Там, где всему этому конец

      Вечер тянулся пеленой беспристрастия. Скрывшееся за горизонтом солнце больше не красило небо в яркие оттенки уходящего заката, и блеклая, прозрачная ночь неторопливо брала своё. Она подступала ярким шёпотом, стрекотом светлячков и валами надвигающейся черноты, однако всё так же казавшимся едва ощутимыми в ясности коротким июньских ночей.       Для Джея неторопливым полотном сменялись виды, едва ли поражающие своим однообразием: непримечательные и одинаковые в своих проявлениях. Лёгшая ночь стёрла привычные краски — теперь окружающий мир предстал в блекнувшем свете фар, уличного освещения и, где люднее, — неовоновой красотой ярких вывесок, переливающихся и заходившихся в цветовом разнообразии, разносившихся неоднородными бликами. Ночной город его не поражал, не вовлекал, и Пак находил это более обременительным, нежели приятным; суета ложившейся ночи вбиралась в его естество и мгновенно отторгалась. Джей предпочитал размеренный ход жизни, однако противостоять естественному и прогнозируемому потоку взаимозависимых событий он не мог.       Пак не торопился, когда покидал стены приевшегося кабинета, не спешил и тогда, как, не подгоняемый скоротечностью времени, вышел из здания клиники, поочерёдно минуя выстроившиеся в протянувшийся ряд автомобили на парковке. С Чонвоном они не меняли время встречи, и с того момента, как Пак пожелал сделать это более правилом, нежели исключением, Джей появлялся рядом с баром Яна, выжидал казавшиеся вечными неясные десятки минут, и лишь только позже они позволяли себе накидываться на время с жадностью влюблённых. В краткие моменты, сменявшиеся несправедливо скоротечно, они терялись в компании друг друга, и Джею справедливо это казалось достаточным.       В интимном сумраке тянущейся ночи, пеленой лёгшей на город, воображение рисовало неяркие картинки: чёткость образов они приобретали лишь только со временем; и во всём этом гулким звоном разносящейся мысли играло его переживание. Мысли удручали его, и в последние дни это стало едва ли выносимое; они возвращали его в стены собственного кабинета, к разговору, которого, как он думал, не должно было происходить, и лишь после всё это вновь и вновь кружилось калейдоскопом неясных проблесков воспоминаний. Внутреннее потрясение отражалось тяжестью, глубоко засевшей в теле, давящей на плечи и сильно сдавливающую грудь, она не исчезала и только лишь скрашивалась ясными моментами. После всё повторялось вновь.       Яркий свет светофора красным вбивался в подсознание, вместе с тем на периферии мелькали огоньки фар, и Джей на неясные мгновенья отводил взгляд. Пока сменялись загоревшиеся цифры таймера, Пак позволил себе отвести взгляд, мгновением погодя теряя тот в померкнувшем салоне собственного автомобиля. В неоднозначном движении, совсем остерегаясь принять, что то отражало его нервозность, он постукивал большим пальцем по рулю, отбивая едва только известный ритм собственных мыслей. Вторая рука в сменившиеся секунды проделала в воздухе небольшую дугу, и Джей, небрежно опустив локоть на боковую панель, неторопливо уронил голову в раскрытую ладонь. Пальцы проскользили по коже и в лёгком движении настигли губы, Пак растёр мягкую чувствительную кожу, неминуемо встречаясь с шершавостью искусственно образованных ран, и только на неясный момент Джей позволил себе потеряться в заходящихся гулом мыслях — с наступлением ночи те становились всё более ясными и, казалось, до невозможного гулкими.       Джей не мог знать, как долго длилось мгновение собственной слабости, однако тому пришлось раствориться в небытие так скоро, как в подсознание пробрался сперва мелькнувший насыщенный жёлтый, а сразу же следом за ним зелёный. Он тронулся с места и под клацанье поворотника, отдающееся размеренным и привычным ритмом, Пак свернул в нарастающую темноту ночи, и перед ним, уходя далеко вперёд, растянулась тонкая улочка, извилистым путём ведущая туда — глубоко вниз по склону и после неторопливо вверх. Всё это: череда последовательных поворотов, одинаковых улиц и переулков — представляло для Джея знакомый и заученный маршрут; кратчайший путь от клиники до чонвонового бара долгое время хранился в памяти, и эти образы, неясным примитивом изображенными на карте чередой ровных и четких линий, были для Пака не более, чем привычкой.       Сквозь приоткрытое окно в салон пробирался тяжёлый, вязкий и, к глубокому сожалению, остывший только на несколько градусов воздух с улицы; он вбирал в себя разнообразие запахов, сливающихся в неясный массив, где одним удавалось доминировать над другими, а тем — блекнуть в собственной лёгкости. Дорога вывела Пака к переулку, резкому повороту и ещё одной тонкой улочке, едва только отличавшейся от той, что неторопливо оказалась у него за спиной. Джей вывернул руль, машина без протеста поддалась, и на краткий миг для Пака мир вокруг померк в темноте разыгравшейся ночи. Сменилось неторопливое мгновение, прежде чем свет фар вновь показался блекнувшим в разнообразии окружающих играющих переливами цветов яркого неона.       Пак выехал на привычную дорогу, точно зная, что теперь от Чонвона его отделяло только несколько неясным метров. Мысль ярко промелькнула в подсознании и ознаменовала для Джея блаженство, оно растеклось паутиной вен приятной истомой, словно он только что выпил, и вино тотчас взыграло в организме лёгким блаженством. В ярком моменте смеркли все былые переживания, и предвкушение защипало кончик языка; едва только Джей мог заметить, как, вторя собственным мыслям, растянул губы в лёгкой улыбке, затмившей для него самого всё остальное. Ожидание неторопливой пеленой окутывало его, точно смешиваясь с лёгшей ночью, и в томности искусственно созданной атмосферы он оказался тревожим только единой мыслью, возвращавшей его к тому светлому чувству, которое порождал в нём Чонвон.       Его отделял ещё один поворот, и, съедаемый предвкушением, Джей, всё же найдя в себе силы сбавить скорость, неторопливо вывернул руль одной рукой, ладонь проскользнула по кожанной обивке, швы ощущались резкими бугорками на коже. Сменилось размеренное мгновение блаженства, прежде чем всё его естество торопливо собралось в комок, а тревожность поползла вверх по венам. В глаза яркими проблесками пробились мигающие цвета: синий перекликался с красным, а после всё повторялось вновь; они загорались, меркли, вновь загорались, и так по неясному кругу. Сражённый недоумением, точно нашедшего отражение у него на лице в поползших к переносице бровям, Джей отыскал в себе угасающие силы урезонить зашедшиеся новым круговоротом мысли, точно впитавшие в себя его внутреннее потрясение, отражаемое тревожностью. Тогда ему удалось поставить автомобиль на незанятые парковочные места; белая разметка оказалась под колёсами, однако Пака это волновало до ничтожного мало. Когда двигатель автомобиля заглох и Джей в привычном движении вытянул ключ, он не поспешил выйти. Его взгляд торопливо проскользил по предметам, задержался на растянувшимся по асфальту ярким синими и красным бликам, точно вспышками вбивающихся в подсознание, а после задержался.       Впереди, у самого входа в бар, вытянулись три неясные мрачнеющие фигуры. Джей не знал, однако полагал, что между ними вовсю тянулся разговор, о содержании которого приходилось только догадываться. Мигающие огни полицейской машины окрашивали всё в неясный и неоднородный цвет сменяющихся бликов, однако даже так Паку удалось выделить среди других фигуру Чонвона. Ян стоял спиной к собственному бару, и хотя лиц полицейских Джей не видел, Пак мог предполагать, что те неторопливо что-то объясняли, на что Чонвон мог лишь только кратко кивать.       В минуту собственного слабости, поддавшийся парализовавшей и налившей грудь свинцом тревоге, Джей поддался бездействию, позже мало сумев объяснить собственное поведение. Сменились неясные секунды, прежде чем представший перед Паком разговор иссяк и неясные фигуры в форме тенями растворились сперва в ночи, а после — в салоне служебного автомобиля. Мелькнули яркие фары, и полицейская машина неясным бликом синего и красного смешалась с окружением, на ясные мгновения совсем смеркнувшем для Джея.       Одолеваемый тревогой, точно пропитавшей всё его естество, Пак поторопился и поддающимися дрожью пальцами потянул ручку на себя. Дверь беспрепятственно открылась, и на неясный миг Джея окутало вязкостью летнего воздуха, лизнувшего открытую кожу и пробравшегося под одежду неприятным жаром. Он сорвался с места мгновением погодя, размашистыми и скорыми шагами смерив пространство, отделявшее его от входа в чонвонов бар, и мало тогда Джей знал, как ярко тогда играли переживания на его лице.       Фигура Яна застыла в темноте недвижимым изваянием, всё так же оставшись на том месте, что и прежде: у самого входа в бар, скрывшихся за его спиной. Секундой погодя, стоило только Джею оказаться ближе, однако всё ещё не настигнув его, Чонвон пошатнулся, неуверенно переступил с ноги на ногу. Пак приблизился, и тогда в тягучести воздуха, летнего жаркого воздуха, растворилось два имени: имена, что не таяли в разнообразии других имён, других звуков; имена, где одно посредством голоса скрасилось переживанием, а другое — слышимым облегчением.       — Чонвон…       — Джей…       Пак остановился, когда от Яна его отделял только один, казавшийся до последнего мнимым, неясный полушаг. Тёплый жёлтый свет от вывески, растянувшейся где-то у них над головами, упал Чонвону на лицо, растянулся неясными тенями и совсем убрал с него краски. Ян поднял на него взгляд, и в моменте собственной слабости Джей растерялся. Он в скором взгляде скользил по знакомым чертам лица, терял свой взгляд в чужой карей радужке, в темноте лёгшей ночи показавшейся бездонно-непроглядной, и видел, как на чонвоновом лице медленно играли эмоции. Встревоженность менялась удручением, торопливо изменившимся облегчением, скользнувшем в том, как сгладились черты его лица, как расправились поджатые губы, и как вымученная улыбка растянула уголки розовых губ, окончательно стерев всё то былое, что бременем тянулось по телу.       Джей протянул руку, и та в отяжелённом эмоциями касании упала Яну на щеку. Пак провёл подушечкой большого пальца по молочной, скрашенной неоднородными бликами света, коже, и Чонвон, кажется, совсем неосознанно прикрыл глаза и неторопливо стал ластиться, потакая касаниям. Ян глубоко вздохнул, и в этом находило отражение удручённость недавно минувшего момента, нетороплива сменившаяся вновь разгоревшимся в груди ясным пламенем светлым чувством. Джей не открывал от него взгляд, всё с былым, никак не угасающим беспокойством, осматривая Чонвона, замечая, как подрагивали длинные рисницы и как на неясные мгновения из губ показался кончик розового языка.       Пак тяжело вздохнул и делимый воздух вобрал в себя всю его тревожность, торопливо разнеся ту и растворив в пелене ночи. Напряжённость, ранее давящая свинцом, постепенно растворялась: отступала неясной поступью, неровным шагом, и возвращал движениям мнимую лёгкость. Урезонив собственные мысли, собравшиеся в неясный поток, Джей нашёл в себе силы заговорить, и тогда голос показался едва ли знакомым, словно не родным. Он вобрал в себя всё то, что сотрясением в краткое мгновение перевернуло его душу, переживание взыграло в тоне, прибавив тому ранее не известный оттенок страха.       — Ты в порядке?       — Со мной всё хорошо, — Чонвон сделал неторопливый шаг вперёд, и тепло чужого тела, ощущаемое грудью, ознаменовало для Пака облегчение. — Ты не должен переживать за меня.       Чонвон в рваном, едва только торопливом движении завёл руки Джею за спину, мгновение погодя Ян прильнул ближе и, не пожелав более промолвить и слова, немо прижался своей грудью к Паку. Чонвон уложил голову Джею на ключицы, и Пак точно знал, что в таком положении Ян услышит, как в частом ритме заходилось его сердце, как ранее испытанное переживание неторопливо отступало, однако всё ещё пропитывало его тело.       В кратком мгновении Джей растерялся. Прийти в себя ему удалось только несколько позже, и тогда, как знакомый и приятный запах чонвонвого одеколона вбился в грудь и окутал лёгкие приятным воспоминанием, Пак тяжело выдохнул, неосознанно дыханием обжигая открытую кожу шеи Яна, мгновением погодя в лёгком поглаживании роняя ладонь на его голову, зарывая пальцы в россыпи коротких волос, находя в этом поступающее облегчение.       Близость чужого тела растекалась по собственному теплом, тянулись дымчатые струи утешения, и мысли, ранее гулом бьющие по подсознанию стихали. Тогда, как Чонвон оказался в его объятиях, крепко прижимаясь собственной грудью к его, стягивая руки у него за спиной, Джей более не думал. Прозвучавших, растворившихся в вязкости июньского разгорячённного воздуха слов хватило, чтобы былой ураган, вызванный непониманием, собственным заблуждением Пака, смерк и оставил после себя только послевкусие былых чувств. Джею удалось заверить себя, что сейчас, когда Чонвон оказался в столь интимной близости, всё вернулось к определенному ходом событий порядку — более он просить не мог.       Вероятно, Пак пожелал бы провести так вечность, теряя собственное внимание в монотонных перебираниях мягких прядей, в ощущении чужого дыхания у себя на шее, точно рядом с родимым пятном, однако миг растаял. Инициативой Чонвона они отпрянули друг от друга на неясные, казавшиеся слишком эфемерными сантиметры. Ян смотрел ему в глаза, и в карей радужке Джей видел, как блаженство неторопливо становилось всепоглощающим: былое удручение покидало Чонвона. Ян не расцепил своих рук, совсем не отяжеляющим грузом лежавших у Пака на пояснице, когда смотрел на него, в неуверенности поджимая губы. Тогда Джей посчитал необходимым разрушить молчание, вклинившееся между ними, и, как только губы зашевелились, с них слетели слова, тотчас отыскавшие отклик в чужой душе:       — Что-то произошло, не так ли? — он говорил медленно и вместе с тем терял свой взгляд в лице напротив.       Джей видел, как торопливо сменился чонвонов взгляд, как тень чего-то отдалённо напоминавшего вновь разгоревшегося огорчения проскользила по его лицу. Чонвон сглотнул слюну в надежде смочить пересохшее горло, и на неясные, совсем не спешившие смениться мгновения, затерял свой взгляд в глазах Джея. Пак не противился, позволив Яну выделить на это столько времени, сколько было необходимо.       Чонвон переменился в лице, и тогда Ян шумно вздохнул; вздох этот выбился из груди неоднородным «ха», точно забившемся Джею в уши. Сменилось краткое мгновение молчания, прежде чем Чонвон позволил себе сделать шаг назад. Ян расцепил руки у Пака за спиной, и Джей едва ли не взвыл от несправедливости утраты, побороть эти чувства, однако ему удалось. Джей немо наблюдал за тем, как Чонвон понурил голову, его взгляд теперь затерялся в асфальте, в неоднородных светлых бликах, ставшим ничем иным, а отражением в шероховатой поверхности гравия растянувшейся над головой вывески: она мигала цветом, на недолгие секунды меркла, порождая темноту, а после вновь переливалась круглыми лампочками, выдержанными в стиле давно ушедшего века. Ян вновь разрезал молчание неоднородным вздохом, пролившимся из груди резким звуком, и это стало моментом, когда внутреннее сотрясение вот-вот было готово содрогнуть едва только пришедшее в спокойствие естество Пака.       