Epiphany

      Тэхён складывает очередную небольшую кофточку Юна и передаёт её Чимину, чтобы тот упаковал в чемодан. Они почти закончили приготовления к переезду, и кватира Тэ выглядит уже не такой забитой под завязку, однако друг от этого факта только мрачнеет, поджимает красивые губы в форме сердца. Чимин, замечая упадническое настроение близкого человека, присаживается рядом с ним на корточки и потирает узкие плечи, не скрытые лёгкой домашней майкой.        — Эй, ну чего ты, Тэ… — его настроение тоже падает от вида омеги, опустившего свою красноволосую голову. — Как будто навсегда прощаемся, а не будем жить в разных квартирах.        — Мне было нормально, когда вы со мной жили, — вдруг шмыгает носом Ким, становясь меньше и более хрупким. Он довольно бойкий и характерный омега, но в некоторые моменты становится донельзя сентиметальным и ранимым, как сейчас.        — Тэхё-ён, — тянет, посмеиваясь, Чимин и крепко обнимает Кима, прижимая его голову к груди.        Тэ был единственным в своё время, кто не потерял надежду, верил в Чимина, в то, что тот выберется из задницы, куда сам себя загнал. Тэ был одним из первых людей, не считая Джехва, кто взял Юна на руки и стал почти покровителем для маленького альфы, несмотря на все свои высказывания про родительство, любит его, как собственного сына. Тэхён подставлял плечо Паку, позволял жить в своей квартире, помогал деньгами, даже если Чимин сопротивлялся. Он всегда старается дать что-то Юну, даже если ошибается или порой ведёт себя так же по-детски, как и трёхлетний сын Пака. Он — настоящая крёстная фея для омеги и его ребёнка, и Чимин тоже хочет плакать, глядя, как лучший друг расквасился. Таким Ким позволяет себе быть лишь в обществе друга, остальным, — являя язвительность, —экспрессивность и вспыльчивость яркой натуры.        — Это всё эструс, — утирает нос он, утыкаясь щекой в плечо Чимина. — Не обращай внимания.        — Мы будем всё время на связи, — старается улыбнуться тот, поглаживая алые волосы лучшего друга. — И будем с Юном постоянно к тебе приезжать!        Тэ улыбается. На деле, несмотря на то, какой он яркий и эффектный, Чимин может назвать этого омегу одиноким. Его родители уже в преклонном возрасте, они живут в другом городе, и нечасто удаётся вырваться из суетливой столичной жизни. Да и к тому же, стоит Тэхёну появится на пороге отчего дома, как его заваливают болезненными вопросами про семью и детей, что провоцирует между ними нехилые такие скандалы. Тэ остранён от серьёзных отношений, предпочитая лёгкие авантюры на пару недель, так как является вспыльчивым и гиперэмоциональным человеком, неспособным усидеть на заднице ровно.        Чимин целует лучшего друга в макушку. Ему тоже трудно оставлять Тэ здесь одного, когда за больше, чем месяц, они уже снюхались в бытовом плане, и обоим омегам было донельзя комфортно жить вместе. Но Чимин должен стать самостоятельным, научиться отвечать за себя и сына, а Тэхёну нужно преодолевать свои барьеры, в которые Пак не суёт нос, потому что не хочет бередить раны друга ещё не залеченные, даже спустя много лет. Ким поглаживает небольшие синие носки Юна и, вздохнув, отправляет их в чемодан.        — Я всё ещё могу вызвонить этого старого засранца, чтобы он помог тебе перевезти вещи. Пусть отпросится с работы, — шмыгает носом омега, поглядывая на друга, пока они вместе закрывают полный до предела чемодан и стараются его застегнуть.        — Не дёргай его, — фыркает Пак, вжикая молнией хранилища вещей.        — Слишком много везти… — печально смотрит на коробки и чемоданы Тэхён, а после глаза красноволосой бестии вспыхивают огоньком идеи. И Чимин непонаслышке знает: жди беды, если лампочка над головой этого несносного урагана вспыхивает новой мыслью.        — Нет, не говори мне ничего… — мученически стонет Пак, сморщивая лицо.        — Позвони адвокатишке! — шепчет заискивающе Ким, сощуривая красивые глаза с родинкой на нижнем веке. — Он ведь хочет тебе угодить? Учись использовать мужчин, Чимин! Позвони и попроси помощи в перевозке вещей!        Чимин, мыча от досады и пришедшей в эту бесшабашную голову идеи, падает назад — на ковёр — и распластывается там, отказываясь шевелиться. Чонгук. Мало ведь им пересекаться в последние дни? Договор на аренду, свидание в ресторане, вскоре начнутся суды, и они постоянно будут контактировать. А теперь звонить ему и просить помощи?.. Чонгук писал ему вчера, спрашивал, понравилась ли игрушка Юну, и Чимин, закусывая губу, тайно отвечал альфе, что да, даже прислал фото Юна, таскающего сказочное неведомое создание за лапу по квартире. Но это ничего не значит, лишь благодарность за красивый жест и эмоции своего чада, радостно назвавшего чудо-юдо Бомбомом и тискающего синтетическую аляпистую шерсть.        Но писать первому? Такое ощущение складывается, что Пак в таком случае проиграет придуманное им самим противостояние. Он оглядывает количество вещей, которые нужно переместить в новую квартиру. Денег на грузчиков у него нет лишних, а коэфицент коробок и вещей на двух омег и трёхлетку смущает донельзя. Ещё… ещё и кровать привезут вечером, надо собрать… Омега сильно зажмуривается, пока не ощущает, как лучший друг нависает над ним и вдруг шлёпает корпусом телефона по щеке. Юн где-то на кухне хохочет, играя сам по себе, пока старшие заняты.        — Давай, Чимин. У него большая тачка. За два раза перевезём.        Пак приоткрывает один глаз и мычит снова, тут же сворачиваясь в клубок. Тэхён посмеивается, но продолжает шлёпать друга его же телефоном, пока Пак не сдаётся и не выхватывает смартфон у омеги, гневно бурча. Длинные гудки ощущаются отсчётом таймера до момента, пока не настанет Армагеддец, и Пак Чимин нервно жуёт нижнюю губу в ожидании того, как альфа поднимет трубку.        — Чон слушает, — дыхание Чонгука сбито, он словно куда-то бежит, и Чимин зависает первые секунды, пока не промаргивается и не возвращает себе долю адекватности.        — Чонгук… это Чимин.        — Привет, — слышит улыбку даже через звонок, а кожа на задней стороне шеи покрывается мурашками. Омега буквально ощущает на себе к тому же любопытный взгляд Кима, внимательно следящего за реакцией на разговор. — Рад, что ты позвонил. Что-то случилось? Какой-то вопрос?        Чимин теребит снова кулон на шее и выдыхает, тараторя:        — На самом деле у меня просьба. Если ты, конечно, не занят. Но ты, наверное, отдыхаешь, выходной, не хочется тебя дёргать, просто…        — Эй-эй, Чимин, — посмеивается альфа в трубку, и Пак ощущает, как щёки предательски заливает румянцем. — Я не занят. Не для тебя. В чём там дело?        — Сегодня мы с Юном заселяемся в квартиру и нужно перевезти вещи. Их оказалось слишком много, и мы не осилим вдвоём таскать… — возводит глаза к потолку он, ожидая ответа.        — Я сейчас в зале, но если подождёте час, пока схожу в душ и приеду, то будет прекрасно, — спокойно выговаривает Чонгук на том конце, отчего Чимин начинает ковырять ногтем ковёр.        — Спасибо, Чонгук, — тихо произносит омега, ему всё ещё претит мысль просить бывшего о помощи, но они с Тэхёном умрут, пока дотащат всё барахло, нажитое Паком и его сыном, при этом следя за Юном.        — Был бы рад, если бы в знак признательности ты меня покормил, я явно не успею перекусить по дороге, — заискивающе понижает Чон голос, и Чимин вспыхивает. Но… не язвит, а лишь угукает смущённо, прежде чем попрощаться.        Когда звонок обрывается, омега продолжает ковырять ковёр пальцем. Прикасается костяшками другой руки, в которой зажат гаджет, к кулону, выпавшему из-за ворота, и поджимает губы.        — Ты всё ещё любишь его, — доносится голос Тэхёна, а когда Пак к нему оборачивается, видит, что омега грустно улыбается. И ничего не отвечает. Лишь стискивает кулон, слегка вздыхая.

