается, стараясь не зацикливаться на том, что взгляд омеги мгновенно меркнет, уходит, засунув руки в карман домашних брюк из лёгкой ткани, и шаркает в сторону квартиры. А дверь чужой за его спиной тихо-тихо и разочарованно щёлкает, закрывшись.        И альфа останавливается. Такой омега долго один не пробудет, скорее всего, альфы перед Тэхёном штабелями падают, желая хотя бы пальцы на ноге поцеловать. А он, Юнги, даже попробовать не желает. Трус. Эгоист. Идиот. Альфа ощущает, как от досады у него начинает свербить внутри. Сейчас Тэхён, такой красивый, соблазнительный и воздушный, уйдёт куда-то. Может, у него встреча? Свидание? Юнги ощущает противный укол ревности. Он хочет знать, какова его кожа на ощупь и вкус, чем этот вихрь энергии занимается в жизни, что любит, как хочет, что делает. Хочет знать всё, и чтобы знания эти принадлежали лишь ему одному. Он, часто дыша через нос, оборачивается и широко распахнутыми раскосыми глазами глядит на дверь.        Тэхён не подходит ему — но только в голове Юнги. А Юнги всем нутром ощущает дикую нужду в нём сейчас, как не было ещё никогда, словно Мин и правда глупый влюблённый подросток, пусть ему уже и за тридцать. Он размашисто возвращается к чужой квартире и бесцеремонно начинает тарабанить в дверь, от шока из-за собственных действий распахнув веки до предела. Створка раскрывается, показывая взволнованного Тэхёна, который всё ещё держит в руках кастрюлю.        — У тебя свидание? — выпаливает Юнги, нависая над омегой.        — Я хотел сходить в бар. Не свидание, — мотает отрицательно тот головой, и карие глаза вдруг вспыхивают.        Юнги наглым образом шагает прямо в чужую, пропитанную приятными духами с оттенками перца квартиру, обхватывает Тэхёна за талию и прижимает к себе. Сперва к груди, а после, шагнув дальше, вжимает в стену прихожей. Губы сталкиваются с губами. Если Тэхён не идёт на свидание, значит, Юнги может попробовать. Юнги и попробует. Его губы нормально на вкус, его талию обхватывает руками, сходя с ума от собственного безрассудства.        Кастрюлька с грохотом падает на пол, Мин захлопывает входную дверь ногой и вжимает Тэхёна в стену сильнее. Тот… не сопротивляется. Наоборот — обхватывает его за шею руками, словно долго ждал, отвечает с горячностью на поцелуй, позволяя кусать свои губы, ловить свой язык и жарко выдыхать прямо в рот. Юнги сходит, кажется, с ума: он почти рычит от близости омеги, он впитывает в себя прикосновения его уверенных ладоней, впивающихся в ткань домашней футболки, то, как Тэхён вжимается в него, прогибаясь в спине.        — Ну и долго же ты соображаешь, бандерлог, — возбуждённо, совершенно крышесносно шепчет он в поцелуй Юнги, срывая последние ограждения между ними.        И Мин подхватывает его под бёдра, стискивает ягодицы ладонями, позволяя обвить свой пояс ногами. Кожа у Тэхёна бархатная, как дорогая ткань, мягкая и почти обжигающая. Он обхватывает язык Юнги губами и мычит, когда альфа стискивает его ягодицы сильнее, мнёт почти, а сам весь, будто хищная кошка, изгибается в руках.        — Налево, — шепчет омега, прося Юнги без слов направиться в спальню.        Тот тащит омегу на руках, едва ли не забывая дышать от того, как он покрывает поцелуями его лицо. Прикасается к векам губами, к кончику носа и жёсткой линии челюсти. Юнги же забывает, что сердце должно биться, когда Тэ тянет его футболку за край и вынуждает снять. Альфа опрокидывает его на постель, и красные волосы рассыпаются по светлому покрывалу, сводя Юнги с ума. Яркий, при возможности накрывающий, будто наркотик, мак, с тёмными от возбуждения бездонными глазами, засасывающими Мина, словно чёрная дыра в космосе. Тэхён лежит на своей кровати, распластанный, со съехавшей лямкой майки, часто дышит, протягивая к нему руки.        