Особенный

      Когда Минхо сказали, что он особенный, то он, конечно, поверил этому. Сначала ждал письма от совы, потому что очень сильно любил «Гарри Поттера», хотел быть похожим на него и получить свою минуту славы. Потом выискивал в себе магические силы, пересмотрев в миллионный раз «Ходячий замок». Даже пытался изучать алхимию, как и каждый второй ребёнок в его классе, когда кто-то всех дружно подсадил на «Стального алхимика». Однако чудес не происходило. Он просто взрослел, терял интерес к пониманию повторяющихся родительских слов и плыл куда-то по течению. Его особенность оставалась нераскрытой достаточно долго, да и родители не торопились посвятить в подробности. Вели себя порой странно, по врачам без конца водили, и не переживали за успеваемость умного ребёнка — с лёгкостью могли забрать его из школы на домашнее обучение. Чем отрезали возможность нормально социализироваться в обществе, неосознанно прививая те или иные комплексы и странные реакции на чужое поведение. Зато частенько отец трепал по волосам, дарил ласку и нежность, много играл и проводил всё свободное время, называя подарком судьбы. Мама и вовсе носилась рядом постоянно и обеспокоенно расспрашивала о самочувствии, хотя Минхо для паники поводов не видел. Ко всему этому пришлось просто привыкнуть, ведь в целом жизнь была прекрасна: Ли отдавался всецело учёбе, в выходные утопал в сериалах и аниме, так ещё и иногда, с позволения и под присмотром, ходил на занятия боксом. Даже умудрился выпросить у отца абонемент на танцы. Конечно, в подростковом возрасте Минхо надеялся, что ему подарят возможность хотя бы на занятиях обрести друзей, однако участь выпала посещать индивидуальные уроки. И, пожалуй, в один безликий момент обыденной рутины желание, ещё теплящееся под рёбрами, узнать о себе больше и услышать то, что пряталось за словом «особенность» пропало окончательно. Но в своё восемнадцатилетние, вопреки мыслям и жаждам души, он понял, какая же особенность в нём поселилась. Оно само его настигло.       Умирать от ломоты в костях, сгорать в неистовом жаре, кричать и разрывать в лоскуты ткани постельного белья — вот дар, который он когда-то искал. Такой волшебный и внеземной, что по ногам текла ароматная смазка, а живот скручивало от болезненных спазмов. Припомнить, как в те три дня удалось выжить, чудилось невозможным. Всё происходило в головокружительном бреду, испепеляющей рассудок лихорадке, зато ясной виделась неописуемая хоть какими-то внятными словами жажда, чтобы кто-то притронулся к пылающей плоти. Глупая привычка терять себя в изучении мира природы и в просмотрах научных фильмов про животных дала о себе знать тогда, когда не просили. Прояснённый разум воспроизводил собственные жалкие попытки прогнуться и занять позу течного животного — омерзительно. И объяснение всему случившемуся оказалось достаточно простым: его организм мог воспроизвести на свет ребёнка. Буквально. Минхо родился действительно особенным. Омегой. Таким видом существ, которых почти не осталось в мире, отчего вся его жизнь с самого рождения и превратилась в бесконечные посещения больниц и опыты над телом. И как только он выяснил заинтересованность родителей в нём, как в чём-то ценном для истории и науки, то приложил все усилия, чтобы поступить в Сеульский университет и покинуть отчий дом. Быть игрушкой для опытов ему надоело. А становиться инкубатором он в принципе не планировал. Поэтому и уехал покорять вершины, забив на свою особенность до первой встречи с альфой.       Его злость на родителей не утихала достаточно долго: за их бескрайнюю ложь и мотивы, которые оправдывались лучшими побуждениями. Лишь после того, что врач назвал «слишком поздней течкой», ему соизволили всё рассказать. Пока взращивали чуть ли не смертельно больным, отобрав настоящее детство и потенциальных друзей. Смириться же с наличием внутри своего тела матки тоже виделось чем-то безумным. Но, чтобы жить свою полноценную жизнь, Минхо пришлось внять всем наставлениям докторов, узнать о себе максимально много и свыкнуться с мыслью бесконечного, каждодневного приёма нескольких препаратов, которые скрывали бы ото всех его истинную природу. Запах, феромоны, течки — продолжительное время в голове ассоциировалось с бредом, ничего не имеющим общего с реальностью. А статьи научные лишь подливали масло в огонь. Мир давно шагнул вперёд и эволюционировал: омеги почти исчезли с лица Земли. Их было настолько мало, отчего Ли шокированным ходил несколько дней, осознав одну простую истину — на весь небольшой городок он был единственным «особенным». Именно поэтому с ним так носились родители, именно поэтому он стал безоговорочным интересом для медицины, именно поэтому за него всё давно решили. А он уехал одним днём с небольшим портфелем вещей, храня под сердцем обиду за столь подлый обман от тех, кто являлся для него целой безграничной вселенной. Сокрытие правды о самом себе он определённо в таком ключе и расценивал, несмотря на то, что теперь и сам обязан был прятаться от внешнего мира. По многим на то причинам. Но больше всего он мечтал просто пожить обычным парнем. Узнать, каково быть таким. Простым.       У него очень хорошо это получалось на протяжении двух лет. Удалось почувствовать себя настоящим человеком, живым, способным подружиться с кем-то. Помимо учёбы, в которую приходилось вкладывать почти всего себя, находилось время на посещения разнообразных секций. Спорт и танцы стали отдушиной, хотя Ли помнил наставления докторов по поводу интенсивных физических нагрузок. Однако Минхо так сильно вжился в роль занятого студента, отчего подзабил на каждое ранее услышанное слово — многое переменилось. Пусть о его пороке, как он сам называл навязанную природой особенность, напоминал только вечерний приём разноцветных таблеток. Всё шло настолько замечательно и складно, даже постепенно стала отпускать накопленная обида, дозволяя вернуться к истокам любви родительской. Мир мерещился ярким, шумным, интересным и непознанным, потому и желалось отведать всё и сразу из-за упущенных мгновений. Планам же сбыться, как ощутилось в моменте, было не суждено, ведь в один из дней тело Минхо начала уничтожать яростная, уже знакомая боль. Чрезмерно грубо, слишком нежданно. Его предупреждали об этом, как о некоторой вероятности, только за такой долгий период лицом к лицу столкнуться с подобным «посчастливилось» впервые. Периоды течки, которые заглушались сильными таблетками, всё же напоминали о себе столь острым пробуждением пагубных проявлений. Боль распалялась силой настолько мощной, отчего Ли просто скручивался на простынях своей узкой кровати и тихо скулил, ведь даже вдохнуть не получалось. Своим резко изменившимся состоянием после очередной тренировки он тогда напугал и соседей небольшой комнаты общежития. А своим бесчеловечным воем и вовсе вынудил близкого друга, Со Чанбина, отнести себя за медицинской помощью. Тот изумлённый взгляд, каким его одарила юная девушка во время осмотра, пробил на холодный пот: всё стало ясно. И именно после этого началось всё с самого начала. Договориться с доктором и его помощницей о конфиденциальности личной информации удалось не сразу, но Минхо смог добиться понимания к себе и всей ситуации. Потому почти сразу мир вновь переменился. Его переселили в одиночную комнату, попросили разрешение на разные процедуры для контроля за состоянием, только самым страшным оказалась просьба врача провести вместе течку. Ли прекрасно знал, что обязан был раз в год-два позволять своему организму отдыхать от отравления ядами лекарств, однако активно бегал от этого. Тогда же ему некуда было бежать и пришлось согласиться на нахождение рядом в такой интимный момент малознакомого человека: быть и во всём кампусе единственной омегой ощущалось невыносимо жутким.       