Чонвон заговорил не сразу. Сперва его рука проделала дугу в воздухе, мгновением погодя находя своё место у Яна на затылке, только после сквозь пальцы пробежали тёмные пряди ранее падающей на глаза чёлки. Чонвон не смотрел на Джея, когда говорил, и Пак не знал, чему на то была причина, однако Яна он не торопил; в миг, когда ушей коснулись первые звуки, ещё только собирающиеся слова, он потерял свой взгляд в чужом омрачённом огорчением лице:       — Это всё Рики, — Чонвон покачал головой из стороны в сторону, и слова сорвались из груди, ярко выкрашенные в тёмные краски удручения. Ян замолчал, и молчание продлилось недолгие секунды прежде, чем Чонвон остепенился. Признав свою ошибку, он поспешил сказать: — В этом есть и моя вина. Я должен был заняться закупкой сам, как делал всегда. Мне просто не стоило перекладывать всё на него, но я подумал, что хотя бы раз могу быть жадным к твоему времени.       — У тебя проблемы из-за новенького? — Джей откликнулся сразу, оказавшись совсем неудручённым раздумьями. Чонвон говорил загадками, и Пак точно знал тому причину: удручать его проблемами Ян не хотел.       — Мы оплошали, Джей, — Чонвон говорил на выдохе, а как только слова поспешили растаять в воздухе он поджал губы. Прошло неясное мгновение, прежде чем Ян, словно находя это делом собственного достоинства, со скользящим в голосе сожалением добавил: — Мы оба.       — Настолько, что необходима была полиция?       — Продажа алкоголя без лицензии, вроде как, в их юрисдикции, — из груди Яна выбился смешок, и он вобрал в себя и сумел материализовать все те противоречия, какие тревожили Чонвона: с губ он сорвался подавленным, а как растворился в воздухе — оставил ощутимый шлейф огорчения, протянувшегося вдоль.       Недосказанность, туманом нависшая между ними, не вбивалась в уши, не тревожила все естество Пака и никак не смогла стать причиной его очередного внутреннего потрясения. Она растаяла, как только Чонвон рвано вздохнул, оказавшись неминуемо прерваной, и Джей не нашёл в этом повода для беспокойства. Он смотрел на Яна, и в краткий миг собственной опечателенности Чонвон предстал перед ним совершенством — тем совершенством, которое Пак видел в деталях.       Сменились протяжные секунды, точно отбиваемые и прерываемые шуршанием шин семенивших то в одну, то в другую сторону автомобилей, отдававшимся в подсознании только слабым эхом: едва уловимым и ничего не значащим. Когда Чонвон поднял на него свой взгляд, Джею удалось предположить, что встревоженному Яну удалось урезонить хотя бы ряд мельтищащих мыслей. Пак смотрел в карюю радужку, в темноте ночи отныне казавшейся беспроглядно тёмной, пока Чонвон находил в глазах Джея утешение, только после растворившийся в пространстве улицы голос прервал момент, и тогда Ян промолвил:       — Бар будет под арестом, пока не закончится экспертиза. Несмотря на то, что это первое нарушение, но в крупном размере, они захотят проверить всё. Завтра здесь всё будет пропитано работниками служб, и до конца недели мне необходимо подать в налоговую всю подлежащую отчётности документацию.       — Что после?       — Если больше у них не возникнет вопросов, то до судебного разбирательства это не дойдёт, на основе имеющегося выпишут штраф, и с этим будет покончено.       Чонвон замолчал, и розовый кончик языка показался из губ. Джей мысленно усмехнулся, вновь вернувшись к мысли о том, что ново приобретённая привычка находилась им до невероятного забавной, однако отражение это нашло только в скользящем маслянном блеске его глаз. Он немо смотрел на Яна, неторопливо подмечая детали и заставляя те воспоминаниями теплиться на подкорке сознания.       — Всё закончится на этом, — Чонвон говорил это, словно пытался убедить Джея, и мало тогда Пак соглашался, что у Яна это выходило. — Всё это… — он остановился, в неуверенности поджав губы.       — Невовремя, — закончил Джей и в лёгком полушаге сократил расстояние. Руки потянулись к чонвоновым плечам, и сменился краткий миг, прежде чем чужая грудь вновь стала ощущаться уловимым теплом.       — Ты прав — невовремя, — Ян согласился и в кратком мгновении обмяк в руках Пака. Джей удержал его, чуть погодя Чонвон выровнялся.       Ян не торопился прервать момент, однако позволить этому продолжиться более он не мог. Джей ощутил касание чужой ладони у себя на груди, та легла точно на солнечное сплетение, и Пак едва заметил, как поднял на Чонвона вопросительный взгляд. Тогда в его сведённых бровях и вытянувшихся губах читалось многое, однако всё это меркло перед тем видом, растянувшемся на човновом лице, и Джей точно клялся, что был готов упасть ниц в одно мгновение. На лице Яна растянулась блаженная улыбка, в глазах медовым блеском заиграли крупицы того, что Паку было знакомым: сквозь пелену удручения пробивалась та чонвонова сущность, которую Джей с самого дня их знакомства считал очаровательным. Хотя и очарование это крылось на самой поверхности.       Чонвон отстранился, однако совсем только не сильно, словно в тянущейся пеленой момент в нём играли противоречия, и тогда бы Джей соглашался с тем, что разделял каждое из них. Он провёл ладонью вдоль чонвоновой спины, пальцами пробежавшись по позвоночнику, вторую оставив всё так же покоиться на прежнем месте. Тогда сменилось краткосрочное мгновение, и после пальцы Пака настигли чонвоновы, лёгкое, мимолётное, впитавшее в себя все светлые чувства касание отдалось словно разрядом, чужая кожа ощутилась теплом и мягкостью. Джей накрыл руку Яна, торопливо пальцами обхватывая ладонь в лёгкой хватке, и тогда Чонвон рвано вздохнул. Джей наслаждался тем взглядом, которым в краткий миг Ян смотрел на него, и в нём смешивалось всё: балженство, пробежавшее от необходимой близости, неугасшие чувства влюблённости, теплящиеся в груди, и долгожданное спокойствие, проступившее пеленой. Пак разделял каждое из них.       — Давай поедем домой, — Чонвон тянул слова, и Паку не беспричинно казалось, что в его голосе постепенно — едва ли торопливо — стали пробиваться лёгкие проблески лукавства. — Прямо сейчас.       — Сделаем так, как ты пожелаешь, — Джей словно мурлыкал, точно потакая, и едва ли он помнил, что был способен на такие интонации.       — Я вернусь за вещами, — Чонвон повернул голову и взглядом указал на дверь, отделяющую стены бара от улицы, где вовсю неторопливо своё брала безмятежная ночь.       Джей не посчитал нужным говорить что-то в ответ, определив свою реакцию кратким кивком и неторопливо растягивающейся на губах улыбке. Пак нехотя распустил пальцы, ладонь Яна, всё так же прижатая к его груди более не ощущалась тяжестью, и он привыкал к этому чувству. Джей не без аргументов считал, что ему стоило остаться на улице — ждать Чонвона не казалось тягостным, — однако Ян его намерения не разделил. Чонвон подхватил неторопливо опустившуюся ладонь Джея в одно движение, лёгкое касание пришлось точно на подушечки пальцев, мгновение погодя Ян, совсем не желая прервать зрительный контакт, лукаво тянул губы в улыбке. Он переплёл их пальцы, и Джей не нашёл в себе другого отклика, как только смущённо усмехнуться.       Чонвоновой инициативой он оказался затянут в помещение бара. Свет сочился из развешанных по потолком ламп, скользил по стенам и падал ниц, неизбежно исторгая пыль из расставленных по периметру кресел. Как только Джей оказался в окутывающей прохладой помещении, древесный запах красного дерева, перекликающихся с медовым ранее разливаемого виски точно вбился в нос, оставив в подсознании приятный штамп. Чонвон тянул его, однако надобности в этом совсем не было: Пак пошёл бы за ним, стоило только тому попросить, даже если бы это стоило ему его жизни.       Бар неясной, вязкой пеленой окутывала тишина, и это казалось ново. Не лилась приглушенная музыка, не разнились перекликающиеся, резонирующие голоса посетителей. Опустошённость, казалось, охватила всё вокруг, пробралась и в чонвоново естество, однако если из Яна испепелить это удалось, Джей точно знал, что окажется бессильным перед остальным. Впрочем, внутреннее спокойствие Чонвона значило для него и без того многое.       Ян завёл его в окутанное пеленой беспристрастия помещение, и собственные шаги казались Джею необоснованно громкими; каблук бился об деревянные половицы, звон отбивался от стен, скользил по растянувшимся поверхностям и точно вбивался гулом в подсознание. Тогда Пак отчётливо уловил, как чонвоновы шаги звучали с собственными в унисон. Он смотрел на Яна, едва только замечая, как продолжала растягиваться на губах улыбка, такая, какая была ему самому точно знакомой: пропитанной чувствами, делавшей из него влюблённого идиота — Джей этого не боялся.       Они прошли вдоль выстроившихся, преломляющих стеклянными поверхностями столов. Тени растягивались перед ними, скользили по половицам и ускользали, совсем не торопясь быть пойманными; они соединялись в один неясный силуэт и после неспешно расходились. Когда Чонвон привёл его к барной стойке, Пак перевёл свой взгляд. В углу, совсем рядом с открытой дверь в служебное помещение мелькнула тень. Она разрослась мгновением погодя и шелохнулась вновь, только позже обретая очертания юного парня.       Рики стоял за барной стойкой, виновато понурив голову и неторопливо переминаясь с ноги на ногу в собственной нерешительности. Нишимура поднял взгляд, стоило только Чонвону, нехотя распустив переплетённые пальцы, шагнуть ближе, и тогда в этом взгляде карих глаз, Джей увидел неподдельную вину, горящей ярче, нежели Пак считал вовсе было возможно. Ян остановился в полушаге, и тогда единственным, что отделяло Чонвона от Рики была одна только узкая плоскость барной стойки. Ян замер, немо уставившись на работника взглядом, и Джей, даже не видя чонвонового лица, точно знал, что гнев тогда не играл в выступивших желваках, не плескался и на дне его глаз — и всё лишь потому, что таким всегда был Чонвон: добросердечным и не умевшим держать обиду.       Сменилось мгновение, осквернённое протянувшемся молчанием, прежде чем то было прервано. Нишимура сделал неторопливый шаг, и его высокая фигура выскользнула из-за барной стойки. Рики возрос перед Яном, оказавшись всего в одном шаге, и тогда ушей Пака настиг незнакомый, раздавшийся в глухой тишине голос:       — Господин владелец, я виноват, — голос Рики окрасил пустой зал низкими нотками, и сменилось краткое мгновение, прежде, чем юноша согнулся в глубоком виноватом поклоне.       — Всё в порядке, — Ян не растерялся, и Джей слышал, как в его голосе мгновением погодя заиграли нотки обеспокоенности.       — Я знаю, что это не так. Из-за меня у вас проблемы, не так ли? — Нишимура продолжал, точно осознавая собственную вину, и более не смел поднять взгляд. Его высокая фигура застыла в глубоком поклоне и теперь казалась ощутимо меньше, нежели ранее; Рики говорил, теряя глаза и голос в деревянных половицах, и Джею казалось, будто ещё совсем немного — и он кожей сможет почувствовать юношеское искупление.       — Мы оба в ответе за это, — Чонвон тянул слова, и его голос неторопливо отбивался от стен глухим эхом, иссякающим так же скоро, как и появляющемся. — Но на правах владельца я должен понести ответственность самостоятельно.       Сменилось краткое мгновение, и Нишимура опасливо выровнялся. Его покатые плечи, опущенный подбородок и растерянный взгляд Джею говорили больше каких-либо слов, и Пак был уверен, Чонвон разделял с ним это чувство. Рики виновато посмотрел на Яна, тогда на лице молодого парня мелькали эмоции: они разнились, переплетались и противоречили; виноватось его вида сменялась озадаченностью, мгновением после всё поглощала растерянность. Нишимура точно знал, к чему всё это неторопливо вело, и страх принятия так ярко находил своё отражение у него на лице, что Джею казалось: тот был едва ли не осязаемым.       — После всего… — низкий голос Рики окутал комнату нерешительным басом. Нишимура набрался смелости взглянуть Яну в глаза и в кратком миге растерялся.       — Я не уволю тебя, — Чонвон не дождался, определённо зная, что должно было последовать после.       Слова зазвенели в пустующем, не удручённом иным людским существованием, помещении, и Рики растерялся вновь. Он посмотрел на Чонвона тем взглядом, который показался Джею знакомым: точно так смотрят люди, которые вновь обрели надежду. В мгновении собственной неуверенности Нишимура пошатнулся, словно ноги тотчас стали ему не подвластны; его фигура теперь предстала перед Яном неустойчивой тенью, дрожащей от малейшего движения воздуха. Чонвон кратко вздохнул, и радушная улыбка скрасила его губы, Рики же только более растерялся, поспешив спрятать свой взгляд в деревянных половицах.       Ян разделил один шаг, расстояние, которое теперь их разделяло, едва только казалось Джею неправильным, однако он не желал вмешиваться, точно зная, что не имел права разрушить момент. Чонвон взмахнул рукой в воздухе, и та проделала лёгкую дугу, мгновением погодя его ладонь приземлилась юноше на плечо, и Ян позволил себе польность в нескольких лёгких постукиваниях уронить её вновь. Пропитанные лёгкостью чонвоновы действия вскоре нашли отклик в чужом теле, и Рики — возможно, едва только осознавая свои действия — вновь поднял на Чонвона растерянный взгляд. В чужой карей радужке билось и пробивалось беспокойство, едва уёмное чувство вины и вновь возросший огонёк надежды, когда Ян спокойно закончил:       — Рики, ты неплохо справлялся до этого момента, и я позволю тебе это право на ошибку. Я не уволю тебя, но без последствий это не решится. Я вычту часть убытков из твоей зарплаты, и мы забудем об этом, — Чонвон остановился, и в кратком мгновении тишина торопливо окутала их, однако долго это не продлилось. Ян вздохнул, после жадно втягивая носом кислород, а после закончил, позволив словам завершением прозвенеть в помещении: — Всем рано или поздно надо научиться на своих ошибках.       Чонвон не стал говорить ничего более, а Рики не осмелился сказать ничего в ответ. Нишимура вновь потерял свой взгляд в неясных предметах, словно опасаясь найти в глазах Яна порицание. Чонвон кратко вздохнул, и Джею точно показалось, что разговор исчерпал себя. Рука Яна соскользнула с чужого плеча в скором движении, проскользила по ткани и скрылась в кармане штанов, совсем скоро поспешившем оттопыриться под давлением. Чонвон поджал губы и в кратком мгновении одарил Нишимуру ещё одним взглядом, после Ян сделал шаг назад.       Он всё ещё смотрел на Рики, когда неторопливо отходил, и тогда его голос вновь зазвенел в просторной комнате, отбился от предметов и точно вбился адресату в уши:       — Закрывай бар и возвращайся домой, — Чонвон пожал плечами, и мгновением погодя Джей ощущал его присутствие рядом; Ян остановился всего в полушаге, подхватив с одного из столов свой бумажник и небрежно перевешенную через спинку стулу кофту.       — Да, господин владелец, — Рики отозвался, и голос его всё так же был растерян, Джей больше не обратил на это внимание, однако Чонвон посчитал необходимым радушно улыбнуться вновь.       Тогда, как Пак немо наблюдал за тем, как тонкие чонвоновы пальцы подбирали предметы и прятали их в глубине карманов, его более мало что тревожило. Стоило только Яну поднять свой взгляд на него — тот самый взгляд, в котором масляным блеском играло волнение, — в краткий миг для Джея не осталось ничего, что было бы совершенно. Совершенство неизменно крылось в Чонвоне.       Ян смерил комнату кратким взглядом, мгновением погодя его фигура возросла рядом с Джеем вновь, и Пак, распустив ранее сложенные на груди руки, одарил Чонвона выжидающим взглядом. Он заметил это не сразу, однако в ответ на расцветающую улыбку на чонвоновых губах, уголки собственных неторопливо потянулись вверх, а во взгляде пробежало то, что неизменно звал светлым чувством испытываемой симпатии. Сменилось протянувшееся мгновение, и после пальцы чонвоновой руки вновь настигли ладонь Джея. Пак не возражал, и Яну вновь удалось завладеть его рукой; Чонвон неторопливо сплёл их пальцы, в кратком мгновении сжав те как никогда крепко, а после вздёрнул подбородок, теперь точно смотря Джею в глаза.       — Поехали домой, — Чонвон тянул слова, и Пак не скрывал от самого себя, что в несчётное мгновение всё его естество задрожало, а неяркая тень предвкушения пробежала по позвонкам, сосчитав их все несколько раз, пока не посмешила раствориться.       — Конечно, — Джей склонился, и слова настигли Яна только полушопотом. Пак не чувствовал на себе чужой взгляд, однако Чонвон смутился, точно помня, что Нишимура всё ещё был здесь.       Ян не сказал ему ничего в ответ, только несколько раз неторопливо постучал собранной в кулак ладонью по груди. Джей выпрямился, и губы вновь тронула блаженная улыбка, нашедшая отклик в чужой душе. Чонвон промычал что-то неразборчивое, хотя и разбирать у Джея терпения не хватало, мгновением погодя Ян протянул Пака вдоль помещения.       Ночь окутала их резким мгновением, стоило только проскользнуть в двери; она вновь стёрла с лиц краски, вторглась в сознание разнящимися бликами цветных вывесок, однако даже так более значения это не имело. Чонвон шёл рядом, когда Джей неторопливым шагом вёл его к машине. Они не расцепили руки до последнего момента, пожелав продлить краткий момент настолько, насколько это вовсе было бы возможно. Протянулись секунды, отделяемые резкими шагами, и после Пак просколзнул в салон автомобиля; Чонвон последовал за ним без промедлений.       До собственной квартиры они добрались быстрее, чем Джею казалось, могли бы вовсе. В коридор с потолков лился блеклый свет, тени расставленных вдоль горшков с искусственными, растягивающимися в пластмассовых бликах цветов скользили вдоль стен, падали на пол и расплывались в причудливых формах. В пустынном, тянущемся вдоль коридоре, собственные шаги, перекликающиеся с чонвоновыми, казались до невозможного гулкими, они врезались в подсознание трелью, овладевали им и после рассяпались в собственном безучастии.       Джей измерил пространство торопливыми шагами, тогда волнение собиралось свинцовой тяжестью в груди, и Паку едва удавалось его объяснить. Чонвон неторопливо поспевал сзади, и Джей его не торопил. В конце, рядом с дверьми собственной квартиры они остановились вместе. Чонвон застыл рядом, пока Джей в лёгком движении провёл по электронному замку и ввёл заученную комбинацию цифр. Дверь отворилась, одновременно отозвавшись въевшимся в сознание пиликаньем.       Чонвон проскользнул в открывшийся проём первым, мгновением погодя утащив за собой и Джея. Темнота помещения окутала их, завлекла, и в интимности созданной атмосферы подсознание Пака неторопливо стало вырисовывать блеклые картинки: яркости они набрали только позже, в тот миг, как клацнул выключатель, и растянувшийся коридор залился светом. Сменились секунды, совсем не казавшиеся вечностью, и Джей почувствовал лёгкое касание на своей груди. Неровный вздох, прозвучавший со стороны Яна, и их бросило друг к другу, словно подхватило рьяным порывом ветра надвигающейся бури, сочившегося через плотно закрытые окна.       Чонвон пробежал пальцами вдоль торса, мгновением погодя обе его руки оказались у Пака за шеей, неминуемо став причиной, почему всё его естество стянулось в тугой узел, а тело пробило яркой дрожью предвкушения. Чонвон вздохнул, и вздох этот точно коснулся губ Пака, он лёг на них обжигающей пеленой, разснёсся по телу разрядом, и Джей более не остерегался мысли растаять в чужих объятиях. Пак смотрел Яну в глаза, и в тех масляным блеском отражалось лукавство. Джей усмехнулся, и смешок соскочил из груди, точно выкрашенный в яркие краски лукавства, без остатка пробирающее его естество.       Чонвон смотрел внимательно, бегал взглядом по лицу Пака, и при такой близости перед Джеем скрывались детали, размывались и более переставали иметь значение. Джей немо наблюдал за тем, как соскользнул взгляд Яна, переметнулся и теперь медленно скользил по открытой тканью коже шеи. Чонвон приоткрыл губы, и сквозь них высунулся кончик розового языка — Пак потерялся без остатка. Желание подобралось к горлу комком, и адамово яблоко дрогнуло, словно только что прогнулось под пристальным взглядом. Джей рвано выдохнул, как только почувствовал касание чужих пальцев на затылке, а Чонвон, немо испепеляя Пака взглядом, продолжил перебирать короткие пряди, оттягивая те, однако едва только заметно.       Нетерпение собралось у Джея в груди свинцовой тяжестью, оно медленно текло по венам, скользило вдоль позвонков и сильнее всего собиралась в тех местах, где чувствовалось трение чужой кожи об собственную. Чонвоновы касания ощущались словно ожогами: они горели и вскоре, казалось, станут неприятно ныть, однако Пак не противостоял. Предвкушение близости трепетало всё его естество, отдавалось жаром и разносилось приятной истомой, послевкусием тая на кончике языка.       Джей рвано вздохнул, а Чонвон нашёл в этом ответ на всё то, что крутилось у него в голове ураганом. Ян усмехнулся, и тогда они наконец позволили себе накинуться на короткие минуты, пока через окна неторопливо просачивался и смеркал холодный свет полной луны. Они наконец смотрели друг на друга, в лёгких касаниях скользили по телам и шептали два имени, точно звучавшие, как заклятия. Имена, которые не таяли долго в тягучести воздуха, которые не перекликались с другими именами и которые таяли в безмятежности прозрачной ночи.       — Джей, — Чонвон тянул слоги, и Пак точно чувствовал, что медленно плавился под напором Яна.       — Чонвон, — он шептал в ответ, позволив имени любимого таять на губах мимолётной сладостью.       — Я скучал, Джей, — Чонвон тянулся к нему, и Пак искал последние силы для того, чтобы противостоять. Чувства собирались в теле нарастающим жаром, он таил в груди, давил на солнечное сплетение и тянулся по венам приятным предвкушением.       Ян приблизился, и теперь стоял настолько близко, что его дыхание смешивалось с дыханием Пака, ложилось на открытую кожу щеки; их лбы соприкасались, переносицы тёрлись друг о друга, и перед глазами Джея в подобной близости облик Яна неторопливо расплывался. Стирались детали, и более значение имело мало что, мгновенно нарекнувшись сознанием Пака бессмысленным. Тогда для него остался только Чонвон.       Желание отдаться интимности момента неторопливо овладевало им, окутывало подсознание неясной пеленой, и в момент, когда Джей ладонью надавил Яна на поясницу, подтолкнув Чонвона ближе к себе, он более не был удручён мыслями. Страсть стёрла былые переживания с его лица, исторгла их и из души, и в краткий миг Паку казалось, что остались только они вдвоём. Чонвон привстал на носочках, под давлением руки Джея его тело послушно поддалось вперёд, секундой погодя чужая грудь ощутилась собственной, и Паку казаось, что чувства оказались сродню тем, будто в краткий миг его пробило разрядом. Волнение собиралось в груди свинцовой тяжестью, трепетным жаром и неясным шлейфом предвкушения, тянущегося вдоль всего его тела и особо ярко собираясь в тех местах, где всё ещё так ярко ощущались чонвоновы касания.       Момент собственного смятение, отчего-то наречёного Джеем лёгким проблеском нерешительности, померк, стоило только голосу Чонвона томным шопотом коснуться слуха. Тогда Ян сильнее прежнего привстал на носочках, с гордостью преодолевая небольшую разницу в возрасте, и едва только ловя губами, неизбежно касаясь мягкой кожей чувствительной мочки уха Пака, промолвил:       — Поцелуй меня, Джей.       Столько можно было сказать в ответ, однако Джей молчал, пожелав, чтобы слова растворились в тягучести летнего воздуха, чтобы забились по углам и эхом зазвенели в подсознании, точно тронув душу и свернув всё его естество в тугой комок. Пусть победно вобьётся в уши, пусть зависнет нерушимой пеленой воздухе — пусть свершится что угодно, лишь бы только момент продлился так долго, насколько это было дозволено. Джей и не знал, чем когда-либо сможет оправдать свою подобную жадность, однако тогда — и никогда после — это мало тревожило его естество.       В таявшем мгновении, где они делили не только друг друга, а и впитавший в себя все эмоции кислород, Ян смотрел на него непрерывным взглядом, и только немо скользил им по лицу Джея, торопливо перебирая пальцами волосы на затылке и несильно надавливая ладонью на него. Чонвон льнул ближе, точно делая это осознанно и оказавшись откровенным с собственным желанием, и Пак лишался последней возможности здраво мыслить.       — Поцелуй меня, — Ян шептал вновь, и всё это снова порождало в Джее бурю: неукротимый и неугомонный ураган чувств.       Страсть охватила его, как только брошенные вновь слова растаяли в воздухе. Пак прижал Чонвона так, как прижимают любимых, прильнул ближе и более не позволил себе поддаться сомнениям. Джей склонился, и Ян, не желая торопиться, только отдался бездействию. Чонвон прикрыл глаза, и в подрагивающих веках ярко читалось предвкушение — яркое, неподдельное ожидание, — в котором Пак позволил себе затеряться. Когда Джей приблизился, чонвоново лицо расплылось у него перед глазами, и для поглощённого чувствами Пака это значило только одно: Ян оказался непозволительно близко — там, где больше не было места к отступлению. Впрочем, бежать он не желал.       Он прильнул, и губы сошлись в лёгком касании. Вожделенный, вобравший в себя все до последнего чувства поцелуй ощущался так, словно был первым: удерживающие чонвоново тело пальцы дрожали, перед глазами яркими картинками мелькали сюжеты, созданные интимностью надвинувшегося момента, а весь тот яркий спектр испытываемых чувств собирался под горлом, давил на кадык и словно пытался перекрыть собой кислород, однако Джей не противился. Он отдавался этому, как отдавался всегда, и знал, что Ян разделит его чувства, что именно он породит те, что окажутся сильнее.       Его голова была пуста, когда губы прильнули к чонвоновым во второй раз. Из груди Яна выбилось его имя, и Джея окончательно повело. Более не осталось никаких переживаний, испарилась и ранее казавшаяся невыносимой усталость; в тот краткий миг остались только они, и они оба были здесь друг для друга, желая разделить момент, позволить страсти завлечь, завладеть, оттого всё иное более казалось едва только значимым. Чонвонова грудь прижалась к его, и губы, ощущаемые по новому тёплыми, припали к его, срослись и стали вырисовывать узоры, никому из них ранее не известные. Джей целовал так, как целуют тех, кто дорог сердцу: неторопливо, чувственно и бережно, точно желая продлить миг.       Пак пьянился чувством собственной привязанности и не желал треклясть собственное сердце, бившееся так часто, как, казалось, никогда прежде. В ту краткую минуту между ними разгорелась искра; та искра, которая повлияла на их обоих: в Чонвоне она зажгла страсть, в Джее — всепоглощающий огонь привязанности. Он связывал их, и даже если Ян не знал об этом, с каждым изменившемся мигом ему удавалось отвоевать каждую частичку сознания Пака, испепелить последние мысли, бренно зазвеневшие в голове эхом, а после завлечь в танец тел, в котором право руководить давалось обоим.       Это была игра, правила которой они оба хорошо знали, однако позволяли себе поддаваться один другому, в этом проявляя собственную привязанность.       Джей отстранился на мнимые миллиметры, и чужое учащённое дыхание упало на щеку жаром. Пак рвано вздохнул, и вздох этот выбился из грудей растворившемся в воздухе «ха», точно настигшем чонвонов слух. Он растворился в кратком мгновении, прежде чем, почувствовал, как чужие горячие губы мазнули поцелуем по щеке. Ян отстранился, и когда Джей уловил его самодовольную улыбку, Чонвон проделал это вновь. Ян припал к шее, мазнул поцелуем по чувствительной коже, точно у родимого пятна, и Пак гласно протянул звуки. Когда Чонвон приподнял подбородок вновь, Джей словил его краткую усмешку, прозвучавшую Паку точно в губы, и в тот момент испытал едва ли не болезненное облегчение.       Ян завлёк его, однако не позволил новому поцелую случиться. Чонвон остановил Пака, когда его губы оказались в казавшемся мнимом миллиметре от чонвоновых, и Джей испытал болезненное чувство досады, заколовшее грудь. Ян только бесшумно усмехнулся, и Джей обмяк. Он поддался вперёд, и тогда его отяжелевшая голова легла Чонвону на плечо. Пак зарыл свой нос в чонвоновой шее, невыраженный аромат лаванды вбился в сознание приятным воспоминанием, и Джей пожелал пропитать этим запахом лёгкие без остатка. В ответ Чонвон только сдавленно залился смешком, и Пак вновь отметил для себя, насколько чувствительным был Ян.       — Я чертовски слаб перед тобой, Чонвон, — слова сорвались с губ потакающим Яну полущёпотом, и Джей не торопился поднять свой взгляд. Он уткнулся носом в шею вновь, откровенно желая раствориться в кратком мгновении.       — Я знаю, — прошептал Чонвон, и слова прозвучали в тяжести воздуха рвано и сбито, Пак точно знал, следствием чего всё это стало. — Знаю, Джей.       Они вновь шептали имена, словно те звучали, как заклятия, и те снова таяли в тягучести воздуха, растворяясь в поглощающей помещение тишине. Для Пака всё это ощущалось совершенно, хотя и совершенство всегда крылось для него в Чонвоне. Пак позволил незавершённости диалога протянуться в воздухе и совсем не противостоял ей. Все слова, ранее крутившиеся в сознании, а после смеркнувшие, показались лишними, и Джей не торопился сказать что-либо в ответ. Признание Яна трепетало всё его естество, трогало его душу и касалось сущности Пака, когда тот мало знал, насколько сильное влияние всё это имело на него.       Чонвон отстранился, и протянулся миг, в самом деле показавшийся Джею собственной вечностью, прежде, чем Ян разрезал пространство движением. В краткое мгновение рука Пака оказалась подхвачена чужой, и Чонвон потянул Джея на себя. Он шептал ему на ухо слова, растворяющие Джея в собственных чувствах, и страсть, непременно смешиваясь с желанием, овладевала им.       В груди трепетом теплилось желание поднять Чонвона на руки, подхватить податливое тело и в кратком мгновении показать собственное превосходство, точно зная, что в этом едва ли была необходимость. Однако Ян не позволил. Чонвон кратким — словно мимолётным — касанием пробежался ладонью вдоль груди Пака, и остановилась та только тогда, как тонкие пальцы окольцевали его запястье. На чонвоновом лице взыглала томная улыбка, смешавшая в себе всё то разнообразие чувств, разделить которое Джей желал непременно, а после Ян торопливо затянул его в укутанное темнотой пространство комнаты. Потакающий его шагам Пак не имел желания противиться.       Джей ощутил чужое касание, теплотой пробежавшая по телу, только несколько погодя. Тогда Чонвон вновь оказался рядом, его грудь прижалась к груди Пака, и их дыхание выровнялось, подхватив темп друг друга. Джей вновь льнул к чонвоновой шее, открытые участки молочной кожи переливались в разлившемся по комнате тусклом свете внезаптно дёрнутого торшера: тот лился ярким оранжевым, ложился на предметы переливом и играл размашистыми тенями по полостям, он красил чонвонову молочную кожу, однако Пак всё так же видел в ней совершенство.       Глухие, отбившиеся от стен шаги Яна ознаменовали для Джея недолгие секунды нетерпения. Сменилось неясное мгновение, прежде, чем Човон, точно соглашающийся со своими желаниями, неторопливо упал на край кровати. Ян не отпускал руку Пака, и его пальцы всё так же крепко окольцовывали запястье Джея, когда Чонвон смотрел на него снизу-вверх. Джей окончательно терялся, находя в маслянном блеске карих глаз нескрытое желание, и Пак пьянился пробиравшими чувствами настолько сильно, будто казалось, что в краткий миг он выпил, и вино разнеслось по телу сладкой истомой. Однако оба они знали, что сильнейшим алкоголем были друг для друга они сами.       