Там, где всему этому конец

      Вдоль книжных полок, занимавших всю стену библиотеки, словно стараясь настичь соседние возвышающиеся стеллажи, дерзко полз тёплый тонкий лучик солнечного света, безразлично, а порой с отчуждением скользя по книгам, лицам, полкам. Книжные стеллажи, заставленные книгами, уходили высоко вверх, завивались хитроумным лабиринтом, представляя собой рассчитанную последовательность полок и широких проходов, залитых светом, сочившемся из высоких окон, играющем на предметах игривыми лучами и переливами, или искусственным, когда разнящееся множество ламп исторгало из предметов пыль, растекалось по стенам равномерным освещением и скользило вниз — до самого пола.       Для Сонхуна городская библиотека стала привычной. Более не пугал лабиринт стеллажей, книги не казались старинными и в лёгкие не впитывался тот неповторимый запах литературы, неуёмно сновавший помещением и, кажется, никогда более не возвращавшийся. Тогда жизнь для него не очертела, точно так же, как не утратила краски, однако всё это ему удавалось теперь находить в человеке, видящем в книгах романтику — для Чан Вонён это было жизнью, и ранее равнодушный Сонхун не имел ничего другого, как неторопливо осознать это.       Тянулся ясный апрельский день, длинные облака тянулись наискосок, едва только норовя скрыть солнце, переливающееся неясными отблесками в недвижимой глади реки Хан. Пак сидел, точно прикованный к стулу, и взгляд его терялся в широком, растянувшемся по левую сторону окне. Близ ограды, отделяющей территорию библиотеки от шумной улицы всё было пыльным: завитки ползущего вдоль соседнего здания плюща, отцветающие нежно-розовые лепестки вишни, крутившиеся в немом танце, словно норовя раствориться в воздухе, однако после падая ниц и скрываясь в череде других — похожих им; даже припаркованный рядом автомобиль — недавно оставленный здесь он словно прирос в землю, покрылся слоем пыли и словно омертвел. В краткий миг Сонхуну казалось, будто там — внизу, под лучами уходящего в закатное солнце — жизнь остановилась, и не осталось более ничего.       Подобные чувства, его, затерянного в любви юноше, одолевали часто, и причиной для самого себя ему удалось называть присутствие Вонён. Для них двоих это время было тем, когда светлые чувства, укоренившиеся глубоко в груди, только находили своё место, однако всё ещё были едва ли укротимы. С того дня в клубе, тремя месяцами ранее, для Сонхуна всё это было так, словно с того момента более не было стен, ранее сдерживающих, и теперь они могли накинуться на время со страстью влюблённых.       Драгоценные моменты, сродню этому, откладывались в памяти ярким, мимолётным, однако сильным воспоминанием, и в краткие мгновения окутывающей тоски Пак врал себе, что не станет возвращаться к ним, однако он возвращался, точно тешимый мыслью, что Чан эти чувства разделяла. Они были молоды и потеряны в том светлом чувстве, которое позже без опаски удавалось называть любовью — и Сонхуну казалось, будто просить больше он не смел.       Он терял свой взгляд за окном, там, где, казалось, жизнь не двигалась или её более не было вовсе. Размеренное клацанье авторучки пробиралось в подсознание только неясным отголоском, и Сонхун, роняя голову на руки, локтями упёртыми в стол, только неотрывно смотрел вдаль, взглядом скользя по несчётным крышам домов, по опавшим розовым лепесткам, словно слыша, каким приглушенным шорохом те отзывались при каждом шаге, по блестевшим в лучах яркого, уходящего на запад, солнца, неизвестным машинам, выстроившихся в точные длинные полоски. Тогда он мало был удручён собственными мыслями, чувства были сродню тем, что голова оказалась пуста и полна одновременно, и Пак мало мог это объяснить, совсем не находя в этом ничего рационального, однако в чувствах, трепетавших глубоко в груди, никогда не было ничего обоснованного.       — Сонхун, — девичий голос пробрался в подсознание подступью, словно разносимый ветром, всё же пробивающимся через плотно закрытые окна.       Сорвавшееся из чужих уст собственное имя окутало его, и голос Чан словно завлёк. В краткий миг по груди поползло тепло, и тепло это было Сонхуну знакомо: так вновь трепетали не угасшие чувства взаимной симпатии, так ворошилось всё его естество, и Вонён неизменно была тому причиной. Девушка протянула слоги его имени вновь, и тогда они растянулись в спёртом воздухе библиотеки, словно не желали растворяться, а после разнеслись одним только отголоском, теряясь везде: в углах просторной комнаты, в стеллажах, в книжных переплётах и в конце — в подсознании Пака.       Он не знал, когда именно, однако лёгкая улыбка неминуемо тронула его губы, слабо потянув уголки вверх, а после во взгляде масляным блеском затанцевало озорство — то озорство, которое самому Сонхуну желалось объяснять собственной юностью и трепетавшей в груди влюблённостью; мало объяснимо, однако ему казалось, будто это останется неизменным. Пак отвлёкся от безнравственного скитания в собственных то гудящих, то затихающих мыслях, и тогда, как на губах Вонён его имя растаяло в третий раз, он более был не в силах противиться, впрочем, желания делать это у него и не было.       Сонхун неторопливо повернулся, и движение это сопровождалось лёгким вздохом, выбившемся через слабо приоткрытые губы. Он заскользил взглядом, и на краткое — едва ли не мимолётное — мгновение весь мир для него утратил ясность образов; вернуться она поспешила незамедлительно, и в тот миг его взгляд упал точно на утончённую девичью фигуру. Чан сидела напротив, выровнявшись на стуле и прильнув к краю стола животом, словно вот-вот желала лечь на него; её руки прижимали к деревянной поверхности блокнот, пальцы бежали по страницам, расправляя бумагу, клацали механизмом авторучки, разрезая краткое мгновение приглушенным звуком. Однако всё это остановилось, стоило только их взглядом встретиться.       Под взглядом сонхуновых глаз Вонён робела, и Пак, точно об этом знающий, не желал прерывать момент, находя нечто чарующее в том, как в краткий миг собственного смущения Чан терялась, заливалась краской и отводила взгляд, в то время, как её нижняя губа мгновенно заходилась в неторопливом подрагивании. Девушка потянулась к своим волосам, в краткий миг затеряв взгляд в собственных коленях, и неторопливо пропустила короткие пряди каре между ними; вскоре те поспешили упасть в былой манере, неторопливо рассыпаясь на плечах и играя лоснящимся блеском в лучах падающего света.       Когда сменился краткий миг и Вонён вновь смогла обрести былую уверенность, они вновь пересеклись взглядами. Сонхун заметил это намного позже, чем, возможно, стоило, однако та улыбка, неторопливо ложившаяся на губы, не спешила растворяться, впрочем, протестовать Пак не желал, нелепо находя в этом собственную слабость, впрочем и слабостью для него по прошествии пяти месяцев отношений стала Вонён.       — Почему ты задумался? — её голос вновь вбился в уши триумфом, и Сонхун более не желал бежать от этого, принимая власть девушки над собой.       — Мне показалось, тебе нужно время подумать в тишине, — Пак был откровенен в собственных словах и точно видел, как эта искренность всё же нашла отклик в чужой душе.       Переменился спешный миг, озарённый напряжённым молчанием, однако вскоре улетучевшимся, и Чан шумно вздохнула. Её грудь вздымалась и опускалась каждый раз, как девушка делала жадные вдохи, а вскоре с губ сорвалось неясное мычание, Паку более напоминающее то, что было до отказа наполнено удрученьем. Вонён вскинула руками, торопливо опустив на стол ручку, и вскоре понурила голову. Сонхун немо наблюдал за тем, как девушка дула губы, как подрагивали её темные ресницы, и не без обоснования полагал, что ему не стоило вмешиваться: Паку казалось, он знал, как в таком случае отреагирует Чан.       — Ты прав, Сонхун, — она говорила на выдохе, и мгновением погодя подняла на него опустевший взгляд. Только после Вонён, удручённо роняя голову на руки, отделявшие её щеку от лижущей мимолётной прохладой поверхности стола, окинула его скорым взглядом из-под ресниц и продолжила: — Я совсем не знаю, что делать.       Пак остановился, и в краткий миг уловимого чужого отчаяния, ему казалось, будто он забыл, как дышать; подобные чувство порождало беспокойство, лёгкими струями, словно от дыма, ползущее вдоль и окутывающее поперёк, проникающее в вены, разносящееся артериями, однако оказавшееся лишь только лёгким отголоском. Он молчал, пока Чан не говорила, позволяя недавним словам впитаться в воздух и разнестись по просторному, пустующему в этот час помещению читального зала, впитаться в побелённые стены и вскоре раствориться в небытие. Незавершённость не давила, едва ли только ощущаясь в воздухе, вскоре поспешив растаять. Сонхун в лёгком движении опустил одну руку, разогнув её в локте и описав ею слабую дугу; пальцы в лёгком касании проскользили по поверхности стола, гладкостью ощущаясь под кожей, а после настигли чужую руку. Кожа Вонён под пальцами ощущалась мягкой и бархатистой, а тепло собственного касания задерживалось под подушечками пальцев, после возносясь вверх, неминуемо собираясь в груди где-то в районе солнечного сплетения, тормоша всё сонхуново естество.       Он накрыл её ладонь своей, и так Сонхуну удалось вновь привлечь внимание Чан к себе. В ответ неожиданному касанию девушка вздрогнула, словно в краткий миг её пробрало холодом, а после расслабилась. Вонён лениво повернула голову и, прежде чем оторвать её от рук, одарила его продолжительным взглядом, смотря снизу вверх. Чан протянула неясные слоги, когда вновь выровнялась на стуле; в краткое мгновение, точно находя в этом утешение, подушечкой большого пальца Сонхун стал вырисовывать по молочной коже никому неизвестные рисунки: он обводил острые костяшки, точно спотыкаясь об них, извилистым путём вёл по ладони и позже опускался к тонким пальцам, в лёгком касании прокручивая на указательном непримечательно кольцо, едва только только выделяющееся на тонкой девичьей руке.       Замкнутая в собственном молчании, порождённом кратким мгновением уныния, Вонён не торопилась озвучивать собственные мысли, и Сонхун это принимал, не находя в себе отвращения подобному поведению девушки. Она смотрела на него, а он терял свой взгляд в собственных мимолётных касаниях, ощущавшихся на коже неяркими ожогами, мимолётными искрами и осознанием того, что он был ей необходим. Эти чувства трепетали в груди и вскоре именно они наполняли её свинцовой тяжестью, однако противиться им он не смел, оказавшись в полной власти.       Сменилось мгновение, омрачённое протянувшейся между ними тишиной, и Сонхун обвил пальцами ладонь Чан. Под лёгким давлением рука девушки оторвалась от гладкой, играющей неясными бликами, поверхности стола, и взмыла в воздухе, точно легко сгибаясь в локте. Девушка кинула на него взгляд, и в карих глазах тенью скользило любопытство, и Сонхун отвечал ей подобным, лишь только мало зная, как истинные трепетавшие в груди неугасающим мерцанием светлые чувства, порождённые глубокой симпатией, переросшей во влюблённость, находили своё отражение в масляном блеске собственной карей радужки. Он выдерживал зрительный контакт, более не боясь смотреть на девушку в ответ, вновь и вновь наслаждаясь тем, как та робела, и это непременно напоминало ему его самого: потерянный в чувствах Пак, ещё не знающий Вонён так близко, имеющий возможность только смотреть на неё издалека, поддавался смущению так же скоро, точно потакая бурлящему калейдоскоп эмоций.       Сонхун приподнялся с места, и это лёгкое движение сопровождалось тихим шелестом одежды и осквернилось минувшем потрескиванием деревянного стула. Пак завис в воздухе, едва только не согнувшись пополам, точно преклоняясь через разделяющую их поверхность стола. Протянулось мгновение, затянутое пеленой молчания, прежде, чем Сонхун поддался вперёд больше прежнего, и в тот краткий миг он вновь оторвал взгляд. Пак опустил голову, и вскоре придерживающая девичью ладонь рука поднесла её к лицу; сменились секунды, кажется, вытянувшиеся в вечность, прежде чем сонхуновы губы в лёгком поцелуе коснулись бархатистой кожи, припав точно к выступающим костяшкам.       — Не переживай, — между лёгкими касаниями губ, шептал он и точно знал, что тогда собственное дыхание на чужой коже ощущалось несоизмеримо горячим; Пак знал каждое это чувство.       Вонён рвано вздохнула, точно растерявшись в собственном удивлении, и в краткое мгновение Сонхун нашёл в этом собственное превосходство: в этой игре им удалось вновь поменяться ролями — он смущал, Вонён поддавалась соблазну, и Паку стоило наслаждаться кратким мигом триумфа, точно зная, что вскоре всё изменится вновь, и тогда он станет тем, чьи щёки зальёт красками, чьё сердцебиение участится Это была игра, правила которой были известны им обоим, однако именно правилами они всегда и пренебрегали.       Пак отпрянул, и когда он неторопливо сел, на его губах растянулась лёгкая улыбка, смягчившая черты лица и только немного обнажившая верхний ряд зубов. Растерянная в собственном смущении Вонён поспешила одёрнуть руку, мгновение погодя тыльная сторона ладони упала девушке на губы, и в подобном кратком жесте ярко читалось намерение скрыть волнение, бежавшее по телу лёгкой дрожью. Сменились секунды, и после комната наполнилась слабым глухим смехом. Плечи Чан стали подрагивать, а из груди стали выбиваться лёгкие раскаты смеха, Девушка спрятала свой взгляд где-то в растянувшемся на столе блокноте, когда понурила голову, позволив нескольким прядям выбиться из-за ушей, и её робкий, однако невесомый смех, стал победно вбиваться Сонхуну в уши, непременно находя отклик в душе.       — Это совсем не помогает, ты же знаешь? — в её голосе не читалось упрёка, в нотках девичьего тона властвовало озорство — то самое озорство, в которое пленило Пака ещё тогда, когда он оставался только немым сторонним наблюдателем.       — Знаю, — он пожал плечами, и с губ сорвался краткий смешок, более схожий на окрашенное в светлые чувства хмыканье. — Ты против?       — Нет, — выдохнула Чан. — Совсем нет, просто… — она протянула последнее слово, а мгновением погодя прикусила меж зубами кончик розового языка. Недосказанность повисла в воздухе, растянувшись вместе с последними звучащими слогами, и Сонхун остепенился.       — Просто… — повторил он за ней, точно намереваясь скопировать интонацию и одаряя скорым обеспокоенным взглядом. За минувшие часы, что им удалось просидеть в здании библиотеки в сладком уединении, это было впервые, когда, отвлекаясь от работы над романом, Вонён заговорила, развеяв тот облик непрояснённости и тотчас скрасив его недосказанностью.       — Просто всё это тяжело, — слова наконец сорвались с губ девушки и вскоре точно вбились Паку в уши.       Растянулся несчётный миг, прежде чем, девушка остепенилась. Усталость, всё это время мешающаяся с удрученьем, испарилась и неторопливой подступью стрёлась с её лица; Вонён опустила голову и вскоре завертелась на месте в поисках сумки. Вещь найти удалось позже ожидаемого, и Чан, разделяя секунды отяжелённым дыханием, зарылась пальцами вглубь небольшого кожаного изделия, в неосторожном жесте ранее зазвенев цепочкой, сползшей с правого плеча. Сменились секунды, и после перед взглядом Пака мелькнул тёмный прямоугольник, крепко сжимаемый в пальцах девушки.       Вонён разблокировала сотовый и, оказавшись полностью охваченной собственными переживаниями, подхватила зубами нижнюю губу, оставляя на ней розовый след, когда тонкие девичьи пальцы, крепко перехватив зеркальный корпус, выводили неизвестные рисунки на экране. Сонхун терпеливо ждал, предположив, что в эти краткие секунды никакие слова не были нужны. Его рука вновь проделала в воздухе дугу, а после бренно упала на стол с глухим хлопком, отозвавшимся в подсознании эхом, однако не прервавшем момент; вторая ладонь упала на лицо, и Пак подпёр ею щеку, чуть склоняя голову влево, скрашивая не удручающее ожидание набором коротких действий.       Вонён вновь понурила голову, когда пальцы её остановились, и тогда, выделив себе несколько секунд для того, чтобы перевести дух и преодолеть собственные чувства, точно собравшиеся где-то под горлом, она вновь одарила непрерывно смотрящего Сонхуна взглядом карих глаз, где на дне цветной радужки плескались тенями эмоции, узнать истинную природу каких Паку никак не удавалось. Чан развернула телефон и вскоре протянула его Сонхуну. Он опустил свой взгляд, точно проскользив вдоль прямоугольной вещицы, описав её контру взглядом, а после, не нуждающийся в объяснениях, протянул ранее лежащую на столе ладонь. Чан вложила в неё телефон и вскоре поспешила отпрянуть, а Сонхуну удалось встретиться взглядом с режущим белым экраном и только после — с тёмными буквами на нём, играющие контрастом.       Пак скользил взглядом по тексту, неуверенной поступью пробираясь от слова к слову и так всё далее и далее, пока короткие предложения не заканчивались, пока не мелькало поле и не появлялись новые, едва только имеющие значения псевдонимы, а после всё начиналось вновь. Сонхун читал комментарии, неторопливо отмечая, как те, что находили одобрение поднимались выше, затмив другие. Он медленно перелистывал вниз, пока не танцевал салатовый значок загрузки, а после появлялись новые, и, как ему казалось, это могло бы продолжаться до бесконечности, однако для Пака всё стало ясно. Там — в тех коротких сообщениях на платформе — перекликалось многое: похвала, недовольство, критика и комплементы, — и словно чувствовавший собственной ответственностью Сонхун точно знал, куда смотреть: Чан бы не стала показывать ему это, не видела бы замечания в свою сторону.       — Видишь, что они пишут? — её голос не разил недовольством, подобные чувства не перекликались в девушке, и Пак слышал одно только удручение, скользившее в тоне, в интонациях. — Я должна сказать, они правы.       — Это плохо? — лёгкая тень непонимания проскользнула у него на лице, а после Сонхун, отложив устройство рядом, оставив то покоиться на поверхности стола неподалёку от блокнота Чан, поднял на девушку взгляд.       — Нет, — она вновь тянула слова, — совсем нет. Они хотят больше акцента на личности главного мужского персонажа, его поведении и харизме, и я понимаю это желание, — девушка вдыхала слова, и Пак подмечал, как с каждой секундой всё более и более выгибались её брови.       — Но… — Сонхун протянул это, точно зная, что должно было последовать позже, и Вонён на несколько секунд поджала губы, раскачав головой в такт собственным мыслям. Когда девушка набралась сил говорить, вновь она пояснила:       — Но это тяжело, — Сонхуну показалось, будто мгновением погодя Чан взвоет от собственного обречения, проскальзывающего вдоль всего тела, однако этого не произошло, и Чан удалось удержать слабый, однако всё ещё контроль над своими эмоциями. Немного погодя она продолжила: — Я почти его не чувствую.       — Не чувствуешь? — повторил Пак и едва ли только заметил, как поддался вперёд.       — Совсем, — она вновь замотала головой из стороны в сторону, точно потакая собственным мыслям, и тогда тёмные короткие волосы раскачались на плечах, несильно растрепавшиеся; вскоре Чан провела по ним рукой в попытке уложить. — Как создатель я должна знать своих персонажей, но его… Кажется, его я не знаю совсем, — девушка поджала губы и, когда сменилось мгновение, поспешила их распустить, тотчас не менее обречённо добавив: — Мне казалось, что я смогу с этим справиться по прошествии времени, но я ошиблась.       — Ты можешь это исправить, — Сонхун не заметил это сразу, однако неизвестные силы подтолкнули его вперёд; Пак упёрся торсом в край стола, и расстояние, отделявшее их, сократилось.       С аккуратностью брошенные слова растворились в воздухе, смешавшись вместе с исторгаемой ярким светом пылью, и Сонхуну удалось осознать это только после, однако тем всё же удалось найти отклик в чужой душе. Тогда Вонён смотрела на него с надеждой, и этот взгляд казался Сонхуну незабываемым в своей редкости: всегда желавшая казаться уверенной Чан открывала эту свою сторону не каждому, и Пак оставался признательным, тронутым до самой глубины души, ворушимой светлым чувством трепетавшей влюблённости, что он мог знать такую Вонён. Чан молчала, и Сонхун прощал ей эту жадность к уделяемому ей времени, совсем не щадя себя — в груди трепетало желание дать девушке всё то, что она могла бы пожелать, и он не бежал от этого, согласно принимая.       Секунды замельтешили, безвозвратно растворившись, и это ознаменовало тот момент, когда девушка вновь ухватилась за контроль. Её голос раздался в просторной комнате, точно наполняя безлюдное пространство книг, и Сонхун отчётливо слышал, как переливами в нём скользило отчаяние, медленно мешавшееся с удручением и перекликающееся с другим чувством — недовольством собой, только пускающим корни:       — Я всё ещё не знаю, как, — девушка замотала головой. — Я начинаю думать, что не смогу, и это пугает меня.       Пак поднялся с места, словно что-то неизвестное в мгновение оторвало его со стула, и после будто лёгкий ветер, пробивающийся через закрытые окна, подталкивал его. Он прошёл вдоль стола неторопливой поступью, едва ли только замечая, насколько легка и упруга была его походка. Вонён смотрела на него, точно отслеживая каждое движение, подняв взгляд на него и прикусив кончик розового языка в предвкушении, мало зная, что стоило от этого ожидать. Сонхун не знал, насколько отчётливо все его желания играли масляным блеском в его глазах, плещась на дне тёмной радужки, однако Вонён видела это, подмечала и предвкушала, сама ещё не до конца соглашаясь с этим.       Он возрос рядом с девушкой недвижимой фигурой, точно измерив шагами разделявшие их моменты. Вонён не отводила взгляд, и Сонхун, не находя в себе силы озвучить это, немо соглашался с мыслью о том, что ему это нескрываемо нравилось. Пак замер, в кратком мгновении растерявшись под пристальным взглядом, вновь тревожимый мыслью, что в этот раз Чан была готова схватить превосходство, однако после сменился миг, ознаменовавший для Пака уверенность. Сонхун смотрел на Чан, и в этом взгляде яркими бликами находило отражение всё, то, что мелькало в мыслях, скрывать это он не желал.       В тот миг, как поддался чуть вперёд, казалось, будто Чан притаила дыхание. Он видел, как стали подрагивать её веки, как грудь недвижимо застыла, и всё это неумолимо возвращало его к тому, что в голове роились мысли. Сонхун был лёгок в своих движениях, когда в неторопливом жесте обогнул рукой в воздухе дугу, мгновением погодя ладонь упала девушке на голову, и мягкость тёмных волос защекотала пальцы. Вонён неровно вздохнула, вырвавшийся из груди вздох выбился из груди рвано, и в тот краткий миг, как приоткрылись её пухлые розовые губы, ему казалось, будто он потерял себя. Волнение подкатило к горлу тугим комом, вскоре спешившим раствориться, будучи прерванным совсем другим чувством — ему казалось, будто ещё мгновение, и его точно поведёт.       Он провёл ладонью по девичьим волосам, лоснящимися блеском переливающимся в бьющих сквозь окна лучах раннего закатного солнца. Под подушечками пальцев те ощущались шёлковой мягкостью, однако задерживаться на этом он не желал. Он проскользил вниз, и тогда в краткий миг, ощущая на себе тяжёлый взгляд Чан, в осторожном касании провёл пальцами, пропуская через них пряди, мгновением погодя заправляя их девушке за ухо. Вонён неровно вздохнула, когда касание обожгло кожу, однако Сонхун не остановился на этом. Подушечки пальцев в аккуратных касаниях обвели ушную раковину, легко круговым движением пробежали по мочке и после вернулись к прежнему месту — Чан задрожала, словно испытываемая предвкушением, и Пак точно знал, что в краткий миг по телу бежали мурашки. И знал он потому, что собственное покрывалось табуном, бежавшем вдоль позвонков, а после и по рёбрам. Он наслаждался кратким моментом собственного триумфа, пока Чан, неотрывно смотря, вновь краснела и робела.       Пак не пожелал прекратить, точно желая вдоволь насладиться моментом, зная, что это сможет урезонить ту бурю, которая, как он предполагал, разбушевалась в теле девушки, медленно очерняя мысли. Он склонился сильнее, замечая, как собственная тёмная тень упала девушке на лицо, а Вонён продолжала смотреть, более не торопясь отвести взгляд. Сонхун поддался ближе, и в тот краткий миг все мысли покинули голову, словно испепелившись и иссякнув. Сменился миг, и тогда в лёгком касании губы припали к молочной коже открытой шеи. Пак жадно потянул носом кислород, в котором мешались разнящиеся запахи: лёгких цветочных духов Чан, витающий запах старых книг и, кажется, его собственный — и девушка, удовлетворённо льнувши ближе, промычала несвязные слоги, собрать воедино которое едва ли только удалось бы. Протянулось мгновение, прежде чем Вонён запустила Сонхуну руку в волосы, длинными ногтями проведя по открытой коже шеи, а после оттянула пряди точно на затылке; Пака это не остановило. Он проделал это вновь, оставил на бархатной коже кратких поцелуй, прежде чем отпрянуть на несчётный миллиметры и, чуть вздёрнув подбородок, горячим дыханием касаясь её уха, сказал:       — Ты справишься, дорогая. Всегда справлялась, — он шептал слова, и волнение сковывало всё внутри. Он редко звал её так, и в этот краткий миг робели оба: Сонхун — от озвученных вновь чувств, Вонён — от осознания того, насколько чиста была его любовь.       Он наконец отстранился, и непринуждённая улыбка легла ему на губы. Сонхун смотрел на неё, вновь и вновь находя в ней — в мелких деталях — то совершенство, о котором ранее представлялось мечтать. Ранее Пак убеждал себя, что способным на такие чувства не был, однако более не мог противиться этой мысли, соглашаясь с неминуемостью принятия собственного положения: потерянный в собственной симпатии, он оказался точно под властью девушки и совсем не желал искать силы противиться. Сонхун нависал над ней, в неторопливом жесте со скрипом развернув деревянный стул, омрачивший комнату скрежетом ножек по напольному покрытию, а после сложив обе руки по бокам от Вонён, мёртвой хваткой обвивая подлокотники.       Чан смотрела на него, и этот взгляд на короткое мгновение показался Паку незнакомым, однако вскоре ему удалось разглядеть привычные нотки, скользившие на дне карей радужки, и тогда ему точно удалось убедиться, что это — девушка, покорно сидевшая перед ним, всё ещё намереваясь вести ту игру, в которую без правил они играли оба, была той Вонён, которую он знал; той, в которую когда-то влюбился, тешимый собственной нерешительностью и ролью стороннего наблюдателя. В те секунды, когда они пристально смотрели друг на друга, не звучали слова, будто бы это молчание — эта всепоглощающая тишина — навсегда ознаменовала бы для них единение душ, объяснить которое едва ли только было возможно.       Сменились мгновение, показавшиеся их небольшой вечностью, которую они разделили на двоих, и тогда Пак пожелал прекратить, одновременно с тем дав всему этому новое начало. Он кратко вздохнул, одновременно с тем проведя языком по сухим губам, а после в пространстве помещения прозвучали, слова, точно полученные адресатом, однако поспешившие растаять в воздухе:       — Мы могли бы прогуляться, — он говорил неторопливо, точно не зная, для чего тянул слоги в непривычных интонациях. Сонхун кинул краткий взгляд на окольцевавшие запястье часы, ремешок которых в нескольких местах уже перетирался. Минутная стрелка безосотоновчно бежала вперёд, а после встречалась со словно замершей часовой, остановившись чуть поодаль от седьмого деления. — Только ты и я, что думаешь?       Вонён остепенилась, точно выдернутая из собственных мыслей, и тогда на её лицо легли эмоции: они разнились, и там, где сперва торжествовал восторг, более не оставалось места, и всё оставшееся наполняло сожаление. И сожаление это ярко находило своё отражение в том, как поползли к переносице тёмные брови девушки, как Чан задумчиво дула, а после поджимаkа пухлые губы, и как позже торопливо бегала взглядом. Вонён не ответила сразу, однако для Пака, ещё не посчитавшего ответ очевидным, всё становилось на свои места. Сонхун не был невежественен, а оттого не беспричинно считал, что неплохо мог читать между строк.       Скрывая собственные опасения, он немного склонил голову на бок и разделил мгновение вопросительно прозвучавшим «м?», впитавшем в себя все былые сомнения. Тогда и прозвучал голос Чан вновь, победно вбился в уши, и в краткий миг Паку удалось разделить её сожаление:       — Джейк обещал зайти за мной, — Вонён неуверенно протянула слова и подняла наполненный неподдельным сожалением взгляд. — Мы договорились вместе работать над проектом. С этим столько проблем, — как только с губ слетели последние слова, неторопливо растянувшись в тягучести спёртого воздуха библиотеки, девушка поджала губы и в лёгком приступе недовольства сморщила нос. Как только сменился миг и вместе с ним смягчились черты её лица, уже более отрешённым от эмоций голосом она закончила: — Он скоро должен быть здесь.       — Этот Джейк… — неуверенно начал Сонхун, не торопясь отходить на былое место, всё продолжая высокой тенью нависать над Чан. — Почему ты не знакомишь меня с ним?       — Это ревность? — она отвечала вопросом на вопрос, точно зная, какой эффект это должно возыметь. Сонхун остепенился, и в краткий миг на его лицо лёг удивлённый вид. Пак окинул Вонён взглядом, точно замечая, как в карей радужке вновь и вновь плескалось озорство.       Он не ответил сразу, несколько добрых секунд отвелось на то, чтобы приструнить взбушевавшееся негодование, протёкшие по венам, а после мысленно задать себе точно тот же вопрос, однако не найти на него ответа. Пак терялся, едва ли только зная, чем именно было это чувство, бьющее через край и щекотавшее всё его естество: ревностью или любопытством. В конце, оба казались для него чем-то схожим — одинаково эфемерным, однако находить им рационального объяснения так и не удавалось. Всё будто путалось и вновь и вновь завлекало его в водоворот чувств, которые скручивались, сжимали и искажали всю его сущность. Пак не знал, должен ли был противостоять этому. Вскоре, однако, это притупилось, так и не сумев раствориться, а только лишь исчезнув на кратковременный промежуток отбиваемых секунд. Сонхун нашёл в себе силы собрать несуразный поток собственной мысли в соединённые по смыслу предложения, и тогда он заговорил:       — Ты говорила, он твой друг, — Пак не убрал руки, всё так же расположив их по обе стороны от Вонён, однако он несильно отпрянул. Слова вырвались из груди, точно окрашенные в блеклые цвета деланного безучастия. Что-то требовало от Сонхуна, чтобы истинность собственных переживаний оказалась скрыта от Чан, и Пак не находил аргументов против этого.       — Это так, — довольно отрезала девушка, в этот раз не растягивая слова в привычной манере. — Но это не отвечает на мой вопрос, — в мгновение в её голосе взыграла притворная досада, и Вонён для полноты образа надула губы. Вскоре этот образ мгновенно растворился, и Чан рассмеялась тем лёгким смехом Пака, однако, не заразившим.       — Я не ревную, — выдохнул Сонхун, и мгновение погодя он понурил голову. Секундами позже его голос раздался вновь: — Это простое любопытство.       — Вот как, — Вонён в привычной манере тянула слова. Она замотала головой из стороны в сторону, кивая точно в такт своим словам, а после на краткий миг прикрыла глаза; Пак видел, как более не дрожали её веки, как более не замирала грудь, алели одни только ранее молочно-белые щёки.       Слова девушки растаяли в воздухе, и Сонхун почувствовал, как незавершенность разговора стала давить на грудь свинцовой тяжестью. Лёгкая тень обиды бежала вдоль его естества, неуёмно отдаваясь металлическим послевкусием, и Пак чувствовал, как от въедающейся в грудь досады росло желание прикусить нижнюю губу, вот-вот зашедшуюся бы в неумолимом подрагивании. Остановить это, однако, ему удалось, точно так же, как и приструнить ранее омрачившие его существования кратковременные чувства, и случилось это в тот момент, как только стоило Сонхуну заметить, как губы Чан приоткрылись вновь. С них сорвались сперва несвязные звуки, только после приобретавшие форму слова, а то — предложения, смысл которого всё же смог окончательно урезонить ту бурю, что была готова сорваться у него в душе.       Тогда Вонён протянула ладонь, взмахнув ею в воздухе в лёгком движении, словно неблагородных кровей Чан была наделена грацией королевской семьи, мгновением погодя тепло чужого тела лизнуло кожу сонхуновой щеки. Неровный вздох застрял где-то в горле и пробился сквозь губы после того, как касание ощутилось вновь. Он поднял на неё взгляд и заметил, как что-то переменилось в чужой карей радужке и лишь только позже ему удалось сказать, что именно: былой масляный блеск сменился, и теперь во взгляде Чан играло то, что Сонхуну удавалось называть проблесками светлых чувств.       Вонён не поспешила убрать руку, оказавшись точно не тревожимой ответным пристальным сонхуновым взглядом. Девушка смотрела на него, и тогда, в те краткие мгновения, окрашенные таким необходимым молчанием, она водила подушечкой большого пальца по щеке в монотонных движениях. В этом Сонхуну удалось найти умиротворение, пробежавшее меж лопаток дрожью. Её голос раздался чуть позже, и тогда, Чан, не прекращая собственные небольшие движения, размеренно проговорила:       — Я познакомлю вас, — в её голосе не играла настойчивость, однако Пак слышал, как вдоль него скользило понимание. Вонён заходилась в новых поглаживаниях, а Сонхун, поддаваясь, льнул ближе, совсем не желая противиться этому. — Я обязательно сделаю это как-нибудь, — она продолжала и только мгновением погодя закончила: — Обещаю, Сонхун.       Слова Чан протянулись по комнате словно сквозистой завесой, смешались с исторгаемой закатными лучами пылью, а после растворились, эхом вбившись в уши и отозвавшись теплом в груди точно в районе солнечного сплетения. Прозвучавшее обещание отдалось послевкусием, словно обволокло его и завладело им, вновь и вновь неумолимым эхом отдаваясь в подсознании разносимой мыслью. Обуявшие его чувства, разнёсшиеся по венам приятным теплом, таяли на кончике языка, и Сонхун не противился этому — именно потому он не остановил блаженную улыбку, упавшую на губы и сгладившую черты его лица.       — Хорошо, — он согласно промычал, мгновением погодя добавив: — Я буду ждать этого момента.       Более не звучало слов, и Сонхун знал, что краткий миг оказался скоротечным и вскоре исчерпал себя. Пак вновь окинул девушку взглядом, всё ощущая теплоту её касания у себя на лице, аккуратность поглаживаний и тот взгляд, который уже был ему знаком — тот, в котором было видно всё то, что теплилось глубоко в чужой душе. Вонён поджала губы и в ответ только кратко замычала. Тогда сменились секунды, прежде чем Сонхун рвано вздохнул, точно разорвав миг. Его пальцы проскользнули вдоль девичьего предплечья, он вёл по руке Вонён лёгким касанием, ощущая бархатистость молочной кожи, и после, как только пальцы споткнулись об чужие костяшки, он обхватил ладонь Чан своей.       Он отцепил руку девушки от собственного лица, и тогда былое место касаний стало ощущаться жаром, подобные чувства Паку уже были знакомы. Вонён смотрела на него пристальным взглядом, точно ожидая продолжения, и только немо металась взглядом по его лицу, Сонхун же считал, что медленно таял в кратком мгновении. Сменились секунды, и тогда он вновь поднёс ладонь девушки к лицу, чувствительная кожа губ коснулась внутренней стороны ладони девушки, и Чан шумно потянула носом кислород, а Сонхун проделал это вновь.       — Если бы в прошлом люди увидели нас, то точно подумали, что ты ревнуешь, — её голос раздался для него неожиданно, точно вбиваясь в уши.       Сонхун поднял на неё взгляд, смотря из-под приопущенных веки, и когда сменился миг, отозвался неожиданно хриплым голосом:       — Я ведь уже говорил, что это не так, — словно в подтверждение он поцеловал Вонён вновь, губы в лёгком касании соприкоснулись с тёплой кожей руки Чан, и Пак считал, что в этом кратком мгновении вновь разило его превосходством.       — Я знаю, — она выдохнула слова, и тогда Сонхун наконец опустил её руку, крепко сжав небольшую девичью ладонь в своей. — Но у каждого поцелуя есть своё значение.       — И что же это должно значить?       — В данном случае именно то, что поцелуй внутренней стороны ладони принимался за проявление ревности, — она склонила голову, и Пак точно знал, что Чан их разделял миг, прежде чем усмешка сорвётся с губ девушки.       