Особенный

      Джисон неловко опустил взгляд, проскользив им по телу перед собой без особого смущения, а затем резко взметнул его к раскрасневшемуся лицу Минхо и усилил хватку своих рук. Скорее от осознания, нежели специально для боли причинения. Из-за этого неосторожного действия Ли тихо простонал, ведь прикосновение обернулось достаточно болезненным, и в ответ грубо впился в чужие запястья. Импульсивно. Несколько секунд, которые по ощущениям обернулись минутами, а то и часами, они просто смотрели друг на друга растерянно, удивлённо. Пока безмолвие между ними чуть ли искриться не начинало, ведь хоть слово вымолвить ни у кого не выходило. В голове Минхо билась единственная мысль: сорваться и сбежать, потому что ожидаемой мозгом реакции не последовало. А вот Джисон стоял полностью ошеломлённый и озадаченный, словно не верил ни произнесённому признанию, ни увиденному собственными глазами. Оттого и изучал взором каждую мелочь в Ли, шумно дышал, будто поймать аромат природный пытался. Искал доказательства иные. Однако ему достаточно резко в голову ударила мысль о постыдности столь пристального рассмотрения и без того смущённо, почти поверженного в искренности Минхо. Потому сделал шаг назад, потянул за собой и окаменевшего в ужасе Ли, так как своими руками продолжал в него впиваться. Не планировал отпускать. Мелкими шажками они вдвоём так и стали передвигаться по квартире, зрительного контакта не разрывая. Один превратился в ведущего, а другой ведомым обернулся, пусть и продолжал наивно ожидать ответа на свой вопрос.       Но всё смысл перестало иметь, когда Джисон завёл Минхо в ванную комнату. Осторожно и вроде, как показалось Ли, неохотно отнял свои руки от уже пылающего тела, дабы сразу выйти безмолвно за дверь. А застывший в непонимании Минхо так и остался стоять, приросший к полу, потому что не только растерянность в ступор вводила, но и ощущения в каждой клеточки взбудораженного организма. Чувствовать стекающую обильно смазку по ногам было мерзко, даже болезненно — она будто обжигала кожу, следы-метки оставляя. И отражалось это хлёстким стыдом, разукрасившим ярко уши и щёки до небывалого жжения. Хотелось забиться в угол и пожалеть себя, отругать за жажды наладить всё в такой непростой для самого себя период. Очутиться впервые в положении беспомощности виделось позорным, порочным, поучительным в некоторой степени. Всё действительно шло не так, как привычно было, отчего упрямство собственное лишь усугубляло. Хоть собирай вещички и иди сдаваться в больницу на опыты, лишь бы оградить себя от всего. Но Минхо и не пошевелился даже. Пустым взглядом таращился в закрытую дверь и старался не думать о том, насколько у него поднялась температура, и насколько никчёмным весь он выглядел. Порозовевшие из-за природного жара губы приоткрылись, дабы позволить вырваться жалобному скулежу, застрявшему в горле. Вина за прошлые необдуманные действия и признания уже выплясывала на сгорающих костях: сам оплошал, сам себя привёл к тому, что на руках имел. — Ты в порядке? — конечно, именно в момент полного погружения на дно вернулся Хан и застал скулящего досадой Минхо. Отчего ему пришлось закрыть лицо руками, только бы избежать контакта глаз. — Вот полотенце и сменная одежда, — подрагивающие руки сложили стопку свежего белья на пустующую полку. — Ирино… Тебе надо принять душ, чтобы смыть… — Не говори ничего! — в мольбе, почти крике. Но Джисон вновь проскользил удивлённым взглядом по всему Ли, подмечая достаточно явные влаги пятна на светлых джинсах. — Прошу, Ханни! — Поэтому ты забрал мои штаны, да?       Очередной раздосадованный и писклявый звук вырвался из Минхо, отчего Джисон поторопился извиниться и покинуть ванную, оставляя Ли наедине с пробудившейся природой. Всё повторялось вновь, как и утром, только теперь будто не было смысла прятаться. И, к сожалению, горячая вода смывала только смазку, а не чувство позора. Минхо уткнулся лбом в стекло кабинки и принялся беззвучно кричать. Ему казалось, что даже кости стало ломить. То ли от распирающей его злости, то ли от скачущей под рёбрами омеги, которая радовалось дарованной власти над телом. Чёртово возбуждение будто и не собиралось отпускать, но притрагиваться к себе в чужой квартире, чтобы подрочить, Ли совесть не позволяла. Столь беспомощным он себя никогда ещё не ощущал. И такая неловкая ситуация тоже приключилась впервые. Признание в любви, признание в принадлежности к почти вымершему, бесполезному виду существ, признание самому себе в боязни всё потерять из-за предыдущих признаний. То, с какой скоростью и с каким остервенением всё новое, непознанное ранее затаптывало прожитый опыт, умерщвляло любые надежды на нужный исход. Им не быть друзьями. Не теперь, когда сам Минхо поцеловал его. Когда предательский организм охотно кинулся подстраиваться под неуклюжую ласку, пробуждал ту подлую омегу, которая