Конечно, он понимал и то, что доктор просто фиксировал процесс природного события. И это вполне было объяснимым. Омег же почти не осталось. Для них постепенно прекращали создавать блокаторы и подавители, потому что оно всё переставало иметь хоть какой-то смысл. Поэтому и родиться таким существом определённо было наказанием, а не даром или особенностью. Время и эволюция сделали так, что омеги перестали нести в себе значимость. Омеги-мужчины. Столетиями только они могли выносить ребёнка от альфы. Лишь они приводили в мир здоровых омег и альф, невозможно редко и бет. А потом редкость постепенно становилась обыденностью, и теперь девушки-беты без труда рожали не только от бет, но и от альф. Да и сами альфы давно перестали быть сильными и выделяющимися на фоне остальных: природные запахи почти пропали, пользоваться феромонами мало кто умел, один только узел, давно изменившийся в размерах, чтобы не доставлять боли бетам, напоминал им о том, кем они являлись когда-то. Поэтому Минхо и стал предметом интереса для всех и каждого. Подобное внимание его скорее бесило, чем радовало. Его окружали запредельной для понимания заботой, чуть ли не на блюдечке приносили сильные обезболивающие, так ещё и старательно пытались достичь согласия на разглашение порочной, как виделось Ли, тайны. Вот только собственные желания оставаться обычным парнем, иметь друзей и строить свою жизнь, не опираясь на какой-то мнимый долг обществу, который взывал задокументировать существование настоящей омеги, были выше. И то, сколько раз Минхо слышал о том, что ему могли бы подобрать хорошего альфу, высшего, с невероятно сильными генами, дабы попробовать воспроизвести вместе с ним на свет ещё одно поколение омег особенных или альф — выводило из себя. Этого он не желал вовсе.       Всё происходящее, смешанное с контролем над здоровьем со стороны, с проведением редких течек в стенах больницы и под наблюдением, дозволило прикоснуться к одной единственной мысли — даже близким друзьям он себя настоящего никогда не откроет. Становилось поистине страшно от представления, как каждый бы отозвался на неприглядную правду о том, с кем рука об руку шагали на протяжении всей учёбы. Пусть к немногочисленным омегам, относились так, словно они из хрусталя, Минхо чувствовал свою уязвимость и до безумия боялся реакций негативных от тех, в ком нашёл успокоение. Все вокруг являлись бетами, а несколько альф, с которыми вынужденно приходилось занятия посещать, вообще на них не были похожи. Ли не без интереса кучу литературы перешерстил, чтобы понимание иметь, как жили такие люди раньше. И, да, тогда многое было иначе: альфы — защитники, омеги — продолжение сильного рода, беты — отстранённая часть населения, очень долго жившая самостоятельно. Сейчас всё обернулось абсолютно иным. В современном мире сам Минхо видел себя ошибкой генетической, что его удручало максимально и доводило до мрачной апатии временами. Единственная вещь, цепляющая и приносящая крошечную радость: возможность ощущать запахи. У немногочисленных альф они еле распускались, однако Ли улавливал и это. Лаванда, что-то цитрусовое, дубовые нотки. Он читал про такое тоже — аромат альфы должен был довлеть над ароматом омеги. А ещё когда-то за счёт запахов и феромонов можно было пометить «своё», чтобы никто не позарился. Романтичного ничего Ли в этом не видел, но девушки на форумах буквально пищали с такого, расписывая, как было бы здорово, если бы оно всё вернулось. Минхо только фыркал обычно раздражённо, ведь знал свой истинный запах, из-за которого ему приходилось помимо всех таблеток жрать дополнительные в жажде отбить его. Никто не давал гарантий, что его не почувствуют, а он даже помыслить о подобном не был готов. Его чайная мята обернулась такой ароматной, немного едкой и очень сильной из-за поздней течки. Даже родители могли ощутить её, что удивляло. Не в положительном ключе. Но ко всему удалось привыкнуть, вырваться из рутины учёбы, опытов, наблюдений, чтобы наконец начать самостоятельную жизнь. Отчасти полноценную, ведь всё равно Ли был привязан к препаратам и докторам, чтобы сосуществовать со своим природным полом.       Вспомнить о своём недуге пришлось как раз тогда, когда количество блокаторов резко устремилось к нулю. В суете рабочих дней и накопившейся усталости Минхо попросту забыл проверить аптечку, за что теперь готовился расплачиваться. Снова идти в больницу требовалось, отвечать на неудобные вопросы и выслушивать очередные предложения по поводу альфы для продолжения сильного рода. За долгое время у него впервые появились выходные на основной работе, он даже от подработок отказался, желая выспаться и отдохнуть, но и тут не складывалось. Конечно, особо на чудо рассчитывать не приходилось, потому что соседи по квартире, они же друзья, вели себя достаточно шумно, однако дом оставался уютным местом безопасности. Особенно его маленькая комнатка, оборудованная так, как самому хотелось, отчего он даже не планировал её покидать. Изначально не планировал, только опустевшая аптечка была иного мнения. А стук в дверь прервал вообще все размышления разом. — Минхо? Ты спишь? — дверь приоткрылась и из-за неё высунулся тот, кто стал первым и самым близким другом. Оставался им по сей день. Со Чанбин предстал во всей своей наглой красе, как только заметил недовольное лицо Ли. — Минхо-я! — Минхо-я? — свирепым взглядом друг был одарен с ног до головы. — Хён, — казалось, что Со вовсе не замечал источаемую Ли ауру злости. — Пойдёшь с нами сегодня? — Куда? — Минхо сделал вид, что ему не было интересно предложение, хотя размышлял выбраться хоть куда-нибудь хотя бы раз, до мурашек мечтал, пусть и планы имел иные. Работать в ветклинике ему нравилось, да и преподавать детям танцы тоже, однако рутина начала очень сильно душить, буквально доводя до слёз порой. Но Ли вновь посмотрел в опустевшую аптечку и тяжело вздохнул. — Не пойду. — Эй, я же ещё ничего не сказал! — вперевалочку пингвинью Чанбин подошёл ближе и ожидаемо обнял со спины: привычное. — Что с тобой в последние дни? Плохо чувствуешь себя?       