Там, где всему этому конец

      Ночь для Сонхуна выдалась не лучшей. Духота летнего воздуха давила на грудь, сдавливала горло и пускала отвратные струи пота по спине, те прокладывали новые траншеи, словно отказываясь бежать по уже очерченному пути, и неприятно щекотали кожу. Ему казалось, что он сможет довольствоваться малым, но штиль, уловить который ему удалось, как только полностью распахнул окно, заставил его признать собственное поражение и с обременённой провалом душой отыскать пульт от кондиционера. Ночь тянулась прозрачная, в ярких отражениях на поверхности ложился синеватый, едва не белый свет полной луны, та то и норовила осветить комнату, пробраться под веки и заслонить собой разум.       Сонхуну удалось провалиться в полудрём на несколько часов, только после ещё одного нежеланного пробуждения он отворил дверцу прикроватной тумбочки, выудил непрозрачную баночку и неглядя высыпал на ладонь одну таблетку. Он заглотил её вовсе не требуя воды — дело привычки и частого употребления. Выпитому снотворному удалось взять контроль только несколько позже, и тогда оно позволило Паку провалиться в ничем не тревожимый, однако недолгий сон.       Принимать это никак не хотелось, но и бежать больше от этого не осталось сил: Сонхуну пришлось с поражением признать, что причиной продолжительной бессонницы становились воспоминания недельной давности, уже утратившие ясность образов и поблекшие в своём истлевании. Они возвращали Пака в просторную комнату, за широкий стол, к Чан Вонён, к её адвокату, к исковому заявлению на расторжение брака. Ему всё это казалось невыносимым.       Ранним утром через открытые до предела шторы лился солнечный свет; он заполнял комнату, тени от предметов растягивались в причудливых вытянутых формах, изуродованные подобным искажением, лучи тёплыми участками падали россыпью, распространялись и отбивались от предметов. Однородный звон будильника лениво пробрался в подсознание, неспешно набирая интенсивность: сперва тихо, словно едва заметно, а позже громче, сильнее и сильнее, пока не стал до отказа заполнять всё пространство.       Сонхун удрученно приоткрыл веки, яркий свет заставил зажмуриться и провести в подобном положении некоторое время — только позже, непривычно часто моргая, ему удалось полностью их открыть. На считанные секунды мир перед ним исказился, затянулся непроглядной дымкой, которая вскоре поспешила улетучиться: предметы стали обретать видимые очертания, вместе с тем ширину и глубину. Пак потянулся, неспешно подхватил пальцами разрывающийся звоном телефон и выключил будильник. Устройство скоро оказалось брошено на смятую простынь рядом с Сонхуном; оно тяжёлым грузом упало на матрас, невысоко подскочило, перевернулось и только после вновь приземлилось.       Отяжелённый вздох вырвался из груди и заполнил пространство лёгким стоном, скрытым за шумным дыханием, но громом звучавшим в голове. Пак перевернулся на спину, его взгляд оказался направлен на светлый потолок, Сонхун непроизвольно считал все точечно разбросанные по нему лампочки и только после вновь прикрыл веки. Рука взлетела в воздухе и вскоре тыльной стороной приземлилась на переносицу, длинные пальцы и ладонь теперь закрывали прикрытые глаза, и солнечному свету более не удавалось проникать под веки несуразными тёмными пятнами, мелькающими то тут, то там. Сонхун наполнил комнату ещё одним шумным резким выдохом, в который по крупицам вбиралась его усталость, игнорировать которую он так желал.       В подобном положении, которое позже собственное подсознание нарекло бессмысленным, Паку пролежать долго не удалось. Совесть взъелась, и некоторое время погодя стала громкими криками разноситься в подсознании, игнорировать её никак не получалось, а потому у Сонхуна не осталось выбора, как прекратить всё это и смириться с бренностью собственного существования. Он убрал руку от лица и неспешно поднялся, садясь на кровати. Игнорируя лёгкое головокружение, он опустил обе ноги на пол, прохлада остывшего за ночь кафеля лизнула кожу, вместе с тем поспешила вернуть в чувства. Пак понурил голову, чёлка безобразно спала на глаза, волосы путались, а несколько прядей в безмолвном протесте несуразно торчали в разные стороны; он сделал несколько глубоких вдохов, позволив себе и сейчас на короткий момент прикрыть всё ещё тяжёлые от беспокойного сна веки, только после толчком встал с кровати.       Сонхун подхватил сотовый, в этот момент тот сразу же разразился новой трелью, и пока та не успела набрать громкости, Пак поспешил её прервать. Он бросил устройство на прикроватную тумбу, точно считая, что там ему и было отведено место, и позже согнулся над кроватью. Руки метались то в одну, то в другую сторону, а ткань под ними покладисто шуршала, распрямлялись грубые складки простыни, излишки оказались заправлены в каркас; Сонхун сложил одеяло, мысленно нарекнув то бесполезным в летнюю пору.       Пак ленивыми шагами измерил комнату, точно надвигаясь в сторону ванной, однако остановился, даже не успев схватиться за железную ручку, в которой уже видел своё искажённое отражение, сглаживающее углы и маскирующее под общим безобразием недостатки. Сотовый снова привлёк его внимание, разразившись прерывистой вибрацией, а после лёгким звоном, с которым приходили прерывистые уведомления. Брови свелись к переносице и образовали складочку точно посередине лба, вскоре Сонхун поспешил стереть озадаченность со своего лица и, воодушевлённый лёгким интересом, скорее прежнего вернулся к телефону.       Он подхватил устройство, большим пальцем попал по кнопке питания, и то вскоре считало черты его лица. Телефон разблокировался секундами спустя, Сонхун уставился на разбросанные в хаотичном порядке иконки и успел схватить всплывающее окно уведомления. Мгновения погодя на экран опустился открытый чат, взгляд забегал по имени отправителя и только позже по тексту.       «Я знаю твоё расписание».       «Знаю, Сонхун, что сегодня твой выходной».       «Если увижу сегодня в клинике — клянусь, ты не сносишь головы».       Сонхун уставился на собственное отражение, зависшее недвижимым изображением в погасшем со временем экране, пока голосом друга в голове вновь и вновь звучали прочитанные слова. Пак скоро сглотнул, слюна скатилась по горлу и смочила то, однако эффект Сонхуну не показался долгим. Непослушными после сна пальцами он отыскал в небогатом списке контактов номер, гудки ознаменовали исходящий вызов и гулом растворились в пространстве, отбиваясь от стен, поверхностей и пола, вбиваясь точно Сонхуну в уши.       Паку удалось насчитать ровно три протяжных гудка, четвертый оказался прерван ответом. Сотовый вибрацией отдался в руке, надпись «вызов» тут же на глазах поспешила измениться на секунду замершими цифрами — четыре нуля, побитые на пары и записанные через двоеточие.       — Что это значит, Джей? — Сонхун упустил слова приветствия. Собственный голос, разрезавший воцарившую тишину, показался чужим: непривычно сиплый, глухой и лишённый чувств — именно поэтому фраза слетела с губ пресной; в ней не слышалось укора, точно так же, как не было и разочарования, простое любопытство, пробившееся через искривлённую интонацию в конце предложения.       — Никакого скрытого смысла, Сонхун, там нет, — голос Джея послышался мгновениями спустя.       Пак разобрал неоднородное шуршание на заднем плане, расслышал, как звякнула пряжка ремня, и смог сделать рациональное предположение о том, что лучший друг оказался в том же положении, что и сам Пак, и только-только собирался на работу. Брошенная, дочиста наполненная откровением, фраза Джея поспешила раствориться в тягучести розгорячённого воздуха, вобралась в него и унеслась в ленивом порыве. Сонхун не смог найти, что должен был сказать в ответ, так скоро, как следовало бы. Неприятное томительное и заторможенное чувство после недолгого сна всё ещё ярко отражалось в его медлительности, и Паку никак не удавалось от этого избавиться. Джей же счёл этот момент подходящим и, выдержав секундную паузу, продолжил:       — Я больше не могу смотреть на то, как ты проводишь дни напролёт в клинике в свои официальные выходные.       — Меня это устраивает, — монотонно протянул Пак.       Рука в самовольном жесте легла на лицо, Сонхун ладонью растёр его, ожидая, когда прильнёт кровь и скрасит бледные щёки и не менее лишённые цвета губы лёгкими оттенками розового. Это бы помогло ему избавиться от того вида мертвеца, с которым Сонхуну удалось застать себя в собственном отражении, когда ноги лениво понесли его в ванную комнату. Придерживая сотовый плечом, Пак обеими руками ухватился за край раковины, керамика прохладой скользнула по коже и отозвалась лёгким покалыванием в кончиках пальцев; Сонхун смотрел в сторону, взгляд проникал в незакрытые двери и снова возвращался к интерьеру заметно опустевшей спальни. Он стоял в подобном положении, прислушиваясь к монотонному дыханию, доносившемуся из трубки — Джей позволил молчанию омрачить их короткий разговор, однако не затянул этот момент собственной слабости надолго.       — Я против, Сонхун, — голос лучшего друга вновь резво вбился в подсознание и эхом прогудел в голове. Сонхун выровнялся, в отражении замечая, что щёки укрыл неоднородный румянец, тем временем Джей, интонацией выделяя слова, продолжил: — Главврач Чхве бы закрыл на это глаза, но я — не он, поэтому и не могу больше спускать тебе это с рук.       — Ты прав, — задумчиво и удручённо протянул Сонхун, а после заключил, нуждаясь в том, дабы повторить это для себя и точно убедиться в сказанном: — Ты — не он. Чхве был тем ещё засранцем.       Лёгкий смешок, выбившийся из чужой груди и озвученный лёгким фырканьем, вбился в уши и только позже поспешил раствориться. Паку не удалось сразу понять, что именно из сказанного вызвало у лучшего друга подобную реакцию, только мгновениями позже ему удалось осознать сказанные в порыве разочарования слова, и тогда Пак в самом деле пожелал сгореть от удручения.       — В этом есть доля правды, — согласно промычал друг, вскоре подхватывая. Джей не позволил Паку сказать ещё что-либо в ответ, когда сразу продолжил: — Даже так, это не отменяет того, что я сказал тебе ранее. Что бы и ноги твоей в клинике сегодня не было. Считай это приказом начальства.       — Ты ведь и вправду мой начальник, — потакая, промычал Пак, и сам не заметил, как губы тронула лёгкая, полная усталости улыбка.       — Просто отдохни сегодня, ладно? Я не перестану тебе говорить об этом, Сонхун. С того момента, как я вернулся, ты работаешь на износ.       — Это не связано с твоим возвращением, — поспешил промолвить Пак, на что друг только немногословно шумно вздохнул.       — Я знаю, — голос друга прозвучал опустошённо, Джей выдержал несколько секунд, прежде чем продолжил: — Было бы эгоистично с моей стороны говорить, чтобы ты попробовал отпустить всю эту ситуацию, но я не могу сидеть сложа руки, когда вижу тебя в подобном состоянии. Я не должен отчитывать тебя, Сонхун, и мы оба знаем это.       — Ты прав, — выдохнул Пак.       — Я прав, — Джей не временил, когда соглашался.       Сонхун не нашёлся, что ответить. Он смочил руку в холодной воде и приложил к лицу, капли стекали вниз и падали на серый коврик у него под ногами тёмными пятнами, они расходились неровными окружностями, впитывались и неспешно высыхали. Пак прикусывал внутреннюю сторону щеки, терзаемый нерешительностью, которая то и дело порождала новые мысли, содержание которых отличалось только на мелкий порядок, и они собирались в неясный ком, распутать который всё никак не выходило.       Монотонное и казавшееся таким спокойным дыхание Джея тихим отголоском касалось слуха. Секундами позже Паку удалось расслышать, как друг обронил какую-то фразу; та прозвучала скомкано и отдалённо, Сонхун только мог предположить, что предназначаться она могла, вероятно, Чонвону. К разговору друг вернулся мгновениями спустя. Тогда его голос вновь раздался в трубке и вобрал все эмоции: в нём перекликалось отчаяние и неподдельное беспокойство, именно последнее заставляло Пака чувствовать себя ничтожно и словно мантру повторять про себя то, что он не хотел доставлять другу проблем. В конце концов методом долгого рассуждения, далёкого от холодной рациональности, вскоре Сонхуну удалось наречь себя ничтожеством, а согласившись с этой мыслью, добавить приставку «жалкий».       — Дай себе время — столько, сколько понадобится, но не загружай его всё работой. Я не смогу больше закрывать на это глаза.       В ответ Сонхун только протяжно выдохнул и вскоре не посчитал этого достаточным. Пак выпрямился, теперь собственное отражение больше не казалось настолько изуродованным усталостью, как некоторыми минутами ранее, однако он точно знал, что если бы лучшему другу удалось увидеть его сейчас, тот бы уже пришёл к ряду умозаключений, озвучивать которые бы не стал, но продолжал бы думать о них.       — Ты слишком добр к людям, Джей, — Пак раскачал головой из стороны в сторону, непослушные волосы выбились и стали падать в неразборчивом порядке.       — Знаю, Сонхун, — друг протяжно вздохнул. Джей замолчал, и это показалось Сонхуну затянувшимся. Пак всё ещё слышал, как где-то в дали слабым отголоском слышался голос Яна, как заканчивала свою работу кофемашина, уже не шумя так сильно, как прежде. Друг прервал тишину немного погодя, и он повторил то, что сказал ранее, словно видел в этом смертельную необходимость: — Знаю, — Джей усмехнулся, и позже Сонхуну удалось понять, что усмешка эта была вызвана самоиронией, стоило только другу на выдохе смиренно закончить: — И в этом моя слабость.       В ответ Сонхун только гулко выдохнул, вздох вырвался из груди и прозвучал мученическим, Пак и не заметил, как это произошло. В момент непродолжительного молчания его голова оказалась занята рассуждениями, мысли — их невероятное множество — то и делали, что роились и переплетались одна с другой. Поделить их никак не удавалось, точно так же, как не получалось полностью от них избавиться. Уже тогда Сонхун знал правильный ответ, знал то, что ему следовало сказать. Вот только быть осведомлённым и иметь смелость это признать оказалось для него разделённым грубой чертой, некой пропастью, перепрыгнуть которую он всё так боялся.       Сонхун прикрыл глаза, погружая окружающий мир в темноту, и, придерживая одной рукой сотовый у уха, свободной растёр веки, скользнул по переносице и несильно сжал её. Он прочистил горло, и гортанное рычание наполнило комнату, отбилось от блестящего в свете ламп кафеля и растворилось где-то поблизости открытой двери. Заговорить Пак набрался сил немного позже, он распахнул веки и встретился со своим отражением, всё также, хоть и менее прежнего, обезображенным усталостью, ярко находящей своё отражение в потемневших пятнах под глазами, припухлости век и опущенных уголков губ.       — Я сделаю так, как ты сказал. Я согласен с этим, — Сонхуну показалось, что собственный голос прозвучал отдалённо и отсранённо, исправить это ему удалось только тогда, как, поджав в нерешительности губы и позже их разжав, с благодарностью, разившей в тоне голоса, добавил: — Увидимся завтра, Джей.       — Жду тебя завтра.       Сонхун не стал говорить ничего более, посчитав диалог и без того себя исчерпавшим, инициативой Джея звонок оказался завершён. Пак лениво отложил сотовый, бережно опуская тот в карман серых спортивных штанов, пока в голове голосом друга продолжали звучать кинутые ранее фразы, противостоять им у Сонхуна больше не оставалось сил. Он безоговорочно согласился с каждым заявлением лучшего друга.       Терзаемый разными чувствами, где недовольство смешивалось с безысходностью, а та — с принятием собственного положения, некоторое время погодя Пак покинул ванную. Ноги понесли вдоль комнаты, через дверь и прямо в просторный коридор. Он оказался на кухне и в машинальном движении подхватил невысокую чашку, керамика гладкостью ощущалась в руке, лёгкой прохладой лизала кожу и мнимой невесомостью лежала на ладони. С этого для Сонхуна начался день бренного бездействия.       В истоме проходящего дня, где минуты медленно сменялись часами, где прерывались рядом непродолжительных коротких действий, вовсе не помогающих испепелить свободное время, Пак проводил время в мысленных скитаниях. Эти скитания им описывались как собственные попытки извлечь бездействие из собственного существования, однако, анализом возвращаясь к ушедшим часам, приходилось соглашаться с собственным подсознанием в том, что получалось ничтожно слабо. В подобные дни, как этот, для Сонхуна всё было привычно: он оказывался в клинике, тайком проскальзывал в собственный кабинет и за закрытыми дверьми, не тревожимый ни приёмами, ни операциями, занимался бумажной работой. Документальная волокита Пака никогда не привлекала, однако собственные предпочтения не избавляли его от обязанностей. В этот же раз, посредством настойчивости лучшего друга, не сумев найти сил перечить его доводам, Сонхун остался в стенах квартиры.       Сонхун не был точно уверен, когда это началось, однако подсознание уже знало ответ. Принять его казалось делом собственной чести, остатки которой так хотелось сберечь и уберечь, но больше не было секретом, что крупицы свободного времени он стал заменять работой с того момента, как жена заговорила о разводе. Сонхуну казалось: так проще, но где-то глубоко всё ещё тлели угольки рационального, в нужный момент заверившие его, что ему в самом деле нужен перерыв.       Он стоял на балконе, облокотившись на перила и свесив с края руки, когда лучи зенитного солнца тёплыми пятнами ложились на лицо, бежали по открытой коже ярким жаром, противостоять которому не находилось желания. В ясности летнего дня мелькнула зажигалка, металлический корпус преломлял свет, блестел игривыми отблесками и в неясных силуэтах отражал город, распростёршийся под ногами; подрагивающий огонь в дневном свете блек и не казался ярким — участь ему оказалась уготована одна и заключалась в недолговременности его существования.       Пак поднёс сигарету, кончик её мгновенно вспыхнул, и вскоре растянулась лёгкая струйка дыма, извилистыми узорами застывшая в воздухе. Сонхун поспешил убрать зажигалку, небрежно кинув ту на одиноко расположившийся столик, однако сигарету к губам так и не поднёс. Она тлела, крепко зажатая между указательным и средним пальцем, пеплом рассыпаясь по недвижимому воздуху, а Сонхун только смотрел, как дым тонкими струями распространялся по густому воздуху, как застывал завитками и вскоре рассеивался. Курить не хотелось, и Пак вовсе не знал, почему палочка Парламента всё же оказалась ранее зажата между пальцами, почему он подпалил её, а не сломал, как делал прежде.              Сонхун лениво повернулся и застыл в полуобороте. Свободная рука потянулась к расположившемуся за спиной стеклянному столику, стоявшему недвижимой конструкцией, пальцы проскользили по стеклу и мгновениями спустя ухватились за корешок книги. Пак поднял издание, ранее бережно опущенное разворотом нужной страницы вниз, и развернулся, утягивая книгу за собой. Сонхун скользил взглядом по тексту, облокотив руку на край прозрачного ограждения, пока рядом продолжала разноситься дымом сигарета.       Когда истлел последний грамм сдавленного табака, Сонхун бережно потушил остатки о дно пепельницы, сигаретный дым всё же осел на лёгких и лёгким привкусом остался на корне языка. Подобным чувствам Пак не возражал. Он покинул балкон, бережно подхватив со стола зажигалку и спрятав ту в глубине собственного кармана, не желая задерживаться там более, чем было необходимо: духота летнего воздуха неприятно давила на лёгкие тяжестью, и ему казалось, будто вот-вот задохнётся. Пак бережно прикрыл за собой дверцу, та проскользила по рейкам и щёлкнула незамысловатым замком, для Сонхуна это действие ознаменовало лёгкое облегчение.       Он измерил комнату шагами, ноги понесли его вдоль дивана по мягкому ковру, волокна которого приятно защекотали ступни, остановился он только тогда, когда оказался напротив продолговатой тумбы, растянувшейся вдоль стены. Пак подхватил визитку, служившую закладкой, и оставил ту на необходимой странице — там, где выделенным названием начиналась новая глава. Он неспешно перевёл взгляд на небольшую полочку, схватил книгу и протянул издание в ряд других, ранее опустевшее место оказалось заполненным и вернуло иллюзию всецарящего порядка. Томик Оливера Сакса оказался на законном месте, а Пак утешил собственное самодовольство тем, что он оказался всего в нескольких шагах от того, чтобы последовать примеру лучшего друга.       Сонхун намеревался отойти, считая, что с чтением на сегодня было покончено, но замер, не сумев пошевелиться. Пока зрачки в хаотичном движении бегали из стороны в сторону, Пак чувствовал себя так, будто только что выпил, и вино неоспоримой тяжестью дало в голову. На мгновения его дыхание перехватило, рушимая смятением ясность ума вернулась только тогда, как удалось в шумном и рваном вдохе втянуть носом кислород.       Пак нервно сглотнул, кадык в прерывистом жесте дрогнул, слюна пробежала по горлу и смочила его. Осознать свои действия ему удалось мгновениями позже; тогда в опасливом жесте рука потянулась к стоящей в ряду книге. Кончики пальцев пробила дрожь — лёгкая, но всё ещё уловимая и неприятная, — пока Сонхун продолжал испепелять взглядом показавшейся краешек обложки. Яркие красные цвета смешивались с огненными оттенками, прерывались контрастными фиолетовыми и сглаживались гармонирующими жёлтыми. Пак точно знал, чем была книга, оказавшаяся у него в руках.       С опаской выудив издание с полки, он застыл, подхватывая книгу обеими руками и приковывая к ней взгляд. Глаза скользили по переливающимся буквам, только позже Сонхуну в самом деле удавалось внимать их комбинации, представляющие собой слова. Кончики пальцев покалывало, а вверх по позвонкам бежала дрожь, чувства собирались комом в горле под кадыком, сдавливали всё его естество, и Паку казалось, что он терялся.