обычно на больничной койке принуждала вставать в самые грязные позы и звать. Звать того, кого не существовало. До этого момента. Если утреннее возбуждение Ли списывал на мужские гормоны, какие всё же присутствовали благодаря таблеткам в его теле. Сейчас же он ясно осознавал: на него так влиял Джисон, хотя тот ничего даже и сделать не успел. Просто поцелуй. Просто руки на талии. — Блять, какой же позор! — простонал Ли звучно и обнял себе руками, пока горячая вода стучала импульсами тока по нежной коже, даруя красные пятна везде, куда дотягивалась. — Ты живой там? — за затянутым паром тёмным стеклом рассмотреть фигуру Джисона не удавалось, но очертания Минхо видел. Хан держался в стороне, не подходил близко. Однако голос его звучал так, словно над самым ухом раздавался. — Почти двадцать минут прошло. — Да-да. Я в норме. Сейчас выйду. — Хорошо.       И вместо того, чтобы уйти, Джисон подошёл ближе к душевой кабинке, чем вынудил Минхо забиться в угол и прикрыться, даже если он и осознавал, что его не особо видно. Но за несколько секунд Хан быстро покинул комнату, чем-то щёлкнув громко, дозволяя Ли свободно выдохнуть. Он тоже поторопился оставить жаркую и влажную обитель, утеплился в предоставленные вещи и заметил, что его одежду унесли: предположил звук от металлического замка своего ремня. Мягким полотенцем Ли наспех просушил заметно отросшие волосы и взглянул в зеркало, осматривая по-прежнему красное лицо. Оно выдавало необъятный стыд, поселившийся в теле. Будто выглядело даже иначе: округлилось, приобрело ещё более милые черты, а пухлые губы до сих пор горели следами поцелуев, отчего розовизна с них сходить и не спешила. Брови надломились «домиком», а нос немного вздёрнулся, когда руки опустились на низ живота, прощупывая пальцами образовавшийся валик плоти. Поправился настолько заметно? Вроде ещё вчера дела обстояли лучше. Но стоило ладонями с силой сжать сильные бёдра, то предположения подтвердились. Он располнел так, как обычно набирал за несколько дней до течки. Не особо заметно кому-то, но ощутимо самому себе, да и отёчность, вечный спутник предтечного состояния, зажглась. Этот период действительно был странным со всех сторон, куда ни глянь. И если ещё днём ранее Минхо считал, что без проблем дотянет до «чёрного» дня без особых проблем, то теперь желал посетить больницу. И поскорее. Даже туда добрался бы вприпрыжку, лишь бы остановили происходящее, отсрочили симптомы безумия. Только в голове стрелой протянулась одна простая истина, что источником этих самых усилившихся симптомов его порока стал никто иной, как Хан Джисон. — Глупая омега, что тебе надо от меня? — с досадой вопросил в зеркало Минхо и показал своему отражению средний палец, отчего сам себя после этого по щеке хлопнул. — Идиот.       Вышел он из ванной комнаты, где, казалось, всё пропиталось влажностью и отчаянием, неловкой походкой. Оглядел пустующую кухонную и гостевую зоны и отправился в одно единственное место, которое отдавало уютом ушедшей ночью. Джисон неловко сидел посередине большой кровати и сжимал в руках плюшевую игрушку, задумавшись над чем-то. Мгновенно, стоило Минхо появиться на пороге спальни, он просиял в смущённой улыбке и погладил раскрытой ладонью место рядом с собой. На такой призыв подойти, каким обычно Ли подзывал к себе питомцев, живущих у родителей, он лишь голову склонил вбок и похлопал пушистыми ресницами. Привычка при нервозности, выглядящая очаровательной в чужих глазах. И на протянутом с придыханием словом «прекрасный» Минхо зарделся щеками ещё сильнее и даже думал, что освещал румянцем горящим комнату ярче, чем проникающий в узкое окно свет. Спрятал кисти рук за рукавами огромной толстовки и только после этого сделал неуверенные шаги к ожидающему его Джисону. Послушно опустился на указанное место, пока мысленно придумывал с чего начать разговор, чтобы поторопиться сбежать и закрыть тему их отношений. Его продолжал разбирать ощутимый жар, однако привычного озноба не было, как и боли. Лёгкий дискомфорт блуждал где-то в животе, в его самом низу, Ли же списывал это на не заглушённое до конца возбуждение. — Мне нужно уехать, — промямлил он, почувствовав новый прилив удушливой волны. — Я тебе же не ответил ещё, — мягко улыбнулся Хан и проник прохладными руками в рукава толстовки Минхо, чтобы взять его пальцы в свои. А Ли уже и забыл, какой именно вопрос задавал. Творящийся хаос в его голове уже снёс всё рациональное под основание. — Ты-т-т-т-т-ы, — неожиданно принялся заикаться Джисон, — действительно, ну, омега? Настоящая? — Нет, игрушечная! — вспылил резко Минхо, чему сразу испугался. — Да, Ханни, я настоящая омега. — Прости! Ирино, я не могу поверить… Ну, как так? — Не знаю, — шелестящим шёпотом, будто постыдное. — Я никогда генетикой и всем подобным не увлекался. Природа просто ошиблась на мне. — Не ошиблась! Ты — чудо, Ли Минхо! — Ли даже воздухом поперхнулся от звонкости голоса и силы сжатия пальцами пальцев. — А, скажи, — максимально тихо, — у тебя течка скоро будет? Раз ты… Течёшь сильно. Смазки было так много, что пока я твои вещи нёс в стирку, со штанов капало. И… Чем ты пахнешь?       