Особенный

      Искренняя благодарность поселилась в сердце Минхо к Джисону за то, что тот не торопил его ни в чём. После тёплого сна, растянувшегося почти до самого обеденного времени воскресенья, Хан накормил, помог привести себя в порядок, просто потому что сам желал, пообнимал и даже сопроводил. Правда не домой, а до больницы. Порывался пойти вместе и к врачу, однако Ли мягко осадил резкий запал. Понимал встревоженность Джисона, ведь с момента пробуждения постоянно Хан вторил про ощутимый запах чайной мяты. Иногда воспламеняющийся яркостью, иногда исчезающий мгновенно, горечью устилая тропу сладости. Только Минхо ещё не был готов впустить Джисона глубже в свою омежью жизнь. Ему требовалось осознать произошедшее, принять и, пожалуй, смириться с тем, что долгое время сам в себе взращивал неверные установки. Слишком долго он вдалбливал в свою голову мысли о признании праведности одиночества до самой смерти. Потому что выбирать партнёра из каталога настроен не был бы и в сорок лет. А его, оказывается, уже любили. Обычным парнем. С глупыми шутками, в любом весе и теле, самим собой. И лишь теперь весь разыгранный спектакль виделся забавным и смешным. Оба так давно переживали непознанные чувства друг к другу, и оба делали вид, что не понимали этого. Наверное, Чан испытывал нереальный кайф, наблюдая за ними со стороны продолжительное время. Отчего-то Ли думалось именно так. По крайней мере он мог сделать такой вывод из-за издевательского тона друга во время раскрытия нескольких истин сразу.       Каждая же осторожная просьба воспринималась Ханом спокойно и с пониманием, хотя Минхо замечал, как от напряжения вздувались вены на тонкой шее и руках. Джисон не хотел его отпускать от себя, ведь дорвался. Его руки порой сжимали сильнее положенного, кожа чаще стала соприкасаться с кожей, а взгляд Джисон и вовсе старался не отводить надолго: боялся потерять реальность. — Позвони мне, как доберёшься домой, — тихо попросил он, неловко беря за руки. — Я не знаю, когда мы сможем снова провести время вместе. — Позвоню, — подрагивая от неприкрытой нежности, заверил Минхо и по сторонам огляделся. — Как ты и сказал, всё будет хорошо.       Быстро, украдкой, Ли поцеловал Джисона в покрасневшую щёку и высвободил свои руки. Улыбнулся смущённо на изумление чужое и торопливо зашагал в здание больницы, не оборачиваясь. Не желал соблазняться на возвращение, дабы ещё раз поцеловать. Нежданно, но только в данные минуты Минхо понимал значение слов «влюблённый мальчишка». Его распирало изнутри от чувств и глушить их не виделось правильным. Становилось страшно на мгновения представить, что совсем скоро вновь придётся этого всего лишиться. Такова же была цена за подарок природы. Поэтому, вероятно опрометчиво, Ли жаждал до покалывания в пальцах успеть сходить с Джисоном на свидание. Успеть до течки уродливой и принятия новой дозы яда, способного испепелить развернувшееся под рёбрами поле красивейших цветов. К сожалению, радостные мысли и безумные идеи, рождающиеся в голове одна за другой, грубо сменились тревогой. Единственный врач, который мог бы помочь дотянуть жалкое существование до пика отвращения к самому себе, заболел. Знакомая медсестра лишь повела плечами и с сочувствием осмотрела отрешённого Ли, уже готового расплакаться. В состоянии безумия родного запаха, с непредвиденным и резким выделением смазки — как он мог выйти на работу? Он надеялся получить хоть какое-то чудо-лекарство, возможно, направление на лечение или обследование, просто чтобы дотерпеть до чёрного дня. А всё, что ему дали, снятый с производства препарат, не просто подавляющий природу, но и имеющий миллионы побочных эффектов. Только и выбора не оставалось. Потому Минхо забрал небольшую коробочку и полностью опустошённый отправился домой.       Разговаривая со своим внутренним голосом, Ли понимал, отчего его настроение менялось столь грубыми волнами. То ему дозволяли утопать в тепле и нежности, то волнением сдавливали горло, дабы дыхания от страха лишить. Это чудилось невозможно болезненным, хуже сильнейшей простуды, когда опухало всё в глотке и даже слюну проглотить оборачивалось истинным испытанием на прочность. И то, что к подобному удалось притронуться впервые, удручало, ведь Минхо не представлял, что сделать нужно, чтобы спасти самого себя. Как поступить, куда обратиться, чтобы стать нормальным снова. Поэтому, когда он переступил порог съёмной квартирки и наткнулся на Чана, сразу обнял его, прижался, скуля от досады. Всё обернулось безразличным, никчёмным, отвратительным. И текущая смазка, которая не имела ничего общего с возбуждением или желанием, заставляла дрожать от гнева на свою природу и плакать. Испуганный же таким порывом Чан и вовсе опешил, растерялся, и лишь с ощущением яростной, почти лихорадочной дрожи, обнял. Ничего не спрашивал, укачивал в объятиях и пытался осторожно стянуть портфель и кофту с напряжённых плеч. Кое-как, под судорожные выдохи Минхо себе в шею, который хватался за одежду, не разрешал отстраниться и продолжал неистово быстро жаром распаляться, ему удалось осуществить задуманное. С невыносимой лёгкостью Бан поднял несопротивляющееся тело на руки, отрывав от тёплого пола, и понёс в маленькую комнату, где сразу усадил в постель неубранную с последнего «боя» признаний. — Что случилось? — тихо справлялся он, пытаясь успокоить прижимающегося Ли поглаживаниями ладоней по спине сгорбленной. — Джисонни сказал, что ты в больницу пошёл. Но как-то тогда добрался домой быстро. Что-то произошло?       