Чонвон смотрел на него, и Джей не желал избегать этот взгляд. В нём смешивалось всё: неподдельное желание, отражающееся масляными переливами, озорство и растворяющиеся в необходимой компании былые тени удручения — Пак видел это всё. Джей не узнал об этом сразу, однако вскоре, как только срываемые с губ слова стали настигать его, он расслышал, как Ян полушёпотом проговаривал его имя: с раскрасневшихся от недавнего поцелуя губ те слетали неясным бормотанием, и ранее пустующая комната, залитая только блеклым светом одного торшера, наполнялась неторопливым «Джей, Джей, Джей…», спешившем гаснуть во тьме, однако не в подсознании Пака.       Растворившись в кратком мгновении, охваченный чувствами Джей не торопился. Он таял в моменте, позволяя тому полностью овладеть им, и едва только сопротивлялся его скоротечность. Опомниться, однако, ему удалось скоро. Пальцы Яна ощутимой хваткой окольцевали запястье, где покоились ранее, и теперь кожу словно жгло в местах недавнего касания — Джей не противился. Сменился краткий миг, прежде чем Чонвон, позволивший блаженной улыбке смягчить черты его лица, слабо одёрнул руку Пака. Джею этого оказалось достаточно, и мгновением погодя он неторопливо склонился над Чонвоном, точно нависая над ним. Ян не склонился, не торопясь растянуться на и без того уже смятых простынях, и, только заведя руки за спину, упёрся на них, несколько отклоняясь.       Джей провёл кончиками пальцев по чужому лицу в бережных касаниях, обвёл мягкую щеку, острую линию челюсти и мгновением погодя пал ниц перед своими желаниями, тотчас подушечками пальцев настигая чонвоновы губы. Протянулся словно затянутый туманом миг и вскоре поспешил оборваться, как только Пак подушечками пальцев ощутил лёгкий поцелуй, вскоре повторяющийся вновь.       — Ты делаешь меня жадным, Чонвон, — Джей тянул слова, и те выбивались из груди тем тоном, что самому Паку показался ниже привычного: страсть играла в его голосе красочными нотами, и противостоять ей он не желал.       Пак считал это опрометчивым, однако сопротивляться вожделению, трепетом собравшемся в груди, он более не мог. Он склонился над Яном, и как только чонвоновы ноги неторопливо раздвинулись в стороны, Джей вдавил колено в мягкий матрас, спешивший прогнуться под его напором. В ответ Чонвон вздернул подбородок и перевёл неторопливый взгляд на Пака, Джей смотрел Яну точно в глаза, позволяя себе минутную слабость и теряясь в тёмной радужке, играющей медовым блеском страсти, которую Пак так отчаянно желал разделить.       В краткий миг Джей приблизился настолько, что дыхание Яна вновь ощущалось жаром на коже, оно проскользнуло по щеке, зацепило мочку уха и растворилось, а после всё повторилось вновь. Чонвон облизал губы, и этот короткий жест породил в Паке ураган: всё его естество торопливо свернулось в тугой комок и желание проскользило по венам. Тогда, как изнурённый чувствами Джей едва только находил в себе силы не поддаться соблазну, Чонвон заговорил, и его голос, разрезавший томящуюся интимностью атмосферу лишил Пака последней возможности мыслить здраво:       — Тогда возьми то, что всегда было твоим, — слова смеркли, и только после Джей в самом деле смог уловить их ясный смысл.       Незавершенность, в краткое мгновение показавшаяся совершенностью, протянулась в нагретом воздухе, растворилась и после окончательно иссякла. Джей не беспричинно считал, что более все слова, какие только могли бы звучать, оказались бы ненужными и бренными; для Пака хватило бы только два имени, таявших в интимности тянущейся ночи, значивших намного больше, чем кроющих в себе.       Джей опустил взгляд, и тогда тот неторопливо заскользил вдоль чонвоновой фигуры. Пак подмечал детали, норовившие скрыться в слабом освещении, однако всё это вскоре вновь теряло для него значение. На лицо Яна неторопливой тенью ложилось умиротворение, страсть сгладила углы и стёрла усталость, не оставив от той и единственного следа, и Джей был уверен: всё то же самое происходило и с ним. Жар медленно полз по телу, как только он вёл кончиками пальцев по скрытому белой футболкой торсу, как стоило только Джею коленом ощутить чоновонов возбуждение, точно оказавшееся не менее собственного.       Ян хотел его, и одна только мысль об этом сводила его с ума.       Растерянный в моменте страсти, Джей неторопливо потянулся к кожаному ремню, обхватившему чонвоновы бёдра. Ян рвано вздохнул при неожиданном касании, однако не поспешил убрать взгляд. В миг, когда проворные пальцы Пака со звоном поддели пряжку ремня, они смотрели один другому в глаза и терялись во взглядах друг друга, отыскивая в этом душевное спокойствие. Мгновение разорвал гулкий звон железа, пряжка ремня поддалась, и Джей неторопливым жестом одной руки сумел ослабить его. В томном, лёгком касании Пак задёл ладонью чонвонов член, и Ян только рвано выдохнул, выбив из груди неравномерное, окрашенное в чувства «ха», ставшее для Джея, точно разрешение продолжить.       Он не был тороплив в своих движениях, желая насладиться разделяемым мгновением, позволить тому ярким воспоминанием врезаться в память, запечатлев и то блаженное выражение, красившее лицо Чонвона. Джей переместил руку, ладонь в лёгком движении упала на эрегированную плоть. Чонвон вздохнул, и Джею не безарументно казалось, что Ян даже не заметил, как неосознанно поддался вперёд ласкам, словно неме прося об больше. Пак готов был дать всё без остатка. В кратком мгновении вновь зазвенела пряжка кожаного ремня, отдавшись в помещении лязганьем железа, глухо щёлкнула пуговица; лишь только позже зашуршала шринка. Джей переводил свой взгляд, медленно теряя тот то в лице Яна, то в собственных действиях, и находил в этом блаженство.       Протянулся краткий миг, прежде чем Паку вновь удалось поддеть грубую ткань чонвоновых брюк и без напора заставить ту проскользить по стройным ногам, открывая молочную, ничем не тронутую кожу. В тот краткий миг возбуждение Яна показалось обосновано осязаемым, и Джей не смог противиться той мысли, что набатом билась в голове эхом собственных желаний: Ян Чонвон был прекрасен.       Пальцы лёгким движением легли на внутреннюю сторону чонвонового бедра и неторопливо очертили молочную кожу, из губ Яна выбился неровный вздох. Вздох этот вобрал в себя всё то, что так переполняло Чонвона: в растянувшийся в тягучести июньского воздуха «ха» в интонациях бурлила страсть, находили своё отражение все подлинные чувства, и Джей точно был уверен, что готов был разделить каждое из них. При новом касании Пака к эрегированной плоти, веднеющейся под единственной скрывающей тканью ясным бугорком, Чонвон запрокинул голову к потолку, и тогда холодный свет бьющей в окна луны, смешивающийся с тёплым от искусственного освещения, заиграл на иссиня чёрных волосах переливом.       — Ты позволишь? — Джей убрал руку, однако та повисла в воздухе только на краткое мгновение.       Чонвон был честен в собственных желаниях, когда в ответ словам Пака только утвердительно закивал, совсем терпимым подбирающимся возбуждением. Только несколько погодя его дрожащий, наполненный скользящим вдоль интонаций предвкушением голос озарил комнату:       — Я не смогу отказать тебе, — слова прервались рваным вздохом, стоило только Паку вновь неторопливо вернуть руку на прежнее место и проворными пальцами поддеть резинку нижнего белья, точно добираясь до ярко выраженной тазовой кости. — Никогда в моей жизни, Джей. Никогда.       В скоротечном мгновении губы Пака тронула удовтетворённая улыбка: плод ничего иного, как поражения того светлого чувства, теплещегося в груди неостановимым пожаром. Джей получил долгожданное признание, и то отдалось теплом в районе солнечного сплетения, окончательно лишив Пака возможности мыслить здраво: более не осталось ничего, кроме его чувств, пробирающих точно до костей и теплящихся пылающей страстью. Он провёл свободной рукой по второй ноге, очертив молочную кожу от самой лодыжки и вверх — к внутренней стороне бедра. Пак навис над Яном сверху, и лёгкой настойчивости оказалось достаточно, чтобы Чонвон неторопливо опустился на руках. Ранее расправленная простынь смялась под ними, исказилась глубокими складками и тихим шорохом отозвалась в ответ движениям.       Джей навис над Чонвоном, и позволил себе краткий миг собственной слабости, взглядом затерявшись в чужой карей радужке, в прикусываемых от тянущегося телом возбуждения губах, всё так же припухших от недавнего поцелуя. Пак более не стал медлить, рационально посчитав это пыткой для них обоих: он не желал осквернить трепетавший всё его естество момент. Джей проскользил пальцами по казавшейся на контрасте с мягкой чонвоновой кожи грубой ткани, и сменился краткий миг, прежде чем тёмный лоскут нижнего белья мелькнул в блеклом освещении и оказался стянут со стройных ног. Чонвон сгорал от нетерпения и шумно шипел при каждом новом касании, а Джей точно чувствовал всё это на себе: предвкушение жгло кожу пятнами, въедалось в подсознание и скользило табуном мурашек по позвонкам.       Пак остановился в собственных движениях, когда перед глазами оказалась оголённая возбуждённая плоть. Порозовевшая головка чонвонового члена слабо поблёскивала на свету от натуральной смазки, и Ян, в краткий миг поддавшийся смущению, едва только замечал, как словно в ответ стали розоветь, а после заливаться всё более яркими красками его щёки. Стоило только Паку, точно поглощённому моментом, неторопливо коснуться возбуждённого члена, Чонвон жадно втянул носом кислород. Как только ладонь Джея провела вверх-вниз по эрегированной плоти, Ян прогнулся в спине, и Пака повело: разряд прогремевших чувств пришёлся точно на солнечное сплетение и оттуда потянулся в разных направлениях. Собственное возбуждение не казалось ему менее чужого, и все эти чувства со временем неторопливо находили своё отражение в его действиях.       Джей обхватил эрегированный член ладонью, Чонвон в ответ отозвался гулким стоном, выбившемся из груди и озарившем пространство комнаты; он ярким воспоминанием вбился Паку в память, и Джею мысленно поклялся запечатлеть этот момент в собственном подсознании нетленным. Пак более не стал томить, сменился краткий миг, прежде, чем его разгорячённое дыхание пеленой легло на молочную чонвонову кожу: оно обожгло яркие тазовые косточки, коснулось уходящих вниз вен, а после — розовеющей головки сочащегося смазкой члена.       Чонвон мычал что-то неясное в ответ, однако Пак не слышал в этом протеста. Он был решителен в собственных действиях, когда сперва оставил лёгкий поцелуй на одной, потом на другой тазовой кости, — третий пришёлся точно на розовую головку. Джей коснулся возбуждённого члена губами в мимолётном поцелуе, и Ян рвано вздохнул, однако Пак более не желал останавливаться. Он покрывал эрегированный член лёгкими поцелуями вдоль всей длинны, пальцы в лёгком касании сжимали одну только головку, но даже так пьянённый вожделением не менее самого Джея Чонвон метался по белым простыням, собирая ткань в кулаках, сминая ту под собой и наполняя комнату выбивающимися из груди гулкими стонами.       Краткое мгновение отделило их от того, чтобы Паку удалось выхватить контроль. Эта была та игра, правила которой известны были им обоим, и в этот раз Чонвон позволил ему овладеть процессом. Джей наклонился сильнее прежнего, спина его округлилась и волосы россыпью упали на лоб, однако Пак мало отдавал этому внимания. Его губы вновь коснулись возбуждённого чонвоновго члена, и тот ощутился обжигающе горячим на мягкой чувствительной коже. Сменились краткие секунды, прежде чем, уловив, как Ян вновь заметался по простыне, Джей приоткрыл губы и позволил влажному от естественных выделений члену проскользить по языку.       — Джей… — Чонвон рвано выдохнул, мгновением погодя зайдясь шумным мычанием. Его спина прогнулась, и Джей в неторопливом жесте опустил руку Яну на живот, несильно надавливая, намереваясь вернуть того в былое положение. Впрочем, ему удавалось.       Он неторопливо вёл языком вверх, и россыпь вен ощущалась рельефом. Под нежными касаниями Чонвон плавился, и с каждой секундой Джея вело всё сильнее и сильнее: чувства пеленой окутывали его голову и тогда иссякли все до единой мысли, совсем не имея возможности вернуться вновь — тогда друг для друга остались только ни вдвоём. Пак делал это вновь, точно не желая останавливаться, чувствуя, как возбуждение окончательно овладевало ими обоими. Возбуждённый чен скользил по языку, и для Джея всё это ощущалось правильным: настигающие его стоны, рваные слоги собственного имени, своё подавленное мычание, отдававшееся в ответ движениям головы и развратные причмокивания, с которыми чонвонов член покидал его рот.       Смачивая эрегированный член, Джей принимал возбуждённую плоть в рот более чем наполовину, с губ Яна срывалось ответное постанывание и становилось причиной, почему Пак так и не пожелал отступить. Тогда чувства захватили его, стали свыше его сущности, и у Джея более не осталось сил противиться; впрочем, он и не желал. Головка проскользила по нёбу, и Пак поднял на Чонвона краткий взгляд. В этом помутневшем от разливающегося наслаждения взгляде было всё: неподдельное блаженство, сменяющиеся тенью бежавшего страха, что всё это могло закончиться раньше, чем казалось положено, а после искажённое полным спектром разделяемых чувств. Тогда Джей не мог признаваться себе в этом, однако собственное возбуждение уже было не менее сильно чонвонового.       Чонвон дрожал от предвкушения, вот-вот спешившего разлиться по венам, и всё естество Пака било вместе с ним. Тогда Чонвон оказался близок к разрядке, и Джей пожелал дать её ему, точно зная, что в противном случае осквернит чужие чувства: и Ян всё ещё оставался самым драгоценным в его жизни. Когда Джей опустился вновь, языком проведя по набухшим венам и пальцами в лёгком касании очертив живот Чонвона, он ощутил, как согнутые в коленях и широко разведённые ноги Яна пробила дрожь. Возбуждение стянуло всё естество Пака, когда он проделал это вновь, когда позволил эрегированному члену выскочить из губ с неприличным причмокиванием, когда позволил себе затеряться в новом пробившемся через приоткрытые губы стоне, и вскоре довольно замычать в ответ.       Разрядка пробила тело Чонвона ощутимой дрожью. Эйфория, тянущаяся по венам пеленой, заставляющая взгляд Яна пылать, сперва сорвала с губ шумный полустон, в котором проблесками смешались слоги имени Пака, а после, вопреки всё так же тяжёлым грузом лежавшей на животе руке Джея, выгнула в спине, сжимая пальцы на ногах так сильно, что вверх по щиколоткам, вероятно, пробежала тянущая боль.       Неясными секундами погодя Чонвон отдался оргазму всецело, и Джей позволил моменту растаять в собственной безмятежности. После протянулись неясные минуты, точно собравшиеся в один неопределённый поток времени, прежде чем Пак, уловил плывущий чонвонов взгляд, вновь позволил себе отдаться действиям, поддаться искушению и более не противостоять собственным желаниям, точно зная, что те окажутся приняты, и им вдвоём вновь удастся разделить эту страсть, всецело растворившись в моменте.       Джей уложил Яна на мягкие подушки, и новые чувства забередили между ними. Чонвон попросил его, чтобы он взял его, и Джей безотказно взял. И тогда то, что когда-то давно началось мимолётной влюблённостью, продолжило обретать своё развитие, теплится в груди чувствами, закрепляясь теми только сильнее.