Напуганный почти до смерти, Минхо подорвался на месте и попытался сбежать из комнаты, но его пальцы не отпустили. Из-за неуклюжего рывка он просто упал на спину, а Хан навис сверху, накрыв собой, чем не позволял думать ни о чём, кроме запрещённой близости. Из-за разыгравшегося стресса губы Ли надломились в ухмылке довольно-таки гадкой, аж ошарашенный Джисон заметнее изумился. — Тебе не кажется, что твои познания в омежьей природе слишком глубоки? — осторожно Минхо, ведь всё ещё был сильнее, скинул с себя Хана и уселся на его ноги, при этом вскинув одичавший взгляд на открытую дверь: выход? — Даже не все врачи знают такое слово. У тебя особенные вкусы, Ханни? — Что? — не понял Джисон, прежде чем звучно простонал, когда его бёдра коленями сдавили. — О, нет-нет! — Ты задаёшь слишком интимные вопросы, хотя мы знакомы всего часа два? — Ли слез с Хана и уселся так, чтобы упереться спиной в стену. Откинул голову назад и слабо ударился ею, зашипев. — Два часа? — Омегой я знаю тебя столько. Поэтому, пожалуйста, избавь меня от разговоров об этом. Чана хватило. — Хён в курсе? — подобравшись ближе, Джисон уселся так, чтобы смотреть в ничуть не теряющее красок смятения лицо. — Да. Но он сам додумался. Я не признавался, — будто сам себя утешал Минхо. — Какой же позор! — лицо оказалось спрятанным за руками. — В этом нет ничего позорного. Ты же такая драгоценность! — ласково и боязливо Хан вцепился в плотные запястья Ли, чтобы убрать руки, закрывающие всю смущённую красоту. — Даже не верится, что судьба подарила мне тебя такого! Омега… — Сильно ты радуешься, — Минхо тяжело выдохнул и взглянул тоскливым взглядом на Джисона. — Будто знаешь, каково быть… Таким. Или ты тоже омега? — Я? — невыносимо аккуратно Джисон убрал длинные пряди волос дальше от лица Ли. — Не совсем. — Не совсем?       От того тепла и той неприкрытой нежности, которая сочилась из Хана, Минхо позабыл всё, что происходило со вчерашнего вечера. Точнее, он будто просто принял это. Прозвучали разного рода признания, при этом ничего особо не поменялось, если отбросить попытки и желания скрыться от реальности. И поцелуи тоже. И возбуждение заодно. На лучших же друзей, кем Минхо хотел оставаться с Джисоном, не должен был реагировать член, не должна была и омега откликаться. Но всё это происходило вопреки здравому смыслу, потому и сейчас, вглядываясь в круглые глаза напротив, Ли переживал сотни эмоций и чувств, которые обязаны были оставаться приглушёнными препаратами, вот только взяли верх над всем тем, чем раньше удавалось жить. — У меня тоже есть свой секрет, — Хан устроился на согнутых коленях и руки сверху устроил, пристыженный будто. — Ты вампир? — под сопровождение собственного неловкого смеха, пошутил Минхо. Он вообще не был уверен, что происходило на самом деле. — Или у тебя есть ходячий замок, который путешествует по пустоши и… — Альфа, Ирино. Я настоящий альфа. Сын высшего альфы и высшей омеги. — А? — Я не шучу, — надулся Джисон. — По мне, конечно, не сказать, что я альфа, но именно им я и являюсь. Хотя на фоне отца, наверное, я выгляжу как его карманный пробник собаки. — Перестань разводить меня, — отмахнулся Минхо пугливо. У него хотя бы были доказательства позорных слов своих: смазка на одежде. А Хан издевался, определённо решил пошутить. — Ты бета. Как и все. — Нет. — Но… Твоя мама?.. Она же не может быть о-о-омегой?.. — Она моя мачеха, если правду говорить. — Не понимаю. А кто твоя мама? Подожди, — изумлённый и напуганный, как только информация достигла мозга, Минхо отодвинулся в сторону, — альфа!       Его остекленевший взгляд был направлен на не менее растерявшегося Джисона, а дыхание и вовсе сбилось. Альфа. Перед Минхо сейчас сидел тот, кого он искренне боялся и даже ненавидел из-за бесконечных попыток всех, кто о недуге знал, продать его этому виду существ. Так ещё и не просто альфа, а настоящий. Не такой, как сам Минхо омега — он просто появился случайно у двух бет при каком-то генетическом сбое. И страх пробудился неистовой силы, пригвоздил к кровати, и по ней Ли пополз в сторону от замершего Хана. Свалился на пол и уже хотел было рвануть на выход из квартиры, однако оказался пойманным за руку и притянут обратно. Никогда Минхо не думал, что в нём пробудится этот животный ужас при осознании нахождения себя рядом с сильным полом. С тем, кто призван был оплодотворять таких, как Ли. С тем, кто мог одним своим запахом превратить его в скулящее существо. И теперь он понимал, что именно это Джисон с ним определённо имел возможность сотворить. Запах его отца грубо сжимал внутренности, выворачивал омегу наизнанку под рёбрами, заставлял ноги дрожать, тогда и Хан обладал чем-то похожим. Поэтому он и спросил про течку? Поинтересовался для того, чтобы повязаться? Подобные мысли уже доводили до истерики, а ещё боль от чужой хватки на собственной руке. — Отпусти меня! Отпусти меня!       