О Любви

Но ты не сможешь меня навестить

Ты в соседней палате

Она просит: "Расскажи мне о любви"

Я не хочу обрекать тебя на муки

И поэтому молчу, и поэтому молчу.— Грязь, «Расскажи мне о любви»

   «Луна встречает гостей объятиями. Чарующие звёзды плывут по небу, стягивают Чёрное Небытие, лезут в объятия полой Луны. А она их в лоб поочередно целует и на прогулку ночную отправляет, к другу их: Черному Небытию. Ласково воркует холодом нежным, а сама смотрит печальными глазами вслед уходящему яркому солнцу, кутающемуся в нежно-розовое одеяло с разводами разлитого апельсинового, летнего сока. Влюблённая в Любовь Луна жалеет Солнце, которая влюблена в Смерть. В острые углы и жгучие лучи. Любовь с Луной взглянут вслед Солнцу, повздыхают и отправятся танцевать вальс. Обсудят, но не осудят, как же тяжело Солнцу, поцелуются в губы и позовут Звёзды и Чёрное Небытие за собой, скрываясь тихо от Солнца и Смерти.» – Любовь. Терпкое на произношение слово. Мёд. Возьмешь на язык, улыбнёшься и воспрянешь в счастье от его боготворного вкуса. А потом помрёшь от кашля в горле. Любовь – разное и изменчивое чувство. До жути приятное, и до жути противное. Такое, что сердце бьётся быстро, замирает, отбивает лебединое озеро, затем и похоронный марш. В крови греется. Хотя, скорее, это люди изменивы. Люди ведь, теплокровны... Но иногда и хладнокровны. Температура их крови, все та же, а вот чувства непостоянны.   В одно мгновение теплокровные, а уже в другое — лягушки. Капилляры лопаются, руки обнимают, ненавидят, любят нежно, бьют до острых порезов и фиолетовых синяков, целуют в веснушчатые щеки, оставляют тысячи ножевых. Но точно ли это–Любовь. И та ли она? Советую поразмышлять. —Благодарим за лекцию, — в аудитории шумели тетрадки студентов, их голоса, пластиковые стаканчики с водой. Солнце наполняло стены тёплым светом, трогало пальцами своими потолок и пол, охватывало в объятия все помещение. Даже серьёзного преподавателя в объятия завлекло. Но тот только глаза под очками протёр, задыхаясь не от того... Не от того, от чего бы хотел. —Хорошего нового учебного года! А в ответ легкий кивок. Вечно мрачный. Вечно закрытый. Вечно недовольный. Словно британский кот. Разговаривает на темы о философии и Любви, а сам мрачнее Черного Небытия. — Преподаватель Ли! — на черном небе разбрелись грозовые тучи, дождь стих, и вышла первая, самая яркая звезда. — Прошу без вопросов. Спешу, — а потом взяло и потемнело еще сильнее. Вместо дождя приходит черный ливень. Капает по пшенице длинной и ровной, да по грунту кучерявому, звезды скрывает. — Ах, нет, это не вопрос. Я... Не думаю, что ты забыл меня... Но... Ахах...но, кажется, голос мой забыл, а ведь выделил его при первой нашей встрече,— мистер Ли резко поднял голову ввысь, когда неожиданно дождь над его головой ослеп, тучи резко разбрелись, а звезды стали просачиваться сквозь облака на Чёрном небытие. —Ликс? — стучат капли дождя по стеклу, шуршат листья, кто-то трясет дерево! Опадает на землю медленно от потрясения серая листва. Глаза поражённо расширяются под стеклами очков, а рот приоткрывается от удивления. — Помнишь, ах-хах, я уже успел перепугаться, что ты забыл меня... Бред, да?— Парень нервно проводит пальцами по кончикам пшеничных волос, улыбается веснушками, соединяющимися в созвездия, и сверкает серебряным блеском. А Минхо поверить не может, что пред ним человек стоит, чьё лицо не видел три года. — Тебя невозможно забыть.— Воздушный взгляд скользит по созвездиям, длинным, нежным, серебряным волосам и по глубоким голубо-серебристым глазам. Такой же, как и три года назад. Разве что повзрослел и заблестел ярче...

