Разорви донельзя

      С Ситниковым они встретились позже, зашли в бар, чтобы выпить по рюмашке. Дятлов не стал отказываться — больше всего ему хотелось освежить мозги, снять этот груз с них, и понимал, что ничего, кроме водки, на это не способно.       Ситников начал говорить первым, объяснял, что нельзя было оставлять ее в невесомости и вот так уходить, на что Дятлов ответил:       — Сегодня я сказал, что между нами ничего не будет возможно. Это достаточно четко?       У Ситникова едва мозг не задымился. Он попросил еще о двух рюмках и, только выпив одну, быстро закусив, он сказал:       — Нихрена не понимаю… Когда ты успел?       — Сегодня вот вечером. Хотел поставить точку.       — Я очень рад за твою точку. Но это же не решает проблемы. Ты должен… объясниться ей. Ты ведь… флиртовал с ней.       Дятлов посмотрел на него исподлобья.       — Нет, не флиртовал. Просто был с ней мил.       — Это называется «флирт».       — Слушай, нет смысла что-то обсуждать. Да, я разбил девочке сердце, но поставил точку, так будет легче.       — Но я думал, она тебе нравится?       — Какое, черт возьми, это имеет отношение к делу?       — К тому, что я не понимаю, зачем эта драма на голом месте? От одного романа никто бы не умер.       — Толь, — вздохнул Дятлов. — Ты знаешь мои принципы. Я против романов на работе. Да и такая разница в возрасте… Это вообще ненормально, что молодая девушка на деда заглядывается. И все бы еще ничего, но опять же… она моя подчиненная. Это бы наложило след на рабочие отношения.       — И что? — в упор не понимал Ситников. — Что в этом такого-то? Взорвется что ли что-то? Или она отупеет от вашего романа?       — Я не понимаю, что ты хочешь? Ты знаешь мою позицию, что больше отношений я не ищу. Все, считай, принял решение сдохнуть в одиночестве, так туда мне и дорога.       — Потому что ты ведешь себя, как дурак, хотя дураком не являешься.       Дятлов поджал губы. Об этом он и сам думал. Вроде как посмотреть: ничего дурного и не делал. Принял решение поставить точку, и поставил ее, к тому же дважды и весьма явно. Один раз сорвался — да, ошибка, ну, от нее никто не умер. Ничего ужасного он во всем этом будто бы углядеть и не мог, но чувствовал: что-то не так. Он крупно ошибается.       — Толь, я уже выбор сделал и принял нужные действия. Хочешь носиться с Полиной и слезы ей утирать — пожалуйста, я тебя не держу, но и меня не втягивай.       Ситников посмотрел на него, медленно моргнул. Качнул головой:       — А может ты и дурак…       Дятлов усмехнулся.       — Пусть и дурак, ничего против не имею.       Ситников понял: проблему он решить не в состоянии. Проблема-то в башке этой, он даже логику Дятлова понять не мог, так как ему убеждать? Да и если уговорит поговорить нормально, откуда ему знать, что этим хуже не сделает? Полю разве что жалко… Но может Дятлов и прав? Ситников просто с ней рядом будет, поможет пережить этого старого маразматика, а там и лучше будет?       В любом случае, повлиять на Дятлова он не мог, да и глупостью было думать, что он как-то может повлиять на взрослого человека.       Но Полину было по-человечески жаль, бедная девочка… Надо ее после работы выловить, в кафе отвести, объяснить все, что он знал про Дятлова, как-то попросить ее на других начать заглядываться, на свидание ходить — это хорошо лечит сердце.       Ситников решил, что это хороший план.

*

      Полина, придя домой, просто тихо залезла на кровать, уткнулась лицом в подушку и заплакала.       Никогда ей не было так больно и она не знала, что делать с этой болью, как ее успокоить. Что-то в груди бесконечно ныло, эта боль не утихала, была с ней всегда, а за этот вечер только усилилась. Она ревела в голос и дрожала, и все пыталась все состыковать, но ничего не выходило.       Она чувствовала себя плохой и жалкой, глупой.       Все, что с ней произошло за последние недели, будто вывернули ее наизнанку, раздробили на маленькие кусочки и вот так оставили. Она пыталась заново себя собрать и успокоить, но ничего не выходило, Полина чувствовала, что становилось только хуже.       Она не могла работать, от еды ее тошнило. В ее голове был туман, любая мелкая оплошность доводила ее до холодного ужаса. А человек, который был так к ней добр, который протянул ей руку помощи, оттолкнул ее дважды, обвинив, что она не за тем сюда пришла.       Боги, она так не хотела разочаровывать отца, она так этого не хотела… Полина хотела быть сильной, уверенной в себе, была уверена, что всего сможет добиться. Она столько раз побеждала.       Но сейчас она не могла. Нет, она больше не могла. У нее не было сил.       Она больше не сможет справляться. Чувствовала, что сегодня слова Дятлова забрали из нее последнюю опору, последние силы.       Полина понимала: больше она не сможет.       Это был финиш.       Она лишь притворялась что что-то знает и умеет, что она может справляться и побеждать. Она не могла. И потому пошатнулась в самые первые месяцы работы, потому могла десять минут стоять на крыльце станции, не находя в себе сил.       Это было не ее место.       На самом деле, сейчас ей казалось, что в этом мире никогда и не найдет ей места.