«Чан Вонён

ОБРЕЧЁННЫЕ И ПАДШИЕ

Книга первая»

      Пак переметнул книгу в руках, разворачивая её в надежде скрыться. Напечатанное на обложке имя жены ярким бременем выделялось для него, жгло сетчатку и намертво въедалось в подсознание. Сонхун желал этого избежать.       Он прикрыл глаза и удручённо резко вздохнул, книга едва ли не выскользнула из рук, однако Паку вовремя удалось схватить её. Сонхун понял это позже, когда ноги принесли его к креслу, когда тело тяжестью упало на мягкие подушки: в мгновенном забытие им овладел интерес. То неподдельное любопытство, что завладевает разумом в порыве тоски. Он не знал рационального объяснения собственным действиям, когда, переведя дыхание, провёл по плотной картонной обложке; она матовой гладкостью ощутилась под пальцами, острыми углами впилась в кожу. Сонхун затаил дыхание, провёл пальцами по нетронутым временем страницам, и его сердце замерло, когда кончики пальцев подхватили обложку, раскрывая книгу на неведомой странице.       Это было первое издание — то, которое Вонён пожелала сохранить для себя, то, которое не было идеальным, однако хранило драгоценные воспоминания первого успеха. В конце концов, долгие три года книга продолжала пылиться на полке, оказавшись нетронутой самим автором.       С замиранием сердца, урезонить которое совсем не получалось, Пак медленно вёл пальцами по шершавым страницам, буквы пропадали под ними и мгновениями позже спешили появиться. Позже подобные действия Сонхуну покажутся неизвестным ритуалом и ещё одним проявлением собственной слабости. Пак смотрел на страницы, скользил взглядом по выбранным никому не известным способом строчкам, а те прожигали его в ответ. Они отпечатывались на сетчатке ярким знаменем, прожигали кожу под пальцами и становились причиной его внутреннего потрясения — тогда всё его естество сжалось, свернулось в тугой комок и перевернулось, сбивая всё с прежних мест, а он же, игнорируя всё это, продолжал читать.       Взгляд в хаотичном порядке бегал по тёмному тексту, так ярко контрастирующему с белой страницей, перепрыгивал с одного слова на другое, после на предложение и только после — на незавершенный абзац. Сонхун покусывал внутреннюю сторону щеки, точно зная, что вскоре, как зубы подхватят небольшой кусочек, образуется рана, она станет лёгкой, но неприятной болью ныть, а после поспешит затянуться, оставаясь недолгой припухлостью. Вовремя остановить себя от создание новых незаметных человеческому глазу ран ему не удалось, а потому, согласившись в конце концов с рассуждениями собственного подсознания, Сонхун бросил идею даже пробовать предпринимать попытки перечить собственной пагубной привычке.       Пак всматривался в слова, медленно скользил по предложениям и чувствовал, как неприятная тень ностальгии окутывала разум. Он и не заметил, когда именно нижняя губа стала подрагивать, когда пальцы сильнее вжались в картонную обложку; не знал Сонхун и того, что было бы с ним дальше. По телу в неизвестном танце бежали тени чувств — остатки того, чему ещё не удалось отмереть, — и неприятная дрожь пробивала сперва кончики пальцев, а потом и все конечности, мурашками бежала вверх по позвонкам и давила на рёбра. А Сонхун, завороженный происходящим, с мазохистским удовольствием продолжал читать, выхватывая из текста только отдельные абзацы, чувствуя, как с каждым внятным словом душу рвало на части.       «…Двери бального зала распахнулись, в тонкую щель пробралась тень царившей ночи, пробился стрекот сверчков, прерываемый удаляющимся цокотом копыт и грохота экипажа. Она смотрела на него, его фигура пробивалась через толпу, сливалась с другими и вместе с тем ярко выделялась в своём отличии. Она перевела вопросительный взгляд, и ей не понадобилось спрашивать. Голос прозвучал совсем рядом с ухом, шёпотом отдался в подсознании: «Лорд Арон Эфриан Бакстер, миледи». Он посмотрел на неё, она перевела взгляд…»       Сонхун перевернул несколько страниц, вовсе не замечая, на какой оказался, и вновь принялся читать:

      «…Голос давнего друга звучал у неё где-то за спиной, она больше не слушала. Скользя между людьми, с врождённой грацией обходя их стороной, она сокращала между ними расстояние, теперь оно более не казалось значимым. Силуэт лорда неясной фигурой мелькал неподалёку, и она точно знала, что с момента, как он заметил её на этом балу, он не смог оторвать от неё взгляд. Ей казалось, что тот риск на который она шла, не слушая нравоучения друга, что пытался предостеречь, непременно того стоил. Растаяв в атмосфере бала, в игристом вине, неясной дымкой несильно затмившим голову, она желала признаться ему в симпатии…»

      Следующий отрывок мелькнул несколькими страницами позже, Пак приковал к нему свой взгляд и чувствовал, как сердце зашлось частым ритмом. Что-то острым лезвием ранило душу, когда он опустил свой взгляд к странице вновь, но Сонхун не остановился даже тогда, словно наслаждался душевной болью и потрясением, мраком расходящимся по телу, когда воспоминания продолжали исполосовать его хрупкое и ещё не окрепшее принятие.       «…Лорд Бакстер склонился над ней. В нос ударил его запах, и она вдохнула полной грудью, зажатой в тугой корсет, желая наполнить им лёгкие. Когда он, расположив свои руки на талии, притягивал её ближе к себе, когда в интимной близости соприкасались их тела, в её мыслях непрерывной трелью звучало его имя: «Арон, Арон, Арон…» Тогда, зажатая в его объятьях, прислушивающаяся к тому, как сбивалось его дыхание и вместе с тем сердечный ритм, она мечтала о поцелуе. Лёгком и беззаботном поцелуе, однако лорд Бакстер так и не смог осмелиться; его скромность в тайне трепетала всё её естество…»       Сонхун отвёл взгляд и шумно выдохнул, воздух в мгновение вобрал все его чувства, и те тяжёлой пеленой потянулись вдоль комнаты, неспешно ускользая. С шумным хлопком он закрыл книгу, та тяжёлым бременем упала на колени и едва ли не скатилась, вовремя остановившись. В голове отголоском звучали прочитанные слова, и Пак словил себя на мысли, что не помнил имени главной героини — всё это время перед глазами яркой картинкой стоял образ Вонён.       Пак шумно втянул носом кислород и сильнее зубами прикусил подрагивающую губу. Позволяя книге тяжёлым бременем лежать на ногах, он поднёс обе руки, мгновением позже Сонхун зарыл лицо в ладонях, пока в ушах гулом отдавался стук собственного сердца, пока подрагивали ресницы. В воцарившем в квартире молчании протянулись недолгие секунды, а после его разрезал гулкий смешок, вырвавшийся из груди отяжелённым «ха», отбившийся от стен и растворившийся в воздухе. Смех этот был тяжёлым, вместе с тем казался надрывистым, Сонхун точно не знал причину его появления: всё то, что оставалось от его чувств, медленно умирало, отмирало и растворялось так же скоро, как угасали внезапно вспыхнувшие меркнущими картинками растормошенные воспоминания.       В подобном положении, терзаемый и удручённый собственными чувствами, он провёл дольше, чем самому казалось необходимым, на деле же — мгновения сменялись с неоспоримой медлительностью. Пак выпрямился и глубоко вздохнул, лёгкие наполнились воздухом, не вобравшем в себя никакие эмоции, облегчением ощущая, как разжались пальцы, как ранее бежавшая дрожь медленно угасала. Сонхун бросил взгляд на книгу на собственных коленях и поджал губы, чувствуя, как в носу неприятно защипало. Объяснение подобным чувствам он знал, однако соглашаться с ними не хотелось, самому Паку удалось наречь прогнозируемый исход событий собственной жалость. Ему хотелось сохранить остатки собственного достоинства.       Пак смотрел на книгу немигающим взглядом, снова скользя то по переливающемуся в свете яркого солнца названию, то по миниатюрным лицам, представляющим собой иллюстрированное изображение главных героев. Тогда Сонхуну удалось вспомнить, что эскизы Чан подала в редакцию вместе с собственными рукописями; волнительность этого воспоминания угасла, и теперь оно ощущалось пресным и совсем далёким. Сонхуну верилось: это к лучшему.       Он говорил себе, что не знал, что делал, когда руки проскользили по бёдрам, под пальцами ощутилась грубая ткань штанов, когда одна ладонь скрылась в глубине правого кармана. Тот несильно оттопыривался посредством неправильно распределившегося давления, покоящаяся внутри вещь, казалось, ранее ожогами ощущалась в месте касания. Металлический отполированный корпус зажигалки забелестел в солнечном свете уходящего с зенита солнца — до наступления малинового заката, а после сумрачной ночи ещё оставалось достаточно времени, измеряющего удлинённые летним солнцестоянием днём, — он мелькнул перед глазами, когда рука резко взлетела вверх. Пак зажал её между пальцами и вцепился настолько крепко, насколько мог, чувства тогда были сродню тем, будто от небольшой вещицы зависела вся его жизнь. Впрочем, позже именно такой титул Сонхуну и удалось дать простой зажигалке, подаренной Джеем ещё далёкие шесть лет назад — в день сонхунового выпуска.       Он смотрел на зажигалку, несильно покручивал её в руках и лениво надавливал на крышку, позволяя той отклониться, но так и не открыться полностью. Сонхун встречался взглядом с собственным отражением, и не ужасался его искажению; вместе с тем искривлялась и комната, неровными линиями тянулись окна и шторы. Мгновениями погодя Пак в резком движении открыл крышку, та отозвалась звонким щелчком подтянутых петель, щёлкнула, ударившись о корпус. Едва задумываясь, Пак скользнул пальцем по колёсику, сработал механизм, и мгновение спустя появился огонёк. Тот отображался в карей радужке ярким оранжевым пламенем — наверное, более интенсивным в цвете, чем был на самом деле; в неколышимом спёртом воздухе комнаты он не подрагивал, только лился с необъяснимой монотонностью, пуская незамысловатые и вьющиеся тонкие струи тёмного дыма, заметить которые Паку удавалось только тогда, когда присматривался.       Он смотрел на переливающийся огонь, и это ознаменовало для него успокоение: вместе с выжигаемым огнём кислородом стирались и былые чувства, перестали подрагивать ресницы и больше не кололо кончики пальцев, им в замещение появлялись другие, более сильные и те, что болезненно давили на рёбра. Тогда в голове прогремела мысль, вспыхнула в подсознании ярким пламенем, не хуже того, что горел у него перед глазами, и беглой дрожью пробежала по всему телу: от кончиков пальцев до самых стоп. С упоением, яркими бликами играющем в глазах, Сонхун осмотрелся; возможно, это была попытка найти протест в предметах, в неодушевлённых вещах, однако подобного так и не нашлось.       