Говорил Чан медленно, чем пытался внушить, что обо всём осведомлён, и скрываться не нужно было. Продолжал гладить по спине и временами переходил массажными движениями на шею, даже пальцы путал в чёрных мягких волосах, чтобы создать максимальный комфорт. И, растворяясь в каждом касании, слове, звуке и ласке, Минхо чувствовал всеобъемлющую заботу, однако успокоиться не мог. Изнутри словно демоны раздирали душу и плоть, потому что становилось больно. Адски. Чудовищно. Будто внутренние органы кто-то жрал прямо внутри тела, и этого кого-то нельзя было уничтожить. Понимание того, что ляг Ли давно под альфу, то подобные периоды протекали бы иначе, лишь выбешивало и раздражало, хоть в крик срывайся. Течки априори не такие болезненные, какими их сотворил Минхо, а винить себя открыто он по-прежнему не особо желал. По его мнению ничего зазорного в том, что он мечтал жить жизнь простого парня, не было. Но как же стало стыдно, когда Бан Чан осторожно пытался усадить его к себе на колени, чтобы купировать истерику, ведь Минхо не слышал, как задыхался в её преддверии, и смазка потекла обильнее, уже пачкая и чужую одежду. Может быть, он простил бы самого себя, если хотя бы был возбуждён по причине Хан Джисона, о ком мысли не отпускали. Это естественно перед тем, к кому чувства жили, как казалось. Ничего такого, если бы Чан увидел это. Наверное. По крайнее мере Ли много раз замечал, пусть и не очень горел жаждами, возбуждение друзей, которое они всячески старались спрятать, а джинсы или брюки не позволяли. Только сейчас самого себя он ощущал обычной течной сукой, ноги раздвинь да дожидайся того самого, природой привитого. — Не вздумай кричать, — тихо предупредил Чан, когда взгляд почти сумасшедший встретился с его удивлённым. — Всё нормально. — Отпусти, — но руки лишь грубее сжали готовое сорваться с места тело. — Кролик, угомонись. Я просто позабочусь о тебе. — Нет! — звонко, громко, стоило руке притронуться к поясу светлых джинсов. — Не трогай! — Тебе нужно в душ, а мне постирать твою одежду… И свою заодно. — Нет! — сильными пальцами Минхо впился в широкие плечи, удерживая Чана от любых телодвижений. — Всё нормально, — повторил Бан вновь, однако его бледное и напуганное лицо твердило об обратном. — Успокойся. Я не сделаю ничего плохого. От того, что ты бесишься, твой запах тоже проявляется. — Бин? — в изумлении. — Его нет. Поэтому, — Чан схватил Ли за плотные запястья, опрокидывая тут же спиной на постель, — дай мне тебе помочь. Если ты не готов открыться ему. — Ты хочешь, чтобы я разделся? — на самом низком уровне слышимости. Но кивок в ответ получил. — Спятил? — Во-первых, ты себя со стороны не видишь, дикий, глупый кролик. Поэтому я уже не прошу, а требую, чтобы ты дал о себе позаботиться, — гневно, подавляя силой, шептал Бан Чан. — Во-вторых, когда вы с Чанбином бухие устраивали стриптиз, до трусов раздеваясь, тебя ничего не смущало! — Я был пьяный! И в футболке! — протестовал слабо Минхо, чьи щёки бессовестно захватил румянец стыда, ведь сознание всё помнило. — Я оставался в футболке… — Но так смеялся, когда Бин и трусы снял! Тебе очень даже нравилось увиденное, — с подавляемым смехом. — Раздевайся живо, я не буду смотреть, — Бан поднялся с кровати и тут же отвернулся. — Твою комнату проветрить быстрее, чем всю квартиру. Оставляй вещи здесь и иди в душ, — он опустил голову, дабы рассмотреть свои серые спортивки, перепачканные густой смазкой. — Пиздец, Минхо. Ты так течешь… — Заткнись! Не комментируй это, — шурша одеждой, молил Ли, уже подчинившись. — Просто… Это удивительно, — уже сам с собою продолжал Чан. — Омега.       Развернулся он только тогда, когда ощутил боязливое прикосновение к плечу. Минхо осторожно притронулся, дабы внимание на себя обратить, и отдал в протянутые руки скомканные вещи, сразу же натягивая ниже футболку: спрятаться хотел. Ему удалось немного успокоиться, ведь он пробудил в себе тысячи воспоминаний о том, как, кто и кого в каком виде когда-либо видел. От этого действительно стало легче, несмотря на порочность ситуации. Принятой одежде Чан кивнул и попросил поторопиться пойти в душ, чему беспрекословно Ли повиновался. Его чудовищно яростно знобило, зато неожиданно пропала боль. В моменте подкатившей к глотке истерики не удалось этого понять, потому что всё ломало выстроенную систему жизни. Уже под струями горячей воды Минхо размышлял, что попал в такие обстоятельства первый раз. Совершенно этому был не рад, зато мысленно благодарил Чана. Не представлял, что было бы, если бы тот ничего не знал. Даже пойти было бы некуда, ведь дорога домой неблизкая и неприятная, а отправиться к Джисону в такой мерзости он бы точно не решился. Но слишком глубоко в эти мысли нырнуть не удалось, пальцы уже проникали внутрь тела, выпуская всё больше смазки. Возбуждения или даже намёка на физиологическую потребность не было, только организм вёл себя отвратительно гадко, призывая занять коленно-локтевую и молить. В этой агонии, созданной природой, Минхо вспоминал все просмотренные порноролики и со стыда пытался сгореть, раздвигая пальцами анус сильнее: тело было готов принять в себя всё. — Ли Минхо, — стук в не запирающуюся дверь, — горячая еда сейчас будет готова, выходи, пожалуйста.       В громком голосе Минхо слышал волнение и строгость и отчего-то чувствовал себя маленьким мальчишкой. Всё же Чан для него действительно стал старшим братом, готовым защитить и сберечь от всего болезненного в этом мире неприглядном. Теплом отзывались слова и о том, что чистую одежду он оставил прямо за дверью ванной, ведь о ней Ли даже не подумал, растерявшись. Его постепенно отпускало всё, особенно уродливый страх. Тело остывало, успокаивалось, возвращая сознанию власть над собой, что несомненно радовало. Наспех Ли высушился, с какой-то нервозностью выглянул за дверь и схватил сложенную на невысоком комоде одежду, сразу же облачаясь в приятные ткани. Распаренная кожа нежностью оказалась спрятанной за толстовкой большой тёмного цвета и чёрными штанами. Было понятно, кто выбирал одежду. Любитель всего «практичного». Улыбка из-за этого тронула пухлые губы. Немного неловкими шагами Минхо пробрался в свою комнату, дабы ободок для волос взять, и замер на пороге, окутанный холодным воздухом, проникающим в приоткрытое узкое окно. Дрожа и бубня под нос недовольством, Ли не с первого раза, но умудрился перекрыть поток льда в свою уютную обитель. Тут же принюхался взволнованно, только и слабой нотки чайной мяты не обнаружил. И наконец забрал то, за чем пришёл.       