* * *

      Наступление утра, торопливо пробирающегося по небу неясными холодными цветами восхода, ознаменовало для Джея удручение. Отныне для Пака потянулись дни тягостного недовольства собой и всем тем, что представляло собой череду едва только зависимых и совсем не прогнозируемых событий — случайности неторопливо сводили его с ума. Недовольство это описывалось Джеем для самого себя просто — патологическая завязка, а после показавшаяся насильственной кульминация оставляли неприятный металлический привкус таять на языке, и душа его оказалась омрачена. Для Пака всё это казалось удрученным — носимым бременем собственного существования, где становившиеся причиной его внутренних потрясений события смешивались, пересекались и словно сливались в одно. Всё это показалось Джею затянувшейся интерлюдией, и мало Пак мог предположить, когда в самом деле этому окажется положен конец: желание вернуться к размеренному ритму жизни теперь тяготило, свинцовым бременем ощущалось в груди и беспристрастно скверно мысли.       Лёгший на город чередующийся день, в счёте которых не потеряться ему помогали разве что только детали, тянулся беспристрастной завесой, вновь оказавшись окрашенной для Пака неяркими тонами удручения; оно хранилось глубоко в груди, бежало по венам чувством долга и только после вновь и вновь возвращала его к ощущению свинцовой тяжести возложенных на него ожиданий. День не оказался для Пака испорчен, однако он не мог противиться той мысли, что всё вновь возвращалось к исходным позициям, словно едва ли желало двигаться с места.       Ранним утром в коридоре клиники директор Ким обмолвился о желании встретиться. Короткое сообщение, переданное с не сумевшим отказать интерном, настигло Пака и породило краткий миг собственного, скрытого от людских глаз негодования, но отказаться он не мог. Наступление подбиравшегося окончания рабочего дня ознаменовало для Джея неминуемое. В назначенное время он застыл у дверей кабинета директора клиники, обременённый собственными мыслями, и тогда ход предстоящего диалога казался для него прогнозируемым. Соглашаться с этим Джею не хотелось до самого последнего, но как бы Пак не старался, урезонить собственную рассудительность так и не вышло: рационально рассудив, Джей точно знал, какие мотивы руководили директором, не хуже ему удавалось понимать причину, почему мужчина пожелал разделить ответственность между ними обоими. Он скрывал это, возможно, скрываясь даже от самого себя, однако всё это вновь и вновь вело его к тому, что в груди неприятным жжением отдавались все пороки человеческого существования, сворачивая его естество в тугой комок, а после словно желая вывернуть наизнанку.       Джей испытал душевное потрясение, когда состоявшийся диалог ознаменовался собственной скоротечностью. Тогда в воздухе долго не таяли длинные фразы, не растворялись те, что крыли в себе скрытый от очевидного смысл. Всё закончилось предельно быстро, и Пак мало думал о том, как ему стоило к этому относиться, однако вскоре собственным подсознанием ситуация оказалась наречена той, избежать которую он никак бы не смог: назначение главврачом возложило на его плечи тяжёлый груз ответственности, бренно нести который у него не оставалось никакого выбора. С тем уверенным шагом, отделившим для Пака отягощающий разговор, его внутреннее негодование усилилось, однако вскоре оказавшись наглухо закрытым за чувством возложенного долга.       Директор Ким долго медлил, нескончаемо шатаясь на краю истинны, словно умело подгадывая пространство для манёвра. Для Джея тогда всё началось привычно, и разговор лился, точно скрашенным хорошим расположением мужчины, лишь только после — неизвестное время погодя — мастерство прожитых лет взяло над директором своё, позволив скоротечности объявить свою власть, окрасить их оказавшийся кратким диалог в неприглядные тона торопливости и возлагаемых, однако до сих пор не оправданных ожиданий. Тогда Паку всё стало объективно ясно, словно оказался найден недостающий кусочек пазла, никак не позволявший завершить картину, и вскоре Джею небеспричинно удалось согласиться с мыслью, точно более не пытаясь бежать от неё, что истинность происходящего осведомлялась им всё это время, и только соглашаться с этим оказалась тягостно.       Будучи откровенным в собственных желаниях, директор Ким более не собирался таить от Джея правду. Он ожидал от Пака результатов, точно окрашенных в оттенки проявляемого нетерпения, и объяснил собственные мотивы просто: руководство клиники питало большие надежды, точно считая методы молодого главврача действенными, однако всё это стояло на грани того, чтобы оказаться в прошлом. Тогда перед Джеем возрос ультиматум — его сокрытие за красивыми словами едва ли только скрасило тягость происходящего, — в главной мере описывающий алчность человеческого существования и требующий от Пака какого-либо (возможно, даже самого незначительного) результата в двух направлениях: избавление от кризиса кадрового состава и повышение престижа клиники — в ближайшие из сроков, в противном случае последствия описывались чётко и Джеем оказались осведомлены. За невозможность справиться с собственными обязанностями его кандидатура была бы рассмотрена руководящим составом как неподходящая, и ему бы грозило снятие с должности.       Когда Джей покинул кабинет директора больницы, бесшумно закрыв дверь у себя за спиной, его голова была занята мыслями; и они разнились в своём беспорядке, переплетались, точно порождая хаос. Его внутренее потрясение не казалось ярким, однако всё естество будто торопливо вывернули наизнанку и после не поспешили вернуть в первоначальный вид. На корне языка таяло неприятное, горькое послевкусие испытываемой досады, потнувшейся вдоль всего его бренного тела паутиной вен и растворившись в груди свинцом. Пак не торопился отойти от двери, несмотря на то, что понимал необходимость сделать первый шаг: тогда у кабинета директора клиники мало что его держало в самом деле, одно лишь чувство долга теперь пускало корни ещё глубже, непременно вместе с тем порождая и другое, готовое потягаться в сили чувство — тяжесть принимаемых решений. Джей глубоко вздохнул, и вздох, выбившийся из груди рваным «ха» срезонировал в наполненном коридоре, непременно вбиваясь эхом в подсознание нежеланных свидетелей.       Собственную ошибку Паку удалось понять скоро. Тогда, понурив голову, словно желая спрятаться от нежелательных внимательных взглядов, разящих любопытством, он отошёл от двери на несколько шагов, после торопясь скрыться в тени поворота, точно отгораживаемый двумя растянувшимися стенами. Ноги несли его по коридору, и шаг Джея оказался нетороплив; тяжёлые шаги гулом отдавались в теле и вбивались в уши глухим топотом: плоская подошва его обуви отбивалась от пола непривычно грубым звуком. Когда мимо него мелькали преграды, представившие собой череду знакомых стен, на которых растягивались открытые окна, считанных лестниц и новых поворотов, Джей окончательно оказался поглощён внутренним потрясением. Правая рука разрезала пространство и взмахнула в воздухе, мгновением погодя пальцы потянулись к лицу и сомкнулись на переносице. Джей стянул с носа очки, и металлическая оправа заблестела в свете яркого летнего солнца, позже, перехватив вещь другой рукой и крепко зажав в ладони, точно зная, что вскоре на линзах останутся неясные пятна от соприкосновения с кожей, Пак другой растёр переносицу, всё ещё чувствуя мнимую тяжесть от недавно снятых очков. Он тяжело вздохнул вновь, так и не пожелав поднять головы, теряя рассеянный взгляд в едва только меняющейся при ходьбе плитке пола, носков собственной обуви и малым обозримым кусочком окружающего мира, где на периферии мелькали чьи-то неясные силуэты. Совсем не знакомые ему силуэты, ничего не знающие о том, как тяжело была его ноша.       Собственный кабинет показался Джею нерушимым обитель — клочком собственного пространства, стенами отделяющего его от кипящей жизни клиники. Здесь не царило спокойствие, однако в краткие часы собственного безнадёжие уединение ценилось Паком более всего. Он плотно закрыл за собой дверь, настолько, что в краткое мгновение личинка замка неприятно захрустела, а после неторопливым шагом, совсем не отличавшемся от былого, смерил пространство, позволяю шарканью пробраться в подсознании и разрушить былую идиллию до самого последнего. Удручённый металлическим послевкусием и свинцовой тяжестью состоявшегося разговора, Джей рухнул на кресло за столом; то раскрутилось, поддавшись инерции, и Паку едва только оставался выбор, кроме как остановить то, поставив казавшиеся непривычно тяжёлые ноги на пол.       Джей шумно вздохнул, и в этот раз и приоткрытых губ полились неясные слоги, смешиваясь с шумным выдохом и растворяясь так же скоротечно, как появляясь. В аккуратном движении Пак положил очки на стол, в последний раз те заблестели в свете зенитного солнца, пуская по потолку неясные и тянувшиеся блики, и неясным мгновением погодя Джей отклонился на спинке кресла, точно поддавшейся его действиям. Он закинул голову, и взгляд теперь беспристрастно бегал по потолку; в подобном положении его шея искривилась и резкий угол выступающего кадыка словно искажал картину только больше. Сменились отбиваемые тихим тиканьем часов секунды, прежде чем Джею удалось ощутить, как по плечам поползла тянущая боль, как та спустилась вдоль позвонка и собралась в ногах, торопясь испариться. Его удручение, отзывающиеся тяжестью в теле, неторопливо испарялось, поддавшись гонению бьющейся мысли.       Протянулось неторопливое мгновение, прежде чем Джею в полной мере удалось вернуть себе контроль. Тогда досада всё ещё щипала кончик языка и веяла по телу неприятные ощущения, однако Пак более не заострял на них внимание: в конце, всему этому было суждено померкнуть, и это оставалось только вопросом времени. Джей рывком оттолкнулся от спинки кресла, выравнивалась и разминая затёкшую шею, мгновением погодя пальцы проскользили по ткани халата, и под пальцами хлопок ощущался грубыми переплётами. Рука Пака скрылась за тканью глубокого кампана, и как только проворным пальцам удалось встретиться с металлической прохладой корпуса, Джей выудил свой сотовый из оков ткани.       Плотно сжимая устройство в руках, он не сомневался в собственных решениях. Внезапно вспыхнувшая мысль породила желание и то окутало его неторопливой поступью. Устройство считало черты его лица, и в мгновение неприглядный экран блокировки сменился рабочим столом. В лёгком движении большой палец упал на желтеющую иконку, сменилось кратко мгновение, прежде чем в верхнем левом углу контрастным чёрным по белому замелькали буквы чонвонового имени. Он точно осознавал свои действия, позволив себе раствориться в скоротечном моменте, когда в размеренных жестах стал набирать текст. Сообщение оказалось отправлено незамедлительно сразу после лёгкого нажатия и теперь вбивалось в подсознание яркой цифрой «1», мелькающей перед взглядом немым укором.

«Ты в порядке?»

      Слова смотрели на него с экрана и словно резали взгляд. Глаза бегали по ранее отправленным и полученным сообщениям, и для самого Джея подобное поведение стало более привычно, нежели желанием, обоснованным необходимостью. Пак скользил взглядом по словам, и единица ярким и будто мигающим пятном врезалась в подсознание. Он не заметил это сразу, однако в ожидании ответа, точно зная, что он его получит, Джей в размеренных жестах стучал пальцем по корпусу, отбивая совсем не известный ритм.       Пак обрёл надежду тогда, когда исчезла бросающаяся в глаза цифра, и облегчение проползло по груди, срываясь с тихим выдохом. Замельтешившее внизу экрана троеточие приковало его взгляд, а как только показались новые сообщения, его губы поджались, неминуемо превращаясь в тонкую линию у него на лице, и вскоре распустились, оказавшись обведёнными кончиком розовеющего языка, спотыкающегося об новообразовавшиеся, однако не кровоточившие раны.       «Всё хорошо».       «Относительно».       Пак вернулся к телефону, и глаза торопливо заскользили по словам. Объяснимый порыв потянуться к раскладке вновь и в скором мгновении напечатать ответ, так ярко крутящийся в мыслях, вскоре оказался подавлен. В мгновение Джей вновь заметил переливающееся оттенками серого троеточие, снова замелькавшее в левом нижнем углу, и собственный порыв пришлось на время обуздать. Волнение собралось у него в груди и ознаменовало для него новую душевную встряску, а после от Яна последовал ответ, и омрачающие его чувства нитями иссякли:       «Бар сейчас кишит сотрудниками разных служб.       Они настояли на проверке».       Он совсем не оказался удручён раздумьями, когда пальцы наконец стали набирать текст. Тогда, полностью поглощенный собственными переживаниями, Джей хмурил брови, щурил глаза и снова оказывался на краю того, чтобы в нервном действии искусать губы, вовремя останавливая себя и удерживая это желание в узде. Когда хаотично резонирующие мысли смогли найти своё воплощение в одной краткой фразе, представшей в исходном виде, несмотря на попытки внести изменения, Пак отправил ответ, остерегаясь, что ожидание ответной реакции вновь омрачится тягостными едва сменяющимися минутами.

«Если я могу чем-то помочь, дай мне знать, ладно?»

