Из пепла

Allie X — The Devil I Know

             — Кофе? — звонко спрашивает Итэр, стоит Томе показаться на пороге.       — Что-нибудь похолоднее! — Тома отвечает коротким смешком, вежливым, но совсем не весёлым, и аль-Хайтаму становится неловко. До того как они пришли в квартиру аль-Хайтама, настроение у Томы было отличным, теперь…       …может, у Кави оно тоже испортилось.       — А тебе, аль-Хайтам?       — Минеральной воды, — сдержанно просит аль-Хайтам и оглядывается в поисках свободного столика. Таких предостаточно; за одним из немногих занятых сидит Джинн, погружённая в чтение какой-то иназумской книги.       — Со льдом?       Хмуро покосившись наружу, аль-Хайтам ёжится. Со льдом? Что за безумие?       — Нет. Не холодную, если можно. Сколько с меня?       — Эй, — мягко окликает Тома и касается его плеча. Аль-Хайтам дёргается — и тут же мрачнеет. Он не хотел, ему не противно, хотя со стороны может так показаться; что Тома подумает? Что обидел? Что аль-Хайтам больше не хочет находиться с ним рядом? Что они должны расстаться? Нет, нет, наверняка у него хватит терпения выстроить ясную логическую цепочку и вывести итог, что знаков приязни аль-Хайтам показывает намного больше, хватало ведь их до сих пор? Или это лишь видимость? — Вода всегда бесплатно.       Покосившись на него, аль-Хайтам встречает ласковую, пусть и усталую улыбку, и с облегчением выдыхает.       — Прости, — говорит он, — это физиологическая реакция. Я не всегда ей управляю. Она… просто срабатывает.       Тома кивает, но ладони держит на стойке. Плохой ли это знак?..       — Аль-Хайтам! — окликает Джинн. — Ты снова здесь!       В любой другой день аль-Хайтам, пожалуй, кивнул бы издалека и не сдвинулся с места, но чувство вины — единственное, что принуждает его пользоваться социальными условностями ради соблюдения внешних приличий.       Он пользуется приветствием Джинн, чтобы отойти от Томы. Дать ему время поразмыслить и, может быть, принять решение. В ситуации, где они двое… нет, уже трое, оказались, важно иметь пространство, чтобы сделать шаг назад.       — Посидишь со мной? — засияв улыбкой, Джинн двигается, чтобы он мог устроиться на диванчике за столом. — Тебе идёт! Не думал попробовать такую укладку?       Аль-Хайтам вспоминает, что у него до сих пор влажные волосы, только когда Джинн зачёсывает ему чёлку набок. Жест, слишком интимный для тех, кто едва знаком. Сколько себя помнил, аль-Хайтам позволял притрагиваться к своим волосам только матери, бабушке и Кави. И Томе.       И не думая убирать пальцы с его виска, Джинн весело улыбается. Отодвинуться или потребовать держать руки при себе… грубо, пожалуй. Он снова бросает взгляд в сторону Томы, но тот разговаривает с Итэром. Значит, его чувства не будут ущемлены… по крайней мере, прямо сейчас.       — Тебе неприятно? — В голосе Джинн ни намёка на обиду. — Мы недостаточно близки? То и другое?       Она улыбается даже шире. Какая удивительная женщина.       С длинным вздохом аль-Хайтам медленно качает головой.       — Не знаю. У меня сложности с тактильными контактами.       — Как и у многих сумерцев.       — Правда?       — Часто слышала, что мондштадтцы ведут себя слишком распущенно. — Большим пальцем пригладив ему бровь, Джинн отодвигается на приличное по этикету расстояние. — В разных королевствах разные и представления о том, что допустимо между приятелями, друзьями, любовниками, супругами, родственниками… хотя случаются исключения из правил. — Задумчиво разделив ногтем страницы зажатой между колен книги, она продолжает: — Воспитание тоже играет роль. Я и мой лучший друг родились в семьях… высокого положения. Слово «аристократ» в Монде стало чем-то вроде оскорбления, но традиции остались традициями. Я с детства смотрела, как люди вокруг… горожане, путешественники, даже рыцари, распахивают объятия навстречу тем, с кем перебросились парой слов, катают на плечах чужих детей, а своих и вовсе не спускают с рук… Я тайком мечтала о таком же. Сидеть у ног матери, положив голову ей на колени, пока она заплетает мне волосы… — Её голос вздрагивает, и она берёт небольшую паузу. — На Праздник ветряных цветов девочки танцевали в душистых венках, а я должна была стоять не шевелясь и всегда держать спину прямо. Думала, что и в рыцарском ордене будет так же. Но там я встретила Кэйю.       — Ты его знаешь? — удивляется аль-Хайтам; он сам не заметил, как увлёкся историей.       — Давно. И всего пару дней назад узнала, что он… здесь.       Она не поднимает головы; аль-Хайтам снова думает, что Кави нашёл бы для неё слова утешения или сочувствующий жест. У аль-Хайтама нет ни того, ни другого… как всегда.       — Мы с ним не очень близко знакомы, — медленно говорит он, сражаясь с новым приступом вины. — Боюсь, я не вполне понимаю, что стоит за твоими словами.       — Я почти семь лет думала, что он мёртв… держалась только за надежду, что ошибаюсь.       Последнее слово гаснет за всхлипом.       …Кави часто плакал. Когда слишком уставал, когда напивался из-за того, что слишком уставал, когда не ладилось с клиентами, когда проекты выжимали из него душу, когда малейшая ошибка в чертежах выбивала его из колеи. Первое время аль-Хайтам не знал, что делать. Он не умел плакать. Думал, проще будет оставить мужа в покое, не попадаться на глаза, не быть свидетелем постыдной слабости. Разве срывы не следует переживать за закрытыми дверями?       Так длилось, пока Кави не начал приходить сам. Он садился рядом, обнимал себя рукой аль-Хайтама и продолжал обливаться слезами. Тяжело было представить, что такая мелочь может принести облегчение, но аль-Хайтам мирился с ней и продолжал сидеть рядом, пока Кави не успокоится. Вид чужих слёз причинял ему боль, но… наверное, Кави было ещё больнее?..       Со временем он начал обнимать Кави сам. Этот же рефлекс срабатывает и сейчас — не думая об уместности жеста, аль-Хайтам обнимает Джинн за вздрагивающие плечи, и она не сбрасывает его руку, как он не сбросил её. Наоборот, нерешительно двигается к нему, кладёт голову на плечо. Такое доверие к первому встречному?.. Пожалуй, культурные различия действительно велики.       — Не могу поверить, что мы с ним несколько часов назад сидели здесь как в старые времена, пили из одной бутылки, смеялись, как… как в старые времена. Мне так страшно, что я сплю, а когда проснусь… всё будет как прежде. Рабочий стол, заваленный бумагами, и стопка писем от осведомителей… которых он обучил сам, и которые до сих пор верны ему, и только потому мне. Ничего. Ни следа. Год за годом ни следа. Пять лет спустя я отменила поиски. Не дождалась… совсем немного не дождалась…       Она стряхивает с салфетки крошки, чтобы высморкаться. Рядом бесшумно появляется Итэр, ставит коробку бумажных платочков и так же незаметно исчезает. Аль-Хайтам не сразу замечает, что вместе с платочками он принёс и большой стакан воды.       — Прости… — всхлипывает Джинн и, вытащив сразу ком платочков, прикладывает их к лицу. — Каждый раз говорю себе, что такие новости нужно встречать с улыбкой на лице, но… прошлое всегда рядом. И хоть Кэйа умеет улыбаться лучше меня, беды отпечатались и на его лице.       — Не могу представить, что ты пережила. — Когда аль-Хайтам пытается выразить поддержку, его голос всегда становится сухим, шуршит, как истончившаяся за века бумага. — Если я могу для тебя что-нибудь сделать…       — Можно немного?.. — Она указывает на стакан.       — Сколько хочешь.       Джинн пьёт, закинув голову, большими глотками, и оставляет на краю смазанный след помады. Почему-то аль-Хайтам не может отвести от него взгляд.       — Спасибо, что выслушал и поддержал. — Она отирает слёзы ладонями, потом салфетками, бросает на стол ещё один комок мокрой бумаги. — Хотя тебе и было нелегко.       Откуда она знает?..       — Так вот, — она снова лучезарно улыбается, и ничего, кроме чуть припухших век и порозовевшего кончика носа, её не выдаёт, — Кэйа и научил меня языку прикосновений. Я боялась их ещё сильнее, чем ты. Сесть рядом с полузнакомым человеком… для меня такое было немыслимо. Юные рыцари сторонились меня, опасались из-за моего происхождения, а я боялась их и не знала, как начать разговор. Никому из них, как мне, не пророчили высокое звание. Ради того, что досталось мне так, они должны были рисковать жизнями. Знал бы ты, как я себя стыдилась… Стыдилась того, что в Мондштадте всё ещё существует разделение на аристократов и простолюдинов, хотя война с Декарабианом должна была стереть его навсегда.       