♡♡♡

       Чонгук приезжает, как и обещал. На улице снова премерзкая погода и такой же неприятный моросящий дождь, он каплями оседает на массивной коричневой кожаной куртке альфы, когда тот предстаёт перед омегами на пороге квартиры Кима. Как-то странно посматривает на рыжего омегу, на что Тэхён обдаёт его не менее подозрительным взглядом.        — Здравствуйте, адвокат Чон.        — Здравствуйте, господин рыжая бестия.        — Каков нахал! — тычет в его сторону Тэ пальцем и фыркает, отворачиваясь, чтобы схватить одну из коробок и уже двинуться к лифту.        Чимин же всё это время старательно делал вид, что замочек на детских сапожках не поддаётся.        — Чонгук! — вдруг смело обращается Юн к альфе, и тот моргает, глядя на ребёнка. — Бомбом такой классный, спасибо.        Чон смущённо чешет шею, явно не зная, как отвечать на благодарность ребёнка, но улыбается краем губ. Чимин выпрямляется, и оба застывают, глядя друг на друга. Чонгук одет повседневно — просторные джинсовые карго, тяжёлые ботинки и джемпер тёмного цвета, выгодно оголяющий его острые красивые ключицы. Чимин старается не смотреть, правда старается.        — Я тут… детское кресло, — неловко, скованно, будто делает что-то противозаконное, показывает омега на адское устройство для перевозки детей в салоне авто.        — Покажешь, как нужно устанавливать? — склоняет вбок голову Чон, отчего мурашки снова струятся под кожей омеги.        Вопрос Тэхёна застал его врасплох, хотя даже не вопрос — Тэ утверждал о том, что в Паке ещё живут чувства к этому мужчине. И теперь Чимин ужасно боится, что они снова вспыхнут, унося его разум куда-то за пределы орбиты Земли. Он кивает, набрасывает пальто на плечи и берёт сына за руку, пока Чонгук тащит детское кресло к лифту.        — А ещё он… он любит есть гусениц! — выдыхает ребёнок, продолжая рассказывать Чонгуку про пристрастия подаренного им «питомца».        — Шелкопрядов? — к удивлению омеги альфа и правда слушает, потому его вопрос кажется логичным. — Или других?        — Что такое шелкопряд… — зависает на мгновение маленький альфа, хлопает большими ореховыми глазами, уставившись на Чонгука, старающегося не прижимать ребёнка к стенке лифта слишком сильно.        — Ну, это гусеница, — спокойно, размеренно отвечает Чон, словно разговаривает со взрослым. — Гусеницы некоторые плетут шёлк. Точнее, что-то похожее на него. Перед тем, как гусеница становится бабочкой, она заворачивается в кокон. Его называют куколка. И вот люди смекнули, что нити, из которых плетут гусеницы куколку, можно использовать в своих целях.        Чимин лишь слушает, искоса поглядывая на альфу, а того с приоткрытым ртом слушает его сын.        — Но если они забирают нитки гусеницы, то она, получается, не может замотаться и стать куколкой? — с дрожащей нижней губой спрашивает Юн, притискивая к себе плюшевое чудище.        Чонгук отчаянно переводит взгляд на Чимина, не зная, как сказать информацию и при этом не довести ребёнка до слёз, а омега от его выражения лица громко прыскает, не сдержавшись. Он прикрывает рот ладонью и сощуривается, отчего взгляд Чонгука становится снова пристальным, напирающим.        — Нет, милый. Они не могут завернуться в куколку, — старается мягче сказать Пак, а Юн уже начинает хлюпать носом.        — Но ведь ты говоришь, что твой Бумбум…        — Бомбом!        — Прости, Бомбом. Что он ест их.        Юн снова зависает, глядя перед собой, а Чонгук выдыхает, замечая, что ребёнок погрузился в размышления и не стал допытываться, почему к шелкопрядам так жестоко относятся, не дав превратиться в бабочек.        Лифт останавливается на цокольном этаже с парковкой, и все трое выдвигаются в сторону припаркованной иномарки Чонгука. Чимин торопливо показывает Чону, как пристёгивать кресло, и отходит, чтобы понаблюдать за тем, как альфа, скрючившись и забравшись в салон наполовину, мучается с адским устройством. Тэ, к которому на руки от скуки забрался Юн, заискивающе улыбается и поигрывает бровями, на что от лучшего друга получает тычок под рёбра и угрожающее шипение.        Погрузка занимает прилично времени. Тэхён носится первым, чтобы не оставлять смотрящего на планшете мультики мальчика надолго одного в машине, а Чон и Пак спускаются следом. Машина у альфы и правда вместительная: уталкивают всё, однако места на заднем сиденье не остаётся, и Тэхён печально вздыхает.        — Тогда вам придётся самим заняться разгрузкой, адвокат Чон, — деланно грустно выдаёт омега, отчего Чимину хочется схватить его за шею и назидательно придушить, сотрясая из стороны в сторону, как в старых мультиках. Однако веселья Кима это не умаляет. — Напиши мне перед сном, Минни, — звонко целует омега его в щёку, прежде чем ускользнуть в сторону лифта, чтобы вернуться к себе. Этот жук только счастлив оставить их наедине.        Чонгук же прикасается к лопаткам Чимина, сокрытым под тканью пальто, отчего омега весь напрягается, но тот лишь подталкивает омегу к пассажирскому сиденью.        — Ты уже купил кровать? — спрашивает он, оказавшись за рулём.        — Мгм, — скованно кивает Чимин, пристёгиваясь.        — Нужна помощь в сборке? — не смотрит альфа, но его внимание и сосредоточенность на этом разговоре буквально ощущаются в воздухе.        — Если тебя не затруднит, — сдержанно отвечает Пак, глядя на профиль мужчины, пока тот выезжает с подземного уровня парковки.        — Только если ты мне приготовишь свой коронный кальби, — улыбается краем рта альфа, размеренно крутя тихо шелестящий руль.        Чимин кивает, глядя на Чона исподлобья, а после утыкается в зеркало заднего вида, где Юн совершенно не обращает на них внимания, что-то мурлыкая своей игрушке о мультике, трезвонящем на фоне. Они почти не застревают в пробках — воскресенье, а после оказываются во дворе будущего жилища Чимина и его сына. Двигатель глохнет, а Чонгук щёлкает ремнём, чтобы покинуть салон.        Они оставляют Юна в квартире, чтобы побыстрее перетащить вещи, Чимин пыхтит, он уже устал, а Чонгуку хоть бы хны — альфа ловко тащит тяжёлые коробки и чемоданы без особого труда. И когда оба ставят на пороге последнюю свою ношу, выдыхают.        — Работёнки тебе, конечно, много предстоит, — присвистывает альфа, оглядывая пустынное пока пространство, заваленное коробками, и Юна посреди них, чешущего Бомбома.        — Ничего, это приятные хлопоты. Я ещё никогда не жил сам по себе, — вырывается против воли из омеги, и он застывает, уставляясь в голое окно без занавесок.        — Теперь познаешь все прелести, — усмехается Чон, проходя дальше. — Я, наверное, схожу в магазин за продуктами.        — Не стоит…        — Я схожу, — настаивает альфа и касается плеча Пака, а тот провожает взглядом его высокую фигуру и поджимает губы. Чонгук не должен. Он вообще не должен с ним много времени проводить.        Есть ведь определённая политика работы с клиентом у адвоката, не станет ли проблемой их тесное, на данный момент, общение. Чонгук нужен ему для судов и проверок, иначе Чимину придётся плохо. Дверь за Чоном захлопывается, и омега вытирает вспотевшие ладони о джинсы, немного нервно вздыхает и принимается разуваться. Работы предстоит действительно очень много.