Сонхун замер, точно сконфуженный собственным положением, а после слабый, едва ли не удручённый, смешок выбился из груди вместе со спёртым дыханием. Он выпрямился, более не преграждая Чан путь, однако выпускать ладонь девушки не поделал, словно надеясь продлить краткий миг. Тогда он промычал что-то невнятное, возможно, это было именно то, что всегда отвечала Вонён в таких ситуациях незаурядное — «вот оно что», — а после недолгого затишья мысль проскользнула в подсознании и показалась столь яркой, что едва ли не осязаемой. Он не был удручён сомнениями, когда губы зашевелились вновь, и тогда Сонхун озвучил собственные рассуждения, воплотив их все в одно предложение:       — Почему бы тогда тебе не наделить этими качествами своего лорда?       — Лорда Арона? Возможно, я могла бы, — Вонён не отозвалась сразу, выделив себе время, точно задумавшись. Эта задумчивость находила отражение у неё на лице: играла в медленно сводимых бровях и надуваемых губах. Только после того, как отсчитались недолгие секунды, девушка заговорила вновь, и тогда в её голосе взыграла воодушевлённость, отразившаяся и в словах: — Ты прав, я точно могу.       Чан поспешила схватить ручку, себе под нос прошептав удовлетворённое «ты гений», а после девушка оставила на бумаге краткий розчерк, воплотив в нём собственную мысль. Вонён осторожно вложила ручку между листов и прикрыла блокнот, словно опасалась, что Сонхун увидит, что было внутри — то, что она сама когда-то нарекла писательской тайной; Пак уважал её право на подобные секреты.       Он желал сказать что-то ещё, и слова бы сорвались с губ сладостным потоком, однако момент уже оказался утерян. Сонхун приоткрыл губы, и в тот самый миг яркая, однако короткая трель сообщений вбилась в уши и вклинилась между ними. В то короткое мгновение, когда Чан снова смотрела на него, он видел, как неторопливо вновь сменялись черт её лица, и недоумение брало своё, желая властвовать. Брови Вонён не сдвинулись к переносице: в тот миг, когда это могло бы произойти осознание прошибло подсознание, и Чан, поджимая пухлые губы потянулась рукой к покоящемуся на столе телефону. Тогда он раздался звуком вновь.       Она молчала, и Сонхун, точно осознавший, что момент оказался утерян и неторопливо иссякал, не желал более говорить. Пак видел, как на лице девушки вновь сделался виноватый вид, когда она кинула на него краткий взгляд, пальцами тем временем подбирая устройство с поверхности стола. Вскоре лицо её приняло безучастный вид, однако продлилось это всего краткий миг, и её карие глаза забегали вдоль выделяющимся в мягком закате ярким светом экране. Сонхун немо наблюдал за тем, как Чан неторопливо читала пришедшие сообщения, и тогда, как с каждой минувшей секундой на губы девушки всё более и более ложилась лёгкая улыбка, он понимал, к чему могло идти дело.       — Это Джейк, — на мгновение отрываясь от сотового сказала она, и в голосе девушки на недолгие секунды заплясала игривость; объяснить её Сонхун не мог.       Пак не нашёлся, что ответить, и только безучастно кивнул, глухо протянув гласные. Вонён более не смотрела на него, вновь затеряв свои глаза в экране телефона. Мгновением погодя её тонкие пальцы затанцевали над клавиатурой, и Сонхун не мог не замечать, как всё шире тянулась её улыбка — та привычная ему улыбка, которую она не боялась показывать ему; Паку думалось, что видя Чан такой он был особенным, точно зная, что становился причиной подобных чувств, однако уникальности более в этом не оставалось. Лёгкая тень досады собралась в груди, и Пак ссилился её прогнуть, едва ли только зная, как в самом деле ему это удалось. Вонён же закончила с сообщением, и с лёгким нажатием то отправилось адресату. Тогда Чан подняла на него взгляд снова, и Сонхун, точно тревожимый волнением, проскальзывающим вдоль его естества, поспешил отвести взгляд.       Голос девушки раздался в помещении незамедлительно. Когда Вонён говорила, воодушевление плясало в её голосе, словно кружилось в неизвестном танце, и Пак не скрывал от самого себя, что именно это вызывало лёгкие уколы негодования, находившиеся точно на грудь. Негодовал он из-за самого себя, из-за того, что продолжал мысленно возвращаться к Джейку, которого совсем не знал, всё ещё боясь назвать эти чувства ревностью; приятнее было принимать их за интерес и тягу к неизвестному, и Сонхун позволял себе этот обман.       — Мне пора идти, — она окинула его взглядом, а после, когда медленно поднялась со своего места, поправляя волосы и раскладывая их точно по пробору, добавила: — Джейк уже ждёт меня.       Сонхун не ответил, и в этот краткий миг ему удалось увидеть это: Вонён почувствовала собственную вину, пробравшую тело вдоль позвонков и рёбер. Тогда, как она уже твёрдо стояла на ногах, в один шаг она преодолела расстояние, отделявшее их, и изящной фигурой возросла рядом. Сонхун потерял свой взгляд в её лице, точно находя в нём совершенство, и видел, как на лицо девушки вновь и вновь тенями ложилось сожаление, и проявлялось оно только в деталях: в том,какона смотрела на него, как сводила брови и дула губы. Сменился краткий миг, прежде чем её рука вновь легла ему на щеку, и Сонхун испытал это вновь: тепло чужого тела било его дрожью, и ему не без объяснений казалось, будто он терялся.       Пальцы Чан заходились в лёгких поглаживаниях, пока она неотрывно смотрела на него, и тогда Вонён одними только губами шептала «мне правда пора идти», отделявшее для Сонхуна мгновения. После — едва ли только известно, сколько погодя — она убрала свою ладонь в скользящем движении и поспешила уронить её на ручку свисающей с плеча сумочки. Тогда Паку удалось урезонить собственные чувства и отдаться совсем иным — тем светлым, что трепетали его душу. Он более не выискивал мгновения для того, чтобы решить, что ему стоило сказать; слова сорвались с губ с естественной непринуждённостью, точно утопая в заботе, которую он желал выразить, и лёгким потоком окутали расплывшуюся в благодарной улыбке Чан:       — Береги себя.       Вонён разделила миг спокойным кивком, а после вновь одарила Сонхуна лёгкой улыбкой. Прежде, чем её ноги сорвались на шаг, а его — словно вросли в землю, она вытянула пухлые губы в лёгком поцелуе, так и повисшем в воздухе. После Пак видел только её удаляющийся силуэт, растворившийся в тенях выставленных в ровные ряды столов, уходящий дальше и дальше — к самой двери, разъехавшейся в разные стороны, стоило ей только подойти ближе. Сонхун остался в одиночестве пустующей библиотеки, и об признаках недавнего присутствия теперь говорили только детали, сама Чан растворилась, словно была миражом.       Что-то неизвестное в миг подтолкнуло его к окну, и Пак подошёл к нему, словно подгоняемый бьющим в окна ветром, однако все окна оказались закрыты. Он остановился напротив растянувшегося вдоль и уходящего невысоко вверх окна, открывающего вид на тянувшиеся дальше крыши домов, на мелкий тротуар, где туда-обратно сновали люди, и небольшую улицу с непрерывным движением машин. Сонхун знал, что окно, рядом с которым ему удалось оказаться, выходило точно на главный вход, и с высоты двух этажей Пак скользил взглядом по растянувшемуся тротуару. Взгляд наткнулся на неподвижную фигуру мгновенно, словно уцепиться за неё, вытащить её из толпы оказалось проще самого простого. Ему не понадобилось долго метаться по сознанию в наводящих мыслях — неотрывно смотря в одну точку, Сонхун знал, что этим силуэтом, полностью облачённым в белое, был никто иной, а Джейк.       Пак отсчитывал секунды, словно одновременно с тем считая собственный сердечный ритм, неизвестно только из-за чего замедляющийся: не то из-за волнения, не то предвкушения, бежавшего покалыванием в кончиках пальцев и таявшим послевкусием на языке. Он сосчитал до тридцати одного, и тогда знакомый силуэт и тёмная макушка показалась в поле его зрения. Вонён торопливым шагом спустилась со ступенек, перепрыгивая через одну, а после, спрыгнув с последней и точно приземлившись на обе ноги с шумным хлопком, растянула губы в широкой приветственной улыбке, после, как мог видеть Пак, разлилась смехом.       Он не слышал их — не мог, — и детали неизменно стирались выбранным ракурсом, однако Сонхуну казалось, что он мог оценивать ситуацию. Злость тогда не бежала по венам, и Пак позволял себе слабости — точно одну на другой; и в собственных слабостях он находил то, как улыбался вместе с Вонён, как сердце в груди заходилось переживанием, когда она так небрежно прыгала на ступеньках, когда пытался снова рассмотреть Джейка, всё ещё казавшегося для него неизвестностью. Чувства копились в груди, однако описания им дать он не мог, точно так же, как не мог узнать их природу. Он не считал, что это было ревностью, вероятно, остерегаясь этой мысли и желая приструнить её ещё на самом корню, однако чем тогда это было в самом деле, он всё ещё сомневался.       Протянулся миг, ознаменовавший для Сонхуна собственную бесконечность, и после Паку удалось увидеть, как Джейк вздёрнул подбородок, как зашевелились его губы, и как затормошились уста Вонён в ответ. Их краткий диалог прекратился тогда, как рука Чан, сжатая в кулак, упала Джейк точно на грудь, подмяв льняную ткань его рубашки в месте недавнего касания, а сам друг девушки несильно потрепал Вонён по волосам. Сонхун видел, как те вновь зашлись смехом — вероятно, тем самым лёгким смехом, связывающим любую дружбу, — а после всё это неторопливо пошло на спад. Тогда Джейк выровнялся, и Вонён не торопясь последовала ему в пример, они вновь обменялись краткими фразами, знать содрежание которых Сонхуну никак бы не удалось. Прошли секунды, сменившись новыми, и после Пак заметил, как ранее недвижимую фигуру Джейка пробило движением. Парень сорвался с места, неторопливыми шагами измеряя расстояние, и Вонён поддалась за ним следом, небольшими шажками намереваясь настигнуть его тотчас; они вновь смеялись, и Сонхун не знал, от чего.       Всё закончилось после — тогда, как Вонён удалось настигнуть Джейка, как её спина замелькала у Сонхуна перед взглядом, как Паку удалось уловить, что подхватываемое лёгким ветром платье с цветочной россыпью поспешило затеряться в толпе. Сонхун подошёл ближе к окну, пожелав продлить миг, однако этого не хватило: две фигуры удалились, скрывшись за пределами сонхунового поля зрения, и Вонён, торопливая Джейком, словно исчезла.       Окружённый бездушными книгами, Сонхун оказался в одиночестве библиотеки, однако чувство того, что всё так, как должно быть, скользило по душе умиротворением и знаменовало для него принятие собственных чувств. Он не ревновал, однако та неизвестность, которой Чан удалось ненарочно окутать фигуру собственного друга, порождала в нём желание разузнать.

* * *

      Сменялись дни, показавшиеся для Сонхуна неторопливым течением. Оно уносило его, завоевало и влекло, точно окутывая, однако переменяющиеся сутки казались одной только чередой привычных событий: они были закономерны и прогнозируемы, потому разили терпким и неприятным привкусом рутины. Ему удавалось считать, что жаловаться он не имел морального права; что-то сидело глубоко в груди, постоянно твердившее о том, что всё было так, как должно было быть, и Сонхун не находил поводов противиться. Всё это объяснялось для самого себя звучавшие рационально «стабильность порождает спокойствие», и Паку казалось, будто это не были его слова; они звучали от кого-то другого, а сам Сонхун умело проецировал их на собственную ситуацию.       С того дня Вонён более не появлялась в библиотеке — их встречи проходили за её пределами, и стены, давно впитавшие запах литературы, разили голым одиночеством, в котором Паку приходилось проводить свободное время, хотя и свободным назвать его он мог мало. Воодушевлённость впитывалась в существо Чан, и Сонхун не мог этого не чувствовать. Об этом говорили детали, видеть которые в девушке ему удавалось предельно ярко: то, как светилась её улыбка, то, как без умолку она желала говорить об собственной работе над публикуемым романом, объясняя Паку, насколько трудно оказалось совмещать это с учёбой. Сонхун же слушал её, совсем не желая вмешиваться: когда слова лились ясным потоком, он терял свой взгляд в её лице, в её движениях, точно наполненных лёгкостью, и для самого Пака всё это стало очерчивать в его подсознании ясные образы, откладывающиеся в памяти яркими картинками воспоминаний.       Их встречи, долгие часы уединения, когда две души сдавались, сплетались и переплетались, когда в груди жаром горели светлые чувства для Сонхуна знаменовали яркие моменты собственной юности. Он замечал это и раньше, однако принимать это не хотелось до последнего, однако Чан смотрела на него чаще прежнего: словно следила за движениями, словно пыталась проникнуться его сущностью, и Сонхун знал, к чему это вело. Ему казалось, он был уверен в собственных суждениях об любимой девушке, и тогда, как собственные догадки стали приобретать очерчиваемый образ, всё медленно возвращалось на прежние места, для самого Пака знаменуя тяжесть совершённой ошибки.       С того момента лорд Арон Эфриан Бакстер стал сонхуновой копией. Мало тогда Паку удавалось знать, что для самого создателя лорд — тот, кто стал воплощением идеала.       Тянулся неприятный апрельский день. Для Сонхуна он приобретал подобный статус по нескольким причинам, и обычно все они описывались односложными ответами или короткими фразами. Серость стоявшей погоды удручала и словно давила на грудь, неясное волнение — едва ли только чем-то объяснимое — тяготило, ощущалось свинцовой тяжестью и точно не спешило исчезать. Только в подобные дни, сродню этому, Сонхуну казалось, что весь груз усталости разом наваливаться на него, и только тогда ему удавалось ощущать, насколько велика та была. В здании библиотеки — словно в искусственно созданной пространственно-временной сингулярности — счёт времени ощущался невыносимо: то будто двигалось и одновременно с тем не двигалось совсем.       Сонхун сидел за стойкой, представлявшей для него спасительный круг — клочок собственного рабочего места, куда кроме него доступа не было ни у кого другого, однако даже так уединения искать там не выходило. Он терял взгляд в бумагах, в монотонном перебирании которых терялись минуты, бренно перерастающие в часы, которые копились один на другом, всё приближая тот момент, когда рабочий день Пака официально будет закончен. Пальцы скользили по шероховатой поверхности бумаги, подхватывали листы и перекладывали их с места на места: удручённый собственным бездельем он перекладывал с места на место и сортировал в алфавитном порядке все зарегистрированные читательские билеты, совсем не находя себе занятия.       Поглощённый бессмысленностью собственного занятия, он не заметил, как разъехались автоматические двери, точно среагировав на движение, не видел и то, как в блеклую темноту коридора прополз яркий конус света, выбивающего из-за прозрачный дверей особенно сконцентрированным. Тогда в открывшийся проём просочились две фигуры, тенями растянувшиеся по напольному покрытию. Сонхун остепенился и мысль оторваться от монотонного занятия проскользила в сознании последовательно, когда в уши выбились чужие, ничего не значащие и вместе с тем значимые шаги. Он услышал сперва одни, в тот краткий миг как чужой шаг слился в унисон, а после всё пошло резонансом: гулкий звон рушимого равновесия каблука — совсем не высокого, как казалось по звуку, — и глухой тяжёлый шаг, не оставляющий сомнения о принадлежности мужчине. Это вливалось в подсознание водоворотом, необъективно нерушимым его внутреннее спокойствие, ранее, как оказалось, совсем естественно созданное. Сонхун поднял взгляд, неторопливо скользя по неясным, неоднородным теням, тянувшимся вдоль паркета; он не опасался, однако осторожность взыграла в нём, и Пак не противился. Отяжелённый взгляд проскользил по темнеющим теням, встретился с острым носком женских туфель и точно рядом — парой мужских кроссовок. Сонхун скоро проскользил по стройным девичьим ногам, не скрытых платьем, периферией вместе тем поднимаясь и по широким, уходящими полотнами вниз штанам, отдававшихся приглушенным шуршанием при ходьбе.       Он наткнулся на чужие, однако и вместе с тем знакома лица, позже. Под взглядом карих глаз в первый неясный миг всё плыло, оставалась одна только лучезарная улыбка Чан, находящая отклик в его душе, и чужое, будто бы и не знакомое лицо. Джейк шёл рядом, и Сонхун оказался уверен в том, что именно его шаг резонировал, именно его выбивался, в то время как сам юноша представал перед ним неясной фигурой неизвестного. Это неизвестное отчего-то нагревалось им порочным, и Пак сковал это от остальных, однако не от самого себя, что боялся смотреть на Джейка дольше, чем, казалось, было положено. Эти устои крепились у него глубоко в подсознании, обрастая тугими корнями, словно привычный корпус юридического факультета, обросший витиеватым плющом; Сонхун и не знал точно, мог бы он избавиться от этого, но он не желал думать об этом долго. В конце все мысли отходили на задний план и для него — влюблённого двадцатитрёхлетнего студента — оставалась только она.       Вонён улыбалась, и Сонхун знал эту улыбку: она — предвестие триумфа, такого сладкого на вкус, словно приторного. Чан мерила расстояние лёгкой, упругой походкой, и невысокий каблук её туфель не рушил её равновесие; лёгкое платье, повитое россыпью мелких цветов, шевелилось и касалось в такт её шагам, подолом танцуя, точно вместе с ней, в игривом моменте открывая вид на стройные ноги. Она поправила светлый кардиган на своих плечах, и несильно мотнула головой; в кратком моменте, когда взгляд Чан был направлен на лучшего друга, на лице которого томились переливающаяся легкость и непринуждённость, её волосы россыпью падали на плечи, совсем не стремясь вниз — в такие краткие мгновения Пак вновь замечал, как короткая стрижка Чан подчёркивала дерзость и вместе с тем лёгкость цветущей юности.       Девушка ускорила свой шаг, когда их отделяли неторопливые пять метров. Она подбежала к сонхуновой стойке точно вприпрыжку, и Пак заметил, как лёгкая улыбка легла и на его губы, обнажив острые клыки. Вонён порхала в воздухе в собственном шаге, а когда её фигура — такая стройная и изящная — с ребячеством маленького ребёнка в прыжке приземлилась точно напротив, Сонхуну казалось, что на краткий миг он вновь обомлел. Чан смотрела ему в глаза, поджимала тянущиеся в улыбке губы, однако ничего не говорила. Остановившись тенью напротив сонхуновой стойки, она сложила обе руки на поверхность, широкие рукава кардигана проскользили по полированному дереву с неизвестной лёгкостью. Обе её ладони упали на поверхность, и Сонхун точно знал, что позже, как только девушка уберёт руки, на неясные мгновения неровные отпечатки обеих ладоней останутся на столешнице стойки увядающими пятнами, и продлится это точно до того момента, пока не иссякнут окончательно.       