Там, где всему этому конец

      Инициативой Джея в седьмом часу вечера Сонхун оказался в баре. Когда они только явились туда искать убежища от окружавшей и всепоглощающей суеты, все окна были раскрыты настежь, и широкие лучи позднего весеннего закатного солнца лениво пробивались в помещение длинными конусами, исторгая пыль из продымлённых табаком и сладким кальяном мягких кресел. Сонхуну причудилось задуматься о том, кто в настоящее время позволяет себе делать ясные окна в подобного рода заведениях, однако ему не пришлось думать об этом долго. Он точно не был уверен, когда именно, вероятнее всего, именно тогда, как ласковые сумерки окрасили окружение в неприметные оттенки серого, официантами были задёрнуты все до последней плотной шторы, а над головами зажглись яркие люстры, ласкающие взгляд тёплым освещением. Паку удалось заметить, что вкус Джея в подобного рода вещах не изменился.       По окончании их короткого разговора — или, как сам Пак именовал его, едва информативного перекидывания короткими фразами — он надеялся, что его терзания со временем угаснут, поблекнут и обрекут его на мнимый покой. Однако в полной мере этого не произошло. Сонхун провёл остаток дня в своём кабинете, вовсе не желая покидать его стены. Подобное его нежелание себе он объяснял просто — всё это делалось лишь для того, чтобы не ранить собственное эго, чтобы у других не появлялись подозрения; на деле же Пак отчётливо понимал, что выстраивал хрупкие стеклянные стены иллюзий, рушить которое приходилось самостоятельно и тотчас, пока ещё не стало поздно.       Заходившиеся учащённым сердцебиением, мысли туманили голову, вместе с тем и омрачали существование. Запертое в глубине ящика обручальное кольцо жены продолжало звать Пака, и хотя звуковых галлюцинаций он на самом деле не переносил, воспоминания продолжали играть в подсознании, заходится нелепым напоминанием о том, что всё это: внезапный уход Вонён, заявление о расторжении брака, комментарий ничего не знающего Джея — продолжало пагубно влиять на него.       Спасение пришло тогда, когда друг появился в дверях сонхунового кабинета. Тогда Джей просунул голову в проём, окинул Сонхуна взглядом и, усмехаясь, только кинул: «Ты ещё не готов?» Паку понадобилось скоро придумать звучавшее даже для самого себя натянуто нелепое оправдание, состоящее в общей мере из того, что он только заканчивал с изучением результатов новопришедших анализов пациента, запись которого была назначена несколькими днями после. Возможно, он всё же был неизмеримо благодарен Джею, когда тот пролизнул в кабинет, и не подумав закрывать за собой дверь, когда поднял Пака с кресла и стянул с плеч халат, а после и за то, что, подталкивая в спину, вывел из давящих стен клиники, как затолкал в свою машину, говоря, что поведёт сам.       Сонхун испытывал досаду. И досаду именно за то, что он всё ещё не мог совладать с собой. Отпечатки прошедших дней больше не горели ожогами на коже, не сдавливали грудь, однако всё происходившее заставляло Пака мысленно возвращаться к тому, что в порядке он не был. Светлые чувства, ранее греющие где-то в районе солнечного сплетения, несомненно и без пререкательств, медленно отмирали, красили бренность существования в блеклые тона, но всё ещё не могли исчезнуть до конца. Сонхуну вовсе не было ведомо, как долго подобное будет терзать его, пока всему этому не будет положен конец.       Допуск того, что однажды он сможет полностью отгородиться от собственных эмоций, от своего «я», его больше не пугал. С уходом Вонён не оставалось того, что могло бы это сдержать.       Посетителей в баре незначительно прибавилось по прошествии размеренного получаса, проведённого в компании Джея. Официанты делали своё дело: мелькали из стороны в сторону, подсчитывали выпитое и переводили его на понятный клиентам язык цифр. Сонхуну же казалось, что даже так внутри заведения, в котором ему удалось оказаться, создавалась пространственно-временная сингулярность, изолирующая его — а также всех присутствовавших — от окутывающего вечерний город сумбура, от собственных проблем, оставшихся где-то там — у входа.       — Итак, — Сонхун говорил безмятежно, но в голосе не звучали эмоции, — теперь ты главный врач.       Пак кинул взгляд на сидящего напротив друга. Джей улыбнулся той улыбкой, которую показывал только в узком кругу людей: в ней отчётливо играли все до единой искры смущения, и пока подопечные и уж точно начальство не могли знать о таких качествах Пака, Сонхуну это было знакомо.       — Это громко сказано, — друг несильно замотал головой из стороны в сторону и сильнее прежнего обмяк в кожаном кресле.       — Но это правда, — пожал плечами Пак и не нашёлся, чем заполнить возникшую в разговоре паузу. Руки потянулись к стакану, апельсиновый сок игриво задвигался в ёмкости, когда Пак поднёс тот к губам.       — Должен ли я попросить незаметно подлить в твой сок алкоголь? — брови Джея поползли вверх, а губ коснулась лукавая улыбка.       Серьёзности в подобном предложении Пака были только крупицы, и Сонхуну об этом следовало знать, но совокупность сложившихся в голове факторов всё же заставляла его ставить собственные убеждения под сомнения. В руке Джея, в изуродованном гранями стакане, грелся виски. Дорогой, как мог предположить Сонхун, с хорошей выдержкой и из лучших сортов. Лёд в стакане друга игриво звенел каждый раз, когда его рука, обнажённая закатанными рукавами рубашки, поднималась и подносила стакан к губам, но даже так на выпивку Сонхуна это не соблазняло. В голове всё ещё был жив образ того, какое выражение сделалось на лице лучшего друга, когда Пак в собственном заказе, диктуемом миловидной официантке, упомянул апельсиновый сок. Джею пришлось ещё раз уточнять у него, точно ли это то, чего хотел Сонхун, и Пак соглашался, окончательно развеивая сомнения лучшего друга. В последнее время Сонхун позволял себе пить больше привычного, и сейчас, по его мнению, стоило сделать перерыв.       Он проигнорировал шутливое замечание лучшего друга. Его слова отбились от стен и вызвали у Пака только лёгкую улыбку, лёгшую на губы. Сонхун коротко и шумно выдохнул, потянулся рукой к собственному лицу, ладонью очерчивая острую линию челюсти и слегка влажные от выпитого напитка губы. Чуть погодя в дополнение он едва заметно мотнул головой, хотя и без того видел, что Джею уже удалось всё понять и сделать выводы о том, что лёгкая шутка была воспринята Сонхуном верно.       Пак не захотел задерживаться в этом моменте дольше того, что входило в рамки дозволенного. Именно потому он подхватил ранее перебитую и незаконченную мысль и, отыскав в сознании подходящие слова, неспешно произнёс:       — И всё же я этому удивлён.       — Чему же именно? — Джей чуть округлил глаза и едва заметно наклонился вперёд. От былой расслабленной позы, в которой лучшему другу доводилось сидеть ещё с начала вечера, остались только жалкие крупицы. Сонхун теперь видел это предельно ясно: ему удалось заинтересовать друга, захватить его внимание, хоть в общей мере Джей и без того был увлечён. Расстояние длинною в тысячи километров, ранее непреодолимым барьером возросшее между их дружбой, вернуло яркость подобным моментам.       — Твоему назначению, — на выдохе пояснил Сонхун, а Джею наконец удалось расслабиться.       — Это в самом деле настолько непредсказуемо? — он с интересом смотрел на Пака, и Сонхун знал этот взгляд. Он был уверен, что лучший друг неспешно выяснял, крылась ли ирония за прозвучавшими словами. Ему стоило знать, что подобное Сонхуном едва ли допускалось.       — Нет, — Сонхун слабо улыбнулся, и улыбка эта вышла неомрачённой иными чувствами, исключая восхищение. Чуть погодя он продолжил: — Отнюдь. Ты всегда нравился директору Киму да и твоему предшественнику тоже. Ко всему прочему, ты усердно работал в Штатах. Они должны были это оценить и остались бы последними дураками, если бы проигнорировали всё это. Мало кто в клинике в самом деле подходит на должность главного врача — сейчас слишком ощутим дефицит кадров, — и если бы не тебя, я вовсе не знаю, кого бы тогда они представляли сегодня.       — Тогда что тебя удивляет?       — То, как быстро всё это произошло, я полагаю, — Сонхун не раздумывал долго перед ответом, слова выбились из груди настолько легко и естественно, что для самого Пака подобное показалось редким моментом, выбившемся из привычного хода вещей. С Джеем всегда было так.       — На этом всё? — друг склонил голову набок, но только совсем немного. Джей смотрел на Пака исподлобья, но даже это мало разрушило его внутреннее спокойствие, снова возвращавшееся к нему.       — Других причин нет, — Пак пожал плечами.       Былое выражение стёрлось с лица друга настолько скоро, насколько появилось. Огрубевшие черты лица снова стали принимать мягкие формы, притворственная свирепость испарилась и уступила место уже привычному расслабленному и ничем не удручённому выражению лица Джея. Расслабились мышцы и у Сонхуна: пропала складка между бровями, зубы перестали поддевать внутреннюю сторону щеки, оставляя на той ярко чувствовавшиеся языком раны.       Джей смог сначала только подарить Паку лёгкую улыбку — такую до чёрта естественную и скрашивающую образ лучшего друга, — а после они оба отпили со своих стаканов. Апельсиновый сок окутал полость сонхунового рта резкой кислостью, которая сперва хоть и вызывала желание поджать губы и зажмурить глаза, после стала восприниматься приятным ощущением. Возможно, именно он в совокупности всех факторов и держал его в сознании и здравом уме на протяжении всего вечера и весь оставшийся.       Друг отпил из своего стакана, а Сонхун и не заметил, как убавилось благородного алкоголя. Джей поднял на него взгляд, Пак посмотрел в ответ. Тогда лучший друг, размахивая свободной рукой в воздухе, локтем облокотив её на быльце кожаного кресла, набрал в лёгкие побольше кислорода и заговорил:       — Я должен был вернуться слишком срочно, — выдохнул Джей. — Могу тебя заверить: они почти не оставили мне выбора, когда прислали на рабочую почту письмо о том, что хотят видеть меня здесь. Но это было хорошей возможностью, чтобы скорее вернуться домой.       — А как же Стэнфорд? — протянул Сонхун. Ему показалось, что именно этого вопроса лучший друг и ждал. Мгновением позже ему пришлось посмотреть на собственные суждения через призму лёгкого сомнения. Впрочем, даже если он осёкся, это не казалось столь важным: невесомость разговора Пака приятно удивляла.       — Стэнфорд? — усмехнулся Джей, словно нашёл в этом что-то уморительное. — Моё отсутствие навряд ли значительно скажется на нём.       — Я имею в виду, твои студенты. Что делать с ними?       — Я попытался уладить этот вопрос, — друг закивал в подтверждение собственным словам, а Сонхун только сильнее поддался вперёд, когда Джей неспешно продолжил: — Именно поэтому не смог тогда выйти с тобой на связь и предупредить о своём возвращении, — в голосе друга прокралось сожаление, но ему не удалось задержаться надолго; по ведомым причинам Сонхуна это обрадовало. Джей знал: зла Пак не держал. — Что касается студентов, то они в надёжных руках. Курс закроет сессию с другим преподавателем, а моё заявление об увольнении уже лежит в отделе кадров. Никто не будет горевать за мной, — на выдохе сказал Джей, а секундой позже добавил: — Я надеюсь.       — Мне казалось, твои студенты преданны тебе, — заметил Сонхун, а на лице друга только сделался потерянный вид.       — Возможно, это так. Возможно, это даже взаимно. Только правда в том, что все мы слишком зависимы от внешних факторов. Вся моя поездка, в конечном итоге, строилась на том, что я не знал, когда должен буду уехать.       — Они полностью закроют программу? — Пак поддался ближе и словно отзеркалил ранние действия друга. — Я имею в виду, руководство.       — Я не знаю, — друг на мгновение поджал губы, а после поспешил дополнить: — Вероятнее всего, это неизбежно. В этот раз всё шло не так гладко, как раньше. Мне едва удалось найти подходящего студента и уговорить его пройти стажировку здесь.       — И ты не жалеешь?       — За поездку в Штаты? — Джей словно остепенился, ожил, и на мгновение эмоциональное возбуждение заиграло у него на лице. Однако присущее ему спокойствие поспешило вернуться так же скоро, как было омрачено и ярко проявилось в следующих словах друга: — Нисколько. Во всяком случае, я смог внедрить новый подход в массы. Ты знаешь, Сонхун, мне всегда хотелось попробовать себя в преподавании. Практикующий врач никогда не сможет стать учёным — какая бы клиническая база у него не была, — если не сумеет подкрепить практические знания теоретическими. Здесь наука предельно проста и закономерна.       Слова друга смешались с размеренным гулом толпы и растворились в нём, когда в разговоре между ними повисла тишина. Она не давила на рёбра, не вызывала неприятного послевкусия, которое таяло на языке — Сонхуну она казалась логичным и естественным завершением обсуждаемой темы, и он был уверен, что лучший друг всецело разделял его мнение.       По просьбе Джея официантка наполнила его стакан по новой и без слов удалилась. К Паку только закралась мысль о том, насколько лёгок был лучший друг в своих движениях, насколько в его поведении, хоть и не сильно, но отразился менталитет, присущий людям за Атлантикой. Но он поспешил перевести своё внимание от деталей к полной картине происходящего и тогда, пальцами подхватив поданный с виски чёрный шоколад, к которому Джей так и не притронулся, Сонхун кинул взгляд в сторону друга и задержал тот на нём настолько долго, сколько хватило для того, чтобы тот посмотрел на него в ответ, но лишь украдкой.       — Я и забыл уже, — воскликнул Сонхун, и ему удалось привлечь внимание Джея окончательно. Лучший друг смотрел на него выжидающим взглядом, а Пак не желал томить того долгим и бессмысленным молчанием: — Ты ведь теперь доктор наук, Джей Пак. Это не даёт мне покоя, поэтому разъясни, по какому из титулов я должен обращаться к тебе теперь? — прыснул Сонхун, и Джей последовал его примеру.       Лучшим другом сонхунов вопрос был счёт риторическим, а потому, когда Джей перестал зеркалить сонхуновы эмоции, он выпрямился в кресле, а вместе с тем опустил свой стакан на стол.       — Это всё старик Ким, — с придыханием и тихим цоканьем языка отозвался Джей. Лёгкий укол раздражённости пронизывал его тон, и Сонхуну это показалось слишком заметным. — Я не смог не то чтобы защитить свою докторскую диссертацию, у меня не готов даже окончательный вариант. Я погряз в невероятном количестве черновиков, в которых сам путаюсь. Мне стоит признаться, это просто ужасно.       — Кажется, я уже видел подобную ситуацию, — заметил Сонхун, а собственные слова так и не нашли отклик ни в подсознании, ни у лучшего друга, к счастью Пака, оставшись проигнорированы обоими.       — Если бы всё шло своим чередом и меня не заставили покинуть Штаты в срочном порядке, только к осени — возможно, зиме — мне бы удалось опубликовать её, — закончил Джей.       — Тогда что дальше?       — Пока — сосредоточиться на новых обязанностях. Не могу думать ни о чём другом сейчас.       — И оставишь себя без степени доктора наук?       — Не осмелюсь, — на выдохе заговорил он. — Я вернусь к этому со временем, вероятнее всего, когда смогу со всем разобраться и встать в строй. А после закончу с исследованиями, в официальной форме повторно заявлю о желании предоставить собственную работу комиссии и буду ждать.       — С твоей стороны на словах всё это звучит довольно просто.       — Если бы только это было так на самом деле, — с иронией заметил Джей и приглушенно засмеялся. Рука поднесла его стакан к сонхуновому, и после тихого звона, что сопровождало столкновение ёмкостей, друг отпил ещё немного бронзовой жидкости, оставляя на дне только несколько капель.       Сонхун оставил уже опустевший собственный стакан на пробковую подставку и пробежал взглядом по полузаполненному бару, в который раз отмечая для себя, насколько дорогим был вкус у лучшего друга. Мгновениями позже, тянущимися с неизвестно с какой скоростью — ведь, находясь здесь Сонхун вовсе терял ощущение времени, — Пак перевёл взгляд на друга, проскользил им по его силуэту, на котором играли ложившиеся тени, и остановился, когда в груди заиграл интерес и пробежался по коже.       — Чонвон знает, что ты вернулся? — Пак спрашивал с опаской, смотрел на друга исподлобья и выглядывая из-под ресниц, словно мог укрыться за ними.       — Почему интересуешься? — Джей ответил вопросом на вопрос, и Сонхун не мог проигнорировать едва заметную лукавую улыбку, лёгшую на губы друга.       — Просто подпитываю свой интерес, — пожал плечами Сонхун, а после помрачнел. Ему хотелось надеяться, что лучшим другом подобная смена эмоций замечена не была, а если и была, то осталась проигнорирована. — Ты не рассказал мне, и мне интересно, один ли я такой особенный.       — Он не знал, но сейчас знает, — выдохнул Джей, а после растянул слоги: — Как никто другой знает. Мы виделись сегодня утром.       — Я должен был предположить, что первым делом с аэропорта ты сорвёшься к нему, — задумчиво протянул Пак, а Джей, кажется, нашёл в этом лёгкую издёвку, когда в ответ промолвил:       — Разве мог я по-другому?       — Ты? Нет конечно, — он замахал руками в воздухе в подтверждение собственных слов, и даже не знал, как вместе с тем стал понемногу пустеть его взгляд. — Даже представить удаётся с трудом.       — То-то, — самодовольно и всё ещё смеясь, цокнул Джей, а Сонхуну это напоминало старые добрые времена.       Пак обмяк на кресле, конечности расслабились, и Сонхун буквально ощущал, как облегчение забегало под кожей. В подобной обстановке, в вакууме бара от окружающей суеты, в компании друга и за приятным и лёгким разговором он чувствовал себя лучше. Считал он так, потому что находились рациональные доводы, которые давали возможность убедить себя в том, что в этом миге ему удавалось раствориться в лёгком небытие, когда собственные проблемы все до одной остались у входа.       Сонхун вернётся к ним, подберёт те и снова позволит себе погрязнуть, однако ему верилось полагать, что этому будет суждено случится настолько поздно, насколько возможно.       В образовавшейся паузе не витало напряжение. Разговор закончился на приятной для друга ноте, и Сонхун видел, что это в самом деле было так. Джея выдавала его улыбка, свет в карей радужке и лёгкое подрагивание ноги, закинутой на другой — друг оставался прежним, и повадки его тоже, Паку стоило заметить, едва ли изменились. Сонхун видел это ясно: менталитет Соединёных Штатов повлиял на Джея, но не смог искоренить его истинной сущности — он оставался таким же, каким Паку доводилось его помнить.       В лёгкости охлаждённого воздуха повисала идилия, она смешивалась с тихими нотами, кажется, инструментальной музыки, редко прерывалась снующими из одной стороны в другую силуэтами в белых рубашках, появляющимися и пропадающими людьми. В подобном ходе вещей Сонхун по крупицам собирал обретаемое умиротворение.       Однако продолжиться этому дольше, чем несколько несчётных мгновений, не удалось. Сперва Пака затянуло в реальность, когда Джей привстал на собственном месте и после тотчас поспешил упасть на край кресла, после вернуло к былому ходу вещей, когда лучший друг, сложив обе руки на прозрачный столик, выжидающе смотря на Сонхуна, медленно спросил:       — Ты не говоришь ничего о себе сегодня, — его тон был спокоен, а Сонхун где-то на подкорке сознания уже заподозрил неладное.       — Ты главный герой этого вечера, — поджимая губы, скоро промолвил Пак, и Джей поспешил продолжить:       — Но что на счёт тебя, Сонхун? Как твоя жизнь?       Пак замер и, кажется, даже не моргал несколько секунд, вовсе не зная, что должен был ответить. Не мог же он сказать, что собственная рушилась и собирать её не выходило даже по кусочкам? Окончательно растворился тот момент, который только начал быть Сонхуном так лелеяным, когда вопрос лучшего друга растаял в прохладе воздуха.       — Всё в порядке, — Пак пытался загородиться этими словами, как делал это часто, и он точно знал: у него получалось.       — И всё? — Джей окинул его удивлённым и одновременно вопросительным взглядом.       — И всё, — повторил Сонхун, когда мысленно треклял себя за то, что вовсе не чувствовал, как клевала собственная совесть за враньё другу.       — А как же Вонён? — друг медленно сбавлял темп разговора, и Паку вовсе не было известно, как он должен был это воспринимать.       Имя жены, сорвавшееся с чужих уст, полоснуло сонхунов слух и разрезало сознание. Произнесённые другом слова завибрировали в разрежённом воздухе, а после стихли, поспешив смешаться с музыкой. Сонхун молчал. Пак незаметно для себя спрятал взгляд и теперь смотрел на острый носок лакированных туфель Джея, так же неосознанно мгновениями позже потянулся к ремешку часов на запястье.       После в сознании проскользнула мысль о том, что лучший друг мог заметить смену его настроения и уже трактовать её по-своему. Как бы то ни было в самом деле, менее всего Сонхун желал обременять Джея собственными проблемами — другу и без того своих хватало. И только так Пак мог скрываться за собственными мыслями, убеждая себя в том, что он не был ещё готов рассказать кому-либо о том, в каком хаосе оказался.       Сонхун считал, что подходящее время ещё не наступило.       Он поспешил стряхнуть с себя подобный вид, который сам нарёк жалким, секундами позже растягиваясь на кресле, пряча за подобными движениями напряжение, свинцом отдававшееся в теле. Пак натянул на лицо улыбку: едва весомую, но до последнего натянутую — ему бы хотелось верить, что слабое освещение бара сглаживало углы и скрывало детали. Сонхуну верилось, что Джей не видел те остатки мелькающих эмоций, точно так же, как Паку не удавалось разглядеть на лице друга беспокойство.       — Она такая же, как прежде. Совсем не изменилась, — Сонхуну пришлось выдавить из себя эти слова, и тогда, как те прозвучали с искажённой непринуждённостью, Пак вовсе не мог предполагать того, насколько заметно опустел его взгляд.       — Она все ещё пишет? — а Джей продолжал интересоваться, и Сонхун точно знал, что этот интерес был искренним.       — Заканчивает работу над вторым томом и почти не выходит из студии, — Пак утвердительно закивал и снова поспешил скрыться за словами. — Совсем скоро отправит в редакцию, а там останется только ждать.       — Разве не поздно дописывать этот роман? — Джей склонил голову чуть набок, волосы по инерции шелохнулись и упали на лоб парня, заставляя того прочесать их пальцами назад.       — Публика любит её, но я не знаю, — отозвался на выдохе Сонхун, а желание пожать плечами оказалось настолько велико, что его едва удалось сдержать.       Паку казалось, что о собственной жене он больше ничего не знал. Чудилось ему и то, что было неправильно говорить вот так: за неё, про неё, о ней, когда заявление о разводе уже прочертило видимую и ощутимую границу между ними. В конечном итоге собственные действия оказались наречены Сонхуном общим благом, когда рациональность взяла вверх и перестала громкими криками раздаваться в голове, твердя о том, что Пак не должен взваливать собственные проблемы на лучшего друга. Сонхун соглашался. Сонхун, едва краснея, врал. И впервые за долгое время обманывал ни себя, лгал не самому себе, а Джею, вероятно, вовсе и не помня, когда в последний раз ему приходилось скрывать что-то от друга.       