Сасси

>Тебе нужно приехать в паб. >Что? >Саймон в плохой форме. >Сейчас едва полдень? >Просто приезжай сюда, Сасси. Сообщение от Прайса заставляет тебя уже через минуту бодро шагать по улице, дрожа от нервов и колотящегося в груди сердца. До паба идти недолго, самый короткий путь — два квартала на восток, два квартала на юг и быстрый поворот налево в пешеходный переулок, который проходит между двумя большими кирпичными зданиями, туда, где в стороне от улицы приютилась выкрашенная красной краской дверь. Это совсем не долгая дорога, потому что она едва ли дает тебе достаточно времени, чтобы собраться с мыслями. Твои ноги летят по испещренному ямами асфальту, тревога крутится в голове, отыскивая самые мягкие участки мозга, чтобы впиться в них зубами и сорвать тебя. Он в порядке, он просто пьян. Он в порядке, он просто пьян.Он не пострадал. Он в порядке. Ты практически на нервах. Твое тело чувствует себя неудержимым, не связанным законами и физикой, словно ты можешь полностью развалиться на части в любой момент. Разорваться по швам и исчезнуть в ничто, чтобы тебя больше никогда не увидели и не услышали. В следующее мгновение тебе было очень трудно удержаться от того, чтобы не продолжить предыдущую мысль словами «может, так будет лучше». Тебе больше не разрешалось произносить такие вещи вслух. Так говорит твой психотерапевт. Ты не должна была думать, что твоей семье будет лучше без тебя, этой оболочки человека, которая теперь не мать и не жена, а просто скелет, просто нервная система, просто сердце и мозг. Ты стискиваешь зубы. Ты все еще остаешься собой. Ты сильная. Ты мать. Ты жена. Ты любима. Ты достойна того, чтобы тебя любили. Ты борешься с раздражением и повторяешь эту мантру вдобавок к другим своим мантрам для пущей убедительности. Тео в порядке. Саймон в порядке. Ты дома. Здесь нет опасности. Нечего бояться. Когда ты доходишь до входной двери паба, ты на секунду останавливаешься и смотришь на нее. Твои руки дрожат на ручке. Опасности нет. Нечего бояться. Ты по-прежнему остаешься собой. Ты достойна того, чтобы тебя любили.

***

— Что ты здесь делаешь? — лопочет Саймон, и ты закусываешь внутреннюю сторону щеки, пока Прайс стоит напротив тебя, прижавшись к плечу пьяного мужчины. — Сасси собирается отвезти тебя домой, — Прайс мягко объясняет, и Саймон яростно трясет головой, закрывая глаза, словно его внезапно ослепило солнце. — Нет, — говорит он клятвенно. Ты борешься за то, чтобы сохранить голос, даже когда пытаешься его успокоить. — Си. Эй, все в порядке, ты просто… — Нет, Сасс, — его пальцы скручиваются вокруг маленького стакана, наполненного до краев бурбоном, прежде чем он опрокидывает его в себя и вытирает губы о рукав, — Прайс отвезет меня домой. Иди, — приказ режет, но ты сглатываешь обиду. Ты загнала его сюда. Ты сделала это. — Я не могу, приятель. Нужно встретиться с женой на улице, чтобы договориться о встрече. — Я не могу пойти с ней, — он огрызается, и ты стараешься не подавить слюну, которая скапливается в задней части горла вместе с тошнотой. Прайс смотрит на тебя поверх сгорбленной позы Саймона, бормоча что-то похожее на: «Все в порядке, вызывай такси», и ты справляешься с этой задачей в рекордные сроки, а через минуту на экране трекера появляется черная машина, выезжающая на улицу. Твои руки все еще чертовски дрожат, и ты не можешь остановить их, не можешь ничего с ними сделать, кроме как держать их вместе в надежде, что они не дадут тебе развалиться на части.