*

      Когда Дятлова вызывали к начальству он не придал этому значения. Он никого никогда не боялся, был уверен в себе и в том, что делал и, что ж, если его захотят уволить за его принципы — пусть. Не пропадет.       Переодеться он не успел, сразу пошел к Брюханову. Тот его ждал, был хмурым и растерянным, и на Дятлова посмотрел так, будто не понял, что он тут забыл.       — Что случилось?       — Вот что случилось, — он потряс каким-то листком. — Это что такое? Ты мне что с этим делать предлагаешь?       Дятлов ничего не понял. Он подошел ближе, забрал лист, пробежался по нему глазами и опешил.       — Я что Грому-то скажу? Он если узнает, что от нас его дочурка сбежала, нас проверкам заколблют так, что мы эту станцию на ножках в Сибирь перетащим, лишь бы от нас отстали. А с Сибири на дно морское, и дай Бог что без чужой помощи! Я дело ее просмотрел, три выговора: опоздание, забыла дозометр и ошибка в расчетах. Вот так беда! Гром это увидит и вряд ли посмеется!       Дятлов молчал. Смотрел он на лист об увольнение недобрым взглядом и, больше всего, ему хотелось сейчас найти Полину и уточнить, правда ли она уволилась из-за того, что он ей на чувства не ответил! С такими замашками ей в самом деле не дело на станции. Еще не сказала, не предупреждала, ничего — какая-то вшивая манипуляция! Мол, вон, Анатолий Степанович, видите, как я могу? Мой папочка сильно разозлится и вас уволят за то, что вы смели мне отказывать!       — Понял, я с ней поговорю.       — Мне не нужно, чтобы ты с ней поговорил. Мне нужно, чтобы она забрала это заявление.       — Не могу обещать и вы это знаете.       — Да, черт возьми, — выплюнул он. — Надеюсь, уговорю ее перейти к другому начальнику, — он полез за сигаретами и закурил.       Дятлов отложил лист и спешно ушел, чтобы позвать Полину к себе на диалог. Да, хороший вариант — перевести ее к другому начальнику. К тому же Ситникову на первый блок, вот он с ней с радостью носиться будет и сопли ей вытирать! Он зашел в диспетчерскую, пробасил ее фамилию и велел зайти к себе. Она дернулась, посмотрела на него шалыми глазами, сжалась вся — испугалась, и плавно кивнула.       Когда он позвал ее, Полине вдруг стало не по себе. Она больше не хотела его видеть, она просто больше не могла. Он опять… опять скажет что-то, что ранит ее, он опять унизит, обвинит! Она больше не могла. Пусть хоть сто раз отец в ней разочаруется, но больше терпеть она не могла.       В кабинет она вышла бесшумно, нервно стянула шапочку, сжав в пальцах. Дятлов посмотрел на нее, закурил и кивнул на диванчик.       — Я видел твое заявление на увольнение. Что это за цирк?       — Почему вы опять злитесь? — спросила она сипло, чувствуя себя так, будто она была в опасности, что он может навредить ей, сильно навредить, что ей надо бежать.       — А мне радовать, что ли? — он нахмурился, затягиваясь. — Твой папочка всем ясно кто, и, поверь, Брюханов вообще не обрадовался таким выпадам. Наказать меня решила?       — Господи, нет! Я просто… так будет лучше. И для меня, и для вас.       — Да, было бы лучше, не будь твой отец тем, кто он есть! — зарычал он. Полина дернулась, сжалась.       — Я не виновата в том, кто мой отец! Я все ему объясню, он не будет вас трогать, я просто хочу уйти, вот и все. Просто уйти, — бормотала она, и что-то было лихорадочного в ее глазах, в ее позе, он вдруг понял, как сильно она была напугана.       Он осознал: Полина боится его.       И это заставило его успокоиться, прийти в себя. Он перевел дух, прикрыл глаз.       — Гром, пойми…       — Я не хочу понимать, — заскулила она, и эта интонация как по сердцу прошлась лезвием. — Я больше не могу так! Вы меня ненавидите!       Дятлов едва сигарету изо рта не выронил, но успел перехватить ее и затушить.       — Бред. Я не ненавижу тебя.       — Ненавидите! — вскрикнула она, и было в ее интонации что-то пугающе-истеричное, что-то ненормальное — Дятлов напрягся пуще прежнего. — Вы меня уже все как на лоскуты порезали! Всю изничтожили! Я согласна уйти, согласна! Но вы и тут не хотите прости уйти, вам надо снова обвинить меня!       Он стоял, пораженный этой реакцией. Глаза у нее блестели и покраснели, выглядела она дикой.       На самом деле… Она будто была не в себе.       — Полина… — мягко позвал он ее по имени, надеясь образумить, но она снова прервала его.       — Сначала вы просто стали ко мне холодны, назвали меня ошибкой! — она вскочила, отбросив шапочку. Лицо у нее было болезненно-белым, и на этом фоне покрасневшие глаза смотрелись еще более пугающе. Подходя ближе, она продолжила: — Вы стали меня игнорировать! Потом и вовсе унизили на глазах у всех! Я понимаю, знаю — виновата, дура, ну и что?! Хоть сто раз я дура, разве это повод был так со мной поступать?! Сколько раз после вы говорили, что я бестолковая?! А потом… — она подошла вплотную, дикая и, вместе с тем, беззащитная. Дятлов замер, пораженный и сбитый с толку. Она говорила едва разборчиво из-за всхлипов, слезы полились по щекам: — потом вы услышали… узнали… вы могли… могли просто забыть об этом, — Полина всхлипнула, — могли… игнорировать… но… но вы снова решили меня унизить… обвинить… Зачем вы так поступаете со мной?..       Она стояла, белая и дрожащая, слезы текли по щекам крупными каплями. Губы покраснели от слез, вид у нее был больной и несчастный.       Все, наконец, сложилось, и почему-то именно свой последний поступок он увидел именно таким, каким был.       Мерзким.       Но вместо этого он озвучил все это вслух, все эти весьма интимные чувства для юной девушки, озвучил и обвинил, показательно оттолкнул. Но ради чего это было? Чтобы поставить точку?       Какой бред.       — Полиночка… — позвал он ее ласково, протянул руку, чтобы коснуться ее, но она сделала шаг назад, ударив по его руке. Вся дрожащая, зареванная, беззащитная.       Наконец, он увидел, что он сделал.       Взял доверчиво вложенное в его руки девичье сердце.       И разорвал.       Убеждая всех в своих благих намерениях.       И это будто достало до самой его сути, сжало его изнутри, перекрутило, будто бы вывернуло наизнанку, и взгляд стал яснее, пропали все мысли, все домыслы, все то, что он навязывал себе и другим.       Осталась только она.       Плачущая и доверчивая, нежная, но вся — как открытая рана. Которую он сделал. А после щедро насыпал соли.       Дятлову вдруг показалось, что если он только отпустит ее, то не сможет ни забыть, ни простить себе этого.       Он снова потянулся к ней, взял за руку и притянул к себе — она издала странный всхлип, похожий на скулеж, и принялась вырываться, ругаясь на него, но он плохо разбирал: просила отпустить, не мучить, оставить ее.       Он не мог.       Он крепко обнял ее, прижал к себе, пока она плакала и вырывалась, но долго это не продлилось, кажется, уже спустя пару минут вместо того, чтобы оттолкнуть его, она сжала в ладонях его рубашку, прильнула ближе и заплакала еще отчаяние в его плечо, будто эта близость что-то всколыхнула к ней, дотянулась до самой сути этой боли и оставила ее вот так. Такую ломанную-переломанную, болезненную и срывающую голос в рыданиях.       Он крепче прижал ее, коснулся губами ее волос и нежно начал укачивать в своих руках. Его большая ладонь скользнула по хрупкой спине, поглаживая — Полина вздрогнула, заскулила и снова заплакала.       — Тише, девочка, тише, — прошептал он у ее уха, укачивая в своих руках, и каждый всхлип ранил его, каждый заставлял его сердце болезненно сжиматься, но, если честно, он был рад этой боли.       Дятлов чувствовал, что рубашка в том месте, куда она уткнулась, уже намокла, а сама Полина так тесно к нему прижималась, обхватив руками, что у него заболели ребра, но каждая секунда даже такой болезненной, отчаянной близости, будто бы насыщала, давала какое-то почти мазохистское удовольствие.       Будто бы наконец он смог начать дышать полной грудью. Он чувствовал, как сильно хотел сжать ее в руках, до боли, до синяков, трогать ее и ласкать — болезненно-сильно, отчаянно, и это желание бурлило в нем, кипело, ему так хотелось, но он только нежно гладил ее спину, укачивая в своих руках и шепча на ухо, что все хорошо, все в порядке.       