`

Свободы в мире нет, да и места тоже! Свободные птицы, бившиеся с мрачным палачом, прибиты к мокрой земле. Душевнобольные в палате с раненными в ногу. А Солнце за серой клеткой туч. Черные злые кисти, потерявшие последнюю жизнь, тянутся к окну, царапают, расшатываясь господином Ветром под следствием Давления. Мертвое тело лисы под окном палаты медленно убирают дворники. Жизнью правит Смерть. На бесконечной улице черный дождь. Растанцовывают Макабр капли по стеклу, заглушают топотом своим молитвенный звон колоколов. Снова умер человек. В одинокой палате тикает метроном. Шуршат белоснежное, цвета смерти одеяло и желтые страницы бумаги. Слышатся тихие вздохи. Книга вдруг летит куда-то на пол, ноги собирают под собой одеяло, и, пачкая подушку, раздаётся жалобный плач. Ведь скоро придёт палач! Жизнь обречена. Нет смысла двигаться и бороться дальше. Кристаллы слез истерзают подушку Ёнбока. Почти двадцать один год жизни насмарку! Закроется скоро на колёсиках гробик! Откроется окно, и ароматы зелёного чая и звёзд вылетят. А подушки-психологи и кровати-врачи будут принимать новых гостей, забывая о старых. Появятся на их коже родинки кругляшки. Может, вспомнят, как мальчик серебряный, запертый от всего мира яркого за серой калиткой, медленно истощался и сливался с белой решёткой. Становился таким же острым, как его злокачественные родинки. Хотел свет познать, а познал лишь тьму. Смерть — существо. Смерть — это длина и ширина. И Ёнбок её потомок. Умрёт — а у неё затянется рана. На теле белой, бледной и сухой Смерти Ёнбок — это меланома. Меланома, которой заниматься никто не хочет. Никто даже не навещает. Так... Иногда совсем. Болезнь — преждевременная старость. И парню в старости никто и никогда не принесёт стакан воды. Повесится на люстре. Всё равно умирать. Оборвётся верёвка – не умрет. Разузнают о попытке суицида? Запихнут к душевнобольным! Места в больнице и так нет! Скоро и к нему кого-то да подселят. Всё-таки сойти с ума – это тоже неплохой вариант. Хотя такой же мучительный. Без разницы, какова будет смерть, если за всю жизнь на солнце никогда ты и не был. Солнце, оно ведь не только боль приносит? Ведь так? Оно ведь может обнимать лучами ласково, а не сжигая кожу? Ёнбок сын Смерти и Солнца. Юноша, целованный желтым кругом воздушным. Сын его. И был он такой не один. Дружил с таким же маленьким лучистым мальчиком. Сородичем своим. Лучистый, рыжий мальчик. Чонин. Милый, с глазками-лисичками. Вечно смеющийся и улыбающийся. Такой же перецелованный. Мальчиков так зацеловали, так залюбили, что оставили любовью своей болезненные раны в форме солнышка с острыми лучами на коже... Они обречены на гибель от "любви". Такова ведь она? Теперь колокола отбивают похоронный звон. Бьют, прям по сердцу, ведь сегодня Смерть забрала мальчика лучистого, рыжего и весёлого. Того, который вселял в Ёнбока желание лечиться и жить. Единственного его друга. Но Смерть запрятало Чонина за свои белые облака. Сумные, голубые глаза смотрят на небо серое. Уши слушают звон. Губы вспоминают слова молитвы. Как же теперь не хочется жить. Ёнбок задыхается в слезах, уши закрывает, да в словах путается. Хватается руками за волосы пшеничные, короткие, колени в кровь разбивает, связки свои солнечные рвёт и бьет вдребезги звёзды-веснушки. Без нейролептиков парень не успокоился. Экстренный случай и пришлось вводить без рецепта.

   Сегодня Ёнбок чуть не перерезал небу горло, а себе – крылья и звёзды-веснушки.