Подобие ужина проходило в безмолвии, лишь изредка парни бросали друг на друга взгляды, словно выжидали в диалоге первого шага от другого. Перед этим Минхо быстро отписался Джисону, что с ним всё в порядке, и он уже дома, да и пообещал позвонить позже. На что почти сразу получил «смайлик с поцелуйчиком». И даже обдумав то, что, вроде как, Минхо обзавёлся парой, он не верил в это. С минуту пялился на двигающийся смайлик и, когда увидел, что Хан оставался в сети, то быстро заблокировал телефон. Ему действительно требовалось привести мысли в порядок и осознать, кем сейчас для него стал Джисон. Несмотря на долгие, затяжные и позорные сцены с проявлением гадких эмоций, в которых виноват был один Ли, принять легко себя нужным кому-то просто потому не выходило. Вроде всё оставалось достаточно очевидным, от чего оба продолжительное время бегали: они были давно влюблены. Однако внутреннюю стихию это не усмиряло. Слишком спонтанно. Так ещё и организм, старающийся превратить его в ноющее создание, бесил. Конечно, такой ответ нужно было ожидать, а Минхо вновь просто надеялся на чудо. Прям как и на протяжении всей своей жизни. И теперь воспоминания о каждом неправильном, излишне эмоциональном действии или высказывании заставляли щёки и уши пылать. Потому что в эти моменты за него выступала омега, примеряя его шкуру. Демонстрировала близким какое-то сопливое нечто, только и умеющее ныть и стенать, ничего больше. Сам же Минхо определённо таким не являлся, отчего уже жаждал скорейшего наступления течки, лишь бы снова взяться за блокаторы и подавители в требуемой дозе для обычной жизни. — Поешь, пожалуйста, — совсем тихо, и Минхо поднял взгляд на взволнованного Чана, — хотя бы немного. Или тебе нехорошо? — Нет, всё нормально, — только сейчас до Ли дошло, что он провалился глубоко в своё подсознание и просто перемешал всю поданную порцию еды во что-то невменяемое. — Спасибо, — на секунду воцарилась тишина, и в неё же Минхо наконец положил в рот немного мяса, чтобы тут же заговорить. — Ты знал, что твой Хан Джисон — альфа?       То, с какими громкими звуками Бан Чан подавился рисом, напугало Ли до икоты. Он подорвался на ноги и поторопился к другу, сидящему аккурат напротив него самого. С силой похлопал по спине и дождался момента, когда всё утихло. В мгновения, пока Чан пытался отдышаться, Минхо угомонить свихнувшееся сердце старался. Однозначно за эти два дня можно стало обрести полнейшее безумие от каждого мелкого события. В голове не укладывалось представление, как с утра идти на работу, если даже такой момент вывел наружу страх. А если снова смазка будет выделяться? А если запах проявится? И к волнению за Чана добавился и ужас реальности. Его реальности. Однако именно благодаря Бану удалось успокоиться в очередной раз. Тот обнимал, прижимал, нашёптывал самые глупые слова утешительные, лишь бы дать понять, что всё нормально. Что всё лишь в голове Минхо. И даже шутки шутить пытался, какая судьба продуманная и благосклонная. Пусть сам Бан Чан с трудом верил во всё рассказанное, уж Джисон и альфа скорее являлись антонимами, чем одним целым. Но всё же на ночь Ли попросил Чана уйти к себе, потому что в нём оставались желания обдумать произошедшее за это время. Его чуткий слух уловил и тот момент, когда от очередной дамы вернулся Чанбин и захотел зайти к нему: по шагам было слышно. Но Чан не пустил, заверил в том, что Минхо уже уснул, и за подобную мелкую ложь Ли хранил благодарность. Из-за всей сверхчувствительности к миру никакой гарантии в том, что он бы не расплакался, не было. Под тонкой кожей возилась жажда быть приласканным, оказаться под чужими руками, под защитой, а эту самую защиту всегда удавалось найти в друзьях. Но в этот раз и она осталась под запретом по причинам эмоциональной нестабильности.       Зато той же поздней ночью необходимое чувство подарил вновь Джисон. За долгий разговор по видеосвязи происходило много всего. И терпкого, и сладостного, и забавного, и милого. Хан ни на секунду не позволял Минхо подумать о том, что его признания уже позабылись. Сводящим с ума низким голосом Джисон повторял, как сильно нуждался в Ли всё это время. Да, произносил пугливые слова о непонимании дальнейшего. Стыдливо признавался в боязни сделать что-то не так, причинить боль, заставить волноваться. А у Минхо ком нежности расплывался под рёбрами. Пусть произошло уже то, что стёрло границы их привычной дружбы, пусть прозвучали сильные, важные слова, Ли радовался: оттенки их отношений не изменились радикально. Темы привычно плыли, даже молчание временами чудилось чем-то трогательным, пока оба рассматривали через экраны телефонов лица друг друга. И, конечно, Ли ничего не рассказал о том, что устроило его тело. Не был готов осведомить и про такое, хотя, казалось бы, следовало. В душе Минхо предполагал дальнейшую жизнь лишь препаратами, особенно если предстояло остаться вместе с Джисоном один на один дольше, чем на парочку дней. Про совместное проживание он даже не думал, слишком рано. Ему хотелось распробовать моменты единения теперь уже в красках возлюбленных: как это, держаться за руки, зная всё о чувствах друг друга; воровать украдкой поцелуи; получать и дарить объятия; возможно, вести себя более глупо, потому что дозволено. И только после всего этого он мог бы позволить себе зайти дальше и раскрыться, узнать по-настоящему, что же такое родиться и быть омегой. К его скомканной радости точно такие же чувства разделял и Джисон. Повторялся, нашёптывая, что и не собирался торопить, потому что сам не был готов к чему-то большему. Признавался в испуге перед чайной мятой, которую смог ощутить на себе ещё даже не полностью, ведь его опутали неизведанные ранее чувства. Отчего Минхо только отчаяннее тепло в себе распознавал: Хан переживал всё то же, что и сам он.       