Закон не писан

      Около 35 лет назад

      Луч солнца проник в маленькую комнатку сквозь светлую занавеску и разбудил мальчишку. Эдвард встал с кровати и направился на кухню. Там он зачерпнул кружкой воды из ведра, которая стояла рядом с окном. С жадностью опустошив кружку, он поставил её на стол. Сзади него возникла большая фигура.        - Я ушёл! - это был отец, который уже торопился на работу. Он работал врачом и был очень уважаем за эту профессию.       Эдвард достал сковородку из шкафчика и поставил её на стол. Завтрак - его обязанность в этом доме. Потом мальчик сходил во двор, принёс дровишки, разжег огонь, открыл окно, чтобы не угореть и поставил на огонь сковороду. Затем быстро сходил в курятник, принёс яйца, разбил их. Чуть не уснул, пока ждал, когда яичница приготовится. В этот раз готовилась она почему-то очень долго. Наверно дрова отсырели. Наконец-то завтрак был готов.       - Мама, завтрак готов, - он постучал в дверь комнаты, в которой спала женщина. Ответа не последовало. - Мама! - совершил он ещё одну попытку. В этот раз за стеной послышалось шуршание и недовольное бормотание.       Далее он пошёл к брату. Кевин был младше его на полтора года. Никаких примечательных качеств в нём не было, кроме умения задирать нос, когда не просят. Эдвард любил своего брата, но кажется это было не взаимно. Возможно, со стороны мальчика это была ненависть, но Эдварду хотелось верить в лучшее.        - Кевин, доброе утро, - он с силой ударил по двери. - Кевин, просыпайся! - у мальчика не осталось выбора, как зайти в комнату, чего он очень не хотел.       Медленно он приоткрыл дверь и зашёл внутри. Неожиданно он обнаружил, что брата нет в кровати. Внезапно что-то где-то вскрикнуло, а Эдвард ощутил удар по голове подушкой. Кевин решил поиграть. Удар пришёлся удачно, и шутник со смехом выбежал из комнаты.        - Кевин! - взревел Эдвард, которому уже надоели эти выходки. Они были постоянными и каждая хуже предыдущей. На прошлой неделе, например,       Завтрак прошёл молча и скучно. Лишь братья иногда бросали друг другу злобные взгляды.        - Эдвард, сходи на рынок, купи зелени и пшеницы, - сухо произнесла мать, даже не взглянув на сына.        - Но я был в прошлый раз и в позапрошлый, и всё предыдущие разы! Почему всегда я всё делаю? Почему Кевин ничего не делает? - взорвался мальчик.        - С матерью споришь? Живо! - женщина всё же подняла на него взгляд уставших серых глаз.       Эдвард резко отодвинулся от стола, хлопнул рукой по столу и направился к двери, не забыв взять корзинку и мешочек с деньгами.       Он был зол. Очень зол. Сколько можно? Неужели Кевин настолько неженка, что не может даже сходить на рынок? Почему всё должен делать он? Это не справедливо!       Эдвард шёл по главной улице и пинал камень. Как же ему всё надоело. А может сбежать?        - Пшено, пожалуйста, - обратился он к торговцу за прилавком.       Когда он расплатился за пшено, он купил петрушку и укроп. Этого было достаточно. Пришло время вернутся домой.       На глаза мальчику попалась группа детей, играющих на площади. Они бегали друг за дружкой и весело хохотали. Как Эдварду хотелось с ними. У него не было друзей. Почему-то никто не хотел с ним дружить, даже родной брат его ненавидел. Родители тоже не показывали любовь. Он был один. Совсем один в этом проклятом мире.       На глазах наворачивались слезы. Он вытер их рукой и направился домой. У него нет свободы выбора, он должен смириться и выполнять то, что ему говорят. Может если он будет очень стараться, родители хотя бы посмотрят в его сторону?       - Почему так долго? - сразу же набросилась на него мать, когда он переступил порог дома.       Эдвард даже не собирался отвечать ей, в этом нет смысла. Он просто отдал ей корзину и сдачу. Мальчик хотел было уже уйти, но женщина его остановила: - Моешь полы.        - Нет, - лаконично воспротивился он, взглянув на неё снизу-вверх.        - Это не вопрос. Тряпка в кладовой, - настаивала на своём женщина.       - Попроси Кевина, может он согласится. Чем он кстати занят? Небось опять баклуши бьёт.        - Эдвард, как ты, дрянь такая, со мной разговариваешь? Быстро взял тряпку и пошёл мыть пол! - до этого спокойная мать, теперь была заведена.        - Это не справедливо! Мама, пойми меня! Почему я делаю всё, а он не делает ничего? - пытался возражать мальчик.       Женщина схватила его своей сухой рукой за ворот рубахи и гневно процедила сквозь зубы: - Тряпка в кладовой! - а на последок ещё тряхнула его со всей силы.       Пришлось подчиниться. Не то чтобы ему тяжело помыть пол. Он просто не понимает почему всё вот так.