Пак подмял губы, превратил их в тонкую линию у себя на лице, когда в лёгком и поспешном жесте поднял свободной рукой книгу, скользнул пальцами по обложке и неосторожно схватился за корешок. Мало он знал, как ярко тогда отражались все подлинные чувства в тёмной радужке, как те ползли тенями на её дне, обнажая неприглядную сторону души. Сонхуну казалось, что к этому моменту истлело всё, а всё, что осталось от него прежнего — та тёмная часть, показывать которую он никому не желал.       В неспешных жестах Пак взглядом метался от одной руки к другой: неспешно скользил по яркому пламени и коротко встречался с обложкой книги, всматривался в лицо, и тогда ему казалось, что лорд Бакстер, застывший на обложке, зло ему усмехался, выражая собственное превосходство. Руки двигались словно самостоятельно, Сонхуну едва удалось разобрать, когда именно пламя зажигалки дрогнуло, а правая рука, в которой та была зажата, разрезала пространство. Он наклонил книгу, обложка её теперь смотрела точно в пол, и опустил зажигалку, пламя снова задрожало и мгновением спустя выровнялось. Сонхун, не тревожимый мыслями, медленно приблизил издание, огонь снова задрожал, и Пак не знал, как губы растянулись в слабой ухмылке.       Пламя не касалось картона, однако исходившее от него тепло его настигло. Это было сложно заметить на первый взгляд, однако обложка медленно стала таить, покрываться трещинами и заходиться несильным тёмным пятном в месте, где концентрировался огонь.       Сонхун опомнился мгновениями погодя, и тогда ещё не оказалось поздно. Лёгкий запах гари вбился в нос и вернул Паку остатки рационального. Именно громкий возглас собственной рассудительности заставил его в быстром жесте закрыть зажигалку; металлическая крышка снова щёлкнула, огонь скрылся в каркасе и окончательно погас. Пак крепко сжал зажигалку в руках и неспешно перевернул книгу в былое положение, теперь боясь встречаться с ней взглядом. Шумная мысль о том, что он едва не совершил ошибку, подвергнув себя опасности, разила в подсознании ясным гулом.       — Это безумие, — на выдохе, говоря в пустоту, произнёс Сонхун. В голосе проскользили отчётливо слышные ноты порицания, а вместе с тем и лёгкий шлейф отчаяния.       Слова отразились от стен и растаяли в тягучести воздуха, только позже Пак осмелился вытянуть перед собой руки, снова сжимая том обеими ладонями. Он взглядом опасливо бежал по обложке, и теперь подмечал каждое изменение — результат собственных опрометчивых, затмённых чувствами действий и необузданному порыву мысли. Он смотрел в одну точку, и по груди жгучим чувством разливалось лёгкий шлейф сожаления. На обложке книги, на которой всё ещё значилось имя Чан Вонён, там, где точно только-только на Пака смотрел Арон Эфриан Бакстер, теперь виднелось темнеющее пятно. Лицо героя было изуродовано огнём, он стёр все отличительные черты и оставил после себя прожжённое пятно, истерзавшее его и осквернившее.       Пак тихо рассмеялся, смех отдавался надрывистым шёпотом, а звуки так и не покидали горло в полной мере, не образовывались ни в гласные, ни в согласные. Сонхун продолжал держать книгу перед собой, всматриваясь в то, что сотворил, всё же пожелав наречь это ошибкой, проявлением собственной слабости, пока мысли бились в хаотичном беспорядке. Урезонить их удалось только позже, намного позже, чем Сонхуну хотелось бы, однако результат оказался настигнут.       Пак отпустил все чувства, мраком растянувшиеся паутиной вен, и понурил голову; причёсанные волосы выбились непослушными прядями и упали на глаза, поправлять их желания не нашлось, оттого он позволил этому остаться таковым до самого момента, пока его подбородок снова не оказался вздёрнут. Сонхун заёрзал на кресле, теперь отчего-то чувствуя себя некомфортно. С рваным вдохом он отпустил смятение, тенью возросшее у него за спиной, мгновениями позже, одной рукой придерживая книгу, другой отталкивая от подлокотника кресла, поднялся с места. Его тень растянувшейся фигурой проскользила по полу, заломилась об диван и вскоре оказалась у Пака за спиной.       — И что же я в самом деле делаю? — вопрос слетел с губ, и царившая в квартире тишина стала ответом.       Сонхун мотнул головой в слепой надежде прогнать эхо надрывающихся мыслей, и ноги его понесли вдоль комнаты. Издание всё ещё крепко было зажато между пальцами, и теперь болтыхалось в руке то в одну то в другую сторону в такт сонхуновым шагам где-то на уровне его карманов. Зажигалку он оставил там, на кресле, опасаясь, что сможет сделать это вновь. Сонхун измерил комнату шагами: неспешными и в то же время разящими уверенностью. Он обогнул диван, прошёлся по мягкому ковру, нагревшемся от попадающих солнечных лучей, ступил на прохладный кафель. Пак миновал барную стойку на кухне, вовсе не желая останавливаться в нерешительности; он точно оказался уверен в своих действиях, когда зашёл за стойку, когда прошёл до самого её угла и когда наконец замер.       Сонхун взмахнул рукой в воздухе, и тяжесть книги омрачила лёгкость этого движения. Он не был мучим совестью, когда поочерёдно, с разницей в жалкие доли секунды, разжал каждый палец. Книга, написанная бывшей женой, выскользнула из рук, мгновениями позже она с грохотом и шуршанием упала. Сонхун точно попал в мусорное ведро.       Его голова была пуста, когда он взглядом прожигал том, искажённо лежавший на дне корзины, соседствуя только с мелким сухим мусором; тень облегчения лёгкостью пробежала по коже, пересчитала позвонки и задела рёбра. Сонхун почувствовал себя намного лучше прежнего, словно совершённое небольшое преступление только освободило его душу. Для Пака всё это ознаменовало долго искомое успокоение, отыскавшее своё проявление в выбившихся из стандартного течения событий собственных поступках.       Впрочем, Сонхун больше не боялся принимать, что с недавнего момента, показавшемуся вечностью, вся его жизнь стала неукротимой чередой едва прогнозируемых событий.       Сонхуну думалось, что он пожелал бы остаться в таком положении, в миг, когда удалось почувствовать собственное превосходство над всей развернувшейся ситуацией, намного дольше, чем смог на самом деле. В тот момент разные чувства овладевали им, они смешивались и перекликались, но сам Пак сводил их к одному — мнимому облегчению, ставшему прямым и незамедлительным ответом на собственные действия. Ему в самом деле казалось, будто бремя слетело с плеч, растворяясь тяжестью где-то в воздухе. Подобное чувство показалось Сонхуну приятным. Разнёсшаяся вибрация собственного сотового вернула Пака в реальность; втянула, словно водоворотом, вытягивая из того вакуума, в котором, как ему казалось, он пребывал некоторое время.       Пак неспешно и опасливо повернул голову в ту сторону, откуда продолжали доноситься прерывистые звуки — Сонхун отсчитал ровно два. Он сдвинулся с былого места, и рьяная мысль в голове продолжала биться, твердя о том, что инициатором, должно быть, был Джей, а если и не он, то непременно растерявший уверенность интерн, в отсутствие назначенного руководителя не сумевший найти и шариковой ручки прямо у себя под носом.       Сонхун разрезал пространство размашистыми шагами, бесшумно ступая босыми ногами по полу. Мгновениями погодя он склонился над стеклянным журнальным столиком, в ту секунду телефон разразился новой вибрацией, и Сонхун, не скрывая это от себя, смутился. Пак обессиленно упал на диван, подушки промялись под тяжестью его веса и норовили сопротивляться, не бросая попыток принять былую форму. Яркое послевкусие собственного триумфа стало блекнуть, сереть и неспешно испаряться, только слабым привкусом теперь ощущаясь на кончике языка и лёгкой тенью возрастая за спиной.       Сонхун не удостоил вниманием последнее сообщение, оказавшееся простой новостной рассылкой, однако замер, пальцами впившись в корпус телефона, когда медленно затанцевал логотип загрузки, а секундой позже открылся новый чат. Вздох удивления застрял где-то в горле, оказавшись простым выродком собственной неподготовленности, стоило только Паку встретиться с тёмными буквами, вырисовавшимися в верхнем левом углу, и разузнать в их имя, знакомым послевкусием ложившиеся на язык.       «Шим Джейк» смотрело на него с экрана, пока Сонхун осторожно вёл взглядом вниз к ярким серым окошкам сообщения. Глаза вскоре наткнулись на буквы, подсознание собрало их в слова, а те — в предложения, что, словно надзиратели, выжигали его, смотря в ответ с экрана.       «Не хотел тебя беспокоить, но приходится.       Ты не занят сегодня вечером?       Нам нужно встретиться, Сонхун.       Этот вопрос касается и тебя тоже, я считаю, ты должен знать.       В моём офисе в семь, это подходит? Адрес пришлю позже.»       И следующее, последовавшее всего с минутным интервалом:       «Только деловая встреча, не более.       Можешь не звать своего адвоката, в этом нет нужды.»       Пробежав взглядом по словам снова и снова, Сонхун сглотнул, почувствовав, как спёрло в лёгких кислород. Пообещавший себе Пак, что всё, что касается жены, с этого момента для него останется покрыто тенью прошлого, Сонхун вовсе не знал, почему нервничал. Загадкой оставалось и то, по какой причине при виде имени лучшего друга жены брови поползли к переносице, а губы превратились в тонкую линию на лице.       Обременённый новыми чувствами, в небытие Сонхун провёл недолго. Пальцы запарили над клавиатурой, и Пак не с первого раза отправил короткое сообщение. Первая попытка высказать собственные мысли оказалась наречена провальной, вместе с тем такой титул обрела и вторая. Только после третьего раза, когда текст оказался набран, Сонхун счёл его сносным и, более не обременённым замиранием сердца, с неоспоримой и удивительной лёгкостью движения всё же осмелился его отправить.       Немногословное «хорошо, давай сделаем это» подсвечивалось кричащей непрочитанной единицей, и Пак Сонхун отложил телефон, медленно тая в напряжении.