Но время продолжало течь вперёд, игнорируя какие-либо терзания душевные. Мелкие, приятные сердцу моменты дозволяли просто продолжить жить жизнь. Таблетки принимались вовремя, по рекомендации снижалась доза, а самочувствие, как думалось, поддерживалось тем забранным из больницы. Хотя понимания, как и чем светло-розовая пилюля должна была помочь, не находилось, Минхо верил в её действие. Прочитал с десяток раз инструкцию, но всё же сдался и просто принимал так, как было прописано. Самое главное, что он чувствовал себя хорошо и более не катался на эмоциональных качелях, созданных самим собой. Правда поддерживать рабочий настрой удавалось достаточно тяжело. На подработку не оставалось сил и всё чаще приходилось отказываться от занятий в танцевальной студии. Обычно почти без сознания Минхо добирался до кровати, перед этим закинувшись поддержателями спокойствия уснувшей на время омеги, и отрубался мгновенно. Пожалуй, именно усталость стала тем раздражителем, от которого не получалось избавиться. Так ещё и день траура постепенно приближался. Отчего каждое утро, при брошенном взгляде на настенный календарь с выцветшими на нём персонажами «Меланхолии Харуки Судзумии», в венах пробуждалась и какое-то бесполезное отчаяние. Улыбающийся же картонный Леон продолжал удерживать в своих руках пистолет, направленный на того, кто на него смотрел, потому Ли и жалел, что не мог попросить себя застрелить. Разыгравшийся и вечно радостный Чан, у кого, казалось, аж хвост за спиной метался из стороны в сторону, со смеха готов был умереть при виде кислой мины входящего на кухню Минхо. Ни о чём не спрашивал, трепал по растрёпанным волосам и иногда приобнимал, заверяя, что любит его и такой колючей ледышкой. А сам Ли подумывал, что покусать друга не такая уж и плохая идея, но опять же, не оставалось сил дать даже ленивый отпор.       Единственным, кто выводил на вибрирующие эмоции, оставался Чанбин. Потому что он всегда смотрел молча и как-то тоскливо на Минхо, будто подмечал перемены, а понять причины их появления не мог. При коротких столкновениях в квартире, притрагивался рукой к горячим щекам и тихо цокал. Из-за этого под рёбрами разрасталась вина, ведь Ли хотел рассказать, наученный опытом Бан Чана и его отношением. Про Джисона он даже не думал, там ситуация была совсем иной, словно действительно её прописала судьба от начала и до, вероятно, конца. Желалось верить. А Со Чанбин являлся человеком простым и сложным одновременно. Для него всегда лежало всё на поверхности, оттого и виделось чудовищно сложным рассказать такое, что даже у самого себя вызывало миллиард вопросов. По столь неуверенным причинам Ли откладывал разговор, к которому особо и не жаждал подбираться. Боязливо таращился на друга и изредка кивал ему в знак приветствия. Не сказать, что они вообще все общались. В те моменты, когда общение должно было завязаться, Минхо уже засыпал. А утром просыпался не в духе, чтобы вымолвить хоть слово. Его хватало только на переглядки и подслушивание каких-то малоинтересных диалогов между друзьями. И именно так проходил день за днём в чёрно-белой реальности. В реальности же виртуальной, где осведомлялись о самочувствии, о настроении и о принятой пище, пестрели краски яркие. И объяснение у Ли было одно — Хан Джисон. Несмотря на любовь друзей, от Джисона всё ощущалось по-другому. Одно мягкое голосовое сообщение «хочу увидеть тебя» разбирало до дрожи. Только время играло против них. Встречам не находилось места в режиме суматохи и полного отсутствия сил. Переписки, короткие звонки, доставка еды до адреса — вот, что оставалось. Однако это ничуть не расстраивало, а, наоборот, разбавляло обыденность. Минхо чувствовал себя счастливым.       Внутреннее устоявшееся спокойствие прервалось в одно утро. В то самое утро, когда морально Минхо планировал начать готовиться к подступающей течке, до которой оставалось шесть каких-то дней. Скрепя сердце Ли взял небольшой отпуск, хотя боялся порицания за такое действие. Ничего подобного он не получил, конечно, только всё равно чувствовал себя неловко. Даже заверение от начальника не особо помогло угомонить крики совести, но в этот раз сама судьба не давала ему выбора. Требовалось подготовиться, потому что постепенно природные жажды просыпались: хотелось создавать уют, хотелось сделать мягкое гнездо, а противостоять подобному не было возможно. За каждый такой период Минхо научился принимать это должным образом, ведь любая попытка пойти в отказ оборачивалась истерикой. Такой силы, которую угомонить могли лишь препараты. От одного представления о проведении течки в больнице по позвоночнику бежали мурашки, поэтому и мечталось в своём уязвимом состоянии побыть несколько дней в тишине. Так, будто никуда и не требовалось идти. Но первое утро, на которое можно было рассчитывать, откликнулось криком ужаса. Первое, что увидел Ли, когда открыл глаза, было сонное лицо Бан Чана. Прямо возле собственного. И спросонья вообще ничего ясным не оказалось, потому Минхо и закричал во весь голос. А стоило чему-то ещё и в ногах зашевелиться, то голос сорвался до визга. С каких-то придуманных мотивов Бан Чан и Со Чанбин решили посреди ночи завалиться в маленькую