Пак молчал, пока Чан не говорила, и эти мгновения тянулись неясные секунды пока не остановились чужие шаги. Джейк неизвестностью возрос перед Сонхуном, остановившись рядом с Чан, и на памяти Пака это оказалось первым разом, когда им удавалось видеться друг с другом так близко. Сонхун кинул краткий взгляд на юношу, мысленно, мало объясняя для себя причину, отмечая, что там — в клубе полугодом ранее — Джейк был совсем другим: освещение стирало краски с его лица, а алкоголь в сонхуновой крови прорисовывал образу необоснованную устрашаемость.       Пак не задержал на нём взгляд на долго. Миг сменился тогда, как ушей коснулся гулкий шум, с которым развивая воодушевлённостью Чан втянула кислород. Он встретился взглядом с девичьими глазами, где на дне карей радужки плескалось торжество, явившееся масляным блеском, и на неясные мгновения, пока не звучали слова, пока мысли вновь не возвращали его к проблемам, Сонхун затерялся в этом моменте. Только после, считавшая довольным для паузы Вонён заговорила, и в её голосе смешалось всё то, что она чувствовала: эмоции оказались неподдельным, проявляясь в интонациях переливами:       — Ты должен это услышать, Сонхун, — она тянула его имя, и Паку казалось, что истечёт секунда, и Чан вскарабкается на поверхность стойки. Воодушевлённость сделала её необычайно энергичной, и Сонхун не бежал от той мысли, что ему это нравилось.       — Услышать что? — он говорил тихо и более не смотрел на мирно расположившегося Джейка, словно его присутствие более не удивляло, содрогая всё сонхуново естество от неизвестности.       Чан постаралась выдержать короткую паузу, театрально прикусив кончик розового языка, пробивающегося через губы, понурив голову и так по-девичьи наивно раскачав головой, несильно вжав шею в плечи. Её руки сползли со стойки, и, как Сонхуну думалось, неясные следы растаяли в лёгкости воздуха. Протянулись секунды, однако на более Вонён не хватило. Она подняла на Сонхуна новый взгляд, в нём тогда сияло что-то самому Паку так похожее на гордость, и тогда слова выбились из её груди:       — Мой роман… — она говорила так, словно медлила на краю истины, однако Пака это не пугало: витающее в воздухе её настроение говорило более, час что-либо, потому он рационально рассчитал, что даже если бы девушке хотелось, обмануть его у неё не выйдет. Вонён закончила эту игру так же скоро, как начала, и тогда уже умереннее былого закончила: — Со мной связалось издательство, они хотят контракт на публикацию.       — Это правда? — что-то прошкребло по душе, однако Паку так и не удавалось, чем именно это было: скептицизмом, бьющем по груди, или потрясением. Казалось, в момент подбирающего восторга чувства путались и смешивались — Сонхун не знал, мог ли он сделать с этим что-то.       Вонён не ответила, будто бы желая отгородиться словами. В те секунды Сонхуну казалось, что он не знал её: не знал, что творилось у девушке в голове, как в той родились мысли; не имел понятия о том, что значили её слова, что означало её молчание. Подобные чувства заставили сомнение дымкой ползти вдоль его естества. Чан улыбалась, опускала взгляд и скользила им по предметам, после вновь поднимала и прожигала им точку где-то у Пака за спиной. Для него образы смешивались, превратившись в неоднородную субстанцию, и это в точности напоминало калейдоскоп чувств, природа которых оставалась неизвестной.       — Она не врёт, — в сознание пробрался чужой, совсем не известный голос. В сменившийся миг Сонхун перевёл свой взгляд с той яркой искрой опаски, пробежавшей на дне капец радужки.       Джейк говорил и говорил за неё, а Вонён не противилась, словно всё произошедшее для них — театр, где оба играли свои лучшие роли; актёрами они, однако, никогда и не были. Чан тихо засмеялась, точно потерянная в собственном восторге, и на её губы вновь упала та улыбка, которая Сонхуну показалась знакомой: улыбка это была та, с которой Вонён ворвалась в здание библиотеки, той, в которой смешалось всё торжество, пробирающее естество девушки; от неё Паку становилось трепетно на душе, и он знал этому объяснение.       Джейк сделал шаг, точно разорвавший тишину на неясное мгновение, и высокой фигурой возрос рядом с показавшейся более прежнего хрупкой Чан. Его ладонь проделала в воздухе дугу, едва ли только оказавшуюся ровно, и после в лёгком движении легла Вонён на плечо. Парень наклонился, совсем только поддавшись вперёд и сгорбившись в плечах. Тогда его губы зашевелились, и Сонхуну казалось, что краткие движения отделяли мгновение от того, как на ухо девушке будет произнесена сладкая ложь, тёмный секрет или всё то, что окажется запретным, однако Пак ошибся. Когда Джейк заговорил, его голос снизился всего только на один тон, в тишине библиотеки показавшийся незначительным:       — Не издевайся, — он говорил так, будто порицал, однако Сонхун видел, что от повисшего в воздухе и после растворившегося замечания Чан не почувствовала уколы совести, точно клевавшие макушку.       Вонён вновь рассмеялась, и смех её отдался в лёгкости воздуха глухим хихиканьем, точно скрашенными бьющими разрядами эмоциями. Чан понурила голову, а после раскачала ею, позволить волосам россыпью разлететься по воздуху и упасть на плечи вновь мгновениями погодя. Когда она вновь подняла свой взгляд, она смотрела на него: смотрела без опаски и так, будто желала затеряться в этих кратких секундах, отбираемых счётом стрелки, бегущей по циферблату. Сменились мгновения, прежде чем она заговорила, и Сонхун растерялся, оказавшись точно сбитым с толку:       — Ты прав, я не должна, — её голос коснулся слуха, обволок и завлёк; в нём играло раскаяние, оказавшись столь чистым и неподдельным, что едва ли поддающимся сомнению, и это заставляло Пака верить. Вонён продолжила, однако не сразу. С жадностью ко времени она выделила несчётные секунды на раздумья, и тогда тяжесть собственного проступка заколола грудь. Чан набралась сил говорить, и тогда её тон звучал по-другому; в нём играло сожаление, когда она промолвила: — Извини, — её рука накрыла его, и Сонхуна пробрало разрядом; даже если ранее в груди было место теплящемуся огню негодования, то растворилось, будто бы никогда и не существовало — приходилось принимать, что он был слаб к ней: к её касаниям, к её голосу, к её карим глазам, в которых для него заключалось совершенство.       Он молчал, и обида больше не плескалась в душе — Сонхуну казалось, её никогда и не было, оставались одни только неправильно понятые чувства. Тепло её касания вовлекло его, и для Пака это казалось вечностью. Вонён смотрела ему в глаза, и он не ответил свои, желая потеряться в них, проникнуться масляным блеском капец радужки, в котором он видел восторг: тот неподдельный, чистый восторг всегда ей принадлежавший. Сменились мгновения, они не торопились оторваться друг от друга, нагнувшись на несчётные секунды с жадностью влюблённых, только после, тогда, как периферией удалось заприметить движение, в самом деле лёгкое и невесомое, однако рушащее всё былое умиротворение, Сонхуна осенило.       Пак перевёл взгляд на Джейка, он стоял той самой недвижимой тенью точно так же, как ранее, и Сонхун отчего-то терялся. Неизвестность, окутавшая друга девушки не пугала его, место занимало иное, более сильное чувство, описание которому ему удавалось дать трудно, говорить об природе этого не удавалось вовсе. Джейк не смотрел на них, точно давая влюблённым момент, парень прятал свой взгляд в предметах, в стеллажах, тянувшихся извилистой ниточкой вдоль всего помещения, однако для Сонхуна момент иссяк, оказавшись утерянным. Мало он знал, насколько внезапно потемнел его взгляд, когда он перевёл его обратно на Чан: те светлые чувства, что он испытывал к ней, трепетали душу, однако более не находили своего отражения в карей радужке. Он не мог знать, что Вонён не заметила смены его настроений, посчитав это не важной деталью, вероятно, удалось бы ему узнать об этом, обида вновь бы разразилась громом в груди и Чан пришлось бы вновь искать способы успокоить её.       Растянулся неизвестный миг, ознаменовавший для Сонхуна принятие. Принятие это было в первую очередь собственного положения, вторым пунктом было осознание того факта, что настало время, когда он мог встретиться со своими страхами. Страхом всё это время был совсем не устрашающий Джейк, однако то, что Чан могла представить его своему близкому другу, непременно значило бы для Пака более, чем простую огласку их отношений. Где-то глубоко в душе разливалось тепло, порождаемое одной только мыслью о том, что Вонён сможет назвать его «парень», и стыдливость не станет проявляться румянце щёк. Сонхуну верилось, однако он не мог точно знать, что Чан никогда не стеснялась этого титула для Пака — в конце, она была первой, кто на набрался смелости для того, чтобы начать эти отношения.       Он медлил, словно остерегаясь истины, однако позже этому чувству удалось улетучиться, растворится в лёгкости пропитавшегося сыростью воздуха и иссякнуть. Когда Сонхун снова смотрел на неё, он поджимал губы, точно расставаясь с остатками собственной неуверенности. В момент принятия его голова не была пуста: мысли родились, точно предвещая бурю, которую было необходимо урезонить, и справиться с этим Пак мог только самостоятельно. Словив его взгляд, Вонён вскинула брови в удивлении — краткий жест, показавшийся в самом деле мимолётным, разделил для Сонхуна миг. Паку удалось расстаться с опасениями, — какими бы они ни были, им не удалось сравниться с желанием, порождённым мыслью — и тогда, как разменялись секунды, подбив минутную стрелку вперёд, он неторопливо и несильно поддался вперёд. Его торс упёрся в твёрдую поверхность стола, и в живот полоской вдавился край, тревожимый внутренним потрясением, однако только несильно содрогнувшим его естество, рваные выдохи срывались с приоткрытых губ, из которых вместе с тем выбивался и последний воздух из лёгких.       Стоило ему приблизиться, лицо Вонён расплылось у него перед глазами и стало едва только ясным пятном, потерявшим глубину образов, деталей — настолько близко ему удалось подобраться к ней. Сонхун этого не знал, однако, когда его губы оказались возле уха девушки, мгновение погодя залившемся алой краской, его дыхание полоснуло кожу её щеки, легло на ушную раковину и пробежал вниз по шее, непременно становясь причиной, отчего тело Чан содрогнулась мурашками, бежпщими вдоль всего её тела. Пак понизил свой голос, сделав это совсем неосознанно, когда, шепотом роняя слова, заговорил:       — Он… — сорвалось с его губ, точно настигая слух Вонён, и Сонхун остепенился, мгновенно пожелав изменить слова, словно пытался скрыть правду за красивой оболочкой: — Ты привела Джейка, но почему?       Вопрос иссяк в воздухе, тихим шептанием настигнув Чан, и, отстранившись, Сонхун в недовольстве поджал губы. Недовольство это было вызвано, в первую очередь, тем, что Пак не остался удовлетворён формулировкой: слова звучали рвано и одновременно с тем до неизвестного скомкано, чувства перекликались в них, и Сонхуну не удалось задержать желанную беспристрастность на краткий миг, ставший для него решающим. Мало тогда он знал, что Вонён и без того понимала его переживания; Сонхун совсем не знал, что Чан прониклась этим, поняла его ещё тогда, как Пак впервые заговорил о собственных переживаниях. Она не стала томить с ответом, снисходительная улыбка легла на её губы, сгладив черты лица и с неизвестной ранее силой вернув тот яркий блеск глаз. Вонён склонилась, преклоняясь, через стойку, точно подобно Сонхуну, находя это отчего-то увлекательным. Чан выдержала зрительный контакт, оказавшийся кратким мгновением томительного молчания прежде, чем, точно копирую сонхунову манеру, шумным шепотом сказать:       — Мне казалось, сегодня подходящий момент, чтобы вас познакомить.       Когда её слова растаяли в воздухе, он молчал, будто все ранее известные ему слова застыли где-то в горле, точно под кадыком, и более не желали рваться наружу. Сонхун не называл это ступором, точно так же, как не определял это удивлением, в тот краткий миг ему казалось, будто в душе что-то защемило— чувства эти были неподдельны. Обоснования они находили для Пака просто, далее более тривиально, нежели хотелось, и описывались им односложными ответами, слишком короткими по своему существу, однако достаточными в реальности. В конце всё не без оснований сводилось к тому, что то, что ему удавалось чувствовать в тот миг, было волнением, и трепет этот был вызван никак не присутствием Джейка, ранее ему не известного, а того, что Чан наконец пожелала официально представить Пака как собственного парня. Он не знал этого тогда, однако затерянный в собственной юной влюблённости подобным мелочам ему удавалось проявлять слишком много внимания; излишеством тогда им это не считалось, однако позже, анализом возвращаясь к этим воспоминаниям, он понимал, что был слишком резок, вероятнее всего именно потому, что был слишком воодушевлен.       Растянулся несчётный миг, для Пака показавшийся собственной бесконечностью, и краткий вздох Вонён разрезал тишину: он влился в воздух, словно вбирая в себя все былые настроения Чан, будто подхватывая их, а после растворился в лёгкости погожего дня, для Сонхуна теперь сделавшегося более привлекательным. Девушка отошла от стойки, измерив расстояние в один шаг, её руки лениво соскользнули с поверхности стола, пальцы пробежались по сонхуновой коже в мимолётном касании, а после кисти рухнули по обе стороны от её бёдер. Сделав тот краткий шаг Чан отчеканила моменты. вскоре её спина в лёгком касании соприкоснулась с чужим телом, и девушка, резко вздохнув, поёжилась, как только наткнулась на Джейка. Она одарила его кратким взглядом, и Сонхун точно увидел в том сожаление; Джейк же этому внимания не предал, и обида не зародилась в его душе.       Прежде, чем Вонён начала говорить, она жестом позвала друга ближе. Сонхун видел, как парень в недоумении легко раскачал головой, а мгновение погодя на чужие губы уже легла улыбка: та, которая показалась Паку совсем не знакомой, ведь и Джейка он совсем не знал. Лучший друг девушки сделал шаг, и Вонён не понадобилось уговаривать его более. Джейк остановился точно на одном уровне с Чан по правую от неё сторону, и теперь их — их троих — отделяло малое: узкая поверхность отполированной стойки, в которой бликами и разводами отражались падающий от разбросанных над головами ламп, и небольшое расстояние в полушаг, оказавшееся не более, чем расстояние полу протянутой руки. Когда фигура Джейка возросла рядом с Чан, Сонхун заметил, как на лице девушки взыграл тот снисходительно-благодарный вид, который ему удавалось уже видеть, и Паку желалось найти этому объяснения, и без того зная, что те крылись именно в том, что Вонён вновь удавалось брать игру в свои руки. Возражать против этого затерянный в светлых чувствах юношеской влюблённости Сонхун не желал.       Вонён выдержала недолгую паузу, позволив себе подобную жадность только на несколько секунд. Тогда Пак скользил по ней взглядом, а после неизбежно кидал краткие взоры в сторону Джейка, к собственному удивлению находя то, что парень не остерегался его и вовсе не боялся смотреть на него в ответ. Для Сонхуна этот взгляд, который ему удавалось ощущать на себе, был пуст: в нём разило беспристрастие, и Пак не знал ему природу; казалось, оно было одновременно деланным и неподдельным, и это, плохо разбирающегося Сонхуна заводило в тупик. В конце все размышления заканчивались так и не начавшись, и Пака вновь и вновь возвращало к изначальным сведениям, которые, как позже удалось наименовать их самому Сонхуну, были до глупого скудными. Ему оставалось только соглашаться с тем, что ту дымку незавершённости построенного образа Джейка, его неприступности могла развеять только сама Чан, и Пак не знал: остерегался он этого или в самом деле желал.       Затерянный в собственных рассуждениях, совсем не находивших отражение у него на лице, Сонхун не заметил, как сменился миг. Когда он перевёл свой взгляд на девушку вновь, соскользнув тем с недвижимой и неприступной фигуры Джейка, её губы приоткрылись. Вонён шумно и рвано вздохнула, точно сполна наполняя лёгкие кислородом, к которому оказалась жадной, и только после из её груди стали выбиваться слова:       — Я должна была представить вас друг другу раньше, — она начала так, будто оказалась удручена раскаянием, однако подобные чувства не играли в её голосе; для Сонхуна это была всё та же Чан, которую ему удавалось знать, и подобная манера, являющаяся только в редких случаях, всё равно казалась привычной. — Вы оба, — в привычной манере, только несколько разящей игривостью, точно появившейся в ответ на общее преподнесённое душевное состояние Чан, она обвела пальцем сперва Сонхуна, а после Джейка, — главные мужчины в моей жизни, и это важный для меня шаг.       — Ты слишком усердно подошла к вопросу, — Джейк хмыкнул, вымолвив замечание едва ли слышно, и пока то в Сонхуне разожгло огонь негодования, вот-вот норовящего перерасти в гнев, Чан только хмыкнула ему в ответ, точно подражая манере, а после в лёгком дружеском жесте уронила маленький кулак ему на плечо, изобразив обиду, которой в самом деле не было места в её сердце.       — То, что я хочу сказать… — она вдруг замялась, и Пак не знал точно, чем это было: неуверенностью или лёгким трюком Вонён, вдруг представшей перед ними актрисой. — Мы могли бы отправиться в поездку все вместе.       — Вместе? — голос Джейка озарил комнату спрятанный удивлением, и Сонхун не знал, было ли то поддельным, и друг подыгрывал девушке, или настоящим.       — Да, — девушка откликнулась сразу, и уверенность её голоса окутала их обоих: Пака завлекла, а Джейка смогла успокоить. Чан оказалась откровенна в собственных желаниях, будто готовилась к этому моменту долгое время, раз за разом прокручивая в сознании сюжет и все возможные события, и хотя Сонхун знал, что Вонён совсем не такая, эта мысль играла в голове так ярко, что он не мог не задержаться на этом. Молчание не омрачило их разговор, мгновенно оказавшись прерванным Чан, когда она закончила, точно подводя итог всего сказанного ранее: — Сонхун — на правах моего возлюбленного, ты — на правах лучшего друга.       …возлюбленного. Слова растаяли у девушке на языке, эхом отдавшись у Паку в подсознание. Волнение сдавило грудь, ощутившись свинцовой тяжестью и вместе с тем, противореча всему, что казалось рациональным, окрыляющей лёгкостью. Её слова гулко отдавались в теле, и Сонхуну казалось, будто в краткий миг он терял уверенность в ногах; чувства показались сродню тем, словно он выпил, и алкоголь приятной истомой и вместе с тем жаром окутал тело, разносясь по венам. Он посмотрел на Вонён, едва только зная,какярко волнение находило отражение в его глазах, точно так же он не мог знать, что Джейку, мало тогда уделявшему вниманию к деталям, так же удалось разглядеть те чувства, что стали теплиться на дне радужки цвета миндаля.       Растянулся миг, для Пака более походивший на ещё одну собственную бесконечность, омрачённую калейдоскопом чувств, бурлящих телом, и ураганом смешивающихся мыслей, когда голос Вонён, точно наполненный предвкушением, разившем в интонациях, коснулся его слуха вновь:       — Ну же, — протянула она, театрально дуя губы. Её пальцы в кратком мгновении обхватили руку Джейка и несильно затрясли её, — Сонхун за этим мог только наблюдать — когда Чан закончила: — Мы давно не выбирались, тем более никогда не делали все вместе. Я хочу отметить начало моей карьеры на пляже у костра, и вы не можете бросить меня вот так, с вашей стороны это будет подло.       Её слова разносились по воздуху и деланная обида более ласкала слух, нежели полоснула его. В те мгновения такого ребяческого поведения Чан в Сонхуне что-то таяло, неумолимо поддаваясь напору девушки: в груди теплилось волнение, вместе с тем смешиваясь с тем неподдельным чувством, заставляющим его желать дать Вонён всё то, что он пожелала бы. Он не противился этому, совсем не находя сил для отпора, и это оказывалось вызвано лишь тем, что Пак не желал делать это вовсе: противиться Вонён он не мог, точно называя это своей слабостью, и жизнь в его двадцать три года научила принимать собственную уязвимость.       — Мы можем сделать это, — Пак промолвил так, будто вынес вердикт, а мгновением погодя решительность, ранее плескавшаяся в голосе, испарилась.       — Ты соглашаешься? — в мгновение на лице Джейка сделался потерянный вид, заставивший Сонхуна думать о том, насколько же плохо тогда было мнение парня; углубляться в это, впрочем, он не пожелал.       Он ничего не ответил ему, все слова тогда вдруг показались излишними, такими ненужными и неправильными, и эти чувств в своей совокупности заставили его только коротко кивнуть Джейку в ответ, вместе с тем промычав что-то невнятное. Позже, несколько мгновений погодя, Сонхун поджал губы, и жест этот был не жестом неуверенного человека, а только лишь неточным проявлением сонхуновогосмятения. Смятение это вдруг оказалось вызвано простым плотским чувством: в груди взыграло волнение от того, что ему бы точно удалось насладиться разделённым с Чан мгновением; для Джейка в этой ситуации была отведена совсем другая роль — для Сонхуна он стал бы первым свидетелем их симпатии, и отчего-то, совсем боясь это принимать, он желал, чтобы лучший друг возлюбленной принял его.       Сонхун окинул Джейка взглядом. Тогда ему удавалось видеть, как черты чужого лица, на котором переливами играли лучи искусственного света, неторопливо сглаживались. Сперва это не проявилось так заметно, однако позже Пак проследил, как парень чуть понурил голову, как в его взгляде нашло отражение то, что они — Сонхун и Вонён — так ждали, просто называемое согласием, как на губы легла лёгкая и вместе с тем блаженная улыбка, и как из груди выбились протяжные смешки, сорвавшиеся вместе с выдохом. Джейк рассмеялся собственным мыслям, какие бы они в самом деле ни были, а после свободной рукой высвободил ту, что Чан продолжала раскачивать из стороны в сторону в жесте, точно наполненном мольбой. Друг посмотрел на Вонён, когда его рука выскользнула из оков его пальцев, и Сонхуну удалось увидеть, насколько невинен был этот взгляд. Сменился миг, прежде чем рука Джейка проделала лёгкую дугу в воздухе, разрезав пространство, и в движении, полном лёгкости, легла девушке на макушку. Он растрепал её волосы, и Чан рассмеялась, мгновением погодя несогласно приглаживая короткие пряди.       — Хорошо, — на выдохе сказал Джейк, и его слова разлетелись по воздуху лёгкостью.       Сонхуну не требовалось смотреть, чтобы узнать, что в тот миг, как ответ настиг её слух, её лицо озарили светлые чувства восторга, и для Пака всё это будто повторилось вновь. Чан светилась подобно тому, как сияла светлыми чувствами, трепетавшими в груди, в тот миг, как оказалась в дверях библиотеки, когда желание оповестить о хороших новостях бежало судорогой и словно порабощало её. Вонён растянула губы в улыбке, и улыбка эта была благодарной, обнажающей белые зубы и такой лёгкой, что едва ли не заразительной. Она металась взглядом, скользила сперва по лицу Джейка, словно выискивая подвох и так его и не находя, а после переводила на Сонхуна, заставляя того несильно теряться, подобно тому, как он торопел каждый раз, когда она смотрела на неготак.       Вонён подпрыгнула на месте, теряясь в собственном восторге, точно маленькое дитя — невинное, неомрачённое бренностью существования дитя, — и Сонхун, вторя Джейку, тихо рассмеялись, точно один. Их голоса слились и звучали в унисон, окутав пустующее помещение библиотеки и словно вдохнув душу в лищённые сущности книги. Тогда казалось, будто вокруг них — их троих — всё преобразилось: Чан залила серость бытия красками, и это точно находило своё отражение в том, как легко её эмоции и чувства вбирались в чужие головы, как Паку, точно её лучшему другу, удавалось оказываться под её влиянием. Сонхун не отрицал возможности того, что Джейк мог бы противостоять этому, однако сам Пак точно желал поддаться.       Наполнив комнату только на секунды, девичий смех стих, прозвучав завершающей нотой. Тогда Вонён, вновь окинув взглядом поочерёдно сперва Сонхуна, а после Джейка, остановившись на месте и теперь ровно стоя на ногах, с разящей непринуждённостью, блуждающей в голосе, решительно промолвила:       — Всё решено, — она вновь сделала шаг, и локти её снова (будто бы в привычной манере) упали на стойку, заскользив из-за кардигана. — Отправимся завтра вечером. Мы сможем переночевать там — моя семья держит загородный домик для аренды, нам должно хватить места, а после уже решить, когда захотим вернуться.       Воодушевление разливалось по её голосу волнами, и Сонхун видел, как Джейк согласно вторил ей. Вонён заговорила, и голос её не был скомкан: слова лились с той лёгкостью, словно эту речь Чан готовила долгое время, однако Пак точно знал, что это было не так. Она улыбалась ему, ожидая ответной улыбки, однако осознание в тот краткий миг пробежало под кожей, вскоре точно находя отражение у него на лице: брови неторопливо поползли друг другу навстречу, однако остановились, так и не настигнув середины, а губы поджались, мгновение позже оказавшись распущенными, когда он подхватил зубами внутреннюю сторону щеки.       — Завтра? — Сонхун вторил её манере, хватаясь сознанием за звучавшие слова, а Чан не нашла в этом ничего удивительного.       — Завтра, — повторила она, и Джейк в ответ только немо закивал. — Я позабочусь о том, чтобы организовать всё, просто положитесь на меня. Разве есть другой день? — она подалась вперёд и вскоре наклонилась так, что её грудь коснулась столешницы стойки. Чан смотрела на него снизу вверх, когда словно обиженно промямлила: — Это твой единственный выходной на этой неделе.       Пак больше не нашёлся, что сказать, вдруг посчитав собственное поведение глупым, и подобным он нарёк его лишь только от осознания того факта, что Вонён была права — оказалась недалека от правды, какой была всегда, и это каждый раз вызывало в нём удивление; то неподдельное восхищение, которое он испытывал к ней, не зная, должен ли был останавливать эти чувства. Впрочем, влюблённому Сонхуну ответ казался очевидным. В лёгкости воздуха погожего дня больше не звучало слов, они не таяли, не разносились по углам. В тот краткий скоротечный миг для Пака осталась только Вонён и та улыбка, которой она одаряла его вновь и вновь. Её лицо было близко, и для Сонхуна это было настолько, что черты медленно расплывались, и чёрткость образа вновь стиралась.       Тогда, разделив момент, она проговорила «твоё согласие много значит для меня, я рада!», выбившееся из груди тихим и глушимым возгласом, кажется, настигнувшем только сонхунов слух, словно и предназначалось это только для него. Она поклонилась больше прежнего, и Паку чудилось, будто там — с противоположной стороны стойки — Вонён больше не стояла на ногах, они парили в воздухе раскачиваясь, в то время, как весь всего тела удерживался на одних только девичьих руках. Она прильнула, и её лицо расплылось перед его взглядом окончательно, а погодя касание горячих и мягких губ, покрытых прозрачным блеском, лизнуло кожу. Вонён мазнула лёгким, полным непринуждения поцелуем по щеке, в следующий миг поспешив отпрянуть, и тогда, как это произошло, она вновь улыбнулась ему.       На недолгие секунды сонхуново сердце остановилось, а после забилось вновь, и он отдал Чан момент её славы. Пусть насладиться собственным превосходством, пусть проникнется его беззащитностью перед ней, пусть осознает, насколько глубоки его чувства — всё это теплилось в нём желанием, которому было объяснение. Он любил и думал, что эти чувства останутся вечными, неувядаемыми и бессмертными.       Разменялись мгновения, в самом деле ничего для них — для них всех — не значившие. Вонён отшатнулась, точно опьяненная, а после выровнялась на ногах, обретя под ними твёрдую землю. Сонхун не шевелился, только взглядом бегая по лицам, вдруг для него смеркнувшим, и предметам, показавшимся ненужными. Он смотрел и видел, как на лицо Джейка в ответ проказе Чан ложился снисходительный вид, как в чужом взгляде играли лёгкие нотки порицания, оказавшегося только шутливой формой. Вонён взглянула на него ещё раз, и Сонхун понял, что этот взгляд оказался последним: диалог исчерпал себя и торопился иссякнуть, это казалось неизбежным, однако и тем, что принимать не хотелось.       — Мы подём, — она произнесла эти слова с той лёгкостью, которая Паку показалась неизвестной.       Её слова таяли в воздухе и точно находили отклик у него в душе. Он не стал останавливать её, как бы сильно не хотелось продлить момент. Девушка перевела взгляд, как только ранее брошенные слова померкли и стихли, потеряв тот в лице лучшего друга, её пухлые губы прошептали только ловкое «пойдём», вероятно звучавшее более как призыв, нежели просьбу, и Джейк согласно кивнул. Чан сделала первый шаг, совсем не торопясь разворачиваться, так беспечно шагая спиной вперёд, не желая прерывать вновь восстановленный зрительный контакт.       Размещалось мгновение, прежде чем рука Вонён проделала в воздухе дугу и взмыла вверх, раскрытая ладонь расшаталась в прощальном жесте, и Чан, получив ответное действие от Пака, с лёгкостью танцовщицы развернулась, и ноги понесли её к выходу. Сонхун поджал губы, глубоко в душе расстроенный прощанием, а после сразу стушевался. Фигура Джейка оказалась стоять недвижимо на былом месте, и Пак пересилил себя перевести на него взгляд. Он проскользил глазами вдоль его торса, мгновение погодя встречаясь с не выражающим отвращения лицом, именно отвращение Пак и боялся увидеть, точно не зная, какой бы должна была быть надлежащая реакция.       Когда их взгляды встретились, Джейк переменился с ноги на ногу, несильно расшатавшись, только после тень чего-то Сонхуну неизвестного пробежала по его чертам и умиротворённое выражение легло на его лицо, сгладив углы. Мгновение ознаменовало для них непривычное в своей неловкости молчание, а после звук чужого голоса, уже Паку знакомого, коснулся слуха:       — У меня не было шанса нормально представиться, — Джейк говорил, размеренно чеканя слова. — Шим Джейк, — вымолвил он, и имя резонансом вбилось в сонхуново сознание.       Рука Шима взмыла в воздухе, и вскоре пак увидел протянутую ладонь, она окрашивалась холодным светом ламп, а на коже играли тени, показавшиеся едва ли только заметными. Сонхун сглотнул слюну, так глупо полагая, что это поможет ему смочить пересохшее горло. Волнение вобралось в его существо, словно исполна пропитав его, и трепету этому было только одно объяснение: Пак желал заполучить одобрение. Сонхун справился с собственными эмоциями, позволив тем защимить грудь, однако не найти отражения у него на лице. Он ответил Джейку подобным жестом, вытянул руку, и вскоре ладонь коснулась чужой, ощущавшейся на коже теплом и неприступной мягкостью тонких пальцев.       — Пак Сонхун.       Джейк кратко кивнул, более не удручив Пака ответной реакцией, и Сонхун немо согласился с тем, что этого было достаточно. При сменившемся миге Шим рассчитал шаги: они разделяли секунды шумным гласом, отдающимся для Пака громким эхом, однако он так и не знал, звучало ли то так шумно только у него в голове или же в стенах здания в том числе; как бы то в самом деле ни было, это не важно. Позже, когда настигающая обладателя тень Джейка растянулась на полу и поспешила скрыться вместе с другой — той, которая являла собой фигуру юной девушки — автоматические двери разъехались и впустили в помещение свежий воздух коридора, он окутал Сонхуна лёгким холодом, необоснованно воспринятым им, как холодок одиночества.       Он вновь остался сам по себе, запертый в стенах пустой библиотеки, однако это не тяготило его душу. Перед глазами рисовались картины: такие живописные и яркие, что, казалось, поддельные, однако они были настоящими. Воспоминания стояли перед глазами миражом, в то время, как в сознании крутилась неугасаемая мысль. Сонхун был счастлив, и счастье это греющим жаром бежало под кожей, торопя кровь. Предвкушение собралось в груди свинцовой тяжестью, и только после ожидание омрачило его мысли; он ожидал, однако вместе с тем и остерегался того, что могла ознаменовать эта поездка.       Однако вскоре ему случилось вернуть себе внутреннее спокойствие, и хотя то была лишь иллюзия, но она вышла удачной — Паку удалось обмануть даже самого себя. Часы ожидания тянулись пеленой и, казалось, значили для Сонхуна большее. Наступление раннего утра означало для него принятие неизбежного, и под «неизбежным» ему удавалось подразумевать скорый подьём и череду последующих взаимозависимых событий, представляющих собой рутину. Пары тянулись для него медленным потоком, неторопливо сменялись, а после вновь обволакивали. Сонхуну удавалось уговаривать себя, что он был в порядке, и предвкушение, скребущее по внутренностям, едва ли только тяготило его, а оно влияло, и проявлялось это в том, как часто он кидал взгляд на окольцевавшие запястье часы, замечая, насколько стёртым был ремешок, как скоро он проверял сообщения, к собственному сожалению не находя новых слов от Чан. Он ждал, и совсем не знал ничего: краткого глотка свободы и полной независимости или одного только яркого момента, который создала бы для него Вонён. В конце, всё это нарекалось им не важным, главным же оставалось только то, что этому стало суждено случиться, и так Паку удавалось успокаивать себя, вместе с тем урезонивая все до одной мысли.       Он кидал краткий взгляд на часы, вновь немо отмечая то, насколько схож он был с читающим лекцию преподавателем, эта родственность и аналогия вдруг нарекалась его сознанием неприятной, и Сонхун торопился бросить эту идею. Мгновения тянулись и сливались, представляя собой неясный поток времени, в то время, как подсознание рисовало картины, неизвестно погружая в интимность искусственно созданной атмосферы. Те не были яркими с начала: красок они набирались только позже, как пропадала неясность образов, вместе с тем иссякла и блеклость. Собственное сознание тянуло его к сюжетам, ярким воспоминаниям и возможным развитием, и это скоро находило ответ в его душе: Сонун терялся в них, совсем не зная, насколько сильно.       Пак не слушал, слова преподавателя обтекали его, совсем не желая вбиваться в уши, и Сонхун не противостоял. Он терял свой взгляд в окне, раскинувшемся по левую от него сторону, скользил вдоль зеленеющей травы, полз по крепкому и тянущемуся высоко вверх стволу ивы, рассыпаясь после в сотне ниспадающих ветвей; на них с дуновением ветра переливами играли листья, шевелились, точно в такт воздуху, а после замирали, казавшись едва ли только движимыми. Вода в пруду, где помельче, была застывшей, в ней в ярких проблесках играло летнее солнце, растекаясь по глади полосами, после вовсе иссякая. Паку удавалось игнорировать чужой взгляд, и тот не задерживался на нём долго; преподаватель только шумно выдыхал, и эти вздохи Сонхуну удавалось воспринимать на свой счёт как проявление не скрытого порицания, однако противиться всему тому, что теплыми приливами и отливами взыграло в душе, он более не смел.       Клацанье секундной стрелки, а после стук минутной ознаменовали для Сонхуна облегчения. Из странствия по чертогам собственного сознания его вытащил звук, точно лёгкой мелодией забившийся в уши. Он не слушал далее, однако точно знал, что мужчина средних лет, смерив их всех взглядом, шумно захлопнул книгу, а после отошёл от кафедры. Тот кинул краткие слова прощания, не услышав ничего в ответ, и шорох, с которым студенты неторопливо стали подниматься с занимаемых мест, наполнил аудиторию. Пак не стал медлить, точно съедаемый собственным безрассудством, и безрассудство это вскоре оказалось наречено собственным подсознанием неправильным, однако восторг, наливший грудь кровью, теперь ощущался свинцовой тяжестью.       Сонхун поднялся с места, и чужие голоса окутали его. Чужие, ненужные, ничего не знающие голоса, которые мало тогда имели значение. Пак не стал медлить, отчего-то ощущая, что именно это казалось верным; он торопливо запихнул собственные вещи в рюкзак, едва только переживая за то, какая дальнейшая участь их ожидала, и после ноги понесли его вниз по лестницам торопливым шагом. Ему казалось, кто-то окликнул его, однако он не обернулся. Когда разменялись мгновения, отрезанные шарканьем чужих ног, он протиснулся в дверной проём, секундами погодя оказавшись подхваченным толпой. Коридор вёл его извилистым путём, и там Пак, теперь окружённый людьми, непреднамеренно сбавил темп: шаг его замедлился, и вместе с тем в норму пришёл сердечный ритм, Сонхун рвано вздохнул, мгновенным анализом вернувшись к собственному поведению минутой ранее, следующим мгновением нарекая то слишком импульсивным. Эта импульсивность объяснялась им коротко и находила своё отражение в одних только двусложных фразах, и виной всему этому ему верилось называть предвкушение, признавать которое ещё не хотелось, однако следовало.       