***

— Ладно, Си, пойдем, — тебе удалось вытащить его из машины и затащить в дом, но он быстро слабеет. Раздражение, полученное ранее, переходит в пьяную сонливость, вытягивая из его тела часть того напряжения, которое он постоянно носит в себе. Ты перекладываешь его так, что он опирается на тебя, его огромный вес едва не опрокидывает вас обоих, пока ты побуждаешь его сделать шаг вверх, — Помоги мне. — Почему ты здесь? — он хмыкает, и ты гримасничаешь, надавливая бедром на заднюю часть его колена, чтобы оно прогнулось вперед, а затем вверх, к следующей ступеньке. — Это на… мой до, — наш дом. Это не было бы ложью, не было бы чем-то, кроме правды, если бы ты сказала это. Вместо этого ты вовремя прикусила язык, — Не могу взять тебя в твой, потому что ты выпил весь городской бурбон из Кентукки, а я не хочу, чтобы ты был один. — Теперь всегда один, — он бормочет, и ты чувствуешь, как слезы жгут тебе нос, проникая под ресницы. Не плачь, мать твою, — Ты не должна быть здесь, — он возражает, когда ты идешь рядом с ним, шаг за шагом, твоя рука как можно сильнее обхватывает его талию. — Все в порядке, идем, — ты поднимаешь его по последней лестнице на площадку, где, держа руки на его бедрах, направляешь его в сторону спальни. На долю секунды ты подумываешь о том, чтобы попытаться подтолкнуть его к гостевой комнате, но отбрасываешь эту мысль, как только она приходит. Ему там будет некомфортно. Кровать слишком маленькая.Да и не хочу, чтобы он проснулся растерянным. Он ворчит, когда ты гонишь его в сторону хозяйской. Ванная комната у хозяйской лучше. Так он не разбудит Тео, если встанет посреди ночи, чтобы проблеваться. Тебе удается подтолкнуть его к кровати, закинуть ноги на матрас и снять с него огромные ботинки, бросив их небрежно в угол, пока ты смотришь на прикроватные часы. Почти время забирать. — Наша комната, — он моргает, протягивая руку к середине, к той стороне, на которой ты всегда спишь, к той стороне, на которой ты спишь и сейчас. — Да. Подумала, что здесь тебе будет спокойнее, — объясняешь ты, натягивая простыни. Он такой тяжелый, словно мертвым грузом лежит на ткани, но ты не хочешь, чтобы ему было некомфортно, и простыни сбиваются в узел под его спиной. Его голова запрокинута, тело безвольное, в блаженстве плывет по реке бурбона из Кентукки, и кажется, что он вот-вот заснет. Тебя захлестывает приливная волна тоски, появляется желание свернуться калачиком у него под боком, зарыться лицом в его шею и слушать звук его дыхания. Но ты не можешь. Ты все испортила. Ты все испортила. Опять. — Моя сладкая девочка, — его большой палец проводит по твоей скуле, и ты не можешь удержаться, чтобы не прислониться к нему, закрыть глаза и вдохнуть воздух, — Не плачь, — он хмыкает, и ты умудряешься улыбнуться, совсем немного, в основном для его пользы. — Я в порядке, — ты пытаешься заверить его, и его бровь сморщивается в центре, как это бывает, когда он знает, что ты лжешь, и собирается тебя в этом уличить. Ты вытираешь лицо тыльной стороной ладони и снова смотришь на часы. Черт, — Си, мне нужно сходить за Тео, я хочу, чтобы ты попытался немного отдохнуть, — он некоторое время молчит, опустив глаза, прежде чем полусерьезно согласиться. — Хорошо, тогда я буду здесь, — он сдвигается, частично перекатываясь на бок, и берет твою подушку в руки, складывая ее у себя на теле, пока его подбородок не упирается в нее. Ты не отходишь от него, пока его глаза не начинают закрываться, а головокружительный сон затягивает его под себя, и когда ты наконец встаешь, чтобы пойти за Тео, ты не можешь удержаться, чтобы не наклониться к нему через плечо и не прижать легкий поцелуй к его виску. Я люблю тебя, думаешь ты. Мне жаль, что я все испоганила.

***

Тео, как всегда, рад видеть тебя на тротуаре после звонка, его голос дрожит от волнения, когда он рассказывает тебе о том, что делали его друзья и что говорил его учитель. Когда до дома остается около двух кварталов, ты останавливаешься, и он смотрит на тебя в замешательстве, лицо в складках по центру бровей — прямо-таки вылитый его отец. Ты вздыхаешь и приседаешь так, что оказываешься почти на уровне его глаз, — Тео, мне нужна твоя помощь кое с чем, когда мы вернемся домой. — Окей мам? — Нам нужно вести себя очень тихо, когда мы вернемся домой, хорошо? Папа… — Папа дома? — он визжит от радости, глаза широкие и возбужденные. Черт. Блядь. Дерьмо. — Папа дома, но он болен… поэтому он спит. Чтобы помочь ему выздороветь, мы должны вести себя тихо, чтобы он мог спать, верно? — он кивает, и ты понимаешь, что он все понимает, — Хорошо. Может, мы посмотрим фильм в гостиной, перекусив, вместо того чтобы играть в твоей комнате, хорошо? — он искренне соглашается, и ты немного таешь. Он такой добрый, такой терпеливый. Такой милый мальчик, и тебе кажется, что в данный момент это не имеет к тебе никакого отношения. Ты считаешь, что тебе повезло, что он такой стойкий, потому что ты уже просрала половину периода его детства. Когда он доходит до входной двери, то прикладывает палец к губам и издает звук «шшшш» — этот маленький жест показывает тебе, что он помнит, о чем вы двое говорили, и ты таешь еще больше. Сегодня вечером он точно получит мороженое.