Нахмурившись, Минхо поднял глаза на календарь и вздохнул ещё тяжелее, чем минутой ранее. Три недели осталось. Ровно через три недели ему снова предстояло под контролем врачей умирать от болей и мерзких жажд, а потом выслушивать предложения с поиском альф. Один раз ему даже каталог подпихнули. Тогда Ли его небрежно отодвинул и поинтересовался, откуда в людях жила уверенность, что ему мужчины нравились. А ему не нравился никто. Иногда он задумывался, насколько это правильно: к двадцати пяти ни разу не испытать чувства влюблённости. Точнее он не был уверен, что переживал подобное. Глядя на своих друзей, кто с университета поменял с десяток партнёров или до сих пор был с тем, кого нашёл когда-то давно, себя Ли ощущал бракованным. Порой становилось интересным узнать, а каково это, чувства нежные к кому-то правильному хранить. Но даже будучи изрядно пьяным на нечастых вечеринках, желания хотя бы поцеловать кого-нибудь не возникало. Ни девушки, ни парни его не возбуждали, отчего порой казалось, что у него проблемы не только со вторым полом, но и с первым. Утренние же стояки твердили обратное, а уже тогда и успокоение наступало: не судьба. Вероятно, и к лучшему. Виной, как предполагалось, могли служить побочные действия от препаратов, потому что инструкцию к каждому можно было обернуть вокруг себя, и ещё бы осталось, настолько огромными они были. А спрашивать у врачей Ли не думал даже — ему бы точно прописали хорошего альфу с большим узлом. Представление этого уже наизнанку выворачивало. Лучше уж быть бракованным. Его чувства и эмоции в принципе чаще оставались на нуле, что скорее нравилось, чем выводило. — Сегодня первый выходной за миллионы веков, как я в рабство себя продал. Усталость, — отшутился Ли и повёл плечами. Но всё сказанное оставалось правдой. За несколько лет он никогда не отдыхал, даже на больничные за свой счет не ходил. Всегда был или на полноценной смене в клинике, или преподавал на подработке. Ему мечталось накопить на собственное жильё, отчего себя жалеть не приходилось. — Я же не могу работать из дома. Это вы так хорошо устроились. — За рабство не платят такие деньги, которые ты зарабатываешь. А мы… Ну… Ладно, нам действительно везёт, что определённую часть работы можем выполнять из дома, — Чанбин отошёл и бесцеремонно уселся на чужую незаправленную кровать. Пока сам Ли думал о том, что ему бы тоже не помешала такая работа. Возможность не покидать стен комфортного места подарила бы шанс на спокойную жизнь. Без блокаторов, хотя бы изредка, да и течки проводить в родных стенах явно было бы приятнее. — У тебя так всегда в комнате вкусно пахнет. Чем-то травяным, — от приглушённых слов Минхо напрягся всем телом. Страх моментально сковал горло, а мысли роем зажужжали в голове. Не мог же запах прорваться так сильно? — Ты, как и Чан, масла начал использовать? Он купил себе что-то ромашковое, говорит, спать стал лучше.       Минхо повернулся к другу, который наглейшим образом утыкался в его подушку и пропитывался ароматом, к маслам не имеющим никакого отношения. Бормотание про ласковую мяту это подтвердило, но Ли переубеждать даже не собирался в обратном. Масла так масла. Очень подходящая теория для выгораживания самого себя, однако мурашки по коже продолжали рассыпаться: сколько ещё он сможет сдерживать ложь? Так ещё и не по себе немного стало от осознания, что, проживая в одной квартире, ему не удавалось привычно побеседовать с другим очень близким человеком — Бан Чаном. Это вечно улыбающееся существо вошло в жизнь одновременно с Чанбином, но являло себя абсолютно другой стороной дружбы. Если Со — это про материальные вещи, земные, про шутки и подколы, физическую силу, то Чан — это душа. Именно ему несколько раз, когда в крови таскался градус алкоголя, хотелось выпалить правду о себе, чтобы получить поддержку. Пусть и не понимал, в чём именно желал получить утешительные слова. Что быть омегой — не приговор? Или дозволение перестать травиться ядом и спокойно жить? Минхо не знал. Почему-то боялся осуждения, даже если омеги и считались самыми высшими и драгоценными созданиями природы. Переживал заведомо о потере той дружбы, которая придала ему сил когда-то. Ведь видел отношение окружающих, кто знал о нём: приторная забота, смешанная с неверием и волнением; тотальный контроль за каждым шагом, чихом; ввод ограничений; заперт на внешний мир. Благими намерениями все и всегда портили ему жизнь, считая при этом, что помогали. Словно терялась какая-то адекватность, настоящая любовь. Возвышалась же над ними мысль о деторождении. О продолжении никому не нужного воспроизведения альф истинных и омег, хотя мир уже не был готов принимать их. — Проваливай из моей комнаты, — с неявной улыбкой попросил Ли, заметив на тёмной ткани своей подушки мокрое пятно от слюны задремавшего друга. — У тебя такая удобная постель, тут останусь! — вместо выполнения просьбы-приказа, Чанбин просто устроился удобнее. Но подскочил моментально, ведь Минхо церемониться с ним не стал и ощутимо ухватил за мягкий бок, выглядывающий из-под футболки. — Там нельзя трогать! — А тут нельзя лежать!       Возня отняла некоторое время, перебив мысли о тысячах задач на день. Однако, несмотря на то, с каким усердием Чанбин посещал зал, Минхо одержал победу и вытолкал друга к двери. Вот только насколько он запыхался, дало понять, как сильно влияло отсутствие тренировок на него и его тело, хотя потерянную местами плотность он сваливал на гормоны. Уже несколько недель, морально и физически подготавливаясь к течке, Ли снижал дозу блокаторов и физических нагрузок, отчего его омежья суть пробуждалась и начинала крутиться волчком под рёбрами. Это вело и к изменениям внешним, и к внутренним, что пугало и раздражало. Пусть всё происходило не первый раз, однако за продолжительный период поедания препаратов, которые убивали омегу внутри, все чувства притуплялись. А сейчас распускались яркими бутонами неизвестных цветов — до тремора рук доходило, когда удавалось распробовать глубже каждое новое ощущение в теле и сердце. — Может, пойдёшь? С нами, — Чанбин вцепился в дверную ручку, чтобы его не вышвырнули из комнаты. — Я соскучился. И Чан тоже. Пить пиво вечерами перед телеком уже надоело. — У меня планы, — ничуть не соврал Минхо. — А там будет Джисон, — по ноткам игривости в голосе Со уже становилось всё ясно: манипуляция. — Во-первых, где это «там»? — в одно мгновение Минхо обернулся наигранно серьёзным. — Во-вторых, с чего ты взял, что Джисон играет настолько большую роль в моих планах? — грозовой тучей Ли навис над Чанбином, а тот лишь усмехнулся и подметил миловидность мягких щёк. Всё он знал, особенно от чего же кончики ушей загорелись жаром. — Дома у Хёнджина. Его родители уехали в Японию по работе, а больше у нас нет друзей, живущих в частном доме. Богатенький мальчишка, — не в укор, но с лёгкой завистью, — гений, филантроп… — И полный придурок, который спотыкается о собственные ноги или выбивает себе микрофоном часть зуба в караоке! — добавил быстро Ли. — Но мы же ему поможем организовать вечеринку! Он будет сидеть, чтобы не травмироваться. Давай, хён! Дискотека, туса, веселье. — Мы школьники что ли? — недоумевал Минхо. — Бары, рестораны и караоке нынче не в моде? Или американских сериалов пересмотрели? — Всё будет прилично! Музыка, немного алкоголя, игры, красивые девочки, — пытаясь во флирт, Со заигрывающе приподнял брови, на что Ли глаза закатил и вернулся к аптечке на столе, чтобы найти рецепты. — Слушай… Может, у тебя это, — Минхо развернулся раздражённо всем корпусом к другу и поймал его скользящий взгляд в зоне собственного паха, — проблемы? У тебя… На полшестого? — Пошёл вон!       