Себя Минхо не слышал. Не понимал, как звонко и громко кричал, и ничего не мог поделать с этим. Перед глазами уже запестрела пелена то ли слёз, то ли наваждения, только стало безразлично и это. Тело знобило. Жар разламывал кости. Дрожь разбирала на куски протухшей плоти. Пока внутренний страх расширял свои границы, подбираясь к самому сердцу, дабы острыми зубами вонзиться. Всё произошло чрезмерно неожиданно, одно наложилось на другое, а подкреплялось возвысившейся чувствительностью к миру. И думать удавалось лишь о том, чтобы спастись, спрятаться и никогда больше не выходить в свет. Однако Джисон не отпускал. Напуганному до икоты, поддавшемуся природе Минхо казалось, что он хотел его. Хотел его так, как хотят альфы омег. И разум не пытался вторить обратное, успокоить, потому что нервы обнажились до предела. Ещё и внутренняя омега выла звучно, скулила отвратительно, царапала изнутри: боялась неоглашённого сближения. Лишь когда мягкие объятия перехватили, окутали, заставили уткнуться лицом в горячую шею, то всё утихло. Минхо оседал на пол, утихомириваясь, а за ним и Хан, рук не отнимая. Успокаивал, поглаживал по голове, хотя сам трясся последним листом на тонкой ветке в непогоду. Но в очередной раз никто не придумал ничего лучше поцелуя. Неуклюже, неловко, но Джисон вынудил Минхо посмотреть на себя, чему Ли поддался с трудом. И в моменте, когда губы коснулись губ, вселенная застыла. Остановилась в своём беге, пока соприкосновение растягивалось в бесконечности. Целовал Хан еле ощутимо, а Минхо в эту отчаянную ласку постанывал, за плечи хватался. Пытался то ли оттолкнуть, то ли ближе притянуть: не понимал сам и этого. — Всё хорошо, всё хорошо, — словно в бреду забормотал Джисон, когда Ли прижался теснее. — Я на таблетках. Как и ты, видимо. На тебя ничего не влияет. Да я бы и не посмел как-то поступить плохо. Это же ты, — вновь поглаживания по спутанным, ещё сырым волосам, — мой Ирино. Мой лучший друг. Моя душа. Мой соулмейт.       И сквозь шум собственной крови Минхо слышал эти сбивчивые слова. Осознавал их правдивость, ведь действительно омега внутри него ничего не чувствовала. Ни запаха, ни феромонов, ни довлеющих ощущений чужой власти над телом. Она просто перепугалась открытого столкновения с альфой, точнее собственных выводов, сделанных искажённой цепочкой рассуждений. Поведение это не оправдывало, конечно, однако служило небольшим объяснением срыва. Поэтому, успокоившись немого, Ли позволил уложить себя в постель, выпил поданную в стакане тёплую воду, а после самостоятельно придвинулся ближе к мягкому телу, стоило Джисону устроиться рядом. Разум вроде и заверял, что требовалось начать хоть какой-то разговор, а отсутствие сил обличало иную сторону, слабую. И тогда заговорил сам Хан, желая поделиться подробностями своей тайны. В тихом шёпоте он продолжал поглаживать Минхо по спине и голове, пока Ли утыкался носом ему в горячую шею. Ощущения потери самого себя его не отпускало, а стоило веки разомкнуть, как перед глазами всё плыло, потому в объятиях чужих ощущалась безопасность.       В распускающейся нежности от жара двух тел Ли начинал подтаивать. Такие эмоциональные качели, на которых он сам себя без особого удовольствия прокатил, пугали. Однако его омега плевать хотела на отвратительные ощущения. Так сильно и ярко чувствовать в себе иное существо переживалось непросто, вот только винить кого-то, кроме себя, было некого. Его предупреждали о последствиях игры с препаратами? Не единожды. Он знал, на что шёл, когда увеличивал дозу блокаторов в страхе быть разоблачённым? Определённо, так ещё и никому про это не сказал. Может, всё испытываемое — лишь малая часть расплаты за идиотские поступки. Про это долго думать не пришлось, ведь внимание сосредоточилось на чужих словах. Поверить в них будто не являлось чем-то возможным: у Джисона был отец и папа. Минхо только читал про это и никогда не задумывался, не рассуждал даже, хотя сам для своего же ребёнка был бы папой. Несмотря на способность мужчин-омег вынашивать и рожать детей, они всё ещё оставались мужчинами, отстоявшими своё право быть «папами». В разных статьях много писали про столкновения в обществе женщин-бет и мужчин-омег, потому что первые были недовольны тем, что у них даже отобрали звание быть «матерями», а вторые никак не хотели жить с виной за это. Отсюда и пошло разделение в семьях на отца — грозного альфу и папу — покладистую омегу. Но всю свою жизнь до той проклятой первой течки Ли называл своего отца папой, отчего перестроиться на новый лад не получалось. Это чудилось странным и неправильным, пусть именно такое положение дел обернулось для него реальностью.       