Сасси

Звук секундной стрелки повторяется в тишине комнаты, тик-так-так заполняет мертвый воздух, пока ты моргаешь на женщину, которая сидит в кресле по диагонали напротив тебя, кожаный блокнот раскрыт на колене, модная ручка расслаблена в ее хватке. — И как вы спали? — Отлично, — отвечаешь ты, и она приподнимает бровь в ответ. Тебе все еще неуютно в этой комнате, в этом кресле, в этой ситуации, но теперь она стала казаться более рутинной, хотя и не менее навязчивой. Тебе всегда кажется, что она держит тебя под микроскопом, ручка копается в твоем мозгу, перебирая образы твоих кошмаров и промокших от пота простыней, ужас из снов трудно отличить от реальности воспоминаний. — Как насчет вашего сына? Сколько ему лет? — упоминание о Тео отвлекает тебя и заставляет твое сердце потеплеть, образ его улыбающегося, хихикающего лица растягивает твои собственные губы по углам. — Он счастливый, идеальный маленький мальчик. Ему только что исполнилось четыре года, — доктор что-то записывает, и ты ерзаешь на своем месте, — В следующем году начнет ходить в начальную школу. — Он ходит в детский сад? — детский сад. Ты всегда забывала, что здесь это не называют дошкольным образованием. — Да, ходит. Ему нравится. Легко заводит друзей. — Какие-нибудь изменения в его настроении или поведении? — Нет. То есть у него бывают вспышки. Истерики, но это все обычные детские заморочки, — в кабинете снова воцаряется тишина. Минутная стрелка как патока движется к цели — трем часам дня, и ты украдкой бросаешь взгляд на свои часы, надеясь, что, возможно, в офисе часы работают медленно. — У нас еще есть десять минут, миссис Райли, если только вы не хотите позвонить здесь? — черт. Ты извиняюще улыбаешься, пытаясь оправдаться. — Простите, я просто ах… забыла, что мне нужно кое-что забрать на улице, прежде чем я заберу Тео из школы, — ты врешь, не моргнув глазом, и смотришь, как она еще что-то черкает в своем блокноте. — Очень хорошо. Мы можем добавить дополнительное время на следующей неделе, если хотите? — нет. — Конечно, это было бы здорово. Спасибо.

***

Ты стоишь, засунув руки в карманы, наступая на трещину в тротуаре, и ждешь, когда входные двери распахнутся с возбужденными лицами, когда дети бросятся сломя голову в объятия своих воспитателей, родителей, нянь или кого бы то ни было. Наступаешь на трещину. Твой телефон гудит от смс-сообщения — уже второго с запрещенного номера за последний час. Проигнорируй его. Сломай спину своей матери. — Мама! — визг Тео прорывается из полуденной дымки, и ты поднимаешь глаза, чтобы увидеть, как он осторожно спускается по лестнице, а затем переходит на бег, маленький красный рюкзачок подпрыгивает за ним. — Жучок! — ты опускаешься на колено, раскрывая руки, чтобы обнять его. Его сердце бьется в твоих объятиях, как птичка колибри, прежде чем он отстраняется, бормоча на ходу, с восторгом рассказывая о стишке, который они сегодня выучили. — Голова, ш-плечи… колени и пальцы! — кричит он, топая ногами от радости. Ты сжимаешь его руку, пока идете домой, и он болтает с тобой, рассказывая о том, как прошел его день, и называя цвета и размеры предметов, мимо которых вы проходите. Ты прижимаешь его к своему бедру с дальней стороны, подальше от дороги, непринужденно сканируя улицу каждым взглядом. Каждое лицо, каждый взгляд, обращенный на вас двоих, заставляет тебя напрячься, твои пальцы зудеть, твой мозг вычислять. Ты подсчитываешь каждую машину, учитываешь каждое тело, при этом крепко держа маленькую руку Тео в своей и кивая в такт его рассказу о своем любимом занятии сегодня днем. Через квартал на другой стороне улицы мужчина орет в мобильный телефон, а справа стоит заведенная машина. Женщина спешит мимо вас двоих, опустив голову, а группа старших ребят из школы смеется и шутит там, где они столпились на тротуаре впереди. Мир вокруг тебя трясется и качается, твое зрение на мгновение расплывается по краям, прежде чем в кармане зажужжал телефон, и ты испустила вздох, который задерживала. — Мама? — Тео дергается. Ты моргаешь, а затем гладишь его по голове. — Прости, малыш. Что ты хочешь на ужин?