Он яростен, когда злится, будто ураган Катрина. Он остёр на язык. У него мягкие, трепетные ладони, контрастирующие с поведением. И Тэхён — бедствие, накрывшее Юнги ураганом, цунами и землетрясением сразу. Альфа забыл, что нужно дышать, заставлять сердце биться, а кровь — циркулировать по венам. Сейчас есть только омега на светлом покрывале, протягивающий ему руки и просящий прикоснуться. Он падает в поцелуй, соединяющий их, словно в пропасть, отдаётся мягким подушечкам пальцев на изящных ладонях, когда Тэхён обхватывает его за бока и поглаживает кожу. Юнги хочет охватить его целиком, исцеловать, искусать, вылизать и отлюбить так, чтобы в уголках глаз копились слёзы, а стоны превращались в тонкие, едва различимые звуки. Хочет и сделает.        Потому, оторвавшись от раскрасневшихся губ, альфа спускается к ногам, начиная от икр, поднимается до коленок, не обходя ни миллиметра кожи. Щёки Тэхёна приближаются цветом к его волосам, глаза омеги блестят, когда Юнги, нависая над ним, подцепляет резинку домашних шорт длинными пальцами. Тэ приподнимается, позволяя снять с себя одежду, и альфа теряется снова, оглядывая ту часть тела, что до недавнего времени была сокрыта от взгляда. Округлые ягодицы, чуть влажные из-за уже проступившей смазки, аккуратный полувставший член, прижимающийся к лобку, Тэ сглатывает, глядя на Юнги, и вдруг взгляд его меняется.        Он перехватывает инициативу молниеносно, сам, присев, стягивает ненужную майку, и из горла Юнги неизбежно и несдержанно доносится мычание, стоит увидеть изгибы узкой талии и плоскую вздымающуюся грудь Кима. Тот не собирается медлить: дёргает домашние брюки альфы, чтобы тот поторопился и стянул их прочь, и как только это случается, приоткрывает губы, вздыхая, тут же принимается бегло рассматривать его нагое тело.        — Устраивает? — хрипло, низко и возбуждённо спрашивает альфа, пока Тэхён привстаёт на коленках, распрямляя плечи.        — Более чем, — хмыкает он, прежде чем протянуть руку к тумбочке и приняться там копаться.        Омега долго роется, прежде чем кидает в руки Юнги что-то. Альфа ловит квадратик упаковки презервативов и закусывает губу — рассудительный, опасливый. Но это хорошо, значит, Тэ не легкомысленный, как может показаться с первого взгляда.        — Иди сюда, бестия, — шепчет он, протягивая к омеге руку и горячими пальцами прикасаясь к его солнечному сплетению.        Тэхён смело седлает колени Юнги, чтобы снова почти вгрызться в его губы, переплетаться с ним языками и ощущать, как ладони альфы исследуют его тело. Юнги словно под кайфом: он не может сконцентрироваться на одном месте, всё время перескакивает с лопаток на ягодицы, с бёдер на тонкую шею, то зарывается вовсе в красные уже разлохмаченные волосы, сжимая у кожи головы и оттягивая. Тэхён поддаётся всяким ласкам, не забывая прикасаться в ответ. Как Юнги и предполагал — омега тактилен. Он мнёт его плечи, гладит предплечья и стискивает за шею руками, чтобы хотя бы немного потереться, дотронуться к коже на считанные секунды, подогревая возбуждение. Юнги хочет его не просто облапать — стиснуть, сжать, укусить, пометить по периметру тела, испещрить влажными поцелуями, чем и занимается.        