Там, где всему этому конец

      Чан Вонён сидела за столиком «La Tazza d'Oro» — итальянском кафе, расположившемся прямо через дорогу от её студии — и в размеренном жесте покачивала перекинутой через другую ногу ступнёй. Бижутерные банты её туфель слабо поддавались такому действию и только в силу своего немалого веса, вызванного искусственными камнями, которыми были наполнены, подрагивали всего немного. Девушка расположилась за дальним столиком, тот находился в самом углу заведения и представлял собой ограждённый от суеты кафе клочок помещения с величавым видом панорамного окна на расположившуюся рядом проезжую часть.       На столе напротив неё стоял ноутбук, и девушка скрашивала ожидание за монотонной проверкой написанного текста. Поодаль, с левой стороны располагался стаканчик с холодным латте, и хотя имидж итальянского кафе это не подчёркивало, в памяти Сонхуна Вонён всегда считала именно это заведение стоящим.       Пак стоял по другую сторону дороги и наблюдал за ней с окон припаркованного автомобиля. Чан не заметила его приезда некоторыми минутами ранее, а если и заметила, то пожелала не обратить на это явного внимания, а Сонхуну требовалось время, чтобы перевести дыхание. По его инициативе жена ясным майским вечером оказалась в стенах уютного кафе, когда сочившийся из окон тёплый свет играл с размашистыми тенями, а Сонхуну потребовалось проделать путь, длиною в целый город, чтобы добраться до выбранного Вонён места. За собственную эгоистичность Сонхун жену больше не винил.       Он набрался силами чуть позже. Тогда Сонхун оторвал свой взгляд от окна и глубоко выдохнул. Нервозность не играла в нём, точно так же, как и не было места страху в тот момент, когда он подхватил пальцами дипломат, ощущая шероховатость кожаной ручки, и когда неспешно потянул ручку, заставляя дверь открыться. В момент, когда он неторопливо покидал салон автомобиля и педантично убеждался в том, что машина была заблокирована, в Паке играли другие чувства: такие знакомые и одновременно неизвестные в своём сочетании. По телу бежали лёгкие укоры неизбежности, а осознание глубины происходящего всё ещё изредка, но продолжало пробивать нижнюю губу лёгкой дрожью, заставляя Сонхуна покусывать мягкую кожу; где-то на подкорке сознания стучало принятие. Ему думалось, что бесстрастие вскоре поглотит его: отомрут все оставшиеся чувства, и когда он вновь увидит жену, оказавшись всего в одном шаге, чтобы звать её бывшей супругой, он больше не будет чувствовать себя подобным — или каким-либо другим — образом, однако мало Сонхун тогда ещё знал, что частично, но всё ещё ощутимо ошибался в собственных суждениях.       Пак отворил прозрачную дверку кафе, и лёгкая джазовая музыка коснулась ушей. Винил пластинки проигрывал знакомую и одновременно казавшуюся новой песню, пока Сонхун ловил взгляд девушки за барной стойкой, приветствовавший его, и официанта, проскользнувшего в паре метров с неустойчивым подносом в руках. Он огляделся, осматриваясь, словно в самом деле не знал, где искать Вонён. Взгляд скользил по винтажным плакатам на стенах, по электропроигрывателю, проигрывающему музыку, по прыгающему на неровностях винила тонарма, а после переметнулся на светлое дерево столиков.       Сонхун стоял у двери, обеими руками держа дипломат перед собой, когда взгляд наконец нашёл свою цель. Вонён больше не смотрела в ноутбук, и когда их взглядом оказалось суждено встретиться, отрешённость во взгляде Чан сменилась заинтересованностью. Она подняла согнутую в локте правую руку раскрытой ладонью в сонхунову сторону и несильно зашевелила пальцами в надежде привлечь к себе внимание, хоть и необходимости в этом они оба находили мало. Сонхун перекатился с пятки на носок в неуверенном первом шаге, когда Вонён с присущей лёгкостью закрыла ноутбук и успела убрать его в сторону, освобождая поверхность перед собой. Пак оказался рядом, когда девушка с грациозностью королевской особы подхватила стаканчик с латте и, придерживая трубочку свободной рукой, сделала несколько глотков.       В отрешённом молчании Сонхун отодвинул деревянный стул, неприятно проскрипевший по линолеумному покрытию, и чувствовал, как взгляд жены оценивающе скользнул по его фигуре. Он не посчитал, что должен был придавать подобному жесту особого внимания, оттого никакой ответной реакции от него не последовало. Пак медленно приземлился на стул, оставляя дипломат покоиться рядом на полу, где-то возле одной из деревянных ножек стола, и взгляд наконец неспешно лёг на спутницу.       Вонён похорошела. Во всяком случае, именно так Сонхуну верилось. Тёмные локоны в лёгких волнах ниспадали на плечи и бежали вниз по укороченному пиджаку твидового костюма едва ли не до самой поясницы, девушка поправляла их с частой периодичностью, потому он не мог не замечать. Пак легко бежал взглядом по её лицу и замечал, как медленно стиралась усталость с него, как скрывались за лёгким макияжем её крупицы, как улетучивались истинные проявления чувств. Он не боялся её рассматривать, однако в этот раз это не ощущалось правильным. Сонхун признавался сам себе, что в тот момент мало что в самом деле ощущалось верным.       — Ты поздно, — заметила Вонён, и в её голосе не было укора, одно лишь сухое констатирование фактов, однако Сонхун заставил себя разглядеть в этих словах ранимое недовольство.       — В городе пробки, — на выдохе отрезал он и врал, но только в деталях. Ранним вечером дороги кишели автомобилями, но причина его неторопливого появления крылась совсем не в этом.       — В любом случае, я бы ждала тебя, — качнув головой, легко промолвила она.       — Не сомневаюсь в этом, — отстранённо сказал Пак и на секунду спрятал свой взгляд у девушки за спиной.       — …это ведь ты меня пригласил, и я была обязана, — между тем заканчивала Вонён, а Сонхуну вновь удалось найти скрываемое недовольство в этих словах.       Он посмотрел на девушку ещё раз, когда тишина, разбавляемая мягким звучанием винила, повисла между ними. За последнее время Сонхун всё чаще продолжал придираться к Чан, искусственно искать изъяны и скрывать за этим своё огорчение. Он по-прежнему считал её красивее всех, кого знал, по-прежнему находил в ней всё, в чем когда-то нуждался, но в то же время едкое ощущение, а вместе с тем и принятие того, что назревала война, бегало по подсознанию и щекотало нервы, заставляя заклинать себя в тайне ото всех точить оружие. Это всё — хаос, поглотивший его жизнь — было плодом решений Вонён, и Сонхун оправданно считал, что в ответе была она, хотя на деле же одновременно с тем и признавал, что довести до конца всё это им необходимо вдвоём.       — Ты выглядишь измотанным, — голос Чан смешался с музыкой и настиг сонхунового слуха чуть погодя.       Пак вновь поднял на девушку отрешённый взгляд и заметил, как изогнулись в деланном беспокойстве её брови. Сонхун не знал, были ли настоящими те чувства, которые он видел, как мелькали на лице жены, а потому самовольно принялся считать поддельными их все: без малейшего шанса на то, что Вонён была искренняя. Всё лишь потому, что так было легче.       — Я в порядке, — он несильно замотал головой и на миг прикрыл глаза; таким образом он снова прятался за словами и чувствовал в этом больше привычку, нежели необходимость.       Чан улыбнулась одними только уголками губ, и Пак не знал точно, чему именно. Спрашивать он не намеревался, потому поспешил оставить подобный жест девушки без внимания. Вонён потянулась к волосам и в лёгком жесте поправила те, расправляя пряди на плечах, словно это могло ослабить напряжённость разговора, однако Сонхун находил подобное её поведение привычным. В его памяти Чан Вонён не была такой всегда, но в последнее время отрешённость в её взгляде и едва выражающее истинные чувства лицо, словно она давным-давно отгородилась ото всех существующих эмоций, становились привычными и медленно стирали былые образы из памяти. В конечном счёте, вскоре в памяти Сонхуна не останется единого воспоминания о той девушке, которую он когда-то полюбил.       — Как идёт работа над романом? — Пак не знал, что должен был сказать, чтобы поддержать разговор, казавшийся не более, чем простым перекидыванием немногосложных фраз, а потому продолжил то, что мгновениями ранее счёл обменом простыми любезностями. Словно они были незнакомцами.       — Трудно, в последнее время, — призналась девушка и поспешила продолжить: — Тяжело даётся писать, когда голова занята совсем другим, и это меня волнует.       В тоне девичьего голоса Сонхун отчётливо слышал, как Чан — вероятно, даже не думая об этом — перекладывала вину на Пака. От осознания подобного хода вещей ему сделалось противно, отвращение защипало кончик языка, который Сонхун поспешил прикусить, словно это в самом деле ему бы помогло. Досада, бьющая в солнечное сплетение, не отражалась у него на лице, и Пак чувствовал, что снова придирался к Вонён, однако теперь ничего, как принять это, ему делать не хотелось. Пусть всё пустится на самотёк — Сонхун устал бороться с Чан.       — Возможно, тебе стоит поговорить с редактором и попросить у издательства отсрочку, — на выдохе сказал Пак и потерялся взглядом в собственных руках, сложенных в замок на столе.       — Возможно и так, — Чан повторила его интонации, и от этого Сонхуну сделалось дурно. — Но мы ведь не для этого встретились, не так ли?       — Ты права, — Пак не был подавлен, однако смутные чувства проскользнули в тоне его голоса.       — Признаюсь, я была удивлена, когда ты попросил о встрече, — Чан снова потянулась к стакану и сделала глоток, только после она продолжила: — Я рада, что ты связался со мной, Сонхун.       — Не было смысла откладывать ещё дольше, — на выдохе сказал Пак и поднял взгляд на девушку. В её глазах ему не удалось найти масляного блеска, который выдавал бы хоть какие-то чувства: полное отрешение.       — С этим я соглашусь, — Вонён усмехнулась, и не знал Сонхун чему именно: собственным мыслям или происходящему в целом. Как бы то ни было на самом деле, он посчитал, что больше это его не касалось.       Сонхун молчал, пока Чан не говорила:       — Я не хотела торопить тебя, но почему бы нам сразу не перейти к сути?       Девушка оценивающим взглядом скользила по Паку, и он делал вид, что не замечал. Он откинул мысли о том, что в сказанном девушка буквально противоречила сама себе, и для собственного спокойствия пожелал не возвращаться к этому эпизоду. Сонхун наклонился и правой рукой подхватил ручку дипломата, когда Вонён через трубочку потянула ещё немного разбавленного молоком и льдом напитка. Девушка отставила стакан так скоро, как только Пак поставил портфель себе на колени, и внимательно наблюдала за ним, вовсе и не замечая, как несильно щурились глаза и как появлялся кончик языка, тотчас прикусываемый зубами. Сонхуну дела до этих движений жены не было.       В нерешительности поддев замки дипломата, Пак остановился. Что-то взыграло в нём, но светлыми чувствами назвать это он не смог. Сонхуну казалось, что это было сродню огорчению. Вот только огорчался он не жене и не на всей заставшей его врасплох ситуацией, подобные чувства направлялись собственному эго и самолюбию, которое ранее в их отношениях Сонхун не проявлял. Это заставляло его возвращаться к мысли о том, стоило ли давать столько, не рассчитывая получить и половины в ответ так быстро, как и гнать её из собственного сознания, объясняя для себя всё это просто: он уже принял решение, и не время было отступать.       Слова Джея лёгким и мимолётным эхом звучали в подсознании голосом друга, пока Сонхун не предпринимал никаких действий. Он только удручённо вздохнул и снова прикрыл потяжелевшие веки — последствия затяжной операции и недолгие часы сна после давали свои плоды и ярко отражались усталостью у него на лице, — из-за этого он не заметил, как всем телом напряглась Вонён. Открой бы он глаза чуть раньше, нашёл бы жену в подобном компрометирующем положении, однако к тому моменту, как Сонхуну удалось вернуть себе былую решимость, что и привела его в это кафе, Чан приняла былое положение. И только в такт музыке подёргивающаяся нога, всё так же переброшенная через другую, выдавала остатки её нетерпимости.       Пак больше не думал, когда позволил замкам щёлкнуть и когда проигнорировал собственное искривлённое отражение в них. Он больше не медлил, когда запустил пальцы в глубину дипломата, кожей ощущая мягкость подкладки, при случайных прикосновениях лижущую кожу. Сонхун смотрел жене в глаза, не находя в глубине карей радужки другого проявления эмоций, кроме как холодной решительности, и посчитал, что это было тем самым моментом, когда ему следовало взять пример. Он выудил ранее смятый и неумело выровненный после конверт, на котором всё ещё девичьим почерком красовался выведенный адрес клиники, и заметил, как Вонён заёрзала на прежнем месте, а после поспешила выровняться.       Сонхун знал эту тактику — Чан готовилась к возможному нападению, необходимости парировать все аргументы, которые может выдвигать Пак. Однако мало она знала, что в этот раз ошибалась в собственных суждениях, как никогда прежде, и ей в самом деле не понадобится уговаривать Сонхуна во второй раз.       Пак крепко сжимал конверт в руке, пока другой бережно ставил портфель обратно на пол — на прежнее место у деревянной ножки, — и мало он замечал, как часто подрагивали девичьи ресницы в ожидании. В тягучей густоте жаркого воздуха не ощущалось напряжения, и Сонхуну это было в новинку: только легко лилась по винилу очередная джазовая композиция, заполняя сперва пространство, а после и самого Пака как такового; грудь наполнял пряный запах кофейных зёрен, недавно смолотых для кофе одного из посетителей, а глубоко в душе более не трепетали те светлые чувства, породить искусственно к жене которые у него больше не удавалось. Пак не любил потворствовать, однако тогда ощущалось так, что он потворствовал самому себе, и это заставляло его избавляться от идеи продолжить обманывать себя. Вероятно, Джей в самом деле был прав.       Они молчали, когда смотрели друг на друга, и тогда Сонхун посчитал делом собственной чести прервать уже ощущаемое гнетущим молчание. Он сильнее сжал бумагу в руках, между большим и указательным пальцем нащупывая вложенное в конверт кольцо, вовсе не замечая, как под давлением та смялась ещё больше прежнего, а Вонён внимательно смотрела на него и выжидающе скользила взглядом.       — Мы правда должны делать это? — он не спешил опускать конверт на стол, когда слова сорвались из груди. В произнесённое Сонхун не вкладывал чувств, те отразились от стен деланой бесстрастностью, за которой мастерски прятались крупицы колющей кожу неуверенности; всё, что было в этих словах — не спрятанный за сложными оборотами смысл. Вонён его уловила.       — Мы уже говорили по этому поводу. Есть ли смысл мне ещё раз объяснять свою позицию?       — Нет, — на выдохе удручённо промолвил Пак. — Я просто хотел убедиться, — закрываясь за словами, кинул он, но так и не позволил продолжению сорвать с губ. «...что ты закрыла своё сердце» прозвучало исключительно у него в голове.       Вонён не стала спрашивать, что именно крылось за этими словами, Сонхун пояснять желания не имел. Пусть недосказанность зазвенит в повисшем молчании, пусть смешается с джазовой музыкой, пусть вобьётся Чан в уши. Пак не видел больше причин оправдываться перед девушкой, не знал, был ли смысл делать то же самое перед самим собой.       Сонхун глубоко вздохнул, когда позволил пальцам опустить конверт на стол и выпустить из рук бумагу. Вонён выжидающе смотрела, а он не нашёл причин для спешки. Пак неторопливо раскрыл конверт двумя пальцами и вытащил сложенный ровно пополам листок бумаги. Сонхун заметил, как расширились зрачки девушки и как скоро переметнулся её взгляд на приковывающий её внимание предмет. Самому Паку хотелось верить, что девушка не дышала в тот момент, когда он раскрывал бумагу и снова позволял той упасть на стол, хотелось тешить себя мыслями и о том, что в Чан всё же играли разные чувства. Мало он знал, что к подобным проявлениям Вонён готова не была.       Девушка медленно скользила по столу взглядом, а Сонхун находил в себе силы это игнорировать. Однако он точно кожей чувствовал, когда глаза жены бегали по нему, когда сканировали и улавливали весь тот скудный спектр эмоций, на который он был способен. Вонён не могла знать — Пак ей не позволил, — что с течением разговора чувствовал всё меньше и меньше. Сонхун точно знал, хоть и не смотрел, когда от разглядывания его, сидящего на расстоянии вытянутой руки, Чан переметнулась к белой бумаге.       Движение Пака обнажило то, что ранее было нехитрым способом скрыто. Он раскрыл бумагу и позволил той разложиться на столе. Сонхун не смотрел, однако точно знал, что в тот момент, когда из груди девушки вырвалось удовлетворённое и облегчённое мычание, совсем скоро поспешившее смешаться с лёгким джазом, он взглядом скользила по ранее скрупулёзно выведенным буквам и заполненному ряду с кричащим названием «Он».       — Ты подписал, — со вздохом, одновременно сорвавшемся с губ со словами, говорила девушка. — Какое облегчение.       Пак поднял взгляд и видел, как натянутая улыбка растянулась на лице Вонён, и от этого ему стало не по себе. Фальшивое и лéстное одобрение, звучавшее в её голосе, резало Сонхунов слух, и он чувствовал, как неприязнь стала жечь кожу. Это была неприязнь к самому себе в первую очередь, ведь именно в этом Пак видел свою слабость, видел, как потакал перед Чан и как едва мог ей противостоять. Однако эти чувства рассеивались, им требовалось время, и они послевкусием оставались на кончике языка, но, как бы то ни было, постепенно исчезали. Сонхун принял решительную позицию ещё тогда, когда связался с женой и попросил о встрече, и теперь Пак менее всего желал трусливо делать шаг назад.       — Ты сделал правильный выбор, Сонхун, — протянула девушка секундами позже, и эти слова прошибли Пака, точно током.       — Нет, — он покачал головой, и лицо не выражало никаких эмоций: расслабились все ранее напряжённые мышцы и тень от рамы, вызываемая полезшим вниз ярким закатным солнцем, легла на него. Закат стирал краски с его лица.       — Нет? — на выдохе повторила Вонён. Только сейчас Пак уловил проблеск эмоции в её голосе. Чан не понимала, даже не подозревала, к чему всё это ведёт, именно поэтому решила добавить: — Что же тогда…       Недосказанность снова повисла в воздухе, и Сонхун почувствовал терпкий её привкус у себя на корне языка; она заполняла уши и впитывалась в тягучий воздух, вместе с тем без остатка пропитывая лёгкие. Вонён смотрела на него, не скрывала свой взгляд, и в нём теперь играло тенями удивление. Именно оно за весь проведённый в компании друг друга вечер показалось Паку настоящим, в нём не было притворства, и это вызывало в Сонхуне сожаление. Сожалел он главным образом потому, что подтверждались все с опаской выстроенные догадки: у жены не оставалось тех светлых чувств, что связали их узами брака три года назад, и сам Сонхун чувствовал, что те угасли в нём так же, и, вероятно, начало этому процессу оказалось положено задолго до того, как ему удалось это осознать.       