Сонхун проскользнул в широкие двери главного корпуса, точно подхваченный волной снующих туда-обратно студентов. Перед ним мелькали лица, однако их он не знал: они были для него непривлекательной неизвестностью, меркнущей так же скоро, как и появляющейся. Лёгкий ветер затерялся в его волосах, зашевелив пряди, мгновением погодя лизнув кожу растаявшим жаром; погода сменилась и теперь разила приятным теплом, пробирающимся под лёгкую ткань одежды, однако не казавшимся неприятным. Окутавшее его умиротворение стёрло усталость с лица, и Сонхун ощутил, как былое удручение бренным грузом скатилось с плеч валуном, точно поспешившим разбиться об землю.       Пак тряхнул головой, и ноги в неторопливых шагах спустили его с лестницы, он перепрыгивал их через одну ровно до того момента, пока те не закончились и ровная поверхность земли не стала ощущаться под ногами ощутимой твёрдостью. Сонхун поднял голову к небу, равно выдыхая, вовсе не зная, что в самом деле вкладывал в эти движения: чувства смешивались у него в груди и вторили одно другому, точно желая преобразиться. Сменились краткие мгновения, разрезанные собственным шагом, глухой тяжестью отдававшейся в ушах, и Пак опустил взгляд, тот проскользил по красочному горизонту, совсем не напоминавший закатный, и вскоре блеклое небо, по которому неравномерным полотном плыли рваные облака, заменилось холодным асфальтом, точно меркнувшем на фоне высаженной по бокам аллее зеленеющей травы, точно вдохнувшей в кампус вернувшуюся жизнь.       Возвышавшаяся словно в неосяжной дали арка ворот мелькала перед его взглядом, золотые вкрапления сверкали в солнечных лучах переливами, играющих бликами, точно пьянящими сознание, и внешний мир, забытый там — за железными извилистыми решётками забора — преображался, обретая недостающие краски. Сонхун мерил расстояние размашистым, однако всё ещё неторопливым шагом, находя в этом приятный факт того, что собственные эмоции удалось взять под контроль: они более не диктовали правила, а волнение, ползущее по груди, не тяготило его, ныне ощущаясь лёгкостью.       Пак не замечал, как губы его искривила улыбка, она стала прямым ответом на собственные мысли, крутящиеся в голове, однако все они испарились и исчезли, стоило только ему пересечь ограду и проскользнуть в открытые ворота арки. Он поднял свой взгляд, в рассчитанный миг оторвав его от однотонного и монохромного асфальта, тот проскользил по тоненькой улочке, тянувшейся в разные стороны развилкой, однако детали, пристрастие к которым Сонхун всегда сохранял, точно ведениями вклинились в разум. Сонхун замер, в краткий миг ощутив свинцовую тяжесть в ногах, и проходящие студенты обтекали его, не обнажив собственного недовольства. Его взгляд встретился с чужим, и карие глаза, смотрящие точно на него, переливались чем-то неизвестным.       Джейк стоял поодаль, однако всё ещё близко, и в краткий миг Паку показалось это неверным, подобное чувство взыграю в нём в момент проявленной невнимательности, однако позже поспешило раствориться, точно иссякнув. Сонхун смотрел на него, мало тогда зная, как ярко удивление находило отражение в его взгляде, и Шим не избегал этого взгляда. На лицо Джейка ложился нерушимый образ спокойствия, играющих в смягчённых и подставленных под солнечные лучи лица, изредка и только малость ложившихся в других тенями, и всему этому непременно удавалось окутывать его умиротворением, которое, кажется, Сонхун никогда и не знал.       Шим стоял, спиной опираясь на пассажирскую дверь автомобиля, припаркованного точно напротив университета, его тёмная одежда ярким контрастом перекликалась с белеющим в лучах яркого солнца сероватым цветом машины, и это не беспричинно отпечатывало его подобный образ яркой картинкой в сонхуновой памяти. Когда их взгляды встретились, Джейк шелохнулся, раскачавшись на ногах, однако не сорвавшись с места. Шим только скрестил на груди ранее покоившиеся в карманах широких брюк руки, мгновением погодя вновь прильнув спиной к двери автомобиля. Джейк выжидал, и Сонхун не спешил двигаться. Силы на это ему удалось найти только погодя: тогда, как рюкзак бренным весом скатился с плеча и норовил упасть, вскоре оказавшись подхваченным ловким движением.       Пак гортанно промычал, и из глотки полились неясные звуки, после поспешившие смешаться с разнящимся множеством иных шумов, совсем ничего для него не значивших. Краткий вздох выбился из груди, растворившись рядом с приоткрытыми губами невидимым облачком пара; это был вздох ощутимого облегчения и смирения, пробежавших в голове неясным гулом мысли — такой краткой и мимолётной, однако ощутимой. Он вернул себе ранее рушимое спокойствие, и вскоре ноги сорвали его с места, они понесли его вперёд неторопливыми шагами, самому Сонхуну показавшиеся меньше былого.       Расстояние между ними сокращалось, и Пак ненамеренно отсчитывал шаги. Лицо Джейка не менялось, однако для Сонхуна ясность образов возвращалась неторопливой поступью, и это в полной мере дополняло общую картину, видеть которую полностью ранее ему не удавалось. Он возрос рядом с Шимом тенью, проскользившей по холодному, непримечательному асфальту, вскоре вскарабшейся по ногам парня и иссякнув, так и не нависнув над ним. Их разделяли неощутимые метры, проявляющиеся в расстоянии двух шагов, и Сонхуну это расстояние казалось приемлемы.       — Джейк, — произнёс он, теряясь, что должен был говорить. Слова вертелись в голове водоворотом, собираясь в вопросы, однако они так и не покидали горло, иссякая и растворяясь на языке.       Шим не поспешил ничего отвечать, и Паку верилось, что он должен был взять ответственность за этот разговор на себя, пока тот не иссяк, так и не начавшись. Сонхун выровнялся, мало тогда замечая, как в мимолётные мгновения расправились ранее посуновшиеся плечи, как после он чуть вздёрнул подбородок. Он смотрел на Джейка, и в этом взгляде яркими проблесками играло смятение, оно переливалось, растворялось, а после снова появлялось, однако знать Сонхун об этом не мог. Когда его голос прозвучал вновь, настигнув чужой слух ясным отголоском, а вскоре поспешив растаять в множестве других окруживших их шумов людной улицы, в том более не играло неуверенность. Пак вторил собственным чувствам и те находили своё отражение в переливах его голоса, и в тот кратких миг для самого Сонхуна тот к удивлению звучал неестественно низко:       — Почему ты здесь?       — Вонён настояла на том, чтобы забрать тебя, — он отозвался сразу, совсем не пожелав медлить. Чужой, всё ещё незнакомый голос, коснулся сонхунового слуха уже привычным гласом, и Пак почувствовал, как тон его разил нерушимой снисходительностью, и Сонхуну делалось от этого спокойно: иссякали все былые чувства, спеша замениться иными.       — Она не водит, — Сонхуну удалось подхватить мысль, и всё одновременно обрело порядок, становясь на положенные места.       — И поэтому я здесь, — Шим закончил за него, будто точно зная, что должно было последовать после, и Пак заметил, как былой вид нерушимого спокойствия вновь заиграл на его лице.       Сонхун не нашёлся, что ответить, разговор вдруг посчитался им завершённым, оттого любые слова, что всё ещё могли бы звучать, растягиваясь в воздухе, показались ему ненужными, совсем неуместными и бесполезными в своём существовании. Не желая омрачать этот краткий миг молчанием, Пак гортанно промычал, и краткий вздох застрял где-то в груди, сорвавшись совсем бесшумно. Затерянный в неуверенности, он поджимал и распускал губы, превращая те в тонкую линию у себя на лице, то возвращая им привычный вид, хоть и те покрывались алым розовеющим следом. Джейк смотрел на него, не желая отвести взгляд, и Сонхун не знал природу его подобного желания, впрочем лезть в чужую душу едва ли только хотелось, и какими бы в самом деле не были бы его мысли, он рационально посчитал, что ему следовало бы оставить те звучать исключительно у него в голове.       Разменялись секунды, прежде чем Джейк, размерив разделяющее их пространство в один шаг, отшатнулся от двери автомобиля. Его фигура, растянувшись тенью на сером, неприглядном асфальте играла тёмным пятном, точно спешившем смешаться с сонхуновой. Тогда Паку показалось, что Шим сделает ещё один шаг — тогда для них обоих пропадёт всё, и эта мысль отчего-то сотрясала его естество, пуская тёмные нити животного и оттого необоснованного страха бежать под кожей. Однако Джейк не стал, в несколько небольших шагов, оказавшись не более, чем краткими полушагами, он отошёл в сторону, его фигура мелькнула рядом с автомобилем, и после тень, тая яростно ползущая по асфальту, неторопливо проскользила по зеркалу, стремясь к капоту. Сменился миг, прежде чем Шим, потянувшись пальцами и после крепко обхватив ими ручку двери отворил её; автомобиль отозвался приглушенным клацаньем разблокировки, и после в салон игривым потоком забежал свежий воздух.       — Садись, — он не командовал, однако отчего-то Сонхуну в краткий миг показалось, что это было именно так; после это чувство поспешило раствориться и иссякнуть, и Пак более не возвращался к этим мыслям.       — Вонён, она… — он не договорил, слова повисли в воздухе, а другие не поторопились сорваться с губ, и Шиму удалось подхватить сонхунову мысль, когда он без раздумий закончил:       — Мы заберём её, она ждёт.       Пак более не стал ничего говорить, только кратко кивнув в ответ. Он подошёл, и расстояние, разделяющее их, теперь не казалось преступным — Джейк стоял поодаль, — мгновением погодя его фигура проскользнула в открытые и всё ещё поддерживаемые двери, растворяясь в тени не нового салона. Размянулся миг, и после дверь закрылась с глухим хлопком, показавшимся Паку громким в своей неосторожности. Сонхун подмял под себя рюкзак, ранее тяжёлым грузом свисающий с плеча, и после тот упал ниц, растянувшись под ногами. Он потянулся за ремнём, периферией замечала, как перед капотом мелькнула фигура, растворившаяся так же быстро, как и появившаяся, а секундами позже дверь по левую от Сонхуна сторону открылась, и Шим проскользнул в салон.       Где-то в груди теплилось желание заговорить, однако слова не торопились выбиваться из груди. Сонхун молчал, коримый собственным молчанием, и совсем не знал природу того чувства, что его одолевало: он не смущался перед Джейком, однако пленительная неизвестность представала лёгким страхом; дня него всё это было ново, и Паку желалось нарекать это чуждым. Шима, казалось, подобные чувства не тревожили. Парень завёл автомобиль, отдавшийся тарахтением мотора, разрезавшим тишину и точно вбившемся в уши, как только заметил, что Сонхун покрепче затянул ремень.       Они тронулись с места, и тогда, как за мутным окном сменялись однотипные виды тонких улочек, чередующихся с широкими проспектами, более напоминающие магистрали, наполненные несметным количеством людей, в вязкости летнего воздуха больше не таяли слова. Не звучали чужие имена, не развивались фразы; молчание поглотило их, точно окутав пеленой, и Сонхуну с этим удалось согласиться. Он затерял свой взгляд в исполосанных скоростью видах, только изредка находя себя смотрящим на блеклое отражение фигуры Джейка в собственном окне.       Сонхун не был тревожим мыслями всё время пути — они растворились, иссякли и забились в углы подсознания неясной дымкой, тогда совсем ничего не значившей. Ему изредка удавалось спрашивать себя, почему Джейк согласился на эту авантюру, мгновением позже следовал вопрос о том, почему сам Пак тогда не протестовал. Собственные намерения вскоре оказались ясно наречёнными сознанием теми светлыми чувствами, что одолевали его, однако Шим так и остался для него загадкой. Когда же автомобиль остановился и заглох двигатель, а блеклый свет фар померк в скорой вспышке, для Сонхуна всё вернулось на свои места, и всё былое потеряло то значение, которое ранее тому удавалось приобретать.       Клацнул замок, и после дверь со стороны Джейка отворилась, Пак медленно последовал его примеру, и мгновением погодя твёрдая земля снова стала ощущаться под ногами. Он осмотрелся, и знакомые здания замелькали перед взглядом, растянулись, уходя высоко вверх и после прерывались зелёными кронами возвышающихся деревьев. Сонхун скользнул взглядом, и после глаза встретились со знакомой фигурой. Девичье платьице развивалось на лёгком ветру, подол шатался, едва только доходя до колен, после искажаясь тяжёлыми складками. Чан стояла, сложив руки перед собой бренным грузом, крепко сцепив пальцы обеих рук на тонкой ручке небольшой сумочки, которую в размеренном жесте подбивала коленом, и выжидающе смотрела. Улыбка ползла на её губах, однако Сонхуну точно чудилось, как в той мешались эмоции; улыбка эта не смогла стереть усталость, она только сгладила углы и неряшливо её спрятала, так и не сумев искоренить.       Её взгляд оживился, когда Джейк высокой фигурой возрос рядом, и Вонён выжидающе глянула на Сонхуна, точно ожидая от него подобной реакции в ответ. Пак не позволил девушке долго ждать, и мгновением погодя разрезал пространство в несколько шагов, они показались неряшливыми и неосторожными, грубыми в своём существовании, однако он не задерживался на этой мысли долго. Чан встретила друга коротким кивком и после взмахнула рукой в воздухе, положив ту Шиму на плечо в лёгких ударах, точно подобному приветствию её научил кто-либо противоположного пола — Сонхуну верилось, что это был сам Джейк, кто вырастил в ней подобную привычку. Стоило Сонхуну оказаться рядом, она сорвалась с места. Вонён подбежала к нему лёгкими шагами, точно в тот краткий миг её подняло потоком сильного ветра, словно тот толкал её в спину, и после она прильнула к нему с объятиями. Руки Чан проползли по торсу и после завелись у Пака за спиной, её грудь раздавилась об сонхунову, и он мог ощущать каждый её вздох и выдох.       Девушка смеялась ему на ухо, а он шептал слова — те много значащие для него слова, корни которых уходили глубоко в самое его естество. Он не думал об этом, когда говорил, оттого и не ставя истинность собственных намерений под сомнения, и тогда глухое «я скучал» сорвалось с губ. Оно нашло отзыв в юной девичьей душе сразу, однако Чан не ответила, посчитав, что тех касаний, которыми они обменивались, хватало, и значили они больше любых звучавших слов.       Сменилось мгновение, разделённое на двоих, в которому Сонхуну желалось растеряться, и Вонён неторопливо отошла. Её руки проскользили по спине в поглаживающем движении, и табун неподдельных мурашек пробежал у Пака вверх по спине, пересчитывая позвонки, а как только добравшись до рёбер, то поддав расчёту и их. Она встала рядом, проскользив перед ним лёгким проблеском красоты, и тогда Сонхуну удалось вернуться в реальность. Туда — в ту неприглядную бренность жизни — его утащил чужой взгляд. Взгляд этот не выражал порицания, в нём снова и снова читалось одно только снисхождение, будто всё это влюблённое воркование Джейк им прощал, списывая на неизвестные Паку причины. Сонхуну сделалось неудобно, и он, не привыкший к проявлениям собственной симпатии перед другими, обвёл фигуру Шима ответным взглядом, мгновеньем погодя поспешив прочистить горло. Гортанное рычание, более напоминающее неоднородное мычание, вобралось в окружавший их кислород и разнеслось шумом, вскоре поторопившемся смешаться с разнящимся множеством других звуков.       — Вы задержались, — Чан говорила так, словно не испытывала смещение перед Шимом, и Сонхуну приходилось не безаргументно соглашаться с тем, что это было правдой. В её голосе не прозвучало упрёка, Вонён говорила с теми же интонациями, которые, казалось, были для неё родными, хотя и родство это иногда всё же удивляло.       — Не вини нас, — Джейк говорил на выдохе, и вместе со словами с губ слетел краткий смешок, спешивший иссякнуть в тяжести летнего воздуха. — Это всего лишь несколько минут.       — Ты прав, — вздохнула Чан, и Пак почувствовал, как вскоре тепло чужой ладони ощутилось на его собственной.       Вонён подняла на него взгляд, мгновением погодя сцепив их руки и переплетая пальцы в замок, и в этом взгляде Сонхуну удавалось разглядеть знакомые проблески озорства: в лучах закатного солнца, отражавшегося в тёмной радужке, они играли переливающимся медовым блеском, точно завлекающим. Чан усмехнулась, и Сонхун поддался ей, расплывшись в лёгкой улыбке в ответ; та растянулась на губах, точно ознаменовав поглотившую его непринуждённость, испепелившую былое смущение, и после обнажила острые клыки. Сменились секунды, истраченные с особой жадностью влюблённых, и только лишь после Чан оторвала свой взгляд, теперь она смотрела на Джейка и только виновато улыбалась в ответ. Вонён молчала, пока Шим не реагировали, и тогда девушка расчитала несколько кратких мгновений, чтобы отыскать во взгляде друга былое снисхождение. Увидев желаемое, на расцвела; расцвела так, как цветут влюблённые, позволяя чувствам диктовать правила, и былая безмятежная юность снова взяла своё, она легла на её лицо и точно смогла стереть усталость.       — Я рада, что мы едем, — её голос растянулся в вязком воздухе неожиданным гласом и позже оказался подхвачен порывом ветра, разнёсшим его в пространстве, вбившем произнесённые слова точно в уши адресатам. В её тоне переливами играл восторг, и это медленно пленило Пака, рассеивая по груди тёплое чувство. Он согласился с этим давно, однако каждый раз удостоверился в этом сильнее прежнего.       Джейк ничего не ответил, только смирив Вонён тем взглядом, в котором переливами играла благосклонность, а Сонхун терялся, должен ли был говорить вовсе: все слова казались излишними, и после ему, обведя ситуацию рациональным анализом, удалось прийти к мнению, что диалог окончательно исчерпал себя. Он не затерялся в собственном сознании, оказавшись неизвестной близости к тому, чтобы безнравственно блуждать по нему, девичьи пальцы сильнее прежнего схватили его руку, и вскоре запястье накрыла вторая. Чан раскачала скованную сонхунову ладонь, точно желая привлечь внимание, и Пак согласился с ней. Он посмотрел на неё, и в этом взгляде нашли отражание все его чувства, переливом расходящиеся по тёмной радужке. Они стояли в подобном положении, снова с жадностью наслаждаясь краткими мгновениями, и Вонён улыбалась ему, заставляя Сонхуна давить улыбку в ответ.       