Однако слышать, с какой же любовью Джисон рассказывал о своём папе, всё затмевало. Даже отстраниться пришлось, чтобы заглянуть в чужие глаза, где застыли блестящие слёзы. Ведь как только Хану стукнуло восемь, его папа трагически скончался. Ему долго и упорно все лгали, скрывали правду о затяжной болезни, развивающейся годами, просто желая сберечь детское сердце от потрясений. Не дали и шанса проститься с тем, к кому Джисон испытывал самую сильную любовь. К тому, с кем теперь он встречался только во снах и в колумбарии. И именно от папы ему перешло крупное наследство, в которое он вступил с совершеннолетием. Были свои нюансы в становлении частью фармацевтической династии Хан, порождённой именно омегой этой семьи. Папа Джисона, как и он сам, совсем не был простым. Это Минхо, пусть и с особенностью, но рос вполне себе обычной жизнью. А здесь высшего альфу приняли в большую семью, отчего он даже фамилию омеги взял, чтобы стать полноценной шестерёнкой в большом механизме. И именно он подчинялся омеге, не смел пойти против её слова и являлся покладистым до самого последнего дня. Ведь семья Хан оставалась чуть ли неединственной, кто продолжал заниматься помимо всего и производством препаратов для альф и омег. Что делало её величественной не только в стране, но и за рубежом. Отсюда и характер сложный был у главной омеги. Себе цену она знала. Конечно, по словам Хана, его отец искренне любил папу, а вот папа любил лишь его. Собственно ради рождения ребёнка он и связал свою судьбу с альфой, хотя не хотел делить с кем-то быт и судьбу. И скорее понимание того, кем на самом деле Джисон был, порождало болезненные мурашки. За него всё решили до рождения. Минхо лишь осторожно поинтересовался, почему самого Джисона отправили на инженерное направление, хотя логичным казался выбор медицины. И на этот вопрос лишь усмехнулись: мачеха, которую Джисон всё же уважал и называл мамой, побоялась того, что её будущие дети останутся ни с чем, потому и уговорила отца Хана на такое. Сам Джисон рвался на сцену, однако не решился позорить статус своей семьи, правда без папы он и так чувствовал себя лишним. По праву своё он всё же забрать хотел, поэтому обязан был следовать тому, что в завещании оставлено ему было. Тем более мачеха уже была беременна. — И какие правила игры? — заметно расстроенный Ли поддавался чужим рукам, но и в глаза смотреть круглые не переставал. Постепенно внутри распалялся ласковый огонёк, перебивающий всё былое. Удалось даже позабыть изначальную суть того, зачем Минхо вообще вернулся. — Ханни… — Завести ребёнка от омеги, — выдохнул с тяжестью Хан и пригладил растрёпанные пряди чёрных волос Минхо, которые небрежно спадали ему на лицо. — Но так как в завещании ничего не указано про брак и семью, то отец интерпретировал это под себя. С совершеннолетия меня таскают по больницам, чтобы найти и подобрать лучшую омегу, которых… — Не осталось, — в крошечную паузу добавил от себя Минхо. — Да, — Джисон затаил дыхание на мгновения в смятении. — Мы даже в Америку летали ради этого. Потому что кто-то придумал, что нужна чистокровная, так скажем, порода, — разочарованный смех. — Но пока никто не откликнулся. Отец хочет, чтобы я получил всё, что мне положено, только и для себя пытается взять выгоду. — Тогда… А девушки? — Минхо приподнялся на локтях и как-то машинально провёл кончиком острого носа по чужой щеке. Оба вздрогнули от этого действия и сделали вид, что оно было им необходимо и желанно. Ничуть не случайное. — Они же не омеги. — Так завести ребёнка и вступить в брак достаточно разные вещи, — объяснял с отчаянием принятым к сердцу Хан. — Среди партнёров отца по бизнесу ни у кого нет детей-омег. А расширяться и зарабатывать он хочет, поэтому, как-то вот так. — Ты что-то вроде разменной монеты? — Типа того, — мягкой ладонью Джисон погладил покрасневшую щёку Минхо. — Но я никогда и не протестовал. Я люблю отца, только хочу получить оставшуюся часть наследства, и не зависеть от него. Брак бы однозначно являлся бы фиктивным. И мои встречи, о которых знают, видимо, все, — неловкий смех, — носили юридический характер. — А я думал, что моя жизнь паршивая, — прикрыв глаза, Ли подставился под ласку осторожную. — Мои родители тоже порой на меня давят и давили, в чём-то я с ними не согласен до сих пор, но даже от них такого контроля не было. — О, нет, у меня всегда всё было замечательно. И есть, вероятно. В таких семьях, как моя, всегда ответственности очень много даже у питомцев, — надломленная улыбка из-за глупой шутки. — Тем более я — единственный наследник моего папы. — Скучаешь? — боязливо спросил Ли и устроился удобнее, чтобы быть лицом к лицу. — Неимоверно сильно, — Хан улыбнулся искренне, ничуть не искажая эмоции печалью. — Наверное, себя до восьми лет я помню лучше, чем после. Когда всё превратилось в рутину и