Пак был решителен, когда ладонь правой руки с гулким хлопком приземлилась на деревянную поверхность стола. Звук разрезал вязкий воздух, в нём померкла музыка виниловых пластинок, но поспешила возобновиться секундой позже, в нём растворились удивлённые взгляды официантов, тут же потерявших интерес к происходящему. Сонхун ладонью, широко расставив пальцы, закрыл содержание заявления об расторжении брака; лист бумаги дрогнул от сотрясаемого воздуха и поспешил вернуться в прежнее состояние, беспомощно растянувшись на гладкой деревянной поверхности стола.       — Я не согласен с твоими условиями, — Сонхун смотрел девушке в глаза и больше не видел на нём эмоций, те были мастерски убраны за леденящим спокойствием, но Пак знал, что то уже было поколебимо и оставалось простой надеваемой маской, не более.       — Не согласен? — Чан потянулась к волосам и расправила их, в лоснящихся блеском прядях находил отражение оранжевый свет закатного солнца: оно переливалось ровными бликами и падало ниц, скрываясь от сонхуновых глаз.       — Именно так.       — Ты не хочешь давать мне развод? — жена говорила быстро, и Сонхуну показалось это именно той деталью, которая стала выбиваться из привычного хода вещей этого вечера.       — Я говорил не об этом, — на выдохе промолвил Сонхун и свободной рукой потянулся к лицу; та стала в поглаживающих движениях потирать подбородок, и Пак под пальцами чувствовал, как неприятно царапалась однодневная щетина. У него ведь даже не было времени должным образом привести себя в порядок. — Я говорю о том, что не согласен с выдвинутыми тобой условиями, а не о том, что не дам тебе развод.       Вонён смотрела на него так, как, кажется, не смотрела никогда прежде. В её теле чувствовалось напряжение, и оно царапало сонхунову кожу, но это не вызывало сожаления. Он смог вывести девушку на эмоции, пусть те были далеко не самыми ясными и светлыми, Пак всё равно счёл это своей маленькой победой. Пак засмотрелся на Чан и нашёл в глубине карих глаз всё так же ярко играющее смятение, потому посчитал необходимым на выдохе разъяснить:       — Мы разведёмся.       Та лёгкость, с которой вырвались эти слова из груди, ознаменовала для Сонхуна принятие. Он лгал себе — вероятно, намереваясь подобным способом обезопаситься — о том, что принял ситуацию ещё тогда, как Джей помог советом, когда заполнил бланк, однако это произошло именно сейчас. Пак мало знал, что сможет сказать это так легко, не знал он, что не будут подрагивать губы и не будет тупой болью бить по солнечному сплетению горечь. Сонхун ещё не признался себе, но уже чувствовал, как медленно отпускал девушку, как окончательно тускнели все те светлые чувства, ранее к ней испытываемые.       Вонён несильно сводила брови, и Пак отчётливо видел, как подрагивали девичьи плечи. Объяснение такому поведению жены Сонхун для себя находил просто, вовсе и не намереваясь узнавать, было ли это так на самом деле — Чан овладело потрясение, пробравшееся под кожу, и сейчас девушка хоть и не ощущала и четверти от того, что чувствовал Пак, стоило ей тем вечером заговорить о разводе, чувства эти были тому сродними.       — Я не понимаю, — поведя головой, сказала девушка и посмотрела на Сонхуна исподлобья. Подобный взгляд задержался на её миловидном лице не долго, однако чувство вины у Пака этому вызвать не удалось.       — Значит, ты вовсе меня не слушаешь, — выдохнул Сонхун и не заметил, как ненарочно сжал всё ещё накрытую ладонью бумагу; та смялась, но критичным это не было. — Я не говорю загадками, Вонён. Я говорю о том, что не согласен с условиями, которые ты выдвинула в этом заявлении — вот и всё.       Пак интонацией подчеркнул слова и сделал это нарочно. Пальцы согнулись, и в подтверждение собственных слов Сонхун несколько раз постучал по бумаге; подобное действия сопроводилось глухим звуком, что поспешил раствориться так же скоро, как появиться. На определённое поле в документе Сонхун не указывал, однако Вонён теперь смотрела точно туда, куда мгновениями ранее приземлялся его палец.       Девушка поджала губу, и Паку вздумалось, что ему удалось вывести Чан на подлинные эмоции, но секундами позже этой мысли суждено было померкнуть. Сонхун и не заметил, как скоро, но жене удалось вернуть себе контроль. Находившие своё отражение на лице и в теле чувства мгновенно стёрлись и испарились, девушка вновь приняла тот безучастный вид, который Пак так отчётливо помнил, и одарила его пустым взглядом. Сонхун молчал, пока Чан не говорила, лишь оттого, что желал, дабы прозвучавшие ранее и растворившиеся после в вязком горячем воздухе собственные слова наконец нашли осмысление и отклик в девушке.       — С чем же именно ты не согласен? На моё мнение, этот уговор будет честен.       Тень упала на девичье лицо и исказила ранее казавшиеся изящными черты. Чан выровнялась и приподняла подбородок в уверенности, Сонхуну же теперь всё это казалось одной лишь игрой, словно Вонён играла самую лучшую и триумфальную роль в своей жизни, никогда не будучи актрисой в самом деле. Что-то незнакомое пробежало в тоне её голоса, и Паку удалось это уловить, однако разъяснить, чем же именно это было, возможным не представилось, и это так и осталось незначительной загадкой прошедшего разговора.       Все те чувства, которые ранее понемногу находили отражение на лице и в действиях жены, вобрались внутрь её существа и перешли в безграничную преступно-слепую отстранённость. Сонхун подобное поведение девушки принимал.       — Ты хочешь раздел имущества, — ему удалось сказать это одновременно с тем глубоко выдыхая.       Пак пробежал взглядом по лицу Вонён, заметил, как на том играли тени и блики яркого закатного солнца, сочившегося через окно, и ему снова удавалось подмечать её красоту, вовсе несмотря на то, в какой ситуации они находились. От подобных собственных действий ему не делалось отвратно, однако теперь, в той ситуации, в которой они оказались, это не ощущалось верным. Сонхун поспешил отвести глаза и теперь созерцал точку у жены за спиной — там располагались разного рода пластинки, покорно стоявшие в ряд на полочке, спрятанной за стеклом стеллажа. Даже так ему удалось увидеть, как изменилось выражение лица девушки, когда она скоро проговорила в ответ:       — Только студию.       — Это не многое меняет, — откликнулся Пак, своевольно проведя ладонью в воздухе, в самом деле не вкладывая в этот жест особого смысла. Вот только, кажется, Чан удалось разглядеть в этом то, что хотелось.       — Не совсем так, Сонхун, — она протянула слова и легко замотала головой; волосы рассыпались по хрупким девичьим плечам, и она закончила, когда в голосе взыграли строгие нотки: — Я прошу только мою студию и ничего более.       — Твою… — выдохнул Пак и зарылся лицом в ладони. Где-то в горле застрял надрывистый, граничащий с истеричным смех, но так и не смог вырваться наружу, отдаваясь неприятным жжением в груди. — Ты заблуждаешься, называя её своей, — в голосе не прозвучало порицания, не было и упрёка; сонхунов тон звучал холодно и отстранённо — под стать Вонён самой, — и в нём не играл гнев, одна лишь сухая констатация фактов.       Чан молчала, отведя взгляд к окну и сосредотачиваясь на проезжающих по узкой улочке автомобилям, а Сонхун посчитал, что не должен был говорить что-то ещё. Самому Паку собственная позиция казалась кристально ясной; такой же, какой Вонён казалась собственная тем днём, когда она спешила покинуть квартиру под стук колёсиков чемодана. Сонхун точно знал, что это была попытка жены заслониться за молчанием, попытка дать тишине смешаться с остатками звенящей недосказанности и позволить им обоим резонировать от стен в унисон, однако на этот раз уловка не сработала. Чан это поняла.       С неожиданным кокетством она отпрянула в сторону, и Сонхун словно повис в пустоте, задержавшись так на жалкие, но ощутимые мгновения. Все её действия казались пропитаны элегантностью и деланной лёгкостью, когда она, пропустив между пальцами ниспадающие на плечи пряди тёмных волос, потянулась к недопитому латте. Прежде чем она пальцами хватила трубочку и приблизила её к губам, Чан улыбнулась. Это была улыбка, ранее Сонхуну не знакомая: в ней смешивалось безучастие, которым вокруг Вонён по отношению к мужу пропитывалось всё без остатка, и вместе с тем это был ответ собственным мыслям. Узнавать их содержание Сонхуну не хотелось.       Чан отставила стакан, заполнив паузу стуком стекла об деревянную поверхность. Пак вернул свой взгляд к девушке и вовсе не боялся этого. Тогда губы Вонён приоткрылись, но звуки не поспешили вырваться из груди, показался только кончик розового языка. Сонхун задержался в подобном движении жены.       — Так ты не согласен? — повторила она, одарив Сонхуна взглядом, какой он уже когда-то видел. Точно так же жена смотрела на него в тот день, когда заговорила о разводе, разница была лишь в том, что на сей раз по малообъяснимым причинам от этого Паку становилось дурно.       — Не согласен, — он вторил ей, не опасаясь этого.       — Тогда у нас не останется выбора.       Вонён опустила взгляд, вместе с тем мгновением позже прикрыла веки. Тонкими пальцами девушка потянулась к сумке, оставленной по левую сторону, и, раскрыв её, выудила собственный сотовый. Пак проследил за этим движением, однако вовсе недоумевал, в чём была необходимость этого действия. Чан продолжала держать сотовый крепко зажатым в тонкой девичьей руке, когда Сонхун отстранённо проговорил:       — Ты не должна говорить это так. Мне известно, что будет дальше.       