Мгновение сменилось, и только позже, чужой голос коснулся слуха и пробрался в подсознание, точно срезонировав. Джейк более не смотрел на них, теряя свой взгляд в выставленных поодаль сумках, заметить которые Паку удалось поздно: только тогда, как Шим обратил на это внимание, сказав:       — Я заберу вещи, — его пальцы зарылись в карман широких лёгких брюк, и мгновением погодя от нажатия кнопки на брелоке автомобиль разблокировал двери, моргнув фарами. Тогда Шим закончил: — Можете садиться.       Сонхун переметнул свой взгляд на Джейка, мгновением погодя вновь находя им Вонён. Она дёрнула его за руку, и плечи Пака поддались, он пошатнулся, точно пьянённый, однако смог устоять на ногах, только позже вернув себе равновесие. Вонён только рассмеялась, так громко и искренне, что былая усталость, какую ему удавалось видеть на её лице, иссякла едва ли не до конца, остались только её малейшие крупицы, едва ли только что-то значившие, и не умеющий держать на неё обиду Сонхун простил ей эту проказу, когда гнев вовсе и не спешил зарождаться в груди.       — Садись впереди, — промычала она, и Сонхун только перевёл на неё вопросительный взгляд, тогда Чан продолжила: — Я поеду сзади. Я думаю, у меня получится немного отдохнуть.       — Ты должна говорить, если что-то тебя беспокоит, — протянул Пак. Он заметил это не сразу, однако сожаление, вдруг неожиданным переливом заразившее в тоне, полоснуло слух.       — Я в порядке, — она говорила, точно растягивая слова.       Вонён медленно сорвалась с места, и её лёгкие шаги разрезали пространство. Чан всё ещё держала руку Пака, крепко сцепив пальцы, и когда девушка потянула его на себя, он не стал противиться. Тело поддалось лёгкому напору и действовало, словно по инерции. Сонхун ронял тяжёлые шаги на землю рядом с Чан, вскоре выровнявшись с ней, и этот контраст: её лёгкого порхания и его удручённого топота — невыносимо ярко играл в подсознании, что осознание этой разницы омрачало его. Однако Пак не задержался на этих мыслях долго, вскоре они развеялись, уступив место другим, и тогда чистое и невинное переживание взыграло в груди, точно подступая к горлу.       Они остановились тогда, как их неясные отражения стали проявляться в преломляющих свет окнах автомобиля. Сонхун не смотрел на них, тогда в голове роились мысли, и этот ураган норовил угаснуть, однако яркость одной единственной показалось невыносимой — она заставила его прибегнуть к мерам. Когда Вонён свободной рукой потянулась к двери машины, ведущей на заднее пассажирское, Пак пожелал остановить её. Пальцы девушки сомкнулись на ручке и в краткий миг потянули на себя, дверь отворилась с характерным щелчком, и только после, как через небольшой проём в салон пробился оранжевый луч закатного солнца, он в лёгком движении накрыл ладонью руку Чан. Мягкость чужой кожи под пальцами ощущалась бархатистостью и жаром, будто в местах касаний должны были багроветь ожоги, которые, однако, так и не появлялись.       Вонён неторопливо подняла на него взгляд, и в этом взгляде поступью переливалось лёгкое испытанное удивление. Её пальцы разжались и вскоре выпустили лижущую мнимой прохладой ручку, дверь не поспешила закрыться, точно замерев в том положении, в котором оказалась оставлен. Сонхун не сказал более и слова, когда выпутал собственную руку из оков девичьей, мгновением погодя обе большие ладони упали на хрупкие плечи Чан, и Пак вновь мысленно отметил, насколько контрастным всё это казалось.       Ему не понадобилось спрашивать — Чан поняла его без слов. Под пристальным сонхуновым взглядом она более не пожелала таить правду. Тогда, опустив свой взгляд, и потеряв тот где-то на уровне сонхунового торса, только с целью скрыть то, насколько виноватым тот вдруг сделался, словно пойманная на мошенничестве Вонён размеренно заговорила:       — Всё правда в порядке, — её голос разил спокойствием, и Сонхун знал, что оно не было деланным. Чан замолчала, однако только на краткий миг. Когда её губы распустились и приоткрылись, она закончила: — Чтобы поехать с вами сегодня я до поздней ночи работала над проектом. Я отдохну за время дороги и буду в полном порядке, — в ответ Вонён протянула собственную руку, мгновением погодя положив ту Паку на щеку. Тревожимый роящимися в груди переживаниями Сонхун не стал льнуть к ней, он только понимающе прикрыл глаза, и тогда девушка заокнчила: — Не переживай за меня.       Слова разлились по воздуху волной, и руки, ранее покоившиеся на девичьих плечах, в лёгком протянутом движении соскользнули с них. Разлепив тяжёлые веки, Пак провёл по тоненьким женским рукам в лёгком касании одних только кончиков пальцев, прежде чем былые чувства растаяли под подушечками, будто бархатистость молочной кожи продолжала ощущаться ещё неясные секунды. Он шумно выдохнул, и Вонён приняла это за ответ. Девушка сделала один шаг в сторону, и после рука, ранее лёгшая на сонхуново лицо, поддела край двери и отворила её сильнее прежнего. Затеряв свой взгляд в предметах, Вонён проскользила в салон и скрылась в его тени, Пак только подтолкнул дверь и, убедившись, что Чан устроилась, бесшумно прикрыл её. Джейк промелькнул рядом, мгновением позже оказавшись по левую от Сонхуна сторону. Шим открыл багажник, неторопливо подлетевший вверх, и в размеренных движениях разложил несколько рюкзаков по поверхности. Пак заметил, как среди прочих вещей промелькнули и его, и ему не потребовалось спрашивать, чтобы узнать, что Чан позаботилась обо всём самостоятельно.       — Едем, — захлопывая багажник, сказал Джейк, и более не смотрел на Пака.       Шим обошёл автомобиль, и вскоре сонхунового слуха коснулся щелчок, с которым открылась дверь. Он последовал за ним, мгновением позже проскользнув в салон и в знакомом жесте приковав себя к креслу ремнём безопасности. Сонхун вздрогнул, как только ощутил внезапное касание на своей шее, чужие пальцы проскользили по обнажённой коже, а после зарылись в волосы на затылке, и Чан залилась резвым смехом. Он улыбнулся, мгновением позже поспешив подавить эту улыбку, трогающую губы, и после перехватил её ладонь своей. Этот миг краткого касания не продлился долго; Вонён выпутала свои пальцы, как только Джейк прокрутил ключ в зажигании. Автомобиль загудел и мотор затрещал под капотом, наполнив изолированный салон приглушенным шумом, мало тогда выделяющимся на фоне остальных других. Они съехали с парковки, и машина медленно покатилась вниз по немноголюдной улице.       Шим вёл машину с неторопливой осторожностью, она огибала заполненные улицы, людные кварталы и незнакомые Паку перекрёстки, где недовольные водители сигналили один другому, разрушая спокойствие стоявшего вечера, а другие ругались в ответ. Автомобиль огибал город, и перед взглядом мелькали указатели, Джейк ехал по шоссе, ведущему на выезд из Сеула, в то время, как навигатор только машинно диктовал путь. Машина катилась по дороге и с лёгкостью огибала редеющие ряды, все менее и менее наполненные автомобилями, в сознание неярким шумом пробиралось рычание мотора, наполняющее салон. Она вильнула на повороте влево, чуть погодя покосилась вправо, и тогда перед взглядом предстала магистраль: по ней тянулись автомобили, и Джейк, словно вбирая в себя настроение других, прибавил скорость, катясь по прямой дороге. Они покинули окрестности города и торопливыми перекатами колёс стремились на юг — точно к морю, к которому Чан так манило.       Десять часов сердито врезались в одиннадцать, время сбилось в запутанный клубок и замедлило свой бег. Там — за окном — больше не было видно разнящихся видов, по бокам ночь подступала валами черноты, чёткость образов исчезала, и фигуры искривлялись, представая перед глазами неизвестными пятнами. Луч от холодных фар скользил по тёмной дороге, бездушный, серый асфальт освещался только неясным конусом, далее свет расходился и растворялся, и чернота ночи снова нагоняла, желая отобрать своё. Яркие и одновременно с тем дальше блеснувшие конусы света скользили по знакам, словно стекая по ним, падали на отсчитывающие километры цифры, и те шустрым ведением отпечатывались в сознании; по правую сторону от Пака мелькал край дороги — там будто заканчивалась любая жизнь, и неясные силуэты темнеющих в ночи деревьев, кронами листьев шуршащих в тишине сумерек, взяли своё превосходство, точно отрезав для Сонхуна весь окружающий мир. Впереди блекла стёртая линия горизонта, и Пак не мог видеть, однако знал, что однообразие повторялось, и впереди более не было жизни: только дорога тянулась далеко вперёд, уходя извилистыми поворотами и развязками — окруживший по оба бока лес отступил, и машина выкатила на широкую равнину.       Они проехали через пустынную мостовую, скрасившую для Сонхуна однообразие выбранного пути, и тогда тихий, размеренный голос Джейка протиснулся в сознание:       — Вонён уснула, — он шептал слова, и Сонхун, следя за его взглядом, видел, как Шим переводил взгляд на зеркало заднего вида.       Пак, точно поддавшись напору чужих слов, обернулся. Одежда зашуршала, и в окружившей их тишине, только прерываемой монотонным рычанием двигателя, звук этот показался до неприличия громким. Удручённый подобной ошибкой, как после именовало проищошедшее собственное подсознание, Пак в аккуратном жесте, переклоняясь через собственное кресло, посмотрел через плечо. Взгляд скользнул по худощавой девичьей фигуре, точно цепляясь за детали. Вонён лежала, неаккуратно проскользив по спинкам сидений, её грудь монотонно вздымалась и опускалась при дыхании, а ресницы, ранее подрагивающие, замерли и не двигались. Ночь стёрла усталость с её лица, и на него после легло скрашиваемое сном умиротворение.       Сонхун не задержался в подобном положении долго, отчего-то полагая, что, ощутив его взгляд на себе, Чан проснётся. Тревожить чужой сон хотелось мало, и Пак отвернулся, мгновением погодя выравниваясь на месте.       — Ей нужен отдых, — обращаясь к Шиму, констатировал Сонхун.       Джейк не отвлёкся от дороги, в ответ только размеренно кивнув. Тогда в движимом автомобиле, рассекающем ярким светом фар прозрачную летнюю ночь, тишина вновь взяла превосходство, она не давила, не ощущалась не верно, однако Паку не беспричинно стало казаться, что им обоим — ему и Шиму — она наскучила. Мысли роились в его голове и вместе с тем спешили испариться, они пересекались, резонировали и противоречили, после все, точно одна, иссякая, бесследно исчезая.       Тогда осталась только одна, она горела факелом в подсознании и бросала искры. Волнение вобралось в сонзуново существо и защекотало его естество, оно заставило его неторопливо повернуть голову и кинуть в сторону Шима скорый взгляд. Пак не замечал детали, однако размерянные и уверенные движения Джейка приковали к себе, и Сонхуну это казалось едва только поддающимся рациональному толкованию.       — Как давно вы дружите? — желание показалось свыше него, и потому Пак не стал противиться, когда тот выбился из груди, точно окрашенный в скрытую неуверенность.       — Мы познакомились в университете. В первый год, — Джейк не медлил с ответом, однако, сосредоточенный на вождении, он, точно чувствуя сонхунов взгляд, не посмотрел на него в ответ.       — Кажется, будто ты знаешь её вечность, — выдохнул Сонхун и отвернулся. Взгляд проскользил по отражению Шима в окне, то было нечётким, стирало детали и блекло, порождённое одной только небольшой лампочкой у них на панели над головой.       — Иногда я тоже думаю об этом, — признался Джейк. Сменился миг, ознаменовавший для Пака неловкость, пробравшую по коже, прежде чем Шим, размеренно отсекая слова в спокойном, скрашенном тёплыми чувствами тембре, закончил: — Всё дело в ней. Я думаю, она всегда была такой.       — Какой?       — Открытой к людям, — Джейк кивнул в такт собственным словам, и большой палец тяжёлым грузом в постукивающем движении упал на руль. Он не смотрел на Сонхуна, однако Пак видел, каким был его взгляд: в нём играло умиротворение, и Пак не ставил под сомнение истинность сказанного. — Я хочу сказать, что в тот день в клубе я хотел её остановить, и мне казалось, я должен был сделать это, но я не стал.       — Я должен благодарить тебя за это.       — …поэтому мне кажется, что это — часть её сущности. Мы не сможем это изменить, — Шим закончил, будто совсем пропустив замечание Пака, и Сонхун не почувствовал обиды за то, что остался проигнорирован.       Он замолчал, и в салоне освещаемом одной только слабой лампочкой, исторгающей из кресел пыл, повысила тишина. Сонхун поджал губы, теряя взгляд в окне, будто опасаясь вновь смотреть на Джейка, и мимо него, укутанные пеленой тёмной ночи промелькнул знак, вклинившийся в подсознание ярким бледным пятном и после иссякнувшем так же скоро, как и появившемся. Пак не ухватился взглядом за надписи на табличке, те проплыли мимо него неизвестностью, после растаяв в мраке ночи.       Сонхун не знал, как долго они просидели вот так: когда больше не звучали слова, когда не таяли в тягучести воздуха брошенные фразы, скрашенные эмоциями или беспристрастием. Молчание окутывало их, и в тот краткий миг оно показалось Паку неуместным, однако всё ещё не противным. Тогда сменился миг, отсчитанный пробившемся в приоткрытые окна писк сыча и отдалённый возглас промелькнувшей птицы, так и оставшейся неизвестной, мгновением позже голос Джейка вновь коснулся слуха и прозвучал для Сонхуна принимаемым спасением:       — Но ты не такой, Сонхун, так ведь?       Слова сорвались с его в той же размеренной и лёгкой манере, как раньше, однако в тот краткий миг для Сонхуна что-то изменилось. Он повернулся, точно откликнувшись на своё имя, и тогда, в сумраке лежащей ночи, его взгляд наткнулся на чужой. Чувства, тогда пробежавшие по позвонкам и рёбрам показались Паку знакомыми, однако ему удалось набраться смелости не прервать этот зрительный контакт. Джейк отвернулся первым, затеряв свой взгляд на сменяющихся видах перед ними, и в краткий миг автомобиль несильно отшатнулся вправо, мгновением позже выравниваясь.       Чужие слова, растворившиеся в воздухе окутываюшей пеленой, нашли отклик только несколько позже. Сонхун не отвёл свой взгляд, непрерывно рассматривая профиль Джейка, на который неоднородными бликами ложился свет, где перекликались тени, играющие тёмными пятнами, когда сказал:       — Возможно, — Пак выдохнул, точно теряясь, что должен был ответить.       — Я тебя почти не знаю, — начал Джейк, и Сонхун снова вклинился:       — Это взаимно.       — …но мне кажется, что именно так и есть, — Шим закончил, и полувздох выбился из груди с последним словом. Он говорил, вновь игнорируя сонхуновы замечания, и всё ещё опасаясь это принимать, в глубине души Пак благодарил его за это.       Сонхун понурил голову, точно в смущении, однако подобное чувство, меркнув на фоне всех других, тогда не одолевало его. На губы упала лёгкая улыбка, и Пак едва ли знал её природу: была ли она ответом на ранее оставленное Джейком замечание или же вторила крутящимся в голове мыслям. В конце, он согласился с мыслью о том, что чем бы это в самом деле не было, причина была не важна, только результат имел значение.       — Я хотел узнать тебя, — он не понял это сразу, однако слова сорвались с губ ясным звоном, точно озвучив мысль, так долго крутящуюся в голове. Мгновением погодя Сонхуна захлестнул стыд, окрасив уши в яркий розовый и заставивший подмять губы в неуверенности.       — Вонён говорила.       — Ты её друг, — выдохнул Сонхун, и вздох этот сорвался, словно удручённый, — и вы близки.       — Тебе не стоит ревновать её ко мне, — .Шим подхватил мысль, Паком так и не озвученную, словно это было очевидным. Мгновением погодя сонхуново подсознание нарекло его поведение жалким, и Пак не мог избавиться от этой мысли, она скользила вдоль сознания и тяготила разум.       — Я верю ей, — Пак раскачал головой, вторя собственным мыслям, а после осмелился вновь посмотреть на Джейка.       — Тогда что?       — Всё это важно для меня, — он отозвался не думая, и слова слетели с губ на выдохе. Сонхун выдержал паузу, позволив себе подобную жадность только для того, чтобы ухватиться за край того откровения, внезапно на него нашедшего, и тогда продолжил: — Я хочу знать, что она счастлива. Хочу знать, что у неё есть человек, на которого она может положиться в том случае, если я не окажусь рядом.       Слова смерлки в тягучести воздуха, и прозрачная ночь, октывающая валами черноты, унесла их, разнеся по пространству отголоском. Паку казалось, что в тот краткий миг собственный голос звучал незнакомо: в нём теплились все те чувства, которые он испытывал, и говорить об этом кому-то всё ещё ощущалось неправильно. Однако он мало мог это объяснить, но ему казалось, что Джейк должен был знать об этом.       — Вот оно как, — Джейк протянул слова, и те дымовой завесой застыли в воздухе салона. Мгновением погодя Шим, словно разделив подобные сонхуновы чувства, приоткрыл окно. Из тонкой щели стал пробиваться свежий прохладный воздух летней ночи, в котором смешивались запахи: эта удивительная ночь пахла для Сонхуна морским бризом и лесной свежестью, сыростью вчерашнего дождя и чужим одеколоном — кедровым деревом, ярко вклинивающимся в подсознание.       За окном сменялись виды, более похожее на неясное, ненужное переливание цвета, и послевкусие разговора переливалось в груди. Тогда его голова была наполнена мыслями, они перекликались и вторили одна другой, патологическая завязка и резкий спад растаяли в воздухе неоднозначностью, и Пак не знал, как ему стоило к этому относиться. Он думал, однако обо всём и сразу, мысли несли его к брошенным джейком словам вновь и вновь, точно отпечатываясь в подсознании воспоминаниями — ярким и красочным, однако гаснущим в своих деталях по прошествии времени. Сонхун больше не смотрел на Джейка, только изредка поглядывая на него через отражение, найти которое удавалось в собственном окне, и Шим не менялся, на его лице больше не применялись эмоции, точно так же, как не поддались изменениям его действия, сохранив былую лёгкость и уверенность. Тогда Сонхуну вдруг причудилось, будто миг замер, и всё окружающее его замерло, отказавшись двигаться; в конце, ему удавалось соглашаться с тем, что это было не более, чем заблуждением, теряться в котором ранее так хотелось.       