Сасси

Мудрые люди говорят. Только дураки спешат Но я не могу не влюбиться в тебя. Тео мечется в объятиях Джонни, издавая раздраженные звуки и извиваясь всем телом в отчаянной попытке вырваться из хватки дяди. Человек за столом добродушно улыбается мальчику, а затем возвращается к бумагам, разложенным перед ним, и Джонни в отчаянии обхватывает предплечьями огромного шестимесячного малыша, который продолжает свои попытки врезаться головой в подбородок дяди. — Черт возьми, Тео, не дергайся. — Он хочет к маме, — объясняет Саймон, протягивая руку, чтобы вытереть большим пальцем слюни с подбородка Тео, — Она будет здесь через минуту, — он старается объяснить, похлопывая Тео по спине, чтобы привлечь его внимание. Он не может его понять, но ты настаиваешь на том, чтобы говорить с Тео, как со взрослым, рассказывая ему все и вся о том, что происходит в тот или иной момент, поэтому Саймон поступает так же. Он доверяет твоим инстинктам. Звук щелчка ручки привлекает его внимание, и он поворачивается к двум дубовым панелям, которые медленно расступаются, открывая место, где ты стоишь по другую сторону, руки сцеплены перед талией, на лице нервная улыбка. Ты оставила волосы распущенными — большая редкость с тех пор, как Тео стал пытаться оторвать их от головы при каждом удобном случае, и твои глаза немного красные, словно ты уже успела расплакаться. Твое платье белое. Чистое, ярко-белое, отражающее утреннее солнце, которое проникает в помещение через высокие окна. Это совсем не похоже на твою военную форму и тактический жилет, или на комбо из леггинсов и толстовки, в котором ты ходишь по дому. Не то чтобы он жаловался, ведь он считает каждый день, проведенный с тобой, подарком, который он не уверен, что заслуживает, подарком, который, как он до сих пор боится, ускользнет из его рук, когда он закроет глаза. Но сегодня, в этот день, это платье другое. Это свадебное платье, изысканно свисающее до колен и с замысловатыми кружевами, струящимися по твоим плечам — особенное, священное событие, в которое ему до сих пор трудно поверить, что оно действительно произойдет. Ты так нервничала по этому поводу сегодня утром, возилась с Тео, пока пристегивала его к автомобильному креслу, стремясь не испачкать платье. Саймон снисходительно наблюдал за тобой сзади, пока ты наклонялась, чтобы поцеловать малыша, и шептала о том, как сильно ты его любишь, какой он милый, как хорошо и идеально себя ведет и как ему лучше не мучить своего дядю Джонни. Ты нарядила Тео в эту маленькую рубашку-штанишки, которая вроде как соответствовала одежде Саймона, и он тут же обслюнявил ее во время поездки сюда, а Джонни судорожно пытался вытереть ее, сидя на заднем сиденье, чтобы ты не заметила. Когда он смотрит на тебя сейчас, в этом платье, ему кажется, что его хватит сердечный приступ. Он думает, что может умереть. Не умирает, говорит он себе, а просто женится. Может, мне остаться? Будет ли это грехом. Если я не могу не влюбиться в тебя?

***

— Лучше убери свои гребаные руки, если только ты не тот, у кого MD в титуле, — он огрызается, длинными шагами преодолевая расстояние между собой и медицинской палаткой. Медик, нервный молодой парень, старается держаться рядом с ним, руки бесполезно порхают над тем местом, где у тебя из живота течет кровь. Джонни бросает медику извиняющуюся гримасу, когда женщина, травматолог на базе, встречает Саймона как раз в тот момент, когда он врывается в дверь, а за ней еще двое ассистентов с каталкой. — Это огнестрельное ранение? — хирург указывает на металлическую транспортную кровать, и он укладывает тебя как можно аккуратнее, прижимая затылок, чтобы он не ударился о жесткий пластик. Твои глаза распахиваются, рука с красными пятнами тянется к чему-то. — Гоуст! — невнятно произносишь ты, окровавленные пальцы тянутся к его жилету. Каталка задвигается на место в комнате, и твое тело трясется, рваный стон срывается с твоих губ при этом движении. Он смотрит на двух медиков по обе стороны от тебя, и их лица становятся белыми. — Я с тобой, — говорит он, беря твою руку в свою и пристально глядя на тебя. Ты моргаешь, не понимая, что происходит, рот шевелится, но слова не выходят. Страх, настоящий, холодный ужас, пронизывает все его тело, и он сжимает твою руку так сильно, что кажется, будто он может причинить тебе боль. Так проходит минута, а может, и меньше, он не хочет отрываться, пока не чувствует руку на своем плече и голос Джонни прямо над ухом. — Ты должен дать им работать, ЛТ. Они позаботятся о ней.