обыденность. Папа был самым лучшим человеком для меня. — Трагичная история. — Не сказал бы. У моего отца хорошая семья. Скоро родится малыш. Это же прекрасно! А я смогу полностью сепарироваться. Рано или поздно. — Подожди, — нахмурился Минхо. В нём более не было тревог таких, какие распускались ранее. Чувствовалась странная сила из-за наступившего спокойствия душевного после встряски. — Мой второй пол, типа, тебе на руку? — Да. — Да?! — То есть нет! — Джисон подорвался на месте, чуть не столкнувшись лбом с чужим. — Только как рычаг давления на отца! Я… Я бы в любом случае отстаивал тебя перед моей новой семьёй, а то, что ты нежная омега, — Ли воздухом поперхнулся от подобранных слов, — усилит мою власть. У них не будет выбора, потому что свой выбор я уже сделал. И это ты. — Ты меня замуж приглашаешь? — изумлённо, растерянно, ведь левую руку взяли в ласковый плен, потирая безымянный палец в месте у самой ладони. — А ты пойдёшь? — Спятил?!       Джисон звонко рассмеялся, поймав взглядом невозможное смущение на красивом лице и в очередной раз погладил щёку, подмечая лёгкие перемены во внешности. И этому Минхо даже противиться не стал, промямлил тихо, что действительно поправился. Отчего его тут же завалили комплиментами: насколько он мягко и очаровательно выглядел. В душе и сердце творился нестерпимый хаос, потому что не находилось рассудком понимания, а что же верно. Ничего не хотелось менять в распускающемся моменте. Разбираться, думать, делать выводы. Уже и отталкивать не требовалось Джисона из-за безумной омеги. В одночасье утихло всё. Словно состояние вернулось в привычную стадию, дозволяя спокойно дышать и не представлять самое худшее, бояться непредвиденного. Природа угомонилась, разрешила ощутить себя обычным человеком вновь. Это радовало, но в то же самое время неразрешённые вопросы душили слегка, а безмерная нежность, даруемая Ханом, затмевала и их. Поглаживания не прекращались, шёпот бесконечно повторяющегося слова «мой» мог бы свести с ума, однако над всем верх взяла жажда уснуть. Как и в какой момент сон окутал махровым покрывалом, Минхо и знать особо не хотел. Его устраивало источаемое тепло чужого тела, стыдливый монолог о судьбе, которая связала два сердца и сшила две души. Может, если бы не пограничное состояние, то Ли рассмеялся бы с Джисона, кто опять преисполнился у своей творческой стороны и говорил возвышенно. Но с удаляющимися секундами пропал и низкий голос. Кожей чувствовалось присутствие Джисона ещё продолжительное время, можно было уверенно сказать и то, что и поцелуи по щеке и шее боязливые, крошечные, почти невесомые рассыпались.       Однако проснулся Минхо в одиночестве. Сначала и не понял, где находился, ведь свет от телевизора на котором застыла картинка того аниме, до которого Ли очень долго не мог добраться, чтобы пересмотреть, омывал собой лишь часть комнаты. «Тигр и Кролик» во всей красе середины сезона: он всё проспал и ничего не слышал столько времени. Босые ноги опустились на пол, моментально соприкасаясь с мягкостью ковра. Ли тяжело оторвал голову от смятых подушек и встряхнул ею, сам себе же напомнил, насколько дневной сон для него был пагубным. Растерянным взглядом он огляделся, поднялся и поправил на себе тёплую одежду, защищая своё тело размякшее. Взор наткнулся на зеркало в прикрытой дверце встроенного шкафа, и дыхание спёрло в тот же миг — весь Минхо казался себе принадлежащим Джисону. Его вещи, неисчезающий со щёк румянец, который оставался заметным и в таком полумраке, а ещё запах. Геля для душа, туалетной воды и того, что по постельному белью разлилось. Горьковатый одеколон с цитрусовыми нотками. Осознание того, что за окном давно разошёлся вечер, заставило Минхо выйти из тёмной спальни, дабы тут же зажмуриться. Яркий свет горел везде, а по полу оказались разбросаны листы мятые с чертежами. Найти Джисона труда не составило. Он сидел, обхватив голову руками, за кухонным столом и таращился в ноутбук, что-то под нос себе бормоча. С огромным интересом Ли осмотрел сгорбленную спину и тихо подкрался, ступая осторожно, неслышно, перекатываясь с пятки на носок. Руки его без его же ведома потянулись вперёд и притронулись к широким плечам, отчего Хан вздрогнул и звучно пискнул, тут же развернувшись. — Ирино! Напугал, — театрально он за сердце схватился и кинулся шумно дышать, чем вызвал улыбку на лице Минхо. — Прости, что оставил. Работа наклюнулась интересная с хорошей оплатой. — А ты прости, что я отключился. Мы вроде ничего так и не решили, — Ли потёр сонные глаза, а от этого простого действия Джисон судорожно выдохнул, ведь картина виделась запредельно очаровательной. — Не надо ничего решать. Будь моим, Ли Минхо, — поднявшись со стула, Хан тут же подошёл ближе и взял чужие кисти рук, мило спрятанные за длиной рукавов, в свои. — Кем твоим? — включил дурака Ли. Всё было очевидным до тошноты, однако вновь