комнату, забраться на узкую кровать и уснуть: один — в ногах, расположившись в куче натасканных из другой спальни подушек, а второй — совсем рядом, упёршись спиной в стену. Загадкой оставалось то, как все трое уместились в этой узости, однако во всём оставался и плюс, дозволивший спать крепко и долго. Безопасность была дарована. Пусть даже и до пробуждения. — Какого хуя? — сипло, после того, как Чан испуганный руку от пухлых губ отнял. — Вы, оба! — Хотели с тобой хоть так время провести, — отозвался Чанбин, ласково погладив спрятанные под одеялом ноги Ли. — Рассвета дождаться слабо было? — Минхо с грохотом, не удержавшись при рывке, чтобы отстраниться от Чана, свалился на пол. — Кролик, чего ты? — будто ничего и не произошло, спросил Чан. — Просто… Мы… Сегодня летим в Японию и хотели позвать тебя с нами, но… — Что «но»? — вклинился Чанбин. — Я думал мы и пришли, чтобы позвать его?       Минхо проследил за взглядом Бана, который был направлен на настенный календарь, и хмыкнул. Тяжело поднялся и осторожно помассировал поясницу, ощутимо ноющую уже. Рассмотрел оторопевших друзей и судорожно выдохнул: за что они ему такие? Только он так сильно их любил, оттого и представить не мог своей жизни без нелепых ситуаций. Поддавшись внутренней нежности, расплескавшейся по душе при виде двух ошарашенных лиц, Ли забрался обратно и устроился рядом с Чаном. К ним подобрался и Чанбин, прижался с другой стороны, чем зажал Минхо между двумя сильными телами. Порой, не так часто, как стоило бы, приходилось задумываться о том, насколько в стенах дома все становились тактильными. Ничего зазорного в таком проявлении себя Минхо не видел, однако иногда чувствовал горькую греховность. Воспевалась она внутренней омегой, которая без конца вторила о слабости. Менялось всё тогда, когда Ли замечал, как непринуждённо Чан обнимал и тискал всех. Для него это являлось проявлением чувств, по этой же причине Минхо хотя бы дома старался не гнобить себя из-за собственных желаний быть к кому-то ближе, кожа к коже. Да, ему требовалась ласка, ему требовались объятия — разве это что-то плохое? Даже если в его жизни Джисон обернулся тем, кто мог дать намного больше, чем кто-либо, сейчас его не находилось рядом. А тело разрывало искрами тоски. Поэтому, когда в странном сэндвиче Ли зажали теснее, он выдохнул удовлетворённо: тепло самых близких людей, приютивших его, убаюкивало. — Потому что у меня запланированы обследования в больнице, — на заданный вопрос в очередной раз, угомонив быстрое сердцебиение, соврал Минхо. — Ты всё время проходишь какие-то обследования, — бурча, отозвался Со, — у тебя проблемы со здоровьем? Знаешь же, что можешь поделиться с нами всем? — Знаю, — вздрогнул Минхо, но после прикосновения к бедру от Бана, застыл. — Просто обследования. Я всегда был слабым ребёнком. — Прикидываешься? — прижимаясь. — Ты на тренировках всех раскидывал так, будто они ничего и не значили для тебя. — А сейчас я похож на свинку! — хлопок звучный по располневшему немного животу. — Только не хрюкаю.       На такое заявление удар по ноге не заставил себя долго ждать. А дальше рассыпался по комнате задыхающийся смех, просьбы не лезть под футболку, слетающие с губ уже Чанбина. В целом Минхо оставался раздосадованным совсем немного. Японию он любил всей душой, только понимал, что не в таком состоянии ему ехать. Выклянчив пудинг разных вкусов и парочку аниме-фигурок, Ли сопроводил друзей до такси. В полнейшей тишине пробудилась противная совесть, заверяющая, что выпрошенные выходные, это личное поражение. Очередное. И во всём оставалась виновата омега внутренняя. Это бесило, пыталось вывести на эмоции, да только дела домашние помогали отвлечься, дотянуть до самого вечера, пока со стороны Хана царило безмолвие. Ещё днём он написал, что его отец снова запланировал поход в больницу, отчего Минхо и не ждал каких-либо новостей до самого рассвета. Сам иногда слал печальные смайлики, словно внимание к себе хотел привлечь, а потом удалял. И такой цикл действий сохранял какое-то душевное спокойствие, не позволяя глубоко в печаль липкую погрузиться. Поздним вечером, получив сообщение от Чанбина о заселении в отель, Минхо принялся составлять план для проведения течки. Это было что-то вроде традиции, чтобы и свой внутренний страх угомонить, и подготовить список вещей. И несмотря на проведённый дома день, сил вновь не оказалось в теле. Пришлось даже пересилить себя и ответить на скопившиеся пропущенные от мамы, заверить её, что всё в порядке. Только сотню вопросов, желаний приехать приходилось мягко избегать и отталкивать. Пусть в душе Ли простил родителей, но почему-то в нём отрубило тягу к возвращению домой. Он очень давно там не был и не торопился вернуться. С папой и мамой встречался на нейтральной территории, снимал номер в хорошем отеле, ночевал с ними, но домой ехать — точно не его история. Слишком ранило отношение родителей: его растили под альфу, оберегали, сохраняли от дружбы, чтобы не возникло влюблённостей, проблем со здоровьем. Всё в родном доме напоминало об ограничениях, одиночестве, первой чудовищной боли. Но всё же слышать мягкий голос родного человека нравилось. Даже заметить не удалось, как сознания отключилось и опуталось сном под какой-то забавный рассказ о соседях.       