***

Утро наступает слишком быстро. Ты провела большую часть ночи без сна после того, как тебе удалось уложить Тео в ванну, не подняв большого шума, и уложить его в кровать, переживая, что тебе придется столкнуться с Саймоном, который может попытаться ускользнуть тайком, а может и не сделать. Не говоря уже о том, что сегодня вы втроем ужинаете у Прайсов, так как Джонни в городе, и это будет первый раз, когда ты увидишь Кайла за последние месяцы. Помимо всего прочего, ты уже волнуешься из-за этого. Твои нервы уже потрепаны. Твой мозг не дал тебе заснуть, причем не полностью, вместо этого он предпочел свободное падение через воспоминания, словно ты смотрела кино, кусочки и фрагменты всей твоей жизни проигрывались в твоем сознании, как будто ты сидела в темном кинотеатре с ведром попкорна. Первая встреча с Саймоном, замешательство из-за черепа, который казался таким знакомым, твой мозг автоматически связал его с черепом Мейса и окунул тебя в пучину страха. Первый раз, когда он отказался показать тебе свое лицо. В первый раз, когда ты отказалась дать ему свое имя. Тот момент, когда ты увидела его в ванной и почувствовала магнитное притяжение, как по волшебству. Тот момент, когда ты уловила, что он наблюдает за тобой, стоя у входа в убежище, с лицом, наклоненным навстречу дождю. Когда он появился в твоем доме с потрепанной фотографией УЗИ и твоим именем на губах. Когда ты впервые держала его ребенка, своего сына, на руках, а он плакал и целовал тебя снова и снова. В тот день, когда ты сказала «да», выйдя за него замуж, когда он встал на одно колено в детской, руки тряслись от нервов. Сон оказывается коротким. Ты полулежишь на диване, прислушиваясь, не раздастся ли какой-нибудь звук от кого-нибудь из них, и смотришь на пол, пока восходящее солнце отбрасывает тень на твердую древесину. Ты слышишь скрип тяжелых ног на лестнице, колебания кого-то, кто стоит на лестнице, не зная, стоит ли ему спускаться. Что ты скажешь, когда он это сделает? Что ты можешь сказать такого, что сделает все лучше? Эй, прости, что у меня случился приступ паники и я бросила тебя после того, как мы впервые за почти год прикоснулись друг к другу. Прости, что я испугалась и ушла, из-за чего ты стал прикладываться к бутылке. Эй, прости, что я все еще гребаный кошмар, который на самом деле тебя не заслуживает. — Доброе утро, — говорит он, и ты поворачиваешься, чтобы увидеть его у подножия ступенек, идущего к креслу рядом с диваном, тому самому огромному, на котором отпечатался отпечаток его тела. — Привет с добрым утром. — Выспалась? — Немного, — в гостиной воцаряется смертельная тишина, и ты садишься, скрещивая ноги перед собой, чтобы встретиться с ним взглядом. Скажи что-нибудь. Скажи хоть что-нибудь. — Слушай, я… — начинаешь ты. — Сас… — и он тоже. Вы оба останавливаетесь, как только понимаете, что заговорили друг с другом. — Извини, ты продолжай, — ты неубедительно продолжаешь, зажав губы между зубами. Он вздыхает, протяжно и низко. — Мне жаль, что тебе пришлось… иметь дело с этим. Со мной. Вот так. — Все нормально. Не в первый раз вижу тебя в плохом состоянии, — ты пытаешься поддразнить его, пытаешься разрядить гигантскую грозовую тучу, которая надвигается на вас двоих, но ничего не получается. Вместо этого он гримасничает. Плавно. Ты проклинаешь себя, — Я… Не против. Мне было как-то… приятно. Сделать что-то для тебя, — он поднимает бровь, и ты пожимаешь плечами, — Ты всегда заботишься обо мне, знаешь? — Ты — мой приоритет… — наверху скрипнула дверь спальни, затем раздались негромкие шаги, и ты ощутила укол сожаления. Как всегда рано проснулся, малыш. Ты не можешь его сильно винить, он так рад видеть своего отца, — Ты и этот мальчик, — он улыбается через всю комнату туда, где стоит твой малыш с одеялом, затянутым в его руки, все еще в пижаме, с сонной улыбкой, — Давай, Жучок, — Саймон похлопывает себя по бедру, и Тео бежит, забирается на кресло и прижимается к отцу, глаза все еще носят корочку сна, волосы в беспорядке. — Завтрак? — спрашиваешь ты, и Тео кивает, уткнувшись в грудь Саймона. — Блинчики? — с надеждой спрашивает он, и ты смеешься. — Конечно, Жучок, — Саймон смотрит на тебя поверх его головы, — Ты останешься? — спрашиваешь ты, стараясь, чтобы в твоем голосе не проскользнуло никаких эмоций. Это его выбор. Не дави на него. Ему должно быть комфортно. — Конечно.