В какой-то момент рыдания показались ему… странными. Он пытался ее успокоить, привести в себя, но — ничего.       Взяв ее лицо в свои ладони, он заглянул в ее глаза — Полину трясло, она была вся зареванная, с опухшими от слез губами и глазами, выглядело это все лихорадочно и болезненно.       — Полина… — прошептал он, — все хорошо, слышишь? Все хорошо, успокаивайся, мы все решим, сделаем, как ты захочешь.       Дрожащим голосом, едва внятно она прошептала: «не могу».       Он поджал губы, видя, как она дрожала, как слезы катились по ее щекам, казалось, что она и вправду пыталась успокоиться — едва затихнет, кажется, что вот он, последний всхлип, но за ним почти что скулеж раненного зверя, и снова слезы, и снова дрожь в ее теле.       Сколько же он такого нагляделся за всю свою жизнь, но быть виновным в этом… Настолько прямо было уже за гранью.       Он нежно поцеловал ее в горячий лоб и увел на диван. Усадил и хотел выпрямиться, чтобы достать успокоительное — возраст уже обязывал держать под рукой, но Полина вцепилась пальцами в его предплечье и, ткнувшись в его плечо, снова завыла, будто ей было страшно его отпускать, будто только то, что она чувствовала его рядом было способно облегчить ее боль.       Дятлов снова нежно погладил ее по волосам, поцеловал в лоб и прошептал:       — Я возьму успокоительное, ладно? Одну минутку и я вернусь, все хорошо, слышишь?       Он объяснял ей, как маленькому ребенку, и она дерганно кивнула, судорожно всхлипывая. Успокоительное ей пришлось помочь выпить, потому что, когда она взяла стакан, тот так дико затрясся, что все содержимое грозилось оказаться на полу. Но даже с помощью Дятлова вышло это совсем скверно — ее трясло, стекло билось о зубы, ей казалось, что она задыхается и захлебывается, ей хотелось отвернуться, и все, что ее удержало, это большая, грубая ладонь, которая нежно гладила ее по голове, и его шепот:       — Умница, все хорошо… Ага, вот так, молодец.       Даже в таком состоянии ей очень хотелось быть умницей. И она все выпила, переведя дух, как после спринта.       — Молодец, — он снова похвалил ее, поцеловав в лоб, отставил стакан. Накапал он не жалея, его от такой дозы в сон клонило нещадно.       Полина снова вцепилась в его руку, и он мягко присел рядом. Она прильнула, зарывшись лицом в его грудь, тихо плача, не в силах остановиться.       Он был в каком-то неясном, неописуемом ужасе. Девушка, которая ему нравится, девушка, которая влюблена в него, такая юная и открытая, такая нежная, в таком ужасом состоянии из-за него.       Потому что он был каменно уверен в том, что поступал правильно и, как и обычно, не желал слушать возражений. Он и понятия не имел, что его упертость может привести к такому!       Дятлов глянул на часы. С работой сегодня явно не задалось, главное, чтобы никто в кабинет не вошел… Остальное потом решит. Он чуть подался спиной назад, чтобы опереться о спинку дивана, обхватив Полину руками и дожидаясь, когда плачь хоть немного стихнет, чтобы иметь возможность поговорить, хоть немного разъяснить отношения.       Ткнувшись губами в ее макушку, он прикрыл глаза, лаская плечи, спину. Такая хрупкая… и он игнорировал эту хрупкость. Уверял себя, что поступал правильно. Боги, только сейчас он понял.       Через долгие полчаса, когда рубашка на плече промокла насквозь, рыдания стали тише, трясти ее почти перестало, и он снова попытал удачу, мягко взяв ее лицо в свои ладони — все мокрое, зареванное, от одного этого вида у него болезненно сжалось сердце.       — Полина, тебе нужно домой.       Она мученически заломила брови, еле слышно прошептав:       — Вы снова… снова бросаете меня… да?       Он поджал губы. Что-то в нем недовольно забрыкалось. А мы ей что-то обещали? А мы должны быть с ней? А мы брали ее, чтобы бросать?       Дятлов отмахнулся от этого.       Черт возьми, брали. Почти с самого первого дня.       — Мне нужно поработать, но я попрошу, чтобы тебя отвезли домой. Когда закончу с работой — приду к тебе.       — Обещаете?.. — прошептала она отчаянно, потому что знала прекрасно, что у нее есть только слова и никаких гарантий. Нет уверенности, что сегодня он в самом деле придет, не оставит, что ей снова не будет больно настолько, будто ее сердце разрывается, но это все, что она могла. Просить.       — Клянусь, — прошептал он, поцеловав ее в лоб, и этот поцелуй, хоть на секунду, но согрел ее.       Он достал платок, аккуратно вытер ее лицо от слез, хоть и знал, что она вот-вот снова скоро заплачет. Встав, он мягко приобнял ее и вывел из кабинета. К счастью, знакомый как раз собирался уходить — они пересеклись в коридоре, и в помощи он не отказал. Дятлов попросил подождать их, после отвел Полину в раздевалку, дождался, пока она переоденется и, наконец, увел ее к машине, помогая сесть.       Миша глядел на него, но вопросов не задавал, хоть и явно хотел.       Дятлов назвал адрес и добавил:       — Уложи ее в постель, очень прошу тебя. Поставь воды рядом, и…       Он полез за кошельком:       — Может купи успокоительного какого или…       — Убери деньги, не позорь меня.       Дятлов поджал губы и кивнул, спрятав кошелек обратно, а после с минуту еще стоял, провожая машину взглядом. Прежде чем вернуться на станцию, он закурил, пытаясь собраться с мыслями. Обычно у него это выходило, но не в этот раз. И его сердце, и его ум, были слишком потревожены всем тем, что случилось, всем, что он понял и увидел.       После он забрал заявление Полины об увольнении, выкинув его в урну и изо всех сил пытался работать, но это было пыткой — мыслями он снова и снова возвращался к тому, что случилось, что было с Полиной и что было между ними. Она занимала все его мысли — она и бесконечная вина за то, как он с ней поступил. Черт возьми. Это было невозможно.       Кажется, это был первый день за много лет, когда он ушел с работы многим раньше нужного — он спешил к ней. Боги, он очень нуждался в том, чтобы увидеть ее.              Перед тем, как нажать на звонок, он выждал немного времени, приводя себя в порядок. Успокоил дыхание и пытался успокоить сердце, но не вышло. Дрогнув, он нажал на звонок.       Было тихо. Если не впустит? Если она пришла в себя и поняла, что он не заслуживает ни прощения, ни, тем более, ее близости?       Он услышал шаги — сглотнул, вздрогнув, всего как в тисках зажало, сердце заныло.       Щелкнул замок, тихо открылась дверь — она выглянула, глядя на него снизу вверх, и, будто бы разглядев, спешно открыла дверь шире. Дятлов неуверенно прошел, скинул обувь, сам закрыл дверь, и отставил чемодан. Поглядел на нее нежно:       — Ну ты как?       — Успокоилась, — прошептала она, хоть и голос задрожал от одного его вида.       — Иди ко мне, — сказал он первее, чем смог осознать, и она в эту же секунду прильнула к нему, обняла, задушенно всхлипнула в его плечо.       Он нежно погладил ее спину, ощутив облегчение: вот она, рядом, живая, не оттолкнула. Он нежно поцеловал ее в висок — внутри тут же замурлыкало удовлетворение от полного осознания, что сейчас он поступал правильно.       Чуть склонился, подхватив ее под колени, и унес в гостиную — ей-Богу, спине надо на что-то опираться!       Ощутив мягкость дивана и то, как она крепче обняла его за шею, он сказал:       — Скажешь мне, когда будешь готова обсудить все это.       Она кивнула, шумно выдохнула — ее дыхание обожгло кожу, и этот жар скользнул мурашками вниз. Он прикрыл глаз. Боги. Близость ее тела, ее запах — это что-то невероятное. Чувствовать, какая она хрупкая и какая нежная, и после всего все так же льнула к нему, хоть и была вся израненная им же.       Полина ровно дышала его запахом, слышала, как он вдыхал и выдыхал, и ей казалось, что это самая сладкая, самая успокаивающая мелодия. Она утешала ее и убаюкивала, и Полина, сдавшись, прикрыла глаза, отдаваясь в каждое касание его рук, в его запах, в ритм его дыхания. Такое желанное, такое нужное — он облегчал ее боль просто тем, что был сейчас рядом, что обнимал, грел собой и она могла вдыхать его запах.       Сдавшись, она позволила себе задремать.