Вытащил из нежности неожиданный звонок в дверь. Громкий звук напугал чрезмерно сильно, вынудил подскочить на постели резко, из-за чего Минхо ударился ногой о деревянный выступ кровати у основания. Его сердце билось невероятно громко и даже болезненно, повинуясь ощущениям столь неожиданного пробуждения, однако звонок в дверь не позволял продолжать лежать и жалеть разбитую часть тела. Неровным шагом Ли поплёлся к двери и изумился, когда на экране видеодомофона заметил Джисона. Дрожащей рукой он нажал на кнопку и ошарашенно уставился на дверь, которая открывалась боязливо. Хан перешагнул порог пугливо и, как показалось, поклонился. На безмолвные действия Минхо таращился с неприкрытым неверием и медленно отходил назад, чтобы пропустить неожиданного и очень позднего гостя, позволить закрыть дверь за собой. Ему даже пришлось потереть глаза ещё заспанные, сощуриться, и только после этого он подошёл ближе, дабы ткнуть пальцем в чужое плечо. От такого странного действия Джисон вздрогнул и сбросил на пол спортивную сумку. Как-то нелепо почесал затылок, прежде чем раскрыл руки для объятий, и улыбнулся своей ярчайшей улыбкой. Уже на это фыркнул и Ли, да только всё равно сделал те крошечные шаги вперёд, их разделяющие. Лишь тогда, когда мягкая сила и ласковое тепло окутали, сокрыли от всего внешнего мира, Минхо поверил, что перед ним настоящий Хан. Совсем не сон. — Откуда ты тут взялся? — прижимаясь теснее, ведь то, насколько соскучилось сердце по солнечному ребёнку, пробудилось, спросил Ли. — Чан-хён, — пугливый ответ. — Сказал, что они улетели и скинул адрес. — Убью. — Я сбежал от родителей. Приютишь?       Эти слова вынудили отстраниться и заглянуть в круглые глаза, где заметно отпечаталась тоска и тревога. Всё, что шуршало бессмыслием в голове, отошло на второй план. Минхо взял Хана за руку и отвёл на кухню, предлагая что-то перекусить. К огромнейшему удивлению, Джисон отказался, заверив, что поел в круглосуточном, а потом ушёл в коридорчик, откуда вернулся с небольшой коробкой яичных пирожков. Сжимая её в руках, он поделился тем, что невыносимо сильно соскучился. Что устал от бесконечного контроля со стороны отца. Устал от всего и пришёл туда, где всегда и хотел быть, к Минхо. А Ли просто слушал, потому что на протяжении всех этих дней Хан даже повода не давал подумать о том, насколько после поездки его родители усилили контроль. Ожидание появления на свет нового члена семьи, к которой, как казалось, Джисон имел только формальное отношение, почему-то сказывалось на нём больше всех. Женщина, кого Хан, хоть и не сразу, но привык называть мамой, стала видеть в нём врага. Хотя сам Джисон и повода не давал. В бизнес не лез и не пытался даже, помалкивал и о наследстве, но будто попытки отца отыскать ту самую омегу выводили её на эмоции. От этого усталость наваливалась на плечи, и даже разговоры, заверения не могли возыметь эффект. Поэтому, кроме как сбежать в другую реальность, Хан ничего не придумал лучше. Вот и стоял сейчас заметно расстроенный, измученный, сжимающий уже помятую коробку, и смотрел на изумлённого Ли, который до сих пор, по ощущениям, не проснулся. Нелепая привычка при непонимании ситуации, моргать часто и быстро, вновь проявилась, что тут же оказалось замеченным. Лишь тогда Хан поставил коробку на стол и подошёл ближе, дабы прижаться для получения объятий. Обычно он делал это не так явно, приближался медленно и создавал атмосферу такую, словно сам Минхо проявлял инициативу, а сейчас просто желал почувствовать чужое тепло. И к его жажде прислушались. Сильные руки опустились на талию, слегка поигрывая пальцами в массажных действиях, отчего Джисон только теснее придвинулся. Уткнулся носом в горячую шею и пальцами впился в ткань футболки. — Я приючу тебя, — одна рука с талии переместилась на голову, чтобы ласково погладить. — Уже слишком поздно. Нужно ложиться спать. — Да, конечно, — в самую шею, почему Ли ощутил прикосновение губ к коже. — Где у вас душ?       С тех моментов, пока Джисон изучал маленькую квартиру, Минхо смеялся в голос. Считывал удивление, изумление и шок, конечно же, от узкой ванной комнатки. Ошарашенный Хан бормотал, что поверить не мог в существование таких квартир, ведь всю свою жизнь он находился и пребывал на совершенно другом уровне. К тому же, как и сам Ли, до совершеннолетия Джисон был ограничен стенами родного дома. Только до смерти папы его жизнь в клетке оборачивалась прекрасной, уже потом стала походить на тюремный срок. Но, получив резиновые тапочки и небольшое полотенце, пришлось пересмотреть воспоминания. Играла на душе вовсе не брезгливость, а банальная непривычка к подобному, однако Джисон просто принял положение дел и запихнул свои замашки куда подальше. А после горячего душа отправился по неисследованной квартире на шум и застал Минхо за запихиванием каких-то коробок под кровать. И улыбка на лице тут же поселилась, потому что небольшая, но уютная комната виделась такой, которая действительно рассказывала многое о её хозяине. Каждую мелочь с удовольствием изучал Джисон, посмеиваясь тихо, пока за спиной Ли постилал спальное место, кряхтя и бубня что-то недовольное. Когда раздался поистине тяжёлый выдох, Хан отвлёкся от занимательного изучения чужой обители и повернулся всем корпусом к замершему Минхо, пополам сложившемуся, пытающемуся отдышаться. Тихое и раздражённое «я устал» вызвало мягкую усмешку, быстро сменившуюся на томительное выжидание. Потемневшим взглядом, ничуть не из-за приглушённого света в комнате, Джисон изучал сильные ноги с напряжёнными мышцами. Достаточно светлая кожа, по сравнению с собственной, казалась нежной, мягкой, короткие же шорты демонстрировали это во всей красе. Каждый наклон и движение оценивались голодным взором, пока ком жажды скапливался у горла, о чём догадался и Минхо, когда горячие ладони опустились на его ягодицы, поглаживая. Он вздрогнул и резко выпрямился, а широкие ладони и не собирались исчезать. — Почему шорты? — низко, шелестя. — Чем тебе шорты не угодили? — Ли развернулся, дозволив рукам Хана переместиться на талию, ухватиться. Впиться пальцами. — Слишком соблазнительно? — будто сам себя спрашивал Джисон. — А я не ждал гостей, — растягивая губы в улыбке при виде голодного взгляда.. — А почему двухъярусная кровать? — Досталась от прошлых жильцов. Они почти не забрали ничего из мебели при выезде, а мы урвали такую вот квартиру, — тише и тише говорил Ли, постепенно подводя Джисона, который рук с талии не убирал, к лестнице на второй этаж спального места. — А теперь, спать, — почти приказ. — Остальные разговоры уже утром. — Поцелуй? — всё, что попросил Хан.       