Проснулся он уже под горящий вечер. Смотрит, а небу и впрямь кто-то горло перерезал. Оно блестело ярким пламенем, красным, кровавым, затекающим за горизонт. Завтра снова будет ветер. Снова ждать скрипучих приветствий от кистей деревьев. Снова смотреть, как в окно влетает несправишвийся со смертью и ветром белоснежная орлица... Снова терпеливо выжидать вечера, дабы посмотреть на уходящее солнце, если тучи не затянут небо... Лучи матери слабы под вечер... Не колется. Не бьет. Ждать теперь в одиночестве... Прошёл даже не полный день без Чонина, а люстра на полотке и верёвка в кладовой становятся всё симпатичнее. Комнату разрезают свет и тень. Ёнбок в тени. Всё как обычно... Даже на соседней кровати под слабыми, уходящими лучами солнца кто-то сидит, откидывая тень на бледную стену. Ёнбок не разглядывает его. Боится, что это галлюцинации. Боится, что он умер. Боится, что это Чонин пришёл в виде ангела-похоронителя... Но вот неизвестный смело рассматривает раскутанного по грудь Ёнбока чёрными прицелами. Парень запускает в светлые волосы руку, вздыхает и отворачивается к стене, задыхаясь в чужом, каком-то слишком строгом, взгляде из-под оправы темно-красных очков. —Вы учитель? — задает низким, охрипшим голосом Ёнбок. Чувствует, как лазерный взгляд замирает на светлом затылке, сменяется со строгого взгляда на ошарашенный. Чонин среагировал точно так же. —Преподаватель, — но голос спокойный. Не удивлённый, даже непривычно... И впрямь ангел? За душой его пришёл... Умер, всё-таки. Ёнбок чуть голову поднимает, поворачивает и измученно смотрит. Чёрные глаза не кажутся строгими, а безмятежными. Ёнбок очи в подозревающем прищуре складывает, поворачивается на бок, поднимается и свешивает ноги, прикрытые по щиколотку янтарно-желтыми штанами... За спиной незнакомца крыльев нет. Глаза глубокие... Синие, кажется. Или всё-таки чёрные. Непонятно. Рельефные руки у незнакомца сложены на коленях, сам он в майке чёрной и в серых спортивных штанах... На ангела не похож... Жутко не выглядит. Не похож на один большой глаз или, допустим, пятиногое существо с тремя разными хвостами на голове... Но восхищаться заставляет. Идеальный. На лице ни складки, ни прыщика... Только небольшая царапина на щеке, совершенно невидимая под оправой очков... Демон? Ха! Контракт пришёл подписывать! Дабы Смерть ослепить на пару десятков! —Вы пришли смотреть на меня? — вдруг злобно усмехается Ёнбок. А на щеках его милые, серебряные веснушки улыбаются. Противоречие на противоречии.   Умиротворённые глаза в глаза чужие смотрят. Незнакомцу, кажется, не смешно. Да и Ёнбоку тоже. С тяжким вздохом в виде защитного смеха он поднимается с кровати, неожиданно даже для себя слишком резко шугается уходящего солнца, неловко кашляет, дожидается под взглядом пристальным, пока лучи утонут в цитадели тьмы и разбредутся за угол, и идёт, куда шел. —Нет. Но не могу поверить, что низкий голос принадлежит Солнцу, боящемуся лучей. —Я не Солнце. —Но ранен от него. Незнакомец поднялся с кровати, пошёл в противоположную сторону, к окну. Зашторил его, и комната укрылась чёрным пледом. Ёнбок не любил совершенную тьму. Он притопал к ночнику,включил его и, сглотнув, повернулся к незнакомцу. А он всё ещё смотрит. Было страшно. От тьмы? От жуткого взора незнакомца, на лицо которого из-за ночника странно падает тень? Не похож он на демона. Но на монстра в ужасно красивом обличии — точно... В воздухе завитал аромат крови и смерти... Ёнбок заморгал, сел на кровать, испуганно хватаясь руками за край, пальцами проскакивая под одеяло. А незнакомец не двигался. Не менялся в лице, над головой его словно тучи сгущаются в синем царстве. Жуть. Оба молчат. Смотрят друг на друга. Один в страхе, другой в умиротворенном спокойствии. Кто он такой? Где же его любимый Чонин? Вдруг лицо незнакомца искажается. Он хмурит брови, взгляд вниз опускает и губы поджимает, сдерживая подходящее к горлу Безумие. —Прошу