***

Как река течет Уверенно в море Дорогая, так бывает. Некоторым вещам суждено быть Это не проход в церкви. Его не окружают родственники или десятки друзей. Только Тео, служащий, похожий на судью, и Джонни как свидетель. Он думает, что у тебя должен быть букет или кто-то сопровождающий тебя к нему, но у тебя нет ни того, ни другого, некому передать тебя, некому сказать, как сильно они тебя любят, прежде чем пожать ему руку, как будто они одобряют это. Он ненадолго задумывается о Прайсе, который знает тебя дольше, чем он, который служил твоим капитаном в бесчисленных подразделениях, и чувствует укол сожаления. Ему интересно, думала ли ты о том, что он будет здесь с Джонни, чтобы стать свидетелем, чтобы отпраздновать. На мгновение становится шумно. Как будто происходит слишком много всего, как будто тихое бормотание Тео на самом деле — крик, будто его вообще здесь нет. Он борется с пустым, белым пространством, которое горит на краю его сознания, обрывки кадров проносятся через его череп, смешиваясь с воспоминаниями, пока он не становится уверенным в том, что действительно происходит. Он резко возвращается в свое тело, когда твои руки берут его. — Хей! — шепчешь ты, сжимая пальцы, — Ты в порядке? — Надо было подарить тебе цветы, — бормочет он, разочарование сквозит в его словах. — Почему? — одариваешь Тео и Джонни выразительным взглядом, прежде чем перевести взгляд обратно на него, — Похоже, у меня есть все, что нужно. Возьми мою руку Возьми и всю мою жизнь. Потому что я не могу не влюбиться в тебя.

***

— Что это, мать твою, такое? — ты трясешь стопкой бумаг в руке, а он неподвижно сидит на стуле, куда ты его загнала. Он не смотрит на тебя, сосредоточившись на чем угодно, только не на том месте, где ты стоишь в палатке, когда твой голос меняется, а тон переходит на высокие ноты неверия и гнева. — Я не могу держать тебя здесь, Сасс, — он устремляет свой взгляд на стену слева от тебя и сопротивляется желанию броситься прочь или, что еще хуже, схватить эти проклятые бумаги и разорвать их в клочья. — Значит, ты доложил Прайсу об интимных отношениях? Только чтобы избавиться от меня? — он не отвечает.Он не знает, что сказать. Он не знает, как это объяснить. Да, нет. Нет, да. Ему нужно, чтобы ты ушла, пока это не случилось, пока ты не погибла окончательно, — О мой гребаный бог, Саймон, — твой смех горький, и он разрывает его на куски где-то там, глубоко и закопанно, туда, куда тебе не следовало прикасаться в первую очередь. — Не могу допустить, чтобы ты была здесь, — он не может этого сделать. Не может чувствовать это, не может пройти через это, не может покончить с этим достаточно быстро. Его сердце словно горит в груди. Кажется, что стены вот-вот обрушатся и раздавят его, убьют на месте. Он находится на автопилоте, под его кожей разгорается паника. — Саймон! — он слышит твой крик; он слышит твой крик, но уже уходит прочь так быстро, как только может, отчаянно пытаясь спастись от боли, бежит, как чертов трус, — Пошел ты, Саймон Райли, — твои слова затихают на ветру, но он все равно их слышит.

***

Как река течет Уверенно в море. Дорогая, так и есть. Некоторым вещам суждено быть — Я, Саймон Райли, беру тебя… — он спотыкается о твое имя, голос опасно близок к тому, чтобы треснуть от волнения, — В законные жены, чтобы любить и беречь с этого дня, в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас… — Я буду любить и почитать тебя до конца своих дней, — служащий подсказывает, и он открывает рот, но ничего не выходит. Он не может отвести от тебя взгляд, не может видеть ничего, кроме тебя, воспоминаний о твоем смехе, о твоих криках, о том, как ты звучишь, когда он находится внутри тебя. Не может думать ни о чем, кроме того, как это ужасно — иметь тебя, ощущать так, как он, знать тебя так, как он, любить тебя в таком мире. Джонни прочищает горло. Он сжимает твою руку, которую держит, чуть сильнее и проводит большим пальцем по тому месту, где бьется твой пульс. Сильный и ровный. Он делает глубокий вдох. — Я буду любить и почитать тебя до конца своих дней. Возьми мою руку. Возьми и всю мою жизнь.