***

Он остается на весь день. Ты не планировала, что это случится, но это случилось, и ты не жалуешься. Вы оба изящно обходите стороной ту ночь, но в ней нет чувства неловкости или ужаса. Ощущение… нормальности. Нормально. Если бы не проблема, ты могла бы закрыть глаза и представить все как раньше, а твоя способность расслабиться и наслаждаться их обществом, вместе, не теряясь в собственных мыслях — это то, над чем ты старательно работала благодаря доктору Си. Это приятно. Приятно, когда ты усаживаешь Тео в его комнате смотреть фильм, в то время прикидывая его ужин, на тот случай, если он решит потом привередничать. Еще хорошо, когда Саймон спрашивает тебя, не хочешь ли ты выпить бокал вина, прежде чем начать готовиться к ужину, поскольку он может сказать, как ты нервничаешь, и ты отвечаешь «да», не чувствуя себя при этом виноватой. Все это кажется прекрасным, пока не прекращается, и твой маленький пузырь лопается. — Хочешь поговорить о той ночи? — блядь. — Конечно… — отвечаешь ты, и он откидывается в кресле, наблюдая за тобой пристальным взглядом, таким, какой ты замечала десятки раз, но обычно не в своем доме. — Важно… чтобы мы были честны друг с другом, — говорит он, и у тебя в животе скручивается узел. Он с беспокойством потирает затылок, затем делает глубокий вдох и продолжает, — Мне нужно, чтобы ты… признала. То, что произошло. Мне нужно поговорить об этом с тобой. — Хорошо, — поспешно говоришь ты, — Мне жаль… той ночью я… я совершила ошибку, — это неправильные слова. Само слово — ошибка, и его лицо искажается, начавшийся процесс замкнутости захватывает его тело, его разум. Нет, нет, нет. — Ошибка, — повторяет он, и ты энергично качаешь головой. — Нет, нет. Не так, я не хотела… пожалуйста. Я не… я не знаю больше, как почувствовать или сказать все правильно, и в голове у меня такая каша, но я клянусь, я… я хочу попробовать. Я хочу… этот брак. Я хочу нас, — теперь ты плачешь искренне, слезы стекают по твоему лицу, ногти вцепились в твои ладони так сильно, что это жжет, — И я… я хотела не спешить, — он задумчиво кивает, но молчит, — Я потеряла голову в ту ночь и бросилась сломя голову, не подумав толком», — почему он ничего не говорит? — Ты не был ошибкой, Саймон, клянусь. Ты никогда не был для меня ошибкой, — ты выталкиваешь последнюю фразу, горло пересохло от слез, глаза зажмуриваются, а руки слабеют. В груди тесно, так тесно, воздух кажется плотным, и… ты полностью все разрушила, снова, это все, что ты теперь делаешь, — разрушаешь все вокруг. Ты разрушила свою семью, разрушила жизнь своего сына, разрушила жизнь Саймона, разрушила все. — Эй, эй, — ты не заметила, но его рука уже обхватила твою, надавливая на то место, где твой пульс бьется под кожей, — Хорошо. — Хорошо? — Хорошо, — он делает глубокий вдох, — Но нам нужно поговорить, Сасс. Действительно поговорить. Поговорить о том, где ты находишься, что чувствуешь. Поговорить о том, как двигаться дальше. — Хорошо. — И мне нужно быть честным с тобой кое в чем. То, что случилось прошлой ночью… это не должно повториться. Я… — он смотрит вниз, на свои ноги, — У меня была паническая атака, после того как ты ушла. Мне казалось, что я умираю, я не могу… не могу снова пережить такое. Я должен быть в нормальном состоянии, — он не отпускает твою руку, но его хватка немного ослабевает, и ты чувствуешь, как твое сердце разрывается на две части. О, Си.Что ты наделал? — Если я не смогу быть рядом, то не смогу позаботиться о тебе, или о Тео, или сделать так, чтобы с вами обоими ничего не случилось, а я должен быть в состоянии… — он резко останавливается, захлебнувшись последним предложением, и ты смотришь, как он выпрямляется, выгнув спину и скрутив шею. Ты встаешь и тянешься к нему, неуверенной, стремящейся к нему, рукой проводя по его предплечью. Прося разрешения. Прося прощения. Прося обо всем. Он дает тебе это. Ты легко падаешь в его объятия, сворачиваешься калачиком, и он зарывается лицом в твои волосы, дрожащие вздохи — единственный звук в комнате, по которому ты можешь понять, что он пытается успокоиться. Он возвышается над тобой, его объятия легко поглощают тебя, и ты закрываешь глаза, прижимаясь к нему как можно крепче. Ты сделала это. Ты его подвела. — Мне жаль, — шепчешь ты, и он качает головой, — Да, да… да, Си. Мне так жаль. — Я знаю, — он отвечает, проводя рукой по твоим волосам, а затем вниз по спине, — Я знаю, что так и есть, милая девочка.