Вонён подхватила сумочку в лёгком движении, вместе с тем схватила и прижала к груди ноутбук, она приподнялась с места. Пак наблюдал за тем, как Чан разглаживала невидимые складки на твидовом пиджаке и проходилась ладонями по короткой юбке, не достающей и до колена. В груди не играли чувства в тот момент, а голова была пуста: мысли испарялись, а новые не появлялись — он точно знал, к чему всё это шло, Сонхун был уверен в том, что это было неизбежно.       Ранее яркий свет закатного солнца стал сереть, в розовых оттенках пробивался холодный шёпот приближающейся ночи, однако редкие лучи всё продолжали сочиться в окна, разрезая тягучее полотно воздуха и подчёркивая танцующие в нём частички пыли. Они играли бликами на мебели, а после на их места ложились размашистые тени причудливых форм и незамысловатых узоров. На молочной девичьей коже те играли лёгкими оттенками ещё не ушедшей молодости, однако лицо омрачилось тенями пробивающихся эмоций, и это, по мнению Сонхуна, на корню разрушило по частицам строившийся образ, что представал перед глазами.       Вонён ничего не говорила, когда вышла из-за стола мелкими шажками, постукивая небольшим, рушащим равновесие каблуком по деревянным половицам, Пак не двигался, и вовсе не из-за того, что боялся — он мало находил в этом необходимость. Чан игнорировала поднятый на неё сонхунов взгляд, когда прошла вдоль небольшого столика и изучала ремешок собственной сумочки. Секундой позже он оказался перекинут через плечо, а Вонён остановилась.       Сонхун чувствовал сладкий запах её духов, когда она стояла так близко: тот смешивался с лёгким ароматом кофе, и на мгновение Паку казалось, что портил его. Он точно знал, что снова придирался к Вонён, но находил толику утешения, когда подмечал в ней подобные недостатки. Сонхун замечал, что приторный запах резал лёгкие и больше не был тем, что ему нравилось — духи напоминали о Чан, Пак желал не удручать себя воспоминаниями, которые бы приводили к ней.       — Я не хотела этого, Сонхун, — её голос коснулся ушей и прозвучал как никогда ранее отстранённо. Их разделял всего один мелкий девичий шаг — расстояние полупротянутой руки, — но Сонхуну казалось, что девушка не была рядом. Впрочем, он точно принимал, что их разделяли нововозведённые стены.       Пак повернул голову в её сторону и приподнял подбородок. Он смотрел на неё снизу-вверх и точно видел, как в подобном положении Чан находила своё превосходство. Сонхун не возражал лишь из-за причины того, что не считал необходимым. Пусть довольствуется столько, сколько желает, пусть эти чувства победно станут биться в сознание, пусть позже будет винить себя за недостоверность собственных суждений.       Момент сменился быстро, и от взгляда больше не осталось и следа. Вонён резко потянулась к сонхуновой руке, ноутбук стал небрежно балансировать на краю стола, и Пак упустил, как именно проворным девичьим пальцам удалось вытянуть из-под ладони документ, что в самом деле вовсе не был зажат крепко. Сонхун не успел её остановить, Чан Вонён же была решительна в своих действиях. Хруст бумаги заполнил уши, стал резонировать от стен итальянского кафе и перебил винил, мгновениями позже позволяя тому взять превосходство в общей атмосфере. Девушка сильно сжала челюсти, пухлые губы на мгновение очернили эмоции, когда подписанное заявление неровными краями оказалось разорвано на две неравноправные половины. Сонхуновы губы приоткрылись в удивлении, но слоги с них так и не слетели — Вонён разорвала документ ещё на несколько частей.       На девичьем лице мелькали проблесками тени собственного превосходства, и Сонхун счёл это настолько ощутимым, что едва ли осязаемым. Однако это не задержалось надолго: Чан позволила сумеркам окончательно стереть краски с лица, когда в уверенном жесте положила разлетающуюся кусочками бумагу рядом с сонхуновым запястьем и поспешила продолжить ранее начатую мысль:       — …но на следующую встречу приводи своего адвоката. Теперь я не смогу иметь с тобой дела без присутствия своего.       Вонён удалилась, зазвенел колокольчик на двери, и через размашистое панорамное окно Сонхун увидел, как девушка скрылась в кабине притормозившего такси. Чан не позволила себе обернуться. Пак почувствовал, как в груди зашлось быстрым ритмом сердце, оно выстукивало последние чувства, пока с губ, растянутых в понурой улыбке, скрывались тихие смешки — они граничили с надрывистым и жалобным всхлипыванием, однако такими не являлись.       Сонхун чувствовал, как по телу расползалось облегчение — растерянность следовала по пятам.

* * *

      В компании Ли Хисына Сонхун провёл две недолгие встречи, прежде чем окончательно принять решение нанять того своим адвокатом. Ли, в свою очередь, был бескрайне радушен, и Пак, с анализом возвращаясь в те монотонно тянущиеся дни, где между приёмами в клинике он был удручён поисками подходящего адвоката, оценивал такой поступок и терпение Хисына с бескрайней благодарностью. Во всяком случае, именно он отличался от всех тех, с кем Сонхуну удалось встретиться в рекомендуемой фирме.       Женщина-адвокат, на встречу к которой Пак желал попасть изначально, бесцеремонно отказала ему по электронной почте, ссылаясь на невыносимое количество поточных дел, и дала номер секретаря. Только позже миловидная молодая девушка, не дослужившаяся далее места секретаря, представила ему Ли Хисына.       В тот день Ли не предстал перед ним спасителем, и встреча с ним ознаменовала для Сонхуна удручение всем происходящим. Однако после двух коротких встреч в офисе адвокатской фирмы, за которые Сонхун по личному настоянию нанимаемого юриста не был должен и копейки, Хисыну удалось завоевать доверие Пака. С того момента, как неаккуратная и размашистая подпись Сонхуна стала значиться в контракте, неотъемлемо связавшего их на правах адвоката и защищаемого, он принял для себя, что мог полностью отдаться Ли на попечение.       Расплывающиеся в бренном существовании дни тянулись размеренно и неспешно. Они прерывались редкими, но всё ещё сказывающимися внутренними сонхуновыми потрясениями, скрашивались недолгими диалогами с Джеем, из которых Паку удавалось подцепить только то, что он держался верного пути, и натянутых первых встреч с нанимаемым адвокатом. Сонхун не чувствовал себя подавленно, эмоции больше не смогли найти влияние на его общее состояние, однако все события, непременно его окружающие, собирались тяжестью. Эта тяжесть давила на плечи и заставляла вжимать шею, чтобы смягчить неприятные ощущения, но никогда не испарялась окончательно.       С того вечера, как Вонён оставила его одного в излюбленном итальянском кафе на краю города, мысли о неправильности собственных действий больше не посещали Сонхуна. Им не было места в подсознании, где уже во всю властвовали осознание и принятие ситуации, один только лёгкий шлейф растерянности постоянно тянулся в голове извилистой паутиной, и Пак не давал тому поработить себя. Сонхун точно считал, что тем тёплым вечером в кафе оказались чётко очерчены все границы, были точно расставлены все позиции и возведены утолщающейся с каждым днём стены. Он больше не злился на Вонён — не держал злобы и тогда, по неосторожности спутав те остатки эмоций, на какие был способен, отказаться от которых так и не вышло, — Сонхун больше не придирался к жене так сильно, как тем днём, анализом нарекая собственное поведение жалким.       Неспешно наступившим субботним утром, вызволившим Сонхуна из оков окутанной одиночеством квартиры, Пак оказался на рабочем месте. Время неспешно подходило к ежедневному обходу, провести который Сонхун пожелал немного раньше установившегося правила — в этот раз он пренебрёг обеденным перерывом, не найдя целесообразным торопить события исключительно ради не столь важного события, не пожелав вместе с тем отлучаться с рабочего места; Джей на это смог только удручённо закрыть глаза и в дружеской услуге сделать иллюзию того, что действия друга им замечены не были. Джей теперь чаще говорил о своих переживаниях, Сонхуну же на порядок чаще приходилось уверять друга, что он будет в порядке, и мысленно добавлять неутешительное «когда-нибудь».       Ноги неспешно несли Пака по коридору. По его пути, удручённому мыслями, касающимися исключительно просмотренных недавно медицинских карт, ему встречались высокопочтенные представители профессии и коллеги по совместительству. Сонхун натянуто им улыбался в знак уважения и одаривал лёгким кивком головы вместо поклона, те вторили ему и после спешили разминуться, отлучаясь по собственным делам. Жизнь онкологического отделения протекала медленно и неспешно, Сонхун этот ход событий нарушать не спешил.       Клиника представляла собой череду извилистых коридоров, спрятанных за неприметными дверьми проходов и вьющихся этажами аварийных лестниц, по которым туда-обратно сновали то врачи, то пациенты. На четвёртый — верхний — этаж Сонхун поднялся пешком, не пожелав толпиться в забитом ранним утром лифте. Череда петляющих лестниц, а после этого длинный ясный проход привели его в северное крыло. Наполненное солнечным светом ясного утра, заставленное рядом зеленеющих, но искусственных растений в аккуратных горшках, оно было отведено тем, для кого свет мира мерцающе мерк либо уже безвозвратно затухал.       