Первым, что попалось под руку, оказался портфель с вещами, который незамедлительно полетел в смеющегося Чанбина, успевшего скрыться за дверью. Он продолжал что-то кричать, связанное с именем «Хан Джисон», но Ли даже не слушал. Оскорблённый до глубины души, с зардевшимися щеками и пылающими ушами, ему приходилось старательно выискивать нужные бумажки. Хотя руки неустанно дрожали. Конечно, он предполагал, что про него и не такие слухи ходили, ведь пока все вокруг рассказывали об «очередной крутой ночи», сам Ли мог поделиться только тем, что научился делать перевязки животным. Или маленький ученик порадовал его чем-то сладким после танцевальных занятий. В университете про него много говорили, даже несколько раз избить пытались, однако быстро отставали, потому что Минхо всё ещё занимался боксом. Причины недовольства были разные: парни злились за то, что он «уводил» потенциальных девушек, а те вздыхали по нему достаточно часто; кому-то не нравилась миловидная, немного женская внешность и лёгкий макияж глаз, особенно в моменты потери веса, хотя Ли себя не видел таким; кто-то к кому-то ревновал или кого-то к нему ревновал. А сам Минхо просто жил свою жизнь. Благодарил Чана, который безрассудно в один из дней назвался его парнем, и разом всё прекратилось. Это даже припоминать было весело, когда они шли по коридорам университета, а на них пялились почти все студенты, перешёптываясь тихо. И никто даже не догадывался, что Бан кадрил где-то за кампусом очередную красотку. А Минхо ему искренне бы позавидовал, однако под препаратами ничего не испытывал, даже помыслить не желал о том, что его обнажённого тела кто-то коснётся. Или то, что ему придётся для кого-то это делать. Мечталось так, чтобы с чувствами, с нежностью, а не просто секс. Но как это вообще можно осуществить, когда собственные руки продолжали отравлять, закидывая в рот порцию таблеток. Поэтому им и была выбрана обычная жизнь обычного человека, изредка прерываемая на реальность.       А ещё действительно было такое очаровательное нечто, как Хан Джисон. Его за шкирку, будто несамостоятельного котёнка, в общую тусовку однажды приволок Чан, и уже несколько лет шумный парнишка оставался душой компании. Минхо не был уверен, что именно испытывал к нему, однако эти чувства виделись совершенно непознанными и глубокими. Казалось, ему удалось найти самого же себя в другом человеке. С Джисоном он мог поговорить обо всём, помолчать о многом, смеяться до слёз или же расстраиваться, когда тот плакал. Творческая, ранимая и красивая душа парня поражала не только своей многогранностью, но и чувствительностью. Хан мог плакать над романтическими фильмами и смеяться с ужастиков. Ронял слёзы при виде бездомных животных, а потом чуть ли не в драку влезал, если обижали его близких. По щекам слёзы могли течь и от вкусной еды. Или улыбка могла играть неровная на ярко очерченных природой губах при одном глотке пива, который уносил в совершенно другой мир. Из-под изящной руки всегда выходили цепляющие стихи, дыхание перехватывающие, когда низкий голос зачитывал их тихо на оценку. А музыкальные пальцы вытворяли нечто невероятное с шестью струнами потасканной гитары, отчего музыка искрилась под кожей жгучими импульсами. Это улыбчивое создание было рождено, чтобы сиять на сцене, но родители вынудили его поступить на инженерное направление. И потому Джисон по-настоящему страдал, запертый в клетке обязательств перед теми, кто ему подарил жизнь. Пусть старался и не демонстрировать своей внутренней боли и обиды перед друзьями. Как раз небольшие сборища помогали ему проходить через личный ад, отвлекаться от реальности и загруженности, хотя, как выяснилось совсем недавно, Джисону тяжело было находиться среди шумных людей очень долго.       Чудилось странным с уверенностью заявлять о переживаемых эмоциях, давать им определённую характеристику, только Минхо внимал ускоренному биению своего сердца при виде Джисона. Но при этом полноценно к ощущениям не удавалось прислушаться. Несомненно Ли восхищался им, не мог порой оторвать взгляда от яркости очаровательного лица, какого-то мультяшного. Всегда хотел помочь, поддержать, даже несколько раз сидел с ним на кафеле в туалете, когда Хан перебарщивал с алкоголем. В свободное, достаточно редкое от работы время они выгуливали друг друга, кормили самой вкусной едой и много шутили. Отчего каждая прогулка запоминалась и распаляла в венах внеземное тепло, стоило подумать об ушедшей встрече. Только вот всю последнюю неделю им не удавалось даже пообщаться нормально. Занятость отбирала силы и время. Короткое «привет» и «спокойной ночи» согревало душу, конечно, однако почти не приносило привычной радости: на физическом уровне Минхо ощущал нехватку Джисона в своей жизни. Такое принятие тоже виделось странным, новым, непонятным. Но в мгновения, когда Хан просто сидел рядом, Ли чувствовал мягкое спокойствие, словно все проблемы и невзгоды исчезали. Настолько было приятно находиться плечом к плечу, возможно, соприкасаться. И он знал наперёд, что Джисон разделял эти искры умиротворения, потому на посиделках с друзьями всегда искал его и не отходил, лишь бы оставаться поблизости. Неосознанно тянулся, отчего порой они сталкивались конечностями — каждая такая мелочь распускалась под рёбрами волнами бесформенной нежности. Потому этим утром выходного дня первое, что Минхо сделал, как только с трудом глаза разлепил, написал большое сообщение с пожеланиями хорошего дня. Правда по сей же час ответа на него не получил, что слегка волновало и тревожило. А теперь ещё Со Чанбин заманивал фантомной встречей с потерянным счастьем на странной вечеринке, организованной лучшим другом Джисона. Означало ли это гарантию его появления?       Такое предположение немного подняло настроение, и Минхо поторопился отправиться по делам в жажде успеть на вечеринку не слишком поздно. Вышел из комнаты, огляделся на наличие шумного фактора в лице Со Чанбина, и поднял с пола портфель-оружие. Вытряхнул прямо на пол ненужные вещи и ногой их затолкал в комнату, потому что поленился согнуться. Спешно схватил стопку рецептов и аптечку, однако застыл посреди узкого коридора, соединяющего комнаты. Царящая в квартире тишина мерещилась достаточно странной для их громогласной семейки. Проплывая же мимо кухни-гостиной, Минхо заметил сонного Бан Чана, активно пытающегося что-то сжечь на плите. Потребовалось несколько секунд, чтобы до мозга, раздумывающего совсем о сторонних вещах, дошла необходимость вмешаться. В пробудившемся испуге пришлось оттолкнуть Чана в сторону, выхватить из его рук ручку сковороды и саму посудину горячую закинуть в раковину, прежде чем залить ледяной водой. Растерянно и изумлённо Ли обернулся к другу и уставился на его заспанное лицо, где даже виднелись складки от подушки. Только сам Чан будто не понимал, что вообще произошло, и глупой совой пялился в ответ, моргая медленно. — Какого чёрта? — прошипел Минхо, когда затихла сковорода в раковине. — Привет, кролик, — мягко протянул Чан и потёр глаза. — Как ты? — Ты только что чуть квартиру не спалил! — А? — тяжёлый взгляд переместился к раковине, и Чан недоумённо почесал затылок. — Прости, кролик, не злись. — Не злись?! Не злись? — Минхо уже чувствовал, как из-за отсутствия привычной дозы препаратов все его эмоции и чувства обострялись. Особенно агрессия, которая порой становилась первым показателем приближающейся течки. — Ты напугал меня! — Иди сюда, — большая рука ухватилась за запястье, и Ли моментально оказался в неуклюжих объятиях. — Минхо-я, Минхо-я… Сколько прошло? Дней пять? Семь? Я скучал.       