***

Ты четырежды проверяешь дверной замок, в то время как Тео прыгает с щели на щель на тротуаре, а Саймон внимательно наблюдает за ним. Солнце начинает садиться, отбрасывая оранжево-розовый отблеск на улицу, фонари только начинают мерцать по всей дороге, звуки людей, гуляющих в хорошую погоду, отскакивают от кирпича. — Готова? — спросил он, потянувшись к сумке на твоей руке. Ты киваешь, но протягиваешь руку, чтобы схватить его за запястье, когда он поворачивается, чтобы направиться дальше по кварталу. — Я… Я… — ты подумываешь, что тебя тошнит, и в то же время сваливаешься с ног. В одежде тебе слишком тепло, а кожа холодная. Тебе не по себе. Неустойчивая. Почему это так сложно? — Что такое? — он нежен, голос мягкий и ласковый, и ты пытаешься улыбнуться и успокоить его, но это выходит не так, неуклюже и нервно. Ты можешь сделать это. Просто спроси его. Сегодняшний день был в основном замечательным. Он не собирается отвергать тебя. — Я… хотела спросить, не хочешь ли ты… не хочешь ли ты пойти с нами домой сегодня вечером? После ужина, — его брови поднимаются, и что-то темное мелькает на его лице, что-то настороженное. — Не знаю, хорошая ли это идея. — Не для… этого. Не для секса, — господи Боже, — Я… я подумала, может, мы могли бы спать вместе, — о боже. Ты все портишь. Тебе кажется, что тебя стошнит на его ботинки, — Просто спать. В нашей кровати. Вместе. — Ты уверена? — Да… да. Я хочу, если ты хочешь, — он молчит долго, почти вечность, прежде чем сделать шаг вперед и прижаться легчайшим поцелуем к твоей макушке. — Хорошо, Сасс. Я хочу.

***

— Черт возьми. Такое ощущение, что я не видел тебя несколько лет, — Кайл тянет тебя в объятия, и ты смеешься, откидывая голову назад, с чистой радостью на лице. Ты действительно соскучилась по нему. — Ты выглядишь подтянутым, Газ, — подтруниваешь ты, и он слегка подтягивается. Саймон хмурится и поднимает бровь сзади него. Прайс качает головой, словно ему уже надоели вы все. — Ладно, ладно. Хватит приставать к девчонке, — кричит Соуп, отпихивая его локтем с пути, и когда он притягивает тебя к себе, чтобы обнять, то тебя не удивляет, что на глаза наворачиваются слезы. Соберись. — Привет, Джонни, — ты прижимаешься к нему, обхватывая руками его талию, и он сжимает тебя, прежде чем отстраниться. — Привет, Сассафра. Ты в порядке? — он бросает взгляд на Саймона, а затем снова на тебя. Ни от кого не ускользнуло, что вы трое прибыли сюда вместе. Ты киваешь, и он улыбается, — Где мой племянник? — он чуть орет, потому что Тео спрятался за ногами Саймона, слегка перепуганный шумом. — Он здесь, — ты ласково гладишь его по голове, и он выглядывает, глаза сразу же падают на Джонни, и радость озаряет его лицо. — Дядя Джонни! — кричит он, а затем бросается на беднягу, врезаясь в него с силой ребенка в два раза моложе его. — Ооф, — Джонни бросает на тебя изумленный взгляд, а ты пожимаешь плечами. — Почему ты удивлен? Ты же знаешь его отца, — Газ звонко смеется, а жена Прайса закатывает глаза, после чего сама обнимает тебя и тащит на кухню. Газ уже поднял Тео на плечи, и ты краем глаза видишь, как Прайс протягивает Саймону пиво, после чего ускользаешь, оставляя их наедине с их разговорами. — Ты выглядишь так, будто плакала, — она указала на твои веки, и ты поморщилась Ты и правда пыталась скрыть это, но припухлость трудно спрятать. — Это был… день. — Плохой день? — спрашивает она, и ты задумываешься. Плохой? Нет. Хороший? Тоже не совсем. Как бы ты описала его? — Неплохой день, просто… тяжелый, — она протягивает руку через стойку и сжимает твою ладонь в знак признательности. — Если тебе нужно поговорить… — Пообедаем на этой неделе? — с надеждой предлагаешь ты, и она с готовностью соглашается. Это здорово — иметь друга. Когда есть кто-то, кто все понимает. Несмотря на то, что она — гражданская, сладкая, как мед, и мягкая, как хлопок, у нее все равно есть стержень. Она никогда не выказывала страха или отвращения к вашей группе. В конце концов, она вышла замуж за Джона. И он любит ее больше, чем саму жизнь, — Итак. Над чем ты тут целый день вкалывала? — меняешь ты тему, и она хихикает, откупоривая пробку от винной бутылки. — Блядь, нет! — возражает она, наливая два бокала, — Я заказала кейтеринг*. Я не хочу готовить на вас всех. Ты слишком привередлива, — она протягивает тебе стакан, и ты звонко ударяешь его край о ее. — Это справедливо.