      Собственные опасения, однако, не подтвердились, и ответ от Чонвона последовал в скором времени. Краткие секунды на экране танцевало троеточие, мгновенно сменившись двумя жёлтыми окошками сообщений.       «Всё в порядке, Джей».       «Я смогу выдержать это».       Слова вновь смотрели на него с экрана, точно норовя отпечататься на сетчатке выжженным рисунком. Он вновь постукивал пальцем по корпусу, и приглушенный звук растворялся в воздухе, едва только пытаясь настигнуть его сознание. Джей выровнялся на месте и мгновение погодя вновь рухнул в кресло, ощущая всю бренность собственного тела. Тогда точки на экране затанцевали вновь, и Пак дал Чонвону время. Протянулись секунды, прежде чем последние слова замельтишили перед взглядом.       «Возвращайся сегодня домой без меня.       Не знаю, как надолго всё это затянется».       В кратком могновении собственного удручения Джей жадно потянул носом кислород, наполнив комнату различимым шумом, вскоре поспешившем иссякнуть; секундами погодя он вздохнул, и из груди выбилось размеренное «ха», непременно вобравшее в себя всё то, что ранее терзало душу. Пак поджал губы и несильно закивал в ответ собственным мыслям; поддавшись инерции пряди в хаосе упали на глаза, заставив смахнуть их в поспешном жесте. Он отправил Чонвону короткий ответ, замелькавших на экране три слова в самом деле оказались насквозь пропитанными чувствами, противоречащими эмоциями и тенями переживания, и Джей знал, что Ян непременно сможет увидеть их все, после рассыпаясь перед ним в желании отблагодарить за беспокойство: для Пака в этом был весь Чонвон, и эта неизменная черта всегда казалась ему отличительной.       Джей дважды опустил палец на экран, и вскоре перед глазами тёмным пятном замелькал рабочий стол. Пак потянулся к кнопке питания, сменился краткий миг и пальцы в неаккуратном жесте задели иконку, экран озарился белым фоном, где посередине переливалась салатовая буква логотипа, и вскоре перед Джеем вновь замельтишили чёрные буквы, так ярко играющие на контрасте. Новостные заголовки смотрели на него с экрана сотового, точно выстроившись в ровный ряд. Лёгкий и скоро поспешивший раствориться укол раздосадованности пришёлся Паку точно в грудь, оно распространилось и иссякло, и Джею удалось согласиться с собственной неаккуратностью.       Он перевёл взгляд, и мир вокруг на краткий миг оказался для него омрачён нечёткостью предметов. Буквы перед глазами расплывались, и прошли секунды, прежде чёткость вернулась вновь. Пак пожелал закрыть внезапно открывшуюся программу, однако стоило только взглядом скользить по экрану, минуя неровные блики отражения закатного солнца, как его рука остановилась, так и не настигнув цели.       Джей бежал взглядом по сотовому, с которого точно на него с фотографии смотрело чужое знакомое лицо. Надменно вздёрнувшая подбородок, слабо улыбающаяся и кидающая взглядом искры Хо Юнджин сперва показалась незнакомкой, и только лишь после расплывчатый образ воспоминания набрал резкости, и подсознание стало неяркими картинками посылать воспоминания когда-то минувшего разговора. Пак чувствовал, как по груди неприятной пеленой ползло волнение, оно смешивалось с интересом и мгновенно пыталось быть усмерено кипящим в крови недовольством. Однако вскоре прогнозируемому ходу событий удалось взять своё.       Пак вновь оказался удручён рассуждениями, когда взглядом скользил по запечатлённому на фотографии лицу Хо, когда подмечал в ней то, чего не видел раньше, когда вновь и вновь возвращался к попытке объяснить происходящее. Объяснение, впрочем, нашлось скоро. Тогда взгляд Пака соскользнул с фотографии, мгновением погодя перед глазами затанцевали впечатавшиеся буквы, так ярко играющие контрастом на белом фоне, и это стало тем мигом, когда всё естество Джея вновь стянулось, а недоумение нашло яркое отражение у него на лице, плотно сведя брови к переносице и вытянув его губы.       Джей с опаской скользил по буквам заголовка и не менее опасливо внимал смысл написанного: это случалось не сразу, и сперва слова звучали одним только неясным отголоском, только позже находя отклик в душе Пака, знаменуя эмоциональное потрясение. «Владелица HANUL Pharma, Хо Юнджин, баллотируется на предстоящие парламентские выборы».       Пак отвлёкся, и, пока в подсознании отголоском и неясным эхом звучали прочитанные слова, точно находившие отклик в теле бежавшим по коже сомнением, пальцы торопливо подхватили очки; оправа заблестела в свете уходящего солнца, однако Джей более не заострял на этом внимание. Пальцы в торопливом жесте посадили очки на нос, и те ощутимой тяжестью стали ощущаться на переносице, в краткое мгновение мир вокруг обрёл надлежащую резкость. Джей смотрел из-под преломляющих свет линз, и глаза вновь скользили по буквам, ранее тлеющий огонь надежды на то, что он ошибся, вскоре потух.       Осознание правдивости происходящего заставило его вновь подхватить сотовый в руках. Тревожимый нерешительностью, порождённую раздумьями, Джей забегал взглядом по заголовку вновь. Выведенное петачными буквами «Хо Юнджин» снова врезалось в сознание, и Пак более не опасался принять поражение перед собственным интересом, так ръяно смешивающимся с недоумением. Он уронил палец на экран и в лёгком касании открыл статью. Перед глазами затанцевал салатовый значок загрузки, он мелькал перед взглядом, и в краткий миг Джею казалось: будто смеялся над ним, в полной мере показывая собственное превосходство.       Сменились секунды, протянувшиеся для Пака обременительно, словно собственное сердце в неясный миг замерло и забилось вновь только тогда, когда перед глазами засеменили выстроившиеся в ровные ряды буквы Юнджин вновь смотрела на него с фотографии и была всё такой же: гордо вздёрнувшей подбородок, разившей собственным превосходством над другими, — и в этот миг Джей ощутил, как неприятные чувства поползли вверх по позвонкам, собираясь тупой болью в висках. Это были первые признаки неприязни, однако в те минуты подобным образом Паку наречь это не удавалось.       Буквы мелькали у него перед глазами, собирались в слова и вскоре — в предложения, разделяемые одной только россыпью точек. Джей скользил взглядом по тексту, точно внимая написанное, пока всё его естество непременно отзывалось в ответ прочитанному. В неторопливых жестах Пак вёл пальцем по экрану, и страница медленно сползала, открывая новые участки текста, скрытые ранее. Широкие абзацы впечатывались в подсознание, отзывались колющим ощущением на кончиках пальцев и прерывались новыми фотографиями. Когда Джей в кратком мгновении отвлёкся, Хо вновь смотрела на него со снимка. Запечатлённая в момент проводимой конференции, Юнджин держалась достойно, и это заставило мысль о неизменности стойкости характера девушки намертво закрепиться у Пака в сознании.       Он читал, желая без остатка внять содержимое открытой статьи, и тогда, как взгляд бегал по не окрашенному в эмоции тексту, волнение и внутреннее потрясение Джея отдавалось разрядом под кончиками пальцев, роняемых на дерево в сбитом ритме.       «Сообщается, что двадцать седьмым числом минувшего месяца владелец и вместе с тем исполнительный директор HANUL Pharm Хо Юнджин выдвинула собственную кандидатуру для парламентских выборов.       На проведённой конференции, состоявшейся двенадцатого числа текущего месяца, Хо Юнджин публично сообщила о собственных намерениях вступить в парламент на правах депутата Национального собрания, вступая под покровительством либеральной партии Гражданского собрания. В ходе конференции исполнительный директор HANUL указала на решительность собственного желания принять участие в парламентских выборах, которые пройдут в апреле следующего года, а так же коротко объяснила выбор направления собственной политической деятельности.       Проведённая прес-конференция стала прямым ответом исполнительного директора на распространившееся в сети слухи, затрагивающие недавнюю встречу Хо с представителями компании Фарма Юникал, назначенную для переговоров относительно дальнейшего поглощения. Как сообщалось ранее анонимным источником, после вступления в Национальное собрание, Хо Юнджин не располагает намерениями отказываться от собственной фармацевтической компании, что непременно порождает слухи о возможности дальнейших спекуляций».       Джей неторопливо ослаб в кресле, когда последняя строка статьи торопливо мелькнула перед глазами. В отягощённом, скользящим вдоль его естества недоумении Пак отодвинул устройство от себя, словно остерегался, будто то было источником всех внешних угроз. Его плечи вновь коснулись спинки кресла, и Пак едва ли заметил, как в секунды сгорбилась его спина. Лёгкие проблески шока отступали неторопливо: сперва развеялось непонимание, сгладившее черты его лица, а после отступило и бьющее в груди чувство лёгкой тревоги; всё это сменилось, и удручение — физическое и эмоциональное — вновь обрело свою непоколебимую силу и стало безнравственно властвовать, совсем не зная последствий.       В молчании, немо уставившись в растянувшееся по правую от него сторону, теряя взгляд в расставленных в ровные ряды и уходящих далеко вдаль нескончаемых крышах зданий, Джей провёл неясные минуты. Тогда счёт времени вновь нарёкся им неуловимым, и Пак едва ли знал, как торопливо щёлкала секундная стрелка, подгоняя минутную и вместе с тем — часовую. Что-то кипело в жилах, неслось по телу паутиной вен и растворяясь, отзываясь свинцовой тяжестью — Джею так и не удалось определить, чем же в самом деле это было, легче стало наречь всё это ещё одним внутренним потрясением, впившемся точно в его естество, и Пак мало бежал от этой мысли.       Обрести над собственными чувствами контроль ему удалось несколько позже. Тогда, как через не скрытое за шторами окно сочился яркий свет уходящего с зенита солнца, окрашивая тянувшийся летний день и неминуемо крася его в торопливые краски наближающего заката, в подсознании засеменило и отдалось бурей воспоминание. Оно не скрасило его удручение, и тяжесть всего происходящего всё ещё Паком ощущалась, словно самое тяжёлое бремя, однако в уединённости атмосферы, словно плавя тягучий воздух перед глазами замелькали картинки. Собственное сознание тянуло Джея в тот день, как после долгих лет ему пришлось увидеть Хо Юнджин вновь. Её слова, тогда брошенные со всепоголотившей уверенностью, звучали у него в голове не собственными интонациями: словно то был голос самой женщины, словно она, будто демон, вновь и вновь шептала ему об одном и том же. Протянулось неясное мгновение, прежде чем в мыслях ярким блеском серебрянной оконтовски замелькал логотип. Воспоминания вернули его к тому, как в краткий миг смятения тогда — уже и неисчислимыми днями ранее — перед глазами Пака замелькала папка, названная самой владелицей как «вся надлежащая документация».       Джей выровнялся на месте и тотчас расправил плечи. Пальцы поползли по хлопковому полотну халата, и тогда, как они скрылись в глубине внутреннего кармана, Паку удалось нащупать небольшой металлический ключ, лизнувший кожу внезапной прохладой, и вскоре рука проделала небольшую дугу в воздухе. Личинка замка прохрустела, наполнив комнату неожиданным, однако кратковременным звуком, дополнить который удалось только зазвеневшему бьющему металом об метал кольцу на ключе. Джей выдвинул ящик, и тот не выказал протеста, точно отозвавшись велению Пака. Первые признаки тревожности застыли у него в груди давящим чувством и комом в горле и не поторопились раствориться, стоило только ему погрузить руку в глубину ящика.       Пальцы перебирали сложенные в уже забытом порядке бумаги; с первого взгляда казалось, будто личное пространство, ограждённое стенами небольшого ящичка, упорядочено не было, однако правда была таковой, что сам назначенный порядок представлял собой лёгкое безобразие. Джей отодвинул бумаги, и те тяжёлым массивом упали в пальцы, мгновением погодя взгляд уцепился за темнеющий край гладкой папки, и принятие неторопливой поступью разошлось по телу. Пак не сомневался в собственном решении, когда желание опасливо отозвалось покалыванием в кончиках пальцев, и секундами погодя свободной рукой выудил папку из глубины ящика. В неосторожном движении Джей захлопнул его, и вместе с глухим падением предмета на стол комнату озарил и металлический звон кольца ключа.       Он более не торопился протянуть руки к папке: та играла перед глазами неизвестностью, и растерянный в собственном удручении, смешавшемся с бродящим неяркой подступью опасением, Джей не знал, чем именно был вызван внезапно зажёгшийся интерес. Вскоре, однако, собственному подсознанию удалось урезонить бушующий ураган бьющейся мысли и наречь собственные действия порождением небезпочвенного интереса, нашедшем отклик в теле и привёвшим его к действиям.       Джей тяжело вздохнул, рассекая тишину шумным собственным дыханием и однородным «ха», разлетающимся по помещению, забившемся в углы, однако так и не проскочившему в зазоры под дверью, намереваясь точно настигнуть коридор. Он вновь выровнялся на месте, едва ли только зная, для чего так ровно расправляя плечи и вздёргивая подбородок. Он окинул папку скорым взглядом ещё раз, серебрянная окантовка логотипа переливалась в лучах пробивающегося солнца, отдавалась блеском, и блеск этот играл на потолке небольшими пятнами; чувство дежавб проскользило вдоль всего его естества и отдалось неприятным металлическим послевкусием, однако поделать хоть что-то с этим Пак мог мало.       Пальцы поддели гладкий край папки в опасливом жесте, охарактеризовавшимся не известной ранее неторопливостью, и разные чувства более не семенили у него в груди, перекликаясь. В тот краткий миг голова Джея оказалась полностью пуста от мыслей, и былое удручение на краткий миг притупилось, словно ранее и не существовало вовсе, однако всё это было хорошо выстроенной, но не без того хрупкой иллюзией, до последнего исказившей восприятие. Пак не думал об этом сразу, однако вновь обнаружил себя в той ситуации, когда взгляд неторопливо стал ползти по аккуратно и ровно напечатанным буквам. Ему необоснованно казалось, что чернила были ещё сырыми, однако всё это вновь было лишь только его заблуждением.       Джей вёл взглядам по строкам, перепрыгивал с абзаца на абзац, пропуская, как ему казалось, ненужные предложения, а после, теряя смысл, возвращался к началу предложения вновь, надеясь хоть в этот раз внять смысл написанного в полном его объёме. Он читал, неторопливо пролистывая страницы, самим им оказавшиеся наречёнными затянувшемся вступлением, одним только скорым взглядом окидывал яркие и цветастые — оттого и бросающиеся в глаза на фоне однородного текста — схемы исследований и фотографии представленного продукта. Джей склонился перед столом, секундами ранее разрезав повисшую тишину шуршанием колёсиков кресла, проскользивших по полу, и после уронил одну руку на стол, согнув ту в локте, вскоре он подпёр ею голову и в неосознанном жесте запутал пальцы в волосах.       Текст скользил у него перед глазами, и, скрывавшийся за заумными терминологиями, сложно составленными предложениями, тянувшийся через несочетаемые абзацы смысл находил отклик в его сознании едва ли мгновенно. Пак читал надлежащую документацию на разработанную вакцину, однако торопился пропускать формальности. Удручённый необъятным количеством текста, показавшимся Джею точно не нужным, он подхватил пальцами сразу несколько страниц и, едва только обращая на них внимание, перевернул их.       Перед его взглядом растянулись таблицы, являющиеся собой расставленные в привычной последовательности горизонтальные и вертикальные линии, наполненные текстом, и это стало тем мигом, когда Пак пожелал заострить внимание на деталях. Тонкие пальцы всё ещё так же, как прежде, перебирали тёмные пряди волос, изредка оттягивая те у самых корней, словно мимолётный дискомфорт мог удержать его в реальности, и Джей продолжал читать. Перед взглядом засеменили числа, так ярко выделевшиеся среди монотонного разнообразия собиравшихся в слова букв. Джей кинул короткий взгляд, и тогда внутри что-то словно отдалось разрядом.       Он остепенился, и неясность собралась в груди непроглядным мраком, торопливо застелившим всё вокруг неясной пеленой. Испытанное удивление, вновь наречённое самим Паком, как несчётное внутреннее потрясение, вновь глумившееся над его естеством, растеклось по венам и породило нерешительность. Растерянный и ошеломлённый, Джей выровнялся, пальцы мгновенно выпутались из волос, а те, что ранее придерживали лежащую на столе папку, сильнее ухватились за её край. Пак потянулся ладонью к бумаге и разровнял лист, ощутившийся под кожей лёгкой шероховатостью, словно после краткого движения то, что вдруг приковало его взгляд неизменно раствориться и окажется миражом. Однако подобного не произошло, и Пак, точно утерянный в собственном потрясении поджал губы, вновь и вновь возвращаясь к цифрам, которые подсознание переводило для него в понятный язык статистики. И вердикт оказался тем, что она была нарушена.       Джей отвлёкся и затерял свой взгляд в неприметном потолке, протянувшемся над головой и оказавшемся резко прерванным монолитной плотно запертой дверью. Пальцы подхватили край папки, и в краткий миг, разделённым шумным дыханием, скомкано выбившимся из груди, Пак торопливо закрыл её, едва только беспокоясь о том, что страницы могут смеяться. Удручённый собственными мыслями, бьющимися хаотичным ураганом, Джей провёл неторопливые минуты, осквернив те восторжествовавшим молчанием и тем хаосом, что творился в подсознании. Только после всё вновь стало на свои законные места, и в груди ярким пламенем загоралась решительность действовать. Для самого Джея она стала порождением его удручённости: всех тех проблем, навалившихся на его плечи тяжёлым грузом, где давление со стороны начальства смешивалось с упрямством Хо и только лишь усугублялось недавним происшествием в чонвоновом баре. Всё это смешивалось в тугой комок, застрявший точно под горлом и обязующий его к принятию мер: тех, которые только сильнее прежнего нагнетали тучи сомнения и едва только казались верными.       