В коридоре северного корпуса стоял лёгкий запах цитрусовых. Проходя мимо, Сонхун ненароком заметил, как юная — совсем ещё маленькая для подобного заведения — девочка с присущей детям сосредоточенностью на отданных родителями указаниях, счищала с апельсина токую цедру. Именно её запах разносился коридором и оседал на поверхностях, Сонхуну же представлялось только продолжать наблюдать, неспешно минуя расстояние, как тот же ребёнок радостно протягивал очищенные дольки и вкладывал в огрубевшие, уже тронутые морщинами и давними проявлениями старости руки пожилого мужчины в больничной одежде. Болезнь медленно стирала краски с его лица, а ребёнок словно не замечал. Сонхун знал, какую головную боль доставит подобный инцидент санитарам больницы, однако отметал эти мысли на время, позволяя ребёнку насладиться драгоценными минутами компании заболевшего. В подобные моменты Паку кожу проедали лёгкие уколы горечи, однако он скоро спешил спрятать их за профессиональной этикой.       В коридор корпуса из ясных окон лился свет безмятежного утра. Перед Сонхуном в непропорционально длинном силуэте растягивалась собственная тень, и ему никак не удавалось её настигать: та торопилась перед ним, а после прыгала по стенам, даже так опережая. С плавным открытием одной из дверей общей палаты и начался его ежедневный утренний обход. Больные, находившееся здесь, порой облегчённо вздыхали — точно с таким видом, будто только что оказывались на пороге решения новой задачи, когда медленно отворились отделяющие от коридора двери палаты. Эти непосильные задачи являли собой череду непрекращающихся попыток предсказать и предугадать, кто же именно крылся за дверью и вот-вот был готов очутиться внутри комнатки, очерчивающей для них весь оставшийся мир.       При виде Сонхуна, обеспокоенно просачивающегося в двери, многие лица озаряли улыбки, и они всегда казались Паку неповторимыми: в одних читалось едва не болезненное облегчение, в других — искренняя благодарность. Большинство пациентов клиники всегда предпочитали его доктору Чхве — коллеге Пака, имеющего слишком разнящиеся подходы, когда дело касалось личного общения с пациентами. Главным образом это были те, кто уже успел повидать иную жизнь, иной мир, не ограниченный постоянными и недвижимыми стенами клиники. Однако были и те, кто обвиняли его в недостатке внимания, никогда об этом прямо Сонхуну не говоря. Всё это, главным образом, не отличалось от того, как принимал его мир по ту сторону больничного корпуса, как встречали его другие люди, лишь только здесь все чувства были искривлены призмой тяжёлого недуга.       Доктор Пак обходил палату за палатой, позволяя себе задерживаться в каждой настолько, насколько это было необходимо. Он поддерживал короткие разговоры с больными, удостаивался короткого обмена фразами с присутствующими родственниками некоторых из них, ловил их измученные и изломанные болезнью улыбки и отвечал такими лёгкими, какие только мог нацепить на собственное лицо. Сонхун точно знал, что в сознаниях благодарных и едва излечимых своих пациентов он светился, когда яркий свет утреннего солнца падал на белоснежный халат, когда он любезно улыбался, пряча настоящие эмоции глубоко внутри.       Пак неспешно продвигался, минуя палату за палатой и делая короткие сноски в собственном ежедневнике, вместе с тем ему удавалось отсчитывать, как сменялись четырёхместные палаты двухместными, как скоро подбирались одноместные, именуемые и предназначенные для тех, кто в своей нескончаемой борьбе или продолжительном угасании желал оставаться наедине. В двухместной палате оставшаяся в одиночестве одна кореянка средних лет заговорила с ним. Пак поддержал короткую беседу, черпнуть из которой информации касательно общего состояния пациента ему удалось мало, однако женщине его компания скрасила настроение: та расцвела и на ватных ногах подошла к мужу, прямо выказав желание прогуляться вместе в небольшом саду, расположившемся на территории клиники. Как врач Сонхун подобное решение мог только поддержать, предварительно адекватно оценив состояние подопечного.       Из двухместной палаты Пак вышел в протяжный коридор и встретился с дверью, отделяющей то, где начиналась короткая цепочка ещё одних дверей, ведущих в одноместные палаты. Сонхун пихнул дверь локтем, и та поддалась натиску. Он прошёл внутрь, и за спиной тихо потянулась петлями дверь, в нос ударил резкий медикаментозный запах, слишком отличавшийся от того приторного, что ещё недавно стоял в коридоре, отделяемом одной лишь дверью. Это было именно тем, что подчёркивало статус клиники, однако в то же время постоянный запах медикаментов, просачивающийся в каждый уголок, безвкусные ароматы постоянной дезинфекции, по настоящему и скептичному мнению Сонхуна как человека, никак не врача, убивали последние проблески жизни. Впрочем, в этой части северного крыла жизнь не задерживалась в коридорах, а глухо скрывалась только-лишь за стенами палаты.       Когда Сонхун зашёл в комнату номер восемь — единственную на момент заполненную одиночную палату, — лежавшая на кровати женщина его не увидела. Её исхудавшее, изнеможденное тело бренным грузом лежало на больничной койке, что была шире тех, которые располагались в обычных палатах. Она смотрела в сторону размашистого окна, вид которого открывался именно на сад, расположившийся под клиникой, где с дня на день должны были распуститься высаженные недавно гортензии. Сонхун был точно уверен, что взгляд этот был безучастным, отрешённым и одновременно с тем сожалеющим. Исходя из собственных суждений, Пак знал, что женщина желала оказаться на улице в этот момент, вдохнуть свежий воздух ясного утра и раствориться в пении ранних птиц.       Она считалась личной пациенткой Сонхуна. В периоды обострения её болезни никто из врачей не смог сладить с ней и её нравственным мужем, однако Паку они поверили, оказавшись тронуты его честностью и соучастием.       — Госпожа Нам, — голосом, раздавшемся в теплоте залитого светом помещения, Сонхун пытался привлечь внимание.       Пациентка не спешила поворачиваться, отрывая взгляд от созерцания размеренной жизни, текущей там — внизу, — однако не сумела и проигнорировать присутствие врача. Она двигалась неспешно; так, как двигаются люди, уже лишённые красок жизни. Женщина обратила на Сонхуна внимание мгновениями позже, когда, повернув голову в его сторону, смотрела на него, давая Паку право подтвердить свои догадки об безучастности её взгляда.       В её впалых щеках, исхудавшей шее и ярко торчавших под утратившей былую эластичность коже ключицах виднелись яркие проявления недуга; в утративших былой яркий цвет карих глазах и в тёмных пятнах, подобравшихся близко к тонкой коже, блестели только тускнеющие искры жизни. Сонхун видел это слишком отчётливо, и от этого становилось неприятно.       Она заговорила глубоким, волнующим голосом, когда доктор Пак измерил палату несколькими шагами. Теперь он стоял рядом с ней и видел, как пальцы нащупывали кнопки на кровати. Одно нажатие — спинка койки медленно поползла вверх, вторым она оказалась остановлена в том положении, которое пациенту казалось комфортным.       — На улице чудесная погода, не так ли? — женщина не давила улыбки, в отличие от того, что на протяжении затянувшегося утра — на самом деле уже медленно перерастающего в день — Сонхуну доводилось видеть.       — Совсем не так, — он покачал головой из стороны в сторону и осмотрел просторную палату. Однокомнатные комнаты были намного новее тех, которые отделялись дверьми коридора, больше и приятнее обставленными. Сонхун подхватил мягкий стул за спинку и поставил его напротив койки, тогда продолжил: — Это совсем не так, госпожа Нам. Разве что только если наблюдать из помещения. Утром поднялся порывистый ветер и не стих до сих пор, это приносит дискомфорт.       Пак врал, но видел, как былая отрешённость медленно исчезала из глаз женщины. Он доносил плохие вести, и всё лишь для того, чтобы смягчить душевную боль заключённой в стенах женщины. Она не заслуживала подобного, никто не заслуживал, но у Сонхуна не оставалось выбора; он в самом деле считал, что это было меньшее, что он мог сделать для неё — унять хотя бы душевные страдания, заглушить которые обезболивающим не удавалось.       Она ничего на это не ответила, Сонхун и не считал, что стоило. Женщина снова отвернулась от него, её взгляд был намертво прикован к потолку, пока ей удавалось неподвижно лежать в койке: изо дня в день сил оставалось исключительно на мелкие действия, и, кажется, свой сегодняшний лимит ей уже удалось исчерпать. Женщина с минуту подумала, прежде чем продолжить разговор. Повязка на её лице придавала некую гулкость, и голос казался ниже привычного, когда она начала собирать выбивающиеся звуки в слова.       — Когда же? Когда же всё это закончится? — надрывисто протянула она, у Сонхуна её тон вызвал неподдельное сожаление.       — Потерпите ещё немного, — он выдавил заученную и звучавшую до последнего приевшейся фразу, и от этого ему сделалось тошно. Он видел результаты томографии несколькими днями ранее: химиотерапия почти не давала результатов, и жизнь в изувеченном недугом теле поддерживалась с каждым днём всё слабее и слабее. Организм едва продолжал бороться, а раковая опухоль торопливо брала своё.       В молчании, вновь повисшем в воздухе и вобравшем медикаментозный аромат, им удалось провести не долго. Сонхун перебирал в голове фразы, которые мог сказать, но ничего дельного на ум так и не спешило приходить. В нём не играл страх, вероятно, место в такой ситуации было лишь приглушенному профессиональной этикой сожалению, не дававшему Паку заблуждаться в собственных чувствах. Смертность онкологического отделения всегда была высока, и Сонхун, поступая на учёбу, точно об этом был осведомлён. Однако одно дело — знать о факте, совсем иное — встречаться с этим едва ли не ежедневно; в конце концов, и в карьере Сонхуна настал тот момент, когда он должен был перестать пропускать всё это через себя.       