Я посадил дерево

      Зорькин, мысленно прокручивая план дописанного реферата, пытался понять, все ли написал верно и не упустил ли чего-то важного. Обычно их с Катькой работы удостаивались только высшей оценки, но ошибиться он тоже мог — бессонные ночи отлично притупляли внимание. В подъезд к Пушкарёвым он зашел глядя себе под ноги, едва заметно шевеля губами — проговаривая основные тезисы из вывода.       Увидев перед глазами чужие ботинки Коля поднял глаза и замер. Он «завис», сопоставляя детали — Катькин спасенный незнакомец выглядел куда лучше, чем несколько часов назад. Они подобрали его с разбитой физиономией, в рваном костюме и в крови. Сейчас же он выглядел презентабельнее, хоть и одет был в футболку Валерия Сергеевича и свои дорогущие брюки от костюма. В сочетании с такой же дорогой обувью наряд смотрелся несуразно и нелепо. Но не это заставило Зорькина зависнуть на лестничной площадке, бессильно сжимая кулаки, спрятанные в карманы дешевого пальто.       Когда Катя попросила его приехать и забрать ее после работы, а заодно выручить «ее знакомого», он не подозревал, кого придется отвозить. Да, заработавшийся Коля не стал внимательно рассматривать побитого незнакомца. Он просто помог подруге, дотащил бесчувственное пьяное тело до машины, а потом и до квартиры. Зря он не пригляделся получше! Иначе бы просто вызвал «скорую» и оставил его лежать там, на парковке.       Он его не узнал. Потому что был погружен в свои рабочие проблемы, а еще потому, что не ожидал увидеть этого гребаного мажора здесь, у них. Все эти мысли промелькнули в Колькиной вихрастой голове за считанные секунды. Андрей Жданов его не узнал. Или сделал вид, что не узнал — прошло целых полгода, а с Колей они виделись мельком. Точнее, Коля его видел, а Жданов и внимания не обратил на тощего очкарика, приехавшего с пожилым мужчиной поговорить насчет вырубки небольшой посадки.       Но сейчас Андрей стоял напротив Кольки ошарашенный такой откровенной ненавистью, сквозившей во взгляде. Своего ночного спасателя он тоже не узнал, потому что не запомнил, но сопоставив рассказы Кати и то, что незнакомый очкарик направлялся явно к Пушкаревым, сложил два и два.       — Ну что, совесть не жмет? Или ты выше этого? Подумаешь, сломал жизни двум хорошим людям… Ерунда ведь, да? Зато компания — крупнейшая в Европе по пошиву готового платья. Успех, красивые модельки, многомиллионная прибыль… Когда тут думать об одном из магазинов? Не построили — и ладно. Другое место найдем, получше.       — Ты — Николай? А… — Жданов растерялся от такого напора. Сам факт, что он оказался причиной Катиных бед ощутимо выбил его из равновесия, окатил с ног до готовы, заставив сомневаться в себе и том, правильно ли он живет. Андрей привык думать о себе как о хорошем человеке, но получалось, что это далеко не так. И это осознание неприятно царапало, заставляя чувствовать себя еще более уязвленным.       — Да, я Катькин друг. Лучший, между прочим. И единственный. И мы вдвоем все это дерьмо разгребали, и когда мама у нее умерла, и когда отец… Ты хоть понимаешь, урод, что ты сделал? Какое право ты вообще имеешь здесь находиться? Тебе и так не отмыться после этого… И она тебе жизнь спасла, придурку! Классно получается, да? Ты жениться собираешься, помолвку объявил, деньги к деньгам, капиталы двух семей, общая фирма, шикарная красивая жизнь… Почему тебе все в этой жизни позволено, а другим — ничего? Чем Катька, с ее умом, с ее талантами экономическими, живет в нищете, а ты на всем готовом?       Андрей не знал, что ответить на это.       — Ты ничего не понимаешь.       — Ну куда уж мне! Может я и нищий, но я не пойду по головам ради своей прибыли. А тебе на чужую жизнь плевать. И ты — моральный урод. Понял? Вы все там — моральные уроды. В вас нет ничего человеческого и ничего достойного.       — Не твое дело, понял? В том, что отказались строить магазин, не моя вина. И спасать себя я не просил, она сама кинулась играть в спасительницу! — злость, раздражение и откуда-то взявшаяся неловкость заставили Жданова сказать то, что он сказал. Вместо дальнейших препирательств он прошел мимо Коли, с силой задев его плечом, при этом забыв, что собственное плечо порядком ушиблено. На адреналине он ничего не чувствовал и хотел бы, чтобы «анестезия» действовала как можно дольше. Так стыдно, как этой ночью, ему не было давно.       — Кать… — остывший Зорькин смотрел на Катю, которая слышала весь разговор. А сейчас она стояла в дверном проеме, зябко ежась от сквозняка. По щекам текли слезы, хотя она этого не замечала. Наверное, было бы не так больно, если бы Андрей, например, взял и отвесил ей сейчас пощечину. Пренебрежительные слова ранили ее гораздо сильнее, особенно после нежного, аккуратного поцелуя. Она же чувствовала, что понравилась ему! И разговор на кухне получился доверительным… Только вот доверилась она не тому. И от этого тоже было больно.       Жданов кинул на Катю быстрый едва уловимый взгляд и кинулся вниз, помня о том, что его ждет такси — ему в любом случае нужно было скорее добраться домой, смыть с себя последствия странной ночи и появиться в Зималетто в максимально приличном виде, в какой удастся себя привести. Надо было остаться и договорить. Но кто бы его сейчас стал слушать? О том, что он сожалеет, и что ситуация с магазином — в корне неправильная, но опять же — бизнес диктовал свои правила… И что он правда благодарен за оказанную помощь, неизвестно, сколько бы он еще провалялся на холодном асфальте, если бы не Катя.       — Пошли домой, — Катерина зашла в квартиру первой. Коля протопал за ней, разулся и повесил на вешалку пальто. Что говорить о толком не знал, теряясь при виде ревущей подруги. Однако она быстро взяла себя в руки и стала заниматься завтраком.       — Катюх…       — Коль, я сама все понимаю. Это все из-за него, — скрывшись за дверцей холодильника, она достала нужные продукты и вернулась к кухонной тумбе. Руки действовали сами, потому что думала Катя совсем о другом, но она знала, что даже в состоянии автопилота сможет приготовить вкусную еду. Навык, отточенный годами, не подводил. — Но самое страшное, знаешь, в чем?       Коля опасливо пожал плечами, не представляя, куда уж страшнее.       — Я ему все рассказала. Началось все с фотографий, он спросил, а я… Не удержалась. Рассказала, — замесив творожное тесто на сырники, Катя с силой грохнула сковородку на плиту. Старая, чугунная, она будто вообще не имела веса — настолько Пушкарева была вне себя. А еще на этой сковородке получалась самая вкусная в мире жареная картошка — ее всегда жарил папа, говоря, что не женское это дело. Блины и блинчики, правда, пекла только Катя и получалось, по словам папы и Кольки очень вкусно. И Катя верила, потому что исчезало приготовленное со скоростью света. Особенно если блинчики были с мясом или с творогом и изюмом.       — Ну рассказала и рассказала. По-моему, он проникся, — осторожно заметил Зорькин. Чтобы не сидеть пеньком, он решил помыть чашки, составленные в раковину и сделать кофе. Сейчас, остынув, он вспомнил лицо Жданова и, как бы ему не хотелось считать его козлом и мажором, что-то в его разговоре с Катей его проняло. — Но это ничего не меняет. Да ведь?       — Колька, о чем ты? — слепив первую партию сырников, Катя стала аккуратно опускать их в горячее масло. — Да, он показался мне интересным и даже… Ну, мне показалось, что между нами возникла какая-то симпатия… Но теперь — нет. Я не смогу.       — Если ты влюбилась, то тут уже сложнее. Как дяде Валере скажешь?       — Никак. Потому что говорить тут не о чем. И о том, что он тут был, ты ему тоже не скажешь. Понял, Коль? — Катя угрожающе наставила на друга палец, испачканный в муке. — Иначе ты мне не друг.       — Можно было и не угрожать, я и так все понял, — пробубнил Коля, поставил греться чайник на соседнюю конфорку и сел обратно за кухонный стол, чтобы не мешать подруге. Она не любила, когда кто-то путался под ногами.       — Зачем я его забрала с парковки? Вызвала бы скорую и все, — Пушкарева невольно озвучила недавние Колины мысли. Тот, улучив момент, пока Катя не видит, зачерпнул полную ложку сахарного песка и сунул ее в рот. Есть хотелось неимоверно, особенно после всех волнений, а сырники надо было еще дождаться. Радостно закивав, Коля выразил полную солидарность с подругой.       — Ладно. Пусть дальше живет своей идеальной жизнью, становится главой компании… Мне все равно, — произнесла Катя таким тоном, что стало понятно — ей очень даже небезразлична судьба Андрея. Но так же она понимала невозможность их дальнейшего общения. Все произошло так быстро, за несколько часов и сейчас ей нужно было успокоиться, принять все случившееся как данность и просто жить дальше. Надеясь, что баловень судьбы Андрей Жданов не появится «Огненном тайфуне» или возле ее дома. В том, что он будет искать встречи, чтобы поговорить, доказать ей, что он на самом деле хороший, белый и пушистый, она не сомневалась. Страха перед возможной встречей не было, она знала, что и как ему скажет, чтобы он понял раз и навсегда. Главное, чтобы не попался папе на глаза… Остальное она как-нибудь переживет.       — А что, он должен стать Президентом? Прикольно… — нечетко проговорил Коля, заедая сахарный песок хлебом и запивая все это водой из кувшина.       — Коль, ты б еще заварки пожевал, — Пушкарева покачала головой. Достала из холодильника сметану и клубничное варенье. Сервировала стол на двоих, сомневаясь, что в нее влезет хотя бы маленький, крошечный сырничек. Но поесть было надо, ей требовались силы и энергия для учебы. Не могла же она проспать все лекции на задних рядах, это было не в ее правилах. Даже когда она совсем выматывалась на работе, находила скрытые резервы и на учебе выкладывалась по полной, прекрасно понимая, что хорошее образование — залог достойного будущего. С ее-то мозгами тем более. — Какая тебе разница, кем будет Жданов?       — Никакой. Но все равно интересно, как там в их компании дела складываются… От всей души желаю им прогореть с таким горе-президентом.       — Коля. Ну нельзя же так. Эта компания — тоже дело целой семьи.       — Это кем надо быть, чтобы вот этому мажору, не нагулявшемуся, доверить компанию? Он ее по миру пустит и сожалеть долго не будет. Скажет отцу, что тот сам оставил фирму, которая на ладан дышала, — Коля старательно накладывал на тарелку сметану и варенье, прикидывая, как лучше — смешать или чередовать сладкое и кисломолочное.       — Что ты имеешь ввиду?       Катя быстро довела до нужной кондиции вторую партию сырников, положила их на тарелку, поставила ее перед голодным другом и занялась кофе. Себе она сделала покрепче и положила две ложки сахара, Коле же налила с молоком, как он и любил.       — Да слежу я за ними… — с набитым ртом признался Зорькин. — Прости, подруга, но это выше моих сил. Не все так ладно в Датском королевстве, как бы он тут перед тобой хвост не распускал.       — Мда, Коля. Ты страшный человек, — с улыбкой призналась Катя. Она все-таки поддела вилкой один из сырников, капнула на него сметаной и решила его съесть. — Рассказывай, что хоть накопал.       — Ты сначала напои, накорми, а потом спрашивай.       — Я у тебя сырники не отнимаю, ешь и рассказывай. По дороге в универ будет не до разговоров, лекции бы успеть повторить.       Коля вздохнул, взял еще один сырник, отпил кофе и приготовился к рассказу. Который, на его взгляд, напоминал не историю об успехе двух семей, начавших со скромного ателье еще в восьмидесятые, а о медленной гибели некогда процветающей крупной компании.