* * *

      За окном автомобиля в размытых картинках сменялся вид, скорость исполосала его разной длины линиями, и привычный вид тому обретать удавалось только тогда, когда та убавлялась, а машина притормаживала. На отполированном капоте, на вымытых окнах бликами мелькали ясные отражения льющих свет фонарей; их форма разнилась, вместе с тем отличалась и интенсивность пробирающегося в салон света. Сонхуну казалось, что в контрасте яркого заката, малиновыми бликами окрасившего небо, медленно уступавшему место прозрачным сумеркам, пробивающийся в салон свет уличных фонарей не казался ярким, интенсивности он набирал только со временем, и случалось это намного позже, чем предполагалось. Продолжительность июньских дней и скоротечность ночей лёгким сомнением сбивала с толку, привыкнуть к этому Паку требовалось время.       Сонхун остановился на светофоре. В образовавшейся вечерней пробке, казалось, не было ничего необычного, к этому приводил ряд рациональных умозаключений и взаимозависимых событий, однако сам факт её появления вызвал у Пака лёгкое раздражение; оно пробежало уколами под кожей и точно сконцентрировалось тупой болью в висках. Придерживая руль одной рукой, без устали постукивая по нему пальцами, облокачивая другую на боковую панель, Сонхун потянулся ладонью к лицу. Он растёр рукой лицо, пальцами пробежав по переносице, и шумно вздохнул; подобным образом ему хотелось урезонить собственный нрав, никогда не терпящий подобные обстоятельства, и попросту смириться с бренностью сложившейся ситуации.       Сонхун бросал короткие взгляды на часы, кожаным ремнём окольцевавшие его левое запястье, и находил циферблат словно застывшим: вопреки ощущениям секундная стрелка бежала с особой медлительностью и неторопливостью, минутная едва переминалась с места на места, а часовая будто бы застыла в одном положении. Нервничать его это не заставляло, однако неприятным бременем ощущалось на душе. На назначенную встречу опаздывать желания не было, но идти против подобных только слабо просчитываемых обстоятельств у него совсем не хватило смелости.       Сонхун посчитал это нелепым, однако, сильнее затарабанив пальцами по рулю, посчитал собственное положение не до конца обречённым: до назначенного времени оставалось ещё добрых два десятка минут, и у него всё ещё оставался шанс сократить путь. Требовалось только доехать до следующего перекрёстка, и именно это возрастало перед ним проблемой.       Погружённый в собственные мысли, он совсем забылся. Машины впереди тронулись, перестали гореть и яркие красные стоп-сигналы, ранее так рьяно окрашивающие всё вокруг и сквозь лобовое стекло сочившиеся в салон. В уши вбился протяжный гудок, после ещё один и последовавший за ним третий, вызволивший Пака из беспечных скитаний по собственному сознанию, где уже вовсю долгие часы не переставая продолжали крутиться вопросы; те разнились в своём разнообразии и их никак не выходило урезонить, они утихали, однако только на время, а после звучали вновь.       Сонхун скоро схватился за руль обеими руками, и в этот миг у него за спиной послышалось ещё несколько резких и звонких гудков: водители позади него с раздражением жали на клаксон. Их остервенение Пак понимал. Он с осторожностью выжал педаль газа, и автомобиль наконец-то тронулся, и Сонхун испытал облегчение. Застыть в былой позе ему пришлось только несколькими мгновениями спустя, и ситуация повторилась вновь.       Из помещённого в бесконечную петлю событий ему удалось выбраться только позже, прошли долгие минуты ожидания, прежде чем Паку удалось перестроиться в правый ряд и свернуть на перекрёстке. Перед ним расстилалась небольшая улочка, дорога шла только в одну сторону, а выстроенный навигатор шумно протестовал сонхуновому решению. Бросив короткий взгляд на исполосованную серыми и чёрными линиями карту, Пак удостоверился, что оказался в нужном месте, и без тени сомнения продолжил путь. Вид за окном теперь казался однородным едва ли сменялся: высаженные деревья застыли, будучи полностью не колышимый ветром, а уличные фонари горели только через один, что с каждым прошедшим получасов выбивалось всё сильнее и сильнее в прозрачности ложащихся сумерек и густоте наступающей ночи.       Обременённый всё крутящимися в подсознании мыслями, Пак добрался до обозначенного Джейком в сообщении места порядком раньше, чем мог предположить. Часовая стрелка только-только ступила на отметку семи, а минутная изменила градус только на несколько значений. Сонхун, теперь мало торопливый собственными переживаниями неспешно отыскал свободное парковочное место. Перед ним ввысь удалялся небоскрёб, крыша которого скрывалась высоко в небесах, а выстроившиеся в ряд, вдоль и поперёк исполосавшие окна, отображали остатки уходящего заката, на них лучами играло прячущееся за горизонтом солнце и прерывалось незамысловатыми тенями.       Сомнение закололо подушечки пальцев, когда Пак в одно нажатие кнопки заглушил двигатель, замки на дверях с глухим щелчком открылись, левая рука Сонхуна застыла на ручке. Он кратко выдохнул, и воздух вобрал все его былые эмоции, тогда хоть он и не почувствовав неизвестной лёгкости, смог ощутить, как волны нерешительности утихали и прилив прекращался. Сонхун потянул за ручку, и дверь автомобиля без протестов поддалась, отворилась, и в салон проскользнул спёртый летний воздух — вечер был тёплый, и это не было удивительным. Пак поторопился покинуть автомобиль.       Отныне уверенный в правильности собственных поступков Сонхун размашистыми и скорыми шагами преодолевал всю площадь парковки. По правую сторону в ряд расположились недвижимые и застывшие автомобили, с левой же в постоянном движении проезжей части мелькали машины. Пак вышел на выложенную дорожку, бережно обходя выстроенные клумбы; высаженные в ряд небольшие деревья стояли в ограждении, удручённые полным одиночеством, и только лёгкий свет двух небольших фонариков, расположенных у ствола каждого из них, выделял их в серости медленно берущей своё ночи.       Сонхун замедлил шаг, и это не было проявлением слабости. Подошва кроссовок глухо стучала, соприкасаясь с выложенной плиткой дорожкой, точно ведущей к возвышающемуся зданию, и это несильно отдавалось гулом в ушах. От чёрного — окрашенного серостью сумерек — дерева отделилась мужская фигура, и тень догадки проскользнула в подсознании. Силуэт стоял поодаль, наближающаяся ночь стёрла все детали, и теперь человек, стоявший вдали, для отделённого расстоянием Пака казался неразборчивой примитивной фигурой, состоящей из набора резких линий.       Мужчина стоял спиной к нему, любуясь панорамой городских огней, извилистым путём уходящих вниз по улице, а там — всё дальше и дальше. Лёгкий, едва заметный ветер теребил подол незастёгнутого и накинутого на плечи пиджака, ткань шевелилась в воздухе и собиралась грубыми складками, секундами позже спеша разровняться, а после всё это повторялось вновь. Приближаясь, Сонхун видел, как, зачарованный своим занятием, мужчина медленно опустил обе руки в карманы брюк, ровными полотнами уходящими вниз до самой щиколотки, а там встречались с контрастирующими белыми Джоржанами, удобно сидящими на ногах. Мужчина несильно мотал головой и подставлял лицо жаркому летнему едва колышимому воздуху, и Сонхун мало знал, когда в голове проскользнула мысль о том, что стоять вот так: наслаждаясь безмятежностью вечера — должно быть, невыносимо приятно. Подобные чувства Паку теперь казались незнакомыми.       Он приближался. В собственном искажённом восприятии Сонхуну казалось, что ещё немного — и вскоре он каменным изваянием возрастёт рядом с силуэтом мужчины, к которому не по особой случайности всё продолжал быть прикован взгляд. Пак звонко зарычал, словно прочищал горло, в расчёте, что мужчина обернётся на звук, но он не шевельнулся. В смятении Сонхун затерялся только на жалкие секунды, а уже после ноги понесли его вперёд чуть скорее обычного — совсем незаметная смена в детали, уловить которую Паку совсем не удалось.       Сонхун не знал, чем это было: призывом или ожиданием от него дальнейших действий, быть может, удачной попыткой избежать. Ничем из перечисленного, как позже удалось внять, а только собственным заблуждением, построившимся на неверных умозаключениях, которые удалось сделать. Принять собственное поражение в этом аспекте трудным ему не показалось.       Пак шагнул ближе, потом ещё один шаг и ещё; тень качнулась в сторону. Вверх по позвоночнику пробежало чувство, сродню тому, что он уже предвкушал, как сейчас его осадят, как мгновением позже отчитают. Вблизи неизученного, не подвергнутого анализу сердце шумно билось отчаянием, тогда Сонхуном овладевали разные эмоции, не имеющие никакого смысла, но всё ещё сильные и непоколебимые. Вдруг он снова сбавил темп, и фигура зашевелилась, нарушив узор тёмной листвы, Сонхун же набрался решительности.       — Джейк, — окликнул он.       Силуэт застыл, и от былого движения осталось только лёгкое послевкусие. Прошли ещё быстротечные секунды и два сонхуновых шага, когда, заставив одну ногу за другую, Шим повернулся и застыл в полуобороте. Сонхуну удалось разглядеть, как медленно с лица стянулся тот умиротворённый лик, с которым тот, вероятно, и созерцал ночной город. Заприметив Пака, остановившегося всего в трёх шагах, Джейк наконец повернулся к нему, стерев размытый ночью профиль и представ в анфас.       — Сонхун, — губы Шима коснулась лёгкая улыбка, она приподняла только уголки и несильно обнажила верхний ряд белых зубов. Имя с чужих губ слетело с той лёгкостью и непринуждённостью, которой Паку осталось только восхититься.       Они уже не были теми, кем были долгие десять лет назад — мало знающими молодыми людьми, — однако Сонхуну не без аргументов казалось, что время не стёрло былую сущность Шима. Казалось, за это время менялся только сам Пак.       