Опрокинув на кровать омегу, рассыпает ласку по коже, влажно ведёт языком у пупка и мажет поцелуями по твёрдому члену, отчего Тэхёна пересекает мелкая, возбуждённая до ужаса дрожь. Он мокрый, восхитительно мокрый и податливый, словно пластилин, но периодически снова старается перехватить инициативу. Обхватывает твёрдое возбуждение Юнги пальцами, чтобы подарить мучительную ласку, а альфа призывно толкается в его кулак, не в силах сдерживаться. И хочется спихнуть всё на то, что это из-за долгого отсутствия секса, однако нет — этот омега слишком сильно его заводит. Одним своим существованием, разбросанными алыми волосами вокруг головы, хищным, но зазывающим в то же время взглядом. Запахом, вкусом, дыханием и голосом. Юнги — маленькая, беспомощная мошка, которая с радостью, пуская слюну, летит прямиком в приветливо раскрытую Венерину мухоловку. И пусть она его поглотит, Юнги не пожалеет об этом.        Тэхён выгибается, когда альфа вставляет в него пальцы, торопливо пытается насадиться сам и смыкает зубы, словно сдерживает стоны.        — Хочу тебе напомнить, соседу ты не помешаешь, — хрипло шепчет прямо в раскрасневшееся ухо альфа, после прикусывая мочку, а сам слышит смешок омеги, который двигает тазом, чтобы сильнее насадиться на пальцы. — Так что используй свой голос по назначению.        — Ты ещё и грёбаный сексист, — почти простанывает Тэхён, его выгибает, словно дугу, в пояснице, когда Юнги пальцами задевает точку простаты внутри. Тэ возводит глаза к потолку и тянется к коробочке контрацепции, ощущая, как нетерпеливо и мокро от естественной смазки жмётся член Юнги к его бедру.        Омега быстро шелестит прозрачной упаковкой, зубами цепляет блестящий уголок квадратика, чтобы рвануть в сторону. Юнги тем временем терзает грудь омеги, свободной рукой сжимая бедро почти до синяков. Тэхён вновь берёт на себя ведущую роль, перекидывает альфу на спину. За окном — поздний вечер. В гостиной играет лёгкий джаз, но в этой комнате музыка — смешавшееся дыхание, граничащее с постанываниями. Теперь они поменялись местами, теперь Тэ горящими глазами рассматривает распластанного, взмокшего альфу, чей живот вздрагивает от каждого вздоха, а крупный венистый орган возбуждённо жмётся к лобку. Омега самовольно раскатывает латексный кружочек по всей длине члена, отчего Юнги ещё чаще дышит, поглаживая кожу на его бедре, а после приподнимается, зависая над пахом альфы задом.        Тэхён дразнится, глядя хищной кошкой, скалится и ведёт головкой по ложбинке, давит едва ли на анус, а Юнги подбрасывает нетерпеливо таз, порыкивая от возбуждения. Но Тэ беспощаден. Он позволяет головке проникнуть на жалкие сантиметры, улыбается, растягивая припухшие от поцелуев красивые губы, слегка зажмуривается. И только потом грубо, несдержанно и рискованно опускается до середины. Член почти сводит, Юнги едва ли не кончает от резкой перемены и немо распахивает рот, пошире раскрыв глаза. Не может дышать, пока плотные стенки его охватывают и стискивают, лишь выгибается. Тэхён опускается до конца, сорванно дыша, его небольшой член покачивается, роняет на живот Юнги каплю смазки. Он диким, с пляшущими в нём чертями взглядом обводит лицо альфы, который до синяков стискивает его пояс, удерживая на месте.        И покачивает бёдрами, вырывая из уст альфы первый стон. Перед глазами Юнги — звёзды. Они ярко-красные, словно волосы Тэхёна, они поглощают сознание оттого, как омега качается на члене, словно танцует. Тэ откидывает голову назад, позволяя алой чёлке упасть со лба к вискам, и гортанно, с удовольствием стонет. И этот звук отдаётся прямо в грудной клетке Юнги. Этот человек от жизни берёт всё, от эмоций — до последней капли, от секса — до вскриков и искусанных губ. Тэхён правильно выбрал цвет волос, потому что страсть в чистом виде ассоциируется именно с красным.        