♡♡♡

       Тэхён угрюмо шаркает резиновой подошвой кроксов по напольной плитке круглосуточного магазинчика за углом в их жилом комплексе. Как только Чимин уехал, ему стало совсем тоскливо одному в квартире, да ещё и эструс — в простонародье течка — скручивает низ живота не самыми приятными спазмами. Он давно уже отрёкся от того, чтобы проводить течку с альфой — слишком много мороки, слишком много опасных моментов вроде венерических или беременности, так что омега предпочитает переболеть этот трудный период в одиночку и не помереть в окружении блистеров обезболивающего на своей кровати. Из-за постоянно скачущего настроения омега становится капризным, его организм ослабевает, и хочется есть, спать и сворачиваться жалобным клубком. В этом случае удалённый метод работы играет ему на руку — Тэ уже не представляет, как в таком состоянии сидеть целый день в офисе, даже наевшись подавителей и обезбола, и при этом не убить кого-нибудь.        Задумчиво глядя на пачку тампонов, стоящих на уровне его лица, он бросает взгляд на стенд с шоколадом. С орешками, с изюмом, с жидкой сладкой начинкой. Тэ — кошмарный сладкоежка. Он готов душу продать за то, в чём содержится как можно больше сахара, однако, если попробует им злоупотреблять, рискует набрать вес, а за ним ведь так следит. Потому, печально вздохнув, хватает тампоны и сгребает в охапку разместившихся товаров у себя в руках.        Его алая пальма-чёлка покачивается от каждого шага, плюшевая толстовка приятно греет тело, которое продолжает ломить спазмами, а нервы — натянутые струны. Омега снова застывает рядом с соблазнительным, высококаллорийным стендом и грустно глядит на шоколадные батончики. А после всё же, психанув, сгребает сразу пятак шоколадок, чтобы понестись к кассе, пока не передумал.        Он не сразу замечает внимательный взгляд карих глаз, преследующих его между рядами, но ёжится, ощущая мурашки по линии позвоночника. Слишком расстроен разъездом с Чимином, слишком восприимчив ко всему в таком состоянии, единственное, чего хочет омега — оказаться дома, включить какой-нибудь кровавый ужастик и завернуться в плюшевое тёплое одеяло. Он шмыгает носом, выкладывая товары перед продавцом на кассе, а после всё же примечает направленное на него внимание.        Взгляд альфы тяжёлый, брови нахмурены, а смоляные прядки падают на лоб, делая его немного по-бандитски угрожающим. Тэ сразу же вспоминает этот граничащий с агрессией взгляд, а после в разуме вспыхивают картинки из бара, где он отдался влиянию алкоголя и поцеловал его, опрометчиво оступившись. Не стоило.        Старается сделать вид, что не узнал грубияна-альфу, а просто молчаливо ждёт, пока омега-кассир озвучит сумму, необходимую для уплаты. Альфа же, имени которого Тэ не помнит и, что вероятнее, не знает, приближается. Кладёт на кассовую стойку пару упаковок риса и ломтики бекона, а Тэ весь покрывается мурашками от его внимания, ощутимого даже спиной. Волосы на шее поднимаются дыбом.        — С вас сто пятьдесят тысяч вон, — оглашает кассир, и Тэ быстро прикладывает карточку к терминалу, чтобы после так же поспешно вылететь из магазина, прочь от тёмного, грозного взгляда.        Этот бандерлог ему не нравится. Он что, следит за Тэхёном? Сначала нашёл его в баре, теперь в магазине у дома… Отойдя на несколько шагов, омега слышит звон колокольчиков над входом в маркет. Выпрямляется, ускрояясь, а пальма алого цвета у омеги на лбу трясётся из-за быстрого шага. Ему уже становится страшно, когда альфа сворачивает за ним следом за угол. Уже вечереет, у него течка, подорванное моральное состояние и шквал гормонов бушует — Тэхён боится этого мужчину, зачем он ходит за ним…        Но альфа не отстаёт, Тэ оглядывает испуганно через плечо и замечает его нависающую массивную фигуру в голубой ветровке, а после вдруг воинственно оборачивается, так, что пакет его подскакивает, натягивая ручки.        — Зачем ты идёшь за мной? — выдыхает Тэхён, стараясь за звонким голосом скрыть нотки испуга. — Если правда хочешь денег на химчистку, только скажи. Не нужно нормальных людей преследовать.        — Это ты, по-твоему, нормальный? — усмехается альфа, из-за чего восприимчивый и чувствительный Тэхён обиженно поджимает красивые губы. — Не нужен ты мне.        — Зачем тогда ходишь? — омега прижимает к себе пакет, когда альфа приближается, но тот лишь замирает напротив, держа в руках пачки с рисом.        — Я домой иду, дубина, — фыркает он, а тёмно-карие глаза вспыхивают.        — Господи, какой же ты мудак… — выдыхает Тэ. Он совершенно правильно хлестнул этого гада кофе во второй раз. А надо было ещё и каблуком остроносых туфель зарядить в нос!..        — Чего-о?        — Что слышал, бандерлог! — тычет в воздухе пальцем в него Ким. — Разве можно так общаться с омегами? Дурнем называешь, дубиной, орёшь из-за нелепой случайности.        — Ты окатил меня кофе!        — Ты это до старости будешь припоминать?        — Я надеюсь, что в старости не увижу твоё лицо.        Тэхён вспыхивает, снова походя на бестию, отчего альфа сощуривается, нахохливается, как злобный воробей.        — Ах ты…        — Тут нет кофе, чтобы облить, — усмехается он, растягивая губы.        Но Тэхён у папы умный и находчивый, он быстро смекает, что ему сделать. Рядом с альфой — в нескольких шагах — небольшая лужа. Он, пыхтя от возмущения, подскакивает к бандерлогу, которого бы вовек не видел, и со всей дури шлёпает резиновой обувкой по воде, окатывая незнакомца до самых локтей. Тот ошарашено распахивает глаза, видя, как грязная вода стекает по его одежде и стремительно впитывается в ткань, а Тэ, не обращая внимания на то, что мокрый тоже, бросается опрометью прочь.        — А ну стой, рыжее недоразумение! — громыхает сзади голос мужчины, но Тэ, игнорируя боль внизу живота, торопливо скрипит мокрыми кроксами в сторону подъезда.        Он старается оторваться, держит пакет с покупками в руках, а сам едва ли не скрючивается от спазмов в теле, пока набирает код от подъезда. Совсем не ожидает, что металлическая дверь захлопнется прямо перед носом, прижатая широкой ладонью с красивыми длинными пальцами, а течка начинает затмевать рассудок, потому что при взгляде на эти самые пальцы в голове омеги крутятся не совсем картинки злостной расправы над ним за очередной раз вымоченную чужую одежду.        Тэ воинственно оборачивается, но всё равно оказывается прижат спиной к холодному металлу двери, пока альфа нависает над ним. У него раскосые лисьи глаза, узкие, такие, что, сощурившись, совсем превратятся в щёлки, кругловатый нос и твёрдый, волевой подбородок. Губы красиво очерчены на лице, но сейчас плотно сжаты в гневную линию, пока альфа смотрит на Тэхёна, отчаянно прижимающего к себе пакет.        — Ещё раз попробуй меня хоть чем-нибудь облить…        — И что? — смело, звонко выдаёт омега, упрямо глядит в раскосые глаза, а сам сжимает красивые губы в форме сердца добела.        — Я тебя в фонтане искупаю, — хрипит он, совсем близко оказываясь к Тэхёну, которому в нос бьёт запах. Аромат тела взрослого мужчины дразнит обострённое без дозы подавителей обоняние, шлейф чего-то свежего, наверное, шампуня, и ещё что-то, едва уловимое, но… вкусное. Тэхён теряется, часто моргает, невольно втягивая запах альфы носом, а после тихо выдаёт:        — Осень на дворе, отключили фонтаны уже, придурок, — и бьёт альфу по руке, чтобы снова быстро распахнуть дверь, исчезая в подъезде.        Но тот, щёлкая кнопками кодового замка, вдруг влетает следом. И откуда мерзавец знает код? Сраный сталкер… Позвонить Чимину? Кричать? Тэхён судорожно старается дышать хоть как-то, пока заскакивает в лифт и жмёт кнопку, чтобы двери поскорее закрылись, однако… альфа оказывается проворнее. Он заскакивает в лифт в последний момент, а Тэхён судорожно распахивает глаза пошире.        — Скотина, — хрипит омега, — я буду кричать!        — Зачем? — изгибает бровь тот.        — Ты вонючий сталкер!        — Ничего я не вонючий! И никакой не сталкер, это и мой подъезд тоже!        Тэхён запускает руку в пакет и нащупывает первое, что попадается между пальцами, чтобы с серьёзным выражением лица и подрагивающей кистью наставить на незнакомца. Тот скептически изгибает бровь.        — Ты собрался отбиваться сникерсом?..        Тэ моргает, переводит взгляд на зажатую в кулаке, потихоньку начинающую таять от его тепла шоколадку.        — В жопу тебе его затолкаю, только подойди.        — Да больно ты мне нужен!        Альфа и правда не приближается, а Тэхён, перепугавшийся, почти плачет. Он, конечно, очень бойкий, но кто таков омега в предверии разгорающейся течки в сравнении с сильным высоким альфой. Он слышит щелчок остановившейся кабины, часто дышит, а альфа выходит спиной, тут же выуживая из кармана… ключи. Отворачивается от Тэ, чтобы отпереть тяжёлую дверь, но всё равно искоса поглядывает на рыжую бестию, пока отмыкает квартиру.        — Вот, истеричка, — указывает на распахнутые двери и виднеющийся тёмный край прихожей. — Я тут живу.        Тэхён сглатывает и ослабше ковыляет к своей двери, находящейся совсем рядом с квартирой этого говнюка. Подозрительно глядит на него боковым зрением, а сам трясущимися пальцами старается нащупать в кармане связку ключей. Нет. Её там нет. Потерял… Тэхён шарит по всем карманам, а альфа удивлённо смотрит на него, копошащегося и тяжело дышащего.        — Ты…        — Не подходи, — швыряет подтаявшую шоколадку в него Тэ, а после неожиданно всхлипывает.        Мало того, что Чимин уехал, течка в самом разгаре, придурошный этот бугай испугал, так ещё и ключи потерял.        — Эй, эй, — слёзы струятся по красивому лицу, Тэ шмыгает носом и тщетно старается нащупать несуществующие ключи от квартиры. Второй экемпляр — внутри. Он отчаянно утыкается лбом в дверь, кончики красных волос, утянутых резинкой в смешную пальму, тоже касаются металла. Тэхён зажмуривается и всхлипывает, слишком уж подверженный эмоциям. Ему надо спуститься и прошарить все места, где он мог по дороге посеять связку, но живот так ноет, так болит, и тело всё объято слабостью, Тэхён хочет спать и чего-нибудь тёплого.        — Тэхён… — вдруг осторожно касаются его плеча, спрятанного под тёплой плюшевой тканью. Омега злобно воззряется на незнакомца, красные от слёз глаза сверкают в тусклом свете подъездной лампочки.        — Ну, чего тебе? — гнусавит омега, стараясь унять плач, но получается просто отвратительно.        — Зайди, — кивает альфа на свою дверь, но Тэ пятится и отрицательно мотает головой.        — Ты дурак?        — Эй, — нахмуривается он. — Зайди и погрейся. Ты замёрз. Я… налью тебе чай.        Омега непонимающе смотрит на незнакомца, не моргает даже.        — Да не сделаю я тебе ничего! — вспыхивает он, всплескивая руками с зажатым в них рисом. — Нужен ты мне больно, истеричка рыжая. Просто зайди, согрейся, и решим твою проблему с ключами.        Тэ сомнительно глядит на распахнутую дверь чужой квартиры, после — на свои озябшие пальцы, чтобы вновь вернуть глаза в сторону прихожей. Тэ, наверное, отбитый на голову, но он… всё же, шмыгая, шагает в сторону квартиры альфы.