Наверное, пора убрать руку, но Джинн не отодвигается; может, ей всё ещё нужно утешение?..       — Знаешь, с чего мы начали? — Джинн поднимает руку. — Кэйа сказал, чтобы меч вышел из ножен, ты берёшь его за рукоять. Ты не чувствуешь страха, потому что для тебя и него это единственный общий язык. Чтобы человек обратил к тебе взор, ты касаешься его, и даже если у тебя нет ни одного слова, если в лёгких не осталось воздуха, а из горла не вытолкнуть ни звука, тебя услышат. И когда я впервые прижала свою ладонь к его, то не испугалась. Я знала, что он меня не оттолкнёт, как отталкивала мать, не оскорбит, как отец, не побежит от меня прочь, как младшая сестра, когда только вернулась домой. Постепенно я привыкла… хочешь попробовать?       Глупо медлить, учитывая, что они уже касаются друг друга, но аль-Хайтам всё равно мешкает, прежде чем дотронуться до кончиков её пальцев.       — Страшно? — спрашивает Джинн, подняв взгляд.       — Немного, — неохотно признаётся аль-Хайтам.       — Потому что может оказаться невежливо? Потому что другой человек лжёт о своих желаниях? Потому что от тебя, наверное, ждут другого? Потому что ты причинишь дискомфорт? Потому что тебе самому неприятно? Потому что ты не знаешь, как?       — Да. Да. Может быть. Возможно. Нет. Да.       Джинн смеётся и легко касается ладонью его ладони, мягко сжимает пальцы. Застыв, аль-Хайтам позволяет ей.       — Тебе неприятно? — спрашивает она. — Не обижусь, если да.       — Приятно. — Может, это слишком, но аль-Хайтам всё-таки добавляет: — У тебя прохладная кожа. Сильные мышцы. Ты много сражалась?       — Меньше, чем хотелось бы, но ещё кое-чего стою. — Её глаза сияют, и аль-Хайтам чувствует себя… правильным. Уместным, что бы ни сделал. Понятым. Она позволяет читать себя как книгу, листать страницу за страницей. — Есть что-то, чего ты боишься? С тех пор, как Кэйа… открыл мне этот мир, я превратилась в катастрофу. Обожаю трогать людей, даже незнакомых, если они, конечно, не против. Но я помню, как боялась даже подойти слишком близко.       — Совсем как я, — сдавленно усмехается аль-Хайтам.       — Что ты! Намного сильнее! — Теперь она вздрагивает от смеха. — Ну? Давай, самые смелые фантазии! Никаких двойных смыслов! У меня есть жена, у тебя, говорят, муж? Мы уже выбрали тех, с кем будем, и…       Жар ударяет в лицо с такой силой, что аль-Хайтам закрывается ладонями и утыкается в колени.       — Я тебя обидела? — Джинн похлопывает его по спине, легонько трясёт за плечо, и веселье в её голосе сменяется волнением. — Тебе плохо? Я могу помочь? Итэр!       Вместо Итэра к ним бросается Тома — аль-Хайтам узнаёт его по шагам, но выпрямиться всё равно не может.       Он выбрал того, с кем хочет провести всю жизнь, и… и…       — Аль-Хайтам… — Тома приседает с ним рядом, обнимает, притягивает его голову к своей груди. — Я рядом, я здесь.       Его пальцы снова давят на затылок, на виски, на макушку, и это… нечестный приём.       — Не нужно было настаивать… — расстроенно бормочет Джинн. — Я часто кажусь беспардонной… Прости, аль-Хайтам… я тебя напугала?..       Ещё сильнее пылая от стыда, аль-Хайтам пытается помотать головой. Тома подносит к его губам стакан, заставляет сделать пару глотков, потом целует в макушку.       — Я отойду, — говорит Джинн; стук её каблуков удаляется так быстро, будто она почти бежит.       Тома не задаёт вопросов, так и сидит рядом, чуть покачиваясь на подошвах гэта. Сама его близость успокаивает; наконец, аль-Хайтам приходит в себя достаточно, чтобы озвучить вопрос, который поверг его в панику.       — Если ты мог выбрать кого угодно другого, почему выбрал меня? Почему согласился делить меня с моим мужем, почему готов заботиться о нём, хотя он сильно болен? Почему взял на себя так много… только ради меня?       Собравшись с силами, он поднимает голову. Это страшно — как и многое, с чем ему пришлось столкнуться в слепом пятне человеческих эмоций. Лишённых логики, непредсказуемых, ранящих и неизбежных.       