Он не знал, как долго менялись моменты. События слились в одно, перемешались и превратились в неизвестный поток уже знакомы и предугаданных действий, который непременно должен был привести их к результату. Шим сбавил скорость, и автомобиль проскользил по песчаной дороге, песок под колёсами заскрипел, зашипел и отдался шуршанием, напоминавшем Паку шумный хруст, и автомобиль съехал с главной магистрали. Впереди перед ними выстроилось несколько домиков, одинокие в своём существование, отдалённые от других домов, они ознаменовали для Пака умиротворение — то самое спокойствие, которое ему удавалось искать.       Забор мелькнул мимо них блеклой оградой светлого, выкрашенного в неестественный белый, дерева, и Джейк остановил машину. Двигатель заглох, стихли все ранее бьющие в уши звуки, и только яркий свет фар разрезал холодную блеклость ночи, конусы света тянулись по песчаной поверхности, и лёгкий ветер, впитывая в себя переливы морского бриза, вбивался в уши белым шумом, действующим на него, точно успокоительное. С тихим клацаньем двери разблокировались, и тогда Джейк, не торопясь заглушить мотор, оставил луч блеклого света ползти по салону. С тихой осторожностью Сонхун расцепил ремень безопасности, шуршанием вернувшийся на своё былое место, и, сохраняя лёгкость своих движений, кинул короткий взгляд через плечо.       Чан продолжала спать, и её грудь подымалась и опускалась в умиротворённых вдохах и выдохах, на её лицо всё так же, как прежде, продолжал ложиться спокойный вид, и Сонхун, скрывая это даже от самого себя, считал насладиться этим мигом. Мгновением погодя он отвернулся, и тогда руки в лёгком жесте потянулись к ручке, дверь открылась, не отдавшись протестом, и в салон проскользнул лёгкий поток воздуха, он ударил точно в лицо и морской ветер, впитавший в себя солёную лёгкость, запутался в его волосах, колыша те и убирая со лба мешающие пряди. Пак проскользнул на улицу, покинув салон, в тот краткий миг едва только забыв о существовании Джейка — в голове ярким проблеском гудела мысль, затмевая его существование, и тогда для Сонхуна это показалось неважным.       Пак беззвучно прикрыл дверь, и мгновением погодя ноги рассекли пространство двумя скорыми шагами. Песок под ногами отдавался шуршанием, пробивающемся в подсознание, и каждый сделанный шаг разносился по ветру звуком, вскоре желая иссякнуть, словно более его никогда не существовало. Сонхун отворил дверь, мгновением погодя вновь встретившись с Вонён взглядом, её сон всё ещё рушим не был, и Пак желал это сохранить до последнего, рационально пологая, что ей был необходим отдых. Он не медлил, точно зная, насколько откровенен тогда был в своих желаниях. Руки подхватили девичье тело, ощутившееся лёгкостью, ожидать которую Пак и не мог; ладони проскользил вдоль тонких ног, в лёгких касаниях молочная кожа казалась бархатной. Сонхун заметил это только позже, однако в момент этой интимной — едва ли не порочной — близости он задержал дыхание, в то время как сердце забилось сильнее прежнего, неизбежно крася щёки в розовый, а уши — в оттенки алого.       Он подхватил её так, как подхватывают любимых, и в этих действиях не играла похоть; желание окутывало его, однако не было плотским, в собственных лёгких и аккуратных движениях находило своё отражение все те светлые чувства, теплящиеся глубоко в груди. Сонхун поднял Чан на руки, мгновением погодя с неизвестным ранее трепетанием вытянув её из салона. Их силуэты мелькнули в ночи, точно скрашенные приглушенным светом включившегося освещения, и тогда Пак заметил, как на её лицо я неярком переливе упали лучи, они скользили по её чертам, очерчивали линию подбородка, задерживались на пухлых губах и тенью падали на длинные ресницы.       Сонхун прикрыл дверь так же бесшумно, как удалось ему ранее, и только позже ему удалось выровняться. Придерживая Чан одной рукой под ноги, другую расположив на спине, он отшатнулся в неловком шаге, только после вновь обретя уверенность в ногах. Он сорвался с места в аккуратном шаге не сразу: Сонхун разменял несколько секунд, потребовавшихся для того, чтобы прогнать из груди смущение, внезаптно одолевшее его. Смущение это было порождено чужим взглядом, Джейк смотрел на него, будто желая отследить каждое движение, в и этом Пак находил собственное неловкое положение — показывать собственную привязанность рядом с другими людьми всё ещё казалось для него непривычным; тогда он мало знал, что же творилось у Шима в голове, и каковой была его истинная реакция. Ночь стёрла краски с лица Джейка, и вскоре Паку удалось рассчитать, что если в том и перекликалось негодование, Сонхун не смог его увидеть.       Обретя уверенность, Пак сделал первый шаг, тот раздался шорохом, и после него мгновением погодя последовал второй. Он нёс Чан на руках, точно тревожимый мыслью о том, что мог прервать её сон. Его взгляд терялся в предметах, и Сонхун боялся вновь посмотреть на Джейка. Разминулись неясные мгновения, разделённый десятком мелких полушагов, при которых хрупкое девичье тельце несильно подскакивало, и подол её платья развевался на ветру, вновь расходясь тяжёлыми складками и неясными изгибами неровно лежащей ткани. Пак возрос рядом с Шимом тёмной тенью, и тогда его слуха коснулось слабое хмыканье, оно растаяло в воздухе и протянулось пеленой, однако после не последовало других слов.       Молчание вновь окутало их, прерываемое только ровным дыханием Вонён и сбитым сонхуновым, когда Джейк, провернув ключ в калитке несколько раз, с лёгким, растворившемся в ночи шумом, открыл её. Шим отошёл, пропуская Пака, и Сонхун отблагодарил его кратким кивком, посчитав, что в этом была необходимость. Удерживая Чан на руках, он проскользнул в проём калитки, и в следующий миг перед его взглядом, освещённый одними только слабыми лампами садового освещения растянулся новый, неизвестный мир. Небольшой одноэтажный домик окружал сад, и цветущее изобилие цветков переливалось в блеклости ночи цветом, запахи смешивались между собой, и свежий бриз моря властвовал над ними, желая покорить их все: они вбивались в подсознание, точно желая остаться воспоминанием, и Пак не противился.       Шим проскользнул за ними, и мгновением погодя его тень мелькнула рядом. Сонхун мерил расстояние небольшими шагами, ступая точно по выложенной камнем дорожке, отчего-то усыпанной песочной пылью, и ноги несли его точно за Джейком. Шим оказался у входных дверей прежде, и для Пака это показалось верным. Джейк не медлил, когда в скором жесте ввёл заученную комбинацию, и замок, приняв пароль, отозвался тихим переливом звука, ручка клацнула, и дверь отворилась, точно ведя в наполненную темнотой неизвестность. Идя позади, Сонхун смотрел, как лёгкой, упругой походкой Джейк размерил растояние, и как после его высокая фигура проскользнула в коридор. Он включил свет, и яркий луч вспышкой озарил комнату; на краткий миг Сонхуну показалось, будто тот стал резать взгляд, однако неприятное чувство вскоре растворилось и иссякло.       Сонхун зашёл в открытые двери, в один шаг переступив невысокий порог, и ноги скорой походкой понесли его к растянувшемуся поодаль дивану. Искуственный свет ламп, исторгающих из предметов пыль, пробивался в отдалённую комнату только слабым отголоском, ложился на предметы блекнущей тенью и более не резал глаза. Растянулся краткий миг, и ранее казавшееся обжигающим касание прекратилось. Пак опустил Вонён на диван, и подушки несильно прогнулись под её весом, вскоре точно желая вернуться в былое положение. Он уложил её голову на подушке, и сквозь сон Чан промычала что-то неясное в ответ, разобрать, чем именным это было, Сонхуну не удалось. Пак не поспешил отвести от неё взгляд, позволив себе слабость задержаться в этом мгновении только на краткие секунды, желая оставить те в сознании ярким воспоминанием. В лёгком касании Сонхун провёл по её волосам, и короткие пряди ощущались шелковистой мягкостью под пальцами, они разлетелись по подушке и после упали в прежнем положении, когда Пак проделал это вновь. Только после, когда всё же удалось оторвать от ней свой взгляд, Сонхун выровнялся, нависнув над девушкой точно тенью, а после ранее уже испытываемый страх заставил его отступить.       Когда Пак прошёл в коридор, вопреки собственному ожиданию он не увидел Джейка. Сумки стояли, выстроившись в ровный ряд, однако фигуры парня нигде не было. Сонхун не хотел тушить коридоре свет, отчего-то посчитав это бесполезным — они бы и без того вернулись, и тогда ноги в кратком шаге понесли его на улицу. Дверь отворилась, беззвучно поддавшись напору, и Пак проскользнул на укрытую ночной пеленой улицу.       В прозрачности ночи, со сторон вдали подбирающейся валами черноты, мелькало оранжево-красное пятно зажженной сигареты. Джейк стоял рядом со входом, спиной облокотившись об растянувшуюся за ним светлую стену, медленными струями выпуская из лёгких дым; тот струился струями, витиеватыми потоками и таял в тягучести воздуха, точно разносимый ветром. Шим курил, чуть вздёрнув подбородок, будто намеревался запрокинуть голову, и терял свой взгляд в прозрачном безоблачном небе, на нём переливались точки, представляющие собой отдалённые звёзды, и холодный свет полной луны нестерпимо соревновался с тёплым освещением сада, всё продолжая проигрывать эту бессмысленную гонку.       Сонхун возник рядом с Джейком бесшумно, однако при его появлении не содрогнулся. Сделав новую затяжку и проглотив дым, Шим медленно повернул голову в его сторону, окинув Сонхуна взглядом из-под ресниц и всё так же не желая опустить подбородок, только позже Джейк всё же понурил голову, и струи сигаретного дыма, подился вниз, стекая по его ногам, теряясь в ткани свободных брюк, точно пропитывая её. Сменился миг, и Шим перехватил тлеющую никотиновую палочку указательным и большим пальцем, мгновением погодя протягивая ту Паку навстречу. Сонхун поднял на него взгляд, в котором так чётко и ясно читался вопрос, и, предугадав его, Джейк одними только губами прошептал «последняя», расставив всё на свои места.       Сонхун не отказался, мгновением погодя перехватив Мальборо тонкими пальцами, и подобно раннему жесту Джейка зажал её между указательным и средним пальцем. Пак поднёс фильтр к губам, мало тогда тревожимый мыслью о том, что ранее чужие губы уже казались его, и едкий дым, разнесся мнимое удовольствие, проникнул в лёгкие, окутав те никотином.       — Раньше я не понимал её выбор, — голос Джейка проник в сознание глухим звуком, мгновенно пробиваясь в самые чертоги. Пак обернулся на его голос, мгновение погодя выпуская из лёгких дым, когда Джейк отозвался вновь: — Но…       — Но? — повторил он, точно копируя чужую интонацию. Мгновением погодя сигарета была отдана законному владельцу.       — …сейчас мне кажется, она была права на твой счёт. Была права во всём том, что говорила.       Шим пожал плечами, и его скорый взгляд проскользил по сонхунову лицу. Джейк сделал новую затяжку, и кончик сигареты заалел с новой силой, пепел разнёсся по ветру, подхватываемый лёгким порывом, теряясь в серости стоявшей ночи. Сонхун смотрел на него, точно завороженный лёгкостью его движений, и тогда чужие слова находили отклик у него в душе. Грудь сдавило волнение, наполнив то свинцовой тяжестью, когда он осмелился сказать:       — Звучит так, будто ты одобряешь меня, — Пак не был обижен, в тот миг подобному или схожему чувству не было места. В то краткое мгновение ему казалось, что вскоре он не удержится и разразиться глухим смешком; тот непременно польётся из губ отголоском противоречивых эмоций и окончательно собьёт их обоих с толку. Вся эта ситуация вдруг начала его забавлять, и объяснения этому Сонхун не находил.       — В этом мы с ней похожи, — Джейк не говорил загадками, однако Пак так и не смог понять до конца. Всё неторопливо прояснилось только тогда, когда, взглядом прожигая одну точку в небе и делая новую жадную затяжку, Шим сказал: — У Вонён не плохой вкус на парней.       Брошенные слова растаяли в тягучести воздуха, и даже если Пак желал сказать хоть что-то в ответ, все слова вдруг померкли и показались излишними. Шорох коснулся ушей, мгновением погодя привлекая внимания, и Сонхун, точно движемый неизвестной силой, поспешил обернуться. В пространстве дверного прохода мелькала тень, тонкая девичья фигура застыла на месте, и вглядываясь сквозь темноту Пак видел, как Вонён растирала глаза ото сна. Джейк выдохнул сигаретный дым, мгновением погодя поспешив потушить окурок и опустить тот в стоявшую неподалёку урну, тогда Чан, перепрыгивая невысокие ступени с заинтересованностью маленького дитя, подошла к ним. Её голос коснулся сонхунового слуха мелодией, когда она, всё ещё прогоняя остатки сна, промолвила:       — Идёмте на пляж.       Сложенные друг на друга в незамысловатой фигуре вытянутые поленья трещали в огне. Костёр отзывался размеренным потрескиванием, бьющим в уши, словно симфонией, неторопливо смешиваясь с раскатом волн. Они сидели на берегу, и Вонён, точно предвкушала этот миг долго время, нескрываемо наслаждалась моментом. Чан поджала под себя ноги, зарыв ступки в остывающий песок, и теряла свой взгляд в волнах, подкатывающих к берегу белой пеной и вскоре спешивших отбежать назад. Свет от костра освещал их лица, на те падали лучи тёплого света, растворяясь неизвестной пеленой, окрашивающей всё вокруг на несколько десятков сантиметров в оранжево-красные оттенки огня.       Выпивка лилась умеренным потоком, попадая в организм, потягиваемая через витиеватые трубочки. алкоголь нёс расслабление и умиротворение, и Сонхун желал этому отдаться. Тогда, в теплоте летнего воздуха, в треске костра и шорохе волн, лились разговоры: те лёгкие разговоры, которые не были удручены проблемами, в которых смех раходился переливами, и лёгкое девичье хихиканье ласкало слух. Пак понял это поздно, однако этот миг, разделённый на них троих, оказался для него сладок, ценным воспоминанием отпечатываясь в памяти.       Тогда они сидели на берегу, ранее удручённые внезапно завязывающимся танцем. В тот краткий миг Чан потянула Сонхуна на себя, подняв его бренное тело с влажноватого песка, облепившего ткань его брюк, и вскоре они оба закружили в воздухе. Лёгкая музыка касалась ушей, окутывала их, и Сонхун терялся взглядом в её лице. Вонён улыбалась ему, и Пак чувствовал чужой пристальный взгляд на себе — сидя поодаль, Джейк наблюдал за ними, тихо усмехаясь собственным мыслям и в неизвестных жестах поджимая губы.       Чан заговорила тогда, как ноги уже касались песчаной насыпи безлюдного пляжа, как тела устало растянулись вокруг треском расходящегося огня:       — Было бы неплохо собираться так чаще, — она замялась, будто очнулась, и мгновением позже, остепенившись, произнесла: — То, что я имею в виду… Я ценю это.       — Тебе есть что сказать, не так ли? — Пак посмотрел на неё, и взгляд проскользил по её утончённому профилю. Она не смотрела на него, взгляд девушки терялся в собственных босых ногах, Вонён зарывала их в песок, чувствуя, как рыхлая порода проскальзывала между пальцами неизвестной мягкостью.       — Это так, — вздохнула она, и витиеватая трубочка коснулась губ. — Я в самом деле должна.       Чан отпила алкоголь, и Сонхун, совсем не замечая, как копировал действия девушки, потянулся за своим напитком, точно зеркаля её движения. Пак кинул краткий взгляд на Джейка, чьё бренное тело в расслабленной позе растянулось в противоположной стороне: Шим сидел справа от Вонён, изредка поднимался для того, чтобы подложить несколько тоненьких полен и сесть на былое место вновь. Их взгляды пересеклись, и тогда сонхуновы брови свелись к переносице, словно в немом вопросе. В ответ молчаливый Джейк только раскачал головой их стороны в сторону, и его плечи чуть вздрогнули. Тогда же голос Вонён сорвался вновь:       — Я не хочу просить у вас совет — всё это кажется мне уже решённым, — она говорила, монотонно растягивая слова, и неуверенность не играла в тоне её голоса, в том властвовала меланхолия, она пропитывала каждое слово, и Сонхун видел, как лёгкая маска умиротворения ложилась на девичье лицо, скрашивая острые углы. — Я думаю о большом шаге. Я имею в виду, издательство подписало со мной контракт, и вскоре я смогу получить первую прибыль от своего романа, разве это не хорошо? — вопрос завис в воздухе, и растворился, оказавшись сугубо риторическим. Чан не дала время на ответ, мгновенно продолжив: — Я думаю о том, что смогу обеспечить себя этим.       — Всё это… — Джейк начал, однако не сумел закончить. Голос Вонён прервал его и раздался, словно прогремевший:       — Я веду к тому, что хочу бросить университет.       — Бросить? — грудь Пака сжала и вопросы выбился скомкано. Он выпустил трубочку, ранее плотно зажатую в губах, и даже не заметил, как капельки алкоголя отдались неярким блеском в свете огня.       — Именно так, — откликнулась Чан и вскоре зарыла свой взгляд в переливающихся в темноте ночи языках красного пламени. Треск древесины смешался с её голосом и вскоре поглотил его, как только тот померк. — Бросить, — повторила она, словно желая поставить этим точку.       — Всё это — настроение, которое пройдёт, — Джейк тянул слова, совсем не опасаясь, что Чан обозлится, и Сонхун знал, что Вонён не станет.       — Это не так, — девушка закачала головой, и тёмные волосы, заходившиеся в переливах пламени, зашевелились, поднимаемые лёгким ветром. Вонён потянула напиток через трубочку, и тот скатился по горлу блаженной жидкостью. Только позже, как тот оказался проглочен, она, подняв свой взгляд сперва на Джейка, а после на Сонхуна, закончила: — В конце, я всё равно сделаю это, как бы вы не пытались меня убедить.       Столько можно было ответить на это, однако Сонхун не стал, пожелав оставить брошенные слова пеленой растянуться в тягучем летнем воздухе, только надеясь, что вскоре они растают и иссякнут. Он посмотрел на неё, и Вонён, словно ощутив его взгляд на себе, повернулась в его сторону, в её тёмных глазах искрами играли переливы дрожащего огня и стальная уверенность в том, что она делала. Они оба знали, что это означало перемены, крутой перелом в её жизни, настолько, что это не вязалось со всем, что было раньше, но для Вонён это был поступок, который она могла совершить, и тот стал выражением некой живой, хоть и глубоко в нём скрытой сути.