*

      Когда она открыла глаза — было уже темно. И холодно. Она дернулась, осознав, что была на кровати, и тут же вскочила:       — Анатолий Степанович!       От мысли, что он мог уйти ей вдруг стало так страшно и одиноко, так больно, ей казалось, что она вот-вот заплачет — но лишь замерла, услышав, как захлопнулась форточка, а после шаги. Он зашел в спальню, и только от вида его силуэта во мраке комнаты, все в ней сжалось, и она быстро скользнула к нему, прильнула, и он обхватил ее руками, губы коснулись ее виска, закололи усы, и она зажмурилась от удовольствия.       — Тише, девочка, я здесь, все хорошо, — прошептал он, гладя ее спину, и на миг они так и затихли. Она чувствовала от него запах сигарет — курил.              Переведя дух, она подняла голову, всмотрелось в его лицо и ее сердце заполнила щемящая нежность, а еще странная смесь из боли и обожания. Ее будто рвало изнутри всеми этими чувствами, но той боли, которая была еще недавно, больше не было.       — Вы не ушли… — прошептала она, глядя на него.       — Как бы я тебя оставил? После того, что натворил-то… — вздохнул он и мягко заправил прядь ее волосы за ухо, скользнул по щеке, приласкав, и Полина прильнула к его ладони, закрыв глаза, ласкаясь. — Полина…       — Тш, — шикнула она и, будто бы ей не то все стало ясно, не то, казалось, что просто больше нечего было терять, она встала на носочки, потянулась к нему.       Он замер, вздрогнул, его как жаром обдало с головы до пят, но, видел Бог, сопротивляться он не мог.       Он зарылся пальцами в ее волосы на затылке, чуть сжал, фиксируя ее голову — она охнула, не ожидав, и склонился, жадно целуя. С ее губ сорвался удивленный выдох-стон, и от этого у него сорвало все, на чем еще его тормоза держались. Он крепко притянул ее к себе, сжимая волосы в кулаке, не давая отдалиться, а второй еще ближе прижал к себе, сжав талию. Она чаще задышала, лицо загорелось, а внизу живота тут же приятно заныло, отзываясь на грубую ласку.       Полина крепко обняла его за шею и мягко притерлась о него — он вдруг зарычал, подался вперед, и она послушно сделала шаг назад. И еще один, и еще — пока не оказалась у кровати. Он чуть потянул ее за волосы — с тихим, сдавленным стоном она опустилась на кровать, и, едва их губы отдалились, она зашептала:       — Да…       Он шумно выдохнул. Черт возьми. Черт возьми.       Его разрывало желанием к ней, он никогда такого не чувствовал и ни к кому, ему казалось, что он мог бы просто ее сожрать, разорвать на куски, и она отзывалась на это желание, поддавалась к нему, становилось такой мягкой и подвластной. В глазах ни капли страха, только желание отдаться. Принадлежать. Он видел это и чувствовал.       Шумно выдохнув, он склонился, целуя и кусая ее шею — она застонала, впилась в его плечи, прильнула ближе. Он оперся коленом на кровать, меж ее ног, а его руки скользнули под домашнюю футболку — она вздрогнула, шумно выдохнула, когда он жадно сжал ее талию и, не выдержав, взяв за запястье сама потянула его руку выше. Он отозвался тут же — ладони, горячие и большие, поднялись выше, жадно сжали ее груди, и Полина долго застонала. Это было… грубо, грубее, чем она ожидала, по телу прошлось нытье — такое сладкое и такое желанное, внизу заныло и она снова зашептала: «да». Дятлов зарычал, вылизывая ее шею и сжимая грудь — идеально помещалась в руках, такая нежная и мягкая. Он чувствовал, как затвердели соски, и мягко сжал их между пальцев — она застонала громче, откровеннее, выгнувшись и чуть соскользнув по покрывалу, вжашись в его колено и, вздрогнув, она потерлась о него, снова застонав — было так хорошо и так сладко, так много, она никогда не чувствовала себя так хорошо, это было то, что нужно, то, чего она так отчаянно хотела, но сама не знала об этом, пока не почувствовала.       Он жадно целовал ее и кусал, его руки исследовали ее тело, сжимали до боли, оставляли синяки, мучили и приносили острое, сладкое удовольствие. Полине было так хорошо и так жарко, она чувствовала, как между ног все ныло и горело, ей хотелось, чтобы он коснулся ее там, чтобы он…       Дятлов вдруг резко оторвался от нее, тяжело дыша и смотря на нее бешеными глазами. Она медленно моргнула, ощутив, как без этой страстной, почти болезненной ласки ей стало холодно.       — Полина, мы не…       — Нет, — заумоляла она. — Не прекращайте, — дыхание у нее было сбитое, а все тело горело желанием, и она снова потерлась о колено, больше всего желая прикосновений.       — Я делаю тебе больно, — пробормотал он, в ужасе глядя на красную отмену от его пальцев на ее животе. О Боги. О черт возьми. О хоть кто-нибудь. Это ненормально. Он никогда не был так ни с кем, и тут, с Полиной, даже в постели, в этом акте любви, причинить ей боль, в ее… Он опомнился и испугался еще сильнее. В ее первый раз. Она ни с кем не была до него, и вот что он с ней делал.       Но ее реакция и ее ответ выбил из него последний вздох.       Она сладко улыбнулась, довольно на него поглядела и прошептала:       — Мне нравится. Так я чувствую, что принадлежу вам.       Он шумно выдохнул, в паху приятно потянуло. Это не Полина, это какая-то катастрофа.       Глядя ему в глаза, она с тихим вздохом подалась назад, упав на кровать и потянув его к себе за галстук, и снова направила его руку к своей груди.       — Полина…       — Пожалуйста, — заумоляла она.       Дятлов выругался. Как он мог быть таким в ее первый раз? И сама идея лишить ее невинности именно так, именно с таким настроением и напором… Было в этом что-то неправильное. Ему стоило быть нежным и ласковым, а не оставлять синяки на ее теле. Но Полина такая возбужденная, такая желающая — ее красные щеки, мутный взгляд и растрепанные волосы.       Но он мог… сделать что-то другое.       Он видел такое на кассетах и пробовал сам, хотя не то чтобы ему понравилось в те разы, но сейчас… Сейчас он понял, что очень этого хотел. С ней. Сама мысль возбуждала его.       Дятлов сжал в ладонях ее грудь, приласкал большими пальцами твердые соски и скользнул руками вниз, захватив резинку домашних штанов, потянув вниз. Полина приподняла бедра, поерзала, помогая их снять, оставаясь в футболке и нижнем белье. Ее живот, ее бедра — все в веснушках. Он хрипло выдохнул и склонился, поцеловав низ ее живота — она вздрогнула, застонала, невольно зарылась пальцами в его волосы.       — Ты такая красивая, — прошептал он, проходясь губами по нежной коже, лаская, чувствуя ее рваное, тяжелое дыхание. — Такая нежная…       Полина резко ощутила смену тона, то, как он держал ее — в этом больше не было грубости, которой она так страстно желала, но близость его лица с самым откровенным выбила из нее воздух и мысли, и она могла только наблюдать за ним.       