Из пепла

Placebo — Battle for the Sun

      Поднеся к глазам телефон, чтобы посмотреть на часы, Альбедо видит сообщение от Дилюка и едва не подскакивает. Что-то случилось?..       Кэйа спит, прижавшись к Чайльду спиной, одну руку сунув под подушку, второй судорожно прижимая к шее одеяло. У Чайльда снова беспокойные сны — дыхание частое, губы двигаются, брови нахмурены.       Неслышно соскользнув с дивана, Альбедо оглядывается, не сразу соображает, что они в другой комнате. После сна про полёт он настолько дезориентирован, будто снова попал в чужую квартиру.       Экран телефона снова включается.       Сообщение от Дориана.       Уровень тревоги взлетает. Прикрыв за собой дверь, Альбедо спешит на кухню, на всякий случай садится и только тогда открывает чат.       На фото от Дориана странный Глаз Бога. Альбедо никогда не видел такой оправы: четырёхконечная звезда, грубовато прикреплённая кольцами к круглой оправе. Где он это нашёл? Или мать передала ему странный артефакт? Что, если на нём проклятие? Дориан успел его потрогать, или осторожность победила?       Альбедо сворачивает фото, чтобы задать все эти вопросы, но Дориан ему звонит.       — Увидел, что ты онлайн, — говорит он довольно. — Спал?       — Да… — Альбедо с трудом прокашливается. — Как ты себя чувствуешь?       — Видел фотку?       — Откуда он? От матери?       — Нет. Мой.       Он замолкает, а Альбедо сонно пытается соотнести фото и слова. Шестерёнки в голове отказываются шевелиться. Вообще. Как будто между ними напихали ваты.       — Я тоже в шоке. — Дориан понижает голос. — Разве Глаза Бога появляются у таких как я?       — У меня же есть, — отвечает Альбедо автоматически. Факты никак не укладываются в голове. — Постой… то есть… вчера…       — Да. Мы всё сделали правильно. — Он начинает тараторить: — Пусть я и презираю Архонтов, раз они дали мне силу, я не откажусь. Мне нужна любая. Тем более Крио.       — У тебя были предпочтения по стихии?       — Конечно. Реагировать с Гео.       Альбедо смеётся. Немного истерически, правда.       — Что-то случилось? — спрашивает Дориан скептически. — С тобой хорошо обращаются?       — Ценю, что ты пропустил оценочные определения. — Альбедо приваливается к стене, протирает глаза. Хочется пить, но пока нет моральных сил подняться и взять стакан. — Да. Очень хорошо.       — Так и будешь с ними трахаться?       По крайней мере, он себе верен.       Зажмурившись, Альбедо глубоко вздыхает. Как у него хватало сил выносить Дориана раньше? Чжун Ли был так прав, когда говорил про появление личных границ…       — Тебе правда нужен ответ?       — Они тебя не стоят. Фатуи уж точно.       — Но ты до него снизошёл.       — Он взял меня силой! — Дориан обиженно сопит. — Подумай на досуге, кто из нас мудак!       — Ты позволил ему, чтобы мне досадить, — холодно говорит Альбедо. Сопение усиливается. — Или были другие причины?       — Кэйа слишком привередливый!       Альбедо сжимает переносицу. У него начинает болеть голова.       — Если это всё, я кладу трубку.       — Погоди! — Дориан вздыхает. — Я не хотел ссориться.       — Это я тоже ценю. — Что-то маленькое и загнанное в груди начинает мелко трястись от злости, биться, как жук в стеклянном шаре. Если дать ему волю… лучше не думать, что тогда будет.       — Скажи честно, ты хотел бы со мной?.. — спрашивает Дориан тихо.       Альбедо отшвыривает телефон, выбегает в ванную и, на максимум выкрутив кран, суёт голову под ледяную воду.       Его колотит, но мозг игнорирует сигналы о холоде. Тёмные, душные фантазии захватывают сознание без остатка. Им не обязательно даже иметь форму, достаточно фантомных прикосновений и неразборчивых слов голосом Дориана. Альбедо не позволял себе заходить так далеко даже в фантазиях. Его сердце не выдержало бы…       Судорожно всхлипывая, он с ненавистью сжимает член через домашние шорты. Предательская эрекция игнорирует месяцы терапии. Как, в общем-то, и он сам. Разозлившись ещё сильнее, он не раздеваясь забирается в ванну и включает душ.       