И он получил желаемое. Малюсенький, скромный поцелуй, опустившийся на дёрнувшийся уголок губ. Из-за столь скомканного касания пальцы Хана интуитивно сжали мягкую талию сильнее, отчего Ли вздрогнул и моментально отстранился. С отсутствующим желанием Минхо высвободился из чужой власти и указал на верхний ярус кровати, прогоняя шутливо. И этому Джисон повиновался. Забрался на подготовленное место и почти сразу отрубился, настолько устал. Ли же даже лечь не успел, как услышал достаточно громкий храп, после чего рассмеялся в очередной раз. Конечно, он не понимал, почему и зачем Джисон пришёл сюда, в эту крошечную квартиру. Да и к тому же поступок Бан Чана казался каким-то подколом: так просто дать адрес тому, про кого вскрылась правда о втором поле, в то время, когда у Минхо течка на пороге была. Однако, несмотря на неожиданное появление, наполненное печальными словами об ушедших днях, на душе распускались цветы спокойствия. Ощущение нахождения рядом нужного человека плясало по коже, убаюкивало и уволакивало в сон. Поэтому впервые в своей отстроенной жизни удалось почувствовать отсутствие страха перед приближающимся адом. И как раз о нём пришлось вспомнить с рассветом. Та боль, которая сдавила внутренности в оглушительном спазме, вырвала из сладкого сна грубостью. Вероятно, если бы Хана не оказалось рядом, от этого, что охватило, Минхо бы просто умер. Ему так казалось. Даже то, как громко и отчаянно он плакал, осознать удалось уже после сделанного укола. И виделось чудом, что Джисон отыскал шприц, обезболивающее, обеззараживающее и вообще сумел сделать нелёгкое дело без дрожи. Именно это чудо помогло прийти в себя.       Безвольной куклой Минхо лежал на мокрой из-за собственного пота постели и смотрел на потолок второго яруса. Стало ощутимо легче даже дышать, однако дискомфорт внутри не пропадал. Смазки, к счастью, не было. Сторонних чувств в теле тоже не находилось, а казалось так, будто Ли только что закончил сложнейшую тренировку. Ломило кости, трещала голова тихо и раздражающе, кожа и вовсе воспламенялась от малейшего движения. Предательски сомкнулись веки тяжёлые при появлении Хана, почти мгновенно усевшегося на край мягкой постели. И Минхо готов был окончательно сгореть, стоило нежной ладони опуститься на внутреннюю сторону обнажённого бедра и погладить. Теперь и Ли задался вопросом «почему шорты?». — Тебе лучше? — словно ничего и не делал такого, что аж пальцы проникали под ткань тонкую, поинтересовался взволнованным голосом Хан. — Определённо. — Хорошо, — прикосновения не заканчивались, а становились только ярче. — Я приготовил что-то, подобие завтрака. Не уверен в съедобности половины, но… — Спасибо, Ханни, — Ли натянуто улыбнулся и взглянул на притихшего парня, — но у меня совсем нет аппетита. — Тебе нужно поесть, чтобы набраться сил. — Мне нужно похудеть. — Спятил?! Ты прекрасен! — Классная шутка.       С заметным трудом, но Минхо поднялся, чем заставил руку горячую с тела исчезнуть. Сожалел ли он об утраченном тепле, сам не понимал, только внимал жажде быть приласканным. Вроде привычное, а вроде не имело смысла в данный момент. Руки сами потянулись вперёд, ухватились за широкие плечи, и так указал Ли Джисону забраться с ногами на кровать. Безмолвно заставил устроиться между собственных ног и сразу ими же обвил талию, пока упирался спиной в изголовье. Минхо и рот не успел открыть, чтобы попросить хоть о чём-то, ладони уже опустились на обнажённые ноги, поглаживая. — Что ты хочешь? — совсем тихо. — Целоваться. — Уже нет дела до правильного и не очень? — попытался нежно поддразнить Хан. — Ты со мной. Ты здесь. Ты пришёл. — Ирино… Запах… — пальцы впились в бёдра с силой, и Ли тихо простонал. — Когда должна быть течка? — Снова ты про это, — судорожно выдохнул Ли и развёл ноги сильнее, чтобы Джисон удобнее устроился. — Через несколько дней. — Ты уверен? — чужую дрожь Минхо не замечал, отдавшись второму симптому гадкого состояния. — Я ненавижу себя, — прямо в губы отчаянным выдохом. — Ненавижу всё, что со мной происходит. Ещё вчера всё было нормально. — Тише, — руки с бёдер переместились на лицо, большими пальцами румяные щёки поглаживая, — не говори таких слов. — Целуй. Пожалуйста.       Свою невменяемость Минхо отчасти понимал, побороть же не мог. Он хотел и мечтал распробовать моменты влюблённости, а сейчас принуждал того, к кому испытывал нечто красивое и лёгкое, совершать достаточно поспешные действия. И когда тёплые губы коснулись собственных, тело вздрогнуло, а колени сжали запертого между ног Джисона. По внутреннему ощущению Минхо поцелуи являлись невероятно приятными, пусть он и не поспевал за умелым Ханом. Наверное, стоило ради интереса узнать, откуда же такие навыки, только сердце свихнувшееся стучало яростью, твердило о боли от осознания, с кем и когда он был. Поэтому Ли просто поддавался природе и нежности, которую ему дарили. Сгорать от глубокой ласки, от проникновения языка в раскрывающийся при стонах рот. Причмокивать губами тоже нравилось, как и прихватывать уже влажные губы Хана. И руки сами обвили шею, притянули ближе, дабы углубить страсть, взорвавшую вены. Даже ноги перестали слушаться: то раздвигались, то сжимали тело подрагивающее с болью. Пальцы поджимались в удовольствии, а стоны в чужие губы становились громче. Неосознанно Минхо ещё и бёдрами начал двигать, руками неистово сильно хватался