***

      В такси Жданова почти укачало и он попросил открыть окно. Водитель молча выполнил просьбу, хмыкнул, оценив его физиономию, но ничего говорить не стал. Банально, но сейчас Андрей думал о том, как ему жить дальше. Ни одна его вылазка в ресторан/клуб или бар не заканчивалась таким провалом. Ну почти…       Еще вчера у него был четкий и единственной верный в предлагаемых обстоятельствах план на жизнь. Помолвка с Кирой, победа на выборах в Зималетто, президентское кресло, женитьба на Кире, через год, максимум два, развод. Счастливая холостяцкая жизнь, рядом — друг Ромка, и полная свобода выбора, с кем встречаться и ложиться в постель. Но теперь все это казалось полной ерундой, чем-то ненастоящим, искусственным, предназначенным совсем не для него. Андрей, впечатленный Катиной откровенностью, решился на честный разговор с самим собой. И то, что получалось в итоге, его не радовало. Как он мог оказаться во всем этом, да еще и незаметно для себя самого?       Киру он не любил. Компанию любил, знал все на производстве, до последнего винтика. Президентское кресло радовало статусом, но решать сопутствующие проблемы было откровенно скучно. Он хотел доказать отцу, что на что-то способен. Что он — взрослый и ответственный, с ним можно иметь дело, на него можно оставить компанию и он справится. Ромка, почти пятнадцать лет, как лучший друг, разочаровал. Сейчас как никогда не хватало человека, которому можно было выговориться… Раньше это был бы Малиновский, но сейчас этот вариант отпал напрочь. Ромка просто сбежал и оставил одного против местных отморозков. Что это, если не предательство? Но с другой стороны, они так хорошо посидели у Кати на кухне… Наверное, он даже когда-нибудь скажет ему спасибо за постыдный побег… Но точно не сейчас. Желание дать лучшему другу в морду никуда не делось. И этот пункт Андрей мысленно поставил первым в списке своих дел, как только приедет в Зималетто. А для начала нужно было найти старый телефон, позвонить Кире, рассказать, что с ним все почти что хорошо, а чтобы не выносила мозг — добавить пугающих подробностей, потом привести себя в порядок и выдвигаться на работу. За три часа должен прекрасно успеть.       Но все эти мысленные раскладывания дел по полочкам не приблизили Андрея к пониманию, что делать дальше? Как быть с Катей? Он снова вспомнил тот ее взгляд на пороге собственной квартиры и поежился. Такое не прощают. Даже после той откровенной симпатии, которая загорелась между ними и тут же погасла. Он бы сейчас все отдал, чтобы Катя выслушала его. Но впереди ждал Совет директоров. Подвести отца, который и так не слишком ему доверял, он все-таки не мог. Или мог?.. Пусть президентом станет Сашка, так будет даже лучше. Отец в нем лишний раз не разочаруется, а он… А он сможет что-то придумать и доказать Кате, что раскаивается. Что в нем больше нет ничего от того хамоватого мажора, который походя и легко разрушил ее жизнь и жизнь ее отца.       Андрей откинулся назад и прикрыл глаза. Катины глаза, огромные, выразительные, очень красивые и теплые казались ему самыми красивыми в мире. Улыбка была еще чудеснее… И пусть Катю нельзя было назвать красивой в классическом смысле, она притягивала к себе, как магнитом. Она очень отличалась от других своей добротой и мягкостью, настоящей женственностью, теплом. То ли от природы была такой, то ли произошедшее за последнее время сделало ее мудрее и научило бережнее относиться к людям.       В любом случае он хотел быть с ней. И уже заранее знал, что добьется своего. Как бы там ни было, Кате он тоже оказался небезразличен. А значит — еще не все потеряно. Он постарается найти нужные слова, искренне раскается и она поймет его. И простит.