прощения, — говорит он тихо и, слабо взявшись рукой за плечо, вышел из палаты... Ёнбок его провожает уже удивленным взглядом. И только замечает, что голова и одно плечо незнакомца перемотаны, а из-под майки заметно, как алые лепестки роз рассыпаются по бинтам... Вот тебе и запах крови... Сухие пальцы под одеялом расслабляются. Ли выдыхает. Тело было как струна у скрипки. Натянули до незаметной дрожи и отпустили. Ёнбок повалился спиной на кровать. Его томный, уставший и холодный выдох был слышен, если не на всю больницу, то точно на всю комнату. Незнакомец не демон и не ангел. Значит, Ёнбок еще не отправился на апогею смерти. На его голову вдруг свалилась мысль, что это очередной смертник, сын Солнца и Смерти. Узник, запертый в оковах белоснежного отца... Он такой... Прикажет, запрут тебя и больше не выпустят... только выкатят в гробу на колёсиках. Отправят под землю, далеко-далеко... И не развеют прах над морем или лесом... Тело будет гнить под толстым слоем почвы... Может, на могиле пробьются сквозь землю из души твоей завядшие лилии. Напомнят о существовании. Поймут, что никто не придёт навестить сосуд твой мёртвый, да завянут вновь. А разбитая твоя душа так и не сможет выбраться из-под земли. Треснет ваза, осколки в тело воткнуться... И не будет никакого кровотечения.   Ты уже ведь мёртв, сладкий. И вместо лилий нежных прорастут в твоем теле хиганбаны алые. Ёнбок опять проснулся. Словно кто-то веером взмахнул, и пелена сна слетела с глаз. За окном уже звезды гуляют по чёрному полю, падают в потерянности, сгорают в выгорании и взрываются в негодовании. Тени бродят по стенам, принюхивается к пропитанным смертью углам, влезают в скважину ржавую и подбирают ключ к разгадке... как же понять в темноте? Как найти любовь? Да и что это такое? Тени собираются в одно одинокое, большое существо... Царствуют в комнате, запертые в серых стенах, любуются, рисуют и читают молитвы на пыльных полках и шкафах. Ёнбок разлепил глаза и медленно со скрипом поднялся на кровати, свешивая босые ноги с края... На чужой кровати блестят очки от экранного света телефона. На Ёнбока ноль реакции. А он голову на бок склоняет, теперь он интересуется. Рассматривает, пытается понять... Узник Смерти незнакомец, или нет? Губы шероховатые поджимает и вздыхает, прикрывая сонные глаза. Открыл и столкнулся с блестящими вечностями. Неожиданно моргнул и смущённо взгляд отвел, прикрываясь кашлем тихим. Взглянул Ёнбок снова, а незнакомец всё смотрит. Порвалась вдруг струна скрипки. —Может, прекратите смотреть так пристально на меня?— уверенно хотел пробасить Ёнбок, а получилось только тихо прохрипеть. Что ж, это было очевидно. После сорванных связок голос практически исчез. От тишины стало еще неловче. И почему незнакомец только и дело, что молчит... Ну не немой же! Может, глухой? А нет, он же отвечал уже на слова раньше... Дурень! Ёнбок и не заметил, как стал хрипло в слух рассуждать. Улёгся спиной на кровать и взглянул на потолок, освещённый пылью звёздной. Перепугался, когда зазвучал голос с кровати чужой. —Не глухой, и не немой. Но говорить мне не хочется. Давайте с утра. Ли Минхо. Приятный... Или неприятный. Странно ощущаются слова парня. Ночь всё-таки. Ночной воздух с окна дует... Мозг пудрит... Туманит...! Состояние погоды с утра предсказывает... Англия! Что ж с этим поделать. —Ли Ёнбок...— парень взглянул на уже знакомого незнакомца, а он взглянул на него, покивали друг другу слабо, и лёг юноша греть ноги и руки... За его спиной шуршало одеяло... Новый сосед, кажется, тоже лёг. Подозрительное ощущение возлегло на голову... Может, этого и вовсе нет? Может, Ёнбоку это всё снится. Слишком уж странный вышел разговор с этим Ли Минхо... Они ещё и однофамильцы! А может, Ли Минхо это отражение Ёнбока? Парень недовольно выдохнул через нос. Мысли ещё страннее всего происходящего. Нужно попытаться заснуть. Завтра. Всё завтра... Главное, чтобы это завтра наступило.