Недовольно тарахтя и сокрушаясь на безответственное поведение самого ответственного в этой квартире, Минхо прижимался ближе и льнул под руки. Отчего-то в Бан Чане он всегда мог найти то, чего так не хватало: защиты. Несмотря на все попытки спрятать свою сущность от всего внешнего мира, она проявляла себя в каких-то незаметных мелочах, например, в жажде быть под опекой кого-то более сильного. И Чан это с удовольствием отдавал. Мерещилось иногда, что он определённо мог претендовать на звание альфы, просто тоже травился таблетками — метка же в медицинских документах твердила иное: бета. Ли всей душой мечтал быть таким же обычным, не просыпаться в страхе быть раскрытым, не переживать за течку, не давать себя трогать незнакомцам в больнице. Даже если те и помогали ему проходить не самый приятный период в омежьей жизни. Вот и сейчас всё вновь ранило. Массивные ладони поглаживали спину, тихий шёпот, расспрашивающий о самочувствии, окутывал, и в этом жаждалось остаться. Самый неприятный период, пытаться быть нужным, искать спасение, ведь организм подготавливался. И когда острым носом, неосознанно, Минхо начал водить по плотной шее друга, от кожи которой тянулся лёгкий запах пота, накрыло. Ли внял тому, что мир замер, как и касания. Оторвался резко, отпрянул в страхе и рванул с места под удивлённый возглас Бан Чана, вероятно, окончательно проснувшегося.       Щёки и уши огнём полыхали до самой больницы, пока в голове прокручивалось позорное действие. Настоящее поражение для Ли, старающегося всегда держаться прохладно и наигранно недовольно. Свои желания он понимал, но не думал, что они так легко возьмут контроль над ним, и это раздражало. Шагал по коридорам он с мыслью о том, чтобы попросить что-то приглушающее эти низменные жажды. Ему ещё около трёх недель выживать нужно было, лишь бы оттянуть момент прихода в палату, где на него, словно на зверька в цирке, смотрели бы несколько суток. С серьёзным настроем Ли и завалился в кабинет к единственному в округе врачу, когда-то работавшему с одними омегами. Пожилой доктор даже очки приспустил на носу при виде запыхавшегося Минхо и усмехнулся. Всё происходило привычным образом: раздражённо высыпанные на стол рецепты, поставленная рядом розовая аптечка и моляще-гневный взгляд. Мысленно каждый раз Ли надеялся отделаться малой кровью, но мужчина перед ним стабильно начинал диалог про альф, издевался будто. Перебирал рецепты, выписанные собственной же рукой, делал у себя какие-то пометки в журнале и направлял на сдачу крови, пока медсестра собирала все необходимые препараты. Потерянное время ради всех этих бессмысленных ритуалов било по вискам, но и поделать с этим ничего нельзя было, только принять. Либо пойти и признаться всем в собственном постыдном положении — а от этого мурашки по коже бежали. Выбор становился очевидным: сгорать под натиском смеющегося взора доктора. — Когда была последняя близость с альфой? — даже в голосе Минхо слышал смех, пусть и добрый, ведь оба всё знали. Но опять же — ритуалы. — Не было, — с этими же словами медсестра пододвинула ближе каталог, который про себя Ли звал «магазин доноров спермы». Оставшиеся сильные альфы всё ещё пытались найти себе омегу-мужчину в партнёры. — Я не буду даже смотреть. Меня это не интересует. — Ли Минхо, вы же понимаете, что каждая последующая течка будет более болезненной? — чужого волнения о себе Ли не принимал. — Связь с альфой и дальнейшие роды облегчат вам жизнь.       На это Минхо хмыкнул. Во-первых, чем альфа бы облегчил ему жизнь? Трахал бы в любой подвернувшийся момент? Во-вторых, он вообще не знал людей, которые после появления ребёнка на свет называли бы это «облегчением». И до сих пор он не понимал, как вообще додуматься можно было предлагать партнёра из каталога. К слову, разговаривая об этом с родителями, мама спустя так много лет всё же приняла его сторону. Хоть она и говорила о том, что такая особенность дана небесами для продолжения рода особенных малышей, старалась при этом поддерживать выбор своего сына. Даже если и спрашивала постоянно, когда Минхо себе найдёт достойную пару. Сам же Ли не считал, что его «ковчег» отплывал завтра, потому вообще не переживал об этом вопросе. Кроме моментов перед течкой и после. Там вот хотелось хоть кого-то сильного рядом. Но минутная слабость не воспринималась всерьёз. — Я не хочу, чтобы мои дети стали подопытными кроликами. Уж такой жизни, как моя, я не желаю им, — выдохнул Минхо и нервно засунул аптечку в портфель. — Лучше скажите, есть что-то, что поможет притупить… Мои омежьи гормоны до самой течки? — А что-то проявилось? — врач поправил очки и открыл достаточно толстую медицинскую карточку Минхо. Иногда Ли думал, что на этом можно построить целую научную работу. — Мне кажется, что, — Минхо потёр неосознанно шею, где пахучие железы располагались, — мой аромат пробуждается. И ещё я ищу защиты в ком-либо. И… Мне хочется, — колени оказались сведёнными вместе из-за смущения, — мне хочется б-б-близости. Раньше такого не было.       Признаваться в подобном казалось постыдным. Ведь в течку он себя хотя бы не помнил, а здесь словами через рот говорил. Конечно, Ли изучал своё тело, даже знал, что в моменты острого возбуждения из него скудно, но текла смазка. Когда он осознал это в первый раз, то очень испугался, переживая за запах. Однако если уж его чуткое обоняние ничего не обнаружило, то уж окружающим его бетам и псевдоальфам ловить было нечего. Только в моменты того, как его растягивали собственные пальцы, всё падало в какую-то бездну: ему очень нравились ощущения и хотелось большего. До той секунды, пока сперма не начинала капать на постельное бельё. Тогда и понимание наступало, почему же мужчинам-омегам подходили мужчины-альфы: его тело было создано под чужую силу. Да и репродуктивную функцию отбросить не получалось. Однажды Минхо даже просил удалить ему матку, чтобы продолжать попытки в нормальную жизнь. Проблемой стало то, что вместо положительного ответа, ему сообщили о скорой смерти после операции. В те дни Ли впервые плакал так сильно, аж температура поднялась. Холодной ночью его спасением стали вновь Чанбин и Бан Чан, перед кем вина за сокрытие правды разрасталась всё грубее. А сбежать по-прежнему было некуда: вся его дальнейшая история собиралась сотворяться именно такими красками. — Что-то ещё? — мужчина вносил пометки в тетрадь. — Думаю, я начинаю принюхиваться и к сторонним запахам. Хотя обычно мне это безразлично.       Доктор пообещал поискать что-то из препаратов, уже снятых с производства, но гарантий не давал. Попросил наблюдать за состоянием организма и в случае ухудшения обратиться в больницу. Дослушивать про альфу Минхо не стал. Собрал все свои бумажки и с чистой совестью покинул кабинет. Его банально бесило, что его тело подвластно было какому-то другому человеку, а не ему. Вся жизнь омеги так или иначе была связана с альфой, особенно её самочувствие, ведь, как казалось, ласки и заботы ей требовалось невыносимо много. Больше в несколько раз, чем обычному человеку. Это определённо не виделось честным. Но всё резко перестало быть важным, потому что на выходе из больницы Минхо увидел Джисона с мамой. Женщина демонстрировала себя раздражённой и недовольной, что-то поучительно наказывала Хану, который стоял рядом, понурив голову, и просто кивал. В Ли включился герой и уже кинулся подначивать подойти ближе и поздороваться, дабы спасти Джисона от строгой женщины, да только побоялся усугубить. Родители Хана никого, кроме Хёнджина, не воспринимали за людей. Решали многое деньги и статус, поэтому вся «компашка неудачников» просто портила жизнь будущему инженеру, по мнению его же родителей. А когда к ним подошёл отец Хана, то у Минхо и вовсе ноги подкосились. Такое происходило каждый раз, при этом даже рядом не требовалось находиться: перед Ли представал истинный альфа. Однако вместо того, о чём писалось везде и говорилось врачами, Минхо переживал животный страх. Терпкий аромат чего-то дубового пригвождал к полу и пробуждал под кожей нечто первородное, от чего выть хотелось. Та сила и мощь, которыми обладал мужчина, выворачивали наизнанку и желудок в спазмах заставляли сжиматься.       