***

Ты уже на середине уборки ужина, когда раздается звонок в дверь, и ты вдавливаешь ногти в ладони. — ПАПА! — кричит Тео и бежит к двери в одних носках, ноги скользят по полированному деревянному полу. — Эй, не бегай в доме! — кричишь ты ему вслед, но это бесполезно. Нужно устроить землетрясение, чтобы в этот момент отвлечь его от отца. Он стоит на кончиках пальцев, пытаясь дотянуться до дверной ручки, и ты наклоняешься над ним, чтобы помочь, крутишь ручку и тянешь ее на себя. — ПАПА! — снова кричит он. — А вот и мой большой мальчик, — Саймон усмехается и, стянув с себя балаклаву, наклоняется, обхватывая огромной рукой спину твоего малыша и подтягивая его к себе на руки. Саймон прижимается лицом к лицу Тео, глаза смыкаются, как только он устанавливает контакт. Он не отходит от дверного проема, просто стоит там, обнимая сына так крепко, как только может, не причиняя ему боли. Когда он немного расслабляется, Тео обхватывает отца за шею и кладет голову ему на плечо. Милый, ангельский мальчик, думаешь ты, наблюдая за ними двумя. — Привет, Сасс, — Саймон прочистил горло, и ты киваешь ему, крепко сцепив пальцы. — Привет, — бормочешь ты. Он закрывает дверь, проверяя замок, но при этом продолжает прижимать Тео к себе, сильная рука прижата к его спине. Тео прижимается к его груди, рука поднимается, чтобы нежно погладить его по щеке, лицо полно любви и удивления, когда он смотрит на своего отца. Ты делаешь глубокий вдох и задерживаешь его на долгие несколько секунд, прежде чем выпустить, — Тео, скоро пора спать, но есть время почитать книжку, если хочешь? — Папа можешь почитать мне сказку? — спросил Тео, широко раскрыв глаза с надеждой. Саймон ставит мальчика на ноги, а ты наклоняешься, чтобы убрать с его лица несколько завитых прядей челки и поцеловать его в щеку. — Да, малыш. Папа может почитать тебе на ночь. — Пожелай маме спокойной ночи, — наставляет Саймон, и Тео обхватывает твою ногу, а ты прижимаешь к его лбу еще один поцелуй, дополнительный для пущей убедительности. — Спокойной ночи, малыш. Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю, — говорит он, но уже отстраняется, протягивая руку в сторону, где в нескольких футах от него стоит Саймон, изучая пустое место на полу. Тео цепляется за него, пытаясь потащить его по коридору и наверх в свою комнату, спотыкаясь о слова, пытаясь рассказать отцу обо всем, что он делал. Саймон отвечает ему мягко, глубокий гравий его голоса разносится по лестнице, скрипя под его ногами. Ты исчезаешь на кухне, легкие горят от учащенного дыхания, а твои руки снова находят мыльную воду в раковине, ныряют под поверхность за губкой, оттирают и отскребают кастрюлю, которую ты использовала ранее, снова и снова, пока нержавеющая сталь не заблестит, а пальцы не начнут саднить.