Он плавно двигает тазом, переведя томный взгляд на Юнги, рвано дышит через рот, глядя на то, как альфа с безумным взглядом оглядывает тонкость, но тем не менее силу его тела. Плоский живот, подрагивающий от каждого толчка член, грудь со следами укусов альфы. Мин тянется к Тэ, гладит головку его члена почти с нежностью, в контраст тому, как мучительно дразнит его омега, почти не приподнимаясь на возбуждении.        — Я нравлюсь тебе, Юнги? — шёпотом спрашивает он, поглаживая тёплыми ладонями подрагивающую от дыхания грудь альфы.        — Мой член буквально лопнет скоро в тебе, бестия, — хрипит тот, обхватывая ладонями талию омеги и вынуждая чуть активнее двинуть бёдрами.        — Я не о том, — с долей раздражения выговаривает он. — Я не о том, нравлюсь ли твоему члену, бандерлог. Это и так было понятно с момента в баре, где у тебя уже встал. И я говорил: знаю, что альфы хотят меня. Но нравлюсь ли я тебе, Юнги?        Мин присаживается, обхватывая омегу за талию, заглядывает в бесовские глаза.        — Я хочу познакомиться поближе. Узнать, почему ты не умеешь готовить, почему выбрал такой яркий образ. Убедиться — ты любишь танцевать обнажённым в темноте квартиры, возможно, если позволишь, посмотреть, — альфа переводит дух, а Тэхён предусмотрительно не дёргается, сжатый в крепких руках с усеянными венами предплечьями. — Хочу… пригласить тебя куда-нибудь. Но я сноб и трудоголик, Тэхён…        — Исправим, — усмехается Ким, и взгляд его так вспыхивает, что Юнги на секунду кажется, будто его ослепили. — И да. Я люблю танцевать голым.        Он снова двигает бёдрами, и Юнги не выдерживает — опрокидывает Тэхёна на кровать, сразу же толкаясь в мягкое, мокрое нутро, отчего омега невольно всхлипывает и закатывает глаза. Вцепляется в плечи Юнги пальцами, пока тот, прижимаясь к нему всем телом, плавно с тягучими влажными звуками входит в омегу на всю длину. Тэхён выгибается, вскрикивает, обвивая шею альфы руками, старается прижаться теснее и потереться о кажущуюся горячей кожу его груди. Он царапается и впивается зубами в шею альфы, когда тот входит особенно глубоко, сжимает Тэхёна в стальной хватке, позволяя подрагивать от накатывающего с возбуждением удовольствия. Тэ хнычет прямо в щёку Юнги немного задавленно, его пальцы на ногах поджимаются, а каждый толчок разрядами импульсов проходится между ними в соприкосновении кожи.        Они путаются в сползшем покрывале, путают конечности между собой: Тэхён царапает, гладит его плечи и спину, старается прижаться ближе, Юнги не в силах прекратить его целовать, прикусывая губы, тем не менее двигается внутри омеги размашисто, выбивая из того нетерпеливые, высокие стоны. Сжимает бёдра до белых следов, кусает язык и перемещается лаской на шею, чтобы и там прикусить от желания, чтобы этот человек вскрикнул, всхлипнул, выражая всё своё желание. Они слипаются, почти сливаются обнажённые в темноте спальни Тэхёна, разрушаемой только желтоватыми отблесками едва проскальзывающих сюда фонарей. Тэхён громко и откровенно выстанывает от каждого толчка, трогает себя пальцами, пока Юнги сконцентрирован на срывающихся толчках и мокрых, тягучих поцелуях. Позвоночник его почти хрустит в миг, когда омега выгибается в спине, орошая свою ладонь и живот семенем, а Мин, стиснув его до слабого выдоха, доводит и себя до конца за несколько толчков. Перед глазами обоих — цветастые мушки, они пляшут, пока сердце восстанавливает свой ритм, а дыхание выравнивается.        Юнги не может сдержаться: на всё наплевав, он целует и прижимает к себе размякшего от оргазма Тэ целиком, словно хочет спрятать от всего мира его красоту и разнеженность. Ким лениво улыбается и жмётся ближе, гладит альфу по плечам и шее. Их ночь только начинается, близость продолжается мягкими поцелуями и переплетёнными меж собой руками-ногами, пока альфа и омега кутаются в тонкое покрывало в темноте спальни.