Почему-то виделось всё таким, что и Хан переживал подобные ощущения. Его плечи были опущены, как и голова. Руки оказались сцепленными спереди в замок. А сам Джисон просто кивал на какие-то слова. Содрогнулся в моменте того, когда отец положил руку ему на плечо и похлопал с силой: мужчина был выше и заметно сильнее, чем его сын. И этого Минхо тоже всполошился, подумав над тем, что скорее всего этим вечером не увидит Хана. Зато нашёл ответ, почему же ему не отвечали в чате. Он проводил странную семью взглядом до дорогой машины и поторопился покинуть место, пропахшее болезнями. В квартире его ждала абсолютная тишина и записка на кухонном столе с адресом, временем и пожеланиями явиться. Однако ехать уже не очень и хотелось. Не только предположительное отсутствие Джисона влияло на решение, ещё и странные ощущения в теле. Чем-то ведомый, Минхо пошёл в комнату Чана и Чанбина, где как-то дико принялся обнюхивать их подушки. Он сам не понимал, что пытался найти, только продолжал внюхиваться. Смешавшиеся ароматы уходовых средств, тех самых масел, про какие Со вещал, и пота, не привносили желаемого. Отчасти Ли думал о жажде испытать что-то схожее с тем, что делал с ним аромат отца Хана, вот только ничего не было. Ни дрожи, ни спазмов, ни странных ощущений где-либо. Зато ромашки успокаивали. Действительно чудо-средство работало.       Перспектива в одиночестве пролежать весь вечер и ночь начала давить на виски спустя час после возвращения. Некоторое время Ли ожидал хоть какого-то ответа от Джисона и даже повторно ему написал, молчанием же оставался сыт. Присланная Чанбином фотография обилия мяса, которое планировалось пожарить на вечеринке богатого мальчишки, вынудила урчать голодный желудок. Не там искал Минхо пробуждения ощущений, далеко не там. Потому и психанул в итоге. Даже если время проведённое готовилось подарить тоскливые впечатления без задорного солнца, по которому скучала душа, Ли планировал наесться от пуза. Хоть где-то, но счастье должно было оставаться на его стороне. Так ещё и пиво скрашивало времяпрепровождение, пока все знакомые тискались по углам и целовались. Вообще Минхо давно не наблюдал такого количества людей, а половину вовсе не знал. К сожалению, оставались и расстройства: он продолжал принюхиваться и искать нечто непознанное. При этом заедал горе мясом и запивал холодным пивом, лишь взор не мог оторвать от того, как Хван Хёнджин флиртовал со своим недопарнем-передругом, Ли Феликсом, с которым решиться на нечто большее оба готовы не были. На протяжении нескольких лет Ли посмеивался с мягкой неловкости про себя, пусть и не понимал, почему парни не могли принять свои чувства и открыться. Все всё видели и даже слышали порой, однако два человека продолжали ходить кругами. Наверное, признаваясь в душе, Минхо им завидовал. Такая настоящая и искренняя любовь только в книгах была, пусть она виделась немного глуповатой.       В моменте, когда пива с мясом в организме стало намного больше, чем крови, Минхо уже начал раздумывать над тем, чтобы уйти. Его затискал Бан Чан до севшего писка и завалил вопросами, куда утром умудрился он сбежать и почему. Вынес голову Чанбин, что ему отказала какая-то местная красотка, а потом она же и увела его «покурить» в одну из предоставленных комнат. Пристал Хёнджин с предложением уединиться с кем-то из гостей, отчего у пьяного Ли складывалось об этой вечеринке одно единственное впечатление. Мурашки бегали по коже при виде обнимающихся и целующихся парочек, а пойти поиграть в бильярд или попеть в караоке уже не было сил. И на выходе из дома Минхо наткнулся на весомую причину своего отсутствующего настроения, а Джисон почти сбил его с ног неожиданным появлением. Хотя даже слабое дуновение ветра могло бы это сделать, настолько Ли уже шатался: мешать пиво и соджу в большом количестве всё ещё оставалось не лучшей идеей. — Хён! — Хан схватил его за руки, не позволяя упасть. — Почему ты не отвечаешь на звонки? — Х-ха… Ханни… — похлопав себя по карманам, Ли пожал плечами, ведь телефон обнаружен не был. — Я потерял свой дурацкий айфон. — Я думал, что не успею тебя застать здесь! — Джисон искренне пытался заглянуть в чужие глаза. — Пойдём и найдём твой телефон!       Обрадованный появлением персонального счастья, Ли шёл следом, удерживаемый за руку. Внезапно вся толпа людей, громкая музыка, выкрики и раздражающий шум перестали иметь значение. Ватные ноги охотно вели за Ханом, сердце заполошно стучало, а нос пытался уловить остаточный запах древесный, который обязан был осесть на чужой одежде. Однако вместо него обоняние распознавало что-то цитрусовое и горьковатое — странный одеколон. Почти разряженный смартфон был обнаружен в том самом месте, где в одно лицо Минхо вливал себя алкоголь, и на это он лишь плечами пожал, мол, не его вина. Расслабленный и опьянённый градусом Ли думал, что теперь они вместе продолжат не совсем правильное веселье, но оказался не прав. Его потянули с силой на улицу, а там прохладный воздух ощутимо отрезвил. Глупой совой Минхо продолжал смотреть на руку Хана, сжимающую собственную так бережно и осторожно, что волнение накрывало. Вроде и привычное, совершённое достаточно раз, чтобы воспринимать такое действие уже неким абсолютом в их дружбе, только что-то внутри, под самыми рёбрами, скреблось. Это выводило. Минхо до дрожи боялся, что его радость была основана на проснувшейся, паскудной и неправильной природе. Пусть при этом растворённый в градусе мозг понимал и то, что Ли просто очень соскучился по своему самому близкому и родному по духу существу. — Хён, — Ли терпеть не мог, когда Хан его так называл, — поедем ко мне? — М-м-м? — Мои родители уехали. А мы… Я… Я хочу провести с тобой время. В тишине. Без посторонних, — торопливо, словно скороговорку, произносил Джисон. — Мы что-нибудь посмотрим. Аниме? Дораму? Что скажешь, — рука сжалась в руке ощутимее, — я сделаю всё.       Неровно Минхо кивнул, дозволяя себе притронуться к собственной слабости. Будь он менее пьяным, более сильным характером — отказался бы. Но всё, что смог, прогнать мысль о желании поцеловать Джисона. Всю свою взрослую жизнь он врал самому себе: пьяным ему не хотелось целовать никого, да, только вот Хан Джисон. Но каждый раз, особенно сейчас, оправдывал Ли такие низкие жажды внутренней омегой. Даже если и не хотел, он знал всех тех, с кем Хан пытался выстраивать отношения. Те красивые девушки, с которыми Джисона ловили на свиданиях в ресторанах, а потом сплетничали в компании, явно отличались от того, кем был Минхо. К слову, об этом они никогда не разговаривали, да и тему отношений не затрагивали. Обоюдно наслаждались тем временем, проводимым вместе, словно подростки. Они не приглашали друг друга к себе и постоянно встречались на нейтральной территории и на общих сборищах. А если сам Ли мог остаться ночевать непойми где, то Хан каждый раз уезжал домой, ведь за ним чрезмерно охотно следили родители. Поэтому, помимо всего, в Минхо играл интерес: как же жили богатые люди. И то, насколько ошарашенным он оказался, когда пересёк порог квартиры в дорогих апартаментах, несравнимо было даже с днём первой течки. Руками боязно чувствовалось притронуться хоть к чему-то, оттого Ли и стоял просто возле входной двери, осматриваясь. Множество дверей, просторный коридор, ведущий в кухню-гостиную, обустроенную так, как Минхо и присниться не могло. — Проходи уже, — со смехом пригласил Джисон. — Здесь никого нет. — Ого! Это твоя комната? — когда Хан силой затолкал Ли в свою спальню, тот окончательно растерялся. — Это моя квартира.       