***

— Я хочу, чтобы ты поговорил со мной, - Саймон умоляет, положив руку на край дверной коробки. — Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, Си. Я устала, — твой голос низкий, шепотом ты пытаешься не разбудить Тео. Он смотрит через твое плечо туда, где стоит кровать для гостей, прежде чем снова найти твои глаза. — Пожалуйста. Пойдем в кровать. В нашу кровать, — ты энергично качаешь головой туда-сюда, и его рука тянется к тебе, — Дай мне обнять тебя, пожалуйста, Сасс, я… — Прекрати, — шипишь ты. Ты чистишь кастрюлю чуть сильнее, стальная мочалка вгрызается в кожу твоей руки. — Ты ведь знаешь, что будет дальше? — мужчина улыбается тебе в лицо, грязные зубы и неприятный запах изо рта едва не вызывают у тебя рвотные позывы. Он держит твою голову за волосы, и твоя кожа головы жжет, когда он сжимает кулак. Нож с коркой крови в его левой руке сверкает под единственной тусклой лампочкой, свисающей с потолка. Ты закрываешь глаза. Твоя кожа обмякла от воды в раковине, а мочалка все глубже въедается в кожу, скрежет металла о металл — единственный звук за пределами твоего затрудненного дыхания. Кастрюля теперь идеальная и блестящая, восстановленная до былой славы, но ты не останавливаешься. — Я не хочу этого, - говорит он, следуя за тобой по коридору. Ты горько смеешься. — Всегда главное то, чего ты хочешь, не так ли, — ты сплевываешь в ответ, и он останавливается, шаги замирают позади тебя. Он что-то тихо говорит, что-то под нос, что ты не можешь разобрать, прежде чем ты ныряешь в комнату Тео, собирая грязное белье в свою корзину. Всхлип пытается прорваться через твой рот, напряжение в твоем теле почти вырывается наружу, когда ты закрываешь рот ладонью и кричишь. Мочалка неприятно трется о твои пальцы, вырывая тебя из собственных мыслей. Ты занимаешь себя бессмысленными делами: убираешь тарелки и загружаешь сушилку, складываешь полотенца для посуды и вытираешь плиту. Все эти бессмысленные дела служат для того, чтобы отвлечься, отвлечься от того, что Саймон сейчас наверху, возможно, держит Тео на руках, целует его на ночь и говорит, как сильно он его любит. У тебя болит грудь, и ты заставляешь мысленные образы исчезнуть. Ты все еще находишься на кухне, когда почти час спустя слышишь его шаги, и у тебя пересыхает в горле, когда ты чувствуешь его на краю комнаты. Тебе не нужно поворачиваться, чтобы понять, что он там — электричество в доме распространяется на вас двоих, это невозможная связь, которая трещит и искрится каждый раз безошибочно. — Все прошло отлично, — говорит он у тебя за спиной. — Спасибо, — ты сглатываешь. — Ты не ответила на звонок, — твои плечи тут же напрягаются, мышцы напрягаются, когда ты поворачиваешься к нему лицом, но потом ты заставляешь себя расслабиться, прижимая ладони к тому месту, где твоя спина опирается на стойку. — Я была занята. — Тебе нужно отвечать на звонки. — Я не собака. Я на зов не прибегаю, — ты огрызаешься, — Я не обязана ничего делать, — он делает полшага на кухню, глаза темные и острые, прожигающие тебя насквозь. — Сасс, — его голос низкий, предупреждающий. Ты знаешь этот тон; ты слышала его уже десятки раз. Ты насмехаешься и поворачиваешься обратно, машинально потянувшись за стаканом, салфеткой для посуды, чем угодно, лишь бы отвлечься, — Сасс, — повторил он, — Трудно воспитывать вместе, если ты не отвечаешь на звонки, — ты вгрызаешься в щеку, пока боль не расцветает по всему рту. Тебе хочется закричать, хочется развернуться и швырнуть стакан через всю комнату, разбить его рядом с его головой. Вместо этого ты глубоко вздыхаешь и считаешь до десяти. — Он скучает по тебе, — ты меняешь тему разговора. Твой голос тихий, словно ты рассказываешь секрет, словно ты говоришь что-то, чего вы оба еще не знаете. То, что ты не говоришь, остается в воздухе между вами, не тронутое. — Я знаю, — это все, что он говорит тебе в ответ, и ты ничего не говоришь, и тишина оседает на вас двоих на долгие часы. Он вздыхает, долго и громко, а затем поворачивается, чтобы уйти, не сказав больше ни слова. Что-то кипит под твоими ребрами, под шрамом на боку, под твоим сердцем. Миллион эмоций щиплют тебя за кожу, вызывая мурашки на поверхности, и ты запихиваешь все это внутрь, упаковывая туда, где этого больше не существует. Ты поворачиваешься и выходишь из кухни, оказавшись всего в нескольких шагах позади того места, где он отступал, лопатки сдвигаются под его рубашкой, когда он натягивает балаклаву на лицо. Когда его рука находит дверную ручку, он наполовину поворачивается к тебе, мысли, мелькающие в его глазах, незнакомы и чужды, понятие, которое когда-то казалось невозможным. — Спокойной ночи, Сасс, — негромко говорит он, и ты киваешь. — Спокойной ночи, — шепчешь ты. Блеск его обручального кольца насмехается над тобой, когда он закрывает за собой дверь, щелчок ключа в замке эхом отдается в пустом доме, где ты стоишь в своей гостиной, с пустыми руками и в одиночестве.