Выдохнув, он подцепил резинку ее белья — Полина пискнула. Он поднял внимательный взгляд:       — Мне остановиться?       Черт. Черт.       Она не хотела, чтобы он останавливался, ей казалось, что она просто умрет тогда! Но она и не думала, что он… так близко будет! Это как-то… Нет, конечно, она знала о таком и даже видела, но осознание, что это он и она. Что это мужчина, которого она обожала, и в их первый раз, он…       — Нет… — прошептала она и сама, ткнувшись пятками в край кровати, приподняла бедра.       Белье скользнуло по бедрам вниз и упало на пол. Полина тяжело дышала, ощутив себя такой открытой и беззащитной. Дятлов не спешил ее рассматривать — он целовал ее живот, ласкал бедра и ноги, гладил. Прежде всего, чтобы самому тут сознание не потерять… Сердце билось бешено, сознание было мутным и все, что спасало их двоих — это выключенный свет. В комнате еще не было совсем темно, но сумрачно, он различал четкие очертания, веснушки, румянец на ее щеках, но если бы он мог видеть все-все… Да, пожалуй, если дело дойдет до постоянной близости, то надо будет закинуться таблетками еще сверху…       Переведя дух, он опустился на колени, прильнул губами и…       О Боги.       О БОГИ.       Он не собирался ее рассматривать, понимал, что просто смутит ее этим, слишком рано, и как-то ну… совсем не для первого раза! Но он отстранился и тупо уставился ей между ног. Она смущенно пискнула, не поняв, что произошло: он едва коснулся ее губами, вырвал из нее такой сладкий вздох и сейчас… это!       Заерзав, она резко прикрылась руками и вскрикнула:       — Анатолий Степанович!       У Анатолия Степановича чуть сердечный приступ не случился. Она была идеально-гладкой. Он такое только один раз видел, на кассете одной — да и та не его была, и был в глубоком шоке от того, что вот так может быть. Он как-то забыл об этом, привыкнув к совсем другому, и, встретившись с этим вот так… Гладкая кожа, чуть порозовевшая от возбуждения, вся мокрая от смазки. Боги, она была такой восхитительно-мокрой, так сильно его хотела. У него просто ум за разум зашел, а из ушей чуть пар не пошел.       Полина приподнялась на локте, посмотрела на него — против таких ласк она совсем против не была, наоборот, ей хотелось этого, хотелось такой ласки, она вся изнылась, и когда его лицо было так близко… Но к тому, что он будет смотреть, она как-то готова не была!       — Я, прости, просто…       — Что-то не так? — взволнованно спросила она, все еще неловко прикрываясь одной ладонью.       Он тряхнул головой, и от этого вида — он на коленях, перед ней, его лицо между ее ног… Это было слишком. Она чувствовала, что могла кончить просто от того, что сжала бы бедра.       — Все очень хорошо, Полиночка… — прохрипел он, и, убрав ее руку, прильнул губами. Полина тонко застонала, сжав руку в его волосах, зажмурив глаза и надломив брови. Боги, это было невозможно.       Нежную кожу кололи усы, губы и язык ласкали и этот контраст сводил ее с ума. Она откинулась на кровать, выгнулась и подалась бедрами к нему ближе, ерзая, шумно, судорожно дыша, не выдерживая напряжения. Он, Дятлов, ласкал ее так, как она и не мечтала, и всего было так много и так чертовски хорошо.       Она захныкала, ерзая сильнее, сжимая его волосы и комкая покрывало, на лбу выступили капельки пота, живот судорожно поднимался и опускался от дыхания.       Дятлов прильнул ближе, крепко сжимая ее бедра. Ощущение были невероятные. Кожа такая нежная и чувствительная. Обилие смазки, стекающей по подбородку, только сильнее раздаривало. Он слышал ее долгие, сладкие стоны, как она изводилась и выгибалась, как начали дрожать ее бедра, которые он жадно сжимал. Он скользил языком меж складочек, вылизывая, поднимался выше, обхватив губами клитор — Полина не то вскрикнула, не то громче застонал, но звук был сладкий. Она сильнее заерзала, еще более жадно прижимая его голову к себе. Дятлов был в восторге и от самого процесса — от ее вкуса, запаха, от того, как она текла еще сильнее от этих ласк.       Господи.       Это стоило вообще всего.       Она кончила, задрожав и громко, почти отчаянно застонав, не разжимая пальцев с его волос — ее ноги тряслись, она захныкала и, наконец, расслабилась. Он мягко отстранился от нее, восхищенно скользнув взглядом — такая нежная, розовая, мокрая. Один этот вид вызывал в нем бурю желания. Такая красивая, чувственная даже тут… Он нежно поцеловал в лобок и аккуратно, стараясь беречь несчастные колени, которым досталось, пока он стоял на полу, приподнялся.       Дятлов поднялся выше, нашел губами ее губы, и Полина сладко вздохнула, обхватив его шею и прильнув ближе. Ее рука погладила по плечу, спине, скользнула по груди и ниже, пока не сжала член — Дятлов шумно выдохнул в ее рот. Боги, сколько его женщина вот так не касалась? Полина мягко толкнула его в грудь, заставила выпрямиться, и сама скользнула к краю кровати, потянувшись к его ширинке.       Он вздрогнул, перехватил ее руку и пробормотал:       — Тебе не стоит этого делать…       Полина подняла на него мутный взгляд — волосы у нее растрепались и лезли в глаза, но выглядела она очень хорошо. Она улыбнулась.       — Почему?       — Ну… это… — он сам не понял, почему это сказал! Просто от мысли, что Полина могла… его… Да у него сердце скоро заходиться начнет! — Ты ведь ни разу?..       — Надо когда-то начинать. Все хорошо… — прошептала она и, закусив губу, прильнула к нему лицом, потеревшись щекой о вставший член. Дятлов шумно выдохнул, от этого его повело окончательно. Какая она… невозможная.       Она вздохнула, вжикнула молнией и, зацепив резинку белья, плавно спустила его вниз в нетерпении, поерзав. Несмотря на то, что она только что кончила, внизу снова сладко потянуло.       Она закусила губу, пройдясь взглядом — средний по длине, но ей показалось гораздо толще, чем она видела на несколько кассетах. Она… не ожидала. Снова поерзала, обхватила его рукой, плохо понимая, как это взять в рот и не задеть зубами! Пару раз, глядя порно, она в упор не понимала процесса! Это должно быть что-то маленькое, чтобы легко прошло в рот, а тут ну… не то чтобы маленькое!       Видя ее мельтешения, ему даже как-то неловко стало…       — Полин, не надо, если ты…       — Я просто… пытаюсь понять, как к этому подойти, — пробормотала она, вспоминая все те видео. Сцены минета ей вообще не были интересны чаще всего, и она на них откровенно скучала, медленно гладя себя и глядя в потолок, и очень пожалела, что теперь не знала даже самого минимума.       — Да я щас скорее в обморок упаду, чем мы до дела дойдем, — пробормотал он, чувствуя, как ухало сердце в груди.       — Я пытаюсь! — вскрикнула она. — Может, мы… Нет, ладно, стой!       — Я и так стою. Сложно куда-то идти, когда мой член в твоей руке…       Полина тихо хихикнула, снова поерзала, удобнее устраиваясь, и решила начать с малого. Весьма вероятно, что он так же возбужден, как и она была — значит, должен быстро кончить. Если они ему ничего не прикусит… Полина подалась ближе, дыхание обожгло чувствительную головку — Дятлов шумно выдохнул, зарылся пальцами в ее волосы, поглаживая, и она мягко обхватила губами, посасывая и подняв взгляд. Он застонал, чуть откинул голову назад и закрыл глаза. Боги, как хорошо-то, он уже и забыл, и это все с ней, с девушкой, о которой и мечтать было страшно…       Он приоткрыл глаза, посмотрел вниз, глядя, как она старалась — неловко, но так нежно. Он улыбнулся, погладил ее по волосам, прошептав:       — Умница…       Она подняла взгляд, глаза у нее как засияли будто — Дятлов это подметил. Значит, нравится, когда хвалят… Он это давно заметил на работе, как жадно она на похвалу отзывается, но таких повадок в постели он не ждал. Что ж, запомнить надо.       Он снова нежно погладил ее по волосам, зарывшись пальцами, массируя, кивнул:       — Хорошая девочка, у тебя отлично получается.       Она смотрела на него шалыми глазами и продолжила еще более старательно. Обхватила его рукой у основания, мягко двигая ей, и головка скользнула дальше — он шумно выдохнул, прикрыв глаза. Это ей далось… не слишком сложно, но и не сказать, что легко. Она старалась прятать зубы, но челюсть тут же свело, так что Полина смогла еще немного скользнуть губами вперед, прежде чем выпустить член с характерным звуком, а после — снова жадно обхватила головку, подалась головой, плавно двигая ей, привыкая, и прижалась языком — Дятлов застонал, чуть сильнее сжав ее волосы, и это было хорошо.       Она помогала себе рукой и, отстраняясь, жадно вылизывала по всей длине, это у нее получалось куда лучше, она не жалела слюны, жадно вылизывала член и снова брала в рот головку. Он прохрипел:       — Полиночка… ты молодец, но я так не кончу.              Господи, да он бы с радостью вот так простоял хоть час, глядя, как она ласкала его, и как старалась, просто… ну… он был ужасно-перевозбужден и он так хотел кончить, а Полина, едва доводя его до края, снова оттягивала все назад, и даже не догадывалась, что она неплохо его сейчас дразнит и мучает.       Она отстранилась, посмотрела ему в глаза — губы у нее были чуть покрасневшие и опухшие, выглядело… очень хорошо.       — Что-то не так?.. — прошептала она.       — Все так, — прохрипел Дятлов. — Просто ты почти доводишь, а потом… — он сглотнул, — отстраняешься. Я ж щас так реально сознание потеряю, ты уж извини, уже не тот возраст.       Она хихикнула и кивнула, убрала волосы с лица — и он сам мягко зарылся обеими руками, скользнул назад и обхватил ее волосы в кулак, на манер хвоста, чтобы в лицо не лезли. Полина вдохнула и, приложив все свои усилия, подалась вперед, беря в рот член так глубоко, как вообще могла, и Дятлов помог ей:       — Обхвати рукой… Да, молодец… Двигай ей в такт голове.       Полина согласно замычала, вибрация прошлась по члену, и Дятлов шумно выдохнул — такие штучки проделывает и сама не понимает, что именно делает! Ему уже было страшно с ней в койку ложиться. Ну, полноценно то есть…       Полина послушала его совета и сделала все так, как он сказал — и его хватило на десяток секунд, прежде чем он гортанно, низко застонал, и, двинув бедрами вперед, кончил.       Это было… ну, при всей любви Полины к нему, сперма оказалась горькой и она закашлялась. Дятлов засуетился, огляделся и, к счастью, нашел бутылку минерлки, виновато протянув Полине. Та жадно выхватила ее и сделала несколько крупных глотков. Она поморщилась, а после опомнилась, посмотрев, как неловко Дятлов застегнул ширинку.       — Я просто не ожидала!       — Все нормально, — вздохнул он и, прежде чем она успела ответить, склонился и поцеловал ее. Брезгливости у него никакой не было по отношению к своей женщине. А Полину он уже считал своей. Не стал бы делать с ней такие вещи, если бы потом захотел трусливо избежать ответственности.       — Не нормально, — замычала она в поцелуй и чуть отдалилась. Дятлов цокнул. Непослушная она такая, ему нравилось. — Мне было бы неприятно, если бы вы после меня… морщились.       Он улыбнулся, забрав у нее бутылку и тоже сделав несколько глотков. В горле ужасно пересохло.       — Ты вкусная, — сказал он, и Полина вся раскраснелась. — А я курю, как паровоз. Говорят, это влияет на… вкус.       — Все равно, — насупилась она, сидя на кровати вот так, в одной футболке, с оголенным самым откровенным, и она вызывала что-то между нежностью и желанием даже после оргазма. — Мне понравилось, просто я не ожидала… такого.       — Понял. Я пойду покурю, хорошо?       На самом деле, ей не хотелось, чтобы он вот так уходил после близости курить, но она рассеянно кивнула и, когда хлопнула дверь на балкон, посмотрела на тумбу у кровати. Купит ему пепельницу, чтобы никуда он не уходил. Она вздохнула, встала и ушла в ванную. Ополоснулась, смыв смазку и слюну, натянула белье и вернулась в спальню, присев на кровать и посмотрев на балкон, на силуэт Дятлова. Наверное, ему просто нужно было побыть немного одному, подумать… Да, она могла понять — все случилось так резко, так быстро, даже она не ждала, но…       Она вздохнула и с мечтательной улыбкой прошлась по синякам на боках. Это было невероятно. Одна мысль о той первобытной грубости делала ее мокрой, ей очень понравилось. И теперь она ни за что его не отпустит! Хотя ей думалось, что теперь и он не уйдет. Дятлов человек старой закалки — так что вероятно уверен, что раз покусился на ее девственность, то теперь без свадьбы никуда. В этом была она уверена наверняка: что у Дятлова интимная близость наверняка должна быть связана с серьезными намерениями.       Наконец, он закончил. Полина вздохнула и протянула руку, включив торшер — в комнате было уже совсем темно. Вернувшись в комнату, Дятлов будто бы как-то и растерялся ее вида, будто видел впервые, и Полина улыбнулась:       — Так и будете стоять?       Он нервно кивнул и, сняв пиджак, накинул его на спинку стула, а после плавно опустился на кровать — Полина тут же прильнула к нему, довольно вздохнула и положила свою голову на его грудь, готовая мурлыкать. Его рука скользнула по спине, плечам, лаская.       — Нам надо поговорить, Полина.       Полина вскинула голову, нахмурилась и ощетинилась:       — Будете рассказывать, что это ошибка, да?       Он растерялся.       — Нет, конечно нет! Я… как я могу уйти после того, что сделал? — он мягко заправил прядь ее волос за ухо, и Полина, смягчившись, улыбнулась.       — Я просто испугалась…       — Я понимаю, это моя вина, прости меня, — он подался вперед, поцеловал ее в лоб, и она довольно вздохнула. — И… может не будешь мне «выкать»? Это немного странно после всего.       Она рассмеялась.       — А мне нравится. Есть в этом что-то, — она закусила губу, чуть потянув его за галстук, и, встретившись с хмурым взглядом, хихикнула. — Я поняла, — она чмокнула его в губы, потерлась своим носом о его, и он даже немного растерялся. Такая нежная, ласковая, и он так с ней поступал… Дятлов с нежностью зарылся пальцами в ее волосы, погладил, перебирая пряди, и Полина мурлыкнула. — Мне нравится, когда вы… ты играешься с волосами.       Он кивнул. Понял, не дурак. И, продолжая, снова мягко подтолкнул ее, видя, что она явно не хотела говорить хоть о чем:       — И все-таки, я хотел обсудить то, что произошло сегодня на работе. Это были не просто слезы. Ты не могла успокоиться. Я не отрицаю, что вел себя ужасно, но… но я не думаю, что мог бы довести до такого.       Она открыла глаза, внимательно на него посмотрела — его рука продолжала перебирать волосы, гладить кожу голову, и ее плавило от этой ласки.       — Просто… Знаешь, мне стало легче после этих слез.       — Это не ответ.       — Может быть, я чувствовала себя не очень хорошо после… после того, как ты оттолкнул меня, — она вздохнула, положив голову на его грудь и Дятлов уже чувствовал, что она не собиралась хоть как-то продвигать эту тему или искать причину. — Стала много спать, была уставшей, и твое отношение ко мне… Я не знаю. Мне просто было плохо.       — Ты думала, что ты плохой работник. Да ты уволиться хотела! — он не мог успокоиться. В его голове все случившиеся было весьма тревожным, а она… ей будто бы не было до этого дела. Она посмотрела на это, хмыкнула и подумала, что все в прошлом, и об этом больше не надо думать. Это было бы таковым, если бы касалось только того, как Дятлов себя вел — он исправится, он будет с ней нежен, потому что взял ответственность, пусть и… неожиданно для себя самого, но все-таки… Дело не только в нем. Проблема глубже.       — Обязательно обсуждать это сегодня? — пробормотала она. — Лучше прими душ и давай спать. Ты же… останешься, да? — Полина подняла голову, посмотрела на него с надеждой. Боялась, что он уйдет. Мог уйти.       Он немного подумал и, играясь с ее волосами, кивнул.       — Останусь. Не хочу оставлять тебя в таком состоянии, — он поцеловал ее в макушку, Полина фыркнула.       — Я в отличном состоянии. Хочешь есть?       — Я сам разогрею. Отдыхай.       Она немного подумала и кивнула.       — Хорошо, только быстрее возвращайся.       — Ты хочешь… хочешь, чтобы мы спали в одной постели?.. — пробормотал он смущенно, уже нацеленный на диван и заранее пожалевший свою спину.       Она моргнула.       — Конечно. Иначе в чем смысл? Умоляю, ты рассмотрел меня во всяких местах, а теперь не хочешь спать в одной постели?       Он смутился.       — Я просто… не ожидал, что там гладко будет… — пробормотал он, все еще находясь в некотором шоке.       Полина рассмеялась.       — Так чувствительность выше. Тебе понравилось?       Дятлов сглотнул, смущенный, и кое-как ответил:       — Да, очень. Ты очень красивая там.       — Спасибо, — она хихикнула, смутившись такому комплименту. — Так что спим в одной постели. Все, иди, — она потянулась к нему, нежно поцеловала в щеку и добавила: — В ящике в ванной есть новые щетки, возьми одну.              Он тупо кивнул, неловко встал, переведя дух. Как-то это все… с одной стороны логично. У них была весьма четкая близость, и вполне ожидаемо, что Полина чувствует потребность в том, чтобы спать в одной постели. Конечно ей это нужно! У них была близость, как он вообще может лечь на диван, оставить ее одну? Она может чувствовать себя брошенной.       Он ушел на кухню, все еще в смятении. Пять минут с сигаретой не сделали его разум яснее, он все еще пытался понять, как ей… как ей было не противно с ним? Такая юная и с ним, с мужчиной в весьма в возрасте, но в ее удовольствии сомневаться не приходилось. Она была такой невозможно-мокрой, и текла еще сильнее, как она стонала и какой оргазм получила. Дятлов был уверен, что у него проблемы с доведением женщин до оргазма — как и у многих других мужчин. Просто… это казалось чем-то сложным и неясным, он пытался и всегда старался, но результат… Не ужасно, но и не хорошо.       А тут Полина! Которая так отзывалась на его ласки, которая так стонала и которую так легко оказалось довести до того сладкого, долгого пика. Это было невероятно. Ему, на самом деле, жутко хотелось снова сделать с ней всякое, заставить ее кончить и хныкать. Он не знал, что так умел!       И все-таки в его голове не умещалось, что молодой девушке могло быть хорошо с таким мужчиной, как он.       А ей было очень хорошо.       На чужой кухне было сложно сориентироваться, так что он был благодарен, когда Полина вышла из спальни и сказала:       — Я не могу так лежать, я сама все сделаю. К тому же я тоже голодна.       Он едва облегченно не выдохнул — на вторую минуту поиска сковороды.       — Хорошо, я помою потом посуду, — Дятлов поцеловал ее волосы, и Полина довольно вздохнула.       Штанов она так и не наделала, и Дятлов просто смотрел, как она порхает на кухне в одной футболке, разглядывая, как в бреду, веснушки на бедрах и ягодицах. Такие чувственные, такие красивые… И он мог смотреть! Вполне законно мог смотреть! Не верил просто своему счастью.       — Я закурю?       — Ты что, и часа без сигареты прожить не можешь? — цокнула она и грохнула перед ним пустую банку из-под кофе. — Сюда пепел стряхивай.       — Спасибо, — он с самым блаженным видом откинулся на спинку стула и, закурив, не сводил взгляда с ее тела. Все в веснушках, белое и хрупкое, и — его. Нетронутое никем, кроме него. Он поерзал, глубоко вдохнул — если он щас узнает, что он больше одного раза за ночь может, то Полина у него точно волшебница. С другой стороны, у него никогда и не было интереса, сколько он может за ночь — после одного все настроение уже пропадало, а тут... Он поднял взгляд. А грудь? Веснушки на груди. Да, он видел ее декольте, но…       — О чем ты думаешь с таким серьезным лицом? — хихикнула она, поставив перед ним тарелку. Яичница... Скромно, но сытно.       — О тебе, — он выдохнул дым, не спуская с нее взгляда. Полина смущенно улыбнулась и, потянувшись, поцеловала его в лоб.       Такая нежная и…       Он моргнул.       