Информация до пьяного и изумлённого мозга не доходила, потому что всё внимание было сфокусировано на том, в чём мечталось жить. Огромный компьютер; везде светодиодные ленты, переливающиеся мягким свечением; большая кровать, устланная объёмными подушками; а напротив неё стоял на невысоком комоде телевизор, где застыла картинка какого-то фильма ужасов. Пушистый ковёр под ногами, картины, однозначно созданные Хёнджином, на стенах, встроенный шкаф — детская любовь Минхо. — Присаживайся, — пока Ли находился под впечатлением от того, куда его привели, Джисон успел поставить низенький столик возле кровати и постелил подушки на пол. — Я принесу вино и закуски. — Твоя квартира? — дошло, наконец. — Ага, — Хан торопливо бегал из угла в угол, пряча разбросанные местами вещи. — А родители заставили меня думать, что я разрешил им тут пожить, пока они ремонтируют свой дом. — Откуда столько денег? — О, ну, — застыв перед Минхо, Джисон заметно занервничал, — я богат. Не по своей воле. — Ты? — Ли по привычке быстро заморгал, теряясь сильнее, хотя уже попросту было некуда. — Это как? — Угу. Мне досталось хорошее наследство, так сказать. И фармацевтический бизнес отца частично принадлежит мне. Но половину суммы на квартиру я заработал сам! Не зря же меня заставили учиться на такую важную профессию. Пока в школе все в кружки ходили и развивались в разных сферах, я уже выстраивал это будущее. — Н-и-и-и-хуя не понимаю, — протянул звучно Минхо и плюхнулся тяжело на подушку на полу.       Тихо, будто боязливо, Джисон попросил подождать и ушёл за едой. Минхо же думал, что протрезвел достаточно быстро, отчего начинал терять тот запал, который горел изначально. Осознание достигало головы: он в доме Хана. В его комнате. Среди его вещей. Редкими ночами, представляя, как было бы здорово познакомиться в ранние студенческие годы, а не под самый выпуск, Ли воображал о том, чем в повседневной жизни жил Хан. А увиденное полноценно шло в разрез с тем, в голове засевшим: ничего прям показывающего на то, какие увлечения нравились Джисону. Даже у самого Минхо было аж с десяток аниме фигурок и один картонный персонаж — Леон Кеннеди из «Обители Зла». Комната же Хана виделась сдержанной, словно он являл себя миру намного взрослее, чем окружающие его парни. От этого ощущалась неловкость, и волнение душило, однако появившийся бокал вина на столике и закуски поубавили уровень стыда за самого себя. Стоило ещё и Джисону опуститься рядом, осторожно устроить одну свою руку на бедре, а во второй протянуть бокал с красным вином, то Минхо просто отпустил себя. На этот вечер. Несколько глотков окончательно угомонили внутренний голос, зато пробудился настоящий. — Включай «Ходячий замок», — в мягком приказе. — Мы же недавно пересматривали, — Ли уже и позабыл про поздние онлайн-сеансы с Ханом. То было невозможно милым, очень далёким. — Год прошёл. — Неужели уже год? — Джисон повиновался и смолк до первой реплики персонажей. — Расспрашивать больше ни о чём не будешь? — Не сегодня, — бокал был протянут вперёд, прежде чем раздался звук соединения стекла о стекло. — Давай, как ты и хотел, проведём просто время вместе. И, наверное, тебе придётся вызвать мне такси домой. — Оставайся до утра. Завтра выходной же. — Тогда мне нужно принять душ, пока я в состоянии. Только, — смущённо Ли поднял взгляд на зарумянившееся лицо Хана, — у меня с собой нет ничего. — Не переживай, всё действительно вышло спонтанно. Но я захотел тебя забрать себе, хён. — Не называй меня так… — Хорошо, Ирино. Я сейчас дам тебе одежду и полотенце.       Через Минхо Джисон потянулся за пультом, чтобы поставить аниме на паузу, но застыл, когда его лицо оказалось невозможно близко к лицу Ли. Оба даже дышать перестали на эти мгновения. Своими огромными, слезящимися в темноте глазами Минхо рассматривал ещё более покрасневшие щёки Хана, аж казалось, что его жар доставал до собственной кожи. Одна из рук продолжала покоиться на бедре, а теперь на неё Джисон и всем весом опирался, почему чувствовалось, как пальцы сжимали напряжённые мышцы. — Мне всё ещё нужно в душ, — с придыханием.       Когда ещё трезвый Хан соизволил отстраниться и смущённо залепетать по поводу вещей, Минхо смог выдохнуть тяжело. Одежду и полотенце он выхватил из чужих протянутых рук, словно от этого его жизнь зависела, однако сразу постарался угомонить и себя, и горящее переживаниями непонятно от чего сердце. Прошёл хвостиком за Джисоном в сторону в ванной и уже за её дверью превратился в скулящее существо. Он осознавал, насколько неопрятно выглядел, даже если, пока они стояли на улице и добирались до дома, ему удалось немного прийти в чувства и задушить мысли постыдные. Порция же вина вновь ударила по голове, потому, чтобы не быть в глазах близкого человека более грязным, чем уже Ли стал, он и поторопился принять душ. Далее в планах было накидаться и отключиться, лишь бы не думать, не фантазировать. Наверное, именно по тому, что разрывало душу и тело, Минхо не стремился пригласить Джисона к себе, или вообще боялся остаться с ним наедине. Всё потаённое прорывалось, а без препаратов усиливалось в разы. Но до сих пор принять это «влюблённостью» оставалось непосильным, ведь в обычные дни такого спектра эмоций и чувств ещё не удавалось переживать. Так и горячий душ, переключённый в ледяной, не помог. Зато в памяти всплыло, что нужная доза яда осталась дома в аптечке. Однако уезжать не желалось, а уверенность твердила, что всё будет в полном порядке. Ли даже прокричаться беззвучно успел в злости на свою природу: не желал испытывать то, что поселилось под рёбрами, к Джисону. Это виделось неправильным.       Ещё и нежное «Ирино» появилось. Очень редко Хан звал Ли по имени, «хёна» же Минхо гнал тряпками от себя дальше. Уже кем-кем, а старшим братом он даже зваться не мечтал. Для Джисона ему нужно было быть чем-то большим, желаемым. Во снах он даже представлял, что станет на его свадьбе шафером и вообще будет первым человеком, кто узнает о таком событии. Верил в их нерушимую связь близкую, которая не могла не быть настоящей. Ведь только Хан запомнил старое прозвище Ли и интерпретировал его под себя. Ведь только Хан чувствовал, когда Минхо переживал плохое самочувствие и заказывал ему доставку еды и лекарств на работу. Ведь только Хан мог написать поздней ночью и попросить звонка, чтобы услышать голос. Ведь только Хан в шумной компании выделялся среди всех, и они оба теряли себя в своём маленьком мирке, пока другие веселились. Ведь только один лишь Хан понимал, как успокоить разыгравшегося Минхо или растормошить. Столько всего было, что их связывало, однако оно с каждым днём теряло прежние краски: оба взрослели, времени свободного становилось всё меньше, а их жизни и вовсе ощущались разными, непересекающимися. Но отыскав такую ценность во всей жестокости реального мира, Ли не хотел потерять её, потому и пытался снова затоптать в себе всё проснувшееся. Во всём этом бесило воздействие препаратов. Точнее их отсутствие. Каждый раз било заметно по нервам, в эти же дни просто уничтожало. Припомнить момент потиранием носа шеи Чана хватило, чтобы затошнило. А то, что к Джисону прижаться хотелось, окончательно выводило. Ледяная вода немного остудила голову и тело успокоила, казалось, отрезвила. Хуже стало тогда, когда в отсутствии возбуждения Ли ощутил вырабатывающуюся скудно смазку. Почти в агонии он провёл пальцами между ягодицами и собрал субстанцию прозрачную. Самому стало невыносимо мерзко, но руку он поднёс к лицу и смехом разразился: запаха не было. В истерике он ещё раз с чужим гелем для душа вымыл себя всего и лишь после этого вышел, нервно сжимая в руках свою одежду. — Тебе идёт, — подметил сразу Джисон, — мои вещи. Штаны, жаль, маловаты.       