***

— Как работа, Сасси? — спрашивает Кайл, протягивая миску с салатом Саймону, который воротит от нее нос. — Неплохо. Немного скучновато. — А чем ты вообще сейчас занимаешься? — спрашивает Джонни. Он сидит рядом с Тео, который сидит рядом с Газом, уютно устроившись между двумя дядями, словно это праздник, и лицо его светится от счастья. Они тоже по очереди берут что-то с его тарелки, так как он уже устроил скандал из-за того, что сегодня будет есть овощи. — Я занимаюсь проектом. Занимаюсь анализом и компиляцией данных для Министерства обороны, — ты стараешься говорить кратко, но Джонни поднимает бровь. — Какого рода данные? — ты вздыхаешь. — Я отслеживаю и анализирую историческое использование Семтекса, — говоришь ты бесстрастно, и его лицо загорается. — Оригинальный состав? — Да, Джонни, — сухо отвечаешь ты. Саймон усмехается. — Пытаешься определить, как много осталось на свободе, а? — ты снова вздыхаешь, громче для пущего драматизма, и жена Прайса подхватывает реплику. — Ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом, кроме бомб, а? — Газ недовольно ворчит, но смотрит на Тео, — Как дела в школе, Тео? — О да, конечно, воспользуйся ребенком! — Джонни наигранно закатывает глаза, и ты с размаху втыкаешь палец ему в голень, — ОУ! — вскрикивает он. Ты усмехаешься. Прайс прочищает горло. Упс. — Круто повеселились! — говорит Тео, и Саймон мягко улыбается ему через стол. Ты наблюдаешь за ним, за складкой в уголке его глаз, за мягким наклоном губ, за теплом и любовью, которые он излучает, глядя на своего сына. Тебя охватывает нежность, чертова нежность и слезы, и… влюбленность. Ты чувствуешь жжение слез и неосознанно трешь лицо, прежде чем опустить взгляд на колени. Твою мать. Тяжелая рука тянется в сторону твоей, сжимая рукоять твоего стула. Тяжелая рука, на которой золотое обручальное кольцо, и ты наклоняешься к ней, крепко прижимая его к своим коленям и потирая большим пальцем костяшки пальцев, пока не возьмешь свои эмоции под контроль. — Мы будем скучать по тебе на следующей неделе, Гоуст, — говорит Кайл, разрезая кусок мяса на маленькие кусочки и предлагая их Тео, который смотрит на них с подозрением. Саймон кашляет так, будто проглотил муху. — Что? — обращаешься ты, и он гримасничает. Прайс протирает лицо рукой, а Газ смотрит между тобой и Саймоном, словно в недоумении. — Я беру небольшой отпуск. — Хорошо заработанный, — добавляет Кайл, — Уверен, что Але и Руди будут скучать по тебе. — Вы едете в Лас Альмас? — твоя голова мечется туда-сюда между ними двумя. — Что такое Лаламас? — спросил Тео с полным ртом еды. — Жуй свою еду, малыш, — говоришь ты. Когда никто больше не говорит, ты поднимаешь брови и покачиваешь головой, — Вы едете в Лас Альмас? — повторяешь ты, и Джонни неловко ёрзает, прежде чем ответить. — Это просто чтобы помочь Лос Вакерос. — С чем? — продолжаешь ты, и теперь Саймон нервно ёрзает на месте, — Соуп, — шипишь ты, а он поднимает руки вверх. — Валерия вырвалась… — начинает он. — Кто-то вывел Валерию… — Прайс пытается объясниться в то же время. — Валерия в бегах и… — Газ использует воздушные кавычки вокруг слова бегах, и они все замолкают, когда ты громко смеешься. — О боже! — ты щиплешь себя за переносицу, — Вы не справитесь со своей задачей. Она слишком умна по сравнению с вами, и вы это знаете, — за столом наступает мертвая тишина. — Ну, если ты ищешь, чем бы заняться, девчонка… — Джонни задумчиво замолчал. — Сойдет, — Саймон рявкает, и глаза Тео расширились. Газ опускает взгляд в свою тарелку. Прайс хмурится. Саймон глубоко вздохнул, а затем перевел взгляд на тебя, и ты успокаивающе сжала его руку. Все в порядке. Ты пытаешься донести информацию этим жестом. Все в порядке. Жена Прайса встает из-за стола, рука на бедре, другая на плече Джона. — Хорошо. Кто хочет десерт?