♡♡♡

       Чимин, знатно волнуясь, ставит перед Чонгуком тарелку с ароматными свиными рёбрышками, буквально искупанными в остром красном соусе, и альфа улыбается ему. Они едва ли разгребли часть коробок с Юном, пока Чимин готовил ужин, и теперь сын, восседая на коленях Чона, самозабвенно ему рассказывает про недавний мультик о драконах, который он посмотрел.        — Я бы хотел себе дракона, — вздыхает мечтательно чадо, вцепившись в джемпер альфы, пока тот смиренно ждёт, когда Юн расскажет всё, что у него на душе. — Маленького такого. Я ведь маленький, — сын хихикает, и Чонгук вдруг улыбается ему.        — А как ты будешь с ним жить, когда вырастешь?        — Ну ты что, Чонгук, — назидательно надувает щёки ребёнок, — он же тоже будет расти!        Чон хлопает глазами, потому что Юн смотрит на него совсем взрослым взглядом и будто бы приходится объяснять неписанные истины этому глупому взрослому. А после оба заливаются хохотом, пока Чимин за ними наблюдает, накладывая исходящего паром риса в пиалы. По его коже струятся мурашки. Юн так легко привыкает к людям, что омеге страшно. Он не должен прикипать душой к Чонгуку, Пак не желает, чтобы маленькому альфе было больно после того, как Чон покинет их жизнь. А почему-то страх этого растёт на глазах. Однажды он уже оставил Чимина, что помешает повторить данный опыт?        — Так, молодой человек, — строго проговаривает омега и, обойдя стул, на котором сидит Чон, собирается взять сына на руки. — Тебе пора ужинать.        — Я буду сидеть тут, — горделиво вздёргивает подбородок тот, отчего каштановые кудряшки возмущённо подпрыгивают.        — Ну уж нет, у тебя собственное место, — сощуривается Пак, однако Юн отчаянно вцепляется пальцами в одежду альфы, у которого сидит на коленях. Чонгук переводит взгляд с омеги на ребёнка.        — Чимин, может, разрешишь ему один раз поужинать так? — просит спокойным голосом альфа, придерживая мальчика под спиной.        — У нас есть правила…        — Но он потом уйдёт! — плаксиво вскрикивает чадо, нахмуриваясь и только сильнее вцепляясь в одежду Чонгука, не желая слезать с колен. — Я хочу тут!        — Юн… — начинает медленно сердиться уже порядком уставший омега, вздыхает, видя, как в глазах сына копятся слёзы, как пухлая нижняя губа принимается дрожать. — Один раз. В следующий жалобная моська не сработает.        Чимин пыхтит и отходит, чтобы положить в тарелку сына рис и тушёные овощи с ломтиками мяса, а когда скрытно оглядывается на них, о чём-то уже щебечущих, заливается краской. Чон уже расслабился, в отличие от первых встреч с Юном, ведут себя более раскрепощённо и мужчина, и мальчик, потому это… напрягает. Он не сможет устоять, ежели Чонгук споётся с его сыном, не сможет, возможно, оторвать их друг от друга. Юн… улыбается, смеётся, что-то постоянно рассказывает Чону, а тот старается внимательно слушать его, пусть иногда — по виду заметно — путается в торопливой и нечёткой детской речи. Однако становится тепло на душе. На контрасте с Джехва, который ненавидит детский лепет и всё время ругает сына за спешку в разговоре, который строго заставляет чётко проговаривать слова, что Юн на эмоциях проглатывает, становится грустно. Чимин не желает их сравнивать. Чонгук для Юна — чужой. И то, что он поболтал и поиграл с его чадом, не означает, что он будет проявлять к нему долю интереса и в дальнейшем. Тем более, что о дальнейшем Чимин даже задумываться не должен.        Омега ставит перед Чонгуком и Юном вторую тарелку и садится, чтобы молчаливо начать есть. Альфы трескают так, что за ушами пищит, и это вызывает невольную улыбку. А ещё… дурные мысли. В другой жизни, в той, где они с Чоном не разошлись из-за глупых ссор и собственной упрямости, они могли бы так сидеть на кухне за обеденным столом, являясь семьёй. Это мог бы быть сын Чонгука, которого бы альфа любил, баловал и увиливал вместе с ним от наказаний строгого омеги. Но… нет. Юн — не сын Чонгука. Эта квартира — не семейное гнездо для троих, и Чонгук скоро уйдёт, возвращаясь в собственное жильё. Омега опускает глаза в тарелку и силится отбросить подобные мысли, лишь бы не засорять рассудок и не тревожить душу.        Когда уже моет посуду, покончив с едой и позволив альфам раскладывать детские вещи в заранее купленный комод, раздаётся звонок в дверь. Чимин было хватает полотенце и стремится к прихожей, бросив посуду, как Чонгук сам туда торопится.        — Я открою, наверняка это доставка, — проходя мимо, альфа слегка прикасается к пояснице Чимина, и сердце так болезненно вздрагивает, что нет сил. Это… мучительно. Видеть его, когда всё ещё есть чувства, рядом с собой, в обычной домашней обстановке, которая кажется такой правильной, такой верной и привычной. Чимин поникает и никак не в состоянии данность контролировать.        Это и правда оказывается доставка. Коробки всё заносят, а после затаскивают матрас, упакованный в плёнку, и Чон, уперев руки в бока, оглядывает сие безобразие, прикидывая, с чего начать. Матрас они сдвигают к стене, а Юн, пища, принимается по нему скакать, сверкая лиловыми носками в воздухе.        — Осторожнее, — выдыхает омега, пока Чонгук шуршит коробками. — Я могу тебе чем-то помочь? — прочистив горло, обращается он к альфе, и Чон, сидящий на корточках, поднимает на него глаза.        — Только если придержать что-то, что я не смогу один скрутить.        Только сейчас омега замечает: Чонгук тоже скован, немного поникший, только отчего? Однако подумать он не успевает, ведь начинает кипеть работа. Чон избавляется от коробок, копошится в поисках саморезов, болтов и тому подобного, необходимого для сборки, находит инструкцию, а Чимин взволнованно ходит вокруг него, не зная, чем помочь. Юн же, схватив игрушку, лопочет с ней на матрасе, катается, увлечённый игрой, и хорошо, что не крутится под ногами — там хватает одного Чимина.        В квартире настоящий апокалипсис — и тут и там валяются коробки, оседает пыль, споткнуться очень просто, что и делает Чимин, направляясь за чемоданчиком с шуруповёртом, о котором попросил его альфа. Шипит, потирая ногу, ушибленную из-за собственной невнимательности, а когда возвращается со стороны входной двери, видит, что Чон уже начал понемногу скручивать каркас. Это так странно, что душа горит, хочется потереть грудную клетку, лишь бы достигнуть доли облегчения, и Чимин поджимает губы.        