Изумлённо Ли опустил взгляд на свои ноги и увидел, как явно бёдра обтянулись тканью серых спортивных штанов. В секунду его перемкнуло, и губы исказились ехидной ухмылкой. Он уже было намеревался начать смущать Хана всякими едкими подколами, чтобы самого себя от неловкости избавить, только резко вспомнил про свой хреновый план. Наполненный бокал с вином ожидал его, как и большая часть анимационного фильма. Безразлично Ли кинул стопку своих вещей на компьютерный стул и плюхнулся обратно на подушку, моментально подхватывая прохладный бокал за ножку. Улыбающийся Джисон повторил действие, и стекло снова соединилось со стеклом в звучном звоне. Может, стоило поговорить обо всём, узнать глубже то, что, как оказалось, было сокрыто. Только Минхо понимал свою затяжную тоску без Хана, без его низкого голоса, который комментировал какие-то моменты на экране, без его тепла. Всё могло подождать. Так ещё и грело ощутимым волнением осознание, что они одни. Вдвоём. Без посторонних и в тишине. Где не найдётся какой-то Со Чанбин, который попробует Минхо подстебнуть в «особенном» отношении к Джисону. Но уж не своими чувствами руководствовался Ли, а просто внутренним зовом защитить того, в ком видел нежность и ранимость перед жестокостью мира.       В какой-то момент алкоголь снова зашелестел эффектом своим по рассудку, и Минхо поплыл. Он уже чувствовал тяжесть век и желание принять горизонтальное положение, однако всё, что сделал, положил голову рядом сидящему Хану на плечо. Тот даже взгляда от экрана не отвёл, умудрился же своей рукой обвить Ли за талию, так прижимая его ближе к себе. Если бы в Минхо нашлось больше трезвости, то он бы отреагировал и спросил, а не спутал ли Джисон его с одной из своих спутниц. Отчего и на душе мрачностью всё затянуло: сколько же девушек находилось в этой квартире, в этой комнате, вот так вот рядом. Уже и отстраниться захотелось, поддавшись глупым мыслям, однако Джисон то ли интуитивно, то ли специально притянул ещё ближе. Одеколон вновь притронулся к обонянию, и Минхо шумно втянул его в себя, пропитываясь. Ему требовалось узнать название, чтобы себе приобрести такой же, а язык вдруг стал таким тяжёлым, что и слово вымолвить не получалось. — Я напился, — неожиданно заговорил Джисон, чем заставил Минхо вздрогнуть, ведь всё его внимание с руки на собственном теле перешло на Хаула, к кому по сей день испытывались неопределённые чувства. — Ты выпил всего два бокала. — Мне и банки пива порой хватает. Не умею я пить. — Тогда, может, спать? Я сегодня вообще в разнос ушёл, — Ли и головы поднять не мог с чужого плеча, но улыбнулся, когда то задрожало легко от тихого смеха. — Хотя и досмотреть хочется… — Мне тоже хочется. — Тогда смотрим дальше? — Мне хочется не этого. — В туалет? Тошнит? Поставим на паузу? — отстранился Минхо с трудом, но с волнением оглядел всё ещё покрытое следами смущения лицо. — Что такое? — Не тошнит. Я просто хочу поцеловать тебя. Можно?       Минхо усмехнулся, расценив подобное шуткой, только резко недоумение одолело: Джисон всем собой показывал серьёзность своего намерения. Его рука на талии сжалась сильнее, будто Хан боялся, что Ли сбежит. А тот просто смотрел в ответ ошарашенно и пытался переварить сказанное. Пусть тело и ощущалось ватным, сознание продолжало работать, и это означало лишь одно — план провалился. Однако непонятными виделись желания Джисона. Он настолько перепил, что не понимал, кто же перед ним? — Ложись спать. — Ирино, — уже две руки сжали тело, не выпуская, — Ирино. — Ханни, остановись…       Дыхание сбилось мгновенно, когда Джисон навис и замер. Подрагивающими руками Ли вцепился в сильные плечи и быстро пытался найти себя в расплывшемся пространстве. Подобного и представить не получалось, что сам Хан Джисон проявит себя таким. В пьяном сознании вспышками загорались мысли одна хуже другой. Затянувшаяся шутка, взявшая своё начало с воздушных поцелуйчиков для веселья; градус, ударивший по рассудку; обычная жажда близости хоть с кем-то. Но по блестящему взгляду разобрать истину не выходило. Словно во сне всё происходило. Который скорее кошмаром оборачивался, чем приятными последствиями. — Ты с ума сошёл. — Да. — Целуй.       Казалось, что разрешение напугало Хана. Его руки сильнее сжали мягкую плоть вместе с одеждой, отчего низ толстовки задрался. Ли же успел только звучно охнуть, перед тем, как его поцеловали. Хотя поцелуй Минхо представлял себе абсолютно иначе. Ему всегда виделось это чем-то ласковым, нежным, осторожным, а Джисон буквально поглотить его старался, ещё и не выпускал из хватки своей. И Минхо просто позволял всему происходить: завалиться на себя, терзать свои губы, сжимать себя болезненно. О такой близости в реальных условиях Ли ничего не знал, однако ему ощущалось, как умело и хорошо всё делал Джисон. Как его язык скользил по губам, как проникал в рот, не позволяя даже вдох осуществить, как Хан прихватывал поочерёдно то верхнюю, то нижнюю губу в трепете горячем. Больше же внимания уделял именно верхней, потому что она являлась более пухлой. И сам Джисон много раз признавался в том, насколько ему нравилась форма губ Минхо, подшучивая над тем, чтобы вколоть и себе что-нибудь. При воспоминании об этом и при чувствах, которые распалялись грубее, ярче, отчётливее в поцелуях, Минхо тихо простонал. Из-за этого мягкого звука Хан мгновенно отстранился и уставился испуганно, аж губа задрожала нижняя. — Блять… Ирино… — Зачем?.. — Я не ошибся, — грудь заметно вздымалась, а Хан просто задыхался, марафон будто пробежал. Не отпускал, не отдалялся, продолжая сидеть между разведённых ног Ли. — Ты тоже хотел этого. — Ханни... — Всё потом, всё потом!       Резко подорвавшись на ноги, пока по телевизору продолжали мелькать цветные картинки, Джисон помог подняться и размякшему Ли. Затянул его на кровать и забрался следом, прижимаясь. Его не волновали слабые попытки Минхо разузнать всё и неловкая возня. Его не беспокоил шум из динамиков и даже громкие удары собственного сердца. По крайней мере так рассуждал Ли, ведь слышал, как обезумевшей птицей в груди бился горячий орган. Сильные поцелуи, чудилось, опьянили хлеще алкоголя. Голова отказывалась соображать, сознание делать выводы, зато тело чувствовало чужие руки, обвивающее и прижимающие. Нежно тепло убаюкивало, успокаивало. И впервые удалось притронуться к внутренней омеге столь ощутимо — под рёбрами что-то громогласно выло и скулило. Наконец она получила то, о чём мечтала: защиту.