Сонхун застыл на месте, не посчитав необходимым подходить ближе, подобный порыв описывая для себя, как желание оставить возможность рассудить об этом для Джейка, оставить последнее слово за ним. Шим поспешил сделать свой выбор, прогнав тень сомнения с души Пака, когда, неспешно вынимая одну руку из кармана брюк, всё позволяя другой покоиться на былом месте, однородными и неспешными шагами сократил расстояние между ними до одного шага. На лице Джейка застыл тот вид, с которым тот встретил Пака, и Шим не колебался, когда протянул руку; рукав пиджака не сильно подскочил и грубыми складками собрался в сгибе локтя.       Пак не мешкался, однако ему казалось, что стоило, когда неспешно вытянул свою руку в ответ. Касание чужих пальцев пришлось прямо на ладонь и ощущалось жгучим теплом. В духоте вечернего воздуха и июньской жары каждое соприкосновение кожи к коже ощущалось особо остро, едва ли не болезненно. Он сжал протянутую руку в ответ, и жест этот продлился всего считанные секунды. Мгновения погодя Джейк ослабил хватку длинных пальцев и отпустил свою руку, не желая задерживаться в неловком положении, Пак последовал его примеру.       — В городе пробки, не так ли? — Джейк смотрел точно на него, и в этом взгляде был только интерес к поставленному вопросу.       — Я опоздал, — согласился Сонхун, отчего-то пожелав избежать прямого ответа. Причина уже была ясна подсознанию, однако соглашаться с её тривиальностью Паку не желалось.       — Я подозревал, что так может быть, — кинул Шим и скоро перевёл свой взгляд на часы, объёмным грузом повисшие на запястье. — Это и не важно. Будем считать, ты вовремя, Сонхун.       Пак не нашёлся, что ответить. Рассудительность Джейка его не поразила, однако он почувствовал, как лёгкий укоризненный укол пришёлся куда-то под лёгкие — проявлением какого из чувств это было, решить ему так и не удалось, потому вскоре он поспешил забыть этот инцидент. Посчитав, что оставить Шима без ответной реакции он не мог, Сонхун выдавил натянутую улыбку, ему самому казалось, что в ней смешалась лёгкая тень благодарности за проявленную снисходительность с ярко бьющим призывом покончить с любезностями, однако мало он знал, что для Джейка та была просто измученной и принуждённой.       Шим повернул голову, и снова предстал перед Сонхуном в профиль; отныне казавшийся яркий свет ночных ламп неоднородно падал на его лицо, стекал по ровной переносице, скатывался бликом по шее и выступающему кадыку. В подобном положении Джейк не задержался долго. Паку удалось предположить, а после и в лёгком отражении в окне проследить, куда оказался направлен взгляд адвоката. Мгновениями позже, когда с мысленными пререканиями Сонхуну удалось покончить, Джейк повернулся обратно к нему, их взгляды встретились и задержались так совсем не надолго.       — Пойдём в здание, — Шим снова вытащил руку из кармана и в услужливом жесте ладонью указал к возвышающимся дверям входа. Сонхун повернул голову, и теперь смотрел в указанном направлении.       Он коротко кивнул, и Джейку этого хватило, чтобы воспринять ответом. Беря на себя главную роль, Шим развернулся на пятках и сделал первый шаг. После этого последовали второй и третий, и Джейк не позволил себе обернуться, чтобы проверить, шёл ли за ним Сонхун. Пак же не стал возражать и, когда их разделило полтора шага, в неспешном темпе направился следом, неосознанно избегая всех тех мест, куда только-только ступал Джейк, словно асфальт в этих небольших участках в мгновение расплавился и горел. Рационального объяснения этому поведению не было.       Джейк придержал входную дверь для Сонхуна, позволив тому неспешно проскользнуть в растянувшееся фойе. Помещение встретило его лёгкой прохладой остывших стен и сняло напряжение с грудной клетки, ранее сдавленной тягучестью и тяжестью летнего воздуха; вместе с тем за порогом, миновать который ему удалось за считанные секунды, остались и все до единой мысли, ранее так рьяно его терзавшие. Сонхун остановился всего в нескольких шагах от двери, совсем теряясь в новом и незнакомом здании.       Он ожидал Шима, и тот подоспел несколько секунд погодя. Джейк снова взял на себя роль проводящего и вышел вперёд, их вновь разделило полтора шага, и Сонхун разглядывал его спину. Шим шёл лёгким упругим шагом, таким размеренным и вместе с тем напоминающий взбодрённый великим делом, навстречу которому тот направлялся. Разделить подобных чувств Паку никак не удалось бы, потому осталось только малое — испытывать лёгкое восхищение, ещё не искажённое ничем другим, и совсем неподдельное, выражающее искреннюю эмоцию.       Они подошли к выстроившимся в ряд турникетам, и Джейк в скором жесте провёл по панели бейджем, ставни разъехались в стороны, пропуская его дальше в коридор — к самым лифтам. Когда подходил Сонхун, Шим проделал это вновь, следом за собой пропуская и Пака. С этого момента для него всё стало абсолютно ясным, хотя и только на недолгие моменты, потому он не посчитал нужным отстать на этот раз. До лифта они шли бок обок.       Когда дверцы кабины смиренно разъехались в сторону, Джейк пропустил Сонхуна вперёд, сопроводив это вежливым жестом, и только после зашёл сам. Шим нажал на кнопку седьмого этажа, та в ответ загорелась зелёным, и секундами погодя дверцы закрылись. Кабина потащила их наверх, тросы зашипели в механизме, однако внимания этому Пак не уделял.       — Ты без адвоката? — голос Джейка эхом раздался в тесноте кабины лифта и достиг Сонхуна таявшим отголоском. Услышав, что Шим заговорил, Пак поднял взгляд, прерываясь от изучения одноцветного пола только потому, что не знал, куда ему в самом деле стоило смотреть. — Ли Хисын, кажется, — задумчиво протянул он, немного погодя.       — Твои инструкции были ясными, — сразу же откликнулся Сонхун, и в его голосе не играл укор, одна лишь сухая и пресная констатация фактов. В ответ Шим усмехнулся и только несколько секунд выдержав паузу, заговорил:       — Подумал, вдруг в тебе проснулся бунтарский дух, — Джейк пожал плечами и тихо рассмеялся себе в кулак, позволив подобную вольность только на секунды.       Сонхун пожелал оставить этот комментарий без ответа, рассудив, что это было делом собственной чести, когда хотелось её хоть и не отстоять, а защитить. Он перевёл взгляд, и теперь смотрел на Джейка через зеркало: так не понадобилось поворачиваться.       — Вы знакомы? — подсознанием Сонхун ухватился за остаток истлевшей фразы, возвращая всё внимание, а вместе с тем и тему разговора к Хисыну.       — С Ли? Доводилось работать несколько раз вместе. На противоположных скамьях суда, конечно же.       Лифт щёлкнул, отозвавшись звуковым уведомлением, и двери кабины смиренно разъехались. Перед глазами Пака распростёрся недлинный коридор, он прерывался серой дверью пожарной лестницы в противоположном конце и несколькими, что расположились вдоль стен. Джейк вышел первым, и Сонхун не спеша последовал за ним. Они уже шли вдоль коридора, неторопливо измеряя тот шагами, когда Пак наконец отреагировал:       — Вот как.       — Это не плохой выбор. Во всяком случае он хорош в своём деле и достойный соперник со стороны трудовой деятельности.       — Одобряешь мой выбор адвоката? — Сонхун смутился. И смущение это было вызвано только тем, с какой лёгкостью голоса и непринуждённостью вида Джейку давалось каждое слово их недлительного разговора. Это заставляло Пак возвращаться к мысли о том, что время не стёрло его сущность, точно так же, как и старые привычки.       — Только не дай никому прознать о том, что я это сказал, — с лёгкой тенью иронии, играющей в голосе, промолвил Шим. Он повернул голову, та застыла в полуобороте, когда он, не замедляя и не прекращая шаг, лёгко заметил: — Это разрушит мой имидж.       Сонхун рвано выдохнул в ответ, звук был похож сродню лёгкому смеху, пробившемуся через грубы, однако даже самому Паку не было известно, было ли это таковым на самом деле, или же ему удалось одурачить даже самого себя. Собственная гордость непременно склоняла ко второму.       — Всё это здание… всё оно принадлежит твоей компании? — Сонхун осмотрелся, и сам не заметил, как мысль оказалась озвученной.       — Мы снимаем только седьмой и восьмой этажи, — Джейк тотчас перевёл на него удивлённый и вместе с тем благодарный за интерес взгляд, и его голос выражал отполированную уверенность.       — Понятно, — не зная, что должен был ещё сказать, бросил Сонхун.       Сменились ещё недолгие мгновения, прежде чем Джейк остановился и развернулся перед одной из дверей. Та монолитной конструкцией предстала перед ними, и на табличке рядом Паку удалось прочитать обрывистое «Офис главного…» — всё остальное ловко скрылось от его глаз. Шим отворил дверь, совсем не запертую на ключ, только потянув за продолговатую вертикальную ручку. Та поддалась напору и без припирательств просунулась в коридор, открывая проход сперва небольшой щелью, а после в полную меру.       — Мы пришли, — констатировал Джей, когда встретился с сонхуновым взглядом. Более объяснений оказалось излишне.       Сонхун скользнул в глубь комнаты; свет искусственных ламп был погашен, и в помещение через широкие вытянутые к потолку окна пробирался только свет с улицы: на мебели играли блики от фонарей, слабые отблески вывесок расположившихся рядом ресторанов бизнес-ланча, которые только к большому удивлению работали в такой час. Джейк проскользнул в комнату следом и, пока Пак стоял спиной к двери, нащупал выключатель. С лёгким щелчком комнату озарило холодным светом расположившихся под потолком ламп, и теперь слабые очертания стали приобретать формы. Сонхун стоял лицом точно к столу, где в прозрачном продолговатом аквариуме резвилась отливающая золотом рыбка, за ним и за расположившимся массивным кожаным креслом на колёсиках растянулось высокое окно; поодаль, дальше в комнате, стоял столик, представляющий собой продолговатую и полностью сделанную из стекла конструкцию, выбивались только железные болты, а по обе стороны от него — два худенький диванчика, выполненными в тёмных дубовых тонах в сочетании к столу.       