зашевелился страх перед новым. — Моим всем, Ирино. Я не отпущу тебя. Не хочу отпускать. Давай попробуем, просто попробуем? — Ханни, даже если я и хочу согласиться, — Минхо опустил взгляд, рассматривая с какой осторожностью и силой при этом сжимались его запястья поверх ткани, — всё сложно. Твоя семья, ваши договорённости. И мы… Несмотря на всё, мы всё ещё из разных миров. — Не думай о том, что не в твоей власти, — Хан принялся поглаживать большими пальцами кисти рук Ли, успокаивая. — Я разберусь. Ещё никогда я не хотел так сильно постоять за себя, как сейчас. — Послушай… — Нет, послушай ты, — перебил Джисон, и тон его голоса упал до невероятно низкого. — Я люблю тебя. То, что ты омега, это… Ты моё чудо, Ирино. Сама судьба сделала вот такой нам подарок, и я смогу позаботиться о тебе. Никогда не попрошу от тебя большего, чем ты сможешь дать. Меня не беспокоит секс, — Минхо смутился, и было бы странно, если бы эта тема не поднялась. Они давно не подростки, а секс у людей достаточно весомая часть совместной жизни. — Всё, чего я желаю, чтобы ты был рядом. Чтобы мы не притворялись, не играли роли обычных приятелей. Хочу, чтобы ты жил здесь, со мной. И твоя особенность, — он приблизился теснее, снисходя до шелестящего шёпота, — я хочу защищать тебя. Со мной… Тебе можно будет прекратить пить препараты. — В том и дело, моя болезнь не должна быть тем, что нас свело, — покачал головой Ли. — А если у нас не получится? Не сложится? Без тебя я потом попросту не смогу!       Расстроенный взгляд застыл на изумлённом лице, но Минхо не торопился смолкать. Ему тоже захотелось выговориться. И про то, что он почти с самой первой встречи ощутил весомую тягу к нему, неловкому Хан Джисону, с кем просто находиться рядом ощущалось чистейшим комфортом. Несмотря на всё то, что постоянно топило, утаскивало на дно, не позволяло чувствам существовать в душе и сердце, Ли осознавал силу влияния милого создания на каждую клеточку тела. Потому сейчас, когда по неведомым причинам, о чём Минхо врал очевидно, ведь знал, что сам себя отравил неверной дозой, внутренний мир пробудился и не омегой уснувшей подкреплялся, дозволяя полностью внять учащённому сердцебиению при одном мимолётном прикосновении. А ещё лёгкие выкручивало, сжимало спазмами, да и губы горели, чего Ли не скрывал и открыто говорил. Мечталось, чтобы обняли сильнее, вновь погладили по голове, лишь бы вернуть то острое чувство защищённости и заботы. Проводить время вот так, вместе, вдвоём, без всех. Болтать, гулять. Целоваться, определённо много и часто. Вот чего хотелось сейчас, однако яркость этого всего подчёркивалась накопленным за долгое время отсутствия обычных человеческих чувств. И Минхо почти кричал о переживаниях, что после возвращения привычной дозы блокаторов эта эйфория жажд могла исчезнуть. Тогда разочарование Джисона достигло бы высоты и убило бы обоих. К тому же Минхо знал себя в течки и после них: хуже человека и представить нельзя. Ноющее, скулящее, требующее без конца присутствия — только в больнице его обкалывали, отпаивали и просто наблюдали, словно он необычный зверёк. А в отношениях Ли видел это иначе, потому боялся и сходил с ума, ведь Хан продолжал заверять в праведности принятия своих чувств. Однако по своей наивности Минхо хотел думать, что всё можно оставить так, как оно было двумя днями ранее. В своей голове, несмотря на жажду прямо сейчас быть приласканным, он не видел их отношений. Иных оттенков, чем имелись. Да ещё и семья самого Хана виделась непреодолимой стеной между ними. — Глупый хён!       Вместо каких-либо других слов, Джисон крепко обнял Минхо, прижимая к себе осторожно, боязливо. Широкими ладонями он поглаживал его по спине и даже немного укачивал, будто в крошечном танце. Подводил медленно к невысокому стулу и усадил на него, продолжая обнимать. Отлучился на несколько минут, только для подачи кружки с тёплой водой, и сразу рядом опустился на подтянутый ближе стул. Устроил ладонь на напряжённом бедре и безмолвно остался наблюдать за сменяющимися эмоциями на покрасневшем лице. Румянец стыда и смущения не отпускал до сих пор, придавая коже умилительный оттенок. — Прости, — выдавил Минхо и выдохнул опустошённо, — за очередную сцену. Этого ты хочешь? — Хочу. Ты теряешься, я понимаю. И, наверное, будь я на твоём месте… — Ты не на моём, что к лучшему. Быть омегой — вечно скрываться, переживать, бояться заводить даже дружбу. — Ты прекрасен. Позволь мне стать твоей опорой? — Минхо поднял взгляд и заметил лёгкую полуулыбку, мягкую, нежную. — После всего, после того как я узнал, что мои чувства взаимны. Я не отпущу тебя. Мы должны хотя бы попробовать. Мы-м-ы-мы можем просто обниматься? Ну, не так, как обнимались, а… Ну… — Джисон смутился настолько, что, казалось, его лицо румянцем сияло ещё ярче, чем у Ли. — И ц-ц-целоваться? Если захочешь. А потом… Потом, когда мои родители уедут отсюда, я заберу тебя и обустрою весь быт, как ты захочешь. — Ох, Ханни. Я так боюсь облажаться. У меня нет опыта в отношениях… Ни в каких отношениях. Не знаю, как себя вести, когда рядом альфа, поэтому… — Ты никогда не был с альфой? Бетой? — Минхо покачал головой. — Я думал, что ты… Оу… Когда ты испугался моего признания, мне подумалось, что тебя обидели, сделали больно. — Нет, я просто маленькая глупая омега, неприспособленная к нормальной жизни. Я умею только учиться и работать. Больше ничего.       