Чонгук. Тот, кого он любил. Тот, кого он, скорее всего, любит до сих пор. В его квартире, рядом с его сыном, скручивает для них спальное место, сидя на корточках и закатав рукава. Нижняя губа непроизвольно поджимается, Пак старается задавить трепет и волнение от самой ситуации и того, как она ощущается, однако дрожание в груди кажется неостановимым, горячим и подлым. Это всё Тэхён. Не надо было слушать его и звать Чона на помощь, он бы лучше сам…        — Ты придержишь мне? — оборачивается альфа, глядит на него, прижавшего чемоданчик к животу, обхватив обеими руками. Глядит долго, странно, пока омега, кивнув, не приближается.        Они близко. Из-за того, что Чимину приходится склониться, прижимать одну доску к другой, пока инструмент шумно вибрирует, вкручивая саморезы и болты, их лбы почти соприкасаются, и омега может ощутить шлейф запаха чужого тела. Чонгук то и дело поднимает на него глаза, недолго буравит ими, отчего омега промаргивается и старается разорвать контакт.        — Ужин был замечательным, — тихо произносит он, нет необходимости говорить громче, ведь они и правда слишком близко. — Я мало готовлю, отвык от домашнего.        — Ты вообще никогда не любил готовить, — усмехается Чимин и застывает, когда Чон тянется к болту, лежащему рядом с ногой Пака, отчего оказывается носом прямо у его шеи. Даже при отсутствующем прикосновении, кожа в месте непосредственной близости покрывается слоем взволнованных мурашек.        — Ты прав, — посмеивается Чонгук, продолжая работать, но и не прекращая бросать взгляды на омегу. — А ты стал готовить ещё вкуснее. Обожаю твою еду по сей день.        Чимин поджимает губы и прячет глаза за пышной каштановой чёлкой от смущения. Они перемещаются к другой части каркаса, и альфа смолкает, но периодически пристально обжигает Пака своим вниманием, отчего скулы всё же предательски розовеют, однако тот старается не подавать виду.        — Юн уснул, — хмыкает омега, глядя за плечо Чонгука, как его чадо самозабвенно сопит на всё ещё упакованном матрасе, прижав к себе плюшевую игрушку.        Чонгук оборачивается тоже, разглядывает ребёнка, а когда возвращается в исходное состояние, они едва не сталкиваются носами. И снова искрит зрительный контакт, Чимин моргает, стараясь сбросить наваждение. Они близко, кончики носа почти соприкасаются, омега может разглядеть янтарные крапинки в радужках цвета шоколада, густые ресницы, каждую пору на коже Чона. Тот обводит его лицо взглядом также пристально, и останавливается на губах. Они сидят на корточках, по разные стороны от доски каркаса кровати, и не двигаются. Шуруповёрт замолкает, Чон почти опускает его, переводя внимание с глаз омеги на его пухлые губы. Чимин не знает, что ему сделать. Разум велит отодвинуться, остраниться, а сердце… оно просто сходит с ума. Запах парфюма альфы забивается в ноздри, в лёгкие, везде, он окутывает с головы и почти душит от нужды прикоснуться. Бедный орган, объятый пожаром, колошматится так сильно, что кажется, будто Чон тоже может его услышать.        И альфа делает первый шаг сам. Он прикасается сперва пальцами, чтобы после обхватить одной рукой лицо Чимина, провести на шею и притянуть ближе. Ресницы Чонгука вздрагивают в миг, когда тот смеживает веки, а после губы альфы сталкиваются со ртом Пака, и тот… забывает, как дышать. Мягкие, с лёгким привкусом табака, выкуренного, по всей видимости, Чоном по дороге из магазина, тёплое дыхание. Он прикасается легко, не давит — Чимин в любой момент может его оттолкнуть, но не хочет. Сердце почти проламывает грудную клетку, давно забытое ощущение проклятых бабочек в животе снова пробуждается, вынуждает губы и кончики пальцев дрожать. Чонгук целует Чимина, и тот оказывается абсолютно обезоружен. Он знал, чувствовал, что стоит ему сделать этот шаг и омега сдастся. Он пропадает в соприкосновении губ, и тело живёт по собственному алгоритму, отвечая на контакт.        Губы приоткрываются, Чимин отвечает на поцелуй, подаваясь чуть вперёд и дотрагиваясь языком до нижней губы Чонгука, а альфа шумно, несдержанно выдыхает.        — Чёрт… — шепчет прямо в поцелуй он, бросает шуруповёрт и обхватывает лицо Чимина уже двумя ладонями. Тот же вцепляется пальцами в широкие запястья, карябает металл ремешка наручных часов альфы, ощущая, как теряет опору под ногами почти в прямом смысле.        Чонгук становится на колени перед доской каркаса, всё ещё разделяющей их, и углубляет касание. Скользит кончиком между губ, протискивается, заставляя разомкнуть зубы, чтобы тут же обвести линию нижних и, наконец, прикоснуться к языку омеги. Тот задыхается, вспоминая, как любил получать эти нетерпеливые касания, всё ещё наполненные нежностью. Он должен остраниться, должен. Но способен ли? Чимин ведь не собирался отвечать что-либо на действия и желания Чонгука вернуть его, а теперь оказывается охвачен им целиком и полностью — губами, руками, чувствами, дыханием. Тонет во всём этом, теряет рассудок, который взмахивает белым флагом и сдаётся перед напором сердца, уже сжигающего последние преграды.        Чонгук целует глубоко, осторожно, но даже так можно ощутить всю степень его внутренней дрожи. Альфу тоже сносит без основания, он часто и неглубоко дышит, буквально душу из Чимина выуживая этим поцелуем. Но вдруг мычит, зажмуривается, когда что-то грохает. Он отстраняется, прикусив губу омеги, и тот почти наивно тянется за прикосновением, совсем потерявшись, когда замечает, как ногу Чонгука придавливает одной из деталей для сборки. Тот явно не желает прерывать поцелуй, но приходится — ему больно.        — Чёрт, — растрёпанный омега вскакивает и помогает ему, суетится, а взгляд Чонгука прикован к припухшим после поцелуя губам, к раскрасневшимся щекам и дикому, сверкающему взгляду. Он улыбается.        — Чимин…        — Это ничего не значит, — испуганно, высоко выпаливает Пак, не глядя на альфу, а тот… только ухмыляется. Сборку они продолжают в молчании, пока Юн всё ещё блаженно посапывает.        — Конечно, — сдерживает улыбку альфа. — Конечно, как скажешь.        И видно, видно, как проскальзывает лукавая ухмылка от взгляда на смущённое лицо. Чимин же старается выглядеть невозмутимо.        Они тратят ещё несколько часов, чтобы дособирать кровать, и в конце Пак просто не чувствует тела. Он не понимает, как в Чоне остаются ещё силы устанавливать тяжёлый металлический каркас, как он поднимает с матраса ребёнка и передаёт омеге, чтобы тот покачал трёхлетку на руках, стараясь не разбудить. Взгляд Чимина прикован к тому, как альфа заправляет постель — здоровую, рассчитанную даже не на двоих — простынёй, как кидает пахнущие магазином мягкие подушки в светлых наволочках, а после наблюдает за тем, как омега укладывает сына и осторожно его раздевает.        Чимин смущается того, как Чонгук проходится пылесосом, собирая мусор и пыль после сборки, а Юну — хоть бы хны. Маленький альфа всегда крайне крепко спит, его даже пушкой не разбудишь. И, закончив хотя бы с мусором, но находясь ещё в окружении коробок и разбросанных вещей, оба застывают. Часы уже показывают за полночь, обоим с утра рано подниматься на работу, но альфа и омега стоят, буравят друг друга глазами.        — Я поеду, у меня… встреча с утра, — прочищает горло и произносит в полголоса Чонгук.        — Я сейчас, — вытирает руки о шорты Пак, — провожу тебя.        Они застывают возле двери в полумраке уже погашенного света, стоят в десятках сантиметров, пока Чон накидывает кожаную куртку, и материал одежды чуть скрипит из-за движения. И снова взгляды пересекаются, отчего Чимину нечем дышать.        — Спасибо за помощь, Чонгук. Ты меня очень выручил, — почти на грани шёпота произносит омега.        — Я требую плату за третье свидание, — выдыхает альфа, оглядывая губы омеги, на что тот возмущённо вздрагивает и уже открывает рот, как вдруг Чонгук почти вжимает его в стену, перекрывая доступ к кислороду своей близостью.        Чимин держит руки прижатыми к бокам, чтобы не коснуться альфы, а тот нависает, вдруг прижимается носом к виску и потирается, втягивая запах с пушистых волос.        — Третье свидание — третий поцелуй.        — Ты — наглец. Уже… получил его, — шёпотом выдыхает омега, а сердце тарабанит в груди. План по холодному, немилосердному отношению к этому мужчине рушится, словно карточный домик, от настырной близости. Он всё ещё желанен, всё ещё возмутительно соблазнителен, и Пак осознаёт это, ощущая, как дыхание Чонгука касается кожи на кончике уха.        И не отстраняется. Пока Чимин не поднимает голову, стараясь не показать своей реакции, но несдержанный выдох выдаёт его с головой. Чонгук снова целует первым, и Пак рефлекторно вцепляется в скрипнувшую кожу куртки, теряется, ощущает, как колени почти размякают, становятся ватными бёдра. Язык Чона скользит в рот, и, Господи, это кажется сейчас самым правильным, самым нужным, хотя Чимин знает, что будет корить себя ещё неделями за эту оплошность. Но сейчас позволяет альфе обхватить себя за талию горячими ладонями, их обжигающие касания ощущаются даже через ткань домашней рубашки, словно на Чимине нет ничего, и Чон касается голой кожи.        Альфа настойчивее, чем при первом на сегодня контакте — он целует глубоко, напористо, часто выдыхает через нос, и омега теряется. Он помнит почти наизусть даже спустя годы, в той же манере, что в прошлом, кусает кончик языка и губы, отрывается на доли секунды для вдоха, а после прижимается снова и утягивает Чимина в новую ласку, в которой тот опрометчиво тонет. Позволяет безвольно вжать себя в стену у выхода, стиснуть руками, а сознание начинает пробуждаться, как только омега ощущает эту горячую дрожь внизу живота. Взволнованную, перепуганную, возбуждённую. Его тело отвечает на контакт, его разум тревожно вопит, прося оттолкнуть Чонгука, пока они не совершили ещё большую ошибку, сравнимую с эффектом бабочки — их поцелуй неизбежно приведёт к настоящему урагану, и Чимин пожалеет после, будет грызть себя с усердием.        Однако сейчас — весь превращается в токовые разряды. С Джехва так не было никогда, его тело не струилось шёлком в руках бывшего мужа, его дыхание так не прерывалось от поцелуя, его позвоночник не пронзало колючими, обжигающими импульсами. Но Чимин всё равно отрывается. Ощущает, как касания влажных от слюны губ Чонгука осыпаются на щёки и подбородок.        — Остановись, — хрипит отчаянно омега, уже чувствуя, что если Чон ещё немного надавит, он сдастся, растает лужицей в руках, отдаваясь без остатка. Сердце колотится, будто вот-вот прекратит свой бег. — Остановись, Гук, — почти неразличимо, но альфа слышит и тормозит.        Часто выдыхая через рот, замирает, едва ли остаются между губами Чонгука и шеей омеги миллиметры, но он отстраняется. Глядит жарко, давно позабыто, но настоящий пожар, проскочивший между ними сегодня вынуждает вспомнить эти ощущения до мельчайших деталей.        — Господи, ты всё ещё сводишь меня с ума, — выдыхает в ухо ему альфа, сжимая талию Чимина руками, и тот едва может стоять ровно. Ток пульсацией проходится по пояснице до копчика.        — Спокойной ночи, Чонгук, — шепчет омега, протягивая руку и нажимая на дверную ручку, чтобы створка распахнулась.        Альфа, оставив горячий поцелуй в ухо, торопливо вылетает из квартиры, закрыв за собой, а Чимин, дрожа, сползает по стене. Его бёдра объяты мелкой дрожью, сердце не находит себе пространства и сходит с ума в груди, а в голове — гул. Гул возбуждения, плещущейся с писком крови в ушах. Чимин прикусывает губу и, стиснув бёдра покрепче, чтобы успокоить расшалившийся жаркий комок внизу живота, с паникой смотрит на закрытую входную дверь. Он всё ещё до мушек перед глазами хочет Чонгука. И не понимает, как побороть это желание.

♡♡♡

       Тэхён наглым образом без спроса закрылся в ванной, пока Юнги разувался. Планировка квартир у них одинаковая, так что омега без труда её нашёл, и теперь панически выбрасывает обёртку тампона в мусорную корзину. Ну как так можно проебаться?.. Потерял ключи, подумал, что натолкнулся на сталкера (и всё ещё так думает), оказался в течку в квартире малознакомого альфы и теперь торчит в его ванной, панически заталкивая вскрытую упаковку тампонов в просторный карман толстовки. Нащупав в пакете подавители, купленные перед магазином в аптеке, омега выдавливает из блистера капсулу и заталкивает в рот, чтобы быстро запить прямо из крана водой. Ну… доверия к этому бандерлогу мало, паника накрывает. Позвонить Чимину?        Его отвлекает стук в дверь, и омега понимает — баррикады придётся снять, он в чужом доме. Что же делать, что же… Тэ щёлкает замком и чуть-чуть приоткрывает дверь, замечая, что альфа уже переоделся, стоит такой весь из себя домашний в квадратных очках и хмуро на него смотрит, что-то протягивая. Широкие спортивные брюки и тёплые чёрные носки. Тэхён моргает и поглядывает на свою промокшую из-за шалости с лужей одежду, а потом, насупившись, принимает дар бандерлога. И как его только называть?..        — Спасибо… бандерлог, — бубнит омега, стискивая одежду, но ему её не отдают.        — Ты невыносим, — закатывает альфа глаза, удерживая вещи цепким хватом пальцев. — Нет бы спросить, как меня зовут.        — Ты сам меня сюда притащил!        — Это ты потерял ключи, когда бежал!        — Ты меня преследовал! — вспыхивает Тэхён, пальма-чёлка дрожит от негодования, покачивается и алые кончики вздрагивают.        — Да сколько повторять: я…        — Как тебя зовут? — старается сделать свой голос омега неожиданно вкрадчивым, хитрым и мягким. Тактика работает: альфа опешивает и моргает от неожиданной смены интонации, уставляется на него раскосыми глазами.        — Юнги. Мин Юнги.        — Ким Тэхён, — протягивает аккуратную ладонь с длинными пальцами он, и Юнги, опешивши, пожимает её, отчего омеге удаётся вырвать вещи из руки и снова захлопнуть перед хозяином дома дверь. — И не вздумай подглядывать, Мин Юнги! — бросает он прежним тоном напоследок.        — Да как можно подглядывать через закрытую дверь… — слышит бурчание Ким и почему-то улыбается. Странный, смешной, грубый и угрюмый — этот альфа просто настоящая катастрофа, но Тэхён, чёрт возьми, улыбается. Стягивает с себя штаны и промокшие носки, одевается в вещи альфы и потуже затягивает шнурки на брюках — те явно велики и едва ли не спадают с узкой талии, грозясь повиснуть на бёдрах и сползти оттуда.        А когда покидает пределы ванной комнаты, альфы нет. Тэхён обходит квартиру, заглядывает беспардонно за двери, то оглядывая тёмную спальню, то такой же тёмный зал, освещаемый лишь синеватым светом включенного телевизора. На кухне — неяркое освещение над рабочей зоной и минимум вещей. Даже в обиходе этот мужчина угрюм и неярок. Нет никаких показательных деталей интерьера, по которым можно было бы что-то считать об этом человеке. Мысли о маньячной пренадлежности укореняются в голове Тэхёна, он уже прокручиват тысячу сценариев в голове, как его расфасуют по мешкам или десять лет будут держать в плену, снимут документальный фильм о глупом пропавшем омеге, который по своей опрометчивости угодил в чужую ловшку.        Юнги всё ещё нет, а вот горячий говяжий суп на столе — присутствует. Замёрзший омега сразу же ощущает, как под языком копится слюна, как желудок протяжно воет, оголодавший, ссохшийся и судорожно требующий еды в такой тяжёлый период цикла. Чёрная матовая тарелка манит, ложка рядом с ней и тонкие струйки пара, исходящие от еды. Ему, в принципе, наглости не занимать, Тэ и без того в глазах хозяина дома — беспардонное создание, потому, ничем не погнушившись, он забирается на стул с ногами, поскорее подбирая под бёдра озябшие ступни, хватает металлическую ложку и зачёрпывает первую порцию.        Его рецепторы будто попадают в рай после смерти. Тэхён блаженно мычит, ощущая вкус не им приготовленной еды, сытный бульон, клёцки, кусочки мяса — омега оголодавши накидывается на порцию супа и, не обращая внимания на обожённое от спешки нёбо, лопает за обе щёки.        Слышится хлопок раскрывшейся входной двери, а после мокрые шлепки по полу — альфа возвращается до нитки вымокший, с его тёмных волос капает вода, толстовка повисла тяжёлым комком на плечах. Он смотрит на устроившегося нахохлившимся воробьём Тэхёна за его столом, щёки омеги набиты, и он проглатывает суп, тут же слизывая след с пухлых губ. Юнги поглядывает на опустевшую почти тарелку, потом на Тэхёна, который от неожиданности и прилива сытости икает.        — А… нечего оставлять еду, — произносит он, откладывая столовый прибор, на что Юнги усмехается.        — Я для тебя и оставил, — пожимает альфа плечом и пытается стащить с себя мокрую одежду, что-то явно зажимая в кулаке.        Тэхён внимательно наблюдает за обнажившейся полоской кожи на животе, и его собственный поджимается. Сраная течка, чтобы ей пусто было…        — Умеешь готовить? — изгибает бровь омега, не зная, как ещё куснуть альфу за бока из-за характера, но тщательно выискивая способы.        — Жизнь в одиночестве способствует обучению.        Тэхён губы поджимает, массирует колени, не зная, что ему делать. Юнги словно бы что-то решается делать, стоит, отвернувшись, и мокрая майка липнет к широкой, сильной спине. Живот омеги скручивает сильнее.        — Зачем ты ходишь за мной?        — Слушай, — уже с долей раздражения поворачивается альфа. — Я не хожу за тобой. В том баре я наткнулся на тебя случайно и хотел всыпать по первое число за испорченный день, но ты полез ко мне целоваться. Вообще какого хрена это было? — приближается Юнги, опирается о стол и тот остаётся единственным, что их разделяет.        — Я любвеобилен, когда выпью. Понравилось? — хмыкает омега, чуть подаваясь вперёд и разглядывая бесов, пляшущих в чужих глазах. А они там есть, Тэхён уверен на сто процентов. Как и в том, что Юнги понравилось.        — Ты был обдолбан, — цедит он.        — Я не употребляю. А сейчас…        — И сейчас я не преследовал тебя. Я не знал, что мы живём на одном этаже.        — Я живу тут уже второй год, и ни разу тебя не видел, — нахмуривается омега. — Как так?        — Без понятия. Графики разные, судьба подумала, что ещё рано, хотя лучше бы и вовсе нас с тобой не сталкивала.        — Ты так не считал, когда проталкивал свой язык в мой рот, — сощуривается опасно Тэхён, уже видя, за что он может зацепиться, чтобы довести альфу до белого каления.        Хотя, наверное, ему бы не стоило так поступать. Он окажется в подъезде на ночёвку, спать на коврике у входной двери, если Юнги вспылит. Да и вообще… Тэхён не понимает, что ему делать. Юнги же обходит стол, и Тэ спускает ноги со стула, чтобы искать пути капитуляции. Какого чёрта он вообще вытворяет? Это течка лишила его здравого рассудка, раз Тэхён так опрометчиво ведёт себя с момента, как Чимин покинул его квартиру.        — Слушай, Тэхён, — начинает более сдержанно альфа, и омега поднимается, глядя чуть снизу. — Я не преследую тебя. Мне уже не сдалась компенсация.        — А чего ты хочешь? Зачем оставил меня у себя? — сощуривает карие глаза тот, вдруг вальяжно закидывая руки на чужие плечи. — Надеялся, что тебе что-то перепадёт?        — Я не обделён вниманием, ни за кем бегать не собираюсь, — чеканит альфа, гневно выдыхая через нос.        — Тогда почему я тут? Почему ты пустил меня, почему обнимаешь?        Юнги вздрагивает, в действительности замечая, как руки его ложатся на чужую талию. Тэ ощущает прикосновение металла между чужих пальцев и ловким движением выуживает из кулака Мина собственные ключи. Так и знал! Альфа ходил искать их.        Ким приподнимается на носочках и прикасается губами к уголку чужого рта, обжигает дыханием, чтобы поспешно остраниться.        — Спасибо, что помог. И за суп мира тоже спасибо, я принимаю твои извинения за тот случай, засранец, — шепчет омега в щёку альфы, прежде чем, хохоча, сбежать прочь, прихватив пакет со своими покупками, пока тот его не схватил.        Оказавшись дома, падает на ставшую одинокой внезапно кровать и скрючивается вокруг мягких подушек. Он в течку снова один. Но эта отличается от всех предыдущих. Пусть он испугался, пусть ему так же больно, но Тэхёна накормили вкусно, накричали, правда, при этом, однако отчего-то сердце в груди кажется в разы горячее, чем несколько часов назад. Омега обхватывает одну из подушек и прячет там лицо, приравнивающееся цветом к его же алым волосам, вместе с дурацкой улыбкой.