Пак замер на месте и не осознал, когда именно взгляд сосредоточился на золотом пятне, резво снующем то в одну, то в другую сторону. Заточённая в прозрачные стены аквариума, рыбка резвилась, проживая свою жизнь, её золотой окрас ярко выделялся в тёмном интерьере комнаты, чешуйки преломляли свет и отдавали неподдельным блеском — таким ярким и завораживающим, что Сонхуну не беспричинно показалось, что на подобное яркое пятно он не мог не смотреть.       — Это Вивьен, — голос Джейка вывел Пака из размышлений и заставил повернуться; Сонхун застыл в полуобороте и заметил, как Шим, подходя ближе, раскрытой ладонью указывал на аквариум. Золотая рыбка в присутствии хозяина резвее задёргала хвостом и едва ли не норовила выпрыгнуть, однако Паку показалось, что столь мелкие существа не были способны на подобную реакцию; в этом он разбирался мало.       — Вивьен? — переспросил Пак, и имя растаяло на языке, оставляя неизвестное послевкусие.       — Не я так назвал её, — Шим усмехнулся, и Сонхун понял, к чему тот вёл. — Раньше она жила у меня в квартире, подруга настояла, чтобы я перенёс её в офис, потому что боялась, что несчастная Вивьен умрёт в одиночестве. Кажется, ей здесь неплохо, — Джейк подошёл и несколько раз пальцем постучал по аквариуму, золотая рыбка зашевелилась.       Сонхун понурил голову и отвернул её, он зарыл свой взгляд в аквариуме немного позже. Данное питомцу имя более не звучало незнакомым, и Пак точно смог понять, к чему всё это свелось. Результаты своих умозаключений показывать он не желал, однако думал, что Джейк и без того знал, что Сонхун поймёт. В надежде спасти собственное достоинство он не ответил ничего более, посчитав всё то, что ранее сказал Шим, исчерпывающим.              Джейк покачал головой и слабо улыбнулся, однако Сонхун этого не заметил. Когда он отошёл от аквариума, его голос разнёсся по комнате; Пак поднял на него внимательный взгляд.       — К моему сожалению, не могу принять тебя в конференц-зале сегодня, — Шим вздохнул с сожалением, а когда Сонхун повернулся в его сторону, продолжил: — Все сотрудники уже разошлись по домам, и кто-то забыл оставить ключ.       — Я не возражаю, — отмахнулся Пак, посчитав, что именно такой реакции ожидал Шим.       — Конечно, — промолвил он и несильно единожды кивнул. Сонхун распознал это как жест благодарности, совсем не имея намерений копать глубже.       Сонхун не шевелился, пока Джейк его не пригласил. Шим жестом указал в сторону диванчиков, Пак понял всё без излишних объяснений и мгновениями погодя измерил просторную, однако загромождённую комнату шагами. Сонхун приземлился на мягкие подушки и, повернув голову туда, где только-только стоял, смотрел, как Джейк, склонившись над столом, с усердностью потерявшего игрушку ребёнка, копался в ящике стола.       Шим оторвался от своего занятия некоторое время позже, когда с облегчением вздохнул и выудил из темноты конструкции прозрачную папку, содержимое которой удерживала только тоненькая пластмассовая полоска. Джейк скинул пиджак с плеч и небрежно оставил тот на кресле, перед Сонхуном теперь он предстал в тёмной рубашке, прерываемой на талии каймой широких штанов, обхватывающей руки плотным полотном и при неаккуратном движении расходящейся восьмерками на груди. Как бы Пак не хотел, он не смог не отметить, что Шим держал себя в хорошей форме.       Джейк приземлился на диванчик, и теперь сидел точно напротив. Они смотрели друг другу в глаза в не тревожимом молчании с половину минуты — Сонхуну показалось, что именно столько, — и только после Джейк протянул ему предмет своих недавних поисков, папка проскользила по столу с лёгкостью неощутимого сцепления, и Шим, привстав с дивана, пальцами довёл её до самого края со стороны Пака. Только позже, когда документ немым укором стал смотреть на него со стола, адвокат вернулся на своё место, сложил руки в замок, и опустил их на колени.       — С этой минуты я вынужден буду говорить, как законный представитель истца, — Сонхун заметил, как Джейк резко поменялся в лице. Его голос обрёл тот профессиональный лоск, заметить который Паку удалось ещё в первый день их встречи за столом в фирме, на которую работал сонхунов адвокат, а строгость вида стёрла все былые эмоции с лица, надевая маску непробиваемой серьёзности и адвокатской выдержки.       Сонхун опустил взгляд, необъяснимо медленно проскользил вдоль всей фигуры Джейка прямо к столу. Со стеклянной поверхности на него смотрела папка, свет холодных ламп преломлялся на глянцевой обложке бликами и стирал некоторые части текста, однако значимое Сонхуну удалось уловить. Документ тёмными проблесками текста на белой бумаге смотрел на него, пока его громкое название впитывалось и вижигалось на сетчатке — «Иск на развод» и его имя в графе «ответчик», а Чан Вонён — «истец».       Сонхун не стал брать документ в руки, с этого момента для него всё стало предельно ясно. Легкость былой атмосферы теперь оказалась наречена им мнимой и эфемерной. Он не побоялся поднять свой взгляд, оторвав тот от папки, и встретиться с выжидающим, принадлежащим Джейку; Пак видел, как на дне карей радужки всё ещё редкими проблесками мелькали остатки былых, а теперь спрятанных эмоций. Сонхун выровнялся, заёрзав на месте, и после, с разрезаемой кислород уверенностью голоса сказал:       — Для чего я здесь сегодня?       — Я позвал вас, чтобы уведомить о некоторых деталях, — Джейк говорил без запинки, и ему не требовалось время на раздумья. В его голосе играла только выдержанная профессиональность, Сонхун не мог знать, как ему стоило к этому отнестись. — Ваш адвокат уже знает об этом, но…       — Но… — повторил Сонхун, точно скопировав интонацию. Выдержав недолгую паузу, Джейк продолжил:       — Это было желанием вашей бывшей жены, я выразил подобному своё одобрение, и сейчас оказываю ей услугу.       Сонхун и не заметил, как нервно сглотнул, как только ушей добралось проскользившее в воздухе «жены», однако ничего не произошло более: его руки не пробила дрожь, перед глазами перестал появляться её образ, не звучали мысли её голосом и не стояли блекнувшими чёрно-белыми картинками воспоминания. Только сейчас Паку удалось понять, чем на самом деле это было: тогда, утром, ему наконец удалось отпустить Чан. Тем своим поступком, который он ранее поспешно нарёк опрометчивым, он позволил себе отпустить её. Только Вонён, которая медленно забирала с собой сперва все плохие, а после и хорошие воспоминания.       Он заёрзал на месте, и Джейк перевёл на него свой взгляд. Они смотрели друг другу в глаза, и Пак не спешил переводить взгляд, тогда в подобных своих действиях он видел уверенность: лёгкую и едва оспоримую, однако чистую и неподдельную. Сонхун наблюдал за тем, как Шим чуть отклонился, как секундами позже закинул ногу на ногу, как после, не разъединяя пальцев, уронил на неё сложенные руки, натягивая на колене; своё положение Пак менять не пожелал. Сонхун взглядом пробежался по лицу Джейка, и лёгкая тень смущения легла на собственное, мысленно вернувшись к ранее озвученным чужим словам, Пак безэмоционально на выдохе сказал:       — Пожалуйста, можешь упустить почести.       — Как пожелаешь, — Джейк не протестовал и смиренно согласился.       — Она всё же не захотела прийти сама? — он не колебался, когда позволил этим словам слететь с губ и обременённостью разочарования растаять в воздухе.       Джейк не поспешил ответить. Он выровнялся на месте, и Сонхун вновь заметил, как изменилось его выражение лица: лёгкая тень снисходительности проскользнула в поджатых на мгновение и тотчас разжатых губах, на которых в ярком свете ламп бликами посблёскивала слюна, спешившая впитаться в тонкую кожу; вместе с тем во взгляде проблесками заиграло смирение. Шим сохранял тишину ещё несколько мгновений, и Сонхуну причудилось, будто тот не знал, что ответить. Однако этим подозрениям пришлось развеяться так же скоро, как им удалось появиться, когда с железной холодностью голоса Джейк неторопливо, растягивая паузы между словами, промолвил:       — Все вопросы, касающиеся тебя, решаются через моё посредничество. Мы уже обговаривали это, разве не так?       — Мне не стоило думать, что что-то могло поменяться, — выдохнул Сонхун, и укол грусти ярко отразился в интонации. Взять себя в руки ему удалось скоро. Подняв взгляд на Шима, не желая более терять время, Пак сказал: — Забудем это. Давай вернёмся к делу.       Джейк согласно закивал, однако только несколько раз и так протяжно медленно, что Паку показалось это странным. Шим поспешил выровняться на месте, сказанное Сонхуном точно пробудило в нём порыв к действию, и тогда он, вновь придвинувшись ближе к столу, сидя теперь только на одном крае дивана, склонился над прозрачным столом. Шим вытянул руку, показывая перед собой, и неторопливо стал излагать собственные мысли, остервенело боясь нарушить последовательность:       — Да… — отозвался Джейк, соглашаясь. — Перед тобой копия иска, который был подан мною как представителем истца, Чан Вонён, в суд несколькими днями ранее. Сейчас он находится на рассмотрении, тебе стоит приготовиться, что в скором времени тебе придёт повестка в суд. Ли Хисын посвятит тебя в детали — это не моя работа, — но просто приготовься к тому, что первое заседание будет назначено на надалёкий срок.       — Это не твоя работа, — повторил Сонхун слова Шима и понурил голову. Ему казалось, что Джейк вот-вот должен был сказать, что осёкся, однако даже тени чего-то подобного не скользнуло ни в его словах, ни взгляде или действиях.       — Это правда.       — …тогда почему ты говоришь мне всё это? — проигнорировав проскользнувшее в духоте воздуха замечание, закончил Пак.       — Просто хотел тебя подготовить, — обречённо вздохнул Шим, и сказал правду, преподнеся ту не скрытой за яркой обёрткой: такой, какой она была на самом деле. — Мы не хотели, чтобы ты оставался в стороне от всего процесса, Вонён посчитала, что в этой встрече есть необходимость.       Сонхун не поспешил сказать ничего в ответ и только рвано выдохнул. Вздох слетел с губ мученическим и сорвался неравномерным мычанием. Пак поборол в себе желание поднести обе руки к лицу и растереть ими его, посчитав, что подобное его поведение навряд ли бы подходило ситуации; взамен он прикусил внутреннюю сторону щеки, повреждая ещё не затянувшуюся рану.       