за тонкую шею, чем выводил Джисона из состояния фальшивого равновесия. Временами они сталкивались грудными клетками, когда Хан наваливался ощутимее. Его ладони блуждали везде, где могли дотянуться: скользили по рельефной груди через ткань футболки, хватались за бока мягкие, возвращались к напряжённым бёдрами. Пальцы вновь и вновь проникали под ткань шорт, поднимались всё выше по гладкой коже, что порождало невероятно высокие выдохи-стоны у разгорячённого Минхо. Растущее возбуждение отрицать больше не выходило, вот только и давать ему волю никто не собирался. Сводили с ума импульсы пылкой страсти, кусали кожу, въедались в плоть. Внутренняя природа не противостояла этому, наоборот, распаляла сильнее давно затоптанное, уничтоженное. Пусть всё и было так несвоевременно. И ведомый голосом омеги, которая требовала, а не просила ласки, Минхо прижимал податливого Джисона к себе. Откровенно тёрся, подавался бёдрами, стонал уже тихо и продолжал терзать искусанные губы Хана. Но во всём происходящем его неожиданно остановили. Так резко, что из горла вырвался разочарованный скулёж. Задыхающийся Джисон с зардевшимся лицом рассматривал ошалелым взглядом не менее отрешённого от реальности Ли. — У тебя течка. Ирино, у тебя началась течка!       Осознать эти слова ошибкой уже не было возможно, влажное пятно под собой Минхо чувствовал. Растущую температуру в теле ощущал, как и грубоватый озноб. Жаждам низменным Ли тоже внимал, особенно при разглядывании напуганного лица Джисона, старательно принюхивающемуся к расплывающемуся по комнате запаха чайной мяты. Однако и страх оставался на кончиках пальцев. Постепенно сменял свои оттенки на более грубые, какие вынуждали отстраняться, отползать дальше, скидывать горячие ладони с обнажённой кожи. — Я не хочу… Не хочу… — Минхо, успокойся, — Хан поддавался испугу чужому, отодвигался, прежде чем подняться с постели. — Я ничего не сделаю, — однако в противовес этим словам, Джисон веки смыкал, пропитываясь острой мятой, наполнял ею свои лёгкие. — Почему сейчас? — ноги пришлось свести вместе, лишь бы не чувствовать вытекающей смазки. — Чёрт!       Свернувшись в клубок на перепачканной постели, Ли уткнулся лицом в подушку и устроил руки на животе. Боли не было, но грубый дискомфорт разрастался. Его пугало последнее наставление врача о болезненной течке из-за нужд организма уже быть использованным по назначению. Отравление же препаратами, вероятно, и дало те плоды, которые сейчас приходилось пожинать. Наличие рядом Хана, являющегося альфой, делало хуже морально, но не физически. Инстинкты заставляли принюхиваться и прислушиваться, жажда создать гнездо уже стала запредельной. От этого выть хотелось, а не думать над чем-либо. Потому что бесило. Нужно было поехать в больницу, а вещи никто не собирал. Требовалось осведомить врача о своём состоянии, чтобы всё подготовили, однако желалось просто исчезнуть. — Какая же всё это хуйня! — в отчаянии. — Я так устал!       Стоило глазам распахнуться, как взор наткнулся на ошарашенного Джисона. Тот стоял возле самой двери, его стопы были забавно повёрнуты друг к другу носками, а колени чуть согнуты, что заставило Ли, даже в начинающейся дрожи от похоти течного создания, улыбнуться. Только усталость от самого себя никуда не девалась. Выделяющаяся смазка оставляла ощутимые следы ненависти к уродливому телу. Скорое же превращение в ноющего монстра уже било по вискам. Минхо искренне не понимал, как омеги могли жить без подавления своей природы, и не верил, что альфа избавил бы от всего того разрывающего. Ему не стоило оттягивать, продолжать лежать и тратить время, пока не настал пик невменяемости. Однако именно это он и делал. Хотя ответить себе же на вопрос «зачем» не был способен. — Ирино, — пугливо позвал Хан и сделал шаг вперёд, — я могу позаботиться о тебе. — Нет, — почти сразу, без раздумий. — Мне нужно в больницу. — Я… Я-я-я-я, — заикаясь, пока каждый новый шаг приближал к постели, где застыл Минхо, — я не хочу, чтобы ты был там. Не хочу, чтобы тебя трогали и на тебя смотрели. Не хочу, чтобы видели тебя обнажённым и в самом уязвимом положении, — несмотря на то, какие слова звучали, они не казались собственническими. — Но так надо, — на дрожащих руках Ли поднялся, и его тут же утянули на колени, когда Джисон сел на кровать. — Сделаю всё для тебя, — тёплая рука огладила горящие стыдом щёки, — позабочусь. Мы же в отношениях? — Минхо неуверенно кивнул. — Хочу познать тебя. Понять тебя омегой. Стать для тебя опорой. — Ты даже представить себе не можешь… Я ужасен в этот период. И... Так рано? — Я планирую связать с тобой всю мою жизнь, — заверил Хан и обнял сильнее, уже ощущая смазку и на своей одежде. — Позволь мне позаботиться о тебе? Я достану все препараты, все лекарства, еду, что скажешь. И буду рядом. — Не-не… Не хочу заниматься сексом… Я не хочу… Но моё тело… — Ничего не будет, малыш, — покрасневшие глаза взметнулись на бледное лицо испуганного своим же рвением Джисона. — Просто буду рядом. — Но ты же альфа! Альфа! — Минхо сжался в сильных руках от спазма в теле. — Разве ты не?.. — Я же человек. Способен себя контролировать. К тому же мой альфа под препаратами. Меня ты не почувствуешь, как и я тебя в полной мере.       В голове Ли возникало миллион вопросов: работа, семья, деньги, страх, переживания. Но ему не позволили остаться в этом хаосе дум, прервали поток бессвязных слов боязливым поцелуем, вынудившим Минхо ухватиться руками за широкие плечи, да пальцами скомкать ткань толстовки. Он даже представить не мог, что его ждало впереди, но его безмерная благодарность к проявлению Джисона себя именно таким разрасталась всё ярче. Потому и отпустил всё, наверное, даже ненадолго принял себя, лишь бы оставаться под защитой дорогого человека.