Женщина помогла Паку опомниться, когда сухая и тонкая — иссушенная болезнью — ладонь легко накрыла его собственную. Сонхун и не заметил, как она потянулась к нему, вкладывая искренние желания в это движение, и Пак не ожидал, что та протянет свою руку к нему, накроет ладонью его руки, мирно покоившиеся на коленях, однако подобное случилось и непременно ознаменовало для Сонхуна конец его рассуждений.       — У вас есть новости, доктор Пак? Иначе почему вы здесь? — её голос неторопливо пробрался в подсознание и там отозвался лёгким остепенением. Только секундами позже Паку удалось взять себя в руки и, накрывая ладонь женщины своей, вернуть ту на койку, заботливо прикрывая одеялом.       Женщина молчала, пока Сонхун не говорил, и одарила его взглядом отрешённых глаз, когда ему всё же удалось начать:       — Я должен, — он осёкся. — Я желал проведать вас, — мгновением позже он позволил мысли прозвучать в своей полноте: — Чуть позже я поговорю с вашим мужем, — он понурил голову и заметил, как лицо женщины исказила гримаса разочарования. Она тяжело выдохнула в ответ сонхуновым словам и, найдя своим взглядом его, несколько мгновений провела, изучая молодого врача.       — Его присутствие необходимо?       — Полагаю, это именно так, — сорвалось с губ Сонхуна, и он легко кивнул. Его голос прозвучал удручённо, и это оказалось именно тем, чего он желал менее всего. Проявлять эмоции перед смертельно больными пациентами, находящимся на его попечении, Сонхуном считалось скверным.       Женщина тяжело вздохнула, и неестественный свист её лёгких наполнил комнату — Сонхуну позже потребуется сделать заметку в собственном ежедневнике об этом. Она смотрела на него, и взгляд её стремительно терял и без того редкие краски. В её поджатых губах, отрешённом более прежнего взгляде, в подрагивающих ресницах, словно смахивающих слёзы, которые так и не собирались в уголках глаз, Пак точно видел, что женщина уже понимала, однако мало признавала для себя, какой истинный смысл скрылся за словами, за которыми пожелал найти убежище и Сонхун.       — Просто скажите мне, смогу ли я прогуляться в саду ещё хоть раз? — слова нарушили тишину и отбились от светлых стен больничной палаты.       Сонхун поднял на неё взгляд и надеялся, что сожаление не проскальзывало в нём тёмными пятнами. Она смотрела на него всё не изменившемся взглядом, и в душе Пака это вызывало тоску. Подобные чувства отзывались в нём редко, и если подобному удавалось происходить, то это непременно имело эффект.       — Мы устроим это, — Пак глянул на кресло-каталку, стоящее в другом конце комнаты. — Я и ваш муж, — закончил он, и на лицо женщины на мгновения легло спокойствие.       — Спасибо вам, — она потянула уголки губ вверх, и это подобие улыбки более пугало, нежели располагало, однако Сонхуну удалось совладать с собой, скрыв настоящие переживания за врачебной этикой, и легко улыбнуться в ответ.       Пак встал со стула, и это его движение ненарочно оказалось сопровождено скрежетом тяжёлых ножек по полу. В ответ на это женщина скривилась, секундой позже черты её лица смягчились, а Сонхун только виновато прошептал слова извинения. Он отставил стул на былое место, теперь он покоился прямо у окна, а его причудливая тень медленно карабкалась на стену рядом. Пак сделал шаг к двери и чувствовал, как теперь его провожали взглядом. Остановился он только тогда, когда ладонь легла на лизнувшую прохладой металлическую ручку двери, и поспешил сказать:       — Я обязательно переговорю с вашим мужем об этом, — выдохнул он и поспешил закончить: — Можете рассчитывать на меня, госпожа Нам.       Она слабо кивнула ему, насколько позволили угасающие силы, и Сонхун более ничего не ответил. Дверь закрылась за его спиной так же неспешно, как была открыта, и Пак жалостливо вздохнул, удручённый собственными мыслями. В последнее время вся жизнь представлялась чередой нелёгких разговоров, и Сонхуном это чувствовалось бременем.       В свой кабинет он возвращался неспешно. Время скоротечно близилось к концу обеденного перерыва, и Сонхун только сейчас заметил, насколько задержался его обход. Как бы то ни было, всё это не выходило за рамки изначальных его расчётов, а потому опечален он не был. В личный кабинет он прокрался тихо и едва заметно, словно вор. Пак проскользнул в двери и прикрыл их, позволяя свежему воздуху, сочившемуся из приоткрытых окон коридора, пробираться сквозь небольшую щель; включать кондиционер не хотелось, ложившийся на город день показался Сонхуну располагающим.       Пак занимался бесполезной, на собственное мнение работой, пока отсчитывал время до следующего назначенного консультативного приёма, что должен был случиться часом позже, когда в дверь постучали. Гулкий звук ударяющейся костяшки об поверхность двери привлёк его внимание, и Сонхун выровнялся, точно зная, чей силуэт должен был показаться в проёме мгновениями позже.       Дверь неспешно отворилась, как только последовало тихое разрешение войти, и тонкая фигура Джея тенью проскользнула в кабинет. Друг прикрыл ту у себя за спиной и провёл несколько секунд стоя, прислонившись к ней спиной, пока взглядом изучал сидевшего и разравнявшего ранее осунувшиеся плечи Пака. В ответ на этот взгляд Сонхун не смог ничего сказать и только ждал, пока Джей сам не начнёт говорить, налюбовавшись и оценив его состояние вдоволь.       — Был у Нам Джиху? — друг размашистыми шагами мерил комнату и теперь оказался рядом с сонхуновым столом. Пак ничего не ответил, и Джей, словно предугадывая вопрос расслабленно продолжил: — Её медицинская карта у тебя на столе и лежит в отдельной стопке. Не мне ли знать, кто тебя научил подобным образом сортировать личные дела пациентов.       — Ты прав, — устало выдохнул Сонхун. Он подпёр рукой щеку и смотрел на стоящего друга, их разделяла одна только поверхность стола и не сделанный Джеем шаг. — Присаживайся, — Пак протянул свободную руку и указал той на стул рядом с другом. Джей замотал головой.       — Я надолго не задержусь.       — Долг главврача зовёт? — усмехнулся Пак, но слова не нашли желанный отклик на лице лучшего друга. Джей только понурил голову и проскользил рукой по белому халату. Его пальцы скрылись за тканью кармана, и Сонхун видел, как стали перебирать что-то внутри.       — В какой-то степени, — выдохнул Джей и теперь смягчился. На лицо легла уже знакомая Сонхуну лёгкая улыбка, когда он наконец сделал последний шаг и теперь ногами упирался в поверхность стола. — Мой долг как главврача дать тебе выходной, Сонхун.       Произнесённые слова отбились от стен и врезались Паку в уши. Он поднял голову и смотрел на друга снизу-вверх, замечая, как брови медленно сводились в беспокойстве. Джей продолжал, пока Сонхун не говорил:       — Послушай, возьми хотя бы день отдыха. Было бы лучше, если больше, но я точно настою на одном.       Пак смотрел, как двигались губы друга, и Сонхун медленно вбирал услышанное; то находило отклик в подсознании, и теперь слова Джея определялись как нескрываемое волнение. Перед глазами промелькнул сложенный в два раза — как раз для того, чтобы поместиться в карман рабочей одежды — лист бумаги, и Джей аккуратно опустил тот Паку на стол. Сонхун одарил друга непонимающим взглядом, пока пальцы расправляли бумагу, а Джей предпочёл остаться немногословным. Когда же Паку удалось побороть бумагу и перед ним предстал свеженапечатанный текст, Джей заговорил вновь:       — Я сделал всё за тебя, просто поставь свою подпись. Если бы не эти формальности, возможно, я бы смог распорядиться, чтобы тебя не пускали далее стойки регистрации в административном корпусе.       — Это было бы жестоко с твоей стороны, — заметил Сонхун и усмехнулся. Глаза забегали по тексту, и красноречивый заголовок с названием документа уже в полной мере раскрыл перед Паком суть.       — Возможно и так, — Джей пожал плечами и сложил руки на груди. — Подписывай, заканчивай рабочий день и иди домой, — протянул он и остановил свой взгляд на Сонхуне, крепко держащем заявление в руках.       — Пользуешься рабочим положением, не так ли? — натянуто озадаченно спросил Пак и только притворялся, поведение друга он не оценивал негативно, не порицал.       — Разве я могу повлиять на тебя как-то по-другому? — повторив тон Сонхуна, ответил Джей.       — Ты прав, — выдохнул он.       Пак позволил себе отдаться размышлениям на время, пока Джей молчал. Мало Сонхуну было ведомо, что друг был готов простоять в подобном положении едва ли не весь оставшийся день, дожидаясь того и склоняя к тому, чтобы заявление на выходной Пак точно подписал. Джей рассчитал всё верно: на воскресенье у Сонхуна не было запланировано приёмов, отсутствовали в графике и операции, именно поэтому ему это показалось лучшей альтернативой.       Сонхун протяжно выдохнул, и это действие сопровождалось немногозначительным взмахом руки в воздухе. Подобное его движение привлекло внимание Джея, и тогда Пак, не выражая никаких эмоций, смиренно потянулся к подставке с канцелярией, пальцы подхватили гладкий корпус авторучки, и с тихим щелчком появился стержень. Сонхун неспешно опустил ручку на бумагу и оставил мелкую точку рядом с местом для подписи. Он не пожелал испытывать собственное терпение и вместе с тем терпение лучшего друга, потому секундой позже быстрым росчерком оставил собственную подпись.       Джей победно выдохнул, когда Пак протянул ему сложенный по ранее образовавшимся линиям лист бумаги, и улыбнулся, принимая тот и поспешно пряча в кармане халата.       — Послушный мальчик, — довольно протянул друг, и Сонхун прыснул в порыве лёгкого смеха.       — Не называй меня так, Джей. Люди неправильно поймут, если услышат.       — Это не важно, — отмахнулся друг. — Я рад, что мне не пришлось уговаривать тебя дольше.       — Не обольщайся, — Сонхун оборвал минутное самодовольство, которому поддался друг, и ладонью рассёк воздух. — В любом случае, на завтра всё равно запланирована встреча.       — Должен ли я поинтересоваться?       — Я расскажу тебе как-нибудь при случае, — Пак поджал губы и окинул Джея скорым взглядом.       — Хорошо, — понимание окрасило тон голоса лучшего друга, и именно это Сонхун в Джее так ценил: он знал, когда начинались границы и не спешил переходить их, если не было на то острой необходимости или озвученного разрешения.       Джей развернулся и широкими шагами измерил комнату, бросив пояснительное «мне стоит вернуться к себе». Пак смотрел на его удаляющуюся спину, и, когда лучший друг одной рукой отворил дверь, Сонхун заставил его на мгновение задержаться, когда скоро промолвил:       — Спасибо, Джей. За всё.       Лучший друг обернулся и через плечо одарил лёгкой улыбкой — такой правильной и естественной, что Паку на мгновение сделалось тепло в груди. Джей не посчитал нужным сказать что-либо в ответ, а Сонхуну показалось, что и этого было вполне достаточно. Главный врач скрылся в коридоре, и Пак вновь остался наедине, в потоке мыслей выделяя то, что ему в самом деле стоило взять выходной.       Воскресенским утром Сонхуну не спалось. Его день начался рано, и это было более привычкой, нежели необходимостью. Недвижимо пролежав в кровати несколько минут, ему удалось убедить возбудившееся сознание в том, что не было необходимости давать тревогу, и он в самом деле мог отдохнуть ещё немного. В подобном состоянии, однако, провести долго ему не удалось, и уже получасом позже Сонхун неторопливо направлялся к ванной, где его уже ждало острое лезвие бритвы и освежающий душ, которые должны были вернуть ему нормальный вид. В последнее время Пак многим пренебрегал, и от этого становилось невыносимо.       Утренняя рутина оказалась изменена и подстроена под обстоятельства. Когда Паку удалось подхватить со стола телефон, он наткнулся на сообщение, отправителем которого являлся нанятый адвокат. В сдержанной манере Ли удалось уточнить, что место для сегодняшней встречи Сонхуну и его супруге будет выделено в офисе фирмы, на которую ему представлялось работать. Паку же не осталось ничего, как подтвердить, что он явится в назначенное время, хотя и не уточнил, что в подобном проявлялась не его прихоть, а настойчивое желание Чан Вонён, озвучившей это в том длинном сообщении, что удалось Сонхуну найти на собственной почте несколькими днями ранее. Теперь их — уже едва ли не бывших супругов — переписка велась исключительно в деловой манере, и Сонхун ещё не до конца понимал, как к этому стоило относиться.       Удручённо отсчитывая минующие часы, волоча бренное существование в мелких делах по дому, Паку удалось провести день. Сутки неспешно сменялись, вот только Сонхуну казалось, что те едва ли двигались. В спальню стал просачиваться блеклый свет зенитного солнца, к особому сонхуновому удручению затянутого плотными тучами; через открытые нараспашку окна пробирались лёгкие порывы ветра, а густота воздуха давила на лёгкие. Капли дождя не спешили срываться и бусинами падать на землю, однако подобное положение дел вызывало в Паке сожаление. Сожалел он лишь потому, что чередой едва прогнозируемых событий он пришёл к тому, что его редкий выходной снова оказался осквернён и очернён грозовыми тучами. А впрочем, теперь Сонхун находил в этом успокоение.       Пак стоял на балконе, неотрывно смотря на переливающийся блеск реки Хан: в нём играли редкие разряды молнии, после небо содрогалось громом, и Сонхун чувствовал, как вместе с тем разносилась по воздуху его лёгкая тревожность. В серости погоды ярко сверкнул огонёк зажигалки, тот стал игриво подрагивать на ветру и извиваться, словно вовсе не желая подпаливать наставленный табак. Сонхун зажал фильтр в губах и небрежно откинул источник огня на столик позади себя. Парламент зашёлся густым выдыхаемым дымом, ещё больший постепенно впитывался в сонхуновы лёгкие.       Пак выкуривал сигарету, та пеплом рассыпалась по ветру и разгонялась по воздуху уже едва весомой пылью, а никотин медленно пробирался по телу. Он не смог вспомнить, когда в последний раз закуривал сигарету, начатая пачка болталась в кармане, по сонхуновым ощущениям, слишком долго и более оставалась нетронутой, однако сейчас что-то всё же заставило его выхватить никотиновую палочку, прокрутить в пальцах фильтр и зажать тот между губами. В момент минутной слабости он позволил табачному дыму пропитать лёгкие и терпким шлейфом лечь на строгие брюки и менее строгую рубашку, надетые специально до встречи.       Когда истлел последний грамм табака, Сонхун откинул оставшийся окурок Парламента в стеклянную пепельницу, окинул взглядом всё так же затянутое тучами небо и покинул балкон. Дверь собственной квартиры мелькнула у него за спиной, и лифт понёс его на подземную парковку.       В адвокатской фирме Пак оказался ровно к назначенному времени — холодный расчёт, нежели удача. Он не торопился, когда шагами мерял расстояние, разделяющее его и главный вход, но уже точно был уверен, что его ждали. Хисын встретил Сонхуна в холле и поспешил провести в выделенный для его встречи кабинет.       — Вам ведь известны все порядки? — услужливо поинтересовался Ли, и этот жест Пак ненарочно принял за проявление трудовой этики.       — Мне удалось кое-что разузнать, — на выдохе сказал он, ступая на одном уровне с адвокатом. — Но я всё ещё должен положиться на вас.       Хисын ничего более не ответил, одного его уверенного кивка оказалось для Сонхуна достаточным и убедительным; он не мог просить более. Мгновениями позже Паку удалось осознать, что их диалог продолжен быть не мог, стоило только Ли остановиться напротив тёмной массивной двери и пальцами обвить продолговатую вертикальную ручку. Хисын бросил на Сонхуна многозначительный взгляд, и в линзах его очков Паку удалось разглядеть собственное отражение; на фоне уверенно держащегося нанятого адвоката, он, понурый и несильно сгорбившийся в сомнении, самостоятельно нарёк себя жалким. Подобные мысли заставили Сонхуна выровняться и расправить плечи, отпустить крутившееся в голове мысли и переступить невысокий порог комнаты, не удручённым ни единым сомнением.       В небольшой, однако не давящей окружающими стенами комнате, выдержанной в тёмных тонах красного дерева, Чан Вонён уже его дожидалась. Девушка сидела на одном из услужливо выставленных офисных стульев, гордо подняв подбородок и ровно выдерживая свою осанку, придавая общему девичьему образу напыщенного, как счёл Пак, изящества. Чан не смотрела на него, когда он вошёл в комнату в сопровождении собственного адвоката. Вонён, придвинувшись ближе к человеку, занимающему единственное оставшееся место по её сторону стола, что-то обсуждала с ним. Взгляд жены был глубоко потерян в покоящихся в мужских руках бумагах, а облачённый в строгий костюм мужчина заходился в тихих и не потревоженных беспокойством объяснениях.       Сонхун точно знал, кем был нанятый женой адвокат, и не мог обманывать себя, что что-то могло быть иначе. Ход Вонён оказался настолько легко предугадываемым, что заставлял Пака невольно сомневаться, однако месту сомнениям не было вовсе. Не могло и быть по-другому: своим адвокатом Чан наняла Шим Джейка.       Сонхун не задержался в проходе, когда Хисын нагнал его и жестом пригласил сесть. Только тогда, когда низкий голос Ли раздался помещением и глухое «прошу, присаживайтесь» отбилось от стен, ранее проводимая дискуссия — именно так наречённая Сонхуном — оказалась приостановлена. Когда Пак проходил к заполнившему большую часть небольшой комнаты столу, он чувствовал, как две пары глаз в разнящихся взглядах прожигали открытые участки его кожи: ему не требовалось угадывать, чтобы говорить о том, что поспешный и безразличный определённо принадлежал жене, так рьяно желающей статуса «бывшей». Сонхуну удалось стерпеть так же, как удалось не затеряться взглядом в собственных ботинках или интерьере, он точно смотрел на жену и бегал взглядом по фигуре расположившегося рядом с ней Джейка. Знакомые черты лица всего на секунду показались непривычными — время медленно стёрло образ Шима из воспоминаний студенческих дней.       Когда Пак в сопровождении собственного адвоката оказался у стола, Джейк поспешил встать и несильно дёрнуть Чан за рукав её усыпанного цветочной россыпью платья, в немом жесте требуя от девушки повторить его действия. Сонхун молчал, когда Шим протянул правую руку для рукопожатия сперва Хисыну, в приветственном жесте легко улыбаясь, а после, получив желанное от Ли, вытянул руку наискось. Мужская ладонь смотрела прямо в сторону Пака, а он терялся в собственном потрясении. На мнение Сонхуна, Джейк не должен был вспоминать об их былом знакомстве и попросту проигнорировать этот факт, однако сам Шим имел другие представления. Сонхуну не осталось ничего другого, как слабо сжать протянутую ладонь, отдавая дань уважения.       — Мы можем приступать, — кивнул Хисын, осмотрев присутствующих, и отодвинул собственный стул, медленно опускаясь на него лишь после того, как это сделал Пак.       Сонхун сидел напротив Вонён и снова оказался в той ситуации, что между собой их разделяла массивная и грубая поверхность стола. В исключение в этот раз входило только то, что волей Чан рядом присутствовали оба нанятых адвоката.       — Я и мой клиент не намерены задерживать эту встречу. С вашего позволения, перейдём сразу к сути, — голос Джейка раздался комнатой, и Сонхун, вовсе не замечая для себя, перевёл свой взгляд, фигура жены в этот момент более не казалась ему столь интересной, однако свою мимолётную заинтересованность Пак описывал просто: выдающегося адвоката по семейным делам и по совместительству лучшего друга жены ему удавалось видеть давно, и его образ мало был свеж в памяти.       — Приступайте, — откликнулся Сонхун, а Хисын только подтверждающе несильно кивнул, его очки сползли по переносице от такого движения и заставили владельца потянуться к ним рукой, возвращая оправу на нужное место.       — Это заявление о расторжении брака, — тон Шима звучал уверенно, его пальцы разровняли уголок документа, вытянутого из строгой тёмной папки, мирно покоящейся на столе, и опустили на стол. — Первый экземпляр, отправленный моим клиентом, оказался утерян и к делу прикреплен быть не может, потому процедура требует того, чтобы оно было заполнено ответчиком снова.       Шим в лёгком жесте протянул документ, Хисын перенял бумаги, те заскользили по гладкой поверхности стола, и Ли участливо обратил свой взгляд на Сонхуна. При личной встрече им уже удавалось поговорить, и в том разговоре Пак оказался до собственного удивления откровенным. Тогда Хисыну удалось убедить его в том, что им не известна стратегия, с которой Чан и её адвокат придут на первую встречу, Ли сделает всё возможное, чтобы личные интересы Сонхуна в этом деле не оказались нарушены.       Тогда, когда бумага оказалась у Пака перед глазами, Сонхуну не удалось найти в ней различия с той, что Вонён разорвала под аккомпанемент джазовых нот. Мысленно Пак прыснул, услышав озвученную Джейком формулировку, и неосознанно взглядом пробежал по его лицу в попытке найти подвох. Паку казалась занимательной мысль, что Вонён одурачила давнего друга, ещё более его веселила та, что Шим сам мог предложить скрыть правду за подобной формулировкой.       Сонхун не истратил много разделяемого со всеми времени на то, чтобы изучить документ перед ним. Он кратко и шумно выдохнул, а после, встретившись с выражающим соучастие взглядом Хисына, наклонился ближе к нему, выжидая, когда тот склонится навстречу.       — Я не согласен, — прошептал Пак, и Ли коротко кивнул.       Тогда нанятый адвокат выровнялся на кресле и, сложив руки в замок на столе, одарил сперва Вонён, а после и Джейка тем взглядом, в котором через край лилась холодная и выработанная юридическая выдержка, и Шиму удалось надеть на собственное лицо непроглядную от эмоций маску беспристрастия. Не нашёл бы в собственном сердце отклик восхищения, Сонхун бы счёл это бескрайней напыщенностью.       — Выдвигаемые вашей стороной условия идут вразрез с желаниями моего клиента, — начал Хисын и говорил неспешно, позволяя каждому слову впитываться в отягощённый атмосферой кислород. — С этой точки зрения заявление об расторжении брака по обоюдному согласию не может быть подписано.       — Хорошо, — на выдохе откликнулся Джейк, и в его голосе не звучало огорчения. Словно эта попытка урегулировать вопрос мирным путём была лишь уловкой. Во всяком случае, именно так Сонхуну и показалось.       Ранее протянутый документ так и остался покоиться на оставленном месте — по правую руку от Сонхуна, когда Джейк стал неспешно перебирать бумаги в своей папке. Пак замечал, как Чан поглядывала на давнего друга из-под ресниц и как позже переводила отрешённый взгляд то на самого Сонхуна, то на нанимаемого им адвоката. Вопреки сонхуновым догадкам, Вонён держалась отстранённо, не вмешивалась и давала Шиму полный контроль — именно Джейк овладел процессом и вёл переговоры, в то время как сама девушка, по мнению Пака, скрашивала собственное безучастие частым разглядыванием присутствующих. В какой-то мере ему это казалось очень на неё похожим.       Сонхун отчётливо проследил, как Шим пролистал ещё несколько бумаг, прежде чем остановиться и оставить папку мирно покоиться на столе, тем самым сбивая с толку, ведь Сонхуну так и не удалось обосновать былое поведение адвоката жены. Джейк взглядом окинул Хисына и перевёл тот на Пака, когда глухим голосом заговорил:       — Нами будет составлено исковое заявление об расторжении брака. С момента его подписания встречам истца и ответчика предстоит случаться исключительно в стенах зала судебного заседания.       — Вы намекаете на запрет на приближение для моего клиента? — остепенился Хисын, и Пак видел, как тот был взволнован сделанным заявлением.       — Нет, — отозвалась Вонён, и голос её медленно заполнил участки сонхунового сознания. Ему казалось, что до самого конца встречи Чан просидит, словно немая кукла, позволяя Джейку сделать всю грязную работу за неё. — Это больше моя личная просьба. У меня нет оснований требовать запрет на приближение, однако я не хочу, чтобы этот процесс влиял на мою работу. Это только моё личное желание — ни более, ни менее.       — Ты добиваешься того, чтобы мы не пересекались больше, — Сонхун поднял взгляд на жену, отрывая тот от изучения бумаг. В его голосе не звучало огорчения, не было место и злости — одно угнетение, колющей болью бегающее по коже.       — Это не совсем то, что я хотела сказать, — покачала головой Чан и продолжила: — Но если тебе хочется, можешь трактовать именно так.       — Я буду прав, если скажу, что ты организовала эту встречу только для того, чтобы сказать мне это? — леденящее спокойствие, окутывающее тон голоса, поражало и самого Сонхуна. Он мало знал, что когда-либо сможет примириться с подобным, однако сейчас слова девушки вызывали более огорчение, нежели негодование. — Ты настояла на присутствии адвокатов и только ради этого.       — Разве я не могу?       Сонхун точно видел, как во взгляде карих глаз читался вызов: лёгкие его нотки, однако казавшиеся достаточно весомыми в поглощающей атмосфере. Вонён смотрела на него, вздёрнув подбородок, словно испытывала, когда Пак сломается, и Сонхун не желал поддаваться. Ещё менее он желал играть в озлобленных супругов, готовых к войне.       Он гулко выдохнул и на мгновения спрятался в собственных ладонях, растирая лицо. Когда же он поднял свой взгляд, увидел, как смягчились черты лица жены, заметил, как нарисовалось лёгкое беспокойство на лице Джейка. Ему не потребовалось много времени на то, чтобы искать верный ответ, более всего ушло на то, чтобы побороть нежелание отвечать. Сонхуну показалось, что собственным молчанием он эту войну безбожно проиграет.       — Можешь, — выдохнул Пак. — Конечно можешь.       Тишина растянулась в воздухе вязкостью и на считанные мгновения прервалась раскатами грома. Собственное дыхание Сонхуну мгновениями казалось несоизмеримо шумным, а вязкость воздуха стала медленно давить на грудь, пуская по телу дорожку из обременяющих ощущений. Ком медленно подобрался к горлу, и Пак мысленно нарёк ситуацию той, что казалась не из приятных. Подобные чувства, однако, в нём вызывало никак не высказанное ранее желание жены, а только лишь собственная бессильность перед ситуацией в общем.       Он выбрал идти против Вонён ещё тем днём, когда отказал ей под ноты лёгкого джаза итальянского кафе, и сейчас считал, что настал тот момент, когда череда взаимозависимых событий привела его к прогнозируемым результатам. Пак был готов к этому.       — В таком случае, — голос Джейка ознаменовал для Сонхуна спасение; не думал он, что когда-либо будет считать подобным образом, однако в этот раз сделал исключение, — на этом наша встреча будет окончена.       Шим неспешно поднялся с места, он был аккуратен в собственных движениях, и Пак полагал, что за долгие годы, которые им не удавалось видеться, именно это в Джейке оставалось прежним. В растянувшемся молчании адвокат подал руку Вонён, она окинула того быстрым взглядом и поспешила вложить свою ладонь в протянутую. Чан поднялась с места так же поспешно, как и одёрнула руку, однако же поблагодарив давнего друга за любезность.       Гулкий стук каблуков мужских туфель и звонкий женской шпильки наполнили сонхуновы уши, когда по левую сторону промелькнуло два силуэта. Хисын поспешил встать, и Сонхун последовал его примеру, однако неторопливость собственных движений его удручала. Ли в считанные шаги подлетел к двери, пока Пак остался стоять на прежнем месте, удерживая равновесие, крепко схватившись за спинку офисного кресла.       Чан Вонён проскользнула в открытые силами Ли двери и не поспешила обернуться. Звонкий цокот её каблуков стал спешно удаляться и звенеть в стенах коридора, когда девушка скорыми шагами измеряла пространство. Однако Джейк не поспешил её нагнать. Шим остановился, оказавшись всего в шаге для того, чтобы переступить небольшой порог, и руки его, придерживая папку с документами, разгладили мелкие — едва заметные глазу — складки костюма. Сонхун проследил, как Джейк улыбнулся Хисыну и мгновениями позже протянул руку для прощального рукопожатия. Когда же им удалось закончить с любезностями, Джейк застыл в пол-оборота. Пак чувствовал, как чужой взгляд пробежался по его фигуре, и Шиму хватило несколько мгновений, чтобы позже вымолвить:       — Я свяжусь с вами позже, господин Пак, — Джейк кивнул, Сонхун слабо склонил голову в ответ. И прежде чем ему удалось покинуть кабинет, лёгкая улыбка обнажила белые зубы, смягчила черты лица, и Шим, задерживая взгляд на сонхуновом лице, неспешно и благосклонно промолвил: — Был рад сегодняшней нашей встрече, Сонхун.