Ему верилось, что Джей не заметил того, как он осёкся. На лице Сонхуна сделался истомленный вид, однако раскаты волнения всё ещё охватывали его лёгкими волнами, а в горле точно сворачивался тугой клубок. Впервые за вечер Сонхун пожалел, что не взял себе выпивки. Алкоголем эмоции не придушить, но можно обмануть и отвести внимание от деталей.       Джей поджал губы и на выдохе вернулся в былое положение: его спина коснулась мягкой спинки, и плечи расслабились, выровнялись. Друг жестом подозвал официанта, словил с девушкой зрительный контакт и, оставленный с намёком на то, что она в скором времени обслужит их, вернул своё внимание к Сонхуну. Пак бегал взглядом по своим рукам, удручённый собственными мыслями, пока Джей ничего не говорил, и почувствовал, как обида на самого себя за невозможность быть с другом достаточно откровенным, горечью отдалась на языке.       — Возможно, нам стоит возвращаться, — фигура официантки возросла перед их столиком, и Джей бросил ей короткое «рассчитайте нас».       Сонхун кинул короткий взгляд на часы и в теплоте искусственного света, к собственному сожалению, заметил, как часовая стрелка неспешно карабкалась к девятке и как стремительно мчалась секундная, подталкивая вместе с тем и минутную. В этой атмосфере ранее царившей безмятежности Пак растворялся окончательно и не желал возвращаться к тому, что за недолгие часы уже успел посчитать эфемерным — времени. Однако мало у него оставалось выбора.       — Разделим счёт, — протараторил Сонхун и потянулся к карману пиджака, выуживая оттуда кошелёк, когда девушка официантка оказалась рядом с их столиком.       Джей заёрзал на своём месте, и секундой позже Сонхун почувствовал, как на собственную руку легла чужая. Друг потянулся через весь стол и в удерживающем жесте сдержал порыв Пака. Рука Джея покоилась на кошельке, приоткрыть который Сонхуну удалось только несильно — едва ли заметно, — и это заставило Пака скоро проскользить взглядом вверх по съехавшей ладони друга, по предплечью и встретиться с ясными тёмными глазами, в которых бликами переливался падающий от лампы свет.       — Не стоит, — мягко промолвил Джей. — Я оплачу.       Сонхуну осталось только наблюдать за тем, как лучший друг вложил в выполненную из натуральной кожи расчётницу несколько купюр, номинал которых Пак и не пытался разглядеть. Он был уверен в том, что друг отдал больше положенного, а молодая девушка этим вечером непременно получит щедрые чаевые, и всё лишь потому, что так поступал Джей, которого он знал.       Пак лениво поднялся с места и остановился, когда не заметил движения со стороны друга. Когда он повернулся, смог заметить лишь то, как лицо Джея осветил экран смартфона, как друг набрал короткое сообщение и поспешил спрятать не промелькавшее до этого момента ни разу за вечер устройство обратно в карман костюма. Друг одарил его тёплым взглядом и покинул своё место, подхватил небрежно брошенный ранее галстук с мягких подушек кресла и взглядом указал к выходу. Сонхун послушался и пошёл вслед за Джеем, отставая всего на полшага и идя чуть позади.       Он остепенился поздно. Тогда им уже удалось преодолеть более половины зала, покидая свой скромный уголок, в котором удалось найти уединение, когда Сонхун, встревоженный собственным открытием — на деле же, только-лишь осознанием ситуации — похлопал Джея по плечу со спины и вынудил друга остановиться, мгновением позже — развернуться.       — Джей, ты пил, — Сонхун констатировал очевидные вещи и замечал, как усмешка в ответ подобному расцветала на лице друга. Ему пришлось поспешить пояснить: — Не можешь же ты сесть за руль нетрезвым.       Друг похлопал Сонхуна по ладони, всё ещё расположившейся у него на плече, и Пак поспешно убрал её, когда на лице Джея сделался умиротворённый вид. Он точно мог сказать, что подобный вид лицо друга принимало только тогда, когда тот был легко тронут проявлением дружеской заботы, и они оба это хорошо осознавали.       — Не беспокойся, — голос его звучал блаженно и размеренно, и Сонхуну случалось задаваться вопросом, как у лучшего друга получалось скрашивать каждую свою интонацию схожими чувствами. Джей перекатился с пятки на носок, делая маленький шаг и сокращая расстояние, отделявшее их от выхода из бара, когда сказал: — Чонвон заберёт меня.       Сонхун рвано выдохнул. В этом жесте читалось одно лишь облегчение, хоть и силились смешаться другие чувства, омрачившие бы всю ситуацию в целом. Паку удалось сдержать укол ревности, пока тот не достиг самых глубоких пороков его души, и, нагоняя лучшего друга и выравниваясь с ним, протяжно промолвил:       — Вот как.       Они миновали двери, отделявшие стены бара от внешнего мира, и с дуновением горячего ветра окунулись обратно в суету ночного города. На просторной парковке сновали туда-обратно люди, мелькали огни неоновых вывесок, смешиваясь на асфальте то красными, то зелёными, то синими бликами, а после кратковременно перебивались яркими жёлтыми или холодными белыми взглядами автомобилей, светом разорвавших темноту густой ночи.       Горячий воздух окутывал тело и теперь казался Сонхуну тяжёлым. Вернулись былые ощущения: тяжесть мира ощущалась где-то глубоко в груди и тонула в вязкости кислорода, которым приходилось дышать, растворялась в редком стрекоте сверчков и шелесте листьев.       — Я должен переживать за тебя, — отозвался Джей и остановился поодаль от входных дверей. — Чонвон может подобрать и тебя.       — Глупо будет ехать сначала в один, а потом в другой конец города, — отмахнулся Сонхун и замотал головой. — Вызову такси.       — С вечерним-то трафиком? — друг в скором движении обернулся на него и теперь смотрел с нескрываемым подозрением и смятением. Быть может, это было лёгкое осуждение.       Фары въехавшего на паркинг автомобиля лизнули носки ботинок, и Сонхун не спешил переводит свой взгляд от лица друга, на котором всё ещё пытался считать эмоции. Однако их зрительный контакт продлился недолго. Джей повернул голову в сторону и задержал свой взгляд на чём-то конкретном. Друг смотрел долго и внимательно, всматривался в темноту и, кажется, вовсе и не замечал, как приподнимался его подбородок и как на губы ложилась лёгкая, едва ли заметная улыбка.       Сонхун понимал, что это значило, но всё равно последовал желанию повернуться и посмотреть в ту же сторону, куда непрерывно всматривался Джей. Ночь стёрла краски с предметов, только неоновые огни красили всё в неоднородные цвета. В полутьме ложившейся полночи Сонхуну удалось разглядеть, как рядом с одним из автомобилей, фары которого были погашены, облокотившись на капот и скрестив руки на груди, стоял парень. Тот смотрел в их сторону и выжидал, не позволяя себе нарушить остатки уже растворяющейся идиллии, и давал Джею время.       Сонхуну думалось, что Чонвон приедет позже, и теперь всё происходившее хоть и слабо, но всё ещё напомнило ему отрепетированный ход событий. Пак перевёл обратно взгляд на друга и застал того в точной том же положении, что и мгновениями ранее: Джей продолжал смотреть в чонвонову сторону, не скрывая наслаждения от его появления и присутствия. Сонхун его понимал.       Пак поднял руку вверх, раскрытой ладонью несильно взмахивая в воздухе, когда посмотрел в чонвонову сторону вновь. Ян смутился и на мгновение растерялся, а когда стушевался, согнулся в лёгком поклоне в знак приветствия и поспешил выровняться секундой погодя. Сонхун вернул свой взгляд к Джею, друг наконец смог ответить взаимностью, и тогда Пак, вовсе не испытывая издёвки в голосе и проявляя только те светлые чувства, на которые ещё мог быть способен, мягко сказал:       — Иди к нему, я разберусь.       — Мы точно не должны подвезти тебя? — Джей говорил эти слова, и Сонхун видел, как тот едва ли не срывался с места. Чонвон продолжал терпеливо ждать, пока им удастся закончить разговор, но Пак без разъяснений знал, что тянули друга совсем иные чувства.       — Не переживай, — Пак слабо похлопал Джея по предплечью и протянул: — Езжай.       Лучший друг протяжно выдохнул и словно несогласно поджал губы, однако слова протеста больше не прозвучали с его стороны. Джей окинул Сонхуна взглядом, в котором Паку удалось прочитать благодарность, а после разорвал зрительный контакт. Друг кинул через плечо что-то неоднозначное на прощение, но слова растворились в вязкости тёплого весеннего воздуха и смешались с посторонними звуками.       Джей сделал шаг Чонвону навстречу, и ноги его понесли вдоль парковки, Сонхун же выжидающе и с полностью опустевшей головой наблюдал за тем, как неспешно спина лучшего друга смешивалась с серостью ночи, как едва ли не исчезала на мгновения в темноте, а после снова окрашивалась в мигающие цвета.       В планах Пака было дождаться того момента, пока Джей скроется за дверьми чонвонового автомобиля и растворится в сумбуре ночи, окончательно ставя точку на том моменте, который им удалось разделить. Однако задуманная концепция потерпела крах, как только Джей остановился в десятке шагов и в сомнениях перекатился с носка на пятку. Сонхуну удалось считать лёгкую нотку недоумения в том, как Чонвон дёрнул головой в ответ на действия Джея и как тот продолжал неподвижно стоять на былом месте; сменилось лишь то, что Ян опустил руки с груди и облокотился ими на глянцевую поверхность капота.       Джей неспешно развернулся и вполоборота смотрел на Сонхуна. Действия друга вызвали недоумение у Пака на лице, и то усилилось, как только Джею удалось развернуться в один шаг и снова подойти к Сонхуну.       — А знаешь, — Джей оказался в каком-то метре, когда слова настигли сонхунов слух; друг проскользнул рукой в карман своих брюк, мгновением позже перед взглядом Пака в свете ночных огней мелькнул брелок от машины, — просто бери мою.       Джей не подходил ближе, когда свободной рукой поднял сонхунову ладонью вверх и опустил брелок, полноправно дающий доступ к машине друга. У Пака не нашлось времени на то, чтобы возразить, когда Джей в лёгком движении согнул сонхуновы пальцы, напрочь фиксируя вещицу в ладони, тихо проговаривая «в самом деле — возьми».       — На ней же утром доберёшься до клиники, и будем на равных, — поймав ещё один удивлённый взгляд, поднятый Сонхуном от своей руки, сказал Джей.       — Ты уверен?       — Я доверяю тебе, Сонхун.       Слова друга зарезонировали в череде повторяющихся звуков, ранее всё продолжавших окружать Пака. В груди неприятно сдавило, а кислород в лёгких сжало, что стало невозможно дышать. Подобные чувства не были вызваны шоком или ещё одним — вовсе не выделяющимся из череды предыдущих — эмоциональным потрясением. Объяснение им Сонхун мог дать просто, однако окончательно принимать для себя это опасался. Именно так гложила душу ранее сказанная ложь. Именно так сказывалось на нём то, что былой порядок был нарушен им самостоятельно: ранее заложенная основа их продолжительного общения медленно очернялась и осквернялась самим Сонхуном, пока тот продолжал пропитывать её мелкими каплями лжи, а Джей всё так же оставался открытым, как прежде. Но только так, Сонхун был уверен, что было правильно.       Пак не нашёл причин противиться предложению, потому, как только смог побороть остатки чувств, лёгших неприятным ощущением на корне языка, крепче сжал брелок в руках, ощущая, как пластмасса скоро нагревалась от температуры его тела. Джей подобному решению Сонхуна только обрадовался, похлопал его по плечу, как ранее сделал сам Пак, и проговорил короткое «до встречи», стоя в полоборота и кидая короткие взгляды в сторону Яна.       — Спасибо, — кинул Сонхун, и слова определённо достигли адресата.              Джей окончательно развернулся и удалился. Мгновением позже он скрылся в темноте ночи, еще позже — в салоне чонвонового автомобиля. Сонхун же нашёл в себе силы оторвать пустой взгляд от опустевшего парковочного места, где ранее стоял белая машина, и перевести тот по разгорячённому асфальту.       Он не задержался у входа в бар дольше, посчитав это излишним и, глубоко выдохнув, отпуская противоречивые эмоции, переполняющие разум, а вместе с тем и тело, прошёл вдоль недлинной парковки, точно помня, где именно Джей оставлял свой автомобиль неизмеримыми часами ранее. Сонхун оказался в салоне чужого автомобиля, полностью, как ему казалось, отгородившийся от всех чувств, что вызывал в нём этот вечер, и направился домой, в глубине души лелея мысль о том, что ему удастся продлить приятную истому и провести ночь, окрашенную мрачным спокойствием.       И всё же ему удалось. Однако это не ознаменовало его спокойствие и не окрасило дальнейшую жизнь размеренной безмятежностью. Забытые у входа в бар переживания вернулись, как только липкий разгорячённый воздух лизнул кожу и заполнил лёгкие. Они не терзали Сонхуна ночью, вот только самому Паку это было сродню того, как те медленно отравляли его: мелкие дозы дают эффект только через время. Он был готов признаться себе, что не знал, какими именно последствиями всё это обернётся, пока отрешённость продолжала пропитывать полотно его реальности.       Наедине с подобными чувствами и переживаниями он проводил дни. Те неспешно сменялись, и Пака вновь и вновь утягивало в череду предрешённых событий, которыми и характеризовалась вся его повседневная жизнь в клинике. Даже так Сонхун не жаловался.       Укоры совести больше не клевали макушку. Джей продолжал быть предельно осторожным, и Сонхун это замечал. Улавливать ему удавалось и то, как лучший друг смотрел в его сторону после того вечера, разделённого в баре. Искать в этом намёки Паку не хотелось — моральная ответственность перед собственными принципами неприятно щиплела кожу, однако рациональному суждению удалось брать верх, затупляя противоречивые чувства здравым объяснением сложившегося хода дел. Сонхун с этим соглашался без препирательств и возражений.       Ранним майским утром он оказался в дверях собственной квартиры, когда лучи ещё не ясного солнца так же лениво, как и сам Пак, пробирались в помещение то из-под неплотно прилегающих к полу штор, то лились из коридора жилого комплекса, тотчас пересекаемые гулким хлопаньем входной двери. Сонхун заметил это ещё по дороге до обители: рассвет лениво скользил по выстроившимся в ряд стен многоэтажных домов, бликами играл в недвижимом ветром полотне воды реки Хан, достигал окон и миновал их, вздымаясь выше и выше, словно конца этому в самом деле не было.       Усталость в Сонхуне выдавали только его шаги: размеренные, неспешные и шаркающие по напольному покрытию, наполнявшие пустующую квартиру лёгким шумом. Окончание тринадцатичасовой операции по удалению опухоли спинного мозга стало для Сонхуна облегчением, для родственников молодого парня, оказавшегося на хирургическом столе, — искренней и приносящей боль радостью об успехе: для них собственный небольшой ад только начинался, и, к собственному сожалению, Пак мог лишь только предупредить об этом.       Долгая операция не только вымотала его физически, вместе с тем и разворотила душу, едва ли не вывернув ту наизнанку. Это осталось только в стенах операционной, запечатлелось на измазанных чужой кровью перчатках персонала, но у Сонхуна в памяти всё ещё так ярко играли те недолгие секунды, когда они едва не потеряли мальчишку. Тому же удалось ухватиться за жизнь, будто в последний раз, и держаться за неё крепко, как никогда прежде. Пак мог только покидать операционную, зная, что мальчишку ждал долгий и мучительный путь: нескончаемые сеансы лучевой терапии, частая томография — и всё это лишь для того, чтобы избежать рецидива. Чтобы подарить молодому девятнадцатилетнему юноше, запертому в теле ребёнка, ещё один шанс на жизнь — искалеченную старыми душевными ранами, но всё ещё относительно сносную.       