♡♡♡

       — Ким уже приходил с проверкой? — глуховато звучит голос Чонгука из динамика. Так странно осознавать, что ты понимаешь этого человека снова, снова запоминаешь его привычки, как сейчас Чимин отчётливо знает — альфа в машине, едет с работы.        Его волнует, конечно, их непреодолимое сближение, которое рассекается только трудовыми буднями и скрашивается телефонными звонками, пока неловкими и сдержанными со стороны омеги. Но тот уже почти не представляет, каково оказаться без голоса Чонгука по вечерам, который просто звонит поинтересоваться, как прошёл их с Юном день. Ему и самому немного совестно что он, говоря, будто не сдастся, уступает так легко. Но чувства, все эти годы живущие внутри, не оставляют омегу, соблазнительно оглаживают изнутри каждый раз, когда они с Чоном пересекаются или же с новыми сигналами телефона, где высвечивается имя бывшего альфы.        — Да, вчера были, — мычит Чимин. Оборачивается, чтобы посмотреть на спящего уставшего отпрыска, а после продолжает протирать тарелки после мытья.        — Завтра в обед заседание, ты готов? — слышится сигнал клаксона на фоне, и Чимин, прижимая к уху телефон плечом, вздыхает. Не готов. От слова совсем. Но вопреки ощущениям, утвердительно угукает Чонгуку.        — Чимин, — снова слышит его голос. — Ты волнуешься?        — Очень, — выдыхает омега, зажмурившись. — Мне снова придётся с ним пересекаться, он со своим адвокатом, скорее всего, будут копаться в моём грязном белье, порочить, как это только возможно. И это… — голос пропадает, тарелка едва не выскальзывает из рук, так что Пак торопливо убирает её в подвесной шкафчик, сжимая губы.        — Хочешь, я приеду?        — Зачем? — смущённо бубнит омега под нос, моргая и опираясь свободной рукой о край столешницы.        — Просто выпьем кофе, я побуду рядом, — уклончиво произносит альфа. — Могу заехать взять что-то вкусненькое. Или забрать вас ко мне, посмотрим фильм или мультик, — прочищает горло Чон, ощущается это предложение крайне волнительно для обоих.        — Юн уже спит, — тихо выдыхает Чимин, постукивая пальцем по корпусу телефона. — Но ты можешь заехать поужинать. У меня остался согоги.        Чонгук посмеивается на том конце звонка.        — Буду скоро, — Чимин от звука его смеха слабо улыбается, хотя волнение всё равно не покидает душу.        Ничего не ответив, омега сбрасывает звонок и продолжает возиться с посудой. Достаёт из холодильника контейнер с едой, чтобы заново подогреть для Чонгука, а сам прикусывает губу. Всё это — странно и волнительно, постепенное приближение Чона к нему и его ребёнку, чёртовы выматывающие недели перед судами да и сами заседания, которые вряд ли окажутся лёгкими. И повезёт, если их будет всего пару штук, а не с десяток, мало ли, как может пойти течение дела и в какую сторону будет склоняться суд.        Омега, разогревая согоги, погружается целиком в свои мысли, настолько, что вздрагивает, когда дверной звонок разражается трелью. Так скоро? Чонгук уже приехал? Был где-то поблизости? Омега вытирает руки и убирает посуду с плиты, чтобы ничего не пригорело, а после бросается в сторону прихожей, чтобы открыть поскорее. Однако, стоит ему распахнуть дверь, как запал в глазах гаснет, а в душе вспыхивает беспокойство, граничащее с паникой. На пороге вместо чуть замёрзшего с покрасневшим носом и улыбчивого адвоката стоит никто иной, как Пак Джехва. И это можеть вызвать множество проблем, так как сюда же вскоре должен приехать Чонгук. Если эти двое пересекутся, то беды не избежать. И беда эта может уничтожить все старания Чимина в отношении сына.        Омега ничего не может сделать, только стоит и смотрит, как Джехва, моргнув, самовольно протискивается в его квартиру.