***

      Пол уже давно высох, а крики стихли. Сейчас семейство ожидало отца, чтобы приступить к ужину.        - Я дома, - раздался грубый мужской голос из прихожей. - Я не опоздал? - мужчина прошёл на кухню.        - Нет, - мать начала раскладывать еду по тарелкам.       Этот ужин ничему не отличался от других приёмов пищи, такой же тихий и скучный. Эдвард грустно возил ложкой, совсем не прикоснувшись к еде. Внезапно женщина прочистили горло и сказала: - Я бы хотела пожаловаться тебе на Эдварда, - обратилась она к мужу, - Его поведение меня не устраивает, сегодня он много раз грубил мне и даже закатил истерику, хотя я всего лишь отправила его на рынок и попросила помочь мне помыть пол, но он начал кричать на меня и говорить, что он делает всё в этом доме.       Мужчина перевёл суровый взгляд на сына. В его глазах читалась кипящая злоба, казалось, сейчас из его зрачков полетят искры, которые разожгли такое пламя, что весь мир сгорит в этом огне.       - Это правда? – грубо спросил отец.       - Да, - Эдвард не знал, что хуже: получить за враньё или за его выходки. Тем не менее, он получит, он это знал. И если мать он не боялся (уважал, но не боялся), то отец был очень страшен, а в гневе особенно.       - Ты закончил? – спросил мужчина и не дожидаясь ответа, приказал: - За мной.       Оба встали из-за стола, и старший повёл ребёнка в его комнатку. Там он сильнее захлопнул за ним дверь, а потом усталым взглядом уставился на сына. Он молчал и это молчание было самым страшным наказанием для Эдварда. Мальчик знал, отец ждёт пока он сам начнёт говорить. Но что ему говорить? Даже если он будет что-то говорить, какой в этом смысл? Исход всё равно будет одинаковым. Поэтому он выбрал молчать, так будет проще.       - Молчишь… - как-то грустно выдал мужчина. – Это правильно. Со старшими нужно молчать. Мы лучше знаем, что тебе нужно делать, как жить. Та понимаешь это?! – последнюю фразу отец выкрикнул, трясясь от злости.       Эдвард сжался. Хотелось исчезнуть, растворится в воздухе, лишь бы не слышать этого. Ему было страшно и больно одновременно. А чего он, собственно, хотел. Должен же был догадаться, что такое его поведение приведёт именно к этому. Или на что он надеялся? На то, что родители согласятся, что они не правы, что они несправедливо к нему относятся? Где это видано? Все дети, не только Эдуард, знают, что взрослые никогда не признают своих ошибок, никогда не берут свои слова назад, взрослые готовы сделать всё, лишь бы оказаться правыми. А нынче и дети берут пример с родителей. Задирают нос, думают, что лучше других.       - Совсем страх потерял? Ты как с матерью общаешься?! – мужчины подскочил к ребёнку и схватил его за воротник рубахи. – Пока ты живёшь в этом доме, ты будешь делать всё, что тебе скажут! Ясно тебе, дрянь? Ясно? – он с силой встряхнул ребёнка. – Я не слышу!       Ничего не зависело, от того, что сейчас скажет мальчик. Он уже сказал всё, что думает сегодня с утра, глядя в глаза матери. Отцу он в глаза взглянуть не мог. Это было выше его сил.       - Язык проглотил? – выпалил мужчина.        Началось. Он толкнул от себя ребёнка, который через мгновение уже лежал на полу. Первый удар пришёлся по ноге. Отец продолжал что-то говорить, но Эдварду было уже всё равно. Он ничего не слышал и не видел, зато всё чувствовал. Он ритмично всхлипывал и дергался от каждого удара ногой. Он задыхался. Задыхался от чувства собственной беспомощности, от собственной слабости. Он ненавидел себя за это.       - Выродок! – это был последний удар. Самый сильный, в него была вложена вся ярость, вся злоба.       На этом ад кончился. Отец ушёл, ничего больше не сказав, а Эдвард остался. Остался лежать на холодном полу, совершенно один. Но его одиночество почти сразу было нарушено братом, который внезапно ворвался в комнату и язвительно прошептал, с высока глядя на мальчика: - Что опять получил за свой непослушный язык? Какая жалость, что родители меня больше любят, - он ушёл и хлопнул за собой дверью.       Теперь Эдвард точно был один. Совладав с ногами, который отказывались его слушаться, он забрался на кровать. Сейчас он уже не плакал, ему было не больно. Он был зол. Гнев кипел в нём, намереваясь вырваться наружу. Решение было одно. Да, оно было очень тяжелое, но тогда казалось самым верным.       Найдя в себе остатки сил, мальчик поднялся с кровати и утер слезы. Он достал из своего сундучка старую потрёпанную куртку и накинул её на себя. Собственно, брать ему было больше нечего. Хотя нет. Эдвард забрался на стул и взял с полки икону. Её он заберёт с собой.       Дальше нужно было как-то выбраться из дома. Очевидно, что через дверь выйти не получится, ведь родители скорее всего всё ещё на кухне. Значит вариант один – окно.       Больше не задерживаясь, мальчик выкинул на улицу сначала рюкзак, а потом и вылез сам. Он старался быть тихим и незаметным. Словно тень, он прошёл мимо домов и свернул на другую улицу. Идти ему было некуда, но он шёл.       Что-то изменилось в нём в тот момент. Возможно, он не хотел, чтобы его родители огорчились, узнав, что он сбежал, но также он знал, что они только обрадуются. Наконец-то они от него избавились. Да, они будут счастливы знать, что больше не увидят его, не услышал от него ни одного слова. А он нет. Как бы он не ругался с родителями, он их любил. И хотел того же. Хоть раз бы мама сказала, что она любит его. Хоть раз бы отец сказал, что он гордится им. Но нет. Он получал от них только ЦУ и тумаки. И брата он любил. Хоть тот был вредный, но он был его брат, он не мог но не любить. Только вот у Кевина это как-то получалось. А может он все таки он любил его? Да нет, бред какой-то. Его никто не любил. Он теперь тоже никого не будет любить, потому что никто и не нуждается в его любви… Теперь он один, теперь ему никто не нужен.