Пак отыскал ранее полученную от Юнджин визитку и на её обороте нашёл номер. Джей написал краткое сообщение, не удручив Хо заумными конструкциями и сложными словами, точно зная, что она не станет порицать его выбор тактики для ведения официальной переписки. В кратком розчерке, зависшем на экране сотового ровными буквами Пак признался в том, что подумал на счёт её предложения; в лаконичных предложениях он пожелал назначить встречу.       Юнджин ответила, и ответ этот пришёл несколько позже, чем Джей мог ожидать. Хо не говорила ничего лишнего, посчитав вместе с тем излишком и приветствие. На экране собственного телефона перед Паком зависли цифры, составляющие назначенное время. Со следующим сообщением появился и адрес, и Джею только удалось догадаться, что, вероятно, тот точно вёл к зданию компании Юнджин — мало тогда он думал, что мог ошибаться, и это едва ли имело значение.       Встреча была назначена на восьмой час вечера в месте — что выяснилось позже — являющимся небольшим рестораном традиционного типа, расположенного рядом со зданием компании HANUL Pharm.       Джей оказался в назначенном месте, как ему казалось, раньше необходимого, однако мало он знал, что его уже ждали. В освещённый несчитанными лампами зал свежий воздух лился через с частым постоянством открывающиеся и закрывающиеся двери, он подхватывал пряный запах готовых блюд, разносил их по помещению и точно вбивал в лёгкие приятным послевкусием, мирно тающим на языке. Пак пересёк порог, точно тешимый мыслью о том, что собственное раннее появление поставит его в выгодное положение: Джею удавалось предполагать, что таким образом он покажет серьёзность собственного намерения, а так же ему удалось, что благодаря этому удастся занять лидирующую позицию. Мало тогда он знал, что всё то, что гулом отдавалось в голове мыслями, для него уже было предрешено. Чувство контроля над ситуацией было Паку необходимо, и выстроенные хрупкие и вместе с тем прозрачные иллюзии — меньшее, чем он мог жертвовать, точно зная об их скором крахе.       Пак проскользил в открывшийся дверной проём, и буйство запахов одолело его: в воздухе смешивались специи, острые нотки касались рецепторов и неосознанно навевали приятные воспоминания, вновь и вновь связывающие его с Чонвоном — Ян предпочитал делить острую порцию лапши в плохую погоду, и вскоре это стало их небольшой традицией. Гул чужих голосов обволок его, пробился в подсознание, смешавшись с эхом затухающей мысли и вскоре больше не казался Джею значимым: все эти люди, все эти голоса ничего не знали о том, насколько удручён он был, насколько была велика его усталость и то, насколько тяжесть собственного решения ощущалась свинцом в груди. Собственные былые убеждения твердили Паку, что он не должен был быть здесь, не должен был предлагать встречу, точно зная, что с этим всем было что-то не так, однако отчаяние его было настолько велико, что едва ли не ощутимо. И именно это отчаяние руководило им, заставляло идти против собственных принципов, слепо убеждая себя, что всё будет в порядке. Однако и убеждать получалось с трудом.       Когда рядом с Паком возросла тонкая фигура администратора, Джей пожелал, чтобы с этого момента его голова была свободна от мыслей. Девушка предстала перед ним, словно колышимая дуновением ветра тень, и Пак смутился. В краткий миг всё происходящее быстро обрело смысл, и Джей, казалось, более не нуждался в пояснениях, однако тогда, как звонкий голос, отделившись ото всех других окружающих его голосов, настиг его ушей, он позволил девушке насладиться моментом собственного превосходства на своей территории:       — Господин Пак Джей, не так ли? — она вытянула руку в сторону, точно подобным жестом преграждая путь, однако Джей немо замер на месте намного раньше. Девушка несильно поддалась вперёд, всматриваясь в Пака с наигранной заинтересованностью, и он пожелал отгородиться за немыми жестами, в ответ только кратко кивнул. — Меня уведомили о вашем прибытии. Позвольте проводить вас.       Администратор натянула профессиональную улыбку — такую, какую нередко встретишь в сфере обслуживания: поддельную, едва только искреннюю и точно скрывающую все до последнего чувства, даже если бы это значило скрыть от других испытываемое отвращение. Она проделала рукой в воздухе дугу, и вскоре та крепко схватилась за прижимаемую к груди невзрачного вида папку, точно потакая второй. Девушка более не ожидала ответа Джея, будто бы тот едва ли только имел какое-либо влияние на ситуацию, и, взглядом указав на протянувшийся вдоль коридор, кратким движением указала в необходимую сторону, дополнив собственное действие словами:       — Сюда, пожалуйста.       Джей более не обращал на неё должного внимания, едва ли только считая собственное поведение вопиющим, впрочем, вскоре Паку удалось рационально рассчитать, что девушка, должно быть, к подобному уже была стойка; подобная мысль его утешила. Администратор вела его светлым коридором, куда не сочился холодные сумерки подбирающейся ночи, а расположенные под самым потолком точечные лампы исторгали пыль из половиц. По обе стороны от него растягивались дверцы, семенившие перед глазами с частой периодичностью, и вскоре Джею удалось подсчитать подобную планировку знакомой — традиционный стиль закрытых залов говорил более, чем, казалось требовалось. Предвкушение ожидаемой встречи отныне застряло у него в груди неперебарываемым чувством ещё только слабого беспокойства, однако Пак точно знал, что это было делом времени, когда то разрастется и попытается завладеть контролем над ним.       В этой части заведения гул чужих голосов утихал: чем далее администратор вела его по коридору, тем более те стихали, а после и вовсе окончательно иссякали, будто здесь — в узком пространстве, огрождённом стенами, за которыми таились комнаты — больше не было никакой жизни. В этой разящей беспокойством тишине собственные шаги казались Джею до невозможного гулкими, словно отбивались в сознаниии ясным отрезвляющим звоном. Пак мало обращал внимание на девушка, идя за ней, точно по инерции, однако когда та остановилась, предварительно замедлив собственный шаг, Джей встал на месте в нескольких метрах.       — Вас уже ожидают, — её голос вновь полоснул по сознанию наигранной учтивостью, и девушка, кратко и любезно указав на дверь, рядом с которой ей удалось остановиться, коротко поклонилась, глубоко прогнувшись в спине, а после исчезла, будто всё это время была похожим на реальность миражом.       Джей остановился напротив двери, загнанный в коридор в полном одиночестве, и сожаление поступью пробежало по позвонкам. Сожаление это было проявлением собственной слабости перед внешними факторами, скопившемся и собравшемся в комок, который теперь давил точно на солнечное сплетение, ощущаясь непосильным грузом. Пак уверял себя, что к дверям закрытой комнаты в ресторане его привело отчаяние — то, которое он не чувствовал ещё так ярко, однако то, что уже имело на него влияние, невозвратимо тормоша и искривляя его естество. Он набрал в лёгкие побольше воздуха и, понурив голову, шумно выдохнул только тогда, как в груди закололо; вздох сорвался протянувшемся сквозь пространство шумом, поспешившем раствориться торопливо и не оставив после себя следов. Пак потянулся рукой к лицу, и пальцы туго сжались на переносице, в краткий миг, когда от момента принятия решения его отделял один только шаг, мысли торопливо собирались в неясный поток, словно предвещая бурую.       Однако буре суждено было утихнуть так же скоро, как и первым её признакам появиться. Джей поднял голову, в деланной уверенности вздёрнув подбородок, и пальцы торопливо подобрались к двери — единственному, что ещё могло бы его защитить. Он ухватился за металлический край, в неосторожнеом жесте проскользива пальцами и по отпалированному светлому дереву, и в следующий миг дверца отъехала в сторону, точно следуя проложенному рейками пути. Скребущий звук незамысловатого механизма разрезал пространство и точно отделил миг: тогда — до него — у Джея всё ещё был выбор отступить; теперь сделать шаг назад значило бы сломаться под давлением. В тот краткий миг он мало задумывался, что из этого в самом деле было худшим исходом, эмоции диктовали ему, что делать, и Джей более не противился, самоотверженно полагая, что только так сможет спасти всех.       Он поднял взгляд, ссилясь сделать первый шаг и переступить невысокий порог, и тогда ему удалось уловить взгляд карих глаз, точно на него направленных. Хо Юнджин знала, что Джей придёт, и Паку удавалось видеть это в деталях: в том, как она смотрела, как неторопливо тянула улыбку, как шептала не имеющие никакого смысла слова приветствия и как приглашала жестом пройти. Джею казалось, что от всего этого ему вскоре сделается тошно, однако его внутреннее удручение было настолько велико, что подобным чувствам более не осталось места; холодная беспристрастность медленно пробирала его, и Пак едва ли только мог находить силы противостоять.       — Рада, что ты пришёл, — Юнджин вновь улыбалась ему, и Джею эта улыбка была знакома: точно та же, какая была тогда, как Хо впервые за долгое время появилась в дверях его кабинета, желая говорить с ним как с главврачом клиники.       Пак не поспешил удручить её ответом, лишь только смерил девушку кратким взглядом, а после растянулся краткий миг, и Джей сделал торопливый, полный напыщенной решительности шаг. Отпущенная дверь торопливо закрылась у него за спиной глухо стукнувшись о край, и Пак вновь кинул короткий взгляд на девушку, сидящей за небольшим столом, расположившись на подушке на полу. Тогда Джей мало думал об этом, однако понимал, что подобный выбор казался слишком спонтанным и таким, что точно не подходил Юнджин; только вскоре ему удалось в самом деле убедиться, что это место импонировало девушке больше, чем Паку удавалось догадываться.       — Прошу, присаживайся, — голос Хо вновь разнёсся по ограждённому стенами помещению и точно вбился в уши. Юнджин вытянула руку, жестом подчёркивая собственныйе растворившиеся в воздухе слова и намеренно акцентируя на них внимание.       — Это заведение старомодно и слишком традиционно для человека, выступающего за либерализм, — замечание Джея прозвучало в разряжённом кислороде и срезонировало от стен упрёком, вскоре оказавшись перебитым шагами Пака.       Джей переборол желание поджать губы, рассудив, что это бы выдало его неуверенность в полной мере, и неторопливыми шагами рассёк отделявшее их крохотное пространство. Пока озвученные слова топились в нагретом от выставленного блюда воздухе, точно находя отклик в адресате, Пак неторопливо приземлился на подушку, и когда это произошло его и Юнджин стали разделять мнимые сантиметры пространства: один только наполненный тарелками столик, ширина ещё одной подушки и расстояние полувытянутой руки.       Он более не желал добавлять ничего, совсем не имея намерений подкреплять сказанное иными словами, и вскоре осознал, что этого и не потребовалось бы. Сказанное нашло отклик в душе Хо, и этот отклик проявился ответной реакцией, выраженной в слабом смешке, сорвавшемся с губ, едва только наполненном эмоциями, в том, как Юнджин на краткое мгновение понурила голову, вскоре поторопясь убрать короткие пряди за уши и вновь посмотреть на Джея. Взгляд этот мало выражал эмоций, и Паку, предпочетавшему знать о внутренних состояниях людей — всё это только издержки профессии, — от осознания подобного факта делалось дурно.       — Так ты знаешь, — вскоре протянула Юнджин, неторопливо закивав; для Джея же подобный жест едва ли имел объяснения. — Одной большой новостью меньше, я полагаю, — она говорила вновь, и голос её был пропитан самодовольством, находящим отражение в размерности тона, в том, как она понижала и повышала голос, когда это было необходимо.       — Ты бы и не сказала мне, если бы я не узнал сам, не так ли? — Джей говорил, и голос его разил уколами негодования, однако интонацие его всё ещё оставались спокойными.       — Был не самый подходящий случай.       Девушка кратко кивнула, а Джей смолк. Пак понурил голову, и кончик языка неторопливо провёл по губам, спотыкаясь об образовавшиеся ещё некоторое время назад ранки. Он понурил голову, считая, что ему было необходимо время для того, чтобы перевести дух. Подобное желание Джей описывал для себя необходимостью превентивно усмирить собственный пыл, мало тогда он знал, что под той тяжестью носимого беремени, тот более не мог вспыхнуть, словно спичка.       Джей перевёл взгляд и неторопливо проскользил по столу. Напалированное дерево скрывалось за выставленными и теснящимися тарелками, они поблёскивали в лучах искусственного освещения и то выделяло сочащийся пар от горячих продуктов среди всего другого. Пак потерял свой взгляд в стынущем блюде, и в краткий миг ему стало думаться, что делая заказ, девушка точно знала, что еда так и останется нетронутой. Когда он поднял свой взгляд, Юнджин всё так же на него смотрела, словно выдумывала место для манёвра и ожидала ответной реакции, однако Джей медлил на краю истины.       Тогда, как с губ сорвались слова, он более не был тяготим собственным положением, кажется совсем забыв об этом. Он посмотрел на девушку, и в карих глазах играли одни только поддельные чувства: Пак больше не верил в то, что они были настоящими, и это желание ставить всё под сомнение описывал для себя просто, однако простым на самом деле это не было: досада скребла его естество и умело пряталась за другими эмоциями.       — Ты ведёшь опасную игру, Юнджин, — он набрался смелости вновь неотрывно смотреть ей в глаза. В голосе ярким лязгом сколько нескрытое удручение, оно торопилось смешаться с порицанием и превратиться совсем в новое, сильное чувство, — желание поставить собственные слова упрёком.       — Это всего-лишь стратегия, я уверена ты знаешь это, — она более не медлила, словно всегда была готова к этому. Девушка говорила, и слова вырывались из груди с той лёгкостью, которая для Пака казалась необъяснима; в её голосе холодом играло самодовольство, и это вновь и вновь резало Джею слух. Юнджин выдержала короткую паузу, оказавшуюся скрашенной чьими-то прошуршавшими по половицам сначала в одну, потом в другую сторону шагами, а после закончила: — В конце, цель всегда оправдывает риски.       — Я не знаю о чём ты говоришь, но точно уверен, что ты погрязла в погоне за властью, — Джей сложил руки в замок, однако Хо этого не видела. Поверхность стола скрыла от глаз девушки подобный жест Пака, и он тогда мало знал, было ли это хорошим или плохим знаком.       — Мне совсем не нравится эта формулировка, — она остановилась, точно театрально медля на краю истинны; в то мгновение Юнджин вела себя так, будто играла самую триумфальную роль в своей жизни, никогда не будучи актрисой, — но можешь звать так, если тебе угодно.       Хо расправила волосы, ровно укладывая те по обе стороны от лица, мгновением позже её руки переплелись на груди, и Паку подобный вид Юнджин показался знакомым. Только позже, вынимая из памяти уже поблекшие картинки воспоминаний, ему удалось вспомнить, что точно так же: с той же самоуверенностью, впитывающийся в воздух вокруг неё, с тем же взглядом из-под ресниц и в той же позе — она была запечатлена на одной из тех фотографий, с которыми ранее Джею удалось встретиться в статье.       Протянулся несчётный миг, когда молчание вновь стало властвовать, впитываться в воздух и разноситься с уже затихающим паром, точно желая подняться вверх: всё выше и выше. Джей молчал, пока Юнджин говорила, и тогда, как смолк её голос, что-то продолжало ему шептать о том, что все слова вновь окажутся излишними. Секунадми погодя, растянувшемся в череду неизвестных мгновений, Хо только немногозначительно хмыкнула, и распространившийся звук настиг Джея только слабым отголоском. Он не испытал отвращения в ответ на подобную реакцию девушки, однако мало тогда он знал, каким в краткий миг безучастным стал его взгляд.       Юнджин вновь осмотрела его, проскользила взглядом вдоль его фигуры, будто готовилась вынести вердикт; от подобного её взгляда Джей не прятался, внезапно обретя мимолётную уверенность, заставившую тогда неотрывно смотреть на неё в ответ. Пусть она насладится, пусть этот эпизод вобьётся ей в память моментом собственного триумфа, пусть вновь почувствует собственное превосходство — всё это тогда Джею показалось неважным. В воспоминаниях Пака краткий кивок Хо разделил тот момент, когда он всё ещё чувствовал на себе её тяжёлый взгляд и когда после её голос настиг его вновь, отбившись от стен и прозвучав, словно то самое ожидаемое всё это время заключение.       — Я хочу только малую часть, и уверена, мою жадность мне простят.       — Ты оправдываешься пустыми объяснениями, — он откликнулся сразу и только после осознал, насколько сильно брошенные и растворившиеся в духоте слова оказались выкрашены в серый цвет пробивающегося порицания.       — Людьми всегда руководила жадность, Джей, — Юнджин усмехнулась и в привычном жесте опустила голову, несильно помотав той. Она подняла на него взгляд снова, и тогда слова стали выбиваться из её груди откровением: — И совсем не важно, какая именно: жадность к деньгам, славе, одобрению, жадность спасти всех или же жадность к любви. Не было бы этого, ты бы не пришёл сюда, Джей. Все мы — все до одного — пленники собственных желаний, наше отличие только в том, что я не боюсь предпринимать меры и сделать решающие шаги.       