Никаких поощрений. Никакой мастурбации на того, кто заставил его так долго страдать, разрушил его дом, уничтожил его картины, пользовался им ради своей прихоти. То, что Альбедо не захотел его убить, не значит… не значит…       Он упрямо стоит под душем, пока возбуждение не уходит — кажется, для этого кровь должна была остановиться во всём теле. По крайней мере, ни рук, ни ног он толком не чувствует, когда выбирается из ванны, измученно садится на край и с трудом закрывает воду.       Даже воздух настолько холодный, что больно дышать.       Прижав руку к глазам (хорошая новость — слёзы приятно горячие), Альбедо ковыляет на кухню, с опаской смотрит на телефон, опускается перед ним на колени, трогает экран кончиком пальца. Сенсор не отзывается; приходится подышать на кожу, чтобы хоть немного согрелась.       Вызов давно закончен. Альбедо вздыхает с облегчением, садится там же на полу, возит по экрану. С волос капает, открываются все подряд приложения, но он наконец попадает в нужный чат.       «как Кэйа? с тобой всё в порядке? Итэр сказал, вчера ты показался ему усталым»       Альбедо с облегчением выдыхает, закрывает глаза.       Ничего не случилось.       Нужно ответить; он медленно, по букве, набирает два слова, понимает, что они не имеют смысла, а от мысли писать заново ему становится ещё дурнее. Он ложится на пол, сворачивается в клубок, пытаясь согреться, но тело настолько холодное, что эта поза не помогает.       Ответить всё ещё нужно. Не хватало ещё, чтобы Дилюк волновался. Ему не на пользу…       Вслепую похлопав рукой, Альбедо нащупывает телефон, пытается обхватить, но пальцы всё ещё не гнутся, а мокрый корпус стал слишком скользким. Под рукой нет ничего, чтобы его вытереть, а встать — задача сейчас непосильная.       Почему так сложно даже написать в чат?!       На грани того, чтобы снова разрыдаться, Альбедо накрывает телефон ладонью, тащит к себе по полу — и вздрагивает. Снова звонок.       Только бы не Дориан.       Он приподнимает голову и видит на экране аватарку Дилюка.       Наверное, лучше сбросить. Сейчас он плохой собеседник.       Но сказать, что всё хорошо, будет легче, чем написать. И сразу свернуть разговор.       Альбедо с пятого раза принимает звонок и ложится на телефон ухом. Если возьмёт в руку, всё равно уронит.       — Нужна помощь? — быстро спрашивает Дилюк.       У Альбедо начинают дрожать губы.       — Нет, — выдавливает он. — Почему ты подумал, что нужна?       — Если человек присылает случайный набор букв, ему либо стало плохо, либо его похитили. — Дилюк усмехается. Немного смущённо почему-то. — Или телефон разблокировался в кармане, но, кажется, ты не носишь настолько облегающую одежду.       От его голоса делается теплее.       — Я хотел сказать, что всё хорошо. — Альбедо пытается выровнять тон. — Кэйа спит.       — А ты? Как себя чувствуешь?       Против воли Альбедо всхлипывает и тут же зажимает себе рот. Рыдания всё равно рвутся наружу, но даже злиться запала уже нет.       — Если я могу что-нибудь сделать, — продолжает Дилюк, и его интонации начинают отчётливо напоминать об уговорах Чжун Ли, — скажи. Мне не будет сложно.       Ещё одно слово — и Альбедо прорвёт. Нужно что-нибудь сделать. Остановить себя.       — Даже просто выслушать. Иногда и это помогает.       Поздно.       — Да. — Кажется, его голос больше напоминает стон на одной ноте. — Пожалуйста.       — По телефону? Если хочешь встретиться, я могу за тобой зайти.       — Пожалуйста, — повторяет Альбедо и, утирая слёзы предплечьем, добавляет, — если не отвлекаю…       — Где тебя встретить?       — Около кофейни. Я сейчас выйду. — У него как будто включается второе дыхание. По крайней мере, разжимаются связки. — Не спеши. Я… подышу.       — Я сейчас дома. До кофейни идти меньше двух минут, помнишь? Буду ждать. Хочешь, поговорю с тобой, пока идёшь?       — Нет! — Альбедо поднимается и торопливо обрывает вызов.       Глупая идея. Лучше было бы вернуться в постель, но тогда он продолжит рыдать, разбудит Чайльда и, скорее всего, Кэйю… нет. Они и так натерпелись, из-за его идей в том числе.       В конце концов, если они проснутся раньше его возвращения и начнут беспокоиться, то смогут ему позвонить.       Оцепенение сменяет лихорадочная энергичность. Альбедо закидывает мокрые шорты в чистку, натягивает первые попавшиеся в шкафу брюки, накидывает рубашку, суёт ноги в ботинки, хватает телефон и опрометью выскакивает из квартиры.       Плохая идея, — повторяет он себе, — сейчас нужно быть с Кэйей, поддержать его…       Но у него нет сил даже застегнуть рубашку на правильные пуговицы, хотя он всегда умел безошибочно делать это не глядя. И Кэйа знает его слишком хорошо, чтобы поверить в дежурное «всё хорошо».       Вываливать на Кэйю свои проблемы — идея ещё хуже. По крайней мере, Дилюк незаинтересованное лицо. Чжун Ли говорил, если нет личного интереса, любые проблемы воспринимаются проще.       Точно проще, чем их воспримет Чайльд.       Альбедо становится стыдно, и посреди парка он сбивается с шага. С волос капает за воротник, пальцы всё ещё как деревянные; хуже того, он надел коричневые ботинки с чёрными брюками.       Почему-то именно последний факт повергает его в отчаяние. Стоило бы вернуться и переодеться, но намного вероятнее, что он просто сядет на дорожку и разрыдается.       Слёзы возвращаются, теперь противно мелкие, но бегут одна за другой без остановки. Альбедо тщетно пытается стереть их рукавом; нечего и думать, что у него получится выглядеть прилично…       — Альбедо!       Он испуганно поднимает глаза.       Дилюк идёт ему навстречу, такой яркий на фоне серого парка, что можно ослепнуть. Альбедо разрывается между порывом броситься к нему и постыдным бегством; пока он мысленно мечется туда-сюда, не в силах решить, Дилюк оказывается совсем близко. Потерявшийся в собственных желаниях и страхах, Альбедо расширенными глазами смотрит, как он на ходу начинает раздеваться.       — Я увидел тебя и решил пойти навстречу. — Дилюк накидывает пальто ему на плечи. — Кофейня закрыта, так что я взял с собой термос и пару булочек… Альбедо?..       Пошатнувшись, Альбедо утыкается ему в грудь, и теперь остановить слёзы нечего и пытаться.       Если их дружба закончится здесь и сейчас, пусть так. Альбедо надоело врать. Надоело притворяться, что он лучше чем есть.       Дилюк не утешает его, не пытается успокоить, только обнимает одной рукой поверх пальто, а второй гладит по голове, и под его ладонью волосы становятся суше.              ~              Аль-Хайтама будит заунывное гудение из наушников, висящих на спинке кровати.       Кому пришло в голову позвонить?       Телефон где-то на кухне… кажется. Аль-Хайтам даже не помнит, где его бросил. Всё равно Тома рядом, Кави пока написать не может, а до остальных нет дела.       Выйдя в коридор, он принимает вызов.       — Извини, что звоню. — Это Бай Чжу. У аль-Хайтама от страха пережимает горло. — Кави попросил тебя зайти. Не обязательно в часы посещения. Я тебя проведу.       — Что случилось? Ему хуже?       — Нет. Госпожа Фаранак приехала. Он хотел с тобой поговорить.       — Только не это, — вздыхает аль-Хайтам. К утренней головной боли добавляется ещё одна. Хроническая. Преследующая его последние десять лет. — Я надеялся, её заклевали стервятники.       Бай Чжу издаёт странный звук, что-то среднее между нервным смешком и усталым вздохом.       — Когда придёшь, попроси на стойке мне позвонить. Я спущусь.       — Да, — говорит аль-Хайтам, разрывает звонок и отправляется на кухню.       Какое же дерьмовое утро. И снова уснуть не получится.       — Что-то стряслось? — Тома приваливается к косяку, безуспешно пытаясь открыть глаза. Аль-Хайтам не уверен, что у него вообще есть режим сна, потому что в любое время суток его можно застать как спящим, так и бодрствующим. Возможно, пережиток его прошлой работы… вернее, образа жизни.       — Ничего особенного. Одна сука решила немного разнообразить мне жизнь, только и всего.       Тома растерянно приподнимает брови.       — Что?..       — Мать Кавеха. — Даже её упоминание раздражает. — Пока она не уберётся отсюда, я ни секунды не проведу в покое.       — У вас натянутые отношения?       — Такие натянутые, что если один из нас отпустит свой конец, второму перебьёт хребет. — Аль-Хайтам опускает голову, стискивает виски ладонями. Шум в голове сменяется гулом и дрожью. Проклятая мигрень. — Я терпеть её не мог, даже когда она была просто моей преподавательницей. Мы не сошлись ни в одном мнении. Она единственный раз поставила мне высокий балл, на дипломном выступлении. Видел бы ты издёвку на её лице, когда она протянула мне папку с рецензией. Сначала я не поверил глазам… от неё только любимчики слышали что-то хорошее. Уж точно не я.       — И что было дальше? — тихо спрашивает Тома и садится с ним рядом, бережно ведёт вверх по шее, против роста коротко подстриженных волос.       — Я швырнул папку ей в лицо. Конечно, она отбила удар и расхохоталась. С ней вместе смеялись все… подхалимы! Не будь мы тогда с Кавехом в ссоре, она бы приложила все силы, чтобы я никогда не закончил учёбу. Говорят, иногда злые джинны принимают облик людей и приходят к людям под видом странников. Так вот Фаранак была бы самой злобной из них.       — По твоим словам получается, что она чудовище. — Тома спускает ладонь ему на плечо, мягко сжимает мышцы. Аль-Хайтам дёргается — боль отстреливает в висок. — Не трогать?..       — Не знаю. Мне, наверное, надо пойти к Кавеху. Раз он знает, что эта гарпия здесь, значит, она уже заявилась в клинику. Телефоном она пользуется только чтобы доставать людей. Предупреждать о визите заранее? Выбор слабаков.       — Конечно, сходи к нему. И скажи, если я могу чем-нибудь помочь.       — Только простить меня.       — За что?       Аль-Хайтам со стуком роняет голову на стол, прижимается лбом к прохладному дереву, но мозг кипит, и с этим ничего не сделать.       — Пока она рядом, у меня нет сил кого-то любить. Я могу только ненавидеть. Её, себя, людей вокруг, весь мир. Месяц, когда она вела курс в Академии, был худшим в нашей жизни. Мы поцеловаться не могли без того, чтобы она тут же ввалилась в дом. Понятия не имею, когда она успевала появляться на занятиях.       — Вы только начали встречаться?       — Мы были женаты три года! — огрызается аль-Хайтам и с трудом себя останавливает. — Пожалуйста… если я начну сыпать оскорблениями, ударь меня. Фаранак меня отравляет. Я становлюсь таким же… — Он не находит подходящего слова. — Таким же, как она.       — Лучше поцелую, — усмехается Тома. — Но общий посыл мне понятен. Позавтракаешь перед выходом?       — Прости. Вряд ли я хоть крошку проглочу. — Вскочив, аль-Хайтам сгребает со стола телефон. Лежал на самом видном месте, надо же. — Чем скорее увижу её, тем раньше она начнёт со мной скандалить, и…       — Что тогда? — серьёзно спрашивает Тома.       Аль-Хайтам оглядывается на него, и сердце наполняется тоской. Они могли бы поваляться в постели, позавтракать, навестить Кави, снова посидеть втроём… попробовать, хотя бы попробовать, потому что вчера аль-Хайтаму кое-что стало понятнее. Стоило жизни хоть немного наладиться, и эта пустынная гадюка будто почуяла.       — Она ненадолго оставит моего мужа в покое. Может быть.       Вряд ли. Её яда хватит всем, и ещё останется. Но аль-Хайтам не отступит.       Эта война закончится только со смертью одного из них. И он надеется, что Фаранак осчастливит его тем, что умрёт первой.