Настоящее время

      Сколько он уже сидит здесь? Непонятно. Внутренние часы давно сломались.       Эдвард сидел на мокром полу темницы и вот уже несколько часов точно пялился в одну точку. Почему-то он вспоминал прошлое. Вспоминал маму, папу, брата. Вспоминал свой побег. Сейчас ему было абсолютно понятно, что он вырос похожим на отца. Его передёрнуло. Он не хотел быть таким, как отец, но он уже такой.       Его размышления нарушил стук. Кто-то спускался по лестнице. Дверь в коридор со скрипом открылась, и свет проник внутрь. Эдвард готов увидеть здесь кого-угодно, но не её.       - Как дела? – нежный женский голос эхом отразился от стен.       Это была Эвелин. Мужчина от неожиданности даже подскочил на ноги Хмурясь, он приблизился к решётке, которая разделяла их.       - Издеваться пришла? – хриплым голосом спросил он, опираясь на решётку.       - Нет, - девушка сняла рюкзак и достала из него что-то маленькое. – Это из твоего кабинета. Я подумала, что здесь тебе это пригодится, - она протянула ему икону.       Эдвард узнал эту вещицу. Это была та самая икона, которую он забрал с собой из дома, когда сбегал. Мужчина слабо улыбнулся.       - Спасибо, - тихо прошептал он. – Прости, - это вырвалось уже само.       - Бог простит, - то ли пошутила, то ли серьёзно ответила Эвелин.       Больше они не говорили. Эвелин, до этого серьёзная, улыбнулась каким-то своим мыслям и ушла обратно вверх по лестнице. А Эдвард остался. Теперь не один.       Мужчина поставил икону в один из углов камеры, а сам сел в противоположный. Руки немного подрагивали. Что-то трепетало в его сердце. Что это? Надежда?