***

— Ты, — слышит он твои слова, голос легкий и приятный, — будешь таким умным, добрым и сильным. Ты сможешь стать тем, кем захочешь, и делать все, что пожелает твое сердце, — он держится невероятно спокойно, стоя за углом только для того, чтобы видеть, как покачиваются твои бедра, двигаясь из стороны в сторону, когда ты раскачиваешь Тео, — За исключением, может быть — армии. Не думаю, что я или твой отец хотим, чтобы ты пошел по нашим стопам. Вместо этого тебе стоит заняться чем-нибудь крутым.Строить ракеты или стать акробатом. Все, что захочешь, — Тео лепечет, а ты треплешь малыша по носу, заставляя его взвизгнуть от смеха, и детское хихиканье просачивается в кости Саймона и согревает его изнутри. Это зрелище, которое, как ему кажется, он никогда не забудет. Он знает, что увидит это зрелище, когда однажды в последний раз закроет глаза. Он не заслуживает этого, он знает это. Он не заслуживает счастливого конца, не заслуживает того, чтобы его любила ты, или Тео, или вообще кто-либо. Он причинил слишком много боли, забрал слишком много, обидел слишком много людей, обидел тебя. Ослепительная реальность такова, что если бы он был хорошим человеком, то отказался бы от тебя. Он бы спас тебя от самого себя. Не оттолкнул бы тебя, потому что ты его пугаешь, нет. Он бы отпустил тебя, позволил бы тебе быть свободной, найти кого-то другого, построить свою жизнь вдали от него и того ада, которым является его существование. Но он эгоист, и не очень хороший. Ты и Тео — самая яркая точка в его мире. Ты — это все. Ты — солнце. Он не может жить без тебя. Ведь я не могу не влюбиться в тебя.

***

— Вы можете поцеловать невесту. Он обнимает твое лицо, большим пальцем размазывая по щеке сбежавшую слезу. Ты плачешь, но очень стараешься не расплакаться, и ты фыркаешь от смеха, прежде чем его губы находят твои, поцелуй такой сладкий, такой захватывающий, что он теряет себя в нем, просовывая язык между твоих зубов, скользя ладонью по твоему бедру к изгибу твоей попки… Тео вскрикивает. Он мечется в объятиях Джонни, безрассудный и неудержимый, поэтому Саймон притягивает его к себе, прижимая мальчика к груди, пока ты пытаешься удержать их обоих. — Что скажешь, хочешь помочь папе надеть это? — ты поглаживаешь распущенные кудри Тео, пока Джонни достает что-то из кармана — золотое кольцо, подходящее по размеру к пальцу Саймона. Он протягивает его тебе, и ты позволяешь Тео обхватить его любопытной лапой. — У меня для тебя тоже есть силиконовое, — тихо говоришь ты, надевая кольцо на его безымянный палец, — Но я подумала, что ты захочешь это, когда будешь дома, — надев его наполовину, ты оттягиваешь его, и глаза на мгновение расширяются, — Я забыла. Он же с надписью, — он берет его из твоих пальцев, чтобы осмотреть, и крошечная выгравированная надпись блестит на свету. «Я заполучил тебя, — С.Р.» — С.Р.? — его инициалы? — Сасс. Райли, — на твоем лице робкая улыбка, а у него снова сбилось дыхание, уже в сотый раз за сегодня, когда он смотрит на тебя сверху вниз, не понимая, снится ему это или нет. Ты выхватываешь кольцо из его рук, на этот раз полностью надевая его на палец и поглаживая подушечкой большого пальца золото. — Тебе нравится? — Тео лепечет в его объятиях, упираясь маленьким кулачком в его грудь. Он кивает и наклоняется вперед, касаясь своими губами твоих, нежно и мягко шепча, — Мне нравится, миссис Райли. Ибо я не могу не влюбиться в тебя.