Нежная и с вулканом внутри. Он не собирался забывать ту истерику, эту странную, больную, израненную реакцию на боль, что он причинил. Дятлов винил себя, конечно же он винил! Он был в себе и понимал, что было что-то еще. И ее желание уволиться…       — Ты правда посчитала себя плохим работником?       Полина устало застонала и села напротив.       — Ты что, не можешь жить без сигареты и занудных диалогов?       — Ну, ты сама выбрала деда.       — Ты не дед, — она хитро, словно лиса, прищурилась и взяла вилку. — Ты просто солидный мужчина.       — И скоро буду дедом. Лет через десять на пенсию планировал выйти… Ответь про работу.       Она фыркнула.       — Нудный ты, — Полине в самом деле не хотелось все это обсуждать. Да, не так давно ей было плохо, эта боль разрушала ее и раздирала изнутри, один вид Дятлова уничтожал ее, но теперь все хорошо, прошлое — страшный сон, а сейчас ей невероятно-хорошо! Так зачем что-то решать. — Ты ведь сам говорил… Несколько раз. Что я бестолковая.       — Потому что дурак старый, — он кивнул. — Но ты разумная девушка, ты должна была сложить факты. И объективная сторона — отсутствие у тебя большого количества выговоров и успешная работа, должна была превысить бурчание твоего начальника.       Полина вздохнула, покачав головой. Красиво говорит. Но… Она взяла его руку в свою, сжала в своих ладонях и нежно погладила.       — Твое мнение для меня самое важное и единственное верное, вот и все.       — Ты не должна полагаться только на мои суждения.       — По-другому не могу, — вздохнула Полина, и он покачал головой.       — Ты прекрасный работник, и я очень рад, что ты именно у меня. Я очень ценю тебя. Небольшие ошибки — не беда. Все их совершают. Ты исправляешься и это главное.       — Спасибо, — она неуверенно улыбнулась ему, но он чувствовал: этого мало.       Его слов мало.       Но тогда что ей нужно?       Уже после, как и обещал, он вымыл посуду, глянул на время. Поздно уже… Заснуть бы на новом месте, да и с девушкой под боком. Еще сменной одежды нет… Ладно. Это завтра.       Он принял прохладный душ, почистил зубы и потер щетину. Тоже завтра. У Полины были бритвы — явно заграничные, безопасные, но их трогать не собирался. Переживет как-нибудь.       Зайдя в спальню, он сказал:       — Я завтра с утра домой зайду, нужно переодеться и побриться.       — У меня есть бритвы и пена для бритья, — зевнула она и с самой блаженной улыбкой посмотрела за тем, как он плавно залез под одеяло. Не теряя ни секунды, она прильнула к нему, обвила его шею.       — А сменная одежда? Нет?       — Тогда нам этим надо озаботиться.       Он задумался: неужели хочет уже жить вместе? Против он ничего не имел, у него уже нет времени мелочиться. Он не знал, к чему это приведет, выйдет ли из этого что-то большее, чем интрижка, но мелочиться ему, конечно, не хотелось. К тому же оба они много работали, и едва ли у них найдутся силы на каждодневные свидания в кафе…       — Озаботимся, — сказал он, поцеловав ее в лоб. — Я думаю, завтра тебе нужно взять выходной. Отоспись, отдохни, я передам Брюханову.       — В смысле… Я пойду на работу! — возмутилась она. Боги, да она впервые за эти недели не думала о станции с отчаянием!       — Полиночка, дорогая, тебе надо…       — Я пойду на работу, — нахмурилась она. — Ты так и норовишь меня оставить!       — Что? — моргнул он растерянно.       — На работе от меня бегал, а теперь, раз вместе, хочешь меня дома оставить?       — Полина, Бога ради, не говори глупости, хорошо? Я просто хочу, чтобы ты отдохнула. После работы я сразу же к тебе, я не собираюсь тебя оставлять.       — Кто тебе знает… Будешь там бегать… — прищурилась она.       — Ага, так я и бегаю. В лесу. И, к счастью, не от тебя.       — Две недели только этим и занимался.       — Полина, — строго сказал он, и она присмирела, смягчившись. — Я знаю, что тебе больно и обидно, и мы это обсудим, и решим, как я могу загладить свою вину, но, прошу, без клевания меня в мозг. Этим ничего не решишь.       — Я не клюю тебя в мозг, — обиженно сказала она. — Мне правда… страшно, — призналась она тихо, и Дятлов даже замешкался как-то. Ну да, точно… Это он тут ходит с лупой и хочет изучить каждое чувство и дать ему объяснение, да только Полине от этого не легче. Его бедная девочка… Замучил ее всю и теперь возмущается, что ей страшно.       Он поцеловал в макушку, приласкал спину.       — Прости, ты права. Я просто… забыл уже, как с людьми нормально общаться. Я больше не буду от тебя бегать и ни за что не оставлю. Я глупо поступал, ничего не объяснил, но теперь… если тебя не испугает, то у меня вполне серьезные намерения. Я бы не разделил с тобой постель, если бы хотел снова сбежать. Это слишком даже для меня. Завтра я бы хотел, чтобы ты просто отдохнула и подольше поспала.       — А я хочу к тебе на работу, — вздохнула она.       — Я все равно по станции бегать буду, ты меня видишь по паре минут, — пытался он ее вразумить, нежно перебирая ее волосы и просто пытаясь принять ее нужду в нем как аксиому. Она сейчас в таком состоянии и ей нужен он. А его дело только устроить все так, чтобы найти для них компромисс. Видя ее упрямство, он сдался. — Хорошо, тогда завтра на работу, а потом решим с твоими выходными. Но все равно, я тебе напрягаться не дам.       — Меня устраивает, — она улыбнулась и потянулась к нему, к его губам.       Он сам подался вперед, поцеловал ее и протянул руку, выключив торшер. Полина сладко вздохнула в его рот, прильнула всем своим телом, такая хрупкая и нежная, он жадно сжал ее талию, погладил по спине и бокам, спустился по бедрам, продолжая целовать. Полина отвечала на ласки, на поцелуй, такая отзывчивая…       Он отстранился, когда ощутил, что страсть начинает расти не только в его сердце, но и пониже… Чертовка эта Полина.       — От тебя и у мертвого встанет, — озвучил он свои мысли, и та рассмеялась.       — Главное, чтобы у тебя, остальные меня не интересуют, — она чмокнула его в щеку и с блаженным вздохом положила свою голову на его плечо.       Дятлов не знал, но она пребывала в своей самой сокровенной мечте. Тишина комнаты, мрак, и он… Его тело. Она слушала ритм его сердце и его дыхание, чувствовала тепло его тела, его руки на своем теле… Она не могла поверить своему счастью! Еще недавно все было так плохо, все было просто невыносимо, она находилась в отчаянии, а сейчас — на седьмом небе! В его руках, с ним, любимая и желанная, теперь она знала и была уверена — он позаботится о ней.       В ее мире все решилось одним поцелуем и этой близостью. Тем, что они спали в одной постели, что весь сон она могла провести в его руках.       Дятлов же знал: количество проблем только возросло…