Неожиданно всё стихло, даже если Хан и открыл рот произнести что-то ещё. Его глаза распахнулись шире, и это подметил Минхо, а после и поймал взором то, что Джисон принюхивался. Ноздри заметно раздувались, а сам нос немного морщился. Так ещё и губы приоткрытые подрагивали. Но Ли не испытывал страха. Под рёбрами стоял штиль из чувств, лишь сердце гулко стучало от созерцания того, перед кем слабо было. И прозвучало то, чего Минхо не мог ожидать. Не думал, что оно способно случиться так скоро, оттого и задрожал. — Чайная мята? Твой запах — чайная мята. Тебе так подходит, — Джисон наконец полноценно улыбнулся. — Ты выглядишь таким уютным, а сколько раз ты меня успокаивал. Помогал мне. Спасал меня. Мой папа в детстве часто делал мне чай с мятой, хотя достать её свежую не было просто. И этот аромат… Он напоминает мне о нём. Понимаешь? — Нет, — тихо, завороженный низким голосом. — Ты мой, Ирино. Всецело и полностью.       Рука была взята в руку, и пальцы мгновенно оказались переплетёнными. Даже тогда, когда Минхо боязливо попросил принести его портфель, Хан не сразу сделал это. Лишь после поцелуя в зардевшую щёку он поднялся и потопал к входной двери, пока Ли безуспешно пытался привести события двух дней в порядок. Только кроме информации, что его настолько сильно хотели видеть рядом, отчего признались в готовности пойти против всего мира, ничего не находилось. Градус напряжения и гудящие мысли снизили свой шум и давление тогда, когда сам Минхо достал аптечку, и Джисон последовал его примеру, предварительно поставив на стол два стакана с водой. Под тихий смех они оба выпили цветные таблетки, дабы позже заказать себе еду и провести вечер вновь за просмотром того, что оба любили. Теперь Минхо не дрожал от объятий, не надумывал себе всякого, не пытался отказаться от чужой влюблённости, от своей. Он прижимался ближе и кутался в одеяло, потому что Хан дал понять, что до нового дня действительно не планировал отпускать Ли от себя. Иногда отвлекался от очередной серии аниме и расспрашивал о том, как же жилось одному так долго. Как вообще Минхо решился на то, чтобы вырваться из-под родительского крыла. А ответов-то у Ли не было. Головой тогда он не думал. Не представлял, а что произошло бы, если бы ему не выделили комнату в общежитии. Не переживал, что из вещей у него было с собой несколько кофт и штанов, да немного карманных денег. Это действительно оказалось везением: устроиться, найти друзей, найти хорошего врача, однако сейчас он бы не решился на резкие перемены в своей жизни.       А Джисон гордо смотрел на Минхо, пока тот посмеивался с бесконечности своей наивности и веры в лучшее. Пусть он всегда и во всём прилагал кучу усилий, могло же произойти что-то непредвиденное. Например то, что происходило с его телом сейчас. И его бы раскрыли, может, сделали бы больно. Хотя пытались в других вариациях причинить зло, но в жизни появились люди, которые приняли его таким, какой он был. Со всеми тараканами, чертами характера и нравоучениями. А теперь его нашёл и Хан Джисон, который, казалось, свихнулся, раз в такого странного него влюбился. Так ещё и связать свою жизнь с ним хотел. Заверял, что ради него готов был отказаться и от наследства, потому что не желал принуждать к чему-либо. Ему достаточно было того, чтобы тёплый, ласковый, нежный, как он шептал на ухо, обнимая, Минхо оставался с ним. Делил с ним чувства и эмоции. События, какие бы они ни были. И Ли не мог поверить. Что Джисон не пытался даже акцентировать внимание на том, кем Минхо являлся. Потому что ещё до постыдного признания Хан целовал его. Он хотел его, вероятно, как обычного человека. Но только стоило подумать о том, какая реакция ожидать могла от родителей его, от родных — как Джисон сильнее обнял, прижимая, делясь теплом. — Всё будет хорошо, — мягко заверил он. — У нас всё будет хорошо.       Неуклюже Минхо кивнул и оторвал голову от чужого плеча, желая в глаза заглянуть. И вновь широкая улыбка откликнулась чем-то нежным в душе, и Ли улыбнулся в ответ. Подвис на несколько секунд и всё же позволил себе вновь сделать то, чего желалось чистым разумом. Прислонился своими губами к заранее вытянутым забавно губам Хана, который ожидал уже этого прикосновения. Потому поцелуй получился неловким, сопровождающимся смехом тихим, и лишь после превратился во что-то более живое, чувственное, терпкое.