Давление со стороны родственников ощущалось тяжестью на сонхуновых плечах и давило всё время до того момента, пока ему не удалось скрыться за дверями клиники. Окончательно подобным чувствам удалось раствориться в неколышемом воздухе раннего утра, который перенимал запах нагретого до жару асфальта, только тогда, как Паку удалось оказаться на собственной территории.       Он напечатал Джею короткое сообщение, вовсе не удручённое настоящими эмоциями, которые поддавались всепоглощающему изнеможению: моральному, физическому — Сонхун точно не был уверен. Там он обращался к другу как к главному врачу и, хотя лестных оборотов и уважительного тона не использовал, поставил его в известность, акцентируя на том, что ему нужно было отдохнуть — хотя бы немного. Позже ему приходилось делать замечание на том, что необходимости в подобных действиях вовсе не было, и регламент и без того подразумевал отдых для хирургов после длительной операции, однако, растворившись в моменте, Сонхун тогда думал об этом мало.       Он завалился на широкую кровать и изнурённо подмял под себя одеяло, сложив его под голову и так и не сумев добраться дальше — к подушкам. В подобном положении он провалился в безмятежный уставший сон, когда из каждой конечности удалось прогнать напряжённость — ноги теперь отдавались тянущей болью после проведённых в вертикальном положении долгих часов, — когда выровнялось дыхание, окрашивая светлую ткань лёгкого летнего покрывала. Пак заснул, поддавшись разбитости, находящей отражение в каждой клеточке тела, и тогда его голова была полностью пуста: не звенели мыслями собственные проблемы, не бередили старые раны новые переживание, на мгновение остановились в своём отмирании и угасании те светлые эмоции, на которые ранее он был способен.       Не оставалось ничего — только находивший лазейки свет раннего солнца и покой, опустившийся на всё помещение.       Вернуть себе сознание собственных действий Сонхуну удалось только ближе к дню. Его пробуждение сопровождалось уставшим стоном, самовольно слетевшим с губ, и гулом сигналящих, где-то там внизу, автомобилей. Пак обнаружил для себя, что поднялся с кровати намного ранее, чем ожидал. Часовая стрелка только-только миновала первую треть, а Сонхун полностью отдохнувшим себя так и не почувствовал. Однако даже так он сумел найти силы, чтобы натянуть на вымытое тело чистую одежду, заварить чашку крепкого и такого необходимого чёрного кофе и, придерживаясь своих обещаний, данных Джею, оказаться на своём рабочем месте получасом после.       Сонхуну было ведомо, что необходимости в его появлении этим днём оставалось мало, но, как бы то ни было в самом деле, ему попросту не удалось думать ни о чём другом, как о работе. Холод собственной одинокой квартиры не привлекал, в клинике его хотя бы окружали люди. В клинике Сонхуну удавалось чувствовать крупицы собственной значимости. Всего этого оказывалось достаточно, чтобы держать Пака прикованным к креслу собственного кабинета так долго и так часто, насколько вовсе было позволено.       Хуже становилось только от того, что Сонхун едва ли замечал за собой подобные настроения, в то время, как окружающим это было видно кристально ясно.       За рассмотрением бумаг и перекладыванием их с места на место Пак провёл оставшийся, не удручённый новыми приёмами, что хуже — операциями, день. Общее состояние разбитости то отступало, словно вода во время отлива, то снова накрывало всё тело с головой, пробивая лёгкой, но всё ещё ощутимой дрожью руки. Даже так Сонхуну удавалось с ней мириться, иногда и вовсе не замечать, считая чем-то, что было неотъемлемой составляющей его самого.       Бумажная работа имела свойство заканчиваться, и Паку не понравилось, когда подобное произошло за некоторое время до официального окончания рабочего дня, только после которого, не мучимый совестью Сонхун смог бы вернуться обратно в квартиру. Стрелка часов лениво ползла к пятёрке, а вот Паку казалось, что и вовсе не шевелилась, заставляя его всматриваться в округлый циферблат на стене, гадая, не сломался ли тот. Механизм же был в полной исправности.       Малое руководило им, когда руки самовольно потянулись к дверце ящика стола. Его голова определённо была пуста секундами ранее, а сейчас стала понемногу наполняться гулким звоном, распознать который как собственные мысли или симптомы, ему никак не удавалось. Сонхун неспешно повернул ключ, всё время неизменно оставляемый в личинке незамысловатого замка, и потянул железную ручку, лизнувшую едва ощутимой и всего секундной прохладой. Механизм движениям из вне поддался беспрекословно, и маленькие колёсики ящика заползли по рейкам именно в том темпе, который Сонхун считал необходимым.       Он не заглядывал туда, как хилым замком запечатал в глубине деревянного ящика долю своих переживаний и постоянное напоминание о том, что именно стало причиной их появления. Сейчас же Сонхун вовсе не имел и предположения о том, что именно заставило его поддаться этому мимолётному желанию.       Это было, словно он собственными руками открывал Ящик Пандоры. С остановкой небольших колёсиков ящика стола из его глубин вырвались пороки и самые тёмные желания, эмоции и чувства, как оказалось, ранее намертво спрятанные за деревянными стенками и незамысловатым замком. Они снова впитались в кожу и иссякли в воздухе, когда взгляд встретился со смятым белым конвертом, и растворились в глубине сонхунового тела, когда он поднял ненужную бумагу.       В общей пустоте небольшого ящика особенно ярко бросались взгляду одинокие предметы: всё так же аккуратно сложенный листок бумаги, женское обручальное кольцо.       Пак глубоко вдохнул и рвано выдохнул, прикрывая глаза в ответ собственному недовольству; оно медленно расходилось по венам и покалывало кончики пальцев, Сонхуну это не нравилось. Секундой позже ему удалось взять себя в руки. Он осматривал брошенные вещи опустошённым взглядом, когда одновременно смотрел на них и будто не смотрел вовсе, намереваясь игнорировать. Однако избегать их у него не вышло дольше, чем хватило собственного терпения, нарёкшего подобное поведение Пака до последнего жалким.       Он подхватил бумагу одной рукой, а кольцо другой, и в этих действиях не читалось иных эмоций, кроме разочарования. Разочарован Сонхун был в первую очередь сам в себе — в собственной слабости, не дававшей ему отпустить все былые чувства. Всё только потому, что это не было просто.       С момента их последней встречи с женой прошло едва ли более недели, и даже так Сонхун продолжал оказываться застан противоречивыми чувствами, овладевшими им при одном только упоминании Вонён, при появлении её образа в сознании. Время не лечит, только сглаживает углы и даёт новым ранам образовать грубые шрамы.       Сонхун с тихим звоном золота об деревянную поверхность опустил кольцо жены на стол рядом с собой. Он не рассматривал его только потому, что знал, что новых деталей найти ему не удастся; посчитал это обременительным. Пак раскрыл листок, встречаясь со словами, намертво отпечатавшимися в памяти. «Заявление о разводе» ярко горело на фоне белой бумаги и, кажется, прожигало сонхунов разум.       Пак склонился над бумагой, вовсе не заметив, как округлилась спина и как посунулись плечи, когда в дверь слабо постучали. Первый лёгкий стук костяшки об деревянную поверхность Сонхуном уловлен не был, а вот последующий за ним второй и третий определённо оказались замечены. Пак опомнился и резкими движениями подхватил обеими руками заявление. Он встретился с удивлённым взглядом Джея, остановившегося посреди кабинета, когда руки в несинхронных и уж точно не согласованных жестах запихивали бумагу под стопку других, лежащих у него на столе в надежде спрятать.       — Что случилось, Сонхун? — обеспокоенно спросил друг, и Паку в самом деле удалось кожей почувствовать беспокойство его голоса.       — Ничего, — Сонхун снова пытался отгородиться словами и замотал головой, правда надеясь, что это подкрепит общий образ правдивости его слов, когда на самом деле те были чистейшего вида обманом. Обманом не только лучшего друга, а и в какой-то из до сих пор возможных степеней самого себя.       — Ты только что спрятал что-то, — Сонхун, кажется, затаил дыхание, когда слова покинули уста друга нерушимым утверждением, и после нашёл вообразимый шанс на спасение ситуации, когда Джей закончил: — Не так ли, Сонхун?       — Ты за это, — Пак выдержал театральную паузу и перевёл встревоженный — а хотя самому казалось, что не тревожимый эмоциями — взгляд на стопку разного рода бумаг у него на столе, — ничего особенного. К делу одного из пациентов был прикреплён степлером результаты последних анализов, скоба раскрылась и… Я должен отчитать интерна за подобное обращение с документами и предостеречь его от новой подобной ошибки.       — Ты врёшь, Сонхун, — друг всё так же стоял посреди комнаты, и его с Сонхуном разделяло несколько добрых метров, однако силу вымолвленных слов Пак чувствовал так ощутимо, словно они были прошепчены прямо на ухо, беспрепятственно доходя до душевных струн. — Это на тебя не похоже.       Джей закончил фразу, а Сонхун растерялся. Пак молчал, не зная, что должен был сказать, пока молчал и лучший друг, но продлилась подобная вакханалия недолго. Тогда Джей, сделав маленький шаг, перекатываясь с пятки на носок, смог приковать внимание Сонхуна к своей фигуре вновь и лишь после заговорил:       — Если я делаю вид, что не замечаю, это не значит, что я в самом деле не замечаю, Сонхун, — на выдохе вымолвил Джей, а Паку потребовалось выкроить несколько добрых секунд только на то, чтобы правильно истолковать озвученные другом мысли.       Сонхун поджал губы, и тяжёлый вздох вырвался из груди неровным звуком. Пак потянулся руками к лицу и растёр то, чувствуя, как стала приливать сильнее прежнего кровь в ответ подобным незамысловатым действиям, окрашивая щёки в едва заметный глазу румянец. Ему потребовалось собрать остатки собственных сил и на одном дыхании промолвить, смешивая в предложениях совсем разные эмоции, где сперва играла отрешённость, а после — беспокойство.       — Вот оно как. И как давно?       — Это я должен спрашивать.       — Нет, — протянул Сонхун. — Я имел в виду, как давно ты знаешь? — он поднял на друга взгляд и вовсе не знал, насколько ярко в нём читалось опасение. Пак чувствовал эмоциональное напряжение, пока Джей молчал, и то не улетучилось, когда его голос разрезал тишину кабинета:       — Я должен заметить, что ещё ничего не знаю, а только имею ряд подозрений…       — Можно назвать это и так, — вопреки всем устоям, Сонхун всё же позволил подобным словам слететь с уст и раствориться в пространстве кабинета. Джеем же они оказались проигнорированы, когда тот продолжил:       — …ещё с первого дня моего возвращения ты показался мне странным.       — Я сумел проговориться, даже тогда, когда был трезв, — заметил Сонхун, и подобными словами он высмеивал себя и только себя самого, чувствуя неприятную горечь от осознания произошедшего, неторопливо тающую на языке.       — Не слова выдают тебя, — Джей замотал головой и, вопреки ожиданиям Пака, никак не пояснил сказанного, оставляя это полностью на растерзание сонхунового разума.       Сонхун же сполз в кресле, больше не ощущая, что имел силы бороться, не осталось и возможности противостоять вниманию друга к малейшим деталям, когда так хотелось верить в то, что Джей не замечал. А лучший друг раскрыл его обман так скоро, что даже казалось до невероятного комично: Пак был единственным, кто заверил себя, что вещи всё ещё были у него под контролем.       — Ты видишь меня насквозь, — на выдохе и словно отчаянно промолвил Сонхун, больше не боясь встретиться с правдой лицом к лицу. Истина была такова, что Джею в самом деле были ведомы все уязвимые сонхуновы места, противиться этому больше не было сил.       — Вероятнее всего, именно так и есть.       Джей отодвинул стул напротив и наконец присел рядом. Его последние слова стали глухо отбиваться от стен и вбиваться в подсознание Пака. Сонхун же чувствовал, как оседал на кресле, в котором ему удалось провести хоть и неполный, но всё ещё рабочий день, когда лучший друг окидывал его таким взглядом, в котором читался один только неподдельный интерес и здравое желание помочь. Эта смертельная комбинация всегда обезоруживала Сонхуна, и он мало когда мог идти против Джея в такие моменты.       — Ты можешь поделиться со мной тем, что тебя беспокоит, — мягко сказал Джей и продолжил: — Если не хочешь, прошу, просто дай знать, что всё в самом деле в порядке и тебя не тревожат проблемы, разобраться с которыми ты самостоятельно не можешь. В этот раз без притворства и лжи.       — Ты не должен так переживать обо мне, — а Сонхун снова отгораживался, вот только в этот раз Джей не позволял:       — Я не могу, — он замотал головой, волосы россыпью упали на лоб. — Не могу молчать, когда отчётливо вижу, в каком ты состоянии. Просто скажи мне, если я могу чем-то помочь.       Сонхун перевёл на друга пустой взгляд и кожей почувствовал, как защипало огорчение. Он смотрел на Джея, как казалось самому, как никогда прежде: вскоре стёрлись с лица все краски, и усталость размашистыми тенями упала на его лик. Смотря на друга, Сонхун видел, как сводились и выгибались тёмные брови, как показывался кончик легко прикушенного языка, пока Джей молчал и ждал момента, когда собственные слова найдут отклик в сонхуновой душе.       Они находили и продолжали медленно распространяться по телу накрывающей усталостью, которая сперва парализовала тело, а после заставляла томно и шумно выдыхать. Вопреки всему, что было привычно ранее, его голова пуста не была. Мысли бились в хаотичном порядке и пересекались одна с другой; в голове творился полнейший беспорядок, когда истинные чувства говорили о том, что ему стоило рассказать, а рациональный анализ ситуации — что не должен обременять друга ещё и собственными заботами.       Всё это происходило у него внутри, но мало находило отражение на лице. Сонхун едва ли выражал какие-либо другие эмоции, когда на лице застыл тот отрешённый вид, с которым он оказался сидеть, как потускнели его глаза и опустил взгляд. Даже так создавалось впечатление, будто Пак был здесь и не здесь одновременно, и Джей позволял ему пребывать в подобном состоянии так долго, сколько бы потребовалось.       В повисшем молчании Джей не говорил. Лучший друг только размеренно дышал и внимательно смотрел на Пака, а Сонхун кожей чувствовал этот взгляд и ощущал все скользившие в нём эмоции. Жалким всё это становилось от того, что он снова заставлял других переживать, что вызывал в окружающих те чувства, которые хотелось видеть на лицах других меньше всего.       Ранее прозвучавшие слова Джея дошли до сердца и нашли отклик только мгновения погодя. Сонхуну не было ведомо, как долго ему удалось просидеть в подобном состоянии, но друг его не торопил. Терзаемый давящими на солнечное сплетение сомнениями, он смог найти в себе силы утянуть себя обратно в реальность, какой бы жестокой она в самом деле не казалась на первый взгляд.       Сонхуну понадобилось еще несколько мгновений, чтобы всё же начать говорить, и тогда его голос звучал отчаянно и одновременно пугающе в собственном спокойствии; испарились былые чувства и на их месте осталась только тяжесть, ярко ощущавшаяся в районе грудной клетки и слепо прослеживающаяся в голосе:       — На самом деле, происходит, — Пак понурил голову и не смел поднять взгляд на друга, в то время как кожей чувствовал ответный испепеляющий. — Но я не один, кто удручён проблемами. Я знаю, что тебе хватает своих забот, и как я могу взваливать на тебя ещё и собственные, Джей? Особенно делать это сейчас.       — Ты не станешь бременем, — Джей уловил истинный посыл сонхуновых слов, и вовсе не известно, в чём именно: обречённых интонациях, изредка играющих в словах или в самом посыле, заложенном в слова смысле. — Поделись этим со мной, Сонхун. А если нет, то хотя бы аргументированно убеди, что у меня нет поводов для переживаний.       — Ты слишком добр к людям, Джей, — заметил Пак, но осёкся. Друг парировал:       — Пожалуйста, не переводи тему.       Пак почувствовал, как задрожала нижняя губа, и не знал, заметил ли это Джей. Сонхун поспешил поджать губы и не заметил, как прикусил нижнюю, раны бы это не оставило, однако лёгкий привкус ощутимой боли вернул ему самообладание. Пак смотрел на свои руки, сложенные на столе, и комната опять наполнилась тишиной: она пропитывала жаркий воздух и пробиралась в лёгкие. Сонхун повернул голову в сторону окна. Из того сочился свет ложившегося цветного заката, от которого на стенах играли замысловатые тени, растягивающиеся в причудливых формах.       Пак протяжно выдохнул, а после руками потянулся к бумагам на его столе. Он точно помнил, где именно в том изобилии документов, что нагружали его рабочее место, затерялась бумага на развод. Сонхун точно видел, как край той игриво торчал из стопки ровно сложенных листов и рушил всё былое равновесие. Впрочем, равновесие это касалось отнюдь не документов.       Пальцы поддели торчащий уголок, и кожей Сонхун ощущал шероховатость плотной бумаги. Он больше не медлил, когда вытянул лист из оков других, что на него давили, и не терялся, когда на выдохе обременённо промолвил:       — Вонён хочет развестись.       — Развод? — переспросил Джей, однако его тон не был неспокойным.       — Она прислала мне заявление о расторжении брака, а я никак не могу набраться сил подписать его, — Пак и не заметил, как опустил лист перед Джеем, позволяя другу отдаться его рассмотрению, а сам пустил руки блуждать по лицу. Он растирал щёки и потирал подбородок, пальцами очерчивая линию нижней губы, однако эти действия помогали мало. Сонхун опустил голову и не смотрел на друга, когда стонуще и надрывисто выдавил: — Я попросту жалок.       — Не говори в таком ключе.       — Но именно так и есть.       Только сейчас ему хватило сил посмотрел Джею в глаза, и Сонхун не знал точно, нравилось ли ему то, что он там увидел. А в глазах лучшего друга неприкрыто мелькало сожаление, осознание прорезалось в ярких бликах. Пак точно не знал, но мог предполагать, что Джей уже сопоставил все те догадки, которые гложили его долгое время, с озвученными фактами и уже без сонхуновой помощи пришёл к выводу. Каким бы на самом деле не было это умозаключение друга, Сонхун уже с ним соглашался.       Сонхун смотрел на друга, пока глаза того скоро бегали по бумаге, оказавшейся перед ним. Пак молчал, пока Джей не говорил, и думал, что настал именно тот момент, когда им обоим теперь было необходимо немного времени: Сонхуну — на то, чтобы унять колотящееся сердце и стереть с лица отрешённый вид, Джею — на то, чтобы осмыслить глубину всего происходящего.       Повисшая всезаполняющая тишина оказалась прервана тогда, как друг смог оторвать свой взгляд от белого листа и перевести тот на Сонхуна. Тогда настал краткий момент, когда их глаза встретились, и Пак теперь точно мог отчётливо видеть все до единого чувства, одолевавшие лучшего друга: в них смешивалось огорчение и понимание, соболезнование и утешение. А после Джей заговорил:       — Послушай, — с его губ слово слетело на выдохе и срезонировало в комнате; Пак смотрел на него и чувствовал, что должен был позволить этому зрительному контакту продолжиться, — если это в самом деле то, чего она хочет — дай ей это.       Отклик слова Джея нашли сразу же: губы Сонхуна задрожали, а брови свелись к переносице. Этот облик задержался на его лице не долго, однако и без того оставил сильное впечатление о внутренних переживаниях, рвущих в клочья.       — Всё не так просто, — обречённо прошептал Сонхун.       — А я и не говорил, что будет просто. Подобные решения тягостны, и я не могу этого отрицать. Но, Сонхун, как долго ты в самом деле сможешь удержать её, когда она уже приняла решение? — друг посмотрел ему в глаза, а Сонхун не выдержал и стыдливо отвёл взгляд, прожигая тем точку где-то у Джея за спиной. Он сдался и сделал это так скоро, как не представлял, что вовсе мог. — Я никогда не знал Вонён хорошо, но точно знаю то, что это будет приносить мучения вам обоим. Ты не сможешь привязать её к себе, как бы ни старался, если её позиция в этом вопросе окончательна. Она хочет развод — дай ей его, позволь получить то, что хочет, и не терзай в первую очередь себя.       — Я в самом деле должен с этим согласиться? — сведя брови к переносице и подняв заявление, спросил Пак, и голос его был омрачён неведомым спокойствием, в котором гасли сомнения и стало мелькать разочарование, а вместе с тем и осознание; остатки переживаний выдавали только угасающие надрывы.       — В конце решение останется только за тобой.       Сонхун смог найти силы заглянуть в карие глаза друга и найти в них неподдельный блеск истинного сопереживания до того, как Джей, позволив своей последней сказанной фразе растаять в воздухе, неспешно поднялся с места. Друг поправил халат, разглаживая на нём невидимые складки, а Пак почувствовал, как защипал кончик языка металлический привкус осознания. Сонхун мог только немо провожать друга взглядом, когда тот мерил комнату неразмашистыми шагами; Пак не находился, что ответить, но ответ от него и без того нужен не был.       Остановившись у двери и положив руку на ручку, уже готовясь надавить на неё, Джей остановился на мгновение и прежде чем исчез за массивными дверьми, а там — в протяжности коридора, неторопливо, и снова смотря Сонхуну прямо в глаза, сказал:       — Прими то, которое считаешь верным, и с этого момента забудь о сожалениях. Жизнь слишком эфемерна, чтобы растрачивать её на соболезнования.       Друг покинул сонхунов кабинет, сопроводив свой уход заботливым «не задерживайся здесь долго», которое неспешно растаяло в воздухе секундами позже и окончательно прервалось тихим и аккуратным закрытием двери с внешней стороны. Сонхун снова остался один и почувствовал, как дрожью пробило кончики пальцев, как после по телу неспешно расползлось облегчение. Пак не знал точно, чем были вызваны эти чувства, однако был точно уверен, что слова друга нашли отклик в сердце.       Его голова опустела, как только Джей покинул комнату, но сразу же наполнилась мыслями, как только руки с ранее не присущей лёгкостью подняли заявление о расторжении брака. Ранее прикосновения к злосчастной бумаге вызывали в нём бурю сокрушающих и уже постепенно отмирающих эмоций, сейчас же ничего подобного Сонхун больше не чувствовал и находил это удивительным.       Осознание, а вместе с тем и принятие медленно ползли по венам, и именно они заставили Пака потянуться к подставке с канцелярией. Назад пути больше не было, когда левая рука сняла с тонкой ручки колпачок — кажется, чернила были чёрного цвета — и зацепила его на обратной стороне, обнажая острый наконечник стержня.       Взгляд бегал по тексту, считывая смысл, пока перед глазами мелькали слова: «Фамилия», «имя», «дата рождения», «место рождения». И Сонхун писал, медленно выводил буквы, переживая, что почерк окажется неразборчивым, пока нижняя губа несильно подрагивала, напоминая об ранее уже ощущаемых чувствах.       Пак…       …Сонхун…       …200Х.12.08…       …Сувон, Республика Корея.