Но Тома смотрит на него с той нежностью, от которой бутоны в сердце аль-Хайтама превращаются в благоухающие цветы.       — Это кажется тебе сложным?       — Очень.       — А мне?       Здесь логика аль-Хайтама в очередной раз ломается.       — Не знаю, — хмурится он. — Да?..       Весело рассмеявшись, Тома целует его в нос, в лоб, в морщинку между бровей.       — Нет, — шепчет он аль-Хайтаму в губы, — ты сам сказал, что я мог бы выбрать кого угодно другого. Я уже не в том возрасте, чтобы без раздумий идти на поводу у сердца. Я выбрал тебя, потому что хочу. Хочу тебя, хочу мириться с твоими привычками, хочу делить с тобой свою жизнь. Даже если у нас ничего не получится. Даже если между мной и Кави не сложится ничего кроме приятельства. Мне тепло рядом с тобой.       У аль-Хайтама вздрагивают губы. Сказать… наверное, он должен что-нибудь сказать…       Тома растягивает уголки его губ в улыбку и целует так нежно, будто это их первый раз. Как у него хватает терпения оставаться таким бережным?..       — И я не предлагал бы вам переехать ко мне, если б не хотел, — добавляет он и снова прижимает аль-Хайтама к себе. — Что дальше, вы с Кави решите сами. Может, — добавляет он грустновато, — вы захотите вернуться в Сумеру.       — Не знаю. — Аль-Хайтам снова чувствует себя виноватым.       — Даже если так, у нас будет время вместе. Разве плохо?       — Но если… если мы расстанемся?       — Оставим хорошие воспоминания. Может, вы ещё заглянете в кофейню. От Ли Юэ до Сумеру не так уж далеко. Или, — Тома хмыкает, — открою свою кофейню рядом с вашим домом. Я свободный человек.       Всего несколько слов — и будущее становится не таким страшным.       — И даже такой шаг не будет для тебя слишком большой жертвой?..       — Я знаю, что такое большая жертва, — вздыхает Тома, перебирая его волосы, — и, поверь, это не она. Что сказала Джинн?       Аль-Хайтам отворачивается.       — Что у неё есть жена, а у меня муж, и мы… наши прикосновения нельзя посчитать предосудительными…       — Она не права? — С каждой гласной дыхание Томы касается его волос.       — Но… это не помешало мне и тебе…       Вина снова режет как тупой нож, медленно, глубоко и невыносимо больно.       — Аль-Хайтам, — Тома поворачивает его к себе, — если я и Кави знаем друг о друге и даже целовались, думаешь, ты нам изменяешь?       Вопрос застаёт врасплох.       — Хорошо, — продолжает Тома, — когда мы поцеловались, каждый из нас изменил тебе?       — Нет! — возмущается аль-Хайтам. — Разве такое возможно?! Я знал об этом! Я даже на вас смотрел!       — Смотрел на нас, потому что хотел? — Тома продолжает загонять его в ловушку, но аль-Хайтам не может представить, где подвешена дверца. — Тебе нравилось?       — Разумеется. Могло быть иначе?       — Кроме меня и Кави, много людей, с которыми ты хотел бы заняться любовью?       Снова тупик.       — Откуда они могли бы взяться? — оскорблённо спрашивает аль-Хайтам.       — Тогда Джинн права?       Тома захлопывает ловушку с такой милой улыбкой, что не выходит на него разозлиться.       — Тебе не будет неприятно?..       — У меня нет причин в тебе сомневаться. Не могу представить, чтобы в твоих действиях было двойное дно. — Тома опускается на колени между его колен, обнимает за талию, с удовольствием трётся щекой о его грудь. — Кстати, Итэр согласился закрыть кофейню и открыть с утра. Поспим завтра подольше.       Разговоры становятся аль-Хайтаму менее интересны… но он торопливо отдёргивает от Томы руки, как только Джинн показывается в зале.       — Помешала? — Она останавливается в нескольких шагах. — Мне, наверное, пора домой…       — Сильно спешишь? — Тома поворачивается к ней, сияя улыбкой. Джинн переступает с ноги на ногу, подтягивает резинку на волосах.       — Нет, но…       — Не против задержаться немного? Если, конечно, можно к вам присоединиться.       — Буду рада! — Джинн возвращается на прежнее место, взволнованно заглядывает аль-Хайтаму в глаза. — Тебе лучше?       — Да, — кивает аль-Хайтам и, оглянувшись на Тому, неловко добавляет: — Можно потрогать твои волосы?..