Противоречивые чувства исчезли намного быстрее, чем Сонхун мог ожидать; словно воздух без остатка вобрал каждое, разнёс по пространству комнаты и забил в далёкие углы под потолком. Пак обратил свой взгляд за окно у Джейка за спиной, смотря тому точно через плечо, и сумел заметить, как прозрачные сумерки уже легли на город и окрасили небо в неприметный серый, синеющий цвет. Он не позволил себе затеряться в мыслях в подобной ситуации, потому поспешил вернуть взгляд к Шиму, тотчас встречаясь с ответным. Мгновениями погодя сонхуновы губы зашевелились, и с них стали срываться слога, собирающиеся в слова с не присущей ранее неторопливостью: теперь Сонхун, мало имея рационального объяснения собственному поведению, говорил выпаленными из интонации эмоциями.       — Хорошо, — Пак больше не сопротивлялся, совсем не зная, как ему стоило относиться к услышанному. — Прошу, продолжай, — услужливо кивнул он, позволив Джейку заговорить вновь:       — Процесс займёт некоторое время.       — Хисын предупреждал, — Сонхун отгородился за словами, посчитав, что так будет проще.       — Тогда дальнейшая процедура тебе должна быть известна. Если ты желаешь, можешь ознакомиться с этим, — Шим взглядом указал на документ, всё ещё нетронутым лежащий на столе. — Там детально прописаны все требования сторон и учтены все нюансы.       — В этом нет необходимости, — Пак покачал головой и был резок в собственном решении. Нежелание пробежало дорожкой вниз по позвоночнику и было для Сонхуна до предельного ярким.       — Ты уверен? — Джейк наклонился ближе, и Сонхуну показалось, будто в его взгляде проскользнуло беспокойство. Он поспешил избавиться от этих мыслей, когда сказал:       — Да.       Собственный голос рассёк воздух и проскользил по пространству комнаты, отбиваясь от стен, и самому Паку в своей леденящей решительности показался неродным. Джейка же это смутило мало, и Сонхуну удалось это понять, как не дрогнула ни одна мышца его лица. В противоречивых чувствах Пак отвёл взгляд, тот растерялся в папке, лежащей точно перед ним, и мысль проскользнула в подсознании. Он не был обременён неуверенностью и сожалением, когда взмахнул рукой в воздухе, та рассекла пространство и приземлилась на стол. Пак прижал пальцами документ и под пристальный взгляд Шима продвинул его через всю поверхность стола. Джейк не сделал замечания, точно так же, как и не выразил его в своём взгляде, когда Сонхун наконец остановил папку прямо перед ним, на этот раз точно давая понять о своих намерениях. Он не испытывал сожаление и игнорировал лёгкие тени беспокойства, которые видел у Шима на лице, списывая то на собственное неверное толкование.       — Тогда на этом, полагаю, мы можем закончить, — Джейк подобрал папку со стола, длинные пальцы проскользили по её гладкой поверхности, и положил её на диване рядом с собой. Его голос, обретший былые лёгкие нотки, коснулся сонхунового слуха и вбился точно в подсознание, вновь заставив его приковать свой взгляд к чужой фигуре.       Шим неторопливо встал с былого места и неспешными шагами измерил комнату. Ящик зашумел, пока небольшие колёскики покатились по рейкам, и, как только тот оказался открыт, Джейк поспешил вернуть папку на былое место. Сонхун не торопился вставать, совсем не зная, чем должен был аргументировать своё поведение. Сидя на прежнем месте, когда обивка дивана шумно шуршала под ним при каждом ненарочном движении, и наблюдал за Джейком. В голове тогда не роились мысли, словно точно оказались оставлены там, за порогом, и только лёгкая усталость покалывала веки.       Он не знал, как долго мог бы провести вот так, однако выяснить не представилось возможным. Когда Шим затворил ящик, намертво закрывая тот на небольшой ключик, который позже спрятал в глубине внутреннего кармана пиджака, он выровнялся над столом. Взгляд Джейка неспешно проскользил по предметам, и Сонхун выжидающе ждал, когда им удастся встретиться — сменились недолгие мгновения, прежде, чем это произошло. Пак рассудительно посчитал, что больше не должен был задерживаться в здании фирмы Шима, когда обнаружил, что часовая стрелка всё стремительнее приблизилась к восьмой отметке. Сонхун неторопливо поднялся с места и, прежде чем поспешить сделать хоть шаг от дивана, руками разгладил едва заметные складки на собственных штанах, посчитав, что это было неплохим предлогом, чтобы скрыться от чужого взгляда на несколько секунд.       Когда Пак поднял голову, к собственному удивлению обнаружил, что Джейк, подхватив пиджак на руки и свесив его через правое предплечье, недвижимой фигурой застыл на углу стола; ему не удалось вспомнить, когда именно Шим сделал несколько шагов. Джейк смотрел на него, и Сонхун отчётливо чувствовал, как чужой взгляд сквозил интересом, природу которого Паку объяснить было всё ещё трудно, однако он понимал, что та точно могла описываться тем, что ранее, в те студенческие годы, им всё же доводилось друг друга знать.       Сонхун некоторое время повременил, а после опомнился, мгновенно цепляясь за первоначальную цель закончить с разговором и покинуть здание. Он сделал несколько шагов, взглядом теперь прожигая входную дверь, но остановился, так и не настигнув цели.       — Почему бы нам не выпить?       Голос Джейка пробрался в подсознание и с грохотом перевернул всё сонхуново естество. Озвученные слова теплились в духоте летнего воздуха и никак не желали растворяться: только медленно и неспешно угасали, ярко звучу в цепляющимся за них подсознании.       Сонхун скатился с носка обратно на пятку и приставил вторую ногу: предложение Шима застало его врасплох и остановило в полушаге; исправить глупое положение он посчитал важным. Брови неспешно свелись к переносице, и Пак медленно повернул голову. Взгляд встретился с лицо Джейка в ту же секунду, и Сонхуну удалось разглядеть, как на более неискаженном беспристрастной выдержкой лицо легла лёгкая улыбка, как засиял его ответный взгляд — Шим вновь стал таким, какие его Паку всегда удавалось помнить.       — Выпить? — повторил Сонхун, точно пробуя скопировать интонацию Шима, однако вышло плохо.       — Да, — Джейк уверенно кивнул и не медля слишком долго, продолжил: — Снять напряжение после тяжёлого рабочего дня за несколькими стаканами крепкого и хорошей партией.       — Почему? — вопрос словно сам выбился из груди и сорвался с губ, прежде, чем Сонхуну удалось в полной мере его осмыслить. В голосе разила неуверенность, пробивающаяся в интонации, и прежде, чем Пак успел её заметить, оказалось поздно: Джейк услышал всё так, как есть.       — Мы давно не виделись, Сонхун, и было бы странно тебя не пригласить. Мы могли бы встретиться при любых других обстоятельствах, и я не поменял бы своего решения, но всё сложилось, как сложилось, поэтому я хочу тебя угостить сегодня.       Пак застыл и уставил немигающий взгляд на Шима. Собственное дыхание было ровным и монотонно разрезало воздух рядом всего на секунды, Пак не чувствовал удивления в той яркости эмоции, в которой, ему казалось, он мог, однако это совсем не сбивало его с толку. Тогда верх над ним удалось взять другому чувству, неуверенность бежала по венам, а сомнение покалывало кончики пальцев. Сонхун терялся, и одновременно с тем ему казалось, что он был спокоен. Подобным образом он чувствовал себя впервые.       Вскоре ему удалось по крупицам собирать собственное самообладание. Тогда Сонхун выровнялся на месте и, прочистив горло, осторожно сказал:       — С этим всё будет в порядке?       Собственный голос вбился в уши. Сонхуну казалось, что ответ на предложение Джейка он всё ещё не знал, однако подсознание было уверено в обратном. Оставался открытым только вопрос того, чтобы с этим смириться, чтобы признать неподдельность и неподкупность собственного желания, однако какая-то часть Пака продолжала бежать от ответственность. Это заставляло его чувствовать себя отвратительно, и отвращение это было вызвано к самому себе.       — Из-за того, что я представляю сторону истца? — Шиму не требовались излишние разъяснения, и Пак ненарочно находил эту его черту привлекательной.       Джейк поднял на него вопросительный взгляд, и Сонхун утвердительно кивнул, всё пытаясь скрыть неуверенность за собственным немногословием. Шим не ждал долго и мгновениям погодя поспешил прояснить:       — Мой рабочий день официально закончился ещё с меньшей мерой час назад, — Сонхун проследил, как Джейк, свободной рукой отодвинув рукав рубашки, направил свой взгляд на собственное окольцованное железным ремнём запястье. Он опустил руку, когда нашёл точное доказательство собственным словам в застывшей на восьмёрке часовой стрелке и только позже опустил руку. — Сейчас я перед тобой не как адвокат твоей жены, а как твой знакомый. Я не смешиваю работу с личной жизнью, тебе нет необходимости переживать.       Брошенные Джейком слова растаяли в воздухе, и Сонхун вновь на нашёлся, что ответить. Шим опустил голову и легко усмехнулся, сопроводив это движение негромким хмыканьем, а после глухой стук подошвы его кроссовок разрезал пространство и поспешил смешаться с другими звуками. Пак перевёл на него взгляд, и фигура Джейка стала приближаться.       Их отделял всего один шаг, когда Шим остановился. Тогда Сонхун в неуверенности забегал взглядом, скользил по знакомому лицу в надежде отыскать тень подвоха, но так её и не видел. Джейк же в свою очередь давил благосклонную улыбку, та была такой лёгкой и натуральной, что Паку не удалось назвать её поддельной.       Момент короткого уединения растворился тогда, когда сделав её один мелкий шаг, Джейк фигурой возрос в нескольких сантиметрах по правый бок от Сонхуна. Рука Шима взлетела в воздухе, и Пак несильно содрогнулся от неожиданности, когда чужая ладонь упала на плечо и стала тяжестью ощущаться на теле. Джейк продолжал улыбаться ему, когда постукивал ладонью по скрытой тканью коже, и Сонхун сдался, стоило только Шиму закончить:       — Просто позволь мне угостить тебя сегодня, Сонхун. Не переживай ни о чём другом.