Слова Юнджин прозвучали откровением и отбились от стен, забившись Паку в уши, точно скрашенные уверенным тоном, который девушке беспрерывно удавалось поддерживать. Он молчал, лишь только немо скользя взглядом по её лицу вновь и вновь, словно намереваясь подметить новые детали, однако это едва ли уходило: настоящие эмоции теперь прятались за разящей непробиваемым холодом маской, никогда не похожей на ледяное безразличие, однако являющуюся той, что крыла все чувства Хо. Юнджин смотрела на него в ответ, однако только первое время, несколько погодя её взгляд переметнулся и после девушка более не удручала его собственным тяжёлым взглядом долгое время, несколько теряя тот то в поблёскивающих на свету краях тарелок, то где-то у Джея за спиной.       Подобному моменту продлиться долго не удалось. Джею показалось, что смешавшиеся в неизвестный поток времени секунды протянулись несчётным мгновением, и эти мгновения между «до» и «после» разделило только один спешивший раствориться звук. Тогда Юнджин, точно наблюдая за тем, как несчитавший нужным сказать что-то более Пак поджал губы, распрямила плечи, вывовнявшись на месте, где всё это время продолжала неподвижно сидеть, и легко вздёрнула подбородок. Хо окинула его взглядом из-под полуприкрытых век и кратко вздохнула; вздох этот настиг Пака только слабым отголоском, а после её голос вновь срезонировал от стен небольшой комнатушки ресторана.       — В том сообщени ты сказал мне, что всё обдумал, — она говорила медленно, словно желала растянуть интригу в каждом слове; и шлейф этого томящего чувства медленно тянулся, точно так же неторопливо обволакивая и Джея, и Паку казалось, будто он был готов безоговорочно поддаться этому чувству. Что-то, однако, его всё же удержало, после самим Паком оказавшись названным остатками рационального.       — Это так, — он кратко кивнул, и отклик прозвучал в комнате незамедлительно; чувство неизбежного тогда комом собиралось в груди и давило сильнее прежнего.       — Если ты всё ещё готов, я бы была бы рада выслушать твой вердикт, Джей.       Когда прозвучали её последние слова, она смолкла, и Паку более не удалось играть роль незамысловатой стенки, от которой неминуемо отскакивало всё то, что она говорила. Волнение остротой ощущения проползло по позвонкам, точно пересчитав их все, а после добралось и до рёбер. В голове гудели мысли, они перекликались, пререкались и разнились, отдаваясь резонансом. Пак более не был неуверен в собственном решении — оставив это чувство точно тогда, когда пересёк небольшой порог, когда за его спиной закрылась дверь, — однако чувство, будто он всё ещё оставался неправ, скользило вдоль и резало тело поперёк, становясь едва ли выносимым. Позже он назовёт это высшим благом — тем, которое послужит для спасения их всех (и под «ними» Джей непременно будет подразумевать себя как главврача и оказавшегося погрязшим внезапных проблемах Чонвона), — однако сейчас его продолжали одолевать противоречия, урезонить которые едва ли выходило, а усмирить получалось только немного.       Он глубоко вздохнул, набрав в лёгкие побольше впитывающего в себя разные запахи воздуха, и когда сменился краткий миг, ознаменовавший для Пака принятие, он на выдохе, однако вместе с тем медленно и совсем не скрывая своего удручения, заговорил:       — Ты предлагаешь эту сделку на основе добровольно сотрудничества, но в конце всё всё равно сведётся к тому, что ты и твоя компания почти не оставят мне выбора…       — Должна признать, бизнес жесток, — Юнджин только несогласно пожала плечами, и её комментарий растаял в тягучести воздуха, когда Джей, совсем не обратив на него должного внимания, закончил:       — …тогда разве моё решение всё ещё имеет смысл на самом деле?       — Я бы не давала тебе выбор, не было бы это так, — Юнджин не переменилась в лице, и с давних пор всё в ней: её голос, едва только бегающий взгляд, её интонации — разило уверенностью в том, что она делала. Сменился краткий миг выдержанной паузы, показавшейся Паку более театральной, нежели необходимой, когда, развивая новую тему, Хо продолжила: — Просто подумай, Джей: вы получаете постоянные поставки анестезии, я же медленно выхожу на рынок и обзавожусь необходимыми связями; в конце всё сведётся к тому, что мои знакомства станут играть на престиж клиники. Разве это не та сделка, которая стоит того?       Вопрос растаял в воздухе недосказанностью, ощутить которую, казалось, Джею удалось точно кожей: мурашки проделали дорожку от спины к ногами и вернулись тем же путём. Он смотрел в тёмные карие глаза напротив и теперь ясно видел, как масляным блеском в тех переливалась уверенность. Хо точно знала, чего хотела, точно знала методы, которыми хотела этого достичь, а Паку, ранее точно уверенному в том, что подобное поведение в бизнесе просто вопиюще, от осознания того, что он мог — ещё не имея возможности сказать, что желал — с этим согласиться, закрыв глаза на свои былые предрассудки.       В тот краткий миг, когда его голос раздался вновь, Джей снова думал, и мысли тянули его туда — к тем проблемам, что отягощяли его существование, сделав жизнь бренной. В неясные секунды собственного помешательства идущее вразрез с убеждениями предложение Хо теперь мелькало в мыслях уже не неясным отголоском, а громким гулом; всё это приводило Пака к тому, что в этом одном шаге, отделяющем его от сделки с чёртовой судьбой в облике давно забытой одноклассницы, он видел решение большинства — а может, и всех — своих проблем.       — С фармакологическими исследованиями есть проблема, — он заговорил, однако в голосе поступью всё ещё изредка пробиралось сомнение, — и даже так ты намерена выпустить продукт в массы?       — Что именно ты имеешь в виду?       — В тех исследованиях, которые ты предоставила мне, есть нюансы. Сто двадцать человек — слишком мало для фармакологической выборки, даже если статистика показывает хороший результат. Препарат нужно ещё проверить.       — С этим всё будет в порядке, — Юнджин выдохнула слова и после склонила голову, и Пак не врал, когда считал, что этот жест девушки с каждым разом располагал его всё больше и больше. — Это только бумаги, Джей. Мы тестировали её, и она показала хорошие результаты, разве тогда имеет значение какие-то бумажки, если практика говорит об успехе?       Пак поджал губы, совсем теряясь в собственных мыслях. Он подбирал ответ, и тогда остатки рационального твердили ему промолвить категоричное «есть», ознаменовавшее бы крах для них обоих, однако губы так и не шевелились. Вскоре несказанные слова застряли у него в горле, собрались в неясный подступивший ком, а после развеялись, как только из груди выбился удручённый вздох. Джей рвано вздохнул, и тогда, к собственному удивлению, с губ с малообъяснимой лёгкостью сорвались слоги, торопливо собравшиеся в слова:       — Это простительно.       — Это значит, что ты согласен, не так ли? — она смотрела на него выжидающе, и Джей буквально чувствовал этот взгляд у себя на коже: тот разил холодом, и ощущаемое давление приходилось точно ему на грудь.       Он замолчал, однако тишина воцарила только на краткие секунды. Терзаемый разными чувствами, отдавашвимися криком противоречий, Джей нашёл силы посмотреть Юнджин в глаза в ответ, тогда мало он знал, сколько опустошёным тогда был его собственный взгляд, однако это едва ли имело значения в той войне противоречий, которая воротила его душу, точно намереваясь вывернуть ту наизнанку. Краткий миг сменился, и тогда его голос наполнил комнату, отбился от стен, съедающих пространство, и вбился Хо точно в уши:       — Мы можем попробовать.       Собственный голос тогда показался Джею незнакомым, будто бы неродным: померкший, безучастный и твердивший всё то, что ранее рушило все былые устои, когда-то сформировавшие его принципы. Тогда, когда словно ощутимой угрозой над ним нависли все те проблемы, бремя которых он желал разделить, всё это более не имело значения. Когда брошенные слова нашли отклик в душе Юнджин, на её губы легла улыбка: та самая улыбка, показавшаяся Джею в который раз знакомой; она была снисходительной, и в ней неяркими нотками играло одобрение. Одобрение это точно звучало в воздухе и резонировало в пространстве словами «ты сделал верный выбор», однако никакие слова не были вымолвлены. Юнджин одарила его кратким взглядом, а после скоро опустила взгляд. Её руки проскользили по столу, спустились на скрытые за поверхностью колени и опустились, как Паку удалось узнать, ниже на пол. Мгновением погодя перед взглядом Джея замелькала папка, и липкое чувство дежавю лизнуло кожу. Папка эта была точно такая же, как была та, что оказалась намертво заперта в ящике его рабочего стола: на чёрном фоне блестящей серебряной окантовкой блестела эмблема, аккуратно выведенные буквы и уже знакомое название компании.       Юнджин протянула ему папку, и Джей более не был тяготим сомнениями, когда в ответном жесте протянул раскрытую ладонь, пальцами желая перехватить предмет. Более не было шага назад, и Пак это знал. Он не заметил, как Хо кратко усмехнулась, и смешок этот более смешался с рваным вздохом, и перехватил папку пальцами, точно зная, что скрывалось внутри.       — Пожалуйста, подпиши это, — Юнджин распустила пальцы и после в кратком жесте протянула блестящую в свете искусственного освещения авторучку. — Только формальности, Джей.       И Пак подписал. Он раскрыл документ, зная, что Хо должна была составить контракт, и вскоре в необходимом поле поставил широкий неразборчивый розчерк. Джей тяжело вздохнул, более не тяготимый мыслью, что имел возможность отступить. Разящее самодовольство, проступающее от Юнджин, вызывало в Джее ненависть к себе, и он поспешил протянуть документ обратно.       Пак встал с места, словно подрываемым ветром, и, тяготимый собственными переживаниями, не желал более объясняться. Он покинул комнату ресторана, оставив Хо в полнейшем одиночестве, под прозвучавшие её слова, настигшее его одним только отголоском. «Я свяжусь с тобой, Джей» вбилось точно в уши, а потом прервалось хлопком, с которым закрылась дверь. Пак оставил её, оставшись более прежнего растерянным в собственных решениях, однако каким бы отвратительным это не казалось, Джей медленно соглашался, что только так было верно.       Он скорым шагом покинул ресторан, слыша показавшиеся неразборчивыми слова администратора где-то у себя за спиной, и лёгкий ночной ветер проскользил по коже, словно желал стянуть все его переживания и унести те в небытие. Подобного, однако, в полной мере не произошло, и Пак, окончательно поглошённый собственными мыслями, направился к машине. Он сел в автомобиль, и кресла салона захрустели под его весом, тогда-то вся тяжесть окружающего мира вновь легла ему на плечи, и Джей почувствовал, как дал трещину. Окружённый темнотой лёгшей ночи, он опустил обе руки на руль, мгновением позже уронив на них и голову, точно считая, что он нуждался в подобном моменте только для того, чтобы перевести дыхание.       Джей не мог знать, как долго сидел вот так, словно недвижимая фигура: время для него тянулось неизвестным потоком и сливалось воедино, оттого он точно не знал, прошёл ли краткий миг или полноценные минуты, показавшиеся точно невесомыми. Вскоре Паку удалось взять контроль — тот, что показался мнимым, — и он в кратком движении завёл автомобиль. Джей выехал с парковки, скрываясь в темноте ночи, и тревожимый собственными мыслями не знал, куда направлялся. Паку казалось: ему нужно ещё немного времени.       В дверях делимой с Чонвоном квартиры он оказался поздно — позже, чем говорил себе, что должен был, — и точно знал, что Ян переживал. Он колесил по городу, едва только находя объяснение собственным действиям, в то время, пока обеспокоенный, однако не желавший тревожить Чонвон оставлял несколько сообщений на его голосовой почте.       «Ты задерживаешься сегодня, Джей? Я понимаю, всё в порядке. Я подожду твоего возвращения, и мы всё ещё сможем вместе поужинать. Перезвони мне, как освободишься, ладно?»       И ещё:       «Возможно, сегодня мы не поужинаем. Извини меня, если я так и не смогу дождаться тебя и засну раньше, все эти события с баром выматывают».       И вот ещё, послушать которое ему удалось ровно в тот миг, когда в темноте коридора жилого комплекса пальцы схватились за металлическую ручку:       «Люблю тебя, дорогой. Возвращайся скорее».       В краткий миг, терзаемым чувством досады, неприятно ползжей вдоль всего тела, Джей замер на месте. Если бы ему удалось вовремя послушать эти сообщения, он бы точно вскоре сорвался, и собственная симпатия — то светлое чувство, что с каждым разом порождал в нём Чонвон — привела бы его к Яну кратчайшими из возможных путей. Однако он ошибся. Ошибся, и как ему самому казалось, не в первый раз за затянувшийся тягостным бременем день.       Будучи аккуратным в собственных шага, Пак тихо проскользнул в квартиру. Он подвёл дверь и закрыл её едва только слышимым щелчком, и вскоре его бесшумным шагом рассёк прихожую. В квартире более не горел свет, не сочился из-под закрытых дверей, и Джей всё понимал без разъяснения. Он не винил Чонвона за то, что тот не смог дождаться его, Пак считал, что не имел никакого права на это и был строг в этом убеждении. Последнее сообщение на голосовой почте было оставлено час назад, когда часовая стрелка только-только перевалила за отметку «десять».       Он прокрался в спальню, к собственному удивлению обнаружив дверь незапертой. Через сумрак ночи, подступающей к окнам валами черноты всё ещё пробивался блеклый лунный свет: его холодные лучи падали на предметы и слабо рассеивались, вскоре вовсе иссякая, однако даже так Паку удалось различить очертания предметов. Джей не был удивлён, когда обнаружил Чонвона спящим. Завернувшись в лёгкое покрывало, Ян растянулся на кровати, и Джей не мог отрицать, что находил животрепещущим то, как всё ещё не справившийся окончательно со своими переживаниями Чонвон неторопливо рыскал ладонью по пустующей части кровати, точно желая ощутить близость чужого тела, которая могла бы восстановить его душевное спокойствие.       И Джей пожелал дать ему это. Пак скоро стянул с себя одежду, и та в краткий миг показалась неприятно липкой, словно льнула к телу, желая срастись с ним, словно впитала всё то, что тревожило его долгое время. Он рассёк расстояние бесшумным шагом, а после неторопливо опустился на кровать, оставшись предельно аккуратным в собственных движениях. Матрас прогнулся под весом его тела, и для Джея этот краткий миг ощутился блаженством. Впрочем, и блаженство это крылось исключительно в том, что ощущаемая близость Яна неторопливо улетучивала все его переживания, хоть и значило это, что эффект останется только временным.       Аккуратным жестом Пак приподнял чонвонову голову, мгновением погодя подкладывая под неё свою руку и неторопливо придвигаясь ближе. Дыхание Яна лизнуло кожу жаром, приятным теплом, против которого Джей не противостоял, изменился краткий миг, прежде чем Чонвон промычал что-то неясное, а после самовольно прильнул ближе. Его рука обвилась вокруг торса Пака, и в ответ Джей только выдавил слабую усмешку, точно считая, что всегда был слаб перед подобными чонвоновыми касаниями.       — Ты вернулся, — сонно протянул Ян, так и не разлепив глаза.       — Да, — выдохнул Джей. — Вернулся.       — Тебя долго не было, что-то случилось на работе? — Чонвон всё продолжал говорить, в полудрёме лениво собирая слова в предложения и так и не раскрывая глаз.       В тот краткий миг Джею показалось, будто что-то внутри перевернулось и разлилось новым чувством, потянувшем по телу неприятный озноб. Пак поджал губы, пока в голове роились мысли, и он мало знал, что должен был сказать. Сменились секунды, и Джею не беспричинно показалось, что его молчание протянулось дольше, чем было положено. Когда слова наконец слетели с губ и разнеслись по комнате, Пак точно знал, что совершал ещё одну ошибку за этот бренный день, однако собственному подсознанию вновь славно удалось оправдать всё это высшим благом, служившим для них всех, хотя и неприятный металлический вкус остался таять на языке долгим послевкусием.       — Всё в порядке. Старик Ким организовал встречу с влиятельными людьми, я должен был присутствовать, — он говорил полушёпотом, словно тогда собственная ложь не отдавалась бы не той горечью, которой была на самом деле.       Тогда Чонвон вновь замычал в ответ, и с его губ сорвались неразборчивые слоги, точно значившие понимание, и Джей, чувствуя, как мрак растущего чувства пополз по телу, сильно прикусил нижнюю губу. Вскоре он остепенился и тогда, словно в самом деле полагая, что это хоть на долю облегчит его вину, скрасит ту ложь, которую удалось выдумать так легко и произнести, к сожалению, так невесомо, он в лёгком поцелуе опустил губы Чонвону на лоб, вскоре одним только растворяющимся шёпотом добавив: — Спи, дорогой.       Тогда, в миг, оказавшись поглощенным собственным безнадёжием, он врал Чонвону, казалось впервые, и как бы сильно не было отвращение к этому, как бы сильно не давила на грудь правда, бьющаяся в самом горле, однако так и не срываемая с губ словами, Джей не ссилился сказать. Он врал Чонвону, и в этот миг треклял себя, что именно это ощущалось верным. С того момента Джей точно знал: он окончательно потерял себя, отдавшись на растерзание другим, и это непременно возымеет эффект — это положит конец всему тому, что ранее ему удавалось звать счастливой жизнью.