***

Жучки стрекочут в траве, когда ты ступаешь рядом с Прайсом на веранду. Саймон, Соуп и Газ находятся в гостиной вместе с его женой, Тео спит на руках у отца, щеки прижаты друг к другу, ресницы милого ребенка мягко улеглись на его лице. Прайс постукивает сигарой раз, два, прежде чем прочистить горло. — Если бы ты захотела, Сасси, я мог бы потянуть за несколько ниточек. Ты могла бы присоединиться к нам в Лас Альмас. — Спасибо, Прайс, но… Я не пройду психологическую экспертизу для участия в операциях? Да и по медицинским показаниям меня, скорее всего, тоже не допустят, — ты показываешь на свое плечо — то, в котором поврежден нерв — и он кивает, — Но я ценю предложение, — ты вздыхаешь, разворачиваешься и упираешься руками в перила, пиная вместе туфли, прежде чем выдохнуть глубокий вдох, — Я так и не поблагодарила тебя, — мягко говоришь ты, — За то, что заботился о нем… во время… когда я была… когда мы были разлучены. Я знаю… я знаю, что он был в тяжелом состоянии, и вы оба очень поддерживали его, — Прайс кивает, сигара свободно покидает его губы, — И… я знаю, что мы никогда по-настоящему… не разговаривали, но… я прощаю тебя, — он наклоняет голову, глаза тяжелые, в них полно мира вещей, которые можно только представить. — То, что я сделал, то, что мы с Саймоном сделали… это была ошибка. Я принял решение, исходя из ситуации, в которую попал, и… оно было неверным, — он говорит сдержанно, и ты киваешь. — Так и было, но я считаю, что мы в расчете, — ты закрываешь глаза, — Я помню тебя, тот день. Когда вы, ребята, пришли за мной. Я помню… как слышала твой разговор с Саймоном, когда вертолет приземлился. Когда он думал, что я уже мертва. Когда он… — твой голос обрывается, потому что это слишком тяжело, чтобы пытаться вспомнить, слишком тяжело, чтобы вытянуть на передний план своего сознания. Воспоминания о хриплых криках Саймона, его мольбах, его руках, испачканных кровью. Твое собственное зрение размыто до красноты, Соуп зажимает две твои раны, Газ вырывает пистолет из железной хватки Саймона, Саймон пытается умереть рядом с тобой, отказываясь существовать в мире, где тебя нет, и над всем этим раздается крик Прайса, его приказ Саймону отступить, — Ты сохранил ему жизнь, постоянно напоминал, что у него есть Тео дома, который ждет его, и я в долгу перед тобой за это. — Ты мне ничего не должна, Сасси. — Ну, по крайней мере, мне нравится думать, что мы квиты, — ты улыбаешься, и он кивает, голубые глаза мерцают под фонарем на крыльце, сигара горит красноватым пятном в темноте. — Тогда мы квиты, — он соглашается, и ты поворачиваешься, чтобы посмотреть в окно гостиной, где рука Саймона нежно лежит на спине Тео, потирая мягкий круг, чтобы убаюкать его, пока он крепко спит. — Я собираюсь отвести их домой, — ты дергаешь головой в их сторону, и он улыбается. — Спокойной ночи, Сасси. — Спокойной ночи, капитан.

***

Ты чертовски нервничаешь, когда забираешься в постель той ночью. Тео спит, замки трижды и четырежды проверены, бутылка с водой наполнена и стоит рядом с твоей кроватью. Ты полулежишь, полусидишь на куче подушек, одетая в одну из слишком больших футболок Саймона и пару хлопковых шорт, забравшись под одеяло и уставившись в потолок, когда кровать прогибается под его весом, а его тело погружается под простыню рядом с тобой. Он теплый, такой теплый, как и обычно, и тебе хочется прижаться к нему, и это чувство настолько сильное, что едва не прорезает дыру в твоем сердце. Дыши. Просто дыши. Все в порядке. Ты дома. Здесь нет опасности. Нечего бояться. — Сасс? — его голос ровный, мягкий, успокаивающий, и ты оборачиваешься к нему лицом чуть более чем с нетерпением. — Хей, — ты дышишь. Не облажайся. Не облажайся. Не делай глупостей, не совершай необдуманных поступков, не говори ничего плохого, будь спокойна, ты справишься, ты в порядке, ты теперь в порядке, ты… — Поговори со мной. — Я хочу прикоснуться к тебе, — пробурчала ты, отчасти смущенная, хотя и слышишь, как твой психотерапевт на задворках сознания говорит тебе: «Это нормально — просить Саймона о том, чего ты хочешь, если он не против», — Прости. Я хочу… я хочу… чтобы ты меня обнял? Если… ты хочешь. Только если ты хочешь. Если не хочешь — ничего страшного, — ты хмуришься, пальцы сцеплены вместе. Его взгляд смягчается, становится нежнее, чем десять минут назад или час назад, и он кивает, раскрывая руку, чтобы поднять одеяла, и ты придвигаешься ближе. Когда это происходит, он прижимает тебя к своей груди, утыкаясь лицом в шею и складывая руку вдоль твоей спины, тяжелая ладонь скользит вверх и вниз по твоему позвоночнику. Дом. Это похоже на дом. Это ощущение счастья, счастья быть целым и чувствовать себя самим собой. Ощущение, что в этих стенах мирно спят твой муж, твой сын. Ощущение, что все в порядке, что ты в безопасности, что все будет хорошо. Впервые за почти год ты чувствуешь себя как дома , и это приводит тебя в шок, от нахлынувших чувств на глаза наворачиваются слезы, потому что ты понимаешь, наконец-то видишь, что все это время это был Саймон. Саймон — твой дом, Саймон — твой якорь, Саймон — твое здравомыслие. Отец твоего ребенка, человек, за которого ты вышла замуж, любовь всей твоей жизни. Это всегда был он. Как ты могла быть такой слепой? Сейчас ты плачешь, слезы пропитывают его кожу, горлышко его футболки, а он крепко обнимает тебя, пытаясь успокоить, его рука теперь смахивает текущие по твоим щекам стремительные слезы. — Ты в порядке, Сасс. Все в порядке, — он пытается успокоить тебя, но это только заставляет тебя сильнее расплакаться. — Я знаю! — всхлипываешь ты, — Я знаю, что все хорошо, — ты произносишь невнятные слова, дыхание становится короче, и ты чувствуешь, как напрягаются его мышцы, его собственная паника начинает нарастать из-за того состояния, в которое ты себя приводишь, — Мне ж-жаль, — лопочешь ты, — Мне так жаль. Я все испортила. Я разрушила нас. — Ты не разрушила, я клянусь, — он лжет. Он лжет. Ему приходится, потому что как это может быть правдой? После всего. После того ада, через который ты заставила его пройти. После того, как ты отреагировала на него той ночью. После всего этого, как он мог все еще быть здесь, все еще хотеть тебя? Ведь это не имело смысла. Ты не заслуживала его. Ты вообще ничего не заслуживала. — Я не заслуживаю тебя! — плачешь ты, и он полностью замирает, рука замирает на твоей коже, тело застывает на кровати. Ты чувствуешь это, скованность, словно он превратился в камень, и это заставляет твое сердце биться, заставляет тебя так нервничать, что голова кружится, пока он не заговорит. — Я не заслуживал тебя, долгое время, — хрипло произносит он, — Я не заслуживал быть в твоей жизни, не заслуживал быть отцом Тео. Мне казалось, что я не достоин жениться на тебе тоже. Я не мог поверить, что это происходит, стоя там. Казалось, что я нахожусь в проклятом сне, — откинувшись назад, он наклоняет твой подбородок вверх, чтобы заглянуть в твои глаза — в его собственных стоят такие же слезы, как и в твоих, — Ты подарила мне еще один шанс. Ты простила меня. Ты проявила ко мне милость. Тебе не кажется, что ты и сама заслуживаешь немного этого? — ты дышишь с дрожью и обдумываешь его слова. А ты заслуживаешь? Думаешь ли ты, что заслуживаешь немного милости? Ты закрываешь глаза и мысленно считаешь до десяти. Ты все еще остаешься собой. Ты сильная. Ты мать. Ты жена. Ты любима. Ты достойна быть любимой. Ты достойна быть любимой. Когда ты открываешь глаза, он пристально смотрит на тебя, его глаза полны надежды, полны любви и понимания, несут на себе груз десятилетий боли, силу выживания, бремя всего. Бремя, которое ты тоже несешь вместе с ним. Бремя, которое вы двое всегда делили, даже до этого года, до прошлого года, до того, как Тео вообще родился. Бремя, рожденное травмами, разрушенными домами и кровопролитием; груз, который не кажется таким тяжелым, когда он рядом с тобой. Две костяшки пальцев проводят по яблоку твоей щеки, и ты поворачиваешь губы к его ладони, прижимаясь к его коже мягким, нежным поцелуем. — Я люблю тебя! — шепчешь ты, широко раскрыв глаза, глядя на него сквозь размытое и наполненное слезами зрение. — Я люблю тебя, — говорит он в ответ, притягивая твою руку к себе, нежно целуя точку пульса, а затем снова заключает тебя в свои объятия, твои конечности переплетаются с его, пока все, что ты можешь ощущать, все, что ты можешь